Текст книги "Модельер"

Автор книги: Дмитрий Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Это странное, невозможное зрелище. Любой автомобилист сразу сошёл бы с ума. Влад не был автомобилистом. В своё время он всерьёз и со страхом задумывался – как можно управлять таким сложным транспортным средством при помощи круглой штуки и двух-трёх педалей (он не знал, сколько их в среднестатистическом автомобиле, а про коробку-автомат даже не подозревал).

От бетонного забора, отгораживающего взлётную полосу от бегающих и скачущих по крышам мальчишек, в какую сторону не пойди, найдёшь частного предпринимателя. Каждый из них, конечно, будет считать тебя своим клиентом, и если сначала Влад окрестил для себя город городом-аэропортом, то теперь переименовал его в город-базар.

Чуть замешкавшись и обнаружив, что с его нижней части бойкий чёрный паренёк уже снимает какие-то мерки, Влад поспешил дальше, замедлив шаг возле предпринимателя, которому обречённо позволил считать себя «своим» покупателем. Тёмные очки продавали здесь же, на тротуаре, разложив их прямо на земле, лишь под самыми дорогими подложив клеёнку. Попытавшись завязать на пальцах торг, Влад обнаружил, что дешёвые стоят столько же, сколько дорогие, но купил покорно те, в которые продавец, парнишка едва ли младше его, радостно тыкал пальцам: мол, подойдут вот эти.

Влад обречённо подумал, что забыл обменять деньги, но торговец радостно сграбастал у Влада из рук мятые пятьдесят рублей, и, обнажив зубы в широченной улыбке, дал понять, что этого достаточно и что сдачи можно не ждать.

Влад повернулся, чтобы идти дальше, и нос к носу встретился с Эдгаром.

– Тебя не узнать, – Эдгар вовсю улыбался. Рубашка расстёгнута сверху почти до пупка, брюки подвёрнуты, чтобы не запачкаться в вездесущей рыжей пыли. Всё это придавало ему так необходимую чтобы слиться с местным населением неряшливость. Чемодан весь в грязи, как будто хозяин специально окунул его в придорожную канаву, до краёв полную сухой пылью. – Осваиваешься? Как тебе город? А люди?

Влад поискал глазами спутников Эдгара, чтобы вежливо с ними поздороваться, но никого не увидел. Вокруг спешили по своим делам машины и люди, солидного вида мужчина перелезал на той стороне улицы через капот припаркованного на его пути автомобиля.

– Мы простились только десять минут назад, – напомнил он.

Эдгар назидательно поднял палец.

– В самолёте было московское время. Четыре часа разницы – в меньшую сторону. Мы простимся только через три часа. А познакомимся через час. Так что у нас есть четыре часа на то, чтобы получше друг друга узнать.

Эдгар взял Влада под руку.

– Я чувствую себя виноватым, что не рассказал тебе некоторые местные правила.

– Ну что вы, – пробормотал Влад, – я же исследователь.

– Даже исследователям нужны правила. Не обязательно всё изучать на собственной шкуре. Кстати, как тебе местная мода?.. Голоден? Пойдём, пойдём, я тебя накормлю. Я здесь хозяин, ты гость, одним словом, не стесняйся.

* * *

По дороге Влад наконец занялся одним из своих любимых занятий – наблюдением за людьми. Расцветок и фасонов одежды оказалось такое великое множество, совмещалась она в таких невероятных сочетаниях, что поначалу мозг отказывался всё это воспринимать. В сумке был перекидной блокнот и карандаш, к которому сразу потянулись десятки детских рук: как Влад узнал позже, письменные принадлежности здесь отчего-то любили нежной любовью, хотя писать умел едва ли каждый десятый. И Влад быстрыми скупыми движениями карандаша пытался изобразить мешком висящую одежду, фигуры, так не похожие на фигуры людей, к которым он привык; даже силуэт получался каким-то непропорциональным, похожим на баобаб с мощным стволом и гибкими руками с пальцами-листьями, но, как ни удивительно, гармоничным… штрихами намечал развязную походку, немного скованную благодаря распущенным шнуркам. Наверное, человек, который сможет научить этих людей завязывать шнурки, станет здесь настоящим мессией.

Они свернули с дороги и попали на узкую улочку, где даже домам приходилось тесниться. Они жались друг к другу, демонстрируя обезоруживающие улыбки, и улыбки эти угадывались во всём, в чём только возможно: в дверных проёмах, в окнах с белой москитной сеткой, напоминающих крупные зубы, в закрывающем какие-то дыры листе из нержавейки, который растягивал солнце в сияющую полосу. Деревья, похожие на молодых и красивых, но уже измученных бытом женщин, обмахивали их своими ветвями, или же раздавали затрещины. Улыбки при этом становились чуть виноватыми, но такими же обезоруживающими. Влад на минуту переключился на дома, даже пару раз останавливался, чтобы зарисовать особо впечатляющие экземпляры (у него в блокноте они все выглядели, как готовые вот-вот тронуться с перрона паровозы). Встретился им и целый квартал многоэтажных домов, тоже лишённых единого технического исполнения. Иные в пять этажей, иные в семь. У иных почему-то встречались пропуски между этажами – например, третий этаж от четвёртого могло отделять пять метров глухой кирпичной кладки. Как будто строители забыли сделать там окна. На высоте трепыхалось бельё, походившее, всё вместе, на стаю летящих против сильного ветра голубей.

Потом он вновь занялся людьми.

– Это лучше, чем фотоаппарат, – одобрительно сообщил Эдгар, наблюдая за работой Влада в блокноте. – Сначала приходится работать головой. Ну, то есть рисовать в голове картинку. Ты заранее знаешь, что хочешь выделить и именно это в первую очередь переносишь на бумагу. – Влад кивал: именно так, именно, и Эдгар с жаром продолжал: – Эти горе-туристы только и знают, что нажимать на кнопки. Кроме того, знаешь, голову не так просто отобрать, как фотоаппарат.

Люди здесь совсем не похожи на тех, что Влад привык наблюдать. Им словно никуда сегодня не нужно: много задниц покоятся на стульях, на грязных диванных подушках, на каких-то брёвнах, сваленных возле домов. Если люди всё-таки находят в себе силы и, главное, желание куда-то идти, они вышагивают, засунув руки в задние карманы, а голова вращается в поисках знакомого или просто приятного лица, с которым можно было зацепиться языками, тем самым восстановив равновесие во вселенной. Чем-то занятый человек, по мнению местных, является причиной дисбаланса в мире, из-за занятых людей совершаются всякие небесные катаклизмы, выходят из берегов водоёмы, а в соседней стране опять кого-то убивают. Так что любая начатая работа является причиной поскорее её закончить. В родном Петербурге что-то подобное можно увидеть, разве что, заглянув в чужие окна. Влад окунался в чужое ощущение безопасности, когда проникал через решётки, чтобы утащить телевизор. Странно, что здесь ощущение покоя и безопасности не генерировалось между четырьмя стенами, а было привязано, скорее, к самому человеку, а может, возникало в добродушной болтовне или игре в гляделки между двумя находящимися в покое душами.

Все они поворачивали к Владу головы, когда они с Эдгаром проходили мимо. Махали руками и говорили что-то на родном языке. Слова эти звучали грубо, громко, но в то же время вкрадчиво. Непостижимо. Владу только и оставалось, что улыбаться в ответ; провожатый его вышагивал, храня на лице расслабленную полуулыбку. Кажется, мышцы на лице Эдгара нарочно расслаблялись именно таким образом и вставали именно в те пазы, в какие нужно. Влад чувствовал, что с любимым комбинезоном стеснительности скоро придётся расстаться.

– Мы пришли, – сказал Эдгар, распахнув дверь очередного дома. Он ничем не выделялся на фоне соседей: две глиняных ступеньки, стены, дышащие живым теплом: в это тепло после вчерашней зимы было трудно поверить. Плоская крыша, на которой маячило кресло-качалка и навес из грязного куска ткани. – Это заведение называется, в переводе на ваш язык, «У мамочки». Не ищи вывеску, его и так знают все местные.

Эдгар подмигнул Владу, отодвинул перед ним москитную сетку. Внутри темно и прохладно, стены и пол лоснятся пятнами от пролитой и выпарившейся жидкости. Несколько деревянных столов, длинные лавки, стойка и дверь на кухню. В лучах света, бьющих из двух окон на противоположных стенах, летает пух. Окна настежь, но жара не решается совать сюда свою змеиную голову. На лавке у дальней стенки кто-то спит.

– Улех! – позвал Эдгар. Сказал Владу: «Это она – мамочка». Потом ещё два раза: – Улех! Улех! Где же ты?

Как будто подавал кому-то сигналы в окно.

За прилавком материализовалась женщина, на ходу вытирая полотенцем руки. Чёрная: пора бы уже завязать с этими уточнениями. Цвет кожи, похожий на шоколадную плитку с добрыми девяноста процентами какао, здесь обычен. «Наверное, такая фигура считается здесь эталоном красоты», – подумалось Владу, пока он разглядывал хозяйку. За сорок минут, что он в городе, в стране и вообще в этой части мира, Влад не видел на женщинах ни одного сарафана, ни одних спортивных тренировочных штанов меньше пятьдесят второго размера, и мамочка Улех не была исключением. Массивные округлые бёдра, похожие на снаряд на соревнованиях по толканию этого самого снаряда, полная грудь, шея, как будто вырезанная из дерева, и, наконец, миловидное лицо в копне каштановых волос. Вряд ли ей больше сорока. Простой, но просторный сарафан заставляет угадывать некоторые черты, чем Влад с удовольствием бы занялся, проявляй он хоть немного интерес к женщинам.

Эдгар присел на лавку, похлопал рядом с собой, приглашая Влада присоединиться. Склонился и заговорщески проговорил:

– А вот тебе первое правило: никуда не ходи с незнакомцами и не заходи в незнакомые здания.

– Я не боюсь, – сказал Влад. Он чувствовал себя так, будто оказался в блестящих от жира ладонях толстухи, обернувшись мышонком или какой другой мелкой тварью. Кто тут у них вместо мышат? Богомолы?..

Похожее чувство приходило иногда во время общения с Юлей, но её громоподобный голос всё портил. У этой же дамы голос был похож на голубиное воркование.

Она спросила о чём-то у Эдгара, заинтересованно посматривая на Влада, и тот ответил. А потом объяснил Владу:

– Она спрашивала, кто ты, и что у меня только что спросил. Ей лестно, и я согласен: нас совсем нет нужды опасаться. Даже с учётом того, что мы с тобой познакомимся только через сорок пять минут. Что будешь есть? Вчера муж и сын Улех убили отличного питона. Лазал по свалкам… за городом много свалок. Будешь питона?

Влад заявил, что ничего против местной кухни не имеет, но привыкать к ней нужно постепенно, и Эдгар сделал заказ. Хозяйка улыбнулась и прежде всего поставила им на стол высокое плетёное блюдо с хлебом. Затем принесли пива, горького и восхитительно-мутного.

– Другие люди тоже приятные, – заявил Влад, убрав с губ пенные усы.

Эдгар отставил кружку и проникновенно взглянул на своего подопечного.

– Это Уганда. Люди здесь достаточно повидали зла: его помнит даже нынешнее старшее поколение, и не забывает напоминать детям и внукам. Поэтому тебя до сих пор не ограбили. Почему ты выбрал именно Лиру?

Влад пожал плечами, пробормотав что-то вроде «понравилось название» и думая про себя: «Так вот, как называется этот город!» Эдгар сказал, сохраняя в голосе лёгкий укор:

– Тебе очень повезло. Боги на твоей стороне. Но в других частях Африки такого опыта нет. Там убивают, режут, грабят… хотя такой террор, какой был здесь несколько десятков лет назад, им может присниться разве что в кошмарных снах. И всё же, не стоит забывать, что местные народы научились за время своего существования относиться к жизни, смерти и частной собственности без особого почтения.

– Расскажи мне, что здесь случилось, – попросил Влад.

Эдгар откинулся назад, обхватил ладонями икры. Проводил взглядом дымящуюся похлёбку в руках Улех. Когда она склонилась чтобы поставить тарелки на стол, Влад увидел на груди потемневший от времени крест и удивился: разве здесь есть христиане? А как же древние африканские боги с телом старика и паучьим брюхом, со змеиными телесами и человеческой головой? Как же, на худой конец, Аллах?

– Ну, не прямо здесь, а в столице, – говорил тем временем Эдгар. – В Кампале. Случился Амир.

– Амир?

– Именно он. А если точнее, Иди Амин Дада, его превосходительство пожизненный президент, повелитель всех зверей на земле и рыб в море, завоеватель Британской империи и прочая и прочая. Нет, Британскую империю он не завоевывал. Разве что, присвоил себе то, что от неё оставалось здесь, в Африке. Террор – его рук дело. И длился он десятилетия. Мы потеряли почти пятую часть населения. Когда он ушёл, я был ребёнком, но старики до сих пор трясутся при одном упоминании его имени.

– Ты жил в Африке? – решился вставить слово Влад.

– Я здесь родился. Но это не важно. Важно то, что никто ещё так планомерно, методично не истреблял свой народ, объявляя джихад то по религиозным убеждениям, то по каким-то социальным критериям. Это был настоящий демон. Даже когда над нами была Британия, чёрных угнетали более… справедливо, если конечно так можно выразиться. С тех пор у нас аллергия на агрессию.

Он пожевал губами и заключил:

– Впрочем, когда я смотрю на кое-какую молодёжь, я начинаю думать, что скоро всё вернётся на круги своя.

Влад молча поднёс к губам ложку с оранжевой жидкостью. Последний раз он ел перед вылетом. В порыве ностальгии заглянул в пельменную при аэропорте, съел половину блюда, не разбирая вкуса и только лишь глядя в окно. Он тогда чувствовал себя очень неловко: будто собирается предать эту зиму так же, как предал Сава, Рустама и Юлию.

Влад легко мог доказать себе, что никого не придавал, но это не помогало. Он-то знал, что предал.

И вот теперь ложка похлёбки прокатилась по пищеводу и обожгла язык, затем нёбо, а потом пульсирующей каплей влилась в желудок и взорвалась там настоящим фейерверком.

– Ну как? – спросил Эдгар с набитым ртом. Финн упрятал печаль за народ, за который он так переживал, в какой-то потайной карман и наслаждался кушаньем.

– Нормально, – пробубнил Влад. – Что это?

Было остро. Там плавало что-то похожее на жир, стручки и куски какого-то корнеплода. Морковь. В моркови Влад был уверен совершенно, остальное не узнал.

– Свиные шкурки, отваренные с местными травами и овощами.

– И с перцем.

– И с перцем, – согласился Эдгар. – Самая, что ни на есть, европейская пища.

Влад втянул подступившие было к глазам слёзы обратно и утопил ложку в жидкости, чтобы поднести ко рту ещё раз. И ещё. Это самое вкусное в жизни, что он ел. В смысле, насыщенности вкуса, конечно. Вот они и начались, новые впечатления.

Когда в тарелке остались только оранжевые облачка, весь хлеб был съеден, а пиво выпито, Эдгар спросил:

– Я говорил тебе, что работаю на волонтёрскую организацию?

Влад навострил уши.

– Финн, который летает из России в Уганду – это очень странно.

– Только такие люди и становятся волонтёрами, – с улыбкой произнёс Эдгар. – Мы помогаем африканцам встать на ноги. И стараемся уберечь черных друзей, так сказать, от неосмотрительных финансовых вложений.

– А куда они вкладывают?

– Не они, – Эдгар смеётся. – В них вкладывают всякие сочувствующие личности. А выходит, мягко говоря, довольно паршиво. Я убеждаю потенциальных инвесторов и богачей, которые жаждут кого-нибудь спасти от голодной смерти и сифилиса, что лучше давать деньги нам, чем коренному населению… Но я не буду перед тобой распинаться – ты же всё равно не дашь мне денег.

– За обед заплачу, – пискнул Влад.

– Обед за мой счёт, – отмахнулся Эдгар. – Если хочешь глубже исследовать эту землю и этих людей, исследователь, заглядывай к нам. Мы подыщем тебе работу. Где ты остановился? Ах, ну да…

Он повернулся к Улех, между ними завязался диалог, в ходе которого женщина бурно жестикулировала. Она подошла убрать со стола и взъерошила жирной рукой волосы Влада.

– Ты можешь остановиться у Улех, – наконец, сказал Эдгар. – Комната у неё окажется вполне тебе по карману. Никаких особенных удобств, но тебе, я так понимаю они всё равно без надобности. А если вдруг доконает жара, пока ты дома, Улех будет ходить за тобой и поливать тебя из лейки. Можешь смело оставлять в комнате вещи. Улех – мой старый хороший друг.

Комната оказалась тесноватой коморкой с письменным столом, с окнами без стёкол и койкой с куполом из москитной сетки – так, что кажется, будто здесь свило себе кокон какое-то из местных насекомых. День, кажется, не думал клониться к вечеру, в каком бы помещении Влад не оказывался, солнце шустро перебегало на другую часть неба, чтобы заглянуть к нему в окно.

Влад отдёрнул полог, лёг. Смена белья лежала на подушке, такой засаленной, будто на ней пролил слёзы не один десяток человек. Хотя вероятнее всего, проливался тут пот. Под копчиком – жёсткий матрас, набитый не то опилками, не то песком. А может, вездесущей рыжей пылью. Настало время полежать, полюбоваться единственным знакомым цветом в палитре окружающих его незнакомых кричащих оттенков. Послушать, то есть, как бьётся сердце. Пожалуй, именно здесь начинались его исследования, этот момент – самая подходящая для них заглавная буква. На заднем дворе громко щёлкает клювом какая-то птичка. Дальше – крики детей с улицы, голоса взрослых, невыносимо плавные, гортанные и терпкие, как травяная жвачка. Хочется поставить отметки, где кончается одно слово и начинается другое, эти швы ускользают от твоего внимания, как течёт между пальцами плотный, без единого изъяна, шёлк. Там, за стенкой, у Улех появились очередные посетители: Влад слышит, как она хлопочет возле их стола, представляет, как колышется под блузкой её чёрная грудь…

Щербатый потолок складывал замысловатую мозаику из теней.

* * *

Влад собирался ещё отправиться на сольную прогулку, но сам не заметил, как заснул. Наверное, он единственный из людей, у кого реакция на обилие новых впечатлений – немедленно отключить сознание и спать. Очнулся он от укусов насекомых. Глубокая ночь. Полог москитной сетки отдёрнут – так Влад неосмотрительно оставил его перед тем, как лечь, – и со всех сторон доносилось внятное жужжание. Влад пытался сообразить, где находится. Да. Он в Африке. За десятки тысяч километров от дома и от друзей. Как же спокойно!..

Протянув руку, Влад задёрнул полог. Шлепком по груди убил присосавшуюся тварь. Матрас принял форму его тела – будто бы устроился спать на песке. Ночь полнилась звуками. Питерская ночь по сравнению с этой – стакан, ко дну которого прилипло несколько чаинок. Здесь же наикрепчайший напиток, кофе с нотками корицы и ещё какой-то пряности. Человеческих голосов больше не слышно, зато слышен голос природы, которая, напившись в стельку первой ночной свежести, распевает песни прямо под его, владовым, окном. За стеной будто раскинулись настоящие влажные джунгли. Слышно, как струится через гнилые пни, по похожим на извлечённые из чьего-то брюха органы, камням ручеёк… Владу даже зачесалось встать с кровати и проверить, но вместо этого он опять уснул.

Солнце подняло его в неопознанное время, выпихнуло из кровати целым ожерельем соблазнов: солнечные зайчики бродили по подоконнику и звали полюбоваться на них поближе. Во дворе соседи затеяли дружескую перекличку. Кто-то готовил что-то на завтрак. Часов у Влада не было, да они всё равно показывали бы неправильное время. Есть определённый кайф в том, чтобы не следить за временем. Откровенно говоря, Влад никогда им не интересовался – время текло как-то само по себе, без его активного участия.

Он выбрался из тёплой ямки в матрасе и застал в зале медитирующую над столами с тряпкой в руках тётушку Улех.

– Приятно вставать с рассветом, – сказал Влад, выдавив застенчивую улыбку.

Улех что-то по-доброму проворчала. Должно быть – «эх, милый, рассвет-то уже сорок восемь минут как наступил! Мне бы твою наивность», и Влад сел завтракать.

На завтрак были биточки из какого-то зерна и рыбой под сливочным соусом. Хозяйка, с милой улыбкой покопавшись в финансах Влада, выудила нужную бумажку. Похоже, с обменом валюты можно не заморачиваться. Русские деньги здесь знают и любят.

Волонтёрский лагерь помещался на территории российского посольства. Эдгар дал адрес, но в нём предстояло ещё разобраться. Aloi rd 19–08. Что бы это значило? Влад показал адрес Улех и спросил, чуть стесняясь: «Должно быть, у вас есть какая-нибудь карта? Я имею ввиду, может, её можно где-то купить?»

Насколько Влад понял, угандцы кроме родного языка отлично разговаривали на местном диалекте английского, но английского он тоже не знал. По-своему, конечно, стыдно. Но далеко не все исследователи могли объясниться в местности, куда завело их стремление заглянуть за горизонт.

«Конечно», – должно быть, удивилась женщина. – «Это же цивилизованный город, а не какая-нибудь деревня».

Влад не понимал ни словечка, но перед ним появилась карта, склеенная, по меньшей мере, в десяти местах липкой лентой. Город пестрел разнообразными пометками – делали их разные руки и разными письменными принадлежностями. Чёрный палец оставил жирную точку сначала в одной его части, потом в другой, после чего Влад внимательно изучил обе отметки. Судя по всему, между ними было километров шесть. Он не знал, ходит ли здесь общественный транспорт, или только мототакси, но решил прогуляться пешком.

Сразу за порогом его ждали первые незамысловатые чудеса.

Какой-то старик сидел на крыльце своего дома напротив и извлекал звуки. Влад не мог бы сказать «играл», потому что из музыкальных инструментов у него была только погремушка, которая покачивалась в левой руке, точно корабль на бьющихся о пирс волнах. Другой рукой, раскрытой ладонью, он ударял по стулу, на котором сидел, по коленке, по соседнему стулу, пустующему, тыльной её стороной или локтем бил по фанерной стене дома, к которой прислонялся. Получалась музыка. Там-там-татам… Сложный ритм, который рождался буквально из ничего. Старик, казалось, бил, когда ему вздумается, когда вздумается, вращал кистью с погремушкой, встряхивал её, тормошил. Дети носились мимо, нарочно изменяя траекторию, чтобы подбежать поближе. Останавливались, чтобы немного послушать, и бежали дальше. Так же поступил и Влад.

В процессе прогулки он обзавёлся низенькой шляпой с узкими полями. Шляпы здесь любили. Щеголи в забрызганных штанах, в сюртуках с жёлтыми пятнами, непременно носили шляпы, и своим сиянием эти гордо парящие на чёрных макушках летающие тарелки, казалось, могли разогнать любые тучи. Это очень импонировало Владу. Как редко он видел такие головные уборы на родине! Почему они до сих пор не нашли место ни в одном его костюме?.. Остановившись и наморщив лоб, Влад всерьёз над этим задумался, а потом с лёгким смущением понял: шляпы ему на самом деле нравятся. А рисовал, кроил и шил он до сих пор только вызывающие нервную дрожь вещи. Да, он их любил – почти все – но любил какой-то извращённой любовью. И привязанность была та же самая, что и к глянцевому, лихорадочному блеску обложек с тётеньками в детстве. А шляпы можно только любить. Безо всяких «но».

Здесь не любили грязную обувь. При том количестве помоев казалось логичным, что специалисты по возвращению туфлям состояния «до выхода из дома» встречались на каждом шагу. Берега помойных озёр и особенно больших луж, что не высыхали к вечеру, они облепляли, словно туристы-пляжники. Влад считал это для себя личным маленьким открытием: в глазах африканцев любая обувь при наличии солидного слоя ваксы приобретала лоск и притягательное очарование. Встречались люди в ослепительно-белых кроссовках, но эта мода, похоже, только начала завоевывать сердца: щеголяла ими молодёжь, а старшее поколение поглядывало на них с лёгким неодобрением.

Ну и, наконец, многие ходили в сандалиях, шлёпанцах или же просто босиком, с безмятежными улыбками форсируя лужи и высокомерно поглядывая на чистильщиков обуви.

Он не заблудился: под мышкой была карта, которую тётушка Улех любезно предложила ему забрать с собой, и на каждом перекрёстке Влад разворачивал её, чтобы отыскать своё местоположение. Гудящим, как улей, улицам он предпочитал крошечные переулки, на карте не толще волоса, но иногда выглядывал в «большой мир», чтобы пополнить в лёгких дымные запасы.

Посольство представляло собой серое скучное здание в полтора этажа, окружённое глухим забором, таким, что крыша и многочисленные антенны едва выглядывали из-за него. Влад сел возле ворот и задумался. У русских, должно быть, мания окружать всё заборами, ставить преграды между всем, что можно было по каким-то критериям разделить. Здесь, в Лире, не было заборов вовсе. А символические границы между участками угадывались постольку поскольку, или отмечены раскрашенными булыжниками. Нет, в одном месте здесь Влад встретил забор, смотрелся он, как грозная веха на шкале истории. Должно быть, остался со времени правления этого их Амина. И то: в одном месте бессовестно прерывался, а в разломе торчала хибара, будто хозяин её так и не выбрал, по какую сторону ему больше нравилось. А как тут выберешь, когда половину дня солнце светит здесь, половину там? Так что Влад отдал должное хозяину хибары, который остановился на самом оптимальном решении.

Вот так. Из этого следовал достаточно логичный вывод, что чем деспотичнее власть, тем больше и мускулистее заборы. Тем мельче клетки в проволочной сетке и тем строже наказывают тех, кто посмел за неё проникнуть, а люди – сейчас в голове Влада мелькала густая заварка из белых лиц, что оставил он на родине – забитее и угрюмее. Ох не погода влияет на эти усталые глаза вечно в пол, на скованную «деловую» походку, и не менталитет. Чует сердце, всё гораздо сложнее.

Приоткрылась калитка, одно такое лицо настороженно выглянуло наружу.

– А ты чего тут сидишь? – спросило оно по-русски.

– Я к Эдгару.

– Какому Эдгару?

Влад назвал фамилию.

– Здесь нет таких, – сказал охранник. Видно, как ему хочется поскорее захлопнуть ворота. Будто опасался получить в грудь стрелу или метательный топорик. – А! Может из этих, как их, волонтёров?

– Точно.

Влада пустили внутрь. Картина ещё более унылая, чем снаружи. На тесном дворе стоял накрытая тентом большая чёрная машина и один мотоцикл. Бегали куры, чёрный мужичок, одетый как русский дворник, в оранжевую спецовку и протёртые на коленях джинсы, махал метлой, не особенно стараясь. На газоне высажено несколько ободранных кустовых роз. На окнах тяжёлые пыльные шторы, стёкла засижены мухами. Глядя на мутный их блеск, Влад выпятил губу: зачем здесь стёкла? Дороги-то рядом нет. Повесили бы москитки, да дело с концом. И только потом поймал себя на мысли, что думает как человек, проживший здесь некоторое время. Окна застекляют только в стоящих у проезжей части и шоссе домах, и это оправданно: они становятся грязными от пыли и бензиновых паров буквально за неделю. Чуть глубже, где основной транспорт – велосипеды и собственные ноги, окна нужны, чтобы в них, не тратя время на подъём по ступенькам на крыльцо, влезали дети.

У Влада складывалось впечатление, что он вернулся на родину. Как же удачно несколькими небрежными штрихами (в том, что штрихи были тщательными, Влад очень сильно сомневался) русские могут создать для себя знакомую атмосферу абсолютного неуюта! Впечатление, конечно, портит этот чёрный парень, и не только цветом кожи. При виде гостя он бросил метлу и широко улыбнулся.

К изумлению Влада, охранник провёл его мимо входа в здание прямо к дворнику. И сказал:

– Это к тебе.

Африканец ответил на достаточно хорошем русском:

– Ты новенький, брат? Я тебя раньше не видел.

– Эдгар… – только и смог вымолвить Влад.

– Ах, Эдгар. Ну, пойдём, пойдём, уверен, Эдгар тебя уже ждёт… спасибо, брат.

Последние слова адресовались охраннику. По лицу того было видно, что он думает о говорящих обезьянах. Он вяло покивал и удалился к себе в каморку, которую Влад сначала не заметил: похожую на деревенский туалет будку слева от ворот.

Они прошли через весь двор к небольшой дверке в противоположной стенке ограды, по обеим сторонам которой росли кусты сирени – очередной владов провожатый заботливо приподнял перед ним ветку, усыпанную увядшими цветами. Дверь открылась, и… они снова оказались снаружи. Только теперь по другую сторону посольства.

Здесь, посреди пустыря, высилась часть двухэтажного дома, когда-то жилого. Но те времена прошли – кочерыжку из бетонных блоков приспособили под хозяйственные нужды, застроив со всех сторон деревянными сараями, приладив сбоку внешнюю лестницу и укутав окна москитками. Вокруг стояли армейские палатки – Влад насчитал на скорую руку штук восемь; сновали люди. На пластиковом столе сервировали какую-то еду, над костром здесь же закипал чайник. Мотоциклы и велосипеды, выдвинув подножки, стояли тут и там: видно, люди в этом лагере были готовы в любой момент вскочить в седло. Между палатками виднелся старенький пикап: неизвестно, как он сюда забрался, во все стороны простирались последствия сноса здания, а дальше стояли обычные бедняцкие хибары (как уже понял Влад, бедняков в городе абсолютное большинство), собранные из чего попало, и стояли они так плотно, что между ними, казалось, нельзя просунуть даже кулак. Под ногами хрустел строительный мусор, пробивалась через него трава, жухлая, угрюмая, но с такой волей к жизни, что она, наверное, может прорасти даже на Марсе. Сновали туда-сюда какие-то мелкие птахи, присаживались передохнуть на козырьки палаток.

Улыбчивый негр отвёл Влада в одну из палаток, где за обширным письменным столом, забаррикадировавшись кипами бумаг и старым, отчаянно шумным ноутбуком, восседал Эдгар. Когда вошёл Влад, он поднялся, раскинув руки и спотыкаясь о многочисленные стулья, принялся пробираться к Владу.

– Вот и ты, мой юный исследователь! Как добрался? Встречались ли тебе в дороге какие-нибудь трудности? Что-нибудь, о чём следует знать волонтёрской организации?

Влад растерялся. От Эдгара пахло бумажной работой и пылью, в круглых очках, которые он нацепил на нос, владов знакомец походил не то на диктатора, не то на неряшливого поэта.

– Очень уж наглые у вас тут птицы… – сказал Влад. – Такие, знаешь, красненькие в жёлтую крапинку. Шныряют чуть ли не под ногами. И – я сам видел, как одна такая утащила у маленькой девочки корку хлеба.

Эдгар отмахнулся.

– Это ты ещё не видел обезьян!.. В любом случае, думаю, с птицами мы ничего сделать не сможем.

Он откинул полог палатки, сделал выразительный жест рукой.

– Вот отсюда мы несём миссию просвещения Африканскому континенту.

– Миссию?

Эдгар пожал плечами. За его спиной от налетевшего ветерка мешались и путались бумаги.

– Учим детишек. Лечим детишек. Учим докторов. Помогаем опытом и знаниями, одним словом.

– Я слышал о волонтёрах, которые ездят в глубины континента, чтобы помочь пигмеям. Ну, тем, что живут в шатрах и едят полусырое мясо.

Здесь, на поле, где он привык играть, Эдгар был сама строгость. Он упёр в бока руки и наклонился вперёд.