Текст книги "Поэты «Искры». Том 2"

Автор книги: Дмитрий Минаев

 
В глухую ночь я шел Коломной,
Дождь лил, и ветер с ног сбивал;
Один вопрос головоломный
Меня дорогою смущал:
 
 
«Я так устал… идти далеко…
Но как извозчика найму,
Не заслужив за то упрека
В неуважении к нему?»
 
 
Иду. «Наймите, что ли, барин!
Возьму двугривенный один».
– «Нет, милый друг мой, – благодарен:
Как я – ты тоже гражданин.
 
 
Могу с тобой я покалякать!
Ты брат нам всем, – но для чего ж
В такую ночь, в такую слякоть
Меня ты, друг мой, повезешь?
 
 
Тебе, как мне, нужна свобода,
Ступай домой – ты весь продрог».
Проговорив такого рода
Красноречивый монолог,
 
 
Побрел я площадью пустынной;
Уныло Ванька крикнул вслед:
«Ну дайте хоть пятиалтынный!»
Но я шепнул гуманно: «Нет».
 

1863 или 1864

1

 
В нашем городе жизнь улыбается
Прощелыгам одним да ворам;
Что ни шаг – то душа возмущается,
Как пойдешь по уездным дворам.
 

2

 
Залита грязью площадь базарная,
И разбитый гниет тротуар;
Здесь нередко команда пожарная
Прикатит без воды на пожар.
 

3

 
Всё начальство пропахло здесь взятками.
Всем берут – что кладут на весы:
Ситцем, сахаром, чаем, лошадками
И, пожалуй, куском колбасы.
 

4

 
Здесь обычай такой городничего:
Если в лавку поедет жена —
Говорит: «Ты, смотри, не купи чего —
Лавка даром давать мне должна».
 

5

 
Наш исправник старинного норова,
Пьет за двух он тринадцатый год,
А уж грабит – так грабит он здорово
Да и ухом себе не ведет.
 

6

 
Не боясь обличенья столичного,
Лихоимством живет наш судья;
По словам стихотворца отличного:
«При колодце пустынь он бадья».
 

7

 
Сплетни, карты, баталии с женами,
Вот и всё, что встречаешь у нас;
С крючкотворами теми прожженными
Не зевай, попадешься как раз.
 

8

 
В нашем городе жизнь улыбается
Прощелыгам одним да ворам;
Что ни шаг – то душа возмущается,
Как пойдешь по уездным дворам.
 

1

 
В нашем городе жизнь улыбается
Всем, кто в городе только живет,
И невольно слеза проливается,
Если ступишь ногой из ворот.
 

2

 
Мостовой крыта площадь базарная,
Тротуар, как картинка на вид,
Аккуратна команда пожарная,
В фонарях керосин здесь горит.
 

3

 
Здесь начальство гнушается взятками,
И привычки такие давно
Называют привычками гадкими:
«Брать-де стыдно теперь и грешно».
 

4

 
Городничий у нас… городничего
Мы такого не сыщем нигде
(Не всегда лишь умеют постичь его) —
Он любому поможет в беде.
 

5

 
Наш исправник без всякого норова,
Ведь хмельного и в рот не берет,
А поймает он вора которого —
То его со слезами дерет.
 

6

 
Наш судья же не тронет и волоса,
Если видит, что прав человек,
И в статейках издания «Голоса»
Одобряет он нынешний век.
 

7

 
Сплетни, пьянство, с семейством баталии —
Их не знает у нас гражданин;
Здесь у женщин высокие талии
И высокая честь у мужчин.
 

8

 
В нашем городе жизнь улыбается
Всем, кто в городе только живет.
И невольно слеза проливается,
Если ступишь ногой из ворот.
 

<1864>

 
Я, обожая панну Лизу,
Меж двух огней попал, как в ад:
Любовь – влечет меня на мызу,
Долг службы – тянет на парад.
 
 
О панна! вы меня зовете,
Я – подлетел бы к вам к крыльцу,
Но – служба ждет… (Фельдфебель, роте
Вели сбираться на плацу.)
 
 
Любовью вся душа объята,
В груди, как в бане, горячо.
(Команды слушайся, ребята!
Равняйся! смирно! на пле-чо!)
 
 
Дождусь ли с панной встречи новой!
Как сабля, блещет панны взгляд!..
(Штык на себя, эй ты, фланговый!
Зарубкин! подтяни приклад!)
 
 
Она теперь, наверно, дома
И приготовила мне грог…
(Учебным шагом в три приема!
Носок вытягивать, носок!)
 
 
От нежных ласк ее тупею,
Готов ягненком кротким лечь!..
(Пучков! не чистил портупею!
За это буду больно сечь!)
 
 
Любовь и – подчиненье старшим!..
Нет, долг служебный верх берет!
(Равняйся! смирно! скорым маршем!
Глаза направо! грудь вперед!)
 
 
Довольно! Вижу я в окошке,
Платком мне панна машет там!
(Ребята, вольно! ружья в сошки
И расходитесь по домам.)
 

1864

 
Жизнь наша вроде плац-парада;
И в зной, и в холод на ветру
Маршировать тем плацем надо,
Как на инспекторском смотру.
 
 
Как рекрут, выучись смиряться,
Но забегать не хлопочи:
Похвалят – крикни: «рад стараться!»
А не похвалят – промолчи.
 
 
Тебе прикажут – делай дело!
Терпи – вот лучший твой паек,
А в остальное время смело
Носок вытягивай, носок!..
 

1864

1

 
Лет… неизвестных он лет.
Ясный как день, напомаженный,
Ходит счастливый поэт,
Словно амур переряженный;
Смотрит на всех свысока…
Барышни лет сорока
Шлют ему с краской девической
Вздохи любви платонической.
 

2

 
Кудри отбросив назад,
В песне искусственно пламенной
В каждой гостиной он рад
Бросить свой стих отчеканенный,
Нежа и сердце, и слух
Пудрой затертых старух,
Фатов, без дела скучающих,
И старичков отцветающих.
 

3

 
Льется блестящий каскад,
Звуки холодные, лживые…
Блеском подобным горят
Все бриллианты фальшивые.
В зале молчанье царит,
Только поэт говорит,
Как он однажды в Неаполе
С нимфой беседовал на́ поле…
 

4

 
Чуждый житейских тревог,
Бредит он небом Италии,
В песне не скажет – сапог,
Скажет, наверно, – сандалии.
В Рим переносит нас он:
Образы римских матрон,
Лес кипарисный и тополи…
Все мы неистово топали —
 

5

 
В зале, когда он читал
Стансы свои вдохновенные.
Даже, я сам замечал,
Лысины очень почтенные,
В сани влезая с крыльца,
Вслух поощряли певца:
Скрыть не могли одобрения
После публичного чтения.
 

6

 
Кончен парадный обед…
Общество всё дожидается…
Вот наконец сам поэт
Из-за стола поднимается,
Сделал классический жест
(Публика больше не ест)
И с грациозной свободою
Вдруг разрешается одою.
 

7

 
Жалок отпетый творец…
В прессе над ним насмехаются,
Но не робеет певец:
Им и теперь увлекаются —
Барышни лет сорока,
Два-три седых старика…
И меж своими знакомыми
Он осаждаем альбомами.
 

<1865>

 
Мир – это шайка мародеров,
Где что ни шаг, то лжец иль тать:
Мне одному такой дан норов,
Чтоб эту сволочь усмирять.
 
 
Не буду петь я: mia cara![38]38
  Моя дорогая! (Итал.) – Ред.


[Закрыть]
«Ночной зефир струит эфир»,
Но, как гроза, как божья кара,
Заставлю дрогнуть целый мир.
 
 
Во все трактиры, рестораны,
Как зоркий страж, начну ходить,
Для вас, общественные раны,
Я буду пластырем служить.
 
 
Во всех приказных, бравших взятки
(Подогревая в сердце злость),
Во всех, кто грубы, грязны, гадки,
Мой стих вопьется, словно гвоздь.
 
 
Рысак ли бешеный промчится,
Спадет ли с здания кирпич,
Хожалый вздумает напиться —
Я буду всех разить, как бич,
И стану сам себе дивиться.
 
 
Людей сдержу я, как уздой,
И буду в жизненном потоке
Для них живой сковородой,
Где станут жариться пороки.
 

 
Мне жаль тебя, несчастный брат!..
Тяжел твой крест – всей жизни ноша.
Не предложу тебе я гроша,
Но плакать, плакать буду рад.
 
 
Пусть возбуждают жалость в мире
Твои лохмотья, чахлый вид —
Тебе угла не дам в квартире,
Но плакать буду хоть навзрыд.
 
 
Ходи босой в мороз и слякоть,
Я корки хлеба не подам,
Но о тебе в альбомах дам
Я стану плакать, плакать, плакать!..
 

 
Тихий вечер навевает
          Грезы наяву,
Соловей не умолкает…
          Вот я чем живу.
Месяц льет потоки света…
          Сел я на траву,—
Огоньки сверкают где-то…
          Вот я чем живу.
В летний день, в затишьи сада,
          Милую зову,
Поджидаю в поле стадо…
          Вот я чем живу.
Лаской девы ненаглядной,
          Rendez-vous[39]39
  Свиданием (франц.). – Ред.


[Закрыть] во рву,
Видом бабочки нарядной —
          Вот я чем живу.
Я срываю шишки с ели,
          Незабудки рву
И пою, пою без цели…
          Вот я чем живу.
 

 
Когда сном крепким спал народ,
И спячка длилась год за годом…
(Тут нужно древний эпизод
Сравнить с новейшим эпизодом.)
 
 
Когда на всех, в ком сила есть,
Смотрела Русь в немом испуге…
(Поэт обязан перечесть
Здесь юбилятора заслуги.)
 
 
Тогда (обеденный певец
Встает в порыве вдохновенья)
Ты появился наконец!
(Сбегают слезы умиленья.)
 
 
Как луч из мрачных облаков,
Ты вдруг сверкнул, нам дал отвагу!..
(Чтоб не забыть своих стихов,
Поэт косится на бумагу.)
 
 
И вот теперь весь этот зал
Тебя помянет в общем тосте!..
(Певец хватает свой бокал,
А лоб певца целуют гости.)
 

 
Русь героями богата,
Словно вылита она
Из гранита и булата,
И прихода супостата
Не боится вся страна,
Не обдаст врагов картечью,
Не покажет им штыка,
Но отбросит перед сечью
Молодецкой, русской речью,
Просолив ее слегка,
Этой речью сочной, рьяной,
Крепкой, цепкой так и сяк,
Забубенной, грозной, пряной,
Удальством славянским пьяной,
Едкой, меткой, как кулак.
Кто ж противиться нам может?
Славянин перед врагом
Руку за ухо заложит,
Гаркнет, свистнет и положит
Супостатов всех кругом.
 

<1865>

1

 
Утро. Весь город от сна просыпается…
Люди рабочие всюду бегут.
Гул и движение… Кто-то ругается
И… непременно кого-нибудь бьют.
 

2

 
Полдень. Столица как будто наряднее,
Взад и вперед экипажи снуют…
Треск: на передних наехали задние
И… непременно кого-нибудь бьют.
 

3

 
Вечер. По улицам газ зажигается,
Речи свободней слетают, и кнут
Как-то живее в руке поднимается
И… непременно кого-нибудь бьют.
 

4

 
Ночь. Люди спят уже. Время приспело им
Кончить поденный свой труд,
Если же шаг мы по улице сделаем —
Там непременно кого-нибудь бьют.
 

<1865>

1

 
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ…
Говорит немного,
Больше да и нет,
Сядет молча, строго,
С кипою газет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.
 

2

 
Все его встречали,
Но не знал никто,
В театральной зале,
В клубе у лото.
Для него дорога
Не закрыта в свет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.
 

3

 
В дверь у Доминика
Входит, «Весть» берет…
«Вот он! посмотри-ка!..» —
Кто-нибудь шепнет.
Общая тревога…
Опустел буфет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.
 

4

 
Утром в день приемный
Журналисту он
С рукописью скромной
Отдавал поклон,
Корчил демагога,
Порицал бюджет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.
 

5

 
В зале Бенардаки
Чтение… народ…
Он уж в черном фраке
Пробрался вперед
Слушать прелесть слога
И живой куплет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.
 

6

 
Ночью в час урочный
Начался шпиц-бал,—
Как депеша точный,
Он уж там – и взял
В кассе у порога
Даровой билет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.
 

7

 
Тучи вкруг нависли…
В слякоть через мост
Труженика мысли
Тащат на погост…
Поотстав немного,
Он бредет вослед…
Кто ж он? Ради бога,
Дайте нам ответ.
 

<1865>

 
От германского поэта
Перенять не в силах гений,
Могут наши стихотворцы
Брать размер его творений.
 
 
Пусть рифмует через строчку
Современный русский Гейне,
А в воде подобных песен
Можно плавать, как в бассейне.
 
 
Я стихом владею плохо,
Но – клянусь здесь перед всеми —
Напишу я тем размером
Каждый вечер по поэме,
 
 
Каждый вечер по поэме,
Без усидчивой работы,
Где сплетутся через строку
Вместе с рифмами остроты.
 
 
Начинающим поэтам
Я могу давать уроки,
Как писать стихотворенья
В незначительные сроки,
 
 
Как писать такие песни
(Изучил я ту науку),
Чтоб читатель был доволен
И редактор сжал вам руку.
 
 
Превосходная манера!..
Учит нас прием готовый
Вместо шляпы Циммермана
Надевать венок лавровый.
 
 
Я постиг отлично тайну,
Как писать оригинально:
Стих начну высокопарно,
А окончу – тривиально.
 
 
Запою я песню звездам,
Вспомню лилий, незабудок,
А потом замечу кстати,
Что расстроил я желудок.
 
 
Расскажу я в песне «к деве»,
Как мои объятья жарки,—
И при этом ей напомню
Про горячие припарки.
 
 
Фимиам куря природе,
Я воскликну вдруг: о россы!
Все по улицам столицы
Курят нынче папиросы.
 
 
Заведу я речь о неграх,
О Жюль Си́моне, Жюль Фавре,
А потом перескачу я
Хоть к своей кухарке Мавре.
 
 
Неожиданно сближая
Всевозможные предметы,
Я уверен – о читатель!—
Что талант найдешь во мне ты!..
 
 
А затем, чтоб журналисты
Поднесли мне лист похвальный,
Оскорблять я их не стану
Эпиграммою нахальной.
 
 
Мимоходом не надену
Я на них колпак дурацкий,
Чтоб они меня не звали
«Голью нравственной кабацкой».
 
 
Целый ряд живых событий
Обходя небрежно мимо,
Буду брать сюжет из мифов
Древней Аттики иль Рима.
 
 
И тогда согласным хором
Посреди журнальной свалки
Запоют мне песню славы
Все скворцы, стрижи и галки.
 

1865

 
В кругу друзей у камелька
           Уселся старичок,
И льются речи старика,
           Как в поле ручеек.
О прошлых днях он вспоминал,
           Скрывая тайный вздох:
«Друзья! людей я умных знал,
           Хоть сам был очень плох.
Карамзина я знал, как вас,—
           Не счесть его услуг,
Хоть Николай Михайлыч раз
           Сказал: „ты глуп, мой друг“.
В те дни, скажу без дальних слов,
           Известность я стяжал:
В карикатурах сам Брюллов
           Меня изображал.
Я сам ходил к Ростопчиной,
           Хотя меня потом
Она – нельзя ж мешать больной! —
           И не пускала в дом.
В одном приятельском кругу
           С Жуковским говорил:
Меня он принял за слугу
           И квасу попросил.
Меня почтил своим стихом
           Сам Пушкин, наш певец:
„Люблю тебя, сосед Пахом“… [40]40
  Известная эпиграмма Пушкина, которая кончается так:
  Люблю тебя, сосед Пахом:
  Ты просто глуп – и слава богу!


[Закрыть]
           Я позабыл конец.
Меня обедать Дельвиг ждал
           И всех смешил до слез:
Из хлеба шарики катал
           И их бросал мне в нос.
Я с Соколовским[41]41
  Покойный автор «Мироздания».


[Закрыть] вместе пил.
           Отличный был пиит!
Меня однажды он прибил —
           Ну, бог его простит.
Булгарин! С ним я до зари
           Играл однажды в вист…
Булгарин, что ни говори,
           Был честный публицист.
Сам Грибоедов мне сказал,
           Вот так же у огня,
Что он Молчалина списал
           С меня, друзья, с меня!
Барон Брамбеус, как родной,
           Снимал мне свой картуз
И хоть смеялся надо мной,
           Но этим я горжусь.
Я был и с Гоголем знаком,
           Ценю такую роль:
Он как-то в цирке каблуком
           Мне отдавил мозоль.
Когда, хилея день от дня,
           Я ездил на Кавказ,
Там встретил Лермонтов меня,
           Обрызгал грязью раз;
Любил трунить и Полевой,
           Застав меня врасплох…
Всё это люди с головой,
           И я пред ними – плох.
Панаев был мой ученик,
           Хоть говорят враги,
Он осмеял и мой парик
           И с скрыпом сапоги.
Теперь иные времена,
           Куда ни погляжу —
Везде иные имена
           В журналах нахожу,
Но я уж стар, почти без ног,
           Знакомых новых нет —
И даже я достать не мог
           Хоть Лейкина портрет».
 

1865

1

 
Полночный мрак!.. Лишь лунным светом
В моей тюрьме озарена
С ночного неба, теплым летом,
Решетка узкого окна.
О, сколько раз, с ночного крова,
В иные дни, с закатом дня,
Вот так же с неба голубого
Луна смотрела на меня.
 

2

 
Я был дитя. Вскочив с кроватки,
Прижавшись к няне в поздний час,
Я слушал, словно в лихорадке,
О змей-горыныче рассказ.
Всё в страшной сказке было ново,
А в детской тёмно, нет огня…
И так же с неба голубого
Луна смотрела на меня.
 

3

 
Я помню ночь. Все в доме спали,
Лишь мы в аллее, милый друг,
Как дети, в трепете дрожали
За каждый шелест, каждый звук…
Руки пожатье… полуслово…
И, мягким светом осени,
Вот так же с неба голубого
Луна смотрела на меня.
 

4

 
Осенний вечер. Тускло зала
Освещена, а впереди,
В гробу, в цветах она лежала,
Сложивши руки на груди.
В углу от горя рокового
Рыдал я, жизнь свою кляня,
И так же с неба голубого
Луна смотрела на меня.
 

5

 
Метель, сугробы… С диким воем
Кругом меня стонала степь.
Я шел закованный, с конвоем,
В ногах звучала мерно цепь.
Повсюду снег блестел, и снова,
Как будто путника виня,
Сквозь иней с неба голубого
Луна смотрела на меня.
 

6

 
Свидетель жизни неудачной,
Мне ненавистна ты, луна!..
Так не смотри в мой угол мрачный
Сквозь раму тусклого окна
И не буди того нескромно,
Что улеглось во мне давно…
Пусть лучше в небе будет тёмно,
Как на душе моей темно.
 

<1866>

 
            К тяжелой конуре привязан,
                         Рвался, метался пес:
          «За что, за что я так наказан?»
Его хозяин тронут был до слез
И наконец, смягчившись как-то, раз он
         От цепи пса освободил.
Ну что же пес? На шаг не отходил
От конуры и на цепь вновь просился,
Как будто с ней спокойствия лишился.
 
 
Так ты, газета «Голос»… но едва ль
Здесь нужно пояснять мою мораль.
 

Между 1865 и 1867

 
Я слушал беседу двух старцев в гостиной,
                 Мой бас превратился в дискант:
Один был действительный статский советник,
                 Другой – генерал-лейтенант.
 
 
Внимая речам их, забился я в угол
                 И дергал на галстуке бант…
Один был действительный статский советник,
                 Другой – генерал-лейтенант.
 
 
Профессор мой мудрый! Припомнил тебя я,
                 Но ты перед ними педант…
Один был действительный статский советник,
                 Другой – генерал-лейтенант.
 
 
Они порицали наш век развращенный,
                 «Что делать?», Прудона, Жорж Занд…
Один был действительный статский советник,
                 Другой – генерал-лейтенант.
 
 
И думал я, слушая старцев беседу:
                 Что, люди, ваш ум и талант?
Один был действительный статский советник,
                 Другой – генерал-лейтенант.
 

1866

 
                 Муза, прочь от меня!
Я с тобой разрываю все узы…
Право честного слова ценя,
В мир хочу я явиться без музы.
Прочь, развратница! Твой Геликон
Шарлатанам стал местом базара,
Лучезарный твой бог Аполлон
Нарядился в ливрею швейцара;
Опозоренный, дряхлый старик
Мелкой лестью сменил вдохновенье
И в прихожих, в грязи униженья,
От речей неподкупных отвык.
                 Муза, прочь!.. не нужна
Мне опора твоя ненавистная.
Ты порой, как весталка, скромна,
То нагла, как блудница корыстная.
Перед юным и честным певцом
Ты свой умысел гнусный скрывала,
Подходила с невинным лицом,
Как невеста пред брачным венцом,
Целомудренно взор опускала.
Ты водила поэта в поля,
В наши грустные, русские степи;
                 Ты рыдала, кляня
Крепостничества ржавые цепи,
Ты на вопли народные воплем своим отвечала,
                 И могучая песня стонала,
                 Как стонала родная земля.
Время шло… На мотивы гражданские мода
                 Обратилась в плохое фиглярство;
                             Спали цепи с народа
                 На глазах изумленного барства;
                 На вчерашние темы напев
                 Что ни шаг представлял неудобства,
                 И свободная муза свой гнев
                 Променяла на лиру холопства.
А ты, поэт, спокойней путь избрав,
Не постыдился жалкого юродства:
За чечевичную похлебку, как Исав,
Ты продал на обедах первородство.
                 Нет, муза, – прочь!..
 

1866 или 1867

 
Его удел – смешить нас всех.
                 Блажен такой удел!..
Ведь в наши дни мы ценим смех —
Лишь только б он не ставил в грех
Нам наших собственных прорех
                 И наших темных дел.
Он шутит мило и легко…
                 Угрюмейший педант,
Ценя в нем юмор высоко,
С ним разопьет стакан клико,
О нем шепнув вам на ушко:
                 «Талант, большой талант!»
 
 
Едва он в комнату вошел,
                 Едва раскроет рот —
Веселья общего посол,—
Все гости покидают стол;
Смеется весь «прекрасный пол»,
                 Смеется весь народ:
Смеется жирная вдова,
                 Смеется тощий франт;
Не смотрит барышня на льва
И может смех скрывать едва,
И все твердят одни слова:
                 «Талант, большой талант!»
 
 
Пусть у других в насмешке – яд,
                 Но он одним смешит:
Как две старухи говорят,
Как раз напился пьян солдат,
Купцы на ярмарке кутят,
                 А в этом нет обид.
Без соли весел и остер,
                 Мишенью для потех
Он изберет мужицкий спор,
Ничем нас не введет в задор —
И слышишь общий приговор:
                 «Вот настоящий смех!»
 
 
Зевают в клубе от статей
                 Угрюмого чтеца,
Глаза смыкает нам Морфей,
Но вышел клубный корифей —
И у старух и невских фей
                 Забились вдруг сердца…
Все чутко слушают рассказ,
                 Хотя столичный шут
Его читал уже сто раз…
Дрожит вся зала в этот час,
От смеха тухнет в люстре газ,
                 Перчатки дамы рвут…
 
 
Кутит богатый самодур —
                 И шут, в главе льстецов,
Всех забавляет чересчур —
И за дешевый каламбур
Он награжден визжаньем дур
                 И хохотом глупцов.
Без остановки круглый год
                 Кривляться он готов,
Смеша лакеев и господ
Дождем копеечных острот,
Не замечая в свой черед,
                 Что шут он из шутов.
 
 
Теперь шутам везде привет
                 За их бесценный дар
Шутить, хоть в шутках смысла нет…
 – Молчи ж, озлобленный поэт!
Займет твой пост на много лет
                 Общественный фигляр…
Твои насмешки нас язвят
                 Сильнее клеветы…
Нам нужен смех на старый лад,
На жизнь веселый, светлый взгляд,
Нам нужен гаера наряд…
                 Да здравствуют шуты!..
 

<1867>

Гражданин

 
Молчи, толпа!.. Твой детский ропот
Тревожит мирный сон гражда́н.
Ужели был напрасно дан
Тебе на свете долгий опыт?..
Тебя, капризную толпу,
Ведем мы к истине, к науке,
И, яркий светоч взявши в руки,
Твою житейскую тропу
Мы озаряем блеском знанья.
Среди блестящего собранья
Мы проливаем много слез,
Слагая речь за бедных братий,
За всех, кто много перенес
Обид, гонений и проклятий.
Твои невзгоды и тоску
Мы чтим в созданиях поэта,
И среди земского совета
Даем мы место мужичку;
Всему, что сиро и убого,
Мы сострадали столько раз,
И Ломоносова дорога
Открыта каждому из вас.
Чего ж вам надо? Не робея,
Вкушайте знанья сладкий сок:
Сплетем лавровый мы венок
Для гениального плебея,
И – будь он селянин простой —
Пред ним преклонимся мы дружно.
Чего же вам, безумцы, нужно?
Того ль, чтоб дождик золотой,
Как манна, падал прямо с неба,
Балуя праздностью народ?
Чего же вам недостает?
Чего ж хотите?..
 

Толпа

 
              Хлеба! Хлеба!..
 

<1868>