Текст книги "История моей юности"

Автор книги: Дмитрий Петров-Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Кулацкое восстание

Напротив нас, через улицу, жила большая казачья семья Зотьевых. Сам хозяин, пожилой казак лет под шестьдесят, Николай Александрович, был тихим, спокойным человеком.

Хозяйство у него было не кулацкое, но довольно крепкое. Наемным трудом Зотьевы никогда не пользовались, все делали сами, благо что рабочих рук много – четыре сына, две взрослые дочери, сноха. Семья трудолюбивая, дружная. Работали все с утра до ночи, как пчелы…

Началась гражданская война на Дону. Сразу же трое братьев Зотьевых были мобилизованы белыми. Четвертый же брат, Алексей, в это время служил под Москвой конторщиком на каком-то заводе.

Случилось так, что агенты одного из продотрядов изъяли у Николая Александровича Зотьева, как излишек, пудов сто пшеницы.

Когда забирали хлеб у Зотьевых, старик спокойно это пережил, даже ни единого слова обиды не высказал.

Но, видимо, это так лишь казалось. В самом же деле Николай Александрович обиделся на Советскую власть, обиделся крепко.

Верно, о своей обиде он написал сыну Алексею. Тот, не долго думая, прикатил к отцу, может быть, для того, чтобы успокоить старика, а может быть, и в самом деле в отпуск, как он говорил.

Алексей Зотьев часто заходил к нам, как к соседям, беседовал с отцом моим, с Машей. Я избегал с ним разговаривать, недолюбливал его.

Приехав с Марушкиным из станицы, я расседлал коня, поставил его в конюшню и пошел в дом. Еще в сенях я услышал голос и смех Алексея Зотьева.

«Черт его носит», – недовольно подумал я, но, войдя в хату, поздоровался.

– Здорово, Александр, – ответил Зотьев, внимательно оглядывая меня. – Ты откуда же это? Из станицы, что ли?

– Да.

– Ну, как там, все в порядке? – спросил он.

– А что там может быть не в порядке? – сухо спросил я.

– Ну да мало ли что, – усмехнулся Зотьев. – Жизнь, парень, есть жизнь… Все течет – все меняется… Может, какие новости есть?

– Ничего не слышал.

– Насчет вешенского восстания ничего не говорят?

– Какого восстания? – насторожился я.

– Ну, вот, – засмеялся Зотьев. – Мы тут, простые люди, и то слышали. А вы там, ближе к начальству, и не слышите… Говорят, что вешенские казаки восстали против Советской власти.

Я не придал тогда значения словам Зотьева.

– Чепуха, – заметил я. – Бабьи сплетни.

– Хорошо, что так, – тихо проронил Алексей и усмехнулся снова.

Посидев еще несколько минут, Зотьев распрощался и ушел.

Утром я встал рано. Был воскресный день, поэтому я оделся в праздничную одежду: новые брюки и белую рубашку.

Я ждал Алексея Марушкина. Мы должны были пойти с ним в станицу. Но вместо него к нашим воротам подскакал на лошади Андрей Земцов, который, кстати сказать, тоже служил комиссаром на одном из хуторов, а сегодня оказался дома.

– Быстро, Сашка, седлай коня, бери винтовку и поедем, – сказал он встревоженно.

– Что случилось, Андрей?

– А черт его знает, – пожал плечами Земцов. – Прискакал один из станицы, разбудил меня, сказал, чтоб я оповестил всех бывших красногвардейцев, чтоб ехали немедля в станицу с оружием… Какая-нибудь заваруха опять… Ну, ты собирайся и жди, а я поскачу к Марушкиным ребятам, скажу им…

Я оседлал коня, разбудил отца и сестру, попрощался с ними.

Сестра дала мне узелок с едой. Перекинув через плечо ремень шашки и взяв винтовку, я вывел коня за ворота, стал ждать Земцова и братьев Марушкиных.

Напротив, у Зотьевых, скрипнула калитка. Вышел Алексей.

– Куда, Саша, собрался? – спросил он, подходя ко мне.

– Не знаю.

– Нет, честное слово?

– Честное.

Подъехали братья Марушкины и Андрей Земцов. Они поздоровались с Зотьевым.

– Куда вы собрались? – спросил снова Зотьев, оглядывая нас. – Может, какая опасность, а?.. Может, и мне с вами?

– Какая там, к черту, опасность, – проворчал Алексей Марушкин-старший. – Так, поедем в станицу.

– А чего с ружьями?

– Да просто так.

– Ребята, вы не хитрите, – сказал Зотьев. – Вы не так просто едете… Что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось, – грубо оборвал его Марушкин-старший. – Чего пристал?

– Я почему спрашиваю, – проговорил Зотьев. – Я ведь все-таки работаю на советской работе… Ну, и ежели чего, так меня тут на первом суку повесят… Может, мне тоже с вами поехать?.

Нам это объяснение показалось вполне правдоподобным. Действительно, может быть, человек боится оставаться на хуторе. Ведь, как ни говори, а все-таки Зотьев работал на советском заводе. Если кулаки поймают, они не посчитаются с тем, что Зотьев занимал скромную должность конторщика. Могут и расстрелять.

Подумав об этом, Алексей Марушкин-старший великодушно сказал:

– Ты не бойся. Пока страшного ничего нет… А ежели чуть чего серьезное, так мы тебе тогда скажем… Ей-богу, дадим знать.

– Вот спасибо, – обрадованно воскликнул Зотьев. – Так я, ребята, буду ждать… Значит, договорились?

– Определенно.

– Ладно. Пока.

Ну, кто же из нас тогда мог подумать, что, говоря все это, Алексей Зотьев просто дурачил нас.

После нашего отъезда, в тот же день, он был инициатором таких событий, которые надолго запомнились нам всем.

Переправившись через брод, мы въехали в станицу. Улицы ее были заполнены вооруженными всадниками.

Это съезжались с хуторов коммунисты, комсомольцы, бывшие красногвардейцы и сочувствующие Советской власти казаки.

– Эге, братцы! – воскликнул Марушкин-старший. – Дело-то оно оборачивается не на шутку… Что, Сашка, прав я был ай нет? – взглянул он на меня.

– Да, пожалуй, прав, – вздохнул я. – Начинаются опять веселые денечки.

Марушкин пошел разыскивать председателя ревкома Земцова, чтобы передать ему найденную листовку, а мы остались на улице ждать его.

Скоро Алексей вернулся и рассказал, что собрали нас совсем по другому поводу – из окружной станицы срочно потребовали прислать кавалерийский отряд, собранный из коммунистов, комсомольцев и беспартийных казаков, преданных Советской власти.

Конников собралось человек двести. Командиром отряда был назначен Безбородов Степан, казак с хутора Мохового, из бывших гвардейцев, человек, славившийся своей неустрашимостью.

Разбив отряд на взводы, Безбородов повел нас в окружную станицу.

Когда мы прибыли туда, то узнали, для чего нас вызвали. Оказывается, Алексей Зотьев не наврал мне о восстании вешенских казаков. Действительно, в тылу Красной Армии, наступавшей на Новочеркасск, логово белогвардейцев, вспыхнуло восстание казаков Верхне-Донского округа. К восставшим примкнули станицы Казанская, Мигулинская, Вешенская, Еланская, Слашевская, Буканская, Усть-Хоперская, Боковская, Каргинская и слобода Березняки. Восставших насчитывалось около двадцати пяти тысяч.

Я был поражен: откуда об этом восстании мог знать. Алексей Зотьев? Впервые у меня тогда возникло такое подозрение. Но я ничего своим товарищам не сказал.

Нас, конников, собрали в окружной станице для того, чтобы, сформировав крупный отряд, бросить на подавление вешенского восстания.

Началась разбивка на эскадроны, полки. И вдруг в самый разгар формирования Безбородов получил приказ председателя окружного ревкома Ларина немедленно вернуться с отрядом в свою станицу. Никто, даже сам наш командир Безбородов, не знал, зачем.

Все объяснилось лишь потом, когда мы приближались к станице. Подъехав к ней, мы услышали стрельбу.

Выслали разведку. Разведчики вскоре вернулись и сообщили, что в станице находятся наши станичные коммунисты и комсомольцы. Они-то и отстреливаются от восставших казаков, засевших на горе, за рекой.

Воспользовавшись нашим отъездом в окружную станицу, казаки окрестных хуторов подняли восстание. Вдохновителем и идейным руководителем восстания был Алексей Зотьев.

– Вот гадина так гадина! – возмущался Марушкин-старший. – Вот он нас как провел. Что же, выходит, что наши хуторяне восстали против нас?

Потом мы узнали, что кулацкий заговор созревал уже давно. Душой заговора был Зотьев. Для этой цели он и приехал домой. Он же распространял антисоветские листовки среди казаков нашей станицы.

– Ах, какая дрянь! – лютовал Марушкин. – А прикинулся тогда таким несчастным. Просил: «Возьмите меня с собой…» А я, грешным делом, пожалел его еще… Говорю: ежели чего, то сообщим… Вот гад!.. Ну, попадется он мне под веселую руку… Собственноручно пристрелю.

И вот снова началась война, война между своими, близкими, часто между родными братьями, отцами и сыновьями…

Станица наша превратилась в вооруженный лагерь. Все хутора правобережья оказались во власти повстанцев. Левобережные же хутора хотя и были еще нейтральными, но брожение среди казаков шло и там. Каждую минуту можно было ждать, что все они примкнут к мятежникам.

* * *

Мы ждали нападения. По ночам выходили на окраины станицы и заставы, напряженно всматривались в темень, прислушивались, не шелестит ли трава. Но все было пока спокойно. Днем повстанцы поливали станицу с горы свинцовым дождем, ночью открыто напасть на нас, видимо, опасались.

Мост через реку нами усиленно охранялся, и тут как будто никаких неожиданностей не могло быть. То же самое и у брода в станицу. Но вот другое дело у хутора Красноярского, расположенного в двух километрах от станицы. Там тоже был брод. У нашего командования возникло опасение, что повстанцы могут переправиться у этого хутора, а потом напасть на нас с тыла.

Человек пятнадцать конников, молодых парней с нашего хутора, направили на Красноярский охранять брод.

Это распоряжение начальства мы приняли с удовольствием. Пребывание на Красноярском сулило нам много приятного: на хуторе у нас были знакомые девушки.

…Жили мы на Красноярском вольготно. Днями дулись в подкидного, купались. Вечерами к нам приходили девушки, парни. Мы пели, танцевали… Ночами же посты зорко наблюдали за бродом…

Иногда, правда, с противоположного берега, заросшего густым леском, с злобным жужжанием, как разгневанные шмели, неслись пули. Мы отвечали залпами. А потом снова наступала тишина.

Мы понимали, что это обстреливали нас из озорства хуторские ребята, находящиеся теперь в повстанческом отряде.

Такая «забава» нас некоторое время развлекала, но хуторян она приводила в смятение. Старухи и детишки, как только начиналась стрельба, стремглав мчались прятаться в погреба…

Каким-то образом наши родственники узнали, что мы находимся в хуторе Красноярском, и иногда кто-нибудь из них, рискуя быть пойманным повстанцами, пробирался к берегу. Чаще всех приходила комсомолка Лиза, сестра Петра Дементьева, который и на этот раз был у нас начальником.

Каждый раз, как только она появлялась на противоположном берегу, Петр плыл к ней. Девушка передавала ему важные сведения. Дементьев сообщал о них в станицу.

Однажды Лиза показалась на берегу, давая знать брату, чтобы он подплыл к ней. Петр поплыл.

Девушка сказала ему что-то такое, что заставило Дементьева тотчас же, с таинственным видом ускакать в станицу.

Вернулся Петр с еще более таинственным видом, чем уехал. От важности на его лице даже конопушки отсвечивали каким-то самодовольством. Он загнал нос, а мы на него посматривали с завистью: вот, дескать, человек так человек, все знает, а мы ничего…

Только на закате дня наконец выяснилась тайна Дементьева. Сестра сообщила ему сведения о численности повстанцев на нашем хуторе. Петр доложил об этом в станице. А там решили, воспользовавшись малочисленностью сил противника на хуторе, произвести налет на него. Для этой цели к нам, на Красноярский, из станицы прибыл небольшой кавалерийский отряд, человек в пятьдесят, под командованием все того же Безбородова. Мы присоединились к нему и тотчас же, перебравшись через брод, ворвались в свой хутор.

Нас никто даже и не обстрелял. Повстанцы выскочили из хутора и скрылись неведомо где.

Безбородов послал Андрея Земцова и меня за хутор, посмотреть, не видно ли там где повстанцев.

Мы с Андреем отправились в путь. Проехали Щепетнов ветряк.

– Ни черта тут никого нет, – сказал Андрей. – Они так, должно, с испугу драпанули, что пятками сверкают уже под Долгим. Поедем назад.

– Давай еще немного проедем, – предложил я.

– Ты езжай к тому вон оврагу, а я к этому. А потом вернемся.

Через некоторое время мы съехались у ветряка и направились в хутор докладывать Безбородову о результатах своей поездки.

Но Безбородов вел конников уже из хутора. Мы подождали их и доложили о том, что никого здесь из повстанцев не видели.

– Ну и ладно, – сказал Безбородов. – Поехали с нами.

Мы присоединились к отряду.

Подъехав к ветряку, Безбородов оглянулся.

– Шашки вон! – негромко скомандовал он.

Молниями блеснули выхваченные из ножен шашки.

– Рассыпайсь! – снова скомандовал Безбородов.

Мы рассыпались лавой.

– Вперед! За мной! – крикнул Безбородов и, дав шенкеля своему лысолобому рыжему жеребцу, поднял шашку и помчался к золотистому полю ржи… Мы с гиканьем устремились за ним.

Подскакав к хлебам, Безбородов остановился и внимательно всмотрелся в гущину ржи. Мы тоже остановились, прислушиваясь. Могильная тишина. Я смотрел на командира.

– Никого тут, конечно, нет, – пробормотал он. – А сказали, что во ржи засели… Но все-таки прочешем рожь… Шагом!.. Арш!..

…Небо пламенеет в багряном закате. В зареве вечерней зари, как в вишневом соку, плавает огромный раздувшийся, раскаленный шар солнца. Встревоженно лопочут о чем-то степные птицы, усаживаясь на ночлег.

Продвигаемся тихо, густая высокая рожь бьет нас по ногам тугими колосьями.

Вдруг выстрел… еще и еще… Стреляют из ржи.

Всадники в нерешительности останавливаются. Кое-кто из наших, прикладываясь к ложам, стреляет наугад в рожь… Оттуда слышатся стоны. Стрельба с обеих сторон усиливается. Над головой противно посвистывают пули. Рядом со мной казак как-то странно вскрикивает и с храпом валится с лошади. Испуганная лошадь с ржанием мчится в степь.

Безбородов взмахивает шашкой:

– Впе-еред.

Я привстаю на стременах, поднимаю шашку и во весь голос кричу:

– Ура-а!

Мчится по ржаному полю вся наша лава.

– Ура-а!.. Ура-а!.. – слышатся голоса моих товарищей.

В балку бегут повстанцы, конники наши взмахивают над ними шашками, стреляют им в спину. А потом все вдруг замолкает. Мы возвращаемся в хутор.

Снова уходим

Постояв с неделю на нашем хуторе, Безбородов увел конников в станицу.

Мы же, хуторские парни, пока еще оставались здесь. Повстанцы с этих мест куда-то отхлынули, и в хуторе стало спокойнее жить.

Ночами, выставляя караулы, мы спали все вместе в чьем-нибудь саду. Но каждый раз меняли место ночевки.

К нам примкнули еще несколько хуторских парней-комсомольцев: братья Храмушины, Алферов, Опрометкин, Юдин.

Так мы прожили в хуторе недели две, держа постоянную связь со станицей. По распоряжению Безбородова часто выезжали далеко за хутор. Но повстанцев не обнаруживали, их и след простыл. Они словно провалились сквозь землю.

В хуторе существовала комсомольская ячейка, в которой состояло человек тридцать молодежи. Я очень гордился этой ячейкой, так как она была создана при моем участии.

Как член станичного комитета комсомола, я попытался было собрать хуторских комсомольцев, чтобы побеседовать с ними о создавшемся положении.

Но, кроме тех комсомольцев, которые состояли в нашем отряде, пришли на собрание всего пять девушек. Остальные боялись идти: а ну вернутся белые, что тогда будет?

С Лизой Дементьевой в этот раз пришла хорошенькая девочка-подросток в розовом платьице.

– Ты тоже на собрание? – спросил я девочку.

– Да, – тоненько протянула она и засмущалась.

– Как тебя зовут?

– Таня.

– А фамилия?

– Затямина.

– О! – воскликнул я. – Так это же старая знакомая!.. Это с тобой, Таня, тогда, на пасху-то, происшествие было?

– Со мной, – сказала девочка.

– Большая ты стала. Сколько же тебе лет?

– Четырнадцатый идет, – важно ответила она.

– Уже совсем взрослая. В комсомоле ты еще не состоишь?

– Нет, – с огорчением произнесла девочка. – Три раза подавала заявление, и все отказывают, говорят, мала еще… Когда, говорят, сравняется четырнадцать, тогда примем…

– Ну, подожди. Сколько тебе осталось до четырнадцати лег ждать?

– Девять месяцев.

– Ну, эти девять месяцев скоро пролетят, – успокоил я Таню. – На то лето примем тебя в комсомол.

– В комсомол мне очень хочется… – прошептала девочка.

– А ты ходи на собрания, будем считать тебя активисткой.

– Да я и так хожу, – усмехнулась Таня. – Видите, пришла. Мне даже вот хочется к вам в отряд поступить.

Все весело рассмеялись. Таня вспыхнула:

– Ну, что смеетесь? Ничего тут нет смешного… Я правду говорю… На коне-то я ведь умею ездить.

– Конечно, смешного тут ничего нет, – вступился я за нее. – Желание твое, Таня, хорошее. И в отряд тебя можно принять… Но давай тоже немного пообождем…

– А чего ждать? – спросила девочка.

– Обождать надо, пока подрастешь, – сказал я.

– Война тогда закончится…

– Вот и хорошо. Мы все хотим этого.

* * *

События развивались стремительно. Восстания верхушки казачества подняли дух белогвардейщины. Собрав последние усилия, белые перешли в наступление. Под их напором Красная Армия стала откатываться назад.

Станичные учреждения готовились к эвакуации… Нас отозвали с хутора в станицу, так как каждую минуту мог быть объявлен приказ о выезде. Мы обязаны были охранять в дороге эвакуирующиеся учреждения, хотя, собственно, в это время мы ни на какой службе не состояли.

Но отъезд из станицы со дня на день откладывался.

Бело-зеленые притихли и не беспокоили нас. Они находились где-то далеко, и мы могли теперь беспрепятственно ездить на свой хутор.

Однажды на рассвете мы услышали далекий орудийный гул. Видимо, фронт уже подошел совсем близко и бои шли где-то под Урюпинской, а может быть, и ближе. В станице засуетились, подготавливаясь к отъезду. Но, как это нередко бывает, что-нибудь да задерживало. Наконец нам официально было объявлено, что мы выезжаем завтра утром.

Вечером, пользуясь темнотой, я, Андрей Земцов и Алексей Марушкин, усевшись на лошадей, незаметно выскользнули из станицы и, перебравшись вброд через Хопер, поскакали в хутор. Ведь это ж так близко!

Разъезжаясь по домам, мы договорились, что на обратном пути Алексей заедет за мной, а затем вдвоем мы отправимся за Андреем.

Отец и Маша еще не спали. Сестра накормила меня ужином, собрала в дорогу белье, увязала узелок с продуктами. Время было уже позднее, а Алексея все не было.

Наконец к полуночи он приехал.

– Что ты так долго? – спросил я.

– Белье не было готово, – сказал он. – Мать рубашки чинила… Да ничего, успеем к отъезду.

По пути мы заехали за Андреем. Подъехав к его хале, мы постучали в окошко.

– Иду! – отозвался Андрей. – Сейчас!

Случайно взглянув на дорогу, я увидел всадников.

Их было человек тридцать-сорок… Безмолвные, как призраки, освещенные безжизненным светом луны, они мелькали перед нашим взором один за другим, исчезая: за углом улицы, по которой нам предстояло ехать.

Я взглянул на Алексея. Он изумленно смотрел на этих всадников.

– Кто это? – прошептал я. – Наши или белые?

Алексей недоумевающе пожал плечами.

Из хаты вышел Андрей.

– Черти, чего вы так долго? – громко спросил он.

– Тс-с! – погрозил ему пальцем Алексей и указал на проезжавших по дороге всадников.

– Кто это?

– А черт их знает, – сказал Алексей. – Откуда я знаю. Поехали!

Андрей вскочил в седло. Не сговариваясь, словно так и надо было, молча пристроились мы к последнему всаднику, проезжавшему мимо нас. Держа ружья на взводе, проехали хутор.

Мы следовали за таинственными всадниками до поворота. Они поехали по дороге на мост, а мы повернули к броду. Всадники нас не преследовали. Наверное, потому, что думали, мы свои, а быть может, им было невыгодно поднимать шум.

Переправившись через реку, мы въехали в станицу. Нас поразила пустота в ней. А где же наши? Неужели уехали?.. Да, видимо, уехали. Но куда?..

Мы стояли в раздумье на станичной площади. Луна ласково нас освещала, и предрассветный ветерок нежно обвевал наши разгоряченные головы.

Ну, как же теперь нам выйти из этого затруднительного положения? И, казалось, сама судьба сжалилась над нами в этот раз… Мы заметили, как в одну из улиц юркнул всадник.

Мы поскакали вслед за ним.

Завидя нас, всадник начал плутать по улицам. Но в одном месте нам удалось все-таки его окружить.

– Стой! – крикнул Алексей. – Стрелять буду!

Всадник остановился, поднял руки вверх и умоляюще простонал:

– Не убивайте!

– Мишка!.. – крякнул Алексей. – Ты, черт?..

– Я-а…

– У, будь ты проклят! – выругался Алексей. – Чуть я тебя, дьявола, не пристрелил… Чего ты от нас утекал?..

– Да ведь я думал же, белые…

– Дурак! Белые… Где наши, знаешь?

– Да как же не знать, – ответил парень. – На хутор Красновский поехали.

Паренек оказался племянником Алексея. Он был таких же лет, как и я, жил с матерью в станице.

Мы помчались вдогонку за своими.

…Начало рассветать. На востоке небо наливалось алыми красками, расцветала пышная заря.

Внезапно с окраины хутора, который мы только что проехали, нас обстреляли.

За нами стремительно мчались всадники. Соскочив с лошадей, мы дали по преследователям залп. Белогвардейцы повернули назад.