Текст книги "Избранное"

Автор книги: Дино Буццати

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)

АВТОМОБИЛЬНАЯ ЧУМА
Перевод Г. Богемского

Как-то раз сентябрьским утром в гараж на виа Мендоса – я там оказался случайно – въехала серая машина с иностранным номером. Форма у нее была какая-то экзотическая – такой марки я прежде не встречал.

Мы все – хозяин, механик Челада, мой лучший друг, – рабочие и я – находились в глубине гаража, в ремонтном отделении. Но сквозь стекло стоянка хорошо просматривалась.

Из машины вышел высокий, сутуловатый, с иголочки одетый блондин лет сорока и стал с беспокойством озираться вокруг. Хотя мотор его автомобиля работал на минимальных оборотах, оттуда доносились странные звуки, словно в цилиндрах перемалывали камни.

Челада вдруг побледнел.

– Святая Мадонна! – пробормотал он. – Ведь это чума. Как в Мексике. Никогда не забуду!

И побежал навстречу иностранцу. Тот ни слова не понимал по-итальянски, но Челада сумел при помощи жестов объяснить ему, что он должен как можно скорее покинуть стоянку. Иностранец как будто понял, снова забрался в машину, нажал на газ – после чего послышался ужасающий скрежет – и укатил.

– Ну и здоров же ты врать! – сказал Челаде хозяин гаража.

Челада действительно в молодости исколесил всю Южную и Северную Америку и был мастер рассказывать всякие небылицы, которые никто, разумеется, всерьез не принимал.

– Вот увидите, – отозвался он, ничуть не обижаясь. – Скоро всем нам не поздоровится.

Этот случай, насколько мне известно, стал первым сигналом катастрофы, первым негромким ударом колокола, предшествующим погребальному звону.

Прошло три недели, прежде чем появился первый симптом. Им послужило весьма туманное предупреждение муниципалитета. Во избежание «злоупотреблений и правонарушений» в службе дорожной полиции и общественного порядка создаются специальные подразделения по контролю за исправностью всех видов автотранспорта, как общественного, так и индивидуального; в случае необходимости должны быть приняты все меры для «немедленной консервации оного». Истинный смысл этих расплывчатых выражений угадать было невозможно, и люди поначалу не придали им значения. Можно ли было предположить, что под личиной «контролеров» действуют самые настоящие божедомы?

Еще через два дня по городу распространилась паника. С молниеносной быстротой из конца в конец пролетела невероятная весть: началась автомобильная чума.

Насчет происхождения и признаков загадочного недуга ходили самые нелепые слухи. Говорили, что это инфекционное заболевание начинается с глухого скрежета в моторе, напоминающего хрипы при катаре дыхательных путей. Потом все сваренные швы безобразно раздуваются, плоскости обрастают желтой зловонной коростой, и наконец сам двигатель разваливается, превращаясь в груду сломанных осей, поршней и шестерен.

Заражение, как утверждали сведущие люди, происходит через отработанные газы, поэтому автомобилисты стали избегать оживленных улиц, и центр города почти опустел; тишина, прежде казавшаяся несбыточным блаженством, обернулась гнетущим кошмаром. Все теперь с ностальгией вспоминали ласкающие слух звуки клаксонов и трескотню выхлопов.

Из страха перед инфекцией никто больше не оставлял машину на общих стоянках. Те, у кого не было частного гаража, предпочитали загонять ее куда-нибудь на окраину, в безлюдное место, и бросать на лужайке под открытым небом. А небо по ночам полыхало багровым заревом: это на большом огороженном пустыре за ипподромом жгли сваленные в кучу чумные автомобили. В народе пустырь этот окрестили «лазаретом».

Естественно, не обошлось без эксцессов… Участились кражи и раздевание; посыпались анонимные доносы на совершенно здоровые машины, которые тем не менее тут же изымались и сжигались – на всякий случай; «санитары», осуществлявшие контроль и конфискацию, злоупотребляли служебным положением; некоторые владельцы заболевших машин проявляли преступную безответственность, продолжая ездить и разнося заразу; по малейшему подозрению автомобили уничтожались заживо – их душераздирающие вопли то и дело разносились по городу.

Сказать по правде, поначалу было больше паники, чем ущерба. Подсчеты показали, что в течение первого месяца эпидемии из 200 000 автомобилей, зарегистрированных во всей провинции, чума унесла не более 5000. Затем, казалось, наступила передышка, однако она привела к тяжким последствиям: многие, теша себя надеждой, что мор кончился, снова выехали на улицы, и возможность заражения сразу возросла.

Но вот эпидемия вспыхнула с новой силой. Чума поражала автомашины внезапно, прямо на улице, и это уже никого не выводило из равновесия. Ритмично рокочущий мотор вдруг захлебывался и начинал неистово скрипеть и скрежетать. Несколько всхлипов – и машина превращалась в груду дымящегося лома. Еще страшнее была агония грузовиков: их мощный организм отчаянно сопротивлялся болезни. Очумелые чудовища перед смертью испускали глухие стоны, из их недр доносился дикий лязг, и наконец тонкий протяжный свист возвещал об ужасном конце.

Я в то время служил шофером у одной богатой вдовы – маркизы Розанны Финаморе, которая вместе с племянницей жила в старинном родовом замке. Я считал, что мне очень повезло. Жалованье, правда, не было царским, зато работа – сущая синекура: несколько выездов днем, только в самых редких случаях – вечером и, конечно, уход за машиной. Это был большой черный «роллс-ройс», настоящий ветеран, но в высшей степени аристократического вида. Я очень им гордился. Даже сверхмощные спортивные модели теряли на улице свою обычную наглость при появлении этого давно устаревшего саркофага: за версту было видно, что в жилах его течет голубая кровь. Да и мотор, несмотря на возраст, работал просто великолепно. Одним словом, я любил машину, как свою, а может, и больше.

Поэтому разразившаяся эпидемия лишила покоя и меня. Правда, поговаривали, что многоцилиндровые автомобили обладают иммунитетом, но полной уверенности все равно не было. Прислушавшись к моему совету, маркиза отказалась от дневных выездов, когда легче было заразиться, и теперь делала визиты, посещала концерты и собрания лишь изредка, после ужина.

Однажды ночью – дело было в конце октября, как раз в самый разгар эпидемии, – мы возвращались домой после приема, который устроили знатные дамы, чтобы за приятной беседой хоть как-то развеять тоску и тревогу. И вдруг, выезжая на площадь Бисмарка, я уловил в бесперебойном шуме мотора короткую заминку, тихое царапанье, продолжавшееся какую-то долю секунды. Я спросил маркизу, не слышала ли она чего.

– Да нет, – ответила маркиза. – Держи себя в руках, Джованни, и перестань об этом думать. Наша старая колымага не боится ничего на свете.

Однако, прежде чем мы добрались до дома, зловещий спазм, бряцанье, хруст – не знаю уж, как и назвать, – послышался еще раза два, наполнив мою душу ужасом. Потом я долго стоял в маленьком гараже, глядя на благородную, казалось, мирно уснувшую машину. Мотор был выключен, но из-под капота время от времени доносились еле слышные стоны, и я понял: произошло то, чего я больше всего боялся.

Что делать? Я решил немедленно обратиться за советом к старому механику Челаде: все-таки в Мексике он уже пережил такое и даже уверял, что знает специальный состав минеральных масел, обладающий необыкновенными целительными свойствами. Время было за полночь, но я на всякий случай позвонил в кафе, где Челада имел обыкновение засиживаться за картами. Мне повезло: я его застал.

– Челада, – начал я, – ты ведь мой давний друг.

– Конечно, а ты что, в этом сомневаешься?

– И всегда понимал меня с полуслова, верно?

– Слава богу, за столько-то лет…

– Могу я тебе довериться?

– Черт побери!

– Тогда приходи. Я хочу, чтобы ты осмотрел «роллс-ройс».

– Сейчас иду.

Мне послышался в трубке тихий смешок.

Сидя на скамье, я ждал его и слушал, как из глубин мотора все чаще вырывались непонятные звуки. Я мысленно стал отсчитывать шаги Челады – еще несколько минут, вот сейчас откроется дверь, и он войдет в гараж. Напрягая слух, пытаясь распознать в тишине знакомую походку, я внезапно вздрогнул: со двора донесся топот не одного, а нескольких человек. Внутри шевельнулось страшное подозрение.

И вот открывается дверь гаража, и передо мной возникают два грязных коричневых комбинезона, две бандитские рожи – одним словом, два божедома, а за ними – Челада: спрятавшись за створкой, он наблюдает, что будет дальше.

– Ах ты мразь!.. Вон отсюда, проклятые!..

Я лихорадочно начинаю искать какое-нибудь оружие – гаечный ключ, брус, палку. Но злодеи уже скручивают мне руки – попробуй вырваться из этих железных тисков!

– Ты глянь-ка! – злобно и нагло кричат контролеры. – Да этот негодяй вздумал оказывать сопротивление властям! Тем, кто неустанно печется о благе города!

Они привязали меня к скамейке и засунули мне в карман – верх издевательства! – квитанцию о сдаче машины «на консервацию». Потом запустили мотор «роллс-ройса»: прежде чем скрыться из виду, машина издала сдержанный, исполненный глубочайшего благородства стон. Он показался мне прощальным приветом.

Через полчаса ценой невероятных усилий я освободился и, даже не поставив в известность хозяйку, бросился как безумный сквозь ночную тьму к «лазарету», за ипподром, надеясь поспеть вовремя.

Но, уже подбегая к воротам, я столкнулся с Челадой и двумя бандитами. Механик посмотрел на меня так, словно видел впервые в жизни. Вскоре они растворились в темноте.

Мне не удалось проникнуть за ограду, не удалось спасти «роллс-ройс». Долго стоял я, припав к щели, и смотрел, как пылали на костре распотрошенные автомобили, как их темные силуэты содрогались и корчились в языках пламени. Где моя машина? Различить ее в этом аду было невозможно. Только на какое-то мгновение в яростном треске костра мне почудился родной голос – пронзительный, отчаянный. Прозвучав, он тотчас же смолк – теперь уже навсегда.

КОЛОМБР
Перевод Г. Киселева

Когда Стефано Рою исполнилось двенадцать лет, он вместо подарка попросил отца, морского капитана и владельца быстроходного парусника, взять его с собой в море.

– Вот вырасту, – сказал Стефано, – и буду плавать по морям, как ты. И, как ты, командовать кораблями. Они будут еще красивее и больше твоего.

– Дай-то бог, сынок, – отвечал отец.

Отплытие было назначено именно на этот день, и он взял мальчика с собой.

Стоял ясный солнечный день. Море было спокойно.

Стефано еще ни разу не плавал на корабле и теперь, счастливый, разгуливал по палубе, с восхищением следя за сложными маневрами парусов. Он то и дело расспрашивал о чем-то матросов, и те с улыбкой все объясняли.

Остановившись на корме, мальчик стал глядеть в море. Там, примерно в полумиле от парусника, прямо в кильватере, то появлялся, то исчезал какой-то предмет. И хотя корабль стремительно летел по волнам, подгоняемый добрым попутным ветром, расстояние это не увеличивалось. Было в том предмете что-то необъяснимо-загадочное, что манило и завораживало Стефано.

Потеряв сына из виду, капитан громко позвал его. Тот не откликался. Тогда он спустился с мостика и пошел его искать.

– Стефано, ты чего там стоишь? – спросил он, заметив, что мальчик как вкопанный застыл на корме и не сводит глаз с моря.

– Па, поди сюда. Смотри!

Капитан подошел к сыну, посмотрел, куда тот указывал, но ничего не увидел.

– Папа, там из воды выглядывает какая-то темная штуковина. Она плывет прямо за нами.

– В свои сорок лет, – промолвил отец, – я пока на зрение не жалуюсь. А тут, хоть убей, ничего не вижу.

Но мальчик стоял на своем. Тогда отец принес бинокль и внимательно осмотрел поверхность моря в кильватере судна.

Вдруг он страшно побледнел.

– Что там, папа? Что с тобой?

– Ах, сынок, и зачем только я тебя послушал! – воскликнул капитан. – Теперь не будет мне покоя. Это не штуковина, это коломбр – страшная и таинственная акула. Он наводит ужас на моряков всего света. Он хитрее самого человека. Никто не знает, за что и почему, но коломбр выбирает себе жертву среди людей и преследует ее годами, а то и всю жизнь, пока наконец не проглотит. И вот что странно: никому не дано видеть коломбра, кроме самой жертвы и людей одной с нею крови.

– А это не сказка?

– Нет… Сам я коломбра никогда не видел. Но по рассказам, которые слышал столько раз, тут же его узнал: морда как у бизона, хищная пасть с ужасными клыками… Горе нам! Видно, теперь его выбор пал на тебя, и, пока ты в море, нет тебе спасения. Мы немедленно возвращаемся в порт. Обещай мне: что бы ни случилось, ты никогда не покинешь суши. Морское дело не для тебя, сынок. С этим нужно смириться. А найти свое счастье ты сможешь и на земле.

И капитан тотчас приказал изменить курс, вернулся в порт и высадил Стефано на берег под тем предлогом, что тот заболел. Распростившись с сыном, он снова вышел в море.

В полном смятении мальчик стоял на берегу до тех пор, пока верхушки мачт не скрылись за горизонтом. За молом, что ограничивал вход в гавань, море было совсем пустынно. Однако, напрягая зрение, Стефано все же разглядел маленькую черную точку, возникавшую время от времени на поверхности воды, – «своего» коломбра.

Тот упорно кружил на одном месте, ожидая встречи.

Отец сделал все возможное, чтобы мальчик забыл о море, и послал его учиться в город, за сотни километров от побережья. В новой обстановке Стефано на некоторое время забыл о морском чудовище. Но вот наступили летние каникулы, он вернулся домой и, едва только выдалась свободная минутка, сразу поспешил к молу. Ему не терпелось испытать судьбу, хотя в глубине души он не очень-то в нее верил. Ведь прошло столько времени, и даже если история, рассказанная отцом, была правдой, коломбр наверняка уже отказался от осады.

Но, как только Стефано взглянул на море, у него перехватило дыхание и сильно забилось сердце: на некотором удалении от мола, в открытом море, медленно кружила зловещая рыба. Время от времени она высовывала голову из воды и с нетерпением поглядывала на берег: когда же наконец появится Стефано Рой?

Теперь мысль о враждебном существе, поджидавшем его днем и ночью, стала для Стефано тайным наваждением. Даже в далеком от моря городе он порой просыпался среди ночи с неясной тревогой в душе. Конечно, здесь, за сотни километров, что отделяли его от коломбра, Стефано чувствовал себя в безопасности. Но он знал: там, за горами, за лесами и долами, чудовище ждет его. И поселись он хоть на самом дальнем из материков, коломбр и там станет стеречь его в водах ближайшего моря с непреклонным упорством орудия судьбы.

Стефано был юноша серьезный и старательный и потому немало преуспел в учении. Возмужав, он поступил на достойную и выгодную службу по торговой части в том самом городе, куда попал еще мальчиком. Меж тем заболел и умер отец. Его прекрасный парусник был продан вдовою, и сын стал наследником порядочного состояния. Служба и приятели, юношеские забавы и первые увлечения – теперь у Стефано была своя жизнь. Однако мысль о коломбре постоянно преследовала его, как роковой и одновременно чарующий мираж. С течением времени притяжение не ослабевало – наоборот, становилось все непреодолимей. Велико удовлетворение от деятельной, размеренной жизни в достатке, но сильнее его – непостижимость бездны.

И вот, когда Стефано исполнилось двадцать два года, он оставил службу, простился с друзьями и вернулся в родной город. По приезде он объявил матери о твердом намерении продолжить дело отца. При этом он ни словом не обмолвился о загадочной акуле. Мать только обрадовалась решению сына: в душе она давно сетовала на то, что, променяв море на городскую суету, сын нарушил семейную традицию.

Так Стефано начал плавать, проявляя морскую сноровку, бесстрашие духа и умение преодолевать любые трудности. И где бы он ни был, за его судном днем и ночью, в штиль и шторм неотступно следовал коломбр. Стефано знал, что это – его проклятие, его смертный приговор, и, быть может, именно потому не находил в себе сил избавиться от наваждения. Никто на корабле, кроме него, не замечал чудовища.

– Посмотрите, что это там такое? – спрашивал он иной раз товарищей, указывая в направлении кильватера.

– Да вроде не видать ничего. А что?

– Да так, показалось…

– Уж не увидел ли ты часом коломбра? – посмеивались те в ответ, суеверно стуча по дереву.

– Чего это вы хохочете? Да еще и по дереву стучите?

– А того, что от коломбра пощады не жди: уж если прицепится, то один из нас, пиши, не жилец.

И все же Стефано не сдавался. Нависшая над ним угроза, казалось, наоборот усиливала тягу к морю, умножала отвагу в минуты борьбы и опасности.

Вскоре Стефано в совершенстве овладел морским делом. На деньги, оставшиеся от отца, он приобрел на паях небольшой грузовой пароход, вскоре став его единоличным владельцем. Впоследствии благодаря нескольким удачным экспедициям он купил уже настоящее торговое судно. Перед ним открывались все более заманчивые горизонты.

Успехи и богатство не рассеяли в душе Стефано навязчивую, мучительную тревогу, но он и не помышлял продать корабль, проститься с морем и основать какое-нибудь дело на суше.

Единственным его желанием было плавать и только плавать. Едва после долгого путешествия ступал он на берег, ему не терпелось вновь отправиться в путь. Стефано знал, что там его ждет коломбр, но, повинуясь неукротимому порыву, он без устали бороздил моря и океаны, бросая вызов своей гибели.

И вот однажды Стефано вдруг обнаружил, что состарился. Никто не мог понять: почему, обладая таким богатством, он никак не бросит эту проклятую морскую жизнь. Стефано и сам чувствовал внутри усталость и опустошенность. Ведь вся жизнь ушла на это дерзкое и бессмысленное противоборство с врагом. Но, как и прежде, прелестям зажиточной, спокойной жизни он предпочитал искушение бездной.

В один прекрасный вечер, когда его великолепный корабль стоял на якоре в гавани родного порта, Стефано почувствовал, что пробил его час.

Он вызвал своего верного помощника и наперед взял обещание выполнить его волю. Тот поклялся честью. Тогда старый капитан поведал ошеломленному помощнику всю историю о коломбре, который тщетно преследовал его без малого пятьдесят лет.

– Он плавал за мною с одного конца света на другой, – заключил капитан. – С преданностью, какую не проявит и лучший из друзей… Теперь я знаю, что смерть моя близка. Да и он, наверно, постарел и здорово устал. Я не могу обмануть его ожидания.

Молвив это, он обнял на прощание помощника, велел спустить на воду шлюпку и захватил гарпун.

– Наконец-то мы встретимся. Пусть восторжествует справедливость: он должен получить свое. Но и я буду драться до последнего.

Устало взмахнув веслами, Стефано отплыл от корабля. Матросы видели, как, окутанный ночным мраком, их капитан скрылся в безмятежной дали, слабо освещенной сиянием месяца.

Ему не пришлось долго себя утруждать. Внезапно ужасная морда коломбра появилась рядом со шлюпкой.

– Вот я и пришел к тебе, – проговорил Стефано. – Теперь посмотрим, кто кого!

Собрав остаток сил, он занес гарпун для удара.

– О-ох! – тяжко вздохнул коломбр. – Долго же я тебя ждал! Я тоже смертельно устал. Ну и погонял ты меня по морям! И все убегал, убегал… Ты так ничего и не понял…

– А что я должен был понять?! – негодующе воскликнул Стефано.

– Ты думал, я преследую тебя, чтобы проглотить? На самом деле морской царь поручил мне передать тебе вот это.

Коломбр высунул язык и поднес старому капитану маленький сверкающий шарик. Стефано бережно взял его в руки. То была жемчужина необыкновенных размеров. Он узнал в ней знаменитую Морскую Жемчужину, приносящую своему владельцу удачу, силу, любовь и покой души.

Но было уже слишком поздно.

– О горе мне! – простонал Стефано, сокрушенно качая головой. – Как я ошибся! Я обрек на муки свою жизнь и погубил твою!

– Прощай, несчастный, – донеслось в ответ, и коломбр навеки скрылся в темной пучине.

Спустя два месяца к крутой скалистой гряде волной прибило шлюпку. Ее заметили рыбаки и, заинтересовавшись, подплыли ближе. В шлюпке сидел побелевший скелет. Костяшками пальцев он все еще сжимал маленький круглый камешек…

Коломбр – это рыба огромных размеров и устрашающего вида; встречается крайне редко. В разных частях света его называют по-разному: коломбер, кахлоубра, калонга, калу-балу, чалунг-гра. Натуралисты почему-то обходят коломбра вниманием. Кое-кто даже утверждает, что его вовсе не существует.

ЧТО, ЕСЛИ?
Перевод Г. Богемского

Он был Диктатором и всего несколько минут назад закончил в Зале Верховного Концерна свой доклад на Всемирном Конгрессе Братства, по окончании которого подавляющим большинством был отвергнут проект резолюции, предложенный его противниками. Поэтому теперь Он стал самым Могущественным Деятелем Страны, и Все То, что до Него Имело Касательство, Отныне и Впредь Следовало Писать или Называть с Большой Буквы: Это как бы Воздавало Ему Должные Почести.

Итак, он достиг высшего этапа власти: больше как будто и не к чему стремиться. В сорок пять лет Властелин Вселенной! И пришел он к этому не путем насилия, как обычно бывает, а благодаря неустанному труду, преданности делу, самопожертвованию: ведь он отрекся от всего – от развлечений, веселья, простых человеческих радостей и светских львиц. Он был бледен, страдал близорукостью, зато возвыситься над ним не мог никто в целом мире. Он чувствовал себя немного усталым. Но счастливым.

Это почти первобытное щемящее ощущение счастья вошло в его плоть; бродя по улицам города – пешком, как все люди, – он то и дело размышлял о природе своего успеха.

Он был Великий Музыкант, недавно воочию увидевший в Императорском оперном театре очарованную и потрясенную его гениальным сочинением публику; это был подлинный триумф; до сих пор в ушах у него звучали мощные раскаты аплодисментов, перекрываемых восторженными воплями, – подобных оваций ни в свой адрес, ни в чей-либо еще он никогда прежде не слышал – экстаз, рыдания, слепое преклонение.

Он был Великий Хирург; всего час назад, склонясь над человеческим телом, в котором едва-едва теплилась жизнь, он, к вящему ужасу ассистентов, решивших что он потерял рассудок, отважился на то, что вообще уму непостижимо: своими руками чародея он извлек из непознаваемых глубин мозга последнюю искорку сознания, затаившуюся там, как подыхающий зверек, который стремится забраться в чащу, чтобы никто не видел его агонии. И эту крошечную искорку он вновь раздул, не дал ей угаснуть. И тогда умирающий открыл глаза и улыбнулся.

Он был Великий Банкир, только что подавивший грозящие катастрофой происки конкурентов, способных задушить, уничтожить его. Но он Силой своего гения обратил эти происки против самих врагов, нанеся им сокрушительное поражение. В результате – лихорадочное крещендо телефонных звонков, гуденья электронно-вычислительных машин и телетайпов, и сумма его капитала, размещенного во всех столицах мира, выросла, как гигантское облако, набухшее золотым дождем, а сверху, на недосягаемой высоте, он победоносно парил над всеми.

Он был Великий Ученый; недавно божественное вдохновение посетило его в тиши скромного кабинета, и он открыл высший из всех научных законов. По сравнению с ним гигантские умственные усилия ученых собратьев во всем мире в мгновение ока превратились в жалкий, бессмысленный лепет, и он мог с полным правом гордиться сознанием того, что прочно держит в руках конечную Истину как свое любимое, исполненное подлинного совершенства детище.

Он был Великий Полководец; у него, окруженного превосходящими силами противника, хватило воли и смекалки превратить жалкую горстку деморализованных людей в армию титанов; сжимавшее их кольцо огня и железа в несколько часов было прорвано, а вражеские дивизии в страхе разбежались.

Он был Великий Предприниматель, Великий Исследователь, Великий Поэт, наконец достигший вершины славы; и хотя годы упорного труда, безвестности, лишений не могли не оставить неизгладимого следа на его усталом челе, оно тем не менее светилось уверенностью и счастьем.

Когда это случилось – неважно: солнечным утром или в предгрозовые сумерки, теплой лунной ночью или в зимнюю метель, а может, на рассвете, когда воздух чист и прозрачен, – главное, он настал, тот редкий неповторимый миг триумфа, выпадающий на долю лишь немногим. Охваченный несказанным волнением, он шагал по городу; дома и дворцы стояли перед ним навытяжку, словно отдавая честь. И если они не склонялись перед ним, то потому лишь, что были из камня, стали, бетона, кирпича – словом, из негнущихся материалов. Даже легкие, прозрачные облачка на небе становились в кружок, образуя что-то вроде огромного нимба.

И вдруг, проходя по парку Адмиралтейства, он случайно, непроизвольно задержал взгляд на молодой женщине.

Аллея в этом месте огибала пригорок наподобие террасы, огороженной парапетом из кованого железа. Девушка стояла, облокотившись на него, и рассеянно глядела вниз.

Ей было, наверно, лет двадцать: бледное личико, чуть приоткрытые губы, застывшие в равнодушной, ленивой гримасе. На лоб упала тень от пышных, стянутых в узел черных – цвета воронова крыла – волос. И вся она была в тени от набежавшего облачка. Восхитительное создание!

На ней был скромный серый джемпер и черная юбка, ладно сидящая на тоненькой фигурке. В расслабленном теле чувствовалась гибкая, почти звериная грация. Скорее всего, студентка из левых; свобода в обращении и пренебрежение всеми условностями придают этим особам несколько вызывающее очарование. На ней были большие очки с голубыми стеклами. Его поразило резко контрастирующее с бледностью лица яркое, пылающее пятно безвольно приоткрытых губ.

Глядя снизу вверх, он на какую-то долю секунды увидел сквозь решетку парапета ее ноги – лишь узкую полоску, так как с одной стороны их скрывало основание террасы, а с другой – довольно длинная юбка. Однако взгляд его различил против света дерзкие очертания икр: идя вверх от тонких лодыжек, они увеличивались в объеме в той волнующей природной прогрессии, которая хорошо всем известна, пока не скрывались под подолом юбки. Выглянуло солнце, и ее волосы сразу показались огненно-рыжими. Она могла быть кем угодно – девушкой из хорошей семьи, актрисой, нищенкой и даже уличной девкой.

Он прошел мимо всего в четырех-пяти шагах. Один миг – но он успел хорошо ее рассмотреть.

Он ничуть не заинтересовал ее, скорее наоборот, даже не почувствовав его взгляда, девушка со скучающим видом, машинально посмотрела на него.

Он из приличия отвел глаза и уставился прямо перед собой, тем более что следом шли секретарь и два охранника. Но не удержался и снова стремительно повернул к ней голову.

Девушка опять на него взглянула. Более того, ему даже показалось – наверно, это он сам себе внушил, – что пухлые, чувственные губки чуть дрогнули, словно она хотела что-то сказать.

Хватит! Большего он позволить себе не мог. Вряд ли он еще когда-нибудь ее встретит. Хлынул дождь, и все его внимание было теперь сосредоточено на том, чтобы не наступить в лужу. Затылком он ощутил чье-то теплое дыхание. Может быть, она все еще смотрит ему вслед? Он ускорил шаг.

Да, именно в этот миг он почувствовал, что ему как будто не хватает чего-то очень важного, жизненно необходимого. Он глубоко вздохнул и с ужасом заметил, что счастье, гордость, наслаждение достигнутой победой мгновенно улетучились. Тело вдруг тяжело обмякло, и ему с грустью подумалось о том, какая беспросветная тоска ждет его впереди.

В чем дело? Что произошло? Разве он не Властелин, не Великий Художник, не Гений? Что мешает ему быть по-прежнему счастливым?

Прогулка продолжалась. Парк Адмиралтейства остался позади. Где сейчас эта девушка?..

Чепуха, абсурд! Увидел женщину – ну и что? Неужто влюбился? Вот так, с первого взгляда? Нет, на такое он не способен. В первую встречную, неизвестно еще, что она за штучка. И все же…

И все же там, где совсем недавно царило райское блаженство, теперь была бесплодная пустыня.

Вряд ли он еще когда-нибудь с ней встретится, познакомится, заговорит. Ни с этой, ни с ей подобными. Состарится, так и не обмолвившись с ними ни словечком. Правда, он будет окружен почестями и славой, но так и состарится без этих губ, без этих равнодушных глаз, без этого таинственного тела.

А что, если он, сам того не ведая, вершил все свои славные дела лишь ради нее? Ради нее и ей подобных, ради этих загадочных опасных существ, к которым он ни разу в жизни даже не прикоснулся? Что, если бесконечные годы затворничества, лишений, железной дисциплины, самоотдачи имели единственно эту цель, если за этим самоистязанием скрывалось одно всепоглощающее желание? Если за жаждой славы и власти, как за убогими декорациями, пряталась и все время толкала его вперед только любовь?

А он этого никогда не понимал, не мог допустить – даже в шутку. Сама мысль об этом наверняка показалась бы ему дикой и непристойной.

Вот так напрасно, впустую, прошли годы. А теперь было уже поздно.