Текст книги "Модельер"

Автор книги: Дмитрий Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Моррис хранил царственное спокойствие, скрестив на груди руки. О да, он умел слушать. Не превращаясь в холодный каменный столб и не отстраняясь, именно слушать, готовя внутри себя ласковый пошёрстный ответ, призванный мягко подвинуть собеседника в ту или иную сторону. Но сейчас Владу казалось, что он точит ножи. Наконец Винни выдохся, и, пока перезагружал лёгкие, Моррис нанёс удар. Он сказал что-то на африканском, и собеседник растерянно заморгал. Весь пыл, весь напор вылетел из него, как из воздушного шарика, который продырявили иголкой.

– Что ты ему сказал? – спросил Влад Морриса позже. Тот ответил, похлопывая себя по животу, как будто торопя еду поскорее там устроиться:

– Я сказал, что мы теряем время прямо сейчас. Некоторых воинов лучше бить их собственным оружием.

Похоже, полностью удовлетворив тётушку Абанду, они поехали дальше. Ехать с полным животом было не очень-то приятно, и Влад начал подозревать, что волонтёры на самом деле – такая мирная мотоциклетная банда, которая разводит жадных до общения людей на разговоры и еду.

В общем-то, почти так оно и оказалось. Главным оружием разъездных волонтёров был язык, и, кое-где, знания. Тем же вечером они заехали к заводчику скота, что жил едва за чертой города. Скот он держал дома, в просторной прихожей насыпал ему корма, водил пастись к старым железнодорожным путям, ржавеющим здесь чуть ли не со времени, когда белый человек впервые пришёл на эту пропитанную солнцем и влагой землю. Это бородатый статный африканец с загадочными глазами-маслинами, при разговоре с ним Моррис добавил в речь капельку почтительности, но в остальном остался тем же расхлябанным носителем беззаботной улыбки и нескольких коротких волосков на затылке.

– У него болеют козы, – шепнул он Владу. – Падёж скота. Это, наверное, кишечный червь. У нас есть медикаменты, но их не так уж и много. Днём приходит за помощью очень много детей. Мы не можем просто так транжирить лекарства.

– Что мы будем делать? – спросил Влад.

– Это опасная для человека болезнь, – продолжал объяснять Моррис. – Стоит только пройти босиком по гуано, и всё – червь уже у тебя в организме. Там, в вагонах, живут люди.

На путях стояли вагоны, такие древние, что, казалось, в них впрягали ещё лошадей. Влад пригляделся, и увидел, как из них выпрыгивают дети. Как играют они с лохматыми псами, похожими на львов, лазают между давно приросшими к рельсам колёсными парами. Конечно, они были босы. Обувью хвастались в основном городские, и хотя эта местность тоже формально относилась к городу, Влад уже понял, что город здесь в любой момент мог прерываться чуть ли не саванной. Он был таким же расхлябанным, разболтанным, как и всё на этом континенте.

– Скоро им всем потребуется медицинская помощь, – спокойно сказал Моррис. – Может, кто-то и не выживет.

– Теперь он уйдёт в другое место? – спросил Влад, имея ввиду старика-скотовода. Правда, он не представлял, куда можно податься с больным скотом. Разве что, в пустошь, где людей нет, а есть, возможно, только дикие звери и змеи…

– Это его дом и он не может никуда уйти. Мы просто скажем ему, что вылечить его коз не сможем. Расскажем, как из-за его скота будут страдать соседи. Он, по-моему, рассудительный малый. Может, он забьёт весь скот и начнёт сначала, может, и нет. А что будем делать мы? Будем наблюдать. Пусть всё идёт своим чередом.

– Почему?

Моррис потёр лоб.

– Вот Эдгар, он бы тебе объяснил. Я не умею. Я скажу тебе так: не бывает маленьких вмешательств, вмешательства всегда большие. Африке не нужны вмешательства, ей нужен естественный ход вещей.

Он отвернулся от Влада. Взял под руку заводчика скота и повёл его прочь, что-то втолковывая и непрестанно улыбаясь. Мимо Владова лица пролетел большой майский жук, и он рассеянно поймал насекомое в горсть. Это странные люди. Они готовы тратить своё время на то, чтобы ничего не делать. «Нужно расспросить Эдгара», – решил для себя Влад, но в конце концов не сделал и этого. Когда из сумрака и жидкого света, который лили на землю сиропницы-фонари, выступили коньки палаток, внутри осталось только ощущение тяжёлого и с толком проведённого дня.

Влад оставил мотоцикл в лагере и, вопреки уговорам Эдгара, вернулся к мамаше Улех пешком.

– Здесь не так опасно по ночам, как, например, в Судане, но лучше тебе быть осторожнее. Кое в каких районах и для некоторых профессий ограбить белого – что-то вроде теста на профпригодность.

– Но ты же не поселил меня в одном из них, – с усталой улыбкой сказал Влад.

Эдгар тоже улыбнулся:

– Мне всё больше нравится твоя самоуверенность.

Влад возразил.

– Я вовсе не уверен в себе.

– Пусть так. Беспечность. Драйв. Ты отлично поймёшь этот континент – вот во что я верю. Приходи к нам завтра, приноси документы. Я устрою тебя на работу. Официально. Кем бы ты там ни был, уверен, наличные деньги тебе не помешают.

На следующий день они помогли вытолкать какому-то мужичку завязшую в грязи машину. Машина, к слову, оказалась «волгой» старой модели, и, как только мужичок узнал, что Влад прилетел из прародины транспортного его средства, он долго тряс ему руку, а потом открыл капот и проржавевшие, но работающие механизмы на миг ввели Влада в ступор. Собирается ли он поблагодарить Влада, или напротив, еле сдерживается, чтобы не пырнуть сзади ножом: своего рода окропить советской кровью алтарь советского же автопрома? Робкие уверения, что Влад ни черта не понимает в советских автомобилях и в автомобилях вообще, не возымели действия. Но вокруг все смеялись, и он позволил себе немного расслабиться.

– Здесь много старых русский машин, – сказал Моррис. – Их любят за надёжность.

– Ах, вот чему я обязан чувству, что далеко от Питера я не уехал, – пробормотал Влад, но Моррис его не услышал.

На самом деле, было бы несправедливо так утверждать. И дело не только в том, что люди здесь другого цвета: они другие, начиная с самых корней. Очень добрые, они искренне радуются, если удалось тебя, чужака, чем-нибудь заинтересовать. Возможно, поэтому волонтёры Эдгара пользуются здесь таким расположением. Когда пришлось стоять на светофоре (не из-за того, что горел красный, а из-за банальной пробки. В сущности, работающих светофоров тут было раз-два и обчёлся), люди выдавливались из окон своих колымаг и исторгали в напитанный газами воздух приветственные кличи в их сторону. Во время вынужденной стоянки Моррис и остальные снимали шлемы – Влад ещё не наловчился быстро его надевать и поэтому предпочитал потеть – подставляя тёплым потокам воздуха разгорячённые шеи, и светлый цвет кожи производил среди чёрных всплеск настоящего живого интереса.

* * *

По вечерам Эдгар, Моррис и ещё несколько человек (преимущественно, как ни странно, мужчины) устраивались в разрушенном доме смотреть телевизор. Они покупали пиво, орехи и сухофрукты, кое-кто-то из женского населения пёк пироги, и весь вечер Влад имел возможность наблюдать за работающими челюстями. То, что творилось на экране, поначалу не сильно его интересовало. Здесь, в Уганде, был один-единственный собственный телеканал, транслирующий «белые» телешоу двадцати-тридцатилетней давности. Можно было поймать вещание из соседних стран, особенно если подняться на второй этаж, высунуться в окно и чуть изменить положение антенны, но там, как правило, было всё то же самое, только показывало с помехами.

– Кто это смотрит? – спросил как-то Влад. Эдгар, пихнув в бок Морриса, который не отрывался от телевизора и от орешков, ответил:

– Эти ребята не любят масс-медиа. Теленовости здесь не прижились. Зачем чёрным передачи о собственной жизни? Да, Моррис?

Он толкнул товарища ещё раз, и Моррис коротко отозвался:

– Выйди на улицу. Увидишь новости. Зачем по телевизору?

– Вот так-то, – Эдгар вернулся к своему пирогу с абрикосами. – Смотреть сериалы и кино гораздо интереснее. Там жизнь не наша.

Он прекратил жевать, будто заметил на стене занимательное насекомое. Поправился:

– Не ихняя.

Только здесь, на широком диване и с бутылкой пива в руке, Эдгар был на короткой ноге со своими подопечными. Набив рот, они обсуждали что-то на недоступном Владу языке, смеялись и играли в перерывах и на скучных эпизодах в какую-то игру на пальцах. Всё остальное время он, как строгий и очень занятой отец, руководил своими детьми с высоты письменного стола в самой главной палатке.

Мало-помалу Влад тоже втянулся в бесконечно мельтешащие на экране сериалы и даже стал отличать их один от другого. Все они шли на английском, так что он почти ничего не понимал, но когда спрашивал, Мозес и остальные, перебивая друг друга, старались ему донести. Причём, если Мозес делал это на русском, то прочие – на английском, который звучал явно хуже того, что слышался с экрана.

Больше всего на этом континенте Влада радовали лица. Таких выразительных лиц он не видел ни в Питере, ни где-либо ещё (под «где-либо ещё» понималось шесть часов пребывания в Москве). Они были необычайно живыми, немного, если так будет корректно сказать, обезьянничающими, а морщины закладывались глубокими складками с детства. Он готов был пялится на эти лица целыми днями, а они, в свою очередь, пялились на него.

– Как же одежда? – спросил Эдгар.

– Я что сюда, на одежду смотреть приехал? – ответил Влад. – Какой, скажи мне, у чёрных может быть вкус?

Эдгар по своей привычке замахал руками. Однажды он заехал так Владу под нос, и теперь Влад, предчувствуя, когда грядёт очередная вспышка, отступал на безопасное расстояние.

– Очень даже! Очень даже! Ты видел тех щеголей на Киаддондо каждый вечер?

– Это исключение. Я говорю об основной массе. У вас… у них вкус только к громким логотипам, причём, обычно, в китайской обработке.

– Да-а, – протянул Эдгар. – Этого не отнять.

На Киаддондо действительно творилось что-то невообразимое. Когда тебе обещают показать «Африку», ожидаешь увидеть растерзанных львами людей, царственные стада, струящиеся, как пыльная река, по саванне, но никак не щеголей в белых костюмах, прогуливающихся среди застеклённых витрин и раскланивающихся в пятнах разноцветного цвета. Это особенная улица. По ней ездили настоящие лондонские кэбы с чёрными мордастыми водителями в настоящих фуражках. Как объяснил Винни (и видно, его радовали эти поползновения в сторону цивилизации, хотя Влад в конце концов начал считать, что это никакие не поползновения, а просто добрая насмешка, нечто вроде шаржа), это самые настоящие кэбы, отправленные на пенсию ещё в конце девяностых, и теперь переехавшие сюда доживать свой век. Есть специальная служба такси, которая «с шиком» возит по городу иностранцев (хотя на мотоциклах, как уже уяснил для себя Влад, гораздо быстрее), а местных – раз в неделю по субботам доставляет на бульвар. Притулишься где-нибудь в уголке на скамейке, куда не доползал свет ни одного фонаря, и наблюдаешь, как появляются из распахнутых дверей таких вот кэбов сначала чёрные лакированные ботинки, потом ноги в бежевых брюках, и наконец, вот он весь, чёрный человек, одетый не хуже любых лондонских щеголей. Глядя в отражение, поправляет шляпу. Обходит машину, чтобы подать руку своей даме… Люди, которым повезло жить в этих солидных трёхэтажных домах, проникались атмосферой: растягивали гирлянды, вывешивали под окнами цветники с длинными лозами декоративного вьюнка и винограда – чтобы скрыть отслаивающуюся штукатурку, – какие-то пронзительно-красные цветы и жёлтые тюльпаны. А может, они во многом эту атмосферу и творили. На первом этаже открывались различные магазинчики: открыть на этой улице лавку стоило немаленьких денег, поэтому хозяева не скупились на отделку витрины и на её подсветку. Каждая витрина светилась своим, особенным светом; были здесь кафе, чистые и с настоящими столиками, с виски, белыми музыкантами и мороженым, магазины, где в самое стекло дышали одетые в костюмы манекены. Правда, и здесь национальная расхлябанность (а может, чувство юмора и всё та же насмешка над западом) нашла, куда притулится: в костюм-тройку был одет женский манекен. Смотрелось это до того потешно, что одним вечером Влад даже закрался в такой бутик… и столкнулся нос к носу с импозантным продавцом, одетым не хуже, а во многом даже лучше потенциальных клиентов. Бывших при себе денег на выставленный на витрине костюм не хватило (здесь, как понял Влад, не шили на заказ, а выбирали наиболее подходящее по размеру из готового. Что где-то болтается, а где-то жмёт – ерунда! Главное, чтобы на бирке значилось: «made in USA», или то же самое, но про Европу), и тогда продавец, улыбаясь и подмигивая, провёл Влада через чёрный ход и низенький крытый коридор в другой магазин, находящийся уже на параллельной улице. Здесь была настоящая барахолка с развалами ношеных пиджаков, пальто и шляп, и Владу быстро подобрали костюмчик ценой едва ли в десятую часть нового.

И он тоже прогуливался длинными душными вечерами по бульвару, уступал дорогу дамам, превозмогая свою робость, подавал им руки, чтобы помочь перешагнуть канализационную решётку, заглядывал в коляски и раскланивался, приподнимая шляпу, с джентльменами. Всё это не открывая рта, беспрестанно улыбаясь и думая одну-единственную мысль: «Сказка…»

Днём эта улица напоминала главную улицу города-призрака: её избегали даже собаки, ветер выметал из переулков скомканные газеты и полиэтиленовые пакеты, волок их прочь, иногда поднимая над самыми крышами. Здесь было хорошо, пригнувшись к самому рулю, с грохотом проноситься на мотоцикле, разворачиваться в конце улицы и нестись в обратную сторону.

Однажды, мягким облачным днём, Влад отправился с волонтёрами на базар.

Зрелище это очень специфическое. Влад слыхал краем уха о знаменитых бишкекских базарах, но после посещения самого рядового африканского аналога решил, что вряд ли киргизы переплюнут чёрных. Люди жили этим делом – в буквальном смысле. В глубине каждой лавки обязательно виднелся закуток с лежанкой, какими-то хитрыми приборами для заваривания трав, досками для разделки мяса, а иногда даже можно увидеть жену хозяина, которая кормит грудью детишек. Если муж отошёл по какой-то надобности, она и выходит к клиенту, и, закинув на широкое плечо младенца и уперев в бока руки, начинает выяснять, что оному клиенту надо.

Рискуя растерять всех спутников, Влад останавливался у каждого пятого ларька, чтобы посмотреть ассортимент. Впрочем, они относились к его слабости снисходительно; возвращались и выдирали белого человечка из пасти очередного торговца.

Остановившись возле очередной палатки, несколько более цветастой, чем остальные и с гораздо более знакомым для него содержимым, Влад дождался Морриса: была его очередь возвращаться за новичком. И спросил:

– Китай добрался и сюда?

Здесь, под матерчатым пологом, между жестяными стенками, продавалось буквально всё. Игрушки на батарейках и плюшевые, пластмассовые элементы декора, вроде виноградной лозы (так и видится эта лоза под потолком какой-нибудь убогой хибары), одежда, обувь – преимущественно сланцы – дешёвые украшения, и прочая, и прочая… Целая стена отведена тёмным очкам и вразнобой тикающим часам. Хозяин лавки, кажется, получал от своей работы настоящий кайф. Он выплыл из вязи махровых полотенец, и Влад решил, что ему явился призрак из какого-нибудь низкобюджетного фильма, которые любил демонстрировать ему Савелий. Тощий парень в длинном фиолетовом плаще со слишком короткими рукавами… а может, так и задумано, поскольку на запястьях на всеобщее обозрение выставлены часы, браслеты, фенечки совершенно неоднозначного происхождения; пальцы унизаны кольцами с огромными стекляшками. На носу огромные очки с радужными стёклами, так, что не представлялось возможным узнать, смотрит ли парень на клиента, или любуется небом. Зато Влад совершенно точно пялился на него во все глаза. Под плащом яркая майка, на поясе джинсов имитирующий продукцию всех известных марок разом CD-плеер, в ушах, конечно же, затычки-наушники. При этом за спиной играло сразу четыре или пять приёмников: какие-то настроены на радио, другие крутят диски. Волосы у субъекта свалялись в дрэды, и даже на дрэдах болтается какая-то пластиковая ерунда. Это бог пластика и искусственности. Владу представилось, как выстраиваются в урочный час ему на поклон африканцы. Он ничего не говорил, а только раскачивался и слушал музыку.

– Конечно! – с восторгом сказал Моррис, и поприветствовал субъекта тёплым кивком. – У вас тоже есть эти блага цивилизации?

– Блага? – Влад всерьёз задумался. – Ну, у нас есть китайский ширпотрёб.

В Питере от нечего делать он, бывало, изучал на чайниках и швабрах ярлычок производителя. Читал, что многое из этого сделано в Тайвани или Малайзии. Влад не представлял, можно ли эти страны отнести к Китаю. Нужно бы туда тоже съездить и всё самому разузнать. Влад тут же себе пообещал, что непременно. Особенно, если больше людей его начнут интересовать дешёвые чайники и часы, которые показывают время, играют радио, поют тонким противным голосом и наивно пытаются привязать тебя к себе.

Возможность такого в ближайшем будущем он видел, только если люди, которыми он интересуется, заинтересуются этим самым ширпотрёбом. Даже не заинтересуются – а будут им жить. Будут выстраивать вокруг себя настоящие крепости из этого хлама, хитрые лабиринты, которые будут водить за нос тех, кто задумает взять её штурмом, сводить их с ума мигающим светом, запахом пластмассы и яркими, кричащими цветами.

А кто-то ведь, может, уже живёт. «Ширпотрёбная жизнь», – сразу же окрестил её для себя Влад. И приготовился слушать дальше.

– Понимаю, – Моррис щёлкал пальцами. – У вас сохранились советские вещи. Я слышал, они могут служить до сорока лет, а некоторые и все шестьдесят!

Вот это поворот! Влад припомнил обстановку своего подвала. Там была плитка, явно пережившая не одну эпоху. Жестяной чайник, с которого снизу отслаивались целые пласты гари, как с передержанного в духовке пирога. Опять же, телевизор, пусть и показывал он без звука, зато наполнял комнатушку волшебными бликами и электрическим гудением, под которое так приятно было засыпать.

– Советских вещей осталось мало, – тем временем сокрушался Моррис. – Мы воздаём им почести, как прошедшим войну старикам.

– Откуда они у вас взялись?

– С семьдесят третьего по семьдесят девятый годы Советский Союз отправлял нам гуманитарную помощь, – оттарабанил Моррис. Кажется, этот факт являлся настоящей вехой в истории африканских государств. – А так как ихние специалисты решили – и спасибище им огромное, хочу добавить от себя, – что нам нужнее вещи, нежели деньги. Советские деревянные прищепки держали лучше всего! Даже ураган не мог сорвать бельё: разве что, рвались верёвки. Если случалось холодно, ими можно было топить печку…

– Чем топить? – спросил ошалевший Влад.

– Да прищепками! А остающимися пружинами солдаты Амира, например, чинили свои автоматы Калашникова…

Моррис помолчал, жуя губами и разминая затёкшие после долгой езды руки. Его глаза были в прошлом, на какую-то часть минуты они как будто стали глазами старика. Моррис смотрел на мир обесцвеченным взглядом собственного отца или деда.

– Теперь то, что присылал нам Советский Союз, ценится гораздо больше. Как хороший кофе. Нового уже не достать: Эдгар говорит, что у вас всё развалилось. Сочувствую по этому поводу. Так что теперь мы сотрудничаем с Китаем.

– «Сотрудничаем», значит…

– Значит, что нам дают гуманитарную помощь и займы, – простодушно ответил Моррис. – Здесь почти то же самое. Они присылают деньги и товары, которые на эти деньги можно было бы купить.

Сав бы от души посмеялся и сказал, что термин «африканское сотрудничество», или «сотрудничество по-африкански» пора ввести в оборот и сделать нарицательным. Только сначала как-то его сократить. Савелий не любил длинные слова, с их появлением, казалось ему, часы ритма его жизни начинали тикать медленнее.

Заканчивали разговор, уже следуя прочь от лавки с китайскими товарами. Парень за прилавком, кажется, даже не заметил, что они ушли.

Влад снова вовсю глядел по сторонам.

Чего здесь только не было! Имелся копировальный центр с огромным старомодным ксероксом за стеклом, который, точно божество, пожирал поднесённую в жертву бумагу. Была «сомалийская лавка», в которой продавались совершенно бесполезные на первый взгляд, или очень специфические вещицы, очевидно, не нашедшие себе владельца среди пиратов. Рядом с одеждой вполне могли торговать деликатесами – там стоял удушающий специфический запах, а в пластиковых чанах копошились насекомые, видимо, самые что ни на есть съедобные. Влад задумался: его подобное зрелище от природы не особенно впечатляло, местных жителей, по видимому, тоже, но он точно знал, что один их вид, не говоря уж о запахе, мог свести добрую половину его соотечественников с ума. Такого рода воздействие хорошо бы использовать в дизайне костюмов. Захватить что ли с собой перед отъездом несколько сушёных образцов?..

Торговцами в подавляющем большинстве были мужчины: Влад предположил, что женщины сидят с детьми, на что Винни, по случаю оказавшийся рядом, покачал головой:

– Это очень странная страна. Невозможная. Дети здесь сами по себе. Может, это и не так плохо…

– То есть? Где же женщины?

– Женщины тут работать дорожный рабочий и строитель. Уборщиками улиц, а ещё полицейскими. Помнить тётушку Абанду? Она самолично пашет и обрабатывает своё поле, а её муж работает на ткацкой фабрике. Всё наоборот. Смекать?

– Какие-то амазонки, – пробормотал Влад, со страхом глядя по сторонам. Он ожидал вот прямо сейчас увидеть женщину его габаритов, собственноручно собирающую одну из этих хлипких построек из обломков кирпичей и листов рубероида, и действительно увидел. Взгромоздившись на табуретку, одна такая мадам ударами кувалды забивала в землю сваю. Голая по пояс, живот лоснился от пота, мышцы под кожей катались так, что казалось, сейчас найдут слабину и выскочат наружу. Со спины женщину можно было бы принять за мужчину, если б не размер бёдер; Влад же, к сожалению, увидел её в профиль, и поэтому застыл, как громом поражённый, разглядывая грудь, похожую на немного сдутые воздушные шары, квадратное лицо, заплетённые в длинную косу волосы и бородавки под подбородком, сами по себе какие-то мужественные. Винни определённо не хотел выпускать подопечного из виду, поэтому ухватил его за локоть и потащил за собой.

– Амазонки, как есть амазонки, – горячо кивал он. – Неправильная страна. Сломанная.

Сломанная… хорошее слово. Влад тут же проникся к нему горячим сочувствием, и решил рассмотреть со всех сторон. Кто мог сломать этот мир, этот континент? Войны? Наверняка между местными царьками, вождями, или кто здесь вместо них, разворачивались кровавые баталии, хотя и не в тех масштабах, как между царьками европейскими. Болезни? О да, кажется, именно отсюда пошёл СПИД, а болезни, которые во всём цивилизованном мире пали в бою с антибиотиками и прививками, здесь свирепствуют до сих пор. Но всё же… эти люди не выглядят безнадёжно больными. Женщины таких габаритов, бессчетное множество детей, добрую половину которых никак не зовут, мужчины с насмешливым лукавым взглядом… Скорее уж Европа со всеми своими мигренями выглядит чахлой родственницей этого континента: невозможно подумать, чтобы у кого-то был столь беспечный и громкий смех, как у африканца. Нет, они не сломанные. Владу захотелось засучить рукав комбинезона и посмотреть на татуировку: впору начинать ей гордиться.

Наконец, по какому-то хитрому маршруту они вышли к пустому пространству между ларьками. Если представить рынок отдельной системой – ульем, или перенаселённой деревушкой; на худой конец, коробкой, полной ёлочных игрушек, которые внезапно обрели разум, то это должно быть лобное место. Место для сборов. Вытоптанная почти равномерно рыжая глинистая почва, посередине застеленная тремя большими коврами, ограничивали поляну сваленные одна на другую автомобильные покрышки, да россыпь выцветших до одного тона консервных банок. Здесь собралось много нищих: бедняки – учитывая, что весь континент, за исключением каких-нибудь живущих во дворцах амиров, гол, как линяющая кукушка – составляли значительную часть населения страны, и поди разбери, у кого на самом деле нет за душой ни гроша, а у кого просто выдался несчастливый или неурожайный год. Они, как осадки при нуле градусов, постоянно переходили из одного состояния в другое.

Волонтёры выделялись на общем фоне, поэтому, едва они вышли на поляну, к Моррису рысью подскочил чёрный паренёк, начал что-то живо объяснять, жестикулируя и размахивая руками. На шее его прыгали многочисленные украшения: всякий мусор, нанизанный на нитки.

Моррис счёл нужным прояснить для Влада:

– Они говорят, им нужен наш… мм… – возникла заминка. – Мы, вроде как, посредники. Наблюдатели.

– Наш арбитраж, – пришёл на помощь Винни. – Моррис, надеюсь, ты сделать всё правильно, и…

Его не слушали, и Винни обижено засопел. Влад отчаянно пытался понять, что происходит. Здесь старик, судя по абсолютно белым глазам, слепой. Одет в растянутую зелёную майку с чужого плеча – через отверстие для шеи виднелись его тонкие ключицы – в закатанные до колена штаны, и был бос. Он стоял, вытянувшись по струнке, и пальцы нервно перебирали тесёмки на штанах. Да другой стороне поляны другой человек привлёк внимание Влада. Это паренёк с кутьёй вместо одной руки, с головой удивительно правильной овальной формы, похожей на дыню, и шеей, такой, будто каждую минуту своего бодрствования владелец пытался растянуть её сильнее, чтобы глядеть на мир с чуточку, быть может самую малость, но большей высоты, чем вчера. Он сидел в окружении сверстников и прижимал локтем здоровой руки к боку какой-то музыкальный инструмент. Влад почувствовал на себе затравленный взгляд – такой вещественный, что его нельзя не почувствовать. Потом взгляд перекочевал на кого-то из волонтёров.

– Этот – Моррис ткнул в яйцеголового паренька – украл кору у старика.

– Музыкальный инструмент?

– Точно. Среди безвылазных бедняков, несчастных, которые не способны сделать свою жизнь хоть чуть-чуть лучше, такое бывает.

На лице Морриса не двигался ни один мускул. Улыбка пряталась где-то за облаками на небе его лица.

– Если ты уличён в воровстве, ты расплачиваешься. У нас здесь нет судов.

– Вообще-то есть, – встрял Винни.

Он стоял чуть в стороне, скрестив на груди руки. Видно было, что ему не нравится то, что должно произойти. Влад вспомнил, как Эдгар сказал: «Винни разделяет не все наши взгляды. Он любит Африку, иначе давно бы отсюда уехал. Он пребывает уже третий волонтёрский срок. Он мечтает, насколько я понял, о курсе, близком к тому, какой держат ориентирующиеся на Европу и на запад страны». «Не совсем понимаю», – ответил Влад, и Эдгар сказал: «Ну, ты же видел, как он возмущается по поводу любой нашей инициативы. Спроси как-нибудь сам». Что до Влада, он считал, что Винни возмущает как раз отсутствие инициатив. После Эдгар сказал: «Ты, наверное, хочешь узнать, почему мы держим его в штате? Он отличный механик и его знания бесценны. А знания и возможность ими делиться всё ещё имеют для нас первостепенное значение. Винни же, очевидно, хочет занимать более активную позицию».

Моррис без выражения посмотрел на напарника.

– Конечно, есть. У нас цивилизованная страна. Но туда обращаются только иностранцы и люди, которые делают здесь бизнес. То есть другие иностранцы. Иностранцы судятся с иностранцами. Суд для простых людей же проходит прямо здесь.

– Что значит «расплачиваешься»? – встрял Влад. – Значит, платишь за то, что украл?

– Да. Платишь тем, чем можешь заплатить. Если у тебя ничего нет, то кровью. Будет драка.

– Зачем он обокрал музыканта? – спросил Влад. – Он умеет играть?

– С одной рукой – вряд ли, – покачал головой Винни. На коре играют, как на лютне… скорее, хотел сбыть на другом конце этого же рынка. Такие зрелища здесь каждый день, а бывает, и одно за другим подряд.

Вокруг курили; у Влада закружилась голова. Курили здесь, в Уганде, вообще все, посмотреть в пространство и не увидеть человека с сигаретой было сродни тому, чтобы увидеть спускающегося с небес ангела.

Винни, очевидно, не терпелось сделать заявление насчёт варварских обычаев, но он молчал. Он понимал, что ничего прямо сейчас сделать не сможет, да и кто здесь стал бы его слушать? Разве что, Влад.

А Влад наблюдал во все глаза. Моррис выступил вперёд и начал командовать. Люди сгрудились по краю поляны, образовав подобие круга; приутихли. Старик не сдвинулся с места, он что-то резко, отрывисто вещал в пространство перед собой. Ковры перевернули, на обратной их стороне обнаружились засохшие пятна крови.

– Он же не может драться, – сказал Влад Винни, имея ввиду однорукого паренька. Потом поправился: – Они оба не могут драться!

Винни не ответил, он тряхнул головой: мол, смотри.

Под раскрашенным небом творилось что-то, похожее на древнее колдовство, которое неизменно ассоциировалось у обывателя с непролазными джунглями и костром, через дым которого и пляску теней взывается к духам предков. Люди в «зрительном зале» разворачивали свои бейсболки козырьком вперёд, так, чтобы тень падала на лицо, и мгновенно становились участниками действа. Иные доставали откуда-то бумажные или тканевые маски с прорезями для глаз. Влад заприметил на ком-то перевёрнутую маску человека-паука: героя победно шествующий по всему миру героя комиксов и фильмов. Смотрелась она жутко. Резкий запах пота и испражнений, звуки, похожие на звериные, горький дым дешёвых сигарет – всё смешивалось в гремучий коктейль, яд, что клокочет в железах гадюки, готовится соприкоснуться с кислородом и потечь по клыкам. Влад подумал: природа, видимо, прознала, что он до сих пор не видел джунглей, и пришла с джунглями сюда, в город. Обычаи никуда не уходят, они прячутся на дне жестяных кружек, за грязными воротниками негритянских рубашек да в гнёздах клопов под потолком, да и кровь в жилах одна и та же.

На арене происходил какой-то диалог, толпа немного оживилась. Моррис вернулся, чтобы комментировать для Влада. Остальные волонтёры, похоже, прекрасно понимали, что происходит, они заняли зрительские места, усевшись на свои шлема, разве что те две девушки, что поехали сегодня с ними, исчезли. Моррис выглядел возбуждённым:

– За парня вступился один из его товарищей. Он будет драться. Теперь смотри… смотри, сколько желающих драться за старого музыканта! Правда на его стороне…

Моррис замолчал и только смотрел во все глаза. Старик что-то громко вещал, и толпа поддержала его восторженным рёвом и громкими хлопками – по животу, по коленям и бёдрам. Звуки получались влажные и звонкие – как будто кто-то швыряет в воду огромные камни.