Текст книги "Избранное"

Автор книги: Дино Буццати

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

СЕМЬ ЭТАЖЕЙ
Перевод Г. Богемского

Ранним мартовским утром, после целого дня тряски в поезде, Джузеппе Корте прибыл в город, где находилась знаменитая клиника. Температура у него была слегка повышена, но, несмотря на это, он проделал весь путь от вокзала пешком, с чемоданчиком в руке.

Хотя болезнь протекала в легкой форме, Джузеппе посоветовали обратиться именно в эту широко известную клинику, специализирующуюся только на данном заболевании. Это внушало уверенность, что там самые компетентные врачи и самое лучшее оборудование.

Здание Джузеппе Корте узнал издали: он уже видел его на фотографии в рекламном проспекте – и остался вполне доволен. Это был белый семиэтажный дом с нишами по фасаду, что придавало ему некоторое сходство с гостиницей. Со всех сторон клинику окружали высокие деревья.

После общего медицинского осмотра, в преддверии более тщательного обследования, Джузеппе Корте поместили в палату на седьмом – самом верхнем – этаже. Комната была отличная: кругом чистота, светлая мебель, белье и занавески белоснежные, деревянные кресла обиты яркой, пестрой тканью. Из широкого окна открывался вид на один из самых красивых уголков города. Все здесь дышало спокойствием, гостеприимством и вселяло надежду.

Джузеппе Корте сразу же улегся в постель и, включив лампочку над изголовьем, начал читать книгу, которую захватил с собой. Немного погодя в палату вошла сестра и спросила, не нужно ли чего-нибудь.

Джузеппе Корте ничего не было нужно, но он охотно пустился в разговоры с девушкой, стал расспрашивать ее о клинике. Так он узнал об одной странной особенности. Больных здесь распределяли по этажам в зависимости от тяжести заболевания. Седьмой был для самых легких. У больных с шестого уже появлялись симптомы, внушающие некоторое опасение. Пятый предназначался для тех, у кого наблюдались серьезные осложнения, и так далее – от этажа к этажу. На втором лежали совсем тяжелобольные. На первом – смертники.

Эта своеобразная система не только значительно облегчала обслуживание, но и позволяла создать на каждом этаже, так сказать, однородную обстановку, исключала нежелательные эмоции у легких больных при виде чужих страданий и агонии. С другой стороны, такой порядок давал возможность правильно распределить лечение и уход.

В результате создалась своего рода семиступенчатая иерархия. Каждый этаж представлял собой обособленный мирок с только ему присущими правилами и традициями. И так как каждое отделение возглавлял свой врач, это порождало хотя и незначительные, но вполне определенные различия в методах лечения; вместе с тем генеральный директор направлял всю работу лечебного учреждения в единое русло.

Когда сестра ушла, Джузеппе Корте поднялся и, чувствуя, что температура спала, сделал несколько шагов по комнате, выглянул в окно – не столько чтобы полюбоваться панорамой незнакомого города, сколько в надежде сквозь стекла разглядеть больных в палатах нижних этажей. Ниши по фасаду давали такую возможность. Джузеппе Корте сосредоточил внимание на окнах первого этажа, но они были далеко внизу, просматривались только сбоку, и взгляду его не открылось ничего интересного. Большинство из них было плотно закрыто серыми шторами.

Вдруг Корте заметил, что из окна соседней палаты высунулся какой-то человек. Они долго и дружелюбно переглядывались, но ни тот ни другой не решался заговорить. Наконец Джузеппе Корте собрался с духом и спросил:

– Вы тоже здесь недавно?

– Увы, нет, – ответил тот, – я здесь уже два месяца… – Он помолчал, не зная, как продолжить разговор, потом добавил: – Вот высматриваю своего брата.

– Вашего брата?

– Да, – сказал незнакомец. – Мы, как это ни странно, поступили в один день, но его состояние все время ухудшалось, и, подумайте только, он сейчас уже на четвертом.

– Что значит – на четвертом?

– На четвертом этаже, – произнес тот с выражением такого сострадания и ужаса в лице, что Джузеппе Корте прямо похолодел.

– Неужто на четвертом этаже такие тяжелые больные? – осторожно спросил он.

– И не говорите! – Собеседник медленно покачал головой. – Конечно, не совсем безнадежные, но все равно радости мало.

– Но если на четвертом этаже столь тяжелые больные, кого же тогда кладут на первый? – спросил Корте с той шутливой непринужденностью, с какой мы говорим о печальных вещах, нас лично не касающихся.

– Ох, на первом только умирающие. Врачам там уже нечего делать. Там работа для одного священника. И разумеется…

– Но ведь на первом этаже очень мало больных, – перебил Джузеппе Корте: ему не терпелось получить подтверждение, – почти все палаты закрыты.

– Сейчас действительно мало, но утром было порядочно, – ответил с едва заметной улыбкой незнакомец. – Вон шторы опущены в палатах только что умерших. Посмотрите – на других окна не зашторены… Вы меня извините, – добавил он, медленно отходя от окна, – кажется, становится прохладно. Я лягу в постель. Желаю всего наилучшего…

Человек скрылся из виду, окно резко захлопнулось, потом в соседней палате зажегся свет. А Джузеппе Корте все еще неподвижно стоял у окна, пристально глядя на опущенные шторы первого этажа. Смотрел не отрываясь, с болезненным любопытством, стараясь мысленно проникнуть в тайны этого страшного первого этажа, куда больных ссылают умирать, и, подумав о том, как он далек от этого, ощутил прилив бодрости. Между тем на город спустились вечерние тени. Одно за другим загорались сотни окон огромной клиники – издали ее можно было принять за празднично освещенный дворец. Только на первом этаже – там, в самом низу, – несколько десятков окон оставались слепыми и темными.

Результаты обследования обнадежили Джузеппе Корте. Обычно склонный предполагать худшее, он в глубине души уже приготовился к суровому приговору и ничуть не удивился бы, если бы врач объявил о переводе его на нижний этаж. В самом деле, несмотря на то что общее состояние по-прежнему было удовлетворительным, температура все держалась. Однако доктор со всей сердечностью его разуверил:

– Начальные симптомы имеются, но в очень легкой форме. Надеюсь, в течение двух-трех недель все пройдет.

– Значит, меня не переведут с седьмого этажа? – встревоженно спросил Джузеппе Корте.

– Ну, разумеется, нет! – ответил врач, дружески похлопав его по плечу. – А вы куда собирались? Уж не на четвертый ли? – Он засмеялся над нелепостью такого предположения.

– Тем лучше, тем лучше, – поспешно откликнулся Корте. – А то, знаете, стоит заболеть, всегда представляешь себе самое страшное…

Джузеппе Корте действительно остался в той палате, куда его поместили сначала. В те редкие дни, когда ему разрешали вставать, он успел познакомиться с некоторыми больными из других палат. Он тщательно выполнял указания врача, прилагал все старания, чтобы побыстрее поправиться, но, несмотря на это, особого улучшения не ощущал.

Прошло дней десять, когда к Джузеппе в палату явился старший фельдшер по этажу. Он пришел попросить его о чисто дружеском одолжении: завтра в больницу должна лечь одна дама с двумя детьми, так вот, две палаты для них свободны, как раз тут, по соседству, но не хватает третьей, не согласился бы синьор Корте перебраться в другую, не менее удобную палату?

Джузеппе Корте, разумеется, возражать не стал: одна палата или другая – велика разница, а там, может, еще сиделка будет покрасивее.

– Я вам так благодарен! – Старший фельдшер даже слегка поклонился. – Впрочем, с таким благородным человеком, как вы, иначе и быть не может. Если вы ничего не имеете против, через часок приступим к переезду. Только, знаете, надо будет спуститься этажом ниже, – добавил он небрежно, словно речь шла о чем-то совершенно не имеющем значения. – На этом этаже, к сожалению, свободных палат больше нет. Но это только на время, уверяю вас, – поспешил он уточнить, видя, что Корте, резко поднявшись, сел на постели и протестующе взмахнул руками, – только на время. Я думаю, через два-три дня освободится какая-нибудь комната и вы сможете возвратиться на седьмой этаж.

– Должен признаться, – сказал Джузеппе Корте, улыбаясь, чтобы показать, что он не ребенок, – такого рода переселение мне совсем не по душе.

– Но ведь вас переселяют не из медицинских соображений. Ваше беспокойство мне понятно, однако дело идет единственно об одолжении этой даме, которая хочет быть поближе к своим детям… И ради бога, – с веселым смехом добавил он, – не берите лишнего в голову!..

– Пусть так, – сказал Джузеппе Корте, – и все же, по-моему, это недоброе предзнаменование.

Так Корте перешел на шестой этаж, и, хотя его удалось убедить, что с ухудшением это ни в коей мере не связано, ему была неприятна мысль о том, что между ним и обычным миром, миром здоровых людей, уже выросла ощутимая преграда. На седьмом этаже он не терял контакта с остальным человечеством; тамошнюю жизнь можно было считать как бы продолжением нормальной. А переселяясь на шестой этаж, Джузеппе уже переступал границу мира собственно больничного, где само мышление было уже немного иным – и у врачей, и у сестер, и у пациентов. Тут уж и все, и ты сам признавал, что у тебя настоящее заболевание, хоть и не в тяжелой форме. Из первых же разговоров с обитателями соседних палат, с младшим персоналом и врачами Джузеппе Корте заключил, что в этом отделении к седьмому этажу относятся с насмешкой, словно предназначен он для мнимых больных, а только на шестом, если можно так выразиться, дело поставлено на серьезную ногу.

А еще он понял: для того чтобы вернуться на седьмой в соответствии со своими показаниями, ему неизбежно придется преодолеть некоторые затруднения; потребуются определенные, пусть даже минимальные усилия, чтобы привести в действие сложный больничный механизм, и, если он сам о себе не позаботится, никто и не подумает перевести его обратно к «практически здоровым».

Поэтому Джузеппе Корте решил, не впадая в апатию, настаивать на своих законных правах. Беседуя с другими пациентами, он всякий раз стремился подчеркнуть, что пробудет в их обществе лишь несколько дней, что он сам, по доброй воле, перебрался сюда, чтобы не обижать одну даму, и, как только освободится палата, он вернется обратно. Его слушали без всякого интереса и недоверчиво покачивали головой.

Уверенность Джузеппе Корте полностью подтвердил новый лечащий врач: да, он прекрасно мог оставаться на седьмом этаже, ибо у него болезнь в самой легкой форме, но, в сущности, врач полагал, что на шестом этаже ему может быть обеспечено более эффективное лечение.

– Оставим эти разговоры, – решительно перебил его Джузеппе. – Вы сами признали, что мое место на седьмом этаже, и я хочу туда возвратиться.

– Никто не спорит, – заверил его доктор, – я просто даю вам совет, притом не как врач, а как искренний друг! У вас, повторяю, легчайшая форма, можно без преувеличения сказать, что вы и вовсе не больны, но ваш эпикриз отличается от аналогичных случаев более обширным участком поражения. Нет-нет, поймите меня правильно: опасность минимальна, но болезнь охватила значительную площадь… процесс распада клеток – (впервые за время своего пребывания в клинике Джузеппе услышал это зловещее выражение), – процесс разрушения клеток, безусловно, еще в самой начальной стадии, а может быть, даже и не начался, но имеет тенденцию, я подчеркиваю – имеет тенденцию, к распространению на обширные участки организма. И лишь поэтому, как мне кажется, вам целесообразнее лечиться здесь, на шестом, поскольку мы используем более специализированную и интенсивную терапию.

Однажды ему сообщили, что генеральный директор клиники после долгих консультаций со своими коллегами решил несколько изменить существующую структуру. Каждый из пациентов – если можно так выразиться – понижался в звании на полчина. Больные всех этажей, в зависимости от серьезности своего состояния, подразделялись на две категории (такое разделение производилось лечащими врачами исключительно для собственного удобства); теперь пациенты, так сказать, старшей категории уже вполне официально будут переведены этажом ниже. К примеру, половина обитателей с шестого этажа, у которых болезнь прогрессирует чуть быстрее, должны перейти на пятый, а аналогичная половина с седьмого – на шестой. Известие обрадовало Джузеппе: ведь при столь продуманном порядке перемещений будет гораздо легче возвратиться на седьмой этаж.

Но едва в разговоре с сестрой он заикнулся об этой своей надежде, его постигло горькое разочарование. Он узнал, что его действительно переводят, однако не наверх, а вниз – еще на один этаж. По причинам, объяснить которые сестра была не в состоянии, его включили в более «тяжелую» половину обитателей шестого этажа, и, таким образом, ему предстояло спуститься на пятый.

Оправившись от первого потрясения, Джузеппе разбушевался: кричал, что не позволит себя надувать, что и слышать не желает ни о каком перемещении вниз, уж лучше он вернется домой, что никто не смеет посягать на его права и что администрация больницы обязана считаться с диагнозом лечащих врачей.

На крики явился доктор и посоветовал Корте успокоиться, если не хочет, чтобы у него поднялась температура. Произошло недоразумение, объяснил он, во всяком случае, в какой-то степени; безусловно, Джузеппе Корте следовало бы лежать на седьмом этаже, однако в данном случае у него, как у врача, особая точка зрения. В сущности, его заболевание – в определенном смысле, разумеется, – можно отнести к шестой категории, учитывая значительную площадь поражения. Однако доктор не мог понять, каким образом Корте был занесен в более тяжелую категорию на своем этаже. По-видимому, секретарь дирекции, который как раз сегодня утром звонил насчет Джузеппе Корте, что-то напутал, когда записывал показания. А вероятнее всего, администрация сознательно «ухудшила» данную им оценку, ибо считает его хотя и опытным, но слишком уж снисходительным врачом. В общем, доктор советовал не нервничать и смириться с переводом: ведь важно лечение как таковое, а не то, куда поместили больного.

Что касается лечения, добавил врач, тут синьору Корте наверняка будет не на что жаловаться: доктор пятого этажа, несомненно, обладает большим опытом, ведь это почти непреложный закон – чем ниже этаж, тем квалифицированнее врач – по крайней мере так полагает дирекция. Палата там будет не менее удобная, а вид из окна такой же превосходный, ведь только начиная с третьего этажа горизонт заслоняют верхушки деревьев.

Джузеппе Корте, у которого, как обычно, к вечеру поднялась температура, с нарастающей усталостью слушал и слушал эти подробнейшие объяснения. В конце концов он почувствовал, что у него нет больше сил, а главное – желания противиться несправедливому переселению. И без дальнейших споров дал перенести себя на этаж ниже.

Только одно служило хоть и небольшим, но все же утешением Джузеппе Корте, переведенному на пятый этаж: по единодушному мнению врачей, сестер и больных, он в этом отделении – наименее тяжелый. Здесь он, пожалуй, мог считать себя счастливчиком. Однако его мучила мысль о том, что сейчас между ним и миром здоровых людей выросли уже два барьера.

Весна входила в свои права, в воздухе потеплело, но Джузеппе теперь потерял всякую охоту выглядывать в окно; хотя подобные страхи ничем не оправданы, он чувствовал, как при взгляде на окна первого этажа – почти все они по-прежнему были завешены шторами – по спине пробегает холодок: ого, как они приблизились!

Болезнь, казалось, не прогрессировала. Однако дня через три после перевода на пятый этаж на правой ноге у него появилась и никак не проходила какая-то экзема. Это абсолютно не связано с основным заболеванием, сказал врач, сущая чепуха, со всяким может случиться. Чтобы избавиться от нее в несколько дней, необходимо пройти курс лечения гамма-лучами.

– А здесь есть эти гамма-лучи?

– Разумеется, – с гордостью ответил врач, – в нашей клинике все есть. Вот только одно маленькое неудобство…

– Что такое? – В душе зашевелилось смутное предчувствие.

– Собственно, это нельзя даже назвать неудобством, – оговорился доктор. – Дело в том, что установка для лучей имеется только на четвертом этаже, а я бы не советовал вам три раза в день спускаться и подниматься по лестнице.

– Значит, ничего не выйдет?

– Почему же? Просто было бы лучше, если бы до тех пор, пока не пройдет раздражение, вы согласились перейти на четвертый этаж.

– Хватит! – крикнул в отчаянии Джузеппе. – Я уже по горло сыт этими переселениями! Пусть лучше сдохну, но на четвертый этаж не пойду!

– Как угодно, – примирительно сказал доктор, – но учтите, что, как лечащий врач, я запрещаю вам три раза на день ходить по лестнице.

Хуже всего было то, что экзема не только не исчезала, но начала постепенно распространяться. Джузеппе она очень беспокоила: он ворочался с боку на бок, не находя удобного положения. Так продолжалось дня три. Он нервничал, злился и в конце концов вынужден был уступить. Сам попросил врача назначить ему облучение и перевести этажом ниже.

На четвертом этаже Корте с затаенной радостью отметил, что являет собой бесспорное исключение. Все больные в этом отделении были лежачими. И только он мог позволить себе роскошь дойти от своей палаты до кабинета физиотерапии, чем вызывал восхищенное удивление сестер.

Во время обхода он сразу обговорил с новым врачом условия своего пребывания на четвертом этаже. В сущности, его место на седьмом, а здесь он очутился по чистой случайности. Как только пройдет сыпь, он намерен возвратиться наверх. Теперь уж он не допустит, чтобы его тут задерживали еще под каким-нибудь предлогом. Его, который мог бы с полным правом находиться на седьмом этаже.

– Так-таки и на седьмом! – воскликнул, улыбаясь, доктор, закончив осмотр. – Вечно вы, больные, преувеличиваете! Вы, безусловно, можете быть довольны своим состоянием – это я вам говорю. Судя по истории болезни, серьезного ухудшения не наблюдается. Но между этим и разговорами о седьмом этаже – простите за откровенность – все же есть некоторая разница! Ваш случай не слишком опасен, допускаю, но тем не менее вы больны!

Джузеппе вспыхнул.

– И на какой же… на какой этаж, по-вашему, меня надо поместить?

– Ну, я затрудняюсь так сразу ответить. Для этого вас надо обследовать, понаблюдать, по крайней мере с неделю.

– Предположим, – не отставал Корте, – но вы можете сказать хотя бы приблизительно?

Доктор, желая успокоить его, сделал вид, будто размышляет, покачал головой и задумчиво изрек:

– Ну, раз уж вы так настаиваете… Пожалуй, вас можно было бы поместить на шестой. Да-да, – подтвердил он, как бы убеждая самого себя, – вы вполне могли бы лежать на шестом.

Он явно хотел порадовать больного. Но Джузеппе Корте от этих слов вконец растерялся. Выходит, врачи с верхних этажей его обманывали, а этот доктор, сразу видно, очень опытный и не привык кривить душой. Так вот он считает, что место Джузеппе не на седьмом, а на шестом, может, даже на пятом, и, скорее всего, в разряде тяжелых! Корте совсем пал духом. В тот вечер у него сильно подскочила температура.

Пребывание на четвертом этаже стало для Джузеппе Корте самым спокойным с того дня, как он лег в больницу. Врач оказался очень милым, заботливым и сердечным человеком; нередко часами засиживался у Джузеппе в палате, беседуя на разные темы. Корте охотно рассказывал ему о своей жизни, об адвокатской практике и светских развлечениях. Он пытался убедить себя в том, что еще принадлежит к миру здоровых людей, что еще связан с деловыми кругами и всерьез интересуется событиями общественной жизни. Пытался, но безуспешно. Разговор так или иначе всякий раз переходил на болезнь.

Мечты об улучшении, хоть минимальном, не покидали Джузеппе Корте и постепенно становились навязчивой идеей. Гамма-лучи, правда, приостановили распространение экземы, но излечить ее не смогли. Каждый день Джузеппе Корте подолгу говорил об этом с врачом, стараясь держаться мужественно, даже иронически, но это ему не очень удавалось.

– Скажите, доктор, – спросил он однажды, – как идет процесс распада моих клеток?

– Да что за слова такие! – шутливо упрекнул его доктор. – Где вы их набрались? Нехорошо, нехорошо, особенно для больного! Чтобы я никогда больше не слышал подобных речей.

– Однако же, – возразил Корте, – вы уклоняетесь от ответа.

– Вовсе нет, – улыбнулся врач. – Распад клеток, как вы изволили выразиться, в вашем случае минимален, поверьте – минимален. Но я бы, пожалуй, определил его как стабильный.

– Стабильный – значит хронический?

– Не надо, я этого не говорил. Я сказал только – стабильный. Таков он в большинстве случаев. Заболевания, даже самые легкие, часто требуют энергичного и долгого лечения.

– Скажите, доктор, когда же я смогу надеяться на улучшение?

– Когда? Делать прогнозы в этих случаях довольно затруднительно… А знаете что, – добавил он после небольшого раздумья, – я вижу, вам так не терпится выздороветь, что это стало уже самой настоящей манией… и если бы я не боялся рассердить вас, знаете, что бы я посоветовал?

– Что, говорите, доктор…

– Постараюсь быть предельно ясным. Если бы я попал в эту больницу, вероятно лучшую из всех учреждений данного профиля, то сам настаивал бы на том, чтобы меня поместили с первого же дня – понимаете? – с первого же дня на один из нижних этажей. Более того – я потребовал бы, чтоб меня положили на…

– На первый этаж? – подсказал Корте, натянуто улыбаясь.

– Ну нет! Не на первый! – рассмеялся доктор. – Зачем же так! Но на третий или даже на второй – определенно. На нижних этажах лечат гораздо лучше, поверьте на слово, оборудование там более мощное и совершенное, персонал выучен на совесть. Вы знаете, кто душа этой клиники?

– Профессор Дати?

– Вот именно – профессор Дати! Это он автор применяемого здесь метода, по его проекту построена и оборудована вся клиника. Так вот, он – наш мэтр – практикует, так сказать, между первым и вторым этажами. Оттуда он излучает свою энергию, оттуда исходят все его указания. Но я вас уверяю, что влияние этого светила не простирается выше третьего этажа: на верхних его гениальные идеи все больше распыляются, выхолащиваются, искажаются; одним словом, сердце нашей клиники – это нижние этажи, и если хотите лечиться по-настоящему – надо лежать внизу.

– Стало быть, – проговорил Джузеппе Корте дрожащим голосом, – вы мне советуете…

– Учтите при этом еще одно… – решительно продолжал доктор. – Учтите, что у вас появилось нежелательное осложнение – экзема. Сама по себе она совершенно безопасна, но, если ею пренебрегать, это может отразиться на вашем моральном состоянии, а вы сами знаете, насколько важно для выздоровления сохранять присутствие духа. Облучение, которое я вам прописал, оказалось плодотворным лишь до определенного предела. Почему? Возможно, это чистая случайность, но не исключено, что установка недостаточно мощная. Так вот, на третьем этаже аппаратура гораздо более совершенна. Там вы скорее излечите вашу экзему. А ведь если дело хоть в чем-то пошло на поправку – значит, самое трудное позади. Когда начинаешь подниматься – это уже почти необратимо. Когда вы и впрямь почувствуете себя лучше, то уж ничто не сможет помешать вам подняться сюда или еще выше, пропорционально вашим «успехам»… на пятый, шестой, а то, глядишь, и на седьмой этаж.

– Так вы полагаете, что перевод на третий ускорит лечение?

– Вне всяких сомнений! Я бы на вашем месте не раздумывал.

Разговоры такого рода доктор вел с Джузеппе Корте ежедневно. Наконец наступил момент, когда больной, которому надоело мучиться от экземы, несмотря на инстинктивное нежелание спускаться вниз, решил все же последовать совету доктора и переселился этажом ниже.

На третьем этаже он тотчас заметил, что в отделении среди врачей и сестер царит какая-то непонятная веселость. С чего бы это – ведь в отделении больные, внушавшие серьезное беспокойство. Более того – веселость эта с каждым днем как будто нарастала; Джузеппе терялся в догадках, пока не разговорился с одной из сестер, спросив, чему это они все здесь так радуются.

– Как, разве вы не знаете? Через три дня мы все уходим в отпуск.

– В отпуск?

– Ну да. На две недели третий этаж закрывается, и весь персонал идет отдыхать… Все у нас уходят в отпуск поэтажно.

– А больные как же? Что будет с ними?

– Поскольку их не так уж много, мы объединяем два этажа в один.

– Какие? Третий и четвертый?

– Нет, третий и второй. Отсюда все спустятся на этаж ниже.

– На второй этаж? – переспросил Джузеппе Корте, побледнев как мертвец. – Значит, я тоже должен буду…

– Ну конечно. Что тут особенного? Когда мы через две недели вернемся, возвратитесь в эту палату. Чего вы так испугались?

Джузеппе охватил дикий страх; таинственный внутренний голос нашептывал ему об опасности. Однако не мог же он помешать персоналу уйти в отпуск, кроме того, как ему показалось, гамма-облучение наконец подействовало – экзема почти прошла. Итак, Корте не решился открыто протестовать против нового перемещения, единственное, чего он потребовал, не обращая внимания на насмешки сестер, – это чтобы к двери его новой палаты прикрепили табличку с надписью: «Джузеппе Корте, с третьего этажа, временно». Подобная вещь была совершенно беспрецедентной в истории клиники, но врачи не стали возражать, опасаясь спровоцировать сильное потрясение у этого нервного, темпераментного больного.

Ему надо только переждать две недели – не более того. И Джузеппе Корте с какой-то одержимостью принялся считать дни. Почти все время он проводил в постели, вперив неподвижный взгляд в угол; мебель здесь, на втором этаже, была уже не такая современная и не радовала глаз, как в отделениях наверху, но отличалась строгостью и внушительностью форм. То и дело он напрягал слух: ему казалось, что с нижнего этажа, из отделения «приговоренных», до него доносятся какие-то приглушенные звуки – должно быть, предсмертные стоны и хрипы.

В такой обстановке Джузеппе, разумеется, все больше падал духом. А потеря душевного спокойствия не могла не отразиться на его состоянии: температура ползла вверх, с каждым днем увеличивалась общая слабость. Из окна, почти все время распахнутого настежь, ведь лето было в самом разгаре, теперь уже не открывался вид на городские крыши и соседние дома; перед глазами вставала только окружающая клинику зеленая стена деревьев.

Через неделю, часа в два пополудни, неожиданно вошли в палату фельдшер и три санитара с каталкой.

– Ну как, мы готовы к переезду? – бодрым голосом спросил фельдшер.

– К какому переезду? – У Джузеппе перехватило горло. – Что опять за новости? Ведь персонал третьего этажа только через неделю возвращается из отпуска.

– При чем тут третий этаж? – удивился фельдшер. – Приказано перевести вас на первый. Вот посмотрите. – И показал на напечатанное на бланке распоряжение о переводе на самый нижний этаж с подписью самого профессора Дати.

Ужас и ярость Джузеппе Корте прорвались наружу такими оглушительными криками, что задрожали стены в отделении.

– Успокойтесь, ради бога, тише, – умоляли его санитары, – ведь здесь тяжелобольные!

Но ему ни до кого уже не было дела.

Прибежал заведующий отделением, человек очень воспитанный и любезный. Он спросил, в чем дело, прочитал бумагу, выслушал объяснения Корте. Затем раздраженно повернулся к фельдшеру, сказав, что это ошибка, он не давал подобных распоряжений, что с некоторых пор здесь царит полная неразбериха, так больше продолжаться не может, ему ни о чем не докладывают, и он обо всем узнает последним… Наконец, разнеся в пух и прах своего подчиненного, он сменил тон и обратился к больному с глубочайшими извинениями.

– Но, увы, – добавил врач, – увы, профессор Дати час назад уехал за город отдохнуть и вернется только через два дня. А я при всем желании не могу отменить его приказ. Поверьте, он первый будет глубоко сожалеть… Немыслимое недоразумение, просто в голове не укладывается, как такое могло произойти!

Джузеппе Корте никак не мог совладать с собой: его била нервная дрожь и весь он был во власти дикого, панического страха. В палате еще долго не смолкали его по-детски отчаянные всхлипывания.

И вот из-за дурацкой ошибки он прибыл на последнюю станцию – в отделение для умирающих! Это он-то, чье место, по мнению самых строгих врачей, было на шестом, если не на седьмом этаже! Ситуация настолько нелепая, что Джузеппе так и подмывало разразиться истерическим хохотом.

Полуденный зной лениво парил над городом. Джузеппе, прикованный к постели, неотрывно глядел на зелень деревьев и ощущал себя в каком-то нереальном мире: пугающе белые, выложенные кафелем стены, холодные, плотно закрытые двери, словно ведущие в покойницкую, такие же белоснежные призрачные фигуры в халатах. Даже деревья за окном кажутся какими-то ненастоящими: вон уж сколько он на них смотрит, а ни один листочек их не шелохнулся.

Эта мысль настолько взволновала Корте, что он вызвал сиделку и попросил сильные очки, которые в постели никогда не надевал. Слава богу, сквозь очки он разглядел, что деревья самые настоящие и листья хотя и едва заметно, но все-таки шевелит налетающий ветерок.

Сиделка вышла; наверно, с четверть часа он лежал в полной тишине. Шесть этажей, словно могильные плиты, из-за глупого, формального недоразумения навалились на Джузеппе Корте всей своей неумолимой тяжестью. Сколько лет – да, теперь уже счет идет на годы, – сколько лет понадобится ему, чтобы выбраться из этой пропасти?

Но почему в палате вдруг стало так темно? Ведь еще день. Невероятным усилием преодолев сковавшее его, как паралич, странное оцепенение, Джузеппе дотянулся до лежащих на тумбочке рядом с постелью часов. Половина четвертого. Он повернул голову к окну и увидел, как шторы, повинуясь чьему-то таинственному приказу, медленно опускаются, преграждая доступ дневному свету.