Текст книги "Модельер"

Автор книги: Дмитрий Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Это было волшебно… – он оттягивает веки. – Мне в глаза как будто насыпали стразов. До сих пор больно моргать.

Влад задумчиво копошится в носу. Слышен звук кофемолки: Юля готовит напитки. «Сегодня только кофе», – сказал Сав, едва появившись на пороге. – «А… просто мы с Юлькой и с о всеми теми милыми людьми вчера немного отметили. Были на – представляешь! – на светском вечере. Матерь божья, что там творилось!»

– Это было очень странно, – говорит Влад.

– Что же там странного? – Сав поднимает брови. Он расползся по креслу, и, чтобы собрать его обратно, наверняка потребуется метёлка и совок. – Ты имел возможность лицезреть гримёрку моделей. Было там что-нибудь этакое? А? Было? Переодевались они при тебе или нет?

– Этим ты нашего киборга из строя не выведешь, – с улыбкой басит Юля. Она, в отличие от Зарубина, более или менее свеженькая, успевает заниматься кофе и без конца одаривать Влада улыбками. – Уверена, он даже не смотрел…

Сав казалось, готов был захлопать в ладоши проплывающим в голове воспоминаниям.

– Хоть я и люблю женщин… порыхлее, две-три цыпочки там были просто загляденье!

– Это мне они так хлопали?

– Ты им понравился, – сказала Юля осторожно. Водрузила на столик чашки и кое-какие сладости. Она смотрела на Влада с подозрением, словно предчувствовала подвох. – Всё-таки ты сделал большую ошибку, что не поехал лично.

– Они не должны были хлопать, – сказал Влад, и шлёпнул кулаком в раскрытую ладонь. – Это нечестно с их стороны. Это как хлопать на грустном фильме. На «Титанике», например, когда все вокруг гибнут.

– Если бы они сидели с каменными лицами, ты бы больше обрадовался? – вмешался Сав. – Ты проделал большую работу, сделал что-топо-настоящему необычное, и они хотели тебя вознаградить.

Юля прибавила с участием:

– В театре, например, иногда аплодируют, когда заканчивается сцена.

– Но они встали, а некоторые даже начали свистеть!

Кажется, Влад не на шутку распереживался.

– Всё не к месту… такое выражение эмоций – не к месту уж точно. Наверное, я не так выразил свою мысль. Недостаточно жёстко, недостаточно чётко.

– О чём ты? – ласково сказала Юля. – Это же мода, а не роман. Здесь всё аллегориями, даже сами аллегории аллегориями, и далеко не всем дано их расшифровать. Твои костюмы волшебны…

– В следующий раз они должны быть уродливыми.

– «Ю зе док, док», – процитировал Сав какой-то фильм, а Юля развела руками.

– Ты, неверное, ещё не в курсе. Я думала, для тебя это будет лучшая в жизни новость, но теперь даже не знаю. Завтра твой шоурум уже не откроется.

Влад пожал плечами.

– Не откроется, так не откроется. Я же говорил, мне эта лавка не больно-то интересна… а что случилось? Какие-то организационные вопросы? Они прознали, что я незаконно занимал подвал? Ты же сказала, что оформила всё на себя?

Сав ржал, держась за живот.

– Чем ты слушаешь? Я сказала – «лучшая»! – Юля набрала воздуха, как будто готовилась проплыть некоторое время под водой, и выпалила: – Всю твою коллекцию купил некий известный русский дизайнер! Всю. До последнего клочка ткани. Так что до тех пор, пока не будет готова коллекция телепузиков, мы с Савом сосём лапу.

– Она уже готова, – пробурчал Влад. Не говоря больше ни слова, он уткнулся в чашку с кофе.

Глава 4

Тем же вечером, забравшись с ногами на закрытый мусорный ящик, он смотрел, как манекены появляются в дверях шоурум, и маршируют на новое место жительства. Счастливые обладатели ног и рук несли безногих и безголовых, и шуршание ткани сливалось в равномерный гул – как будто над городом кружил целый рой ос. Из переулка, где он занял наблюдательный пункт, просматривалась южная часть улицы. В сумерках там прогуливались редкие парочки, которые принимали пластиковый парад за бог весть что. Он был королём переулков, они подставляли под руки ему бока, словно большие важные коты, а за ласку награждали калейдоскопом необычных для обычного человека вещей. Вполне возможно, что парад было видно только отсюда – именно с этой точки, и сдвинься он на полшага, иллюзия бы рассеялась.

Влад думал.

А к ночи, как порядочный гражданин, уже был дома.

Здесь семеро странно одетых людей – Влад восьмой. Он протиснулся между своими прислужниками, стараясь держать лицо в узде и не дать вырваться наружу негативным эмоциям. Он кусал губы. Словно за дверью не парадная, а с десяток зрителей, пришедших поглазеть от безделья на скверно поставленный и совсем не отрепетированный театральный перформанс, посвящённый скверной репетиции и дурацкой постановке. Ну, и никуда не годным костюмам. Манекены облачены в костюмы, которые он более или менее успел закончить. Чёрный жакет с юбкой; юбка представляет собой пластиковый каркас от телевизора «Toshiba» с вынутыми внутренностями и без экрана. Спереди кажется, что это просто коробка (разве что, с рёбрами вентиляции), сзади – пустота, так, что тыловую часть корабля скрывает только нижнее бельё. Длинная пурпурная туника с принтом на животе: это телевизионный экран, в котором красным восклицательным знаком манекен в той же самой тунике. Естественно, с тем же самым принтом. Громоздкое платье с юбкой-колоколом, на рукавах, на ткани юбки, везде на которой нашито содержимое пузатых электронных животов: транзисторы и резисторы, похожие на разноцветных муравьёв; смотрится оно, как что-то поистине гротескное. Кажется, собирали его прямо на манекене, и, в общем-то, так и было. После того, как Влад изготовил это платье, он ещё долго снимал с подошв кроссовок трёхногих железных насекомых, которые разбежались по всей квартире.

Всё это – не оправдавшиеся надежды. Пакеты в руках у Влада звякают и гремят при каждом движении: обломками микросхем, россыпью кнопочек, каких-то и вовсе невразумительных частей.

– Вы отправляетесь туда, откуда пришли, – сказал им Влад. Манекены, как и положено куклам, хранили молчание. Он хотел бы знать, нравится им его решение, или нет, вглядывался по очереди в одно лицо за другим. Это только кажется, что лица манекенов лишены индивидуальности. Со временем учишься ловить её – вечно ускользающую, то в тени под типовым носом, то в складках типовых губ. Исследовав каждый сантиметр пластикового тела, наконец находишь. «Вот она!» Накрываешь ладонью, чтобы не сбежала, и подглядываешь сквозь пальцы: да, это она. Там серийный номер и номер серии. Разглядывая лысые, без изъянов, без вмятин и клочка плохо сбритого пуха за ухом, головы, думаешь: как я на них похож! Только я чуть более живой и поэтому вроде как получаю право командовать и безраздельно распоряжаться их жизнями. Кто говорит так, никогда не имел дела с пластиковой жизнью, никогда не примерял на себя их шкурку. Это странно, но очень естественно для закройщика. Модельером Влад называть себя избегал.

Влад каждый миг ожидал сопротивления. Его раздражало, что куклы проявляют характер там, где их не просят: например, когда им не нравится одежда. Но когда ему на самом деле важен их ответ, они молчат, как будто неживые. Как люди. В мелком потоке упрямо топают вверх по течению, а свалившись в бурлящую реку, закрывают глаза и идут ко дну. Пластиковая жизнь – лучшее пособие для изучения жизни настоящей.

Влад накинул пальто, врастил в душные рукава руки. Под воротником чесалось. Сделал шаг назад, и вся пластиковая армия дружно переступила ногами. Положив последнюю надежду на полочку для шапки и перчаток, повернулся, и… столкнулся нос к носу с Юлей.

– Что ты делаешь?

– Выношу мусор, – сказал Влад. Он не слышал, как отворялась дверь.

Женщина окидывает странным взглядом манекены, протянув руку, отгибает край пакета, чтобы в него заглянуть.

– Но ведь это же твои работы.

– Были, – сказал Влад, встряхнув пакетом. – Телелюди не имеют смысла. Нет нужды указывать людям на их патологии.

– Ты сумасшедший! – бормочет Юлька, пытаясь отобрать у Влада пакет. Не получилось: одна из ручек пала жертвой этой попытки.

Влад, в свою очередь, сделал попытку просочиться к дверям, но наткнулся на Юлино бедро. Эта хрупкая женщина умела при необходимости грудью закрывать любую брешь. Лет шестьдесят назад она могла бы славно послужить, например, политическому режиму – быть опорой его и поддержкой. Насмерть вставать в дверях, куда неприятель пытается сунуть штык чужой идеологии, и быть рупором коммунизма, гласом, что гремит над всей раскрашенной на политической карте красным землёй.

Она сама принялась наступать на Влада, и тот попятился, пока не ткнулся ягодицами на растопыренные пальцы своих слуг.

– Я звоню Савелию, – объявила Юля. – А после ты всё нам объяснишь.

Зарубин был рядом. Уже через пятнадцать минут они сидели в гостиной: Сав и Юля точно воспитатели, готовые к серьёзной беседе с родителями нерадивого мальчугана (то есть готовые взывать к его если не совести, то хотя бы разуму), Влад – как болт, который вкрутили в кресло.

– Как можно выбросить то, на что ты потратил столько сил и времени?

– Если ты в этом разочаровываешься, это не такая уж сложная задача.

– Да, – протянул Сав. – Помню, разочаровался я в одной мадам… А ведь столько всего в неё вложил! Финансов, времени, сил и, что самое главное, чувств. Но дружище, это не повод выносить на помойку всё, над чем ты работал. Ты почти как Джоан Роулинг от мира моды. В смысле, всё, что ты напишешь, будут яростно критиковать. Но в это же время оно будет пользоваться бешеной популярностью.

– Всё собирался спросить, – сказал Влад, – галстук-бабочка тебе не жмёт?

– Что? – Савелий смутился, потом неловко рассмеялся. – Ты не думай, что я тут пытаюсь на твоей шее выехать в бомонд, или куда-то в этом роде. Юля платит мне зарплату, но куда больше мне льстит то, что я работаю именно на тебя. Что помогаю тебе творить. Ну, в общем…

Он совсем сконфузился.

Юлия тоже смотрела на Сава с укором.

– Мальчик всего лишь поучаствовал в небольшом дефиле. Он, конечно взорвал его с потрохами…

– Вот-вот! Взорвал!

– Взорвал, но до настоящего успеха ещё очень далеко. Нужно работать. И если ты по каким-то причинам не оправдал своего же доверия, или разочаровался в конечной цели, нужно без зазрения совести менять ориентиры. Но я бы тебе советовала то, что есть, всё-таки сохранить. Возможно, какие-то наработки тебе понадобятся. Нет нужды бросать в печку то, что может ещё тебе послужить – тут я с Савелием согласна.

– Можно просто Сав, – бурчит Зарубин. – Не первый день знакомы.

– Мне больно будет на них смотреть.

– Как на любые неоправданные надежды. Но мне кажется, ты уже слишком взрослый, чтобы делать какие-то вещи, подчиняясь порыву.

– Он художник, – смеётся Сав. – Он ещё и не такое может выкинуть…

– Не оправдывай его.

– Даже не думал. Меня адвокатом не нанимали.

– Вы, наверное, правы, – подал голос Влад. – Если вы оба говорите, что это надо оставить, я оставлю. Но работать над ними больше не буду.

– Да ради бога, – проворковала Юля, расплываясь в улыбке. Смерила ласковым взглядом сгрудившихся возле двери манекенов: так пришедшая в приют усыновлять ребёнка женщина наблюдает за резвящимися во дворе цыганятами. – А вообще, они достаточно милые. Мы можем поставить несколько штук в бутике, в качестве постоянной, так сказать, экспозиции.

– Объясни, что значит «не имеют смысла», – Зарубин вооружился воображаемой лопатой. Как близкий (и единственный) друг Влада, он задался целью исследовать эту загадочную почву до самых костей. – Что за… упаднические идеи? Ну я правда не понимаю.

Влад вздохнул.

– Люди смотрят телевизор.

– Так, – хором сказали Юля и Савелий.

У Влада было странное лицо – будто он пытался кроить сам себя.

– Я хотел показать им, как страшно это выглядит.

– Что конкретно? – Не понял Савелий. – Горбатая поза, или что?

– Да всё, – неловкая скованность осыпалась с Влада, будто штукатурка. Он выставил ладони перед собой, будто воздвигая какую-то преграду. – Всё, что происходит на экране и перед экраном. Вся эта фальшивая магия с пультом как с волшебной палочкой…

– Фальшивая магия, – повторил Савелий, будто бы пробуя фразу на вкус. – Тебе не всё равно, чем они занимаются дома? Да хоть дрочат, лёжа на диване.

– Они же только похлопают, – с горечью сказал Влад. – Похлопают, порадуются, а вечером снова прилипнут к экрану.

Савелий переглянулся с Юлей, та потянулась через пространство между креслами и легонько коснулась его руки.

– Ему не всё равно, – сказала она со значением, и Сав покивал.

А Влад внезапно продолжил:

– Все знают о своих недостатках, а о недостатках соседа или члена семьи – и того лучше. Рассказывать о них – только зря тратить время.

Он с ненавистью посмотрел через плечо на пластиковую армию, так, что Юля на миг испугалась, как бы после их ухода он не пошёл в магазин за канистрой с горючей жидкостью, чтобы раз и навсегда разрешить проблему со впавшими в немилость костюмами.

– Чем ты тогда будешь заниматься, дружище? – спросил Сав, и Влад пробормотал:

– Что-нибудь перекушу.

Юля вспорхнула с дивана и бросилась на кухню.

Оставшись без идеи, Влад вернулся в старую мастерскую, где он когда-то зачинался, как закройщик и модельер, к Рустаму. По случаю отсутствия новых моделей, над которыми нужно было работать, Рустам отпустил всех подмастерий по домам. Он очень спокойно относился к бездействию Влада, считая, что творческие люди имеют право на творческий кризис – то, ради чего Влад себя чуть ли не казнил, было для него нормой.

– Ты вырос, – сказал он Владу. – Я не могу больше называть тебя подмастерьем. А двум мастерам в одной комнатке – что двум котам одну коробку делить.

– Мой уровень ниже вашего.

– Плевать на уровень. Уровень есть у каждого второго: у тебя нет, у меня есть. Ну и что? У тебя есть фантазия и амбиции.

Рустам сегодня был на редкость разговорчивым. Он отложил работу и смотрел на Влада с благожелательной заинтересованностью. В другой раз – скажем, года полтора назад, – Влад постарался бы выжать максимум из хорошего настроения учителя. Но только не сегодня.

Влад уселся на стул, на котором он проводил в прошлом столько времени, и который теперь хранил тепло чьей-то чужой задницы. Сказал, спрятав ладони между коленей:

– Тогда я просто здесь посижу.

– Думаешь, высидишь себе идею?

– Не знаю.

Влад был слегка ошарашен таким поворотом разговора. Зачем? Почему его не могут оставить в покое? У всех своё видение творческого кризиса, и все стараются пробить в и без того идущем ко дну корабле по имени «Влад» парочку лишних дыр в надежде, что трюм заполнится идеями. Какие идеи, когда вокруг только солёная вода?..

А Рустам пустился в разглагольствования:

– Идеи носятся в воздухе. Их нужно ловить носом и ушами, а не выдавливать из обивки стула.

Влад хмуро ждал продолжения.

– Не понимаешь? – мужчина перешёл на более доступный язык. – Вот допустим кто-то придумал фигню. Сечёшь?

– Ну?

– Но ему нужно тут же поиметь ввиду, что вместе с его головой эта фигня пришла ещё в две-три головы. А может и больше. И сразу, не теряя ни минуты, садится её воплощать. Тогда он будет считаться пионером и заслужит кое-какое уважение, даже если сделал эту фигню не очень хорошо. Другой путь – продумывать фигню долго и тщательно, чтобы считаться лучшим среди изобретателей фигни. Но при этом нужно иметь всех остальных изобретателей ввиду и не расстраиваться, когда твою фигню кто-то представит раньше, – Рустам взял паузу, накручивая на палец какую-то нитку. Катушка каталась по столу и раскручивалась с тихим стуком. – Если брать частности, то вот музыка… были такие японцы, тадж махал трэвэллерс, которые впервые построили свои песни на приёме бурдон. То есть мелодия, разворачивающаяся поверх какого-то основного тона. И следом появились десятки и десятки похожих коллективов. Почти сразу. А ведь все эти ребята понятия не имели, что кто-то уже делает нечто похожее… – он смерил взглядом Влада: так, будто задумал вскрыть его, как банку, консервным ножом, и заглянуть внутрь. – Впрочем, ладно. Опишу тебе суть в двух словах. Это не просто копирование. Это идея, которую кто-то ухватил раньше другого. Откуда эти идеи берутся, никто не знает. Может быть, прилетают из космоса. Может, рождаются в чьей-нибудь пустой голове, вырываются оттуда через ушное отверстие или через ноздрю, и летят прочь.

– Откуда ты столько знаешь? – спросил слегка подавленный Влад. – Про этот вот бурдон, например…

– Мне рассказала дочь, – очень спокойно ответил Рустам. – Так ты понял что-нибудь из того, что я сейчас сказал?

Влад медленно покивал.

– Мне пока ни одной идеи в голову не приходит.

– Так будь готов! Будь всё время настороже. У тебя есть с собой блокнот и ручка?

Всё, что имелось у Влада – свеженький, выданный ему Юлей паспорт в кармане пальто. Рустам засмеялся:

– Не-ет, паспорт у тебя спрашивать не будут. Пришлют идею просто так. Всё, что тебе нужно – поймать её и запомнить… и поскорее реализовать.

– А где лучше всего её ловить?

– Где хочешь. Только не сиди с таким забитым видом. Делай что-нибудь!

И Влад пошёл удить идею. Рыбалкой он никогда не занимался – даже отец считал это пустым занятием. Хотя, конечно же, лучше сидения над женскими журналами. Но он пообещал себе постарался насадить на крючок хорошую приманку. Приманку, которая бы подняла из глубин самую большую рыбину.

Сав звал его развеяться: на традиционных его вечеринках он не бывал уже больше года.

– По тебе там все скучают, – утверждал Савелий.

– Чтобы по мне скучать, нужно быть по-настоящему странным человеком, – говорил Влад. Долго смотрел на Савелия, безуспешно занятого поиском подходящего ответа, а потом добивал его самым весомым, как ему казалось, доводом:

– Со странными людьми трудно общаться.

– Это уж точно, – говорил обескураженный Сав.

Влад пробовал работать. Подолгу сидел, прилипнув к чистому листу бумаги, в то время, как в голове со свистом задувал ветер. Концентрироваться на этом ветре было хоть немного приятно и приносило несколько больше успокоения, чем просто валяние на диване. Влад слушал, как завывает в ушах, и старался не пропустить то самое, о чём говорил Рустам.

Всю одежду из неоконченной телевизионной серии Юля погрузила в кузов своего пикапа и увезла в шоурум. Влад был только рад – манекены снова стояли голые, девственные, как первый снег. Над ними хотелось работать. Влад нарекал их именами, что бродили в его голове, проецировал полуоформившиеся образы.

Каким-то образом он умудрился смастерить из остатков телелома рабочий телевизор. Состояние, в котором он произвёл на свет кадавра, дьявола, как его называли бывшие владовы соседи сверху, можно обозвать замешательством. Собрав по полу останки микросхем, включив при помощи найденных же проводков с большими, похожими на нос рыбы-молота, разъёмами, одно в другое, Влад замешал себе телевизор.

Савелий спрашивал:

– Я смотрю, ты из одарённого владыки ножниц стал теперь одарённым механиком?

Влад категорически не соглашался. Хотя в голову настырно лез проигрыватель, который он починил месяцем ранее, не было ни единого разумного объяснения, как такое могло получиться.

– Чем ты думал, – вопрошала Юля, – когда втыкал это чудо в розетку? Могло же полыхнуть!

Влад жал плечами. Но ведь всё в порядке! Вот он я, жив-живёхонек. И с квартирой твоей ничего не случилось. Кстати, имею я теперь право здесь находиться? Я ведь даже воздухом дышу задарма, не покупая его, как раньше, потом и стёртыми подушечками пальцев. Может, мне лучше подыскать себе ещё какой-нибудь подвальчик? Скромно просить очередное чудаковатое зодчество одного из шаманов-архитекторов Петербурга, а заодно и его жильцов (прошлых ошибок повторять теперь – ни-ни!) о приюте. Как той зимой – самой лучшей, в сущности, из его зим. Большой Зимой для Перемен.

Владова благоразумия хватало не задать все эти вопросы вслух. Юля могла обидеться. Люди очень странные, но он, кажется, начинал их понимать.

«Фэшн» на этом экране (чёрно-белом, с вкраплениями зелёного и красного) был теперь самым непопулярным каналом. Савелий объяснил бы это, что Влад не хочет смотреть на то, что получается у невольных его коллег, в то время, как у него самого ничего не получается – но Влад об этом просто не думал. Он смотрел новости, смотрел идиотские передачи, вызывающие чувство мрачной ностальгии: в доме его отца эта штука работала бесперебойно и даже из ванной можно было уловить невнятно жующие резиновые слова голоса ведущих и дикторов. Впитывал всё подряд, пытаясь найти, может быть, оправдание ссылке, в которую он отправил предыдущую коллекцию, и с лёгкостью находил. Телевиденье было скучным. Глупым. Недостойным того, чтобы с ним бороться. Он чувствовал бы себя убийцей уродливых младенцев, если бы эта коллекция вышла в свет.

Мало-помалу из чистого листа, над которым Влад сидел часами, начали выдавливаться капли мутной, похожей по консистенции на яичный белок, капли фантазии. Было там нечто узнаваемых форм. «Да, да, точно, – бормотал Влад в радостном возбуждении. – Это похоже не бёдра. А вот здесь, как будто бы, плечо».

Если долго мять кусок пластилина, обязательно получится человечек. Но вот во что его теперь одеть? Влад воображал фактуру пластилина, пытался передать её штриховкой на эскизе. Нужно, чтобы это платье хотелось мять.

– Зачем мять? – вопрошал сам себя Влад, вынимая из коробки кусок рыжего пластилина. Катал его между ладонями, словно формируя ответ, и сам же себе отвечал: – Не знаю. Просто мять.

Он оставлял на эскизе жирные оранжевые следы.

Рустам со своей ловлей идей запал в душу, и Влад не упускал теперь ни одной, самой мелкой рыбёшки. Он стачивал карандаши прямо себе под ноги, и эту стружку, похожие на отброшенную какими-то насекомыми шкурки, два раза в неделю с улыбкой выметала Юля, думая: «мальчик снова в работе!»

За одним таким рисунком Влада застал Савелий. В последнее время он редко здесь бывал. А когда забегал, отшучивался перед другом:

– Столько дел! Все хватают за руки. Я ведь доучиваюсь последний курс, ты помнишь?.. До тебя добраться, как хоббитам до Ородруина. Ты, главное, не сопротивляйся: ещё не хватало, если ты, как настоящий Саурон, будешь кидаться в меня сверху картошкой.

Он заглядывал Владу через плечо.

– Что ты рисуешь? Кто это будет носить?

– Забудь. Не важно. Молчанники.

– Молчанники?

– Забудь, – повторил Влад, и улыбнулся краешком рта. – Ты вряд ли их когда-нибудь увидишь.

– Нет уж, подожди, – Сав вцепился в рукав Владовой рубашки. – Я хочу знать, чем ты занимался последний месяц.

– Молчанники. Я впервые увидел их осенью. И вижу иногда до сих пор. Хотя зимой на улице им неуютно.

– Кто они?

– Очень высокие мужчины и женщины, – Влад отложил карандаш, переплёл на животе пальцы. – Почти под три метра ростом, страшно худые, лупоглазые, ходят так, как будто всего стесняются. Нормальной одежды на них не шьют, поэтому любые штаны доходят только до коленей, а рубашка постоянно рвётся в локтях. Обувь не налезает абсолютно никакая, поэтому летом они ходят босиком, а зимой… я, на самом деле, толком не смотрел. Наверное, делают себе подобие обуви из картона и скотча. Их любят собаки, рядом с таким высоким человеком им кажется, что они всё ещё щенки: кстати, хороший способ заметить молчанника. Если вдруг увидишь собаку, которая куда-то бежит, вот так в разные стороны виляя хвостом (Влад изобразил рукой), скорее всего, она бежит догонять молчанника. Если следить за этой собакой, не отрываясь, увидишь, как она взмоет в воздух кверху задом. Молчанники неуклюжи и близоруки, зато довольно сильны; они поднимают собаку за хвост, чтобы проверить не несёт ли она что-нибудь вкусное в пасти.

Сав молчал, как будто проглотил что-то совершенно удивительное, и теперь пытался осмыслить запоздалую реакцию вкусовых рецепторов. Влад прибавил:

– Я тебе как-нибудь нарисую. Только боюсь, ты тогда начнёшь сам их замечать.

– И ты теперь шьёшь для этих ребят одежду?

Влад пожал плечами.

– Всем остальным моя одежда не необходима. Только я ещё не придумал, каким образом молчанники смогут себе её приобрести. Они очень стеснительны, да их не так-то просто заметить. Думаю, можно просто сшить партию и развезти по окрестным свалкам.

Сав вздохнул.

– Может, попробовать привязывать её к бродячим собакам?

– Отличная идея! – от восторга Влад подпрыгнул и хлопнул в ладоши. – Только скажи Юльке, что одежда должна выглядеть в меру поношенной. Новую молчанники никогда не наденут.

– Значит, ты уже готовишь нам работу? – осторожно интересовался Сав, оглядываясь на голые манекены. Может, Влад уже сшил невидимую одежду, верх разврата и очередную бомбу для модного показа, и, чтобы заметить невесомый полёт тканей, требуется просто приглядеться?..

Но за швейную машинку он не садился. Если водить письменными принадлежностями по бумаге можно практически бесцельно, то, чтобы превратить их во что-то более вещественное, нужны выкройки, нужен чёткий план. Призраки идей витали у Влада в голове, но лечь на ткань, чтобы обвести по контуру, он их так и не уговорил.

Гуляя по городу, Влад забредал в бутик, где стояли одетые в родные и вместе с тем чужие наряды куклы. После того, как он выпустил их на волю, они словно обрели собственную жизнь. Точнее, собственной жизнью они могли похвастаться, ещё когда жили внутри него, а сейчас обрели какую-то другую. Словно подросшие дети, которые не так уж часто вспоминают позвонить престарелому родителю.

Место их заняло то, что робко выглядывало сейчас наружу через скорлупу грудной клетки, через частокол рёбер. Сделав для себя такое открытие, Влад сделал выводы: «в сущности, почти не имеет значения, чем занимается то, что ты натворил, в миру. Оно может дать какие-то побеги, может даже пустить корни, всё это не будет иметь к тебе уже никакого отношения. Главное – это сиюминутный процесс творчества, перевода материи из небытия в бытие.»

А вот что с этим делать, он пока не знал. Пришёл только к одному выводу: он уже не может остановиться. Выдавать неказистые, скрюченные, с розоватой болезненной кожей, орущие благим матом идеи – его занятие. Помещать их в специальный инкубатор, ходить за ними, кормить с ложечки и взращивать – дело совсем других людей. И если делать свою работу он не может, значит, пришло время как-то поменять порядок вещей.

* * *

Поэтому в самое ближайшее время он купил себе билет в Африку. Загранпаспорт был оформлен уже достаточно давно, Юля заранее предусмотрела возможные поездки заграницу; правда, не при таких обстоятельствах. Виза во многие африканские страны оказалась не нужна.

Узнав о планах Влада, Сав некоторое время потрясённо молчал. Наконец, спросил:

– А куда конкретно?

Теперь настала очередь молчать Влада.

Они на мансарде. Посреди комнаты – новенький чемодан, разверстый, как разделанная зверушка. Влад сроду никуда не ездил, и этот чемодан сразу же привлёк внимание Савелия. Манекены, шажок за шажком, подбирались к незнакомому предмету, заглядывали в пока ещё пустую полость, пытались поймать своими белыми невыразительными лицами взгляд хозяина. Гудел в парадной лифт, и казалось, будто это стучат в их груди бесперебойные пластиковые моторчики.

– Ты купил билет и сам не знаешь куда?

– Знаю. В Уганду. Я просто забыл название, – Влад обезоруживающе улыбнулся. – Ты слышал что-нибудь о Кэвине Картере?

Сав задумался.

– Ничегошеньки. Он тоже уехал в Африку, потому что у него шило в заднице?

– Не совсем. Он был фоторепортёром. Он сделал одну из пятидесяти фотографий, которые, как считается, изменили мир… ну да ты наверняка видел. С маленькой девочкой и грифом. Но кроме неё у мужика есть ещё целые серии фотографий. Я видел по телевизору про него передачу.

– И все они что-то изменили?

– Меня уже изменили. Я захотел поехать в Африку.

Сав картинно воздел руки.

– О Боже, вложи в голову сына своего что-то, кроме наивности.

Влад ухмыльнулся больной ухмылкой и тоже поднял руки над головой.

– Бог тебя не слышит. Смотри, я выше и прежде он внемлет мне. А билеты я уже купил.

– Конечно, ты предпочтёшь ехать один – печально сказал Сав.

– А ты хочешь со мной?

– Там же грифы… и маленькие девочки. Голод и чума. Конечно, я с тобой не хочу.

– Ну хорошо. Я бы предпочёл лететь один. Уже нашёл хорошего проводника. Молчаливого хорошего проводника.

Зарубин смотрел на Влада с прищуром. Казалось, что-то в его организме сейчас закипит и вырвется наружу через рот и уши струёй пламени.

– Картер, говоришь? И твоя татуировка здесь не при чём?

– Какая татуировка?.. Ах, да.

Влад закатал рукав рубашки. Он ходил ко Льву ещё раз, чтобы довести рисунок до ума; каждая страна на руке после этого визита щеголяла гордым, таинственным, манящим названием. Савелий закрутился с делами и так и не сподобился что-нибудь вырезать на своём теле. Возможно, потому, что его приоритеты менялись по пять раз на день.

– Не поверишь, но я про неё даже не вспоминал.

События последних суток внезапно наполнились смыслом. Лев, как оракул из глубины дремучих веков, каким-то образом предрёк эту поездку. И Влад внезапно осознал, что ей суждено состояться. До этого момента он ожидал, может быть, неосознанно, что на каком-то этапе его план сорвётся. Но теперь – всё. Назад дороги нет, чемодан неминуемо полакомится его, владовым, шмотьём, и, отрастив крылья, улетит на край света. А ему придётся примерить на себя роль сказочного героя и догонять этого дракона.

С первыми проблесками весны Влад явился к Юле в шоурум, где по углам замерли, поблёскивая в тусклом свете хромированными элементами одежды, угрюмые манекены, и бухнул на стол стопку эскизов.

– Я закончил, – говорит он. – Делайте с этим что хотите.

– Вот эти почеркушки – твоя часть работы?

Юля взяла со стола стопку эскизов, пролистала их, словно в недоумении.

– Ты собственноручно не изготовил ни одного костюма. А здесь – здесь только общие планы. Здесь нет конкретики. Как делать то, как это… вспомни, как ты трудился над предыдущей коллекцией, и сравни её с этим.

Что и говорить, над предыдущей коллекцией (сам Влад избегал употреблять это слово. Какую ценность может иметь весь этот винтажный хлам?) – да что там, даже над телелюдьми, – он трудился с потрясающей самоотдачей. Это может подтвердить и Сав, который, как он признался, никогда не встречал столь увлечённого чем-либо человека, и сама Юля, которая разглядела в нём недюжинный коммерческий потенциал и способность… к чему? Сдвинуть застоявшийся мир с мёртвой точки? И даже спалившие подвал соседи, которые посчитали его одержимым – тоже, своего рода, комплимент.

– У меня нет коллекций, – напомнил Влад. – И ничего, что ты бы могла назвать таковыми, в ближайшее время не будет. Я отправляюсь на ловлю большой рыбы. Прошу, обрати внимание на одежду для молчанников, и ещё на пару эскизов, Савелий их тебе покажет. Их легко сшить и без моего участия. Там требуются только растущие из нужного места руки – а рук у тебя достаточно.