Текст книги "Поэты «Искры». Том 2"

Автор книги: Дмитрий Минаев

НИКОЛАЙ ЛОМАН

Биографическая статья

Николай Логинович Ломан – из дворян С.-Петербургской губернии – родился 4 февраля 1830 г.

В 1850–1870-х годах он преподавал русский язык и словесность в Новгородском кадетском корпусе, 2-м петербургском кадетском корпусе, 2-й петербургской военной гимназии и др. В 1862 г. вместе с преподавателем артиллерии полковником С. А. Слуцким Ломан издал «Историческое обозрение 2-го кадетского корпуса» в связи с его столетним юбилеем.

К тому же 1862 г. относится и другой факт его биографии. Он стал известен совсем недавно и свидетельствует о близости Ломана в то время к передовым кругам. Весною 1862 г. группой членов «Земли и воли» во главе с А. Д. Путятой было организовано «Общество по изданию дешевых книг для народа». Ближайшее отношение к Обществу имел Н. Г. Чернышевский. В нем состояли многие преподаватели военно-учебных заведений, в том числе Ломан и его сослуживец Слуцкий. На одном из заседаний (1 мая 1862 г.) при обсуждении тематики изданий Ломан предложил написать очерк о Кольцове или Крылове[160]160
  Баренбаум И. Е. Н. Г. Чернышевский и печатная пропаганда революционных разночинцев 60-х годов XIX В. //Сб. «Чернышевский и его эпоха». М., 1979. С. 213–215.


[Закрыть].

Некоторое время (по одним сведениям, с 1868 г., по другим – в 1871–1872 гг.) Ломан был одним из директоров «Общества попечительного о тюрьмах» и активно участвовал в его работе – заведовал его отделами, председательствовал в исправительном совете и хозяйственном правлении. Каждый проект, направленный к улучшению быта малолетних арестантов и смягчению тяжелых условий их жизни, находил в его лице энергичного защитника[161]161
  См. некролог Ломана в «Историч. вестнике» (1893, № 2. С. 649), а также «Адрес-календарь» на 1871 и 1872 гг.


[Закрыть].

Уже в конце 1860-х годов он получил чин действительного статского советника.

О дальнейшей жизни Ломана мы почти ничего не знаем. Не знаем, насколько точно характеризует ее каламбур П. А. Степанова:

 
Судьбой ты мало избалован —
Порою Гнут, порою Ломан[162]162
  «Петербургская газета». 1898, 11 мая.


[Закрыть].
 

За полтора года до смерти (Ломан умер 5 декабря 1892 г.) он обратился с просьбой о пособии в Литературный фонд, сославшись при этом на плохое здоровье, на то, что провел в больнице почти три года и должен еще длительное время лечиться, и на свою небольшую пенсию за многолетнюю педагогическую деятельность[163]163
  Архив Литературного фонда в ПД, 1891, № 12, ст. 14; № 25, ст. 22.


[Закрыть].

Литературная деятельность Ломана длилась очень недолго. Она началась в 1858 г. В журнале «Весельчак» под псевдонимом «Август Дик» Ломан напечатал несколько довольно бледных юмористических стихотворений.

Расцвет его таланта падает на 1860 и 1861 гг., когда в «Искре» под другим псевдонимом – Н. Л. Гнут – появился цикл его фельетонов «Литературные вариации».

Борьба с «чистой поэзией» была центральным моментом фельетонов Ломана; сердцевину их составляли включенные в них пародии на Фета, Случевского, Вс. Крестовского, Мея, Каролину Павлову, русских переводчиков Гейне и др.

В своих «Литературных вариациях» Ломан (как это делали до него Козьма Прутков и Новый поэт – И. И. Панаев) надевает на себя маску безусловного поклонника «чистой поэзии», еще более заостряя, таким образом, жало своей насмешки. Свои пародии он выдает за подражания любимым поэтам. Полемизируя якобы с приветствовавшим пародии «злоречивого Гнута» Амосом Шишкиным (А. П. Сниткиным), другим пародистом «Искры», и со стихотворением Пр. Преображенского (H. С. Курочкина) «Вы не поверите, что мне сегодня приснилося…», он писал: «Решительно я начинаю считать себя непонятою натурою! Помилуйте: тогда Амос Шишкин усмотрел в моих вариациях злоречие; теперь г. Преображенский объявляет меня чуть не врагом гг. Случевского и Кускова. Уж и не знаю, право, чем я подал повод к подобным заключениям! Хвалю откровенно, простосердечно – в похвале моей видят иронию; пишу рабское подражание любимому поэту – литературную вариацию принимают за пародию»[164]164
  «Искра». 1860, № 39. С. 418.


[Закрыть].

Писал ли Ломан после 1861 г. – неизвестно. По свидетельству современника, он всегда вспоминал об «Искре» «с особым благоговением»[165]165
  «Минута». 1882, 14 мая, примечания редактора к «Литературным воспоминаниям» П. И. Пашино.


[Закрыть]. В своем заявлении в Литературный фонд 1891 г. Ломан кроме своего сотрудничества в «Весельчаке» и «Искре» упомянул «мелкие статьи без подписи в некоторых других периодических изданиях». Из материалов Литературного фонда мы узнаем еще об одном интересном факте. В связи с просьбой Ломана А. Н. Пыпин писал: «Об его работах я слышал одно – что им составлена была и в значительной доле (кажется, до 16 печ. листов) напечатана очень хорошая история нашего тюремного дела, но не была выпущена в свет по чьим-то высшим соображениям; но что книга – хорошая, об этом я слышал от человека, в этом вопросе компетентного».

407. ПЕРЕД МИЛЮТИНЫМИ ЛАВКАМИ

 
Пошли, господь, свою подачку
Тому, кто жаркою порой,
Как утлый челн в морскую качку,
Идет по знойной мостовой…
Он смотрит к Вьюшину тоскливо
В окно на крупный виноград,
На абрикосы, дули, сливы,
На пастилу и мармелад.
Не для него кокос, арбузы,
Гранаты в золотом огне,
Не для него и толстопузый
Гомар разлегся на окне…
И фрукт привозный, из Мессины,
Напрасно взор его манит:
Сок ароматный, апельсинный,
Увы, его не освежит!..
Так облегчи, господь, вериги
Тому, кто много претерпел,
Кто в здешней жизни, кроме фиги,
Других плодов еще не ел.
 

<1860>

408. УТЕШЕНИЕ

 
Когда, что звали вы своим,
          Навек от вас ушло
И горе камнем гробовым
         Вам на сердце легло —
 
 
Помочь в печали ближним рад,
           Поэт вас позовет
Пройтись с ним, бросить беглый взгляд
          Туда, по склону вод.
 
 
Он вам покажет, как струи,
           Одна другой вослед,
Бегут на чей-то зов вдали
           (На чей? – вам дела нет).
 
 
Вам нужно будет хоть на час
           Взор в речку устремить,
Чтоб слезы брызнули из глаз,
           Чтоб стало в них рябить.
 
 
Тогда, как ни были б тоской
           Вы зло удручены,
Всё горе выльется слезой,
           И вы исцелены!..
 

<1860>

409. НА КЛАДБИЩЕ

 
Я взобрался на могильную плиту
И внимательно смотрел, как на лету
Два тяжелые, кургузые жука
Колошматили друг друга под бока,
Как в объятиях березу дуб сжимал,
Как под деревом опёнок вырастал,
Как паук, среди своих дневных хлопот,
Фантастический выплясывал матлот.
Так на кладбище за жизнью я следил,
И Случевский мне на память приходил:
Вспомнил я, как он на кладбище лежал,
Как под ним мертвец о камень лбом стучал,
Как мертвец m-r Случевского просил,
Чтобы тот его на время хоть сменил…
По закону же содружества идей,
Вспомнил случай я другой, еще страшней:
Вспомнил нищего, разрушенный гранит
И восставшего из гроба страшный вид,
Ветра свист, луны дрожащий свет,
Мертвеца протест и нищего ответ…
И невольный трепет в сердце проникал,
Но по-прежнему на камне я лежал,
И по-прежнему сшибалися жуки,
Отличалися в матлоте пауки,
Всё с березами амурились дубы,
Всё росли еще под деревом грибы.
 

1860

410. КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ

 
Я доживал в одном квартале
                   Десятый год;
Но вот почил квартальный вмале —
                   Я просьбу в ход:
К стопам начальства припадая,
                   Квартал просил.
И как-то вывезла кривая:
                   Наш утвердил!
Квартал достался мне богатый…
                   Тут на меня
Надели каску, и с гранатой,
                   Но без огня.
И обыватель под защиту
                   Ко мне бежал,
Всех обворованных, побитых
                   Я утешал,
И всяк за это утешенье
                   Благодарил;
Но вдруг сердечное движенье
                   Я ощутил.
Раз, по грошовому взысканью,
                   К себе в квартал
Одно прекрасное созданье
                   Я вызывал.
Клянусь, клянусь богиней Фреей! —
                   Я, кстати, швед —
Подобных плеч, подобной шеи
                   На свете нет.
Что за глаза! – очарованье!
                   Я весь дрожал,
Когда управы предписанье
                   Я ей читал;
Когда склонив свои ресницы
                   И вся в огне,
Она, кротка как голубица,
                   Внимала мне…
Я прежде думал, что во власти
                   Я у себя,
Что застрахован я от страсти,
                   Как от огня;
Но я прочел, сидев в конторе
                   С пером в зубах,
Себе капут в прелестном взоре,
                   В ее очах.
Однажды я, тот взгляд встречая,
                   Не усидел;
Письмоводителю, вставая,
                   Уйти велел.
Я ей сказал: «К началу ночи,
                   Когда езда
Совсем затихнет, что есть мочи
                   Валяй сюда!»
Заря, бледнея, умирала
                   И умерла,
А ночь роскошно выплывала,
                   Как день светла.
Затихло всё. Сребристый тополь
                   Благоухал,
И, по трудах дневных, Петрополь
                   Опочивал.
На перекрестке ждал я встречи,
                   И долго ждал:
В мечтах грудь пышную и плечи
                   Я рисовал.
Прошел патруль, глядел мне в очи
                   И созерцал,
Как, бедный, я в прохладе ночи
                   Самосгорал.
Уж зарумянилась денница,
                   И ночь ушла…
Так вот как, скромная девица!
                   Ты не была?..
Тогда ее на жертву мщенью
                   Я осудил:
Насчет билета сочиненье
                   Я смастерил…
И я смотрел, как исполнялся
                   Приказик мой,
Как с ней в прихожей объяснялся
                   Городовой.
 

1860

411. «Так мыслями я сходствую с тобой…»

 
Так мыслями я сходствую с тобой,
Что оба мы теперь одно и то же
Задумали в опасности такой.
 

«Ад» Данта, XXIII. 28–30, перевод Д. Мина

 
Давно любовь в обоих нас остыла;
Мы разошлись давно, и, так сказать,
Мне время на душу забвение спустило,
 
 
А проще – я тебя стал забывать.
И уж, бывало, скукою гнетомый,
Я мог порой экспромты помещать
 
 
В изящные заветные альбомы.
При этом каждый раз мой стих гласил,
Что я у той иль у другой знакомой
 
 
В листках альбома сердце схоронил;
Прелестный взгляд я вновь считал наградой
И наконец печатно повестил,
 
 
Что женщину себе сыскать мне надо,
И изложил, чего я в ней искал,
Чтоб быть могла она моей отрадой…
 
 
Но вдруг, что ты преступна, я узнал:
Сказали мне, что будто ты скончалась,
И в тот момент, как дух твой отлетал,
 
 
Когда уж Смерть к устам твоим касалась,
Меня назвал, коснея, твой язык,
И надо мной ты колко посмеялась…
 
 
Я выслушал и головой поник;
Потом, подняв чело, повел вокруг очами —
И взгляд мой был и сумрачен и дик…
 
 
И в путь пошел я скорыми шагами.
Я шел к тебе, под гнетом черных дум,
Гороховой, чрез площадь, островами.
 
 
И слышал я какой-то странный шум,
И мне подчас такое представлялось,
Пред чем вздрогнул бы даже мудрый Юм,
 
 
Что видеть лишь Случевскому случалось
(О чем и сообщал он нам в стихах);
Так: в небе много месяцев являлось;
 
 
Вся даль была в светящихся руках;
По призракам Ночь важно восходила,
И, величавая, она, в слезах,
 
 
Бежавший День десницею ловила;
По лесу ветер фертом пробежал;
Вослед ему трава зашелестила,
 
 
И чутко звук за звуком замирал,
И слышно стало, как росла былинка,
Как ландыш цвел, как мох произрастал…
 
 
Разряжена, что модная картинка,
Полулежала на диване ты.
Диван был на пружинах, с мягкой спинкой;
 
 
Обивка – синий штоф, по нем цветы;
Во храмине – приятный свет карсели,
Растений экзотических кусты,
 
 
И чьи-то лики пасмурно смотрели —
Линялые, в наколках и чепцах…
(То, верно, жен отшедших призраки сидели,
 
 
Уставши спать в затворенных гробах!)
Под окнами, глаз не сводя с дивана,
Стоял я долго и в твоих чертах,
 
 
В лице твоем насмешки и обмана
Старательно отыскивал улик;
Но тщетно: не нашел я в нем изъяна!
 
 
Напротив, как всегда, твой нежный лик
Был кроток, светел, девствен, и казалось,
Что ты водою «lait antéphelique» [166]166
  Жидкость для смягчения кожи и уничтожения веснушек (франц.). Ред.


[Закрыть]
 
 
Еще сегодня утром притиралась.
И порешил я: нет, подобных губ
Насмешка злая не касалась!..
 
 
Но ты открыла рот – и… хоть бы зуб,
Единый зуб в нем тленье пощадило!..
Мне было б легче, если бы твой труп
 
 
Смерть лютая нещадно исказила,
Чем томный, нежный лик беззубым увидать!
И понял я, что Смерть со мной шутила…
 
 
И стал ее, таинственную, звать,
Как кровного врага, на состязанье;
Но Смерть не шла. Я продолжал кричать…
 
 
И крик мой, перешедший в завыванье,
Весь твой p’tit comité[167]167
  Дружеский кружок (франц. – Ред.).


[Закрыть] перепугал,
Ты подошла к окну, но тут дыханье
 
 
Во мне сперлось – и я как сноп упал…
Казалось, в окнах лики заморгали
И самый дом твой в ужасе дрожал;
 
 
Ракеты, взвившись, лопали, трещали,
И ярко озарялись небеса;
А там, вдали, плечами пожимали,
 
 
Насупившись, сосновые леса;
В дыханьи ветра слышалась угроза…
И вдруг, гляжу, откуда ни взялся,
 
 
Высокий призрак. Тон и поза
В нем обличают частного врача,
Он молвит: «Что ж? mania furiosa!..»[168]168
  Буйное помешательство (лат.). – Ред.


[Закрыть]
 
 
И страж градской подводит лихача…
 

1860

412. «Вот и жду не дождусь, чтобы глянула ночь…»

 
Вот и жду не дождусь, чтобы глянула ночь
И облекся весь сад тенью ясной:
На свидание выйдет соседкина дочь;
С ней в аккорд мы сольемся безгласный.
 
 
И потом уж вдвоем с баловницей моей
До истомы читать станем Фета,
А сведут нас тесней упоительный Мей
Да языковских два-три куплета.
 
 
Разольют аромат каприфоли тогда,
Соловьи сладострастно засвищут;
Мы же с ней без следа неизвестно куда
Пропадем… и нигде нас не сыщут!..
 

1860

413. «Ах, взгляните: закрывает тучкой боязливо…»

 
Ах, взгляните: закрывает тучкой боязливо
Бледный, томный лик свой интересная луна;
Робко в озеро склонилася ветвями ива;
Боязливая целует их тайком волна;
Ветерок украдкой бродит в липовой аллее,
И привет ему деревья робко шелестят;
Дергачи во ржи трещат слабее и слабее;
Соловьи над розами от робости молчат…
Вы взглянули!.. перемена прежних декораций!
Тучки нет уже, луна приветно светит вновь,
Исполняют соловьи под сению акаций
Ряд блестящих, звучных, гармонических варьяций
На мотивы нежные: «взаимная любовь…»
Прежней робости ни в чем как будто не бывало
С той поры, как вы, мой друг, ее погнали прочь…
О! еще б такая перемена не настала,
Когда милая, дрожа, певцу презентовала
«Тихо, всю в одно лобзанье слившуюся ночь!»
 

1860

414. «Появилась головка в окне…»

 
Появилась головка в окне,
И поэтик ее вопрошает:
«Вы ли свет сообщили луне,
Или вас ее луч озаряет?
Самому рассудить мне невмочь —
Ваши ль дивные черные очи
Разожгли сладострастнее ночь
Или млеют они негой ночи?
 
 
Этот нежный румянец ланит
Уж не розы ли вам поставляют?
Или сами они колорит
С щечек ваших тайком похищают?..»
Ничего не сказала она,
Только губку слегка закусила
И, сомненьем таким смущена,
Поскорее окно затворила.
 

1860

415. RÉSUMÉ ВЕСЕННИХ СТИХОТВОРЕНИЙ г. КРЕСТОВСКОГО

 
Не томите… выходите,
           Моя милая!
А какая ночь, взгляните,
           Молчаливая!
В повилике без улики
           Жду заране я
Разговоров о клубнике
           И лобзания…
Без огласки ваши глазки,
           Ваша талия
Встретят пламенные ласки —
           И так далее…
 

1860

416. <г. ПР. ПРЕОБРАЖЕНСКОМУ> («Вы не поверите, что мне недавно приснилося!..»)

 
Вы не поверите, что мне недавно приснилося!
Будто минувшее наше опять возвратилося;
Лиры тридцатых годов вновь звучат тихострунные;
Будто восстали из тлена Ершовы, Трилунные,
 
 
Ожили с ними ручьи, соловьи перекатные,
Пеночки, просеки, гроты, поля ароматные —
Всё это будто бы снова у нас водворилося…
Крайне прискорбно, конечно!
                                     А всё же приснилося…
 

1860

417. «Душе становится легко хоть на мгновенье…»

 
Душе становится легко хоть на мгновенье,
Как напечатаешь свое стихотворенье,
И мил тогда нам строк печатных самый вид,
Стих каждый как-то так приветливо глядит…
И всё равно: то наш ли будет плод
Или чужих стихов тяжелый перевод,
Измены горечь в нем, любви ль взаимной нектар
И весь ли свет его восторженно прочтет
Иль только пробегут редактор да корректор.
 

1860

418–420. СТИХОТВОРЕНИЯ В ГЕЙНЕВСКОМ ДУХЕ

 
Я верю: меня ты любила,
Да я-то тебя не любил;
Меня ты еще не забыла,
Тебя я давно позабыл.
 

 
Меня ты когда-то любила,
Тогда я тебя не любил;
Теперь ты меня позабыла —
И что ж? я тебя не забыл.
 

 
Ты меня любила,
Я тебя любил,—
Ты меня забыла,
Я тебя забыл.
 

<1861>

421. «В самом деле, шли бы вы на взморье…»

 
В самом деле, шли бы вы на взморье,
Где в жемчужных звуках грохот льется.
Вот где петь, так точно уж раздолье —
Пойте всё, что на душе споется…
Спелся вздор (ведь может же случиться!),
Так никто о нем и не узнает;
Над певцом там некому глумиться:
Водяной пародий не слагает!
Только знайте рифмами играйте:
Моря – вторя – лилий – белых крылий…
Много весу мысли не давайте —
Песнь споется без больших усилий.
А устали вы от песнопений,
Наигрались в трелях ночи нежных —
Ждет вас много новых наслаждений,
Скромных, чистых, самых безмятежных:
Понабравши ракушек в лукошко,
Рикошетом в море их швыряйте,
Иль, пожалуй, помяучьте кошкой,
Или хохот по морю пускайте!
Но печатно в этом развлеченьи
Лучше б вы не делали признанья:
Что как вдруг да всё стихотворенье
За ребячье примут лепетанье?
 

1860 или 1861

422. «Ох, время тяжкое настало!..»

 
Ох, время тяжкое настало!
Нам смерть голодная грозит:
Случевский, гений небывалый,
«Молчанье строгое хранит».
 
 
Не слышно страстных песен Кроля,
Давно немотствует Кусков,
З. Тур молчит… нет, ваша воля,
А против нас устроен ков!
 
 
Вот Страхов вдруг исчез куда-то,
А он так много обещал,
Когда кометою мохнатой
Нам в «Русском вестнике» сиял!
 
 
Крестовский наш ушел на взморье:
Сбирает ракуш – p’tit malin![169]169
  Плутишка! (Франц.) – Ред.


[Закрыть]
Пропало важное подспорье!..
Donnez, messieurs, aux orphelins![170]170
  Господа, подайте сиротам! (Франц.) – Ред.


[Закрыть]
 

* * *

 
Иль разве мы еще не сиры?
Увы! поэтиков тех нет,
Под чьи цевницы, дудки, лиры
Легко слагался наш куплет!
 
 
Ах, мы и голодны и нищи,
Как истощился весь запас
Рифмованной духовной пищи,
Какой они питали нас!
 
 
И вот мы в страхе и печали
Возносим к вам свой томный глас:
Уж вы для славы пописали,
Создайте что-нибудь для нас!
 
 
О, не оставьте меньших братий!
Внемлите нашему refrain[171]171
  Припев (франц.). – Ред.


[Закрыть]:
Не всё творить для хрестоматий —
Donnez, messieurs, aux orphelins!
 

1860 или 1861

АЛЕКСЕЙ СНИТКИН

Биографическая статья

Четырнадцатого апреля 1860 г. состоялся спектакль в пользу Литературного фонда с участием ряда видных писателей. Был поставлен «Ревизор». Писемский играл городничего, Вейнберг – Хлестакова, Достоевский – почтмейстера, Тургенев, Некрасов, Григорович, Василий Курочкин и другие – купцов, а одного из полицейских (то ли Держиморду, то ли Свистунова) – молодой писатель Алексей Павлович Сниткин. Этот спектакль был для него роковым. Сниткин простудился и 30 апреля умер.

Его смерть вызвала ряд откликов, содержавших сочувственную оценку его литературной деятельности. «Кстати: не знавали ли вы одного Сниткина: он еще пописывал комические стихи под именем Амоса Шишкина, – спрашивал Достоевский артистку А. И. Шуберт 3 мая 1860 г. – Представьте себе: заболел и умер в какие-нибудь шесть дней… Очень жаль»[172]172
  «Библиотека для чтения». 1860, № 10. С.1–2.


[Закрыть]. Теплый некролог появился в «Иллюстрации», где о Сниткине писали как о «замечательном таланте, обещавшем еще большее развитие в будущем»[173]173
  Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Л., 1985. Т. 28, кн. 2. С. 10.


[Закрыть]; похвальным отзывом о его даровании сопровождалась публикация его повести «Стрикаловский барин» в «Библиотеке для чтения»[174]174
  «Иллюстрация». 1860, № 118. С. 292.


[Закрыть]. Только мракобес Аскоченский разразился в своей «Домашней беседе» грозной филиппикой, суля покойному вечные муки[175]175
  «Блестки и изгарь» // «Домашняя беседа». 1860, № 34. С. 426–427.


[Закрыть], за что был беспощадно высмеян на страницах «Искры»[176]176
  Преображенский Пр. <Курочкин Н. С.>. Заметки//1860, № 34. С. 368; Обличительный поэт <Минаев Д. Д.>. О новом опыте загробной гласности «Домашней беседы» // 1860, № 40. С. 432–433; «Хроника прогресса» // 1861, № 16. С. 239.


[Закрыть].

О жизни Сниткина (он родился в 1829 г.) до середины 1850-х годов ничего не известно. Начало его литературной деятельности относится к 1856 г., когда в «Современнике» были помещены, по свидетельству его приятеля, каких-то два рассказа[177]177
  Книжник Леонид <Блюммер Л. П.>. Воспоминания об А. П. Сниткине // «Книжный вестник». 1861, № 3. Эти трехстраничные воспоминания являются почти единственным источником для его биографии.


[Закрыть].

В 1857–1858 гг. Сниткин работал над комедией «Контр-мины» и романом «Увлечения», одна глава из которого появилась в журнале «Светопись». Публикуя ее, редакция «Светописи» сообщала, что роман «молодого талантливого писателя» «с января 1860 года будет печататься в одном из наших журналов первой величины»[178]178
  «Светопись», 1859, № 2. С. 55.


[Закрыть]. Однако, кроме этой главы, больше ничего не появилось. Рукопись романа, как и комедии «Контрмины», по-видимому, не сохранилась[179]179
  Существует версия о том, что В. Курочкин, когда его роман «Увлечение» не был принят ни одним журналом, подарил его «одному из сотрудников „Искры“, шутя предлагая ему выдать себя за его автора, но Сниткин совершил это, кажется, не шутя, и напечатал его, только под другим названием, в „Светописи“» (Пашино П. Мои старые знакомые // «С.-Петерб. ведомости». 1882, 17 янв.). Вряд ли эти слова Пашино соответствуют действительности: во-первых, они противоречат указанию Блюммера, что Сниткин в 1857–1858 гг. упорно работал над романом, а во-вторых, уже по одному тому, что цензурное разрешение № 2 «Светописи» датировано 3 июня 1859 г., а Сниткин начал сотрудничать в «Искре» лишь в самом конце этого года.


[Закрыть]. Следует отметить, что среди рукописей, отобранных у Чернышевского при аресте в 1862 г. и затем возвращенных Некрасову, была «Оборотливые люди, комедия Сниткина»[180]180
  Чернышевская H. М. Летопись жизни и деятельности Н. Г. Чернышевского. М., 1953. С. 296.


[Закрыть]. Те же ли это «Контр-мины» или что-нибудь другое – неизвестно.

В 1858 г. в аудитории факультета восточных языков Петербургского университета, студентом которого он был, Сниткин познакомился с Л. П. Блюммером и сблизился с ним на почве общих литературных интересов: оба, в частности, с глубокой симпатией относились к творчеству Островского. Они сошлись с Д. Д. Минаевым, тогда еще совсем молодым поэтом, и задумали издавать в 1859 г. еженедельную газету «Русский телеграф». Сниткин должен был заведовать литературным отделом. Но их план не осуществился – цензурное ведомство не дало им разрешения на издание газеты, сомневаясь в их «нравственном направлении», т. е. политической благонадежности[181]181
  Дела Гл. упр. цензуры, 1859, № 4939. Л. 6 и 9а и С.-Петерб. ценз. комитета, 1859, № 96 // ЦГИА, ф. 772 и 777.


[Закрыть].

Сниткин все время жил в бедности, а теперь он неожиданно оказался в еще более тяжелом материальном положении. Однажды на даче под Петербургом он сказал Блюммеру: «Ну, вот видите, я вам говорил, говорил я вам, Леонид Петрович, что нам счастья нет… У меня припадков зависти, право, никогда не было; но как взглянешь на этих ослов… гуляющих беззаботно и глупо улыбающихся, да как вспомнишь, что ни моей Лизе, ни моему Лекке завтра нечего есть будет – у-у! как завидно станет… Из всех предположений, из всех надежд остался, нет, не остался, а создался – огромнейший шиш!.. Да, Леонид Петрович, и теперь я – не Сниткин, а Шишкин…» Разговор продолжался в том же духе, пока Сниткин не воскликнул: «О Шишкин! не унывай! – ты поэт!»

В том же 1859 г. Сниткина постигла и другая неудача. Он намеревался издать сборник своих пародий «Перепевы из русских современных поэтов Амоса Шишкина»; цензор, рассматривавший рукопись, потребовал от него каких-то «поправок», и сборник (по причинам, которые трудно установить на основании сохранившихся данных) издан не был[182]182
  Реестр рукописей и печатных книг, поступивших в цензуру в 1859 году. Л. 225 об. – 226//ЦГИА, ф. 772, № 4760. Это было в конце ноября 1859 г. Через два с лишним года, 1 февраля 1862 г., Минаев получил из цензуры рукопись Сниткина и напечатал несколько его стихотворений в «Гудке». В рукописи сборника было 60 страниц.


[Закрыть].

С конца 1859 г. Сниткин сотрудничал в «Искре». Одновременно он вел фельетонное обозрение «Петербургская летопись» в журнале «Светоч», а также печатал стихи в издававшемся при «Светоче» «Карикатурном листке» и в юмористическом журнале «Развлечение»[183]183
  О том, как редактор-издатель «Светоча» расплачивался со своими сотрудниками, в частности со Сниткиным, см.: Старший чиновник особых поручений «Искры» (Вейнберг П. И.). Выдержки из памятной книжки // «Искра». 1860, № 13. С. 146; № 17. С. 184. «Светоч» назван здесь «Факелом», Сниткин фигурирует под буквой С.


[Закрыть].

В последние три года своей жизни Сниткин, по свидетельству Блюммера, написал несколько небольших рассказов, частично «из простонародного быта», но они не были напечатаны. Уже после смерти Сниткина были опубликованы две его вещи: рассказ «Танкред» в «Иллюстрации» (1860, № 138–144) и большая повесть «Стрикаловский барин» в «Библиотеке для чтения» (1860, № 10).

На «Стрикаловского барина» обратил внимание Тургенев и рекомендовал Герцену прочитать повесть Сниткина. В ответ на это Герцен писал: «Хоть и видно, что еще перо не устоялось, а хорошо»[184]184
  Герцен А. И. Собр. соч. М., 1963. Т. 27, кн. 1. С. 124.


[Закрыть]. Герцен считал, что в «Стрикаловском барине» чувствуется воздействие Тургенева («Стрикал подражает тебе»), но повесть и по своим персонажам и по стилю, пожалуй, ближе к Писемскому. Как бы то ни было, и «Танкред» и «Стрикаловский барин» свидетельствуют о бесспорном беллетристическом таланте Сниткина и хорошем знании жизни русской деревни и провинции незадолго до реформы 1861 г. В «Стрикаловском барине», писала газета «Русский инвалид», много «неподдельного юмора, наблюдательности, знания общественной жизни, человеческой натуры, поэзии, умения рассказывать»[185]185
  «Русский инвалид». 1861, 24 марта. Статья С. Гийлева.


[Закрыть].

Как указано выше, Сниткин сотрудничал в «Искре» с конца 1859 г., т. е. очень недолго. Но редакция «Искры» ценила поэта и напечатала целый ряд его вещей и после его смерти, в 1861–1862 гг. В примечании к его «Антологическим стихотворениям» «Искра» сообщала: «Читателям нашим известно, что под псевдонимом Амоса Шишкина писал А. П. Сниткин, писатель с замечательным сатирическим дарованием, в прошлом году умерший»[186]186
  «Искра». 1861, № 2. С. 23.


[Закрыть]. «Особенность его юмора, – писал Н. Курочкин, – состояла в неожиданности оборотов, в комических сближениях и в бойкости и веселости изложения»[187]187
  Преображенский Пр. Заметки // «Искра». 1860, № 34. С. 368.


[Закрыть].