Текст книги "Под "крылом" Феникса (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Когда же И-Лунг стал числиться верховным военачальником, то жрецы также хотели добиться, чтобы он стал послушным исполнителем воли Братства, но строптивый и тщеславный наследник престола быстро восстал против этого. На первом же заседании государственного Совета, где он выступал в роли верховного главнокомандующего, И-Лунг провозгласил:

– Мой отец, как богоравный государь Ченжера приходится сыном богам-покровителям Империи Феникса. Следовательно, ни мой отец, ни я не нуждаемся в посредниках между собой и богами. Богиня Уранами и её супруг – бог Синьду, изъявляют свою мудрость, предназначенную для царствующего дома, не через своих служителей, а непосредственно своему божественному сыну. Так как я вынужден занимать пост лингарха Империи Феникса, вместо отца, то часть божественной мудрости передаётся и мне!

Это, довольно кощунственное заявление, вызвало целую бурю праведного негодования, как среди жрецов Братства, так и среди большинства высших сановников государства. Однако приверженцам Братства так и не удалось укротить молодого наследника и подчинить его своей воле. В этом И-Лунг остался твёрд, и всякий раз, в его жилах закипала кровь, при мысли о том, что Братство или Храм Феникса хотели бы возвыситься над ним. Единственное, на чём могли ещё играть жрецы, были его мнительность и неуверенность в своих силах.

Теперь, после того как он бросил открытый вызов Братству Богини, молодому юнгарху приходилось дрожать не только за свою довольно призрачную власть, но и за самую жизнь. Жрецы Братства неустанно подогревали в нём этот страх. И-Лунг был убеждён, что жрецы Уранами знают всех его врагов, потому что искренне верил в их умение узнавать скрытое от глаз людей.

Для последних не было тайной, что многие военачальники и некоторые удельные правители-ванархи поддерживают притязания И-Лунга на престол. Кроме того, знали они и о том, что ченжерские купцы и торговцы, страдающие от торгового засилья радхонов, готовы поддержать своими средствами того, кто избавит их от соперников. Многое, что говорилось в покоях Алого дворца, легко становилось известным Братству.

Правда, И-Лунг не догадывался, что чёрное волшебство было тут не причём. О том, кто посещает наследника нефритового престола и о чём он беседует с людьми, жрецам Братства сообщал новый близкий друг И-Лунга – молодой тайчи Лиянь. Будучи командиром полка конных стрелков охраны государя, находящихся в непосредственном подчинении наследника престола, он также был тайным осведомителем Братства Богини.

Сегодня, в Летний дворец, на приём к И-Лунгу, прибыл государственный казначей князь Хехт из рода Цун. Князь вот уже почти сорок лет бессменно занимал эту должность. В молодости, когда он только начинал свою службу в звании простого тайчи, Хехт Цун сумел отличиться в одном из походов Лин Ту-Линга, и тот сначала доверил ему охрану казны, а затем и пост казначея.

Будучи очень осторожным человеком, князь всегда выжидал конца событий и примыкал к победителям. Это позволило Хехту Цуну сохранять за собой столь важный пост в течение долгого времени среди заговоров и дворцовых хитросплетений.

И-Лунг ожидал прихода казначея в одном из своих покоев. Накануне он приказал писцам своего ведомства заготовить указ о повышении жалования ратникам и о дополнительном наборе в полевые войска. Для того чтобы привлечь воинов на свою сторону были необходимы большие суммы денег.

И-Лунг рассчитывал на то, что казначей поможет ему и его сторонникам с золотом на вербовку добровольцев и наёмников, иначе оба его указа останутся ничего не значившими свитками пергамента.

– Довольно любезно с вашей стороны, сиятельный князь, навестить меня в моём доме,– приветствовал появление Хехта Цуна наследник престола. Он поднялся навстречу своему гостю.

– Да пребудет с вами благословение Феникса и всех богов, мой господин,– поклонился имперский казначей.– Я чту за честь и весьма польщён подобным приглашением к вам.

– Вина? – И-Лунг жестом указал на стол, уставленный кувшинами, чашами и вазами с фруктами.

– Благодарю, мой господин,– Хехт Цун нерешительно взял чашу, но пить не стал, лишь пригубил. Его снедало любопытство, зачем он понадобился старшему из наследников престола.

– Как вы знаете, сиятельный князь Цун, что отныне я назначен на должность лингарха Империи Феникса,– обратился к казначею И-Лунг. Он поднял руку в величественно-предупреждающем жесте, не давая своему собеседнику начать поздравления.

– Теперь, когда я занял столь ответственный пост,– продолжил молодой человек,– я намерен продолжить дело укрепления и расширения государства, начатое моим богоравным отцом. Я не люблю пустого умничанья, а предпочитаю действия. Как полководец и военачальник, я должен полагаться не только на силу слова, но и меча.

Хехт Цун никак не ожидал от наследника престола такого непонятного заявления и метнул полный удивления взгляд на И-Лунга. Сейчас, вроде бы империя ни с кем не воевала, а мелкие стычки на границе были не в счёт.

– Мне кажется, что прежде, чем действовать, надо всё продумать, мой господин,– подавив своё изумление, осторожно произнёс Хехт Цун ничего незначащие слова. Ему было неясно, что И-Лунг подразумевал под действием. Причём тут сила слов и меча. И если тот собрался воевать – то, с кем?

– Я не собираюсь просто так занимать столь ответственный пост,– заявил И-Лунг.– И я уже всё продумал. Пример моего несчастного родителя окончательно убедил меня в том, как важно иметь собственное большое войско и способных воевод. Мной заготовлены два указа о дополнительном наборе в армию.

Переведя дух, И-Лунг продолжил:

– Если ты верный слуга моего отца, то ты будешь таким же верным слугой и мне. Поэтому ты тоже должен поверить в меня и в мои способности. Ты прекрасно знаешь, что ожидает всех вас, если на трон усядется мой братец! Жрецы Братства приберут к рукам все богатства, которыми государи Ченжера испокон веков делились с окружавшими их верными слугами. Поэтому я хочу, чтобы наше войско стало главным оплотом Империи Феникса. Я не пожалею золота, от которого ломятся кладовые дворца. Оно вернётся нам сторицей.

Вон оно что-о! Оказывается, наследник престола собрался воевать не с внешним врагом, а с внутренним. Хехт Цун задумался над словами И-Лунга. Значит вот куда клонит молодой юнгарх. И-Лунг, прежде всего, печётся о занятии нефритового трона и личной славе. Что же посмотрим, ибо в таком деле не следует торопиться.

Если бы эти слова произнёс человек с железным складом души и твёрдой волей, то Хехт Цун считал бы этот момент самым благословенным в его жизни. Ещё бы! Стать тенью нефритового престола! Обладать тайной властью над Ченжером!

Но князь очень долго жил при дворе и знал все достоинства и недостатки старшего сына Лин Ту-Линга, выросшего у него на глазах. Потому-то он решил отнестись к сказанному И-Лунгом с большой долей сомнения. В речи наследника престола не было вопросов или повелений, поэтому, Хехт Цун промолчал и сделал вид, что готов внимательно слушать дальше.

Между тем И-Лунг подошёл к столику, уставленному кувшинами с вином и вазами с фруктами, и наполнил свою чашу. Молодой человек искренне считал, что своей речью смог произвести впечатление на одного из высших сановников империи, и был доволен собой.

– А теперь я хотел бы услышать твоё мнение по поводу тех указов, о которых я тебе говорил,– И-Лунг многозначительно усмехнулся, глядя в упор на старого вельможу.

– Я смиренно жду твоих приказаний, мой господин,– сухо произнёс Хехт Цун, опуская глаза. Его ответ был неопределённым, ни да, ни нет. Про себя же казначей решил, что в таком деле надо быть как можно осторожней, а посему ему нужно как можно скорее покинуть Летний дворец и употребить своё время с большей пользой.

– Я сказал тебе всё, что хотел. Ты должен открыть казну, и помочь мне собрать войско, с помощью которого я смогу навести порядок в стране. Разумеется, когда я стану государем, ты будешь, приближен к моему трону. Я отблагодарю всех, кто поможет мне в трудную минуту. Я желаю стать великим владыкой. Затмить своей славой отца и деда. Поэтому я дам тебе и тем, кто будет со мной, более могущественную власть, чем та, которой вы наделены сейчас. Прошу тебя князь запомнить мои слова!

И-Лунг с надеждой ожидал услышать изъявления благодарности. Сейчас, как никогда он нуждался в уверениях, что наиболее влиятельные вельможи Ченжера поддержат его на его пути к трону. Однако напрасно. Имперский казначей, склонившись в поклоне, лишь прижал скрещенные руки к груди. Но И-Лунг настойчиво добивался ответа.

– Ну, так как? Сможешь ли ты мне помочь, князь?

– Мои силы и помыслы будут рядом с твоими, мой господин. Но казна принадлежит не мне, а государству, и лишь письменный приказ, скрепленный личной печатью богоравного владыки, сможет отворить дворцовые хранилища.

Эти слова обожгли наследного юнгарха, словно раскалённое железо.

– Что ты хочешь этим сказать, сиятельный Цун? – нетерпеливо спросил он.– Неужели моей печати главнокомандующего армии Ченжера недостаточно? Или прикажешь дожидаться, когда мой отец умрёт?

– Державный владыка Ченжера хотя и болен, но всё-таки ещё жив, да пошлют ему здоровья боги-покровители! Да превратиться его один день в тысячу! Я верный слуга твоего отца и не желаю, чтобы с ним случилось бы какое-либо несчастье. Думать иначе – большой грех перед богами Ченжера и преступление перед государством.

– Большой грех перед богами Ченжера и преступление перед государством…– задумчиво повторил следом за Хехтом И-Лунг.

Всё же не это он хотел бы услышать от скользкого как болотный уж казначея. Хехт Цун заметил уставленный на него пристальный взгляд И-Лунга. Князь понял, что ещё немного, и он станет злейшим врагом одного из наследников престола. А вот этого старый вельможа никак не мог допустить, ибо кто знает, как завтра повернёт судьба.

– Впрочем, я постараюсь отыскать способ, дабы оба ваших указа были исполнены,– поспешно произнёс Хехт Цун.– Поверьте, мой повелитель, все необходимые для этого средства будут изысканы в срок.

Услышав сказанное казначеем, И-Лунг вздохнул с облегчением. Наконец-то. Он подошёл к низкому дивану и расслабленно откинулся на подушки. Внезапно ему почудились чьи-то приглушённые коврами шаги. И тут же в голове И-Лунга пронеслась безумная мысль о возможных убийцах, которых мог подослать к нему Учжун или Братство Богини. Его испуганный взгляд остановился на Хехте.

– Ты слышал, князь?

– Нет, мой государь. А что? – Хехт Цун опасливо оглянулся.

И-Лунг бросился к двери зала. Он стремительно распахнул её, чтобы проверить, действительно ли ему почудилось. Князь поспешил за ним, и увиденное поразило его не меньше, чем И-Лунга, который замер с длинным кинжалом в руке. За дверью, скрючившись в нише, притаился жрец Уранами, подслушавший их разговор.

И-Лунг громким срывающимся голосом кликнул стражу. По коридору, бряцая доспехами, примчался дежурный тайчи караула с четырьмя Железными Ястребами. Увидев человека в одеянии жреца Уранами, воины заколебались, но под грозным взглядом И-Лунга схватили и заломили ему руки за спину.

– В дворцовую темницу его! Даже всему Братству Богини не спасти его от казни! Я прикажу оскопить его, выколоть глаза и отрезать язык!

Жрец, не ожидавший, что кто-то сможет поднять руку на служителя Уранами, попытался что-то сказать, но ему в рот вставили кляп, завязав его узлом на затылке. Когда его увели, И-Лунг обратился к стоящему с бледным от волнения лицом Хехту:

– Уверяю тебя, сиятельный князь, что никто не узнает ни слова о нашем с тобой разговоре. Разве что бесы преисподней, куда сегодня отправится душа этого негодяя. Что же, можешь возвращаться к своим делам. Кажется, скоро будет очередной пересчёт казны?

Низко поклонившись наследнику престола, Хехт Цун поспешно покинул покои И-Лунга.

Князя трясло. По спине казначея стекал холодный пот. Это надо же – поднять руку на жреца Уранами! Значит, И-Лунг настроен весьма и весьма решительно, раз уж так далеко зашло. Хорошо, что он не отказал юнгарху в деньгах, иначе кто знает какая участь ожидала бы его самого. Хехт Цун отлично знал случаи, что человек, вошедший во дворец, никогда уже оттуда не выходил.

На выходе из покоев двое евнухов подали ему его плащ и позвали рабов с носилками. Спустившись по мраморной лестнице дворца во двор, Хехт Цун столкнулся с Сюмангом – начальником имперской Тайной Стражи – который стоял в тени раскидистого дерева и бесцеремонно разглядывал владетельного князя и его носилки. Тот даже не поклонился.

Хехт вздрогнул от нехорошего предчувствия. Случись такое раньше, он просто бы наградил Сюманга презрительным взглядом, или вообще приказал бы наказать дерзкого палками за непочтение к княжескому достоинству. Однако теперь…

Князя несколько успокоило то, что он согласился помочь И-Лунгу. Будучи опытным царедворцем, он знал, что его согласие это одно, а вот выполнение указа – это совсем другое дело.

Но случай со жрецом показал, что намерения наследного юнгарха более чем серьёзны. Присутствие здесь начальника имперской Тайной Стражи и его поведение подтверждало это. Теперь, Хехт Цун был готов делать всё, что ему бы ни сказал И-Лунг, лишь бы вырваться со двора Летнего дворца, внезапно показавшимся ему таким мрачным. Князь очнулся от собственных мыслей и дал знак носильщикам нести его домой. Сейчас самое благоразумное сказаться больным, а там будет видно.

[1]Алдан – мера длины, равная пяти шагам человека, или десяти тайгетским локтям.

[2]Юнгарх – титул наследника престола в Ченжере. Наследников числилось два: старший и младший юнгархи.

Глава 3

Чиновник приказа правителя Аланя, ведающий набором и наймом добровольцев в сабраки полевых войск Империи Феникса, располагался на небольшой площади слева от городских ворот. Над возвышением, где он сидел, был натянут широкий полотняный навес, защищавший от палящих лучей солнца. Ниже, у подножия деревянного помоста на ковриках располагались трое писцов имперского казначейства.

Тайчи Шибэр, покосившись на лениво развалившегося, разморённого жарой, чиновника, недовольно скрипнул зубами. Поступившим ему месяц назад указом И-Лунга, ставшего лингархом империи, ему было поручено набрать в округах Северо-Восточного удела сабрак пехоты и одну хоругвь конницы для Панченского лагеря.

И вот пошла уже вторая седмица, как он не может собрать людей, хотя казначейство нынче небывало расщедрилось и отпустило довольно большие деньги на жалование и вербовку.

Стрелков удалось набрать сравнительно легко, а вот в щитоносцы или копейщики местные жители записываться не спешили. Сейчас у него в сабраке лишь полная тагма стрелков, триста десять копейщиков и пятьсот шестьдесят восемь щитоносцев.

С всадниками для конницы дела обстояли совсем плохо. Только у восьмидесяти трёх кливутов, из двухсот сорока восьми, явившихся на службу, было оружие и строевые кони. Остальные, словно в насмешку, явились на смотр на древних одрах, и кое-как вооруженные чем попало.

Вот уже шестьдесят лет в этих местах не проводились наборы в армию империи. Разжиревшие и обленившиеся местные землевладельцы-кливуты не очень-то стремились бросить эти благодатные долины, чтобы отправиться в поход или служить на границе. Естественно, будь у Шибэра поместья в здешних местах, он бы тоже предпочёл остаться здесь, чем изнемогать от жажды в степях и пустынях, или рисковать головой в кровавых схватках с тайгетами на западной границе, где шла постоянная война. Но, увы…

Вчера ему пришлось поставить у всех ворот города глашатаев объявивших, что желающие могут наняться в сабраки империи, несмотря на их происхождение и вероисповедание. И вот теперь, он и двое его тагрмархов проводят отбор добровольцев на службу, а трое писцов казначейства оформляли поступивших под знамя Феникса.

Являя собой образец выносливости, тайчи торчал на солнцепёке с самого утра. Впрочем, ему было не привыкать. За всё время Шибэру и его подчинённым удалось отобрать десяток достаточно крепких кулбусов, четырёх синпо и пятерых тайгетов, когда к помосту приблизились двое, судя по всему, из наёмных охранников какого-то купца. Их вооружение и точные скупые движения выдавали в них грозных бойцов.

Опытный тайчи понял это сразу, едва он только бросил на них свой взгляд. Неспроста за этими двумя, держась в нескольких шагах позади, следовал простоватый горожанин из ченжеров-полукровок, так похожий на одного из соглядатаев Тайной Стражи. Таких, как эти двое, вряд ли оставили в городе без присмотра.

Хотя оба воина были одеты как тайгетские наёмники, но только старший из них оказался тайгетом. Второй был поджарым молодым человеком с жёлтыми как у кошки глазами, каких Шибэр ещё ни разу в жизни не видел. Тайчи понравились крепкие фигуры и уверенные взгляды подошедших.

– Эй! Вы кто такие?

– Мы прибыли в этот благословенный богами город с караваном почтенного купца Юешэ. Я тайгет, а он из племени дальних мелаиров, что живут за пустыней Ками.– Пожилой наёмник слегка наклонил голову.

– Вы воины?

– Можешь испытать нас, благородный господин, если захочешь. Мы оба умеем владеть мечом и копьём. Кроме того, я неплохо справляюсь с пращой, а мой товарищ с луком.

Тайчи Шибэр разглядывал обоих наёмников, словно лошадей на базаре. Его намётанный глаз разглядел потёртые рукояти клинков. Видать их хозяевам частенько приходилось хвататься за оружие. Впрочем, даже если они обыкновенные убийцы, то ему наплевать.

– Ладно. Что привело вас сюда? Ведь насколько я знаю, купцы платят больше, чем казна.

– Видишь ли, благородный господин, хорошо платит тот, кто в нас нуждается. Здесь, во внутренних землях империи купцы ценят наши услуги не так высоко, как те, что торгуют в Пограничье или ходят с караванами на Закат в Вечерние страны. Поэтому мы и остались без работы.

– Хорошо. Я принимаю вас в свой сабрак щитоносцами. Плата: треть ютера в месяц и жратва за казённый счёт. Если будете верно служить и сумеете отличиться, то переведу в копейщики. Там жалованье в пол ютера.

– Мы неплохие наездники. Особенно мой друг.

– О коннице не может быть и речи. Эту честь следует заслужить. Ступайте.

Ленивым движением руки тайчи направил их в сторону одного из писцов. Тот развернул перед ними два небольших пергамента, на которых ченжерскими рунирами были записаны условия службы. Он быстрой скороговоркой зачитал им текст, и, приложив свои испачканные в чернилах большие пальцы правой руки к пергаменту, они стали воинами Империи Феникса.

Кендаг с Джучибером присоединились к кучке таких же новобранцев и наёмников, собравшихся за помостом. Тайгет краем глаза отметил, что как только они завербовались, человек, следовавший за ними от городских ворот, утратил к ним всякий интерес и двинулся прочь в сторону предместья. Он облегчённо вздохнул. Вот если бы тот пошёл в город, то было бы худо.

Заметив Кендага, к нему подошли двое его земляков. Начались обычные в таком случае разговоры. Не очень-то хорошо понимавший тайгетский язык Джучибер держался в стороне, то рассматривая городские укрепления, то разглядывая прохожих. Этот город был самым большим из тех, что ему до сих пор доводилось видеть.

Едва солнце перевалило полуденную черту, как их повели в габарию, где размешались казармы войск местного гарнизона. Габария располагалась в самом городе, отделённая от него высокой стеной из необожженного кирпича. Внутри находилась обширная прямоугольная площадь, мощённая булыжником и каменными плитами. С каждой стороны возвышалось по две двухъярусных каменных казармы, а противоположную от ворот сторону площади замыкало здание войскового Приказа, увенчанное высокой сторожевой башней.

Всего в крепости обычно помещалось до семи тысяч человек местных войск, но сейчас здесь было от силы четыре. Два неполных пехотных сабрака и две хоругви конницы несли охранную службу в Алане. Остальные были ратниками городской стражи, судебными приставами и воинскими послушниками Братства Богини. Последние были представлены отдельной тагмой, состоявшей из четырёхсот пятидесяти воинов.

Набранных наёмников и добровольцев отвели в первую слева от ворот казарму, где формировалось новое подразделение. Ченжерские сабраки состояли из трёх тагм по пятьсот десять строевых воинов в каждой.

Пока они шли к крепости, Кендаг объяснил Джучиберу, что они попали в тагму щитоносцев, которых ченжеры выдвигают в первый ряд, где больше всего несут потери, ибо на них приходится основной удар противника. Затем, во втором ряду сабрака находились копейщики, вооружённые длинными совнями, которые, собственно, и вели рукопашный бой, прикрываемые щитоносцами.

И, наконец, воинами третьего ряда были стрелки с двойными самострелами. Они буквально засыпали своими болтами любого противника, зачастую выигрывая битву до того, как наступит рукопашный бой. Кендаг, в молодости участвовавший в битве при Кампо, рассказал Джучиберу, что большая часть тайгетских воинов даже не смогла добраться до передних рядов ченжеров. Их всех расстреляли из самострелов.

Они едва успели разместить свои пожитки, как десятники и ментархи погнали их на построение, после чего рыхлый строй новобранцев отправился на оружейный склад. Там им подобрали низкие чешуйчатые шлемы с нащёчниками и наносниками для защиты лица. Каждый получил в своё распоряжение большой, окованный по краям, овальный сужающийся к низу щит с бронзовым умбоном в середине, и пехотную совню на коротком, всего лишь в рост человека, бамбуковом древке.

Джучибер с любопытством осматривал полученное оружие и доспехи. Совня представляла собой копье, с длинным слегка изогнутым однолезвийным наконечником, которым можно было одинаково колоть и рубить. Примерно чуть выше середины древка находилась оплётка из кожи. Позднее Кендаг объяснил ему, что если держать руку под оплёткой, то совней очень удобно пользоваться как коротким копьём. Если же боец хотел действовать ей как мечом, то он брался за укреплённую кожаными ремешками часть древка.

Кораценовый шлем, по его мнению, был гораздо хуже, чем тот, который он оставил в Барге, а щит, хотя и закрывал тело от подбородка до колен, был тяжёл и неудобен.

Кендаг долго и упорно беседовал с начальником склада, пожилым одноруким ветераном, и за последние четыре золотых ютера купил право взять в долг две тайгетские кольчуги вместо положенных им чешуйчатых панцирей.

Всего их с коттером долг составил восемьдесят четыре ютера с условием, что каждый из них в случае гибели другого берёт на себя часть долга покойного. Казначей сабрака, которого позвали в свидетели залога, согласился удерживать половину их жалования в счёт оплаты до тех пор, пока они не погасят долг за кольчуги.

После этого они вернулись обратно в казарму, которая отныне становилась их домом. Джучиберу, выросшему среди простора вольной степи, больше всего не понравилось то, что приходилось спать в каменном здании. Ему казалось, что массивные стены и потолок давили на него. Поэтому несмотря на все уговоры Кендага, первую ночь он провёл в коридоре возле выхода из казармы. Впрочем, остальные устраивались, кто как мог.

На завтрак и обед давали фасолевую похлёбку или ячменную кашу, ужина как такового не было, ибо считалось, что есть на ночь вредно. Кроме того, каждый день им выдавали по три рисовые лепёшки. Мясо, вино, сыр и другие продукты можно было приобрести у торговцев, которых по утрам впускали на один час к зданию войскового Приказа. Каждый десятый день воинов отпускали в город, правда на новобранцев эта привилегия не распространялась.

Джучибер и Кендаг прожили в казарме, которая постепенно наполнялась новенькими, четыре дня. На пятый день сотники и тагмархи выгнали всех на площадь и построили в колонны. Командиры быстро доложили тайчи сабрака Шибэру о готовности к походу и ворота крепости с протяжным скрипом распахнулись перед ними.

Впереди шла хоругвь кливутов, а за ней, грохоча щитами и бряцая бронёй, тянулась железная змея пехоты, над которой блистал стальной лес совней. Всего тысяча восемьсот тридцать пеших и конных воинов. Следом за войском катился обоз, после которого шла отдельная сотня бойцов, набранная из послушников Братства Богини.

Они быстро миновали городские предместья и пригороды. Широкая, выложенная каменными плитами и брусчаткой, дорога тянулась на закат в сторону невысоких Тыйских гор. Войско шло по дороге среди возделанных полей и ухоженных садов. Здесь, трудолюбивые кулбусы, выращивали просо, рис и овёс. Иногда попадались поля, засеянные ячменём. С огородов, горожане и местные землевладельцы-кливуты получали морковь, свёклу, знаменитую аланьскую капусту и другие овощи.

Ченжеры позволяли кулбусам забирать десятую часть всего урожая или возделывать для себя крохотный клочок поля. По замыслу чиновников и землевладельцев это должно было привязать кулбусов к месту и сделать побеги менее соблазнительными. Хотя, сказать по правде, бежать было некуда.

Каждую весну большинство кулбусов на себе распахивали поля, ибо волы были дороги, и не каждый земледелец мог позволить себе платить подать за их использование. Летом они пропалывали всходы, таскали воду для поливки, оберегали посевы от птиц и зверей.

Это был тяжкий труд. Рукоять мотыги не должна была превышать двух локтей в длину, а ширина бронзового или медного рубила не более ладони. Отступление от установленного размера хоть на палец, выдавало преступный замысел обзавестись оружием, и каралось прилюдным сажанием на кол или сожжением заживо.

На зиму кулбусы оставались в своих обмазанных глиной тростниковых хижинах и фанзах. Впрочем, зимы здесь были относительно мягкие, и от холода умирали считанные единицы.

Иногда недовольный плохой работой землевладелец вешал или распинал кого-нибудь из кулбусов на высоком столбе среди полей. Тело запрещалось снимать под страхом жестокого наказания – оно должно было упасть само. Это делалось для назидания остальным.

Застигнутые проходящим войском земледельцы становились на колени и, накрест прижав руки к груди, склоняли головы, предварительно сняв с них свои соломенные шляпы. Чёрные головы кулбусов торчали, среди колосящихся злаков, словно разбросанные по полям камни.

Несмотря на все объяснения Кендага Джучибер никак не мог взять в толк, почему кулбусы не восстанут и не перебьют своих мучителей. В его глазах смерть в бою была куда легче и почётней, вместо такого мучительного и жалкого существования.

На ночлег войско остановилось у одного богатого поместья. Вдоль дороги были расставлены лёгкие палатки, часть воинов ночевала в сараях и амбарах или под открытым небом. Само имение местного кливута занял тайчи Шибэр с тремя своими тагмархами. Сотники и ментархи оставались вместе с ратниками, следя за порядком.

Едва рассвело, как была дана команда сворачивать лагерь и строиться на дороге. Наскоро проглатывая скудный завтрак, воины спешили занять своё место в строю. Кендаг с некоторым удивлением заметил, что Джучибер довольно сносно ходит в строю и даже ухитряется попадать в ногу с идущими рядом. Н-да, похоже, что этот степняк умеет не только ездить на лошадях.

Ему было невдомёк, что коттеры во многом отличались от остальных своих степных сородичей. Если для Кендага переход отличался утомительным однообразием, то любопытному Джучиберу не приходилось скучать. Он то и дело вертел головой, рассматривая местность и селения, через которые они проходили.

Лишь однажды ему пришлось впасть в задумчивость и испытать некоторое беспокойство. Это произошло, когда они встретили на своём пути несколько повозок местных торговцев. Повозки стояли на обочине, пропуская идущее по дороге войско. Поравнявшись с ними, Джучибер как обычно постарался разглядеть – нет ли чего необычного?

И тут его взгляд нечаянно встретился с взглядом одного из двух возниц, сидевшего на облучке последней повозки. Нижняя часть лица возницы была закрыта чёрным платком, оставляя открытыми только глаза и лоб. Но едва их взгляды соприкоснулись, как Джучибера моментально бросило в жар от охватившего его волнения. Коттер узнал бы эти глаза из тысячи тысяч других. Он готов был поклясться Далха-Котом – это были глаза той разбойницы, с которой он схватился в Пограничье во время нападения на караван Юешэ!

Судя по ответному взгляду, в котором сквозило искреннее недоумение, та тоже была ошарашена этой неожиданной встречей. Будучи не в силах отвести свой взгляд от неё Джучибер невольно сбился с шага.

– Эй, ты смотри себе под ноги.

Сильный тычок в спину отрезвил его. Джучибер чуть ускорил шаг, подстраиваясь под соседей по строю. Он ещё дважды обернулся, чтобы посмотреть на странного возницу. Вскоре повозки заслонили идущие позади ратники, и они скрылись из виду.

– Чего ты там увидел такого? – поинтересовался у него идущий рядом Кендаг. Но Джучибер не ответил. Весь вечер он молчал, про себя вспоминая сегодняшнюю встречу. Надо же, как судила Рысь-Прародительница. Значит не зря тогда, во время схватки он пощадил её, а теперь встретил здесь на далёкой чужбине. Видимо это было неспроста.

На шестой день похода, когда дорога повернула наверх к перевалам, они остановились на короткую днёвку среди роскошных садов. Большинство воинов их тагмы бросились собирать ещё не совсем зрелые персики и абрикосы.

Джучибер, привлечённый тем, что делают остальные, из любопытства сорвал несколько невиданных им доселе плодов. Рассматривая, он поднёс их к лицу. Незнакомый запах приятно щекотал ноздри.

Кендаг, уплетавший ячменную кашу, заметил, что коттер собирается попробовать никогда не виденные им фрукты. Резким движением ладони, он выбил из рук Джучибера абрикос.

– Ты что – он же незрелый. Выбрось их и запомни, не всё, то можно совать в рот, что хорошо пахнет.

– А как же они,– коттер показал рукой на остальных, уплетавших ещё зелёные плоды.

– Ты слушай его, парень. Твой приятель говорит дело,– заметил пожилой наёмник из тайгетов, сидевший рядом с Кендагом.

Джучибер, недовольный тем, что тайгет помешал ему, уступил. Весь день он не разговаривал с Кендагом, но потом признал правоту своего старшего товарища. Вечером, когда встали на ночёвку, большинство воинов не могли спать – их пробил жесточайший понос. Вместо отдыха они, словно птицы, усеяли придорожную канаву. Задницы ратников ровными рядами белели в темноте.

– Если бы не я, то ты тоже был бы с ними,– самодовольно заявил коттеру Кендаг. Тот ему ничего не ответил. Затем, лукаво усмехаясь, тайгет принялся укладываться спать.

Издаваемые облегчающимися людьми звуки и их надрывные стоны не давали остальным уснуть до полуночи, пока раздражённый всем этим тайчи Шибэр не приказал им отойти подальше от стоянки.