Текст книги "Победителю достанется все"

Автор книги: Дитер Веллерсхоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Он выключил. Так ли он действует? Ведь в начале поездки он мучился вопросом, как снизить расходы, и среди прочего подумывал, не урезать ли непомерно разбухший ассортимент. Но уже на второй день его мысль начала работать в противоположном направлении: увеличить оборот, расширить ассортимент! Еще поднажать! Приманить покупателя новинками! Предприятию, конечно, потребуется финансовый допинг, но об этом он знал и раньше. Для того и назначил назавтра встречу с Оттером в отеле «Вальдмюллер». Предложит ему вексель под фабрику, и Оттер согласится, как пить дать согласится.

На правильном ли он пути? Может, заразился чрезмерным оптимизмом подчиненных? Не слишком ли доверился благополучным отчетам руководителей филиалов, не пошел ли на поводу у собственных желаний? Может, стоит еще раз все тщательно взвесить?

Дождь усилился, настырный и злой, он лил и лил из черной бахромы низких, насупленных туч. Здесь, в Зальцбурге, так и говорят: «проливень». Этот, похоже, из самых худших. Все стекла запотели, он включил подогрев. Щетки дворников широкими взмахами разрывали водную пелену на ветровом стекле и, казалось, тут же задергивали ее снова. Видимость становилась все хуже, словно он угодил в серый суп, в котором плавают размытые красные звездочки габаритных огней и бледные, разваренные макаронины прожекторов встречных машин. Справа и слева от шоссе холмистая местность ползла мимо островками хуторов, перелесков, кустарников. Вот промелькнула деревенька, сиротливые домики сгрудились вокруг церквушки, луковица купола на взгорке. Особый, свой мир, безлюдный и смутный, как сновидение, был – и нет.

Он обогнал два медленно тащившихся грузовика и перестроился в правый ряд. Как уверенно вписалась машина в поворот даже на мокром покрытии, как мягко съедает неровности дороги, как приемисто набирает ход! Это, конечно, большая удача, что он сумел получить тестовую модель. Во-первых, не пришлось ждать доставки, а с «мерседесами» это обычно долгая история, во-вторых, не нужно мучиться с обкаткой. Главное, чтоб удача была – и большая и по мелочам.

Дождь не унимался, и он решил, что в Розенхайм не поедет. Точка, конечно, важная, но туда и из Мюнхена при случае можно наведаться. Светящиеся зеленые цифры кварцевых часов на панели приборов перескочили с 13.03 на 13.04, и он вдруг понял, что проголодался. В багажничке, где он обычно держал про запас печенье или плитку шоколада, ничего, кроме сигарет, не нашлось. Он закурил. Мимо проползло озеро Кимзе, серая, мглистая гладь, терявшаяся вдали, потом, грозя затопить дорогу и лишь в последнюю секунду поднырнув под нее, промелькнул бурный горный поток, обрушивающийся с Альп. В голове монотонно застучал детский стишок: «Иллер, Лех, Изар, Инн – все к Дунаю как один». И ему сразу вспомнилось далекое детство, еще до войны, солнечное воскресное утро. Отец и мать еще живы. Он идет между ними. Они держат его за руки и время от времени приподнимают над землей. Откуда-то доносится музыка – шарманка? И он слышит свой тоненький, счастливый детский голосок, распевающий: «Иллер, Лех, Изар, Инн...» Отец похвалил его за то, что он так хорошо выучил стишок, хотя еще не ходит в школу. А он снова и снова напевает песенку, даже не подозревая, что речь в ней идет о реках. В их названиях ему чудятся какие-то таинственные существа, быть может, братья и сестры, которые делают что-то одно, что-то очень правильное. И оттого, что он знает эти слова наизусть, может повторять их снова и снова, он испытывает необъяснимую и счастливую уверенность, отголоски которой вдруг ощутил в себе и сейчас.

Неужто это и вправду было с ним? Он ведь почти не помнит своего детства. То время давно стерлось из памяти, вытравилось, словно пустые бредни. И с тех пор ему кажется, будто у него вовсе не было прошлого.

Он смотрел на дорогу, которая снова плавно шла в гору. Дождь лил уже стеной. Вода сплошным потоком покрыла серый бетон шоссе, мощные протекторы грузовиков рассекали ее фонтанами брызг. Казалось, будто едет целая колонна поливальных машин. Когда он обгонял их, вода с силой хлестала по боковому и лобовому стеклу, закладывая уши дробным, шипящим гулом. С пронзительным писком в эфир вышла радиостанция службы движения. В районе Хофольдингского леса в результате тяжелой аварии образовалась пробка километров в шесть длиной. Водителям, следующим в этом направлении из Мюнхена, советовали воспользоваться для объезда автострадой Б-13 через Зауэрлах до Хольцкирхена. Слава богу, это в другую сторону. Может, еще удастся проскочить. На шоссе по крайней мере стало посвободнее, многие грузовики теперь стояли на площадках отдыха. Водители пережидали непогоду, которая, судя по всему, разрасталась до масштабов бедствия. Он по-прежнему шел в крайнем левом ряду и, почти не снижая скорости, обгонял одну машину за другой. Разгул стихий его будоражит, есть в них что-то величественное. Стихии бросают вызов, но и сулят нечто неведомое. В награду тому, кто выстоит, проявит смекалку, волю, умение, стойкость.

Он почувствовал, как азартно, словно перед прыжком, напряглось и подобралось все тело. Включил противотуманные фары, чтобы пробить дымящуюся, мглистую серую кашу за окном. Мечущиеся дворники отчаянно пытались побороть тяжелую, упругую завесу дождя, барабанившего по стеклу. Он старался не упустить из виду пунктирную линию разметки, смутными прочерками мелькавшую где-то возле правого колеса. Редкие, еле ползущие машины в облаках брызг и водяной пыли, казалось, медленно наплывают на него, когда он их обгонял. Иногда он видел только черную полоску гудрона между плитами бетонки, словно тоненькую путеводную нить, протянутую в струистом месиве дождя, потом, слева, неожиданно близко, хотя и размыто, сплошную белую линию осевой – как слабый сигнал тревоги, поднявшийся из неведомых темных глубин. Плавным поворотом руля он выравнивал машину ближе к середине полосы. В снопах фар дождь отсвечивал белизной, будто обнажал бессмысленную ярость своего нескончаемого, неостановимого падения, и это убаюкивало, нагоняло сон. Но нет, он не заснет. Порывы ветра швыряли на него все новые шквалы воды, теперь уже не всегда можно было разобрать, идет ли дорога в гору или катится под уклон, он распознавал это лишь по поведению машины, которая то плотнее прижималась к земле, то будто зависала в воздухе. Он и машина как бы слились в едином порыве, они понимали друг друга с полуслова, они были заодно и знали, что справятся. Он ласково погладил массивное колесо руля, такое надежное и теплое в его руках, краем глаза проводив очередную машину, оставленную позади и мгновенно утонувшую в шлейфе брызг. Служба движения сообщала о новых и новых авариях во всех концах страны, как будто страна еще существует, как будто она не растворилась в сплошных клубах белесого тумана, не захлебнулась в потоках воды, низвергающейся из небесных хлябей, как будто не остался от нее один мираж, смутно обозначенный полосками дорог да географическими названиями на указателях. Под мостом, тесно прижавшись друг к другу возле своих мотоциклов, укрылись от дождя двое мотоциклистов, двое окруженцев в тисках неукротимых водных толщ. Сумрачный и мглистый, навстречу надвигался Хофольдингский лес, черная, необозримая масса, вплотную подступившая к дороге с обеих сторон, сплошное море темно-зеленой хвои, прорезанное линейками просек, плотно закупоренных сейчас валиками тумана. И тут, далеко впереди, во всполохе молний он увидел аварию. Огромный рефрижератор лежал на боку поперек дороги, перегородив движение, видимо в обе стороны. Рядом тревожно вспыхивали желтые огни техпомощи, синие мигалки полиции и «скорой», виднелись обломки машин, смутные очертания людей, столпившихся за кустарником разделительного заграждения, а дальше – мерцающий подфарниками хвост автомобилей. По его стороне движение открыто, впереди почти никого, зато на встречной полосе, переливаясь в завесе дождя нескончаемой вереницей огней, волнами изгибаясь на подъемах и спусках, тянулась и тянулась пробка вставших и подъезжающих машин.

Он ехал правильно, его путь был свободен. Его не остановят. «Иллер, Лех, Изар, Инн – все к Дунаю как один», – напевал он. А чем же иным, как не видением бескрайней, неведомой жизни представлялось ему в детстве слово «Дунай», и разве не к этой жизни стремился он всеми усилиями и помыслами, сквозь невзгоды и разочарования. Жизнь. Она отпущена каждому, пусть и разным сроком. Но он имеет в виду совсем не это. Он имеет в виду нечто совсем иное, необъятное, некий бесконечный мир, в который ты врываешься яркой, ослепительной вспышкой. Не по этой ли вспышке тосковала его мать, не ее ли искала в дешевых романах, которые читала запоем, когда заболела, не к этой ли вспышке стремился отец, уходя на войну, где пропал без вести? Быть может, оба они передали ему частицу своей тоски и своих грез? Почему же в других людях нет ни искры этого огня? Почему большинство только коптят небо тусклыми свечками своих жизней да еще зорко следят, чтобы свеча соседа не горела ярче, почему вокруг одни ханжи, обыватели, завистники, которых надо опасаться, пока не пробьешься наверх, откуда на них можно просто плюнуть? Ибо когда ты наверху – они сразу становятся как шелковые. Перед успехом они мгновенно пасуют. Но ничего, он уже почти у цели. Осталось чуть-чуть. Его мечта уже приняла зримые очертания. У нее даже есть имя. Это огромный, ослепительный город Мюнхен, где он уже месяц возглавляет собственную процветающую фирму. Он все еще не мог в это поверить и иногда, когда знал, что за ним не наблюдают, от восторга пристукивал себя по лбу. Или крепко-накрепко сжимал кулак, словно боясь упустить свое счастье. Неужто это все правда?! Он и надеяться не смел, что все преграды устранятся с его пути так легко и просто. Мечта, за которой он столько гонялся, теперь сама накрыла его своей капризной волной.

Через четверть часа он будет в городе. Небо впереди заметно посветлело. Видимо, он проскочил фронт циклона – дождь начал утихать. Внутреннее напряжение отпустило, он понял это потому, что непроизвольно сбросил скорость. Ведь он мчался, как на ралли. Теперь он еще успеет часа два поработать в кабинете. Пленки тем временем застенографируют, так что к завтрашнему совещанию все будет готово. А сегодня он проведет вечер с Катрин, они вчера договорились, когда он позвонил ей вечером из гостиницы. Пойдут поужинать в «Рим» или к Бётнеру на Театинерштрассе, там приятно посидеть, и обслуживают превосходно. Дорис опять укатила со своим антикваром. Мотаются где-то во Франции, ищут редкий товар. Так что, если будет охота, можно у Катрин заночевать. И кстати, отнюдь не на птичьих правах, с тех пор как он выплатил ей трехмесячную квартирную плату и еще кое-что для нее сделал. Это у них само собой получилось, просто в один прекрасный день она без околичностей ему объяснила, что уже давно живет подачками Дорис от щедрот антиквара.

– Я могу, конечно, опять обратиться в агентство переводчиц, – сказала она. – Но ведь ты сам знаешь, что это такое: та же проституция, только поприличней.

На следующий день он послал ей чек, три квартирных платы, да еще округлил сумму сотни на три. Наутро она позвонила ему на службу.

– Привет. Тут что-то по почте пришло. Это мне?

– Конечно, – ответил он.

– Ужасно мило с твоей стороны. Я тебя целую.

Поцелуи он взыскал в тот же вечер, но о деньгах она больше не заговаривала.

Так брать или не брать завтра с собой Катрин в отель «Вальдмюллер», несмотря на то что Оттер был у них в гостях и знаком с Элизабет? Это был тоскливый, ужасный вечер. Ужин Элизабет приготовила без души, держалась натянуто и подчеркнуто скучно. Оттер ей явно не понравился. Но по сути все ее недовольство относилось к нему, потому что он привел этого человека к ним в дом, затевал с ним какие-то дела, зачем-то хотел показать ему фабрику, и виллу, и парк. Она стала болезненно чувствительной и, видимо, недоверчивой, хотя виду не подавала, предоставив ему полную свободу решений. Но был в ее поведении какой-то скрытый и яростный протест, ненависть к себе и острая неприязнь к нему. После кофе она почти демонстративно удалилась, показывая, что ничего не желает знать о делах, которые они с Оттером намерены обсудить. И Оттер не мог этого не почувствовать.

Да, он непременно появится завтра в «Вальдмюллере» вместе с Катрин, хотя бы ради того, чтобы ошеломить Оттера. Тот сразу изменит свое мнение о нем, и уж конечно в лучшую сторону. Если так посмотреть, Катрин ему очень даже пригодится. Да нет, это он просто себе внушает, чтобы оправдать деньги, которые на нее тратит. В этом году придется выписать ей еще один чек, а к рождеству сделать дорогой подарок. Но что для него эти несколько тысяч – сущая ерунда в сравнении хотя бы с теми семьюдесятью, которые он дал Урбану в качестве отступного, чтобы тот освободил пост управляющего? Ох уж этот Урбан, его осклабленная улыбка не идет у него из головы, то и дело напоминая, что есть во всей этой истории какая-то загадка, которую ему непременно надо разгадать. Чего ради Урбан помог ему прибрать фирму к рукам? Неужто не понимал, что сам себя гробит? Или считал, что дело его все равно пропащее, раз Хохстраат выпотрошил фирму до гроша? А может, он ненавидит Хохстраата? Да нет, глупое предположение, ведь оно никак не объясняет последующих поступков Урбана. Слишком он был обязан Урбану, чтобы тут же от него избавиться, – но Урбан сам подал эту мысль, попросив отступного. Он-то скорее рассчитывал на долгосрочную выплату, однако Урбан уже через несколько дней после их первого, осторожного, прощупывающего разговора напрямик заявил, что ему на выгодных условиях предложили поучаствовать в одном горячем дельце, а потому он предпочел бы скорое и полюбовное финансовое соглашение. Однако запросы у него оказались куда выше среднего. Он потребовал сто тысяч, при этом более чем прозрачно намекнув, что речь, конечно же, идет не о юридически обоснованной компенсации, а просто о его доле добычи. Потом тридцать тысяч все же уступил. И тут же исчез, как зловонное облако. Никто в фирме о нем не жалел, ни одна душа. Убрался – и слава богу, подумал он и в тот же день созвал к себе в кабинет всех заведующих и взял бразды правления в свои руки.

Фирма являла собой большой и вполне современный лайнер, но – увы! – с множеством пробоин, которые надо было срочно латать. Он купил ее за 870 тысяч, кроме того, на сегодняшний день обеспечил товарами со своих фабрик ровным счетом на 435 тысяч. Плюс 70 тысяч Урбану. Все это и еще кое-какие расходы обеспечивалось наследством Элизабет. Но большую их часть пришлось финансировать банковскими кредитами. А денег по-прежнему не хватало! Нужно было платить жалованье служащим, рассчитываться с поставщиками, сделать кое-какие небольшие инвестиции, а обращаться в банки он больше не хочет, дабы не возбуждать подозрений, что он испытывает финансовые трудности, что он на мели. Новые партнеры наверняка уже наводят о нем справки, и он должен производить солидное, выгодное впечатление.

Ну а что, собственно, не так? Верно, долгов набежало на два с половиной миллиона. Но из этой суммы можно смело вычесть стоимость товаров в его магазинах, а она, согласно проведенному учету, составляет миллион семьсот тысяч. Выравнивается баланс стоимостью оборудования и автопарка. Может, и есть небольшой зазор, но все будет зависеть от того, насколько быстро пойдет реализация товара. Все ли они правильно закупили? Верно ли оценена недвижимость? Лотар не нашел к чему придраться. Но он ведь изрядно на него давил, подталкивал к желаемому для себя результату. У самого-то у него опыта маловато, он понимает – наверное, потому и хочет на всякий случай застраховаться. Ему нужны краткосрочные кредиты, причем без огласки, и Оттер для этого дела самый подходящий человек, такому вполне можно втихую продать пару векселей. У него обширные связи, он слывет специалистом по быстрым побочным сделкам. Человек-находка, знаток потаенных финансовых троп, ловкий маклер, незаменимый советчик и подсказчик, к которому отовсюду стекаются секретные сведения, охотник за удачей, вечно в разъездах, вечно в бегах. Уж он-то знает, где запахло жареным, а где дело идет на лад. У Оттера, если с оглядкой, многому можно научиться. И конечно, Оттер может помочь ему поскорее продвинуться в делах. Ведь уже в будущем году он намерен ликвидировать долги мюнхенской фирмы перед своими фабриками, чтобы обе фирмы могли сотрудничать в нормальном режиме. Потом надо выплатить долг за покупку фирмы и за отступные для Урбана. Понемногу, шаг за шагом, он утвердится в Мюнхене, выкупит свое дело, станет самостоятельным. Но шаги непременно должны быть большие и решительные, чтобы в несколько прыжков – прямо к цели. А потом, что потом? Потом будет свобода!

Фрау Эггелинг, секретарша, увидев его, не могла скрыть изумления. Она не ждала его так рано. В такую-то грозу! Как он рискнул ехать?

– Все не так страшно, – улыбнулся он.

– А по-моему, это было настоящее светопреставление. Из окна ничего не было видно, такой был ливень. Я очень за вас беспокоилась.

– Я люблю ездить в грозу, – Он вынул из кармана пленки и передал ей. – Это надо перепечатать. Желательно еще сегодня. Пусть фрау Грютнер и фрау Цайзер вам помогут.

– Я сейчас же им передам. – На ее лице застыла выжидательная улыбка, и она, судя по всему, хотела, чтобы он это заметил. – А в кабинете вас ждет сюрприз.

– О-о, вот это да! – произнес он, остановившись на пороге.

Посреди комнаты, огромный, гораздо больше, чем он ожидал, стоял новый письменный стол, а к нему три рыжеватых кожаных кресла, одно для него, два для посетителей. На столе в круглой стеклянной вазе пылали алые розы.

– Как же это вам удалось так быстро? – спросил он.

– Профессиональная тайна.

Он подошел к столу, зная, что она стоит в дверях и с улыбкой за ним наблюдает. Кончиками пальцев прикоснулся к крышке, чтобы ощутить холодную гладкость полированного дерева. Палисандр «Рио», самое дорогое, что было, с удивительно броским рисунком – словно языки пламени разметались по древесной глади.

– Фантастика, правда? – спросила она.

Он кивнул, ведь не мог же он признаться, что ему страшно. Обогнув стол, подошел к креслу и услышал, как она говорит:

– Я уже все разложила.

Что ж, тогда он сядет.

Новое кресло мягко и надежно приняло Фогтмана в свои объятия. Его обдал приятный запах дерева и кожи. Рядом с ним стоял еще один столик, пониже и поменьше – для клавишного телефона с электронной памятью. Огромная поверхность стола была пуста, если не считать стаканчика для карандашей и вазы с цветами. Осторожно, не торопясь, но уверенно и властно он положил руки на стол.

8. Коммерсанты в отеле

Ведущий, полноватый мужчина в смокинге, жестом певца подносил к губам микрофон, представляя манекенщиц, которые появлялись в просторном зале откуда-то из-за бара, каждый раз в новых туалетах, с новой косметикой и украшениями.

– Перед вами Сюзанна в манто из норки «Сага-жасмин» с песцовой опушкой, подбито натуральным шелком. Последнее слово вечерней моды. Манто двустороннее, можно носить и мехом внутрь.

Мулатка мелкими шажками пошла на зрителей, потом, уже у самого первого ряда, приостановилась и, подчиняясь ритму музыки, медленно и плавно, точно белое облако, скользнула мимо кресел, опять повернулась, распахнула шубку – смотрите, мол, какая широкая! – и возвратилась на середину сцены, а там, стряхнув манто с плеч, вывернула его и надела снова. Одна рука придерживает воротник у шеи, другая исчезла в глубоком кармане. Она была красива и знала об этом. Надменная красавица выставляла себя на обозрение, но чужие взгляды ее не трогали. Вот она уходит, провожаемая аплодисментами, на темном лице играет застенчивая улыбка, поблескивают белые зубы.

С другой стороны показалась рыжая манекенщица в широком с шелковистым отливом черном манто. Ее встретили овацией.

– Снова норковая тема, – провозгласил ведущий. – Барбара демонстрирует вам норковое манто «Блэк-гламер» из отборных, легких как пух шкурок натурального черного цвета. Превосходная работа. Шубка сильно расклешена, не стесняет движений. Особый аксессуар – сумка через плечо, отделанная норочьими хвостами.

Рыжая подняла воротник, утопила руки в карманах. Как и мулатка, медленно, мелкими шажками пошла на зрителей. В ее походке была ленивая вкрадчивость, шелковистые меха играли мягкими переливами. Взгляд безучастно скользил над головами публики. Где она была в эту минуту? На приморском бульваре? У озера? Скругляя углы, она обошла весь периметр сцены и наконец ступила на середину. Там она расстегнула манто и немного подобрала полу, упершись левой рукой в бедро, правой же с непринужденным изяществом придерживая большой воротник.

Фогтман взглянул на часы.

– Тебе пора? – спросила Катрин.

– Да, сейчас пойду. Распорядителя я предупредил, он все запишет в счет.

Она кивнула и снова устремила взгляд на сцену. Ритм музыки убыстрился – две манекенщицы двигались под эту мелодию с неестественной, почти дерганой поспешностью, видимо изображая неуемную энергию и приподнятое настроение. Обе демонстрировали красную канадскую лисицу, только одна была в шубке, а другая – в пончо.

– Тебе нравится? – спросил Фогтман.

– Да, очень, Изумительные меха и красивые женщины.

– Я бы сказал наоборот,

– Ну конечно. А ведь у тебя есть я.

– И я умею это ценить, – сказал он, легонько целуя руку Катрин. – До встречи.

Направляясь мимо киосков и модных магазинчиков в гостиничный холл, Фогтман еще долго слышал за спиной музыку и всплески аплодисментов. Пожалуй, можно подарить Катрин к рождеству одно из этих манто. Ей пойдет лисье, если она не сочтет его чересчур вызывающим. Ну, да это он еще выяснит. Надо надеяться, у нее достанет ума понять, что он не в состоянии исполнить любую ее прихоть, во всяком случае пока.

Любопытно, что дадут переговоры с Оттером. Вчера по телефону он говорил о векселях как о деле в принципе решенном, осталось только уточнить суммы и сроки действия документов. Видимо, банк известил его, что готов немедля учесть эти векселя. Потому он и держался еще любезнее, чем обыкновенно, прямо-таки сердечно, и голос звучал с подкупающим дружелюбием, приятный голос, который неизменно внушал собеседнику мысль, будто обладатель его – этакий вальяжный здоровяк, хотя на самом деле Оттер тщедушен, сухощав и едва дотягивает до среднего роста. По всей видимости, он заинтересован в расширении деловых контактов, так как полушутя обронил: «Не мешало бы как-нибудь устроить маленькую «мозговую атаку», прикинуть, чем мы можем быть друг другу полезны».

Они условились встретиться в семнадцать ноль-ноль. Показ мод продлится еще не меньше часа. Потом Катрин собиралась взглянуть на шубы, выставленные в одном из соседних залов, и прогуляться по берегу озера. Значит, на разговор с Оттером у него есть два часа. Затем они, вероятно, поужинают. Фогтман пока не решил, ему ли пригласить Оттера или же правильней сделать наоборот. Впрочем, все решится само собой.

– Господин Оттер из Кёнигштайна уже прибыл? – спросил он у администратора.

Тот бросил взгляд на доску с ключами.

– Господин Оттер у себя. Вас соединить?

– Да, пожалуйста.

Администратор набрал номер и, дожидаясь ответа, продолжал листать список, лежащий перед ним на столе. Рядом с Фогтманом стояла весьма немолодая блондинка в грубошерстном костюме. Чуть поодаль к стойке подошел мужчина и попросил ключ. Что-то в нем показалось Фоггману знакомым. Может быть, голос? Администратор наконец протянул ему телефонную трубку. Низкий, обволакивающий голос Оттера приветливо поздоровался.

– Поднимайтесь ко мне в номер, здесь и потолкуем, – предложил Оттер.

Фогтман прибавил шагу, чтобы успеть к лифту вместе с тем, другим мужчиной, и, следуя за ним, не мог отделаться от смутного ощущения, что знает этого человека и обязательно должен вспомнить его имя. Может, это один из их поставщиков? Не узнаешь – стыда не оберешься. Но другие лифты заняты. Мужчина пропустил его вперед, поднес руку к панели с кнопками этажей.

– Вам который?

– Четвертый.

Лифт тронулся, и они, стоя лицом к лицу, разом узнали друг друга. «Незнакомец» был Хорст Райхенбах.

Когда он немногом позже вошел в номер, на лице у него, видимо, блуждала улыбка, потому что Оттер спросил:

– Что, приятное известие получили? Вы так оживлены.

– Только что столкнулся в лифте со старым университетским приятелем.

– Надо же, забавно. И давно вы с ним не виделись?

– Да без малого двадцать лет. Он даже был шафером на моей свадьбе.

– Ну и ну, прямо перст судьбы.

– Н-да, не без того. Он вывел меня на нынешнюю мою стезю.

Оттер снизу вверх посмотрел на него. И чуть заметно улыбнулся.

– Что ж, тогда смею надеяться, что и для нас это будет добрым предзнаменованием.

Жестом он предложил Фогтману кресло, оба сели. Номер был расположен в двух уровнях, этакая небольшая двухэтажная квартира в зелено-коричневых тонах. Деревянная внутренняя лесенка ведет в спальню и ванную. Из гостиной можно попасть на балкон-лоджию, откуда видна свинцово-серая полоска озера. Вообще-то и они с Катрин тоже просили такой номер, но свободных уже не было. Вероятно, постоянные клиенты вроде Оттера пользовались особыми преимуществами.

– Заказать для вас что-нибудь? – спросил Оттер. – Кофе, может ьыть, или чая?

– Кофе, пожалуйста.

По телефону Оттер заказал два кофейничка, потом с блокнотом и карандашом вернулся к столику.

– Вдруг понадобится что-нибудь записать, – пояснил он.

В его манере говорить и двигаться была какая-то успокоительная изысканность. Казалось, у этого человека полным-полно времени и опрометчивых поступков он не совершает.

– Надеюсь, у вас потом найдется время, – сказал Оттер, – я хотел бы пригласить вас и вашу даму поужинать со мной.

– Откуда вам известно что я не один? – удивился Фогтман.

– Все очень просто. Я поинтересовался, приехали ли вы, и в ответ услыхал: господа на показе мод. Вот я и заглянул туда, разыскивая вас.

– И что же? Мы ведь были там.

– Да я решил не мешать, мы так и так должны были скоро встретиться. – Он улыбнулся. – Я застенчив. Иногда.

– Трудно поверить, господин Оттер.

– Но это правда. Я, знаете ли, из тех, кому бы только заниматься собственными причудами и фантазиями. Если б дела не сводили меня все время с людьми, я бы давно стал анахоретом. Ведь гостиничная жизнь – штука сложная. Слишком подолгу остаешься наедине с собой. Впрочем, я каждый вечер звоню жене.

Оттер смотрел прямо перед собой. Глаза его потемнели, полные не то жалости к собственной персоне, не то безотчетной, подспудной меланхолии, которая лишь порою на миг прорывалась в таких вот мрачных раздумьях. Но когда он поднял голову, на губах уже вновь играла улыбка.

– В общем, если у вас нет на примете чего-нибудь получше, буду рад. Можем пригласить и вашего университетского коллегу.

– Нет-нет, благодарю, не надо. Мы с ним успеем повидаться попозже, в баре например. Или завтра утром.

Оттер едва заметно кивнул. Его это устраивало.

– Тогда перейдем к делу. Как я понимаю, вам требуются промежуточные кредиты. Инвестировать собираетесь или речь идет о долговых обязательствах?

– И то в другое, – сказал Фогтман. – Правда, скоро у меня высвободятся другие средства. Ведь недвижимость моего тестя уже продана.

– Знаю. Откровенно говоря, жаль. Отдаете парк под застройку?

– Пока только дальний участок. Деваться было некуда.

– Тут я верю вам на слово. Ну а теперь – ваши пожелания.

– Я думал так: четыре векселя по шестьдесят пять тысяч каждый.

– А обеспечение какое? Фабрики?

– Да, для двух. И еще для двух – моя мюнхенская фирма.

Оттер записал и с минуту задумчиво смотрел в блокнот, потом отложил карандаш.

– Я беру бумаги из пятнадцати процентов. Из двенадцати учитывает банк, три – мой гонорар.

– Согласен.

Называя суммы векселей, Фогтман в последнюю секунду приплюсовал еще двадцать тысяч и был теперь весьма доволен собой: Катрин получит меховое манто.

Коридорный принес кофе. Разговор сам собой зашел о гостинице: Оттер с давних пор чувствует себя здесь как дома. Он похвалил кухню, уютные номера и удобное местоположение, добавил, что летом тут и вовсе замечательно, и вдруг сказал:

– На той неделе я опять буду в Киншасе, в отеле «Мемлинг».

– Вот как? – обронил Фогтман.

У него начисто вылетело из головы, где находится Киншаса.

– Да, там работы непочатый край. В принципе Заир – богатейшая из африканских стран. На юге, в провинции Шаба, гигантские запасы меди, кобальта и других ценных металлов. Около пятидесяти процентов всех технических алмазов тоже дает Заир. И конечно, страна фантастически богата лесом, который почти не используется. Вообще говоря, после ухода бельгийцев сельское хозяйство пришло в совершеннейший упадок. Они теперь даже рис ввозят.

Оттер достал из бумажника пачку фотографий.

– Вот это – вид на Киншасу с горы Мон-Леопольд, дальше там Стэнли-Пул: Конго образует этакий громадный разлив, километров шестьдесят в ширину, со множеством островов. А это – допотопный колесный пароходик. Все собираюсь выкроить недельки две и подняться на нем вверх по реке. Первым классом, разумеется. На переднем плане – плавучие островки водяных гиацинтов. Когда-то давно их ненароком занесли сюда, а они в два счета заполонили всю реку.

– Весьма живописно, – сказал Фогтман.

На фотографии были запечатлены несколько негритянок в красочных одеяниях без рукавов и в чем-то вроде тюрбанов. Женщины сидели прямо на земле, расставив перед собой пестрые сосуды.

– Это воскресный базар в Киншасе, – пояснил Оттер. – Женщины продают местную керамику. Роспись ручная, очень яркая, как и одежда. Вот бы вам, для ваших магазинов, а?

– Пожалуй, – сказал Фогтман.

Оттер протянул ему другую фотографию:

– Я и мой переводчик Калимба.

Оттер в светлом пиджаке стоит под пальмами рядом с улыбающимся молодым африканцем.

– Калимба учился в Париже и Лондоне. Он мне очень помог. Знает нужных людей. А вот тут я с двумя важными персонами. Один – импортер, другой – крупная шишка в министерстве сельского хозяйства.

Фогтман бросил взгляд на снимок. Оттер сидел между двумя неграми в европейских костюмах, один из них был в очках.

– Это доктор Матади, – сказал Оттер, очевидно имея в виду чиновника.

– И что же у вас там за дела? – поинтересовался Фогтман.

– Так, друзей приобретаю, – ответил Оттер. – На Черном континенте друзья в цене.

– И обходятся, как я полагаю, недешево.

– Конечно. Иначе дела не пойдут. Взгляните-ка вот на этого человека.

Он положил перед Фогтманом вырезанную из газеты фотографию. На ней был изображен президент, в прошлом генерал Сесе Секо Мобуту в тужурке а-ля Мао и кепи из меха леопарда. За его спиной на стене была растянута шкура зебры.