Текст книги "Поэты «Искры». Том 2"

Автор книги: Дмитрий Минаев

Все люди – скоты.

Бланк

 
Не гордись, о смертный,
Быстротой развитья:
Господином Бланком
Сделано открытье.
 
 
Брось труды науки,
Ей ни в чем не веря:
Мир – стадообразный,
Люди – хуже зверя.
 
 
Всё встречай на свете
С чувством беззаботным:
Господином Бланком
Ты сравнен с животным.
 
 
Лишь один вопрос есть
В следующем роде:
Так к какой же Бланка
Отнести породе?
 

1861

 
Нового года лишь вспыхнет денница,
С раннего часа проснется столица.
 
 
В праздничный день никого не смутит,
Стонет ли ветер иль вьюга крутит,
 
 
Хлещет ли снегом в лицо непогода —
Всюду на улицах волны народа;
 
 
Мчатся кареты то взад, то вперед,
Смело шагает везде пешеход,
 
 
Словно с плеча его спала забота,
Словно свершилось великое что-то,
 
 
Словно сегодня – не то, что вчера…
Город проснулся и ожил с утра.
 
 
Хмурые лица – свежей и пригожей:
Барин в медведях, в тулупе прохожий,
 
 
Женщин головки в замерзшем окне…
Только невесело что-то всё мне…
 
 
Право, не знаю – от зависти, что ли,—
Только смотреть не могу я без боли
 
 
И без досады на праздный народ:
Что же вас тешит? что жизнь вам дает?
 
 
Что веселитесь, беснуетесь что вы?
Дай-ка взгляну я на ваши обновы
 
 
И, замешавшись в толпе без труда,
Ближе на вас погляжу, господа!
 
 
Вот вы скользите по гладкой панели:
Сколько ж обновок на вас, в самом деле!..
 
 
Золотом шитый швейцар у дверей,
Яркие канты потертых ливрей,
 
 
Кружева модниц, рубины булавок,—
Вот и герои Милютиных лавок,
 
 
Баловни счастья и щедрой судьбы…
Как металлически светят их лбы!
 
 
В лицах читаешь всю важность их целей:
«Устриц бы свежих, да свежих камелий!..»
 
 
Блеском нарядов смущается глаз —
Бархат, и соболь, и мягкий атлас,
 
 
Только ходи да записывай цены…
Моды столичной гуляют манкены,
 
 
И усмиряет капризный мой сплин
Выставка женщин, детей и мужчин.
 
 
Долго портные, модистки, торговки
Шили им к празднику эти обновки;
 
 
Жаль, что не шьют они новых идей —
Вот бы примерить на этих людей,
 
 
В мысли здоровой дать лучшую моду —
Как бы пристало-то к новому году!
 
 
Право, пристало бы… но, говорят:
Нам не к лицу незнакомый наряд…
 
 
Дальше смотрю я… фельдъегерь несется,
В ветхой шинельке чиновник плетется,
 
 
Тащит под мышкой старуха салоп,
Ванька, качаясь, заехал в сугроб,
 
 
И пред толпой разодетой, богатой
Тянет шарманка мотив «Травиаты»,
 
 
Плачет в сказанье каких-то потерь…
Вот и питейного здания дверь.
 
 
Дровни подъехали, словно украдкой,
Пар от мороза стоит над лошадкой,
 
 
Входит в питейный, с оглядкой, бедняк,
Чтоб, заложив свой последний армяк,
 
 
Выпить под праздник, забыться немного:
Завтра опять трудовая дорога,
 
 
Серые будни и ночи без сна.
Как не хватить зелено́ва вина!..
 
 
Тут, одержим публицистики бесом,
Думал смутить бедняка я прогрессом,
 
 
Думал блестящий прочесть монолог:
«Пьянство-де страшный, великий порок,
 
 
Нового дела приспела минута…»
Но посмотрел – и замолк почему-то
 
 
И, как пристыженный школьник иной,
С новой досадой побрел я домой.
 

<1862>

 
Уж много лет без утомленья
Ведут войну два поколенья,
           Кровавую войну;
И в наши дни в любой газете
Вступают в бой «Отцы» и «Дети»,
Разят друг друга те и эти,
           Как прежде, в старину.
 
 
Мы проводили как умели
Двух поколений параллели
           Сквозь мглу и сквозь туман.
Но разлетелся пар тумана:
Лишь от Тургенева Ивана
Дожда́лись нового романа —
           Наш спор решил роман.
 
 
И мы воскликнули в задоре:
«Кто устоит в неравном споре?»
           Которое ж из двух?
Кто победил? кто лучших правил?
Кто уважать себя заставил:
Базаров ли, Кирсанов Павел,
           Ласкающий наш слух?
 
 
В его лицо вглядитесь строже:
Какая нежность, тонкость кожи!
           Как снег бела рука.
В речах, в приемах – такт и мера,
Величье лондонского «сэра»,—
Ведь без духов, без несессера
           И жизнь ему тяжка.
 
 
А что за нравственность! О боги!
Он перед Феничкой, в тревоге,
           Как гимназист, дрожит;
За мужика вступаясь в споре,
Он иногда, при всей конторе,
Рисуясь с братом в разговоре,
           «Du calme, du calme!»[35]35
  Спокойствие, спокойствие! (Франц.) – Ред.


[Закрыть] – твердит.
 
 
Свое воспитывая тело,
Он дело делает без дела,
           Пленяя старых дам;
Садится в ванну, спать ложася,
Питает ужас к новой расе,
Как лев на Брюлевской террасе
           Гуляя по утрам.
 
 
Вот старой прессы представитель.
Вы с ним Базарова сравните ль?
           Едва ли, господа!
Героя видно по приметам,
А в нигилисте мрачном этом,
С его лекарствами, с ланцетом,
           Геройства нет следа.
 
 
Он в красоте лишь видит формы,
Готов уснуть при звуках «Нормы»,
           Он отрицает и…
Он ест и пьет, как все мы тоже,
С Петром беседует в прихожей,
И даже с горничной, о боже!
           Играть готов идти.
 
 
Как циник самый образцовый,
Он стан madame де-Одинцовой
           К своей груди прижал,
И даже – дерзость ведь какая,—
Гостеприимства прав не зная,
Однажды Феню, обнимая,
           В саду поцеловал.
 
 
Кто ж нам милей: старик Кирсанов,
Любитель фесок и кальянов,
           Российский Тогенбург?
Иль он, друг черни и базаров,
Переродившийся Инсаров —
Лягушек режущий Базаров,
           Неряха и хирург?
 
 
Ответ готов: ведь мы недаром
Имеем слабость к русским барам —
           Несите ж им венцы!
И мы, решая всё на свете,
Вопросы разрешили эти…
Кто нам милей – отцы иль дети?
           Отцы! отцы! отцы!
 

1862

 
Я, жены севера, ныне с участием
К вам обращаюсь с благими советами,
Ваше развитье считая несчастием,
Вашу ученость – дурными приметами.
 
 
Пусть перед мудростью женскою муж иной
Рад предаваться в душе умилению,—
Встретясь с Авдотьей Никитишной Кукшиной.
К новому я прихожу убеждению.
 
 
Женщины севера, в помыслах строгие,
Анны, Варвары, Лукерьи и Софии!
Бойтесь вы физики, эмбриологии,
И математики, и философии.
 
 
Бойтесь, как язвы, якшаться с студентами,
В Думе на лекциях, в аудитории;
Но развлекайтесь нарядами, лентами,
Вместо всеобщей и русской истории.
 
 
Лучше держитесь порядка вы старого!
Скучно ведь думать и чувствовать заново.
Замуж дите – но не за Базарова,
А уж скорее за Павла Кирсанова.
 
 
Знайте, о женщины: эмансипация
Лишь унижает сословье дворянское;
Вдруг в вас исчезнет опрятность и грация,
Будете пить вы коньяк и шампанское.
 
 
Сбросив наряды душистые, бальные,
Станете ногти носить безобразные,
Юбки, манишки, белье некрахмальное
И разговаривать точно приказные.
 
 
Нет, позабудьте все пренья бесплодные,
Будьте довольны, как прежде, рутиною;
Вечно нарядные, вечно свободные,
Бойтеся встретиться с мыслью единою.
 
 
Чем утомляться в ученых вам прениях,
Лучше хозяйкою быть полнокровною,
«Дамой, приятной во всех отношениях»
Или Коробочкой, Дарьей Петровною.
 

1862

 
Посреди огромной залы,
Где скользит вечерний свет,
Грамотеи-радикалы
Собралися на совет.
Бродит мысль по лицам важным,
Хмуры брови, строгий вид,—
И лежал пред мужем каждым
Букв российских алфавит.
Час настал, звонок раздался,
И суровый, как закон,
Перед обществом поднялся
Председатель Паульсон.
Двери настежь, и квартальный
Вводит связанную рать —
Букв российских ряд печальный
Счетом ровно тридцать пять.
Для позора, для допросов
Привели на стыд и срам
Буквы те, что Ломоносов
Завещал когда-то нам.
Не скрывайте ж тайных мук вы,
Не сжимайте бледных губ;
Не одной прекрасной буквы
Мы увидим хладный труп.
Первый враг ваш есть Кадинский.
Он, о ужас! (смех и крик)
Думал шрифт ввести латинский
В благородный наш язык;
И, отвергнутый советом,
Чуть не пролил горьких слез…
Но постойте: в зале этом
Начинается допрос.
«Буква Ять!»
                И мерным шагом,
Глаз не смея вверх поднять,
Перед всем ареопагом
Появилась буква ять.
Как преступница, поникла
И, предвидя свой позор,
От новейшего Перикла
Слышит смертный приговор:
«Буква жалкая! Бродягой
Ты явилась в наш язык,
Сам подьячий за бумагой
Проклинать тебя привык,
За тебя лишь называли
Нас безграмотными всех;
Там, где люди ять писали,
Е поставить было грех.
Даже избранную братью
Педагогов (крики: вон!)
Допекали буквой ятью
С незапамятных времен.
Так в тебе гермафродита
Мы признали, – и теперь
Выдти вон из алфавита
Приглашаем в эту дверь!»
Ниц склонясь, как хилый колос,
Ять уходит.
                   «На места!»
Раздается новый голос:
«Шаг вперед, мадам Фита!
Так как с русским человеком
Кровной связи нет у вас,
То ступайте к вашим грекам…»
Но Фита вдруг уперлась:
«Мир ко мне неблагодарен!»
Дама рвется, вся в поту:
«Даже сам Фаддей Булгарин
Век писался чрез фиту.
Вашу верную служанку
Не гоните ж…» (резкий звон).
И несчастную гречанку
На руках выносят вон.
Та же участь ожидала
Букву Э и Ер и Ерь:
Стража вывела из зала
Их в распахнутую дверь.
Потеряв красу и силу,
Всем им в гроб пришлося лечь,
И теперь на их могилу
Ходит тайно плакать Греч.
 

1862

 
Когда в челе своих дружин,
Победу празднуя заране,
Стоял Аксаков Константин,—
Мужали духом все славяне.
 
 
«Маяк», дремавший столько лет,
Вновь проявил свой голос смелый,
И «Москвитянина» скелет
Забыл в гробнице саван белый.
 
 
Пронесся клик: «О смелый вождь,
Пробей к народности ты тро́пу,
Лишь прикажи: каменьев дождь
Задавит дряхлую Европу;
 
 
Иди, оставь свой дом и одр,—
Кричат славянские витии,—
И всё, что внес в Россию Петр,
Гони обратно из России.
 
 
Верь прозорливости друзей:
Назад, назад идти нам надо!
Для этих западных идей
Безумны милость и пощада».
 
 
И вождь им радостно внимал,
Бичуя Запада пороки.
«Мы постоим, – он восклицал,—
За честь „народной подоплеки“!»
 
 
В негодовании в те дни
Славяне фраки с плеч срывали,
И за Москвою жгли огни,
И на кострах их сожигали;
 
 
Славяне в мурмолках, в бобрах
Сидели, с злобою циклопа,
И ждали – скоро ли во прах
Падет разбитая Европа.
 
 
Но время шло. Редел их круг,
Не улыбалась им победа;
Среди усилий и потуг
Угасла «Русская беседа»;
 
 
Перун угрюмый, чтимый встарь,
Упал, крапивой зарастая,
И только «Светоча» фонарь
Чадил, кого-то примиряя.
 
 
Во тьме гробов своих немых
Лег за боярином боярин,
Осталось двое только их:
Иван Аксаков и Самарин.
 
 
Разбит славянский их кумир,
Едва мерцает «День» в тумане,
И одиноко в новый мир
Глядят последние славяне.
 
 
Они глядят – и взор их ждет:
Вот богатырь Илья очнется,
Перун поднимется, – вот-вот
Вся Русь старинная проснется.
 
 
Ответа нет. Тот век почил;
И вот, собрав остаток силы,
У позабытых двух могил
Сошлись на пир славянофилы.
 
 
Сошлись и молвили они:
«Вот здесь, средь дедовских угодий,
Нам близки только в эти дни —
Один Кирилл… один Мефодий».
 
 
Пируют… речи их мертвы,
Бессильны гневные угрозы;
На дно широкой ендовы
Они роняют только слезы.
 
 
И вдаль, угрюмо, сквозь туман
Глядят последние славяне,—
А им Погодин, как баян,
Читает спичи на кургане.
 

1862

 
Шлет нам гостинцы Восток
Вместе с посольством особым.
«Ну-ка, веди, мужичок,
Их по родимым трущобам».
Ходят. Всё степи да лес,
Всё как дремотой одето…
«Это ли русский прогресс?»
– «Это, родимые, это!..»
 
 
В села заходят. Вросли
В землю, согнувшись, избенки;
Чахлое стадо пасли
Дети в одной рубашонке;
Крытый соломой навес…
Голос рыдающий где-то…
«Это ли русский прогресс?»
– «Это, родимые, это!..»
 
 
Город пред ними. В умах
Мысль, как и в селах, дремала,
Шепчут о чем-то впотьмах
Два-три усталых журнала.
Ласки продажных метресс…
Грозные цифры бюджета…
«Это ли русский прогресс?»
– «Это, родимые, это!..»
 
 
Труд от зари до зари,
Бедность – что дальше, то хуже…
Голод, лохмотья – внутри,
Блеск и довольство – снаружи…
Шалости старых повес,
Тающих в креслах балета…
«Это ли русский прогресс?»
– «Это, родимые, это!..»
 
 
«Где ж мы, скажи нам, вожак?
Эти зеленые зимы,
Голые степи и мрак…
Полно, туда ли зашли мы?
Ты нам скажи наотрез,
Ждем мы прямого ответа:
Это ли русский прогресс?»
– «Это, родимые это!..»
 

1862

 
Юмористы! смейтесь все вы,
           Только пусть ваш стих,
Как улыбка юной девы,
           Будет чист и тих.
Будьте скромны, как овечка,
           Смейтесь без тревог,
Но от желчного словечка
           Сохрани вас бог!..
 
 
Без насмешки, без иголок,
           Весело для всех,
Смейтесь так, чтоб не был колок
           Безобидный смех;
Чтоб ребенок в колыбели
           Улыбнуться мог…
От иной гражданской цели
           Сохрани вас бог!..
 
 
Смейтесь… ну хоть над природой —
           Ей ведь нет вреда,
Над визитами, над модой
           Смейтесь, господа;
Над ездой в телеге тряской
           Средь больших дорог…
От знакомства с свистопляской
           Сохрани вас бог!..
 
 
Пойте песнь о стройном фронте,
           О ханже, хлыще,
Только личностей не троньте,
           Смейтесь – вообще…
И от кар, от обличений
           Вдоль и поперек,
От новейших всех учений —
           Сохрани вас бог!..
 

1862 или 1863

Михаил Розенгейм

 
Если дурен народ, если падает край,
           Зло проникло в него глубоко,
Легкомысленно в том не тотчас обвиняй
           Учрежденья, законы его.
Осторожно вглядись, обсуди и тогда
           К убежденью, быть может, придешь,
Что в народе самом затаилась беда,
           Что закон сам собою хорош.
 

Михаил Бурбонов

 
Если выйдет мужик из дверей кабака
           И его расшатает травник,
Ты скажи, указав на него, мужика:
           «Утопает в разврате мужик».
И тогда откупам сладко гимны запой:
           «Журналистика наша слепа:
Ведь в народе самом затаился запой,
           Не виновны ни в чем откупа».
 

Михаил Розенгейм

 
Если зол ты на свет, точно правду любя,
           То не тронь в нем порядка вещей,
Но исправь-ка сперва, мой почтенный, себя,
           Отучи от неправды людей.
 

Михаил Бурбонов

 
Если ты по призванью совсем не поэт,
           Но его только носишь ты сан,
Не сердись на людей, что твой каждый куплет
           Им ужасней, чем сам кукельван.
 

Михаил Розенгейм

 
Если жидкость дурна, если скислось вино,
           То, куда ты его ни налей,
Только каждый сосуд замарает оно,
           Но не будет, не станет светлей[36]36
  Стих<отворения> М. Розенгейма. 1858 г. СПб.


[Закрыть].
 

Михаил Бурбонов

 
Если ты благороден, как истинный росс,—
           Полицейских ни в чем не кори,
Но по улицам невским не жги папирос
           И сигар никогда не кури.
 

Михаил Розенгейм

 
Если сплав нехорош, если дурен металл,
           То, какой ни придай ему вид,
В каждой форме, куда б отливать ты ни стал,
           Он пороки свои сохранит.
 

Михаил Бурбонов

 
Если будешь журнал издавать на Руси,
           Хоть у нас их порядочный рой,—
По кварталам билеты везде разноси
           И при будках подписку открой.
 

Михаил Розенгейм

 
Ведь не случай один правит миром, о нет!
           И застою не может в нем быть,
И дух века подаст в свое время совет,
           Как и что в нем должно изменить.
 

Михаил Бурбонов

 
Если в жизни застой обличитель найдет,
           Ты на месте минуты не стой,
Но пройдися по комнате взад и вперед
           И спроси его: где же застой?
 

<1863>

 
Любезный друг Шекспир, талантлив ты – не спорим,
Тебе соперников не часто я встречал,
Но всё же, признаюсь, с большим смотрю я горем,
Какую ложную дорогу ты избрал.
 
 
Ты слишком горд, Шекспир, друзей забыл советы:
Тебе б всё древний мир, старинных хроник тьма,
Где лишь какие-то Отелло да Макбеты
Иль датский принц, спрыгнувший вдруг с ума.
 
 
Дай лучше драму нам, без всяких дальних споров,
Военный быт рисуй, жизнь лагеря раскрой,
Где б на коне скакал великий наш Суворов
И манием руки за строем двигал строй.
 
 
Ты вместо Дездемон, Корделий и Офелий,
Без деклараторских ходулей и прикрас,
На сцену выведи Ефремовских камелий —
Тогда, тогда, Шекспир, почтут тебя у нас.
 

<1863>

В собственном сердце и уме человека должна быть внутренняя полиция…

Н. Павлов

 
От увлечений, ошибок горячего века
Только «полиция в сердце» спасет человека;
 
 
Только тогда уцелеет его идеал,
Если в душе он откроет бессменный квартал.
 
 
Мысль, например, расшалится в тебе не на шутку —
Тотчас ее посади ты в моральную будку;
 
 
В голову ль вдруг западет неприличная блажь —
Пусть усмирит ее сердца недремлющий страж;
 
 
Кровь закипит, забуянит в тебе через меру —
С ней не стесняясь, прими полицейскую меру,
 
 
Стань обличителем собственной злобы и лжи
И на веревочке ум свой строптивый держи.
 
 
Знайте ж, российские люди, и старцы и дети:
Только «с полицией в сердце» есть счастье на свете.
 

<1863>

(Посвящается детям, начинающим учиться российской азбуке)

 
Бросив газет беспорядки
И отрицания сети,
Будем играть хоть в загадки,
                Милые дети!
 
 
Будем, вверяяся року,
Чужды задорного спора,
Всё понимать по намеку
                Быстро и скоро.
 
 
Дети! в вас эти таланты
Крепки с само́й колыбели…
Ну, так сыграемте в фанты
                Мы, в самом деле!
 
 
Классную доску я вытер.
Слушать! займемся мы делом:
Азбуки тридцать шесть литер
                Вывел я мелом.
 
 
Аз – первый фант, нас зовущий!
Кто же враг западных фраков,
Западной прессы гниющей?
                Кто же? – А…[37]37
  Вот разгадки всех загадок по порядку: Аксаков, Аскоченский, Буслаев, Безрылов, Водовозов, Громека, Глинка, Дьяченко, Дружинин, Катков, Касьянов, Краевский, Кори, Молинари, Погодин, Скарятин, Щербина, Юркевич. – Ред.


[Закрыть]
 
 
Кто о погибели края
С эманципацией женской
Воет, нам ад предрекая,
                Кто? – А…
 
 
Новая литера: Буки!
Кто, русский эпос прославив,
Сделался дивом науки?
                Кто же?.. – Б…
 
 
Кто в фельетонах (чуждаясь
Всяческих истов и илов)
В прессу явился, ругаясь?
                Кто же?.. – Б…
 
 
Литера Веди! В народе
Кто для журнальных курьезов
Гейне терзал в переводе?
                Кто? – В…
 
 
Вот подошли и к Глаголю.
Кто же над «бомбами» века
В жизни наплакался вволю?
                Кто же? – Г…
 
 
В чьих песнопеньях, о дети!
Каждая строчка – слезинка?
Кто всех скучнее на свете?
                Кто ж это? – Г…
 
 
Вот и Добро вам на смену.
Кто (и его ждет оценка)
Вывел животных на сцену?
                Кто же? – Д…
 
 
Кто для российского мира
Вечно был скучен и длинен?
Кто обрусил нам Шекспира?
                Кто же? – Д…
 
 
Кто……….
Пишет «заметки» сурово?
Дети все плачут, услыша
                Имя?.. – К…
 
 
Кто земляков из Парижа
И из его ресторанов
Гонит?.. Малютка, пойми же —
                Кто он? – К…
 
 
Кто постоянно рифмуем
С рифмой избитою: «невский»?
Кто свистунами волнуем?
                Кто он? – К…
 
 
Кто одиноко и сиро,
В битвах ослабнувший вскоре,
Бросил свой жезл триумвира?
                Кто ж это? – К…
 
 
Вот и Мыслете. О, кто ты,
Славивший в лютом угаре
Разные тяжкие льготы?
                Кто? – М…
 
 
Кто под охраной Покоя
Стал для науки негоден?
Дети! шепну на ушко я —
                Это… П…
 
 
Литера Слово. Загадки
Смысл, вероятно, понятен:
Ржет в постоянном припадке
                Только… С…
 
 
Кто он, сорвавший гиматий
С музы афинской в час сплина,
Пост завещавший для братий?
                Кто он? – Щ…
 
 
Кто он, воспевший нам лозы,
В деле наук – Собакевич,
Бюхнеру славший угрозы?
                Кто он? – Ю…
 
 
Здесь остановимся, дети!
Что ж, непонятно вам? или
Новые ребусы эти
                Вы разрешили?
 

1863

(Посвящ<ается> А. Фету)

1

 
Холод, грязные селенья,
                Лужи и туман,
Крепостное разрушенье,
                Говор поселян.
От дворовых нет поклона,
                Шапки набекрень,
И работника Семена
                Плутовство и лень.
На полях чужие гуси,
                Дерзость гусенят,—
Посрамленье, гибель Руси.
                И разврат, разврат!..
 

2

 
Солнце спряталось в тумане.
                Там, в тиши долин,
Сладко спят мои крестьяне —
                Я не сплю один.
Летний вечер догорает,
                В избах огоньки,
Майский воздух холодает —
                Спите, мужички!
 
 
Этой ночью благовонной,
                Не смыкая глаз,
Я придумал штраф законный
                Наложить на вас.
Если вдруг чужое стадо
                Забредет ко мне,
Штраф платить вам будет надо…
                Спите в тишине!
 
 
Если в поле встречу гуся,
                То (и буду прав)
Я к закону обращуся
                И возьму с вас штраф;
Буду с каждой я коровы
                Брать четвертаки,
Чтоб стеречь свое добро вы
                Стали, мужички…
 

1863

 
Ты предо мною сидишь;
Весь я горю от любви:
Ум я теряю всегда,
Если сидим vis-à-vis.
 
 
Сядь же напротив меня
Или к себе подзови:
Будем мы молча сидеть
Целую ночь vis-à-vis.
 

 
Тихая звездная ночь.
Друг мой, чего я хочу?
Сладки в сметане грибы
В тихую звездную ночь.
 
 
Друг мой, тебя я люблю,
Чем же мне горю помочь?
Будем играть в «дурачки»
В тихую звездную ночь.
 
 
Друг мой! Умен я всегда,
Днем я – от смысла не прочь.
Лезет в меня ерунда
В теплую звездную ночь.
 

1863

 
Чудная картина!
Грезы всюду льнут:
Грезит кустик тмина,
Грезит сонный пруд,
Грезит георгина,
Даже, как поэт,
Грезит у камина
Афанасий Фет.
Грезит он, что в руки
Звук поймал, – и вот
Он верхом на звуке
В воздухе плывет,
Птицы ж щебетали:
«Спой-ка нам куплет
О „звенящей дали“,
Афанасий Фет».
 

1863

 
Я не Пятковский, а другой
Еще неведомый избранник…
 

 
Солнце весны улыбается кротко.
         В сердце усталом тоска:
Верно, когда-нибудь злая чахотка
         Гонит долой с чердака.
 
 
В поле всех манит румяное лето —
         Мысль моя бродит во тьме:
Где-нибудь, верно, без ласк, без привета
         Узник томится в тюрьме.
 
 
Ветер осенний проносится, плача,—
         Ужасом скорчен мой рот:
Бьет тебя палкой, несчастная кляча,
         Грубый фургонщик-деспот.
 
 
Зимнею ночью скорблю я: дика ты,
         Нашей планеты судьба!
Господи! скоро ли южные штаты
         Снимут ошейник с раба?..