Текст книги "История моей юности"

Автор книги: Дмитрий Петров-Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Опасное положение

Договорившись обо всем с Плешаковым и его товарищем Рединым, мы теперь смело и бодро двинулись по улице. Как-никак, а теперь у нас был документ.

– А куда же мы все-таки пойдем? – остановился Плешаков. – Деваться-то нам некуда… Надо дождаться, когда отсюда выберется отряд Гусельщикова.

– Черт его знает, – в раздумье сказали Горшков. – Где-нибудь надо обождать… А где?.. Везде переполнено…

– А вон, односумы, глядите, – указал Редин, высоченный парень с маленьким смуглым, как у цыгана, лицом, на три домика, стоявших на отшибе, километрах в двух от хутора, – туда юнкера наверняка побоятся забиваться, там, должно, никого нет… Пошли!..

– А ведь и в самом деле, там, должно быть, никого нет, – согласился с доводами Редина и Горшков. Пошли, друзья!.. Там перебудем, покель не уйдет Гусельщиков со своими бандюгами.

Мы торопливо направились к этим домикам. Но когда пришли туда, то, к нашему огорчению, оказалось, что все они были переполнены юнкерами.

– Не повезло, – сказал Плешаков. – Ну что делать, пошли опять в хутор. Может, все-таки найдем там местечко, где бы можно перебыть.

По дороге нам встретился бородатый пожилой казак в дубленом тулупе, шедший с хутора.

– Здорово служивые! – приветствовал он нас весело.

– Здравствуй, отец! – ответил Горшков.

– Чего же, служивые, не нравится у нас?

– Да у вас и притулиться негде, – промолвил Плешаков. – Все дома обошли, везде переполнено… Возвертаемся на хутор.

– Это правду гутаришь, – согласился старик. – Юнкера все хаты забили… А вы откель, казаки, будете, а?

– Да разных станиц мы, – невесело произнес Горшков.

– А где служили?.. В каком полку?

– Да служили-то мы, отец, в самом Новочеркасске, – сказал Плешаков.

– Да что ты! – оживился старик. – А ведь мой сын тоже в Новочеркасске служит…

– Где же он там служит? – полюбопытствовал молчаливый Редин.

– Во втором Донском казачьем пластунском полку, – ответил старик.

Мы изумленно переглянулись.

– Во втором пластунском? – переспросил Плешаков. – А как фамилия твоего сына?..

– Родимин.

– Иван?

– Иван, – ответил старик и радостно всплеснул руками. – Неужто знаешь его, а?

– Как же не знать, отец, мы же с ним в одном взводе служим.

– И давно вы его видали?! – воскликнул старик.

– Ден пять назад.

– Ах ты, боже мой! – возликовал старик. – Да ведь это ж, ежели сказать о том моим бабам, так они прям от радости одуреют… Как же он там, сынок-то мой, жив-здоров, а?

– А чего ему подеется, – сказал Плешаков. – Здоров, конечно. Ежели б не это отступление, то, глядишь, недели через две мог бы в отпуск приехать к вам.

– Да что ты!.. Вот радость была бы… А вы-то, служивые, как сюда попали, а?

– Тоже в отпуск ехали домой, да вот, видишь, не вовремя.

– Ну, прям, казаки, вы ублажили мое сердце, как сказали мне про моего Ванятку… Пойдемте к нам… Я вот в этом доме живу… Пойдемте, ради бога, расскажите моим бабам о Ванятке.

– Да что ж нам идти к тебе, – сказал Горшков. – Были ж мы… Вся хата забита юнкерами.

– Найдем место для таких дорогих гостей, – подмигнул хитро старик. – У нас есть горница. Мы, правда, в ней хочь и не живем, на вроде холодно там… Но ничего, пообедать там будет можно… Для такого дела и перваку самогона найдем. Милости прошу, пойдемте!

Перспектива пообедать да еще с самогоном привлекла моих товарищей. Мы пошли со стариком в его курень.

Старик привел нас в нетопленную горницу.

Туда же он привел свою старуху и молодую сноху; жену сына Ивана, и рассказал им о том, что мы – его однополчане. Женщины заохали, заахали, подсели к нам., стали расспрашивать о своем служивом.

Плешаков обо всем обстоятельно рассказал им.

– Здоров ваш Иван, как бык, – в заключение сказал он.

– Ну, слава богу! – перекрестилась старуха. – Садитесь за стол, зараз позавтракаете… Настюша, полезь-ка, голубушка, в погреб… достань там огурчиков да две бутылки самогона. Знаешь, там, за кадкой…

Мы уселись за стол, на котором тотчас же, как по волшебству, появились холодец, огурцы, яйца, вареники в сметане…

И вот в самый разгар нашего пиршества в горницу вдруг входят трое вооруженных юнкеров.

– Что вы за люди такие? – хмуро спросил нас высокий юнкер с толстыми яркими губами.

Плешаков, а за ним и все мы предъявили удостоверения.

– Ну, хорошо, предположим, документы ваши в порядке, – проворчал юнкер. – Но а почему вы, господа, до сих пор здесь прохлаждаетесь?

– Это верно, – заметил Плешаков. – Что верно та верно. Нам уже давно пора отсюда уходить… Засиделись… Пора в путь-дорогу… Спасибочко большое вам, хозяин и хозяюшка, за хлеб-соль!.. Вашему сынку передадим от вас душевный поклон… Прощевайте!..

Мы поднялись из-за стола, стали прощаться с гостеприимными хозяевами.

На дорогу они дали нам харчей. Собрали небольшую посылочку и для сына своего, Ивана.

– Добрый вам путь, дорогие!.. – напутствовали нас старики. – Уж поклон-то передавайте ему, нашему сыночку. Спасибо за весточку.

…Когда мы вошли в хутор, то нам показалось, что в нем стало пустыннее, чем было до этого. Видимо, часть отряда Гусельщикова уже ушла, но арьергард оставался еще здесь. Солдаты шныряли по хутору.

– Куда же мы теперь пойдем? – спросил Редин, останавливаясь посреди улицы. – Опять в какой-нибудь дом?..

– Пошли вот по той дороге, – махнул Плешаков на пригорок, с которого мы вчера в колонне арестованных спускались в хутор.

– С ума ты сошел, Васька! – ужаснулся Горшков. – Ведь это дорога-то прямо к красным… Как начнем подниматься, так нас белогвардейцы из хутора всех постреляют.

– Да брось ты, постреляют, – с пренебрежением отмахнулся Плешаков. – Слабо им нас пострелять.

– Ну и храбрец же ты, посмотрю я на тебя, – укоризненно покачал головой Горшков.

– Как, ребята, пошли, а? – глянул на меня и на Редина Плешаков.

– Пошли, – решительно заявил я.

– Пошли, – сказал и всегда сдержанный Редин.

– Ну, что, Петро, пойдешь с нами али останешься тут? – насмешливо посмотрел Плешаков на Горшкова.

Тот молча двинулся вслед за нами.

Приключения в дороге

Мы решили идти навстречу Красной Армии. Выйдя из хутора, мы должны были с километр пройти, поднимаясь на пригорок. И если б белогвардейцам вздумалось, они могли б нас всех перестрелять. Но почему же они этого не сделали? Странно и непонятно.

Отошли мы от хутора уже километров на пять спокойно, без приключений. Никто нас не останавливал.

Вдруг я заметил впереди всадников. Они скакали по дороге к нам.

– Ура-а! – крикнул я, подбрасывая вверх шапку. – Ура-а! Смотрите!..

– Красные разведчики! – сказал Плешаков.

Мы чуть ли не бежали навстречу всадникам. Вдруг Горшков приостановился и упавшим голосом сказал:

– Ребята, так ведь это же не красные… Глядите, у них погоны. Всадники, которых было человек пятнадцать, теперь настолько уже приблизились, что мы увидели на их шинелях погоны и белые повязки на шапках.

Настроение у нас сразу упало, радость погасла.

– Постреляют, – проныл Редин.

– Не скули! – оборвал его Плешаков. – Спросят, куда идем, скажем, заплутали… Вы молчите, я буду сам с ними говорить.

Мы продолжали молча идти вперед, с тревожным сердцем поджидая роковой встречи.

– А, может, все-таки красные, а? – сказал я.

– А погоны?

– Нарочно надели… Бывает ведь так…

– Посмотрим, – буркнул Плешаков, всматриваясь в подъезжавшего к нам всадника, закутанного в башлык. По погонам и заиндевелому чубу мы сразу же признали в нем казака.

– Тпру! – остановил он коня. – Здравствуйте!.. Куда вас дьявол несет?..

– Да, понимаешь ли, какая штука, станичник, – начал Плешаков. – Пробираемся вот из Новочеркасска… Служим там во втором пластунском полку… В отпуск нас отпустили домой…

– А какой вы станицы?

– Котовской.

– Так куда же вы прете?.. Что вы, ай не знаете, что там давно красные?

– А черт ее знает, – сказал Плешаков, – где зараз белые, где красные. Все перемешалось… Вчерась зашли в этот хутор, – махнул он назад, – так там такая кутерьма, что и понять ничего не поймешь… Навроде отряд генерала Гусельщикова там стоит… Как черти злые… И не подлезешь к ним… А ныне встали утром, спросили одного старика, где б нам, мол, пройтить, чтоб на красных не напороться, вот он и указал эту дорогу.

Казак захохотал.

– Вот брехунец-то.

Подъехали остальные всадники, окружили нас.

– Слышите, станичники, – смеясь, сказал им первый казак, – вот они говорят, что, мол, от красных убегают…

Казаки засмеялись.

– У них отступ, стало быть, получается как у рака, – добродушно смеялся один из казаков. – Рак пятится назад, так и они… Мы от красных, а они к красным.

Посмеиваясь, казаки балагурили, шутили с нами. Настроены они были миролюбиво. Видя это, мы ободрились.

– Ну, ладно, – сказал первый казак. – Чего там с ними шутковать… Мы ж понимаем, куда вы клоните, – подмигнул он нам. – К Миронову намерены перейти… К нему зараз наши казаки сотнями переходят… По правде ежели сказать, так мы тоже дальше этого хутора никуда не поедем… Дождемся там красных. Боязно, правда, но что делать. Надо… Офицерье наше бросило нас… Только вот что я вам, станичники, скажу: вы по дороге этой не идите, а то вы напоритесь на отряд Мешкова… Зараз мы его обогнали… У него тоже, как и у Гусельщикова, все добровольцы… Злые, как дьяволы. Порубают еще вас… Вот сейчас же свертывайте с дороги вправо и так целиной идите, покель не обойдете мешковский отряд… Это вам наш совет… Прощевайте!

Распрощавшись с нами, казаки поскакали к хутору.

Проводив их взглядом, Горшков снял шапку, перекрестился.

– Все-таки есть бог на свете, – сказал он, с облегчением вздыхая. – Так и думал, что все, подошел конец жизни… Ан бог послал людей хороших.

– Ничего, Петро, – хлопнул его ладонью по спине Плешаков. – Поживем еще!.. Бог-то бог, да сам не будь плох.

* * *

По заснеженной степи вправо от дороги вилась едва приметная, занесенная порошей тропка. Куда она бежала, мы не знали, но решили идти по ней… Куда выведет!

Шли мы часа два. А потом увидели кудрявый дымок, поднимающийся над небольшой, опушенной снегом рощицей. Мы ускорили шаг.

За пригорком, окруженный деревьями, стоял небольшой хуторок. В нем было домов пять-шесть, не больше.

Мы выбрали домик с голубыми ставнями и направились к нему. Во, дворе заметили на привязи нескольких оседланных лошадей, жевавших сено. Значит, в доме есть белогвардейцы. Но не возвращаться же нам? Мы вошли в дом. Семья сидела за столом, обедала. У двери расположились трое вооруженных казаков, они курили.

– Здравствуйте, хозяева! – сказал Плешаков, взявший на себя роль нашего руководителя. – Хлеб да соль!

– Спасибочко! – отозвался из-за стола чернобородый крупный казак лет пятидесяти. – Пожалуйте снами кушать.

Плешаков ухмыльнулся.

– Да ежели б покормили, мы бы супротив ничего не имели. Проголодались.

– А вот зараз мы вылезем из-за стола, тогда и вас накормят бабы, – сказал хозяин.

Как и везде, нас начали расспрашивать, кто мы такие, откуда, куда путь держим… Плешаков был мастер плести небылицы. Семья пообедала, хозяйка налила в большую миску борща и пригласила нас к столу.

Пока мы обедали, хозяйский сын, молодой казак, стал собираться в дорогу. Сидевшие у двери казаки, видимо, его-то и поджидали.

Одевшись, он вышел во двор вместе с ними.

Вся семья пошла провожать своего служивого. Мы остались в комнате одни.

– Вот, друзья, – сказал Горшков, – остаться б нам. Тут бы и дождались прихода Красной Армии.

– Это дело, – согласился Плешаков. – Правильно гутаришь.

Напротив дома, в котором мы сейчас находились, стояла хата с забитыми окнами. Указывая на нее, я сказал:

– В этом доме, наверное, никто не живет… Вот бы нам туда перебраться… Там бы и перебыли до прихода красных.

– И это дело, – согласился снова Плешаков. – Надо об этом подумковать.

Проводив сына, хозяин с семьей вернулся в комнату. Горшков спросил у него:

– А что это хата-то напротив пустая? Никто в ней не живет, что ли?..

– Хозяева выехали оттель совсем, – пояснил казак. – Живут в Новочеркасске… А чего это вы заинтересовались этим, а?..

– Да, видишь, хозяин, в чем дело-то, – сказал Плешаков, – признаться, дюже мы устали. Все отступаем и отступаем от красных, измучились. Охота была б поспать часок… Вас-то мы не хотели б беспокоить… А вот ежели бы нам в этой хате поспать, никому б и не помешали.

– Да ведь там холодно, – заметил хозяин.

– А ежели б протопить соломой?

– А что ж, – подумал хозяин, – это дело можно сварганить… Ключ-то у меня от той хаты… И соломы могу дать… Только вот не боитесь красных-то?.. Могут ведь наскочить.

– Красные еще далеко, – сказал Плешаков. – Мы б успели отдохнуть немного… А то ежели мы не отдохнем, так свалимся где-нибудь на дороге.

– Как хотите…

Хозяин пошел с нами, открыл хату, показал, где взять соломы. Мы затопили печь, попросив у казака котел, вскипятили чай и начали чаевничать.

Так мы блаженствовали с час. Вдруг Горшков всполошился, подбежал к окошку. На улице стоял какой-то всадник, разговаривал с нашим хозяином.

– Это он про нас говорит, – сказал Горшков. – Надо удирать!.. Проклятый казак донес!..

Всадник, многозначительно кивнув на нашу хату, помчался куда-то. Плешаков выбежал в сени узнать, кто это. Тотчас же он вернулся и таинственно поманил нас.

– Пойдите-ка сюда!

Мы вышли в сени. Плешаков, открыв дверь, указал:

– Смотрите!

Километрах в трех-четырех от нас пролегала дорога, по которой шли сейчас войска по направлению к хутору Хорошенькому.

– Вот это, наверно, и есть отряд генерала Мешкова, – сказал я.

– Определенно, – мотнул головой Горшков. – Быстро собирайся!.. Пошли!.. А то нас тут, как кур, переловят…

В одно мгновение мы оделись и, забрав свои узелки, выбежали из хаты.

– Пошли за мной, односумы! – сказал Плешаков. – Надо бы хозяину этому бока намять, да черт уж с ним… Навроде все-таки покормил нас.

Шли мы быстро, иногда даже бежали рысью, часто оглядывались – не гонятся ли за нами. Но погони пока не было…

Мы отошли от хутора, видимо, уже километра на три-четыре и продвигались по краю балки, сплошь заросшей кустарником. Вдруг на противоположной стороне балки часто застучали выстрелы. Пули просвистели у нас над головой.

– Погоня! – крикнул Плешаков и, пригнувшись, ринулся вниз, в кусты.

Мы последовали за ним.

Перед вечером мы остановились у хорошо укатанной дороги, перерезавшей нам путь.

– Что будем делать, братцы? – сказал Плешаков и почесал в затылке. – Куда пойдем: направо или налево, а?.. Налево пойдешь – смерть получишь в лоб, а ежели направо – так в затылок…

Из затруднительного положения нас вывел казак, ехавший по дороге в санях.

– Здорово, односум! – приветствовал его Плешаков. – Остановись!

– Слава богу! – ответил тот, приостанавливая лошадь, настороженно вглядываясь в нас.

– Ты куда едешь, станишник?

– В Луковскую станицу.

– А кто там сейчас: белые или красные?

– Ни красных, ни белых у нас зараз нету, – ответил казак.

– А далеко ли до Луковской? – спросил у него Плешаков.

– Да верст десять будет…

– Будь добр, подвези нас… Можно?..

– Да садитесь, – сказал казак. – Мне не жалко.

Часа через два мы были в Луковской. Переночевали там. Утром направились в Урюпинскую.

Усталые, измученные, к вечеру мы пришли в окружную станицу. Я повел своих друзей ночевать к моим родственникам, Юриным.

Утром мы все четверо отправились к военному комиссару. Нам выдали справки и отпустили домой.

В комитете бедноты

Недели две-три я отдыхал дома, отсыпался, набирался сил.

Однажды мне принесли из станичного ревкома записку, просили зайти к самому председателю, Земцову Матвею Афанасьевичу.

Хотя я за собой никакой вины и не чувствовал, но всполошился не на шутку. Матвей Афанасьевич был человек суровый, угрюмый. Его все побаивались.

«Зачем это он меня вызывает?» – думал я встревоженно.

На следующий день я пошел в станицу. Секретарь ревкома доложил обо мне Земцову. Тот велел впустить меня к нему в кабинет.

– Садись, – кивнул на стул Земцов.

Я робко присел на табурет.

Председатель ревкома из-под лохматых, кустистых бровей посмотрел на меня внимательно.

– Вот что, Александр, – сказал он, – я давно присматриваюсь к тебе. Надо тебе каким-нибудь делом заниматься… Парень ты грамотный, бедняк из бедняков… Беднее тебя вряд ли в хуторе есть кто… Наш, в общем, парень… Нам такие, как ты, нужны… Понял?

– Понял.

«К чему это он все?» – думал я.

– Хочу тебе одну работенку дать, друг.

– Какую, Матвей Афанасьевич?

– В станичный комитет бедноты хочу послать тебя… Понял?

– Рее понятно, Матвей Афанасьевич, – ответил я. – Но ведь я еще никогда нигде не работал до этого… Справлюсь ли я с работой?

– Справишься. Как это не справишься? Грамотный человек, и вдруг не справишься… Иди работай. В случае чего, ежели что будет непонятно, приходи ко мне – поможем.

– На какой же должности я буду там работать? – спросил я.

– Да, на какой должности?.. Я тебе не сказал? Секретарем комитета будешь работать… Все дела комитета на твоих руках будут… Понял? Понимаешь, какая ответственность?.. Председателем комитета бедноты будет Затямин Митрофан, – пояснил председатель ревкома. – Знаешь его? С нашего хутора… Но он человек малограмотный, все дела на тебе будут лежать.

Затямина Митрофана я знал хорошо. Это был уже немолодой казак, умный, честный человек, один из беднейших в хуторе.

– Ну, все я тебе объяснил – поднялся Земцов со стула, подавая руку. – До свидания! Желаю успеха в работе. Секретарь ревкома покажет, где комитет.

Я пожал руку Матвея Афанасьевича и вышел из его кабинета.

Секретарь ревкома привел меня в пустую комнату, где, кроме старенького стола и хромоногого стула, ничего не было.

– Вот ваш комитет, – сказал он и засмеялся, – садись и работай.

– Да как же – работай, – сказал я растерянно. – Ни пера, ни чернил, ни бумаги нет.

– Ну, это все, брат, надо добывать, – наставительно произнес секретарь. – А ты как же думал? На готовенькое хотите сесть? Сейчас, брат, время такое… Нигде ничего нет… Я вот тоже добываю канцелярские принадлежности, где что попадется…

Но, видя, что его слова на меня действуют удручающе, он снисходительно похлопал меня по плечу.

– Ну, ничего. На первых порах я тебе дам перо, бумаги листов пять, да найди флакончик, чернил тебе отолью… А потом ты сам приноровишься, сумеешь у кулаков все это доставать.

Вот так и начал я работать в станичном комитете бедноты, толком даже не представляя, что должен делать наш комитет, каковы его цели и задачи. А позже жизнь подсказала, что надо делать, научила всему.

Комитет наш состоял из девяти членов, председателя и секретаря, выдвинутых из беднейших слоев населения. Вокруг комитета образовался крепкий, надежный актив.

Беднота энергично помогала рабочим продотрядам разыскивать припрятанный кулаками хлеб.

Немало тогда было разоблачено кулаков, незаконно пользовавшихся большими участками земли. Наш комитет отбирал эту землю и раздавал ее малоземельным казакам.

Мы с председателем комитета редко бывали в станице, постоянно разъезжали по хуторам, собирали бедноту, беседовали с ней, сплачивая ее вокруг хуторских комбедов.

Вполне понятно, что такие действия нашего комитета не могли понравиться кулакам.

Однажды по делам комитета я поехал верхом на хутор Уваровский, где комиссаром хуторского ревкома в то время работал мой друг, Алексей Марушкин.

После того как я, выполнив свои дела на Уваровском, собирался уже уезжать в станицу, Алексей сказал:

– Пойдем ко мне, пообедаем, а кстати, и разговор есть с тобой.

Я не отказался, и мы пошли на квартиру к Алексею. В опрятной, чистой горнице, заставленной кадками с фикусами и геранью, было прохладно, уютно.

Хозяйка собрала нам обед.

– Пожалте, – сказала она, – кушайте, что бог послал.

Я был голоден и с удовольствием принялся за ароматный борщ, который так вкусно могут готовить только казачки на Дону. Но друг мой, Алексей, ел с неохотой. Он заметно был чем-то расстроен.

– Ты чего, Алеша, невеселый? – спросил я у него.

Марушкин покосился на открытую дверь, поднялся и плотно прикрыл ее.

– Будешь невеселый, – буркнул он, возвращаясь к столу. – Положение, дружище, создается неважное… Со дня на день надо ждать восстания.

– Какого восстания? – изумился я. – Ты что?..

– Вот почитай-ка, – вытащил он из кармана гимнастерки вчетверо сложенный затрепанный лист бумаги. – Зараз по рукам казаков ходит вот такая писанина. Бог ее знает, откуда она взялась… Казаки ее читают и начинают шуметь.

Я развернул бумагу и стал читать.

Листовка эта в виде директивы была составлена от имени Советского правительства. В ней говорилось о том, что, учитывая опыт гражданской войны с казачеством, единственно правильным признавалось повести самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления, а к казакам, не относящимся к кулацкой верхушке казачества, но принимающим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью, следовало применить беспощадный массовый террор, конфискуя у них все хлебные излишки, расстреливая на месте каждого казака, у которого будет обнаружено оружие.

К этому документу была приписка такого содержания:

«Станичники!.. Казаки!.. Дорогие братья!.. Вникните хорошенько в содержание этого дьявольского большевистского приказа. Значит, нашей жизни наступает конец. Конец жизни наших отцов, матерей, жен, братьев, сестер, детей… Нет, дорогие братья!.. Не дадим мы уничтожить свою жизнь и жизнь своих родных. Лучше мы вооружимся чем попало – вилами, топорами – и восстанем против наших мучителей, притеснителей, душегубов.

Истинные патриоты родного Дона.

Перепиши каждый этот документ в трех экземплярах и раздай своим знакомым и друзьям».

– Ведь это же явная провокация! – воскликнул я. – Разве может Советское правительство давать такую директиву? Эта фальшивка разослана для того, чтобы настроить казаков против Советской власти… Ясно как день.

– Не знаю, – сказал Алексей. – Может, и провокация, но листовка будоражит казаков.

– Где ты взял эту бумажку?

– Да сижу я вчера утром в канцелярии хуторского ревкома, занимаюсь, просматриваю разные бумаги… – стал рассказывать Алексей. – Вбегает ко мне, мальчонок лет десяти и говорит: «Дяденька комиссар, прочитайте вот эту бумажку… Может, говорит, нужна вам…» Прочитал я, да и ахнул. «Где ты ее взял?» – спрашиваю у мальчугана. «Да ныне, говорит, маменька шла по улице да нашла. Сама-то она неграмотная, дала мне почитать. А я читал-читал, говорит, да так и ничего не понял… Маменька, велела тебе отнести. Говорит, должно, наш комиссар потерял». Придется дня через два поехать в станицу, показать в ревкоме эту бумажку.

– Нет, Алеша, – сказал я, – это дело серьезное. Два дня ждать никак нельзя… Пойдем сейчас в станицу, расскажем секретарю станкома партии Короткову.

– Пожалуй, ты прав, Саша, – согласился Алексей.

Мы закончили обед и помчались в станицу. Но как мы ни торопились, а от хутора Уваровского до станицы было километров тридцать. Приехали мы уже поздно, рабочий день в учреждениях закончился.

Секретаря партийного комитета дома не оказалось, председателя ревкома Земцова – тоже.

– Что же будем делать, а? – заволновался Алексей.

– Вернемся домой, – предложил я, – а завтра утром поедем в станицу к Короткову и Земцову.

– Пожалуй, так, – согласился мой друг. – Кроме ничего не придумаешь.