Текст книги "Избранное"

Автор книги: Дино Буццати

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 42 страниц)

ПУТЕШЕСТВИЕ В АД НАШЕГО ВЕКА
Перевод С. Казем-Бек

I. ТРУДНОЕ ЗАДАНИЕ

В кабинет вошел курьер и сообщил, что со мной хочет говорить главный редактор. Половина одиннадцатого, утро, в такую рань главного не может быть в редакции.

– Разве он уже на месте?

– Не думаю. Обычно он приходит не раньше двенадцати.

– Кто же вас послал за мной?

– Звонила секретарша.

Странно. Как правило, в газете все делается оперативно и сообщения передаются напрямую. За окном серое будничное миланское утро, половина одиннадцатого, вот-вот пойдет дождь.

Около двенадцати прибыл главный, я сразу отправился к нему, было 37 апреля, зарядил дождь. В огромном кабинете горел свет.

Любезно улыбнувшись, он предложил мне сесть.

– Дорогой Буццати, что-то вас не видно. Чем обязан удовольствием?..

– Говорят, вы искали меня.

– Я? Вас? Тут какое-то недоразумение. Я за вами не посылал. Но счастлив видеть вас.

У главного всегда радушный вид. Но порой он бывает радушнее обычного – значит, у него что-то на уме. В такие моменты подчеркнутой доброжелательности нас, редакторов, охватывает смутное беспокойство.

Главный сидел за своим огромным письменным столом, почти полностью свободным от бумаг, признак по-настоящему занятого человека. Медленно провел рукой по губам, как бы желая расслабиться.

– А впрочем, вы правы. Только сейчас вспомнил. Я действительно вас искал. Вчера. Но это неважно.

– Что, предвидится задание редакции?

– Нет-нет. Сейчас даже не припомню. – Казалось, он погрузился в какие-то свои мысли, потом вдруг, после паузы: – Ну, как поживаете, Буццати? Хотя что тут спрашивать, вы так прекрасно выглядите.

Куда он клонит?.. Зазвонил телефон.

– Слушаю… Привет… точно… почему?.. На будущей неделе тоже… Не срочно, главное, по-моему, не ошибиться.

Я поднялся уходить. Он жестом остановил меня. И продолжал говорить по телефону:

– Возможно… но задание заданию рознь… В данном случае… нет, пока нет… да нет же, говорю… молодчина, я тоже подумал о нем. – Долгое молчание. – В случае необходимости, думаю… естественно… Поговорю с ним при первой же возможности… согласен… привет, дружище.

Разговаривая по телефону, он смотрел на меня, но как-то безучастно. Рассеянно, словно перед ним стена или мебель.

Будучи человеком от природы догадливым, я подумал: уж не обо мне ли речь, у главного есть такая манера. Однако взгляд его говорил об обратном. Смотрел он действительно на меня, но думал не обо мне, а о ком-то другом. Элегантный, в темно-синем костюме, белой рубашке с бордовым галстуком.

Положив трубку, он любезно сообщил:

– Это Стаци из Рима. Говорили о новом месте на Кипре. Вы, наверно, слышали, что мы собираемся послать нашего спецкора на Кипр… по крайней мере на тот срок, пока…

– Нет, не слышал.

– Что вы думаете о Фоссомброни?

– Я его плохо знаю. Кажется, способный парень.

– Зелен еще, но со временем из него выйдет толк. – И тут он, пожалуй, несколько старомодным жестом запустил большие пальцы за края жилета, как бы решась наконец приступить к проблеме. Однако в шутливом тоне, словно никакой проблемы и нет.

– Итак, дорогой Буццати?..

– Вы меня собираетесь послать на Кипр?

Он от души рассмеялся.

– На Кипр? Нет, на Кипре я вас как-то не вижу… Если уж на то пошло – что-нибудь посерьезнее, посерьезнее…

Я откланялся. Но, закрывая дверь, я на мгновение обернулся и через распахнутые створки еще раз увидел главного. Он провожал меня взглядом, но улыбка исчезла, и лицо внезапно напряглось, сделалось сосредоточенным. Так крупный адвокат смотрит вслед уходящему клиенту, с которым только что шутил, зная наверное, что клиент будет осужден.

И тогда я понял: странное и подозрительное сообщение курьера вовсе не было случайностью. Что-то готовится (зреет) для меня, быть может, даже против меня, и не просто новая работа, новая должность, далекая командировка, не просто предостережение или наказание, а нечто способное перевернуть всю мою жизнь.

– Тебя тоже вызывали? – услышал я голос Сандро Гепарди, который торчал в коридоре и видел, как я выхожу из кабинета главного.

– Почему тоже? И тебя вызывали?

– Если бы только меня! Всех. Гельфи, Дамиани, Поспишила, Армерини. Остался только ты.

– А что происходит?

– Готовится какое-то дельце. И довольно таинственное.

– Откуда ты знаешь?

– Да как тебе сказать?.. Суета какая-то, словно бы…

Дверь главного распахнулась, и он, стоя на пороге, молча наблюдал за нами.

– Привет, Гепарди.

– Привет.

Я заспешил вниз по широкой лестнице и уж было… как вдруг сверху раздался голос:

– Буццати!

Я обернулся (говорящего не было видно).

– Главный редактор господин главный редактор господин господин господин главный редактор жела-а-ает!

Что-то во мне, в самых сокровенных и чувствительных глубинах моего «я», оборвалось. Меня как будто коснулась роковая длань судьбы.

Я бросился бежать по лестнице, слыша за собой торопливые четкие шаги, о, эти шаги были мне знакомы с детства, и я всегда знал, что они могут настичь и погубить меня.

Он сказал:

– Главный желает вас видеть.

Он сидел за своим огромным письменным столом и смотрел мне в глаза.

– Буццати, кое-что есть для вас.

– Командировка? Куда?

– Возможно…

Он замолчал. Скрестил пальцы рук, как будто перед ним стояла трудная и важная задача. Я ждал.

– Возможно… Я вообще-то не строю иллюзий, однако… меня самого сомнение берет… но, возможно, представится случай…

– Какой?

Он поудобнее устроился в кресле и решительно приступил к делу:

– Дорогой Буццати, не хотите ли вы заняться серьезным расследованием работ на метрополитене?

– …политене? – эхом отозвался я, крайне ошеломленный.

Он предложил мне сигарету, закурил сам.

– Во время строительства метрополитена якобы нашли… некто Торриани, рабочий… случайно… на прокладке Симплонского туннеля… ну, словом…

Я смотрел на него, начиная пугаться.

– А что требуется от меня?

Он продолжал:

– Случайно… во время подземных работ в Милане… он говорит, что случайно нашел… наткнулся случайно… – Казалось, от растерянности он не в силах и слова выговорить.

– Ну-ну, случайно… – попытался я его подбодрить.

– Случайно обнаружил… – Он так и впился в меня взглядом. – Мне самому с трудом верится…

– Господин главный редактор, говорите же наконец… – Я больше не мог выдержать.

– Дверь в Ад, говорит, обнаружил… что-то вроде дверцы.

Говорят, даже великие и очень сильные люди, оказываясь лицом к лицу с тем, о чем больше всего мечтали в жизни, терялись, превращаясь в жалких и ничтожных трусов.

И все-таки я спросил:

– И что, можно туда войти?

– Говорят – да.

– В Ад?

– В Ад.

– Во все круги?

– Во все круги.

Молчание.

– А я?..

– Это всего-навсего предложение… я ведь себе отдаю отчет…

– Кто-нибудь еще в курсе?

– Никто.

– А мы как об этом узнали?

– Случайно. Этот Торриани женат на дочери нашего старого экспедитора.

– Он был один, когда обнаружил?..

– Нет, с напарником…

– А этот напарник никому не говорил?

– Разумеется, нет.

– Почему вы так уверены?

– Потому что второй заглянул туда просто из любопытства. И не вернулся.

– И я должен?..

– Повторяю – это всего-навсего предложение… В конце концов, вы же не специалист по этим делам?

– Один?

– Желательно. Чтобы не привлекать внимания. Нужно внедриться. Пропусков не существует. У нас там никаких связей. По крайней мере насколько мне известно.

– Даже без Вергилия?

– Да.

– Так они и поверили, что я просто турист!

– Надо внедриться. Этот Торриани говорит – он только заглянул туда, – что внешне там все как у нас, и люди из плоти и крови, не то что у Данте. Одеты, как мы. Он говорит, что и город в точности как у нас, электрическое освещение, автомобили… так что смешаться с толпой, затеряться довольно легко, но, с другой стороны, попробуй потом докажи, что ты иностранец…

– Вы хотите сказать, что меня станут поджаривать?

– Вздор! Кто в наше время говорит об адском огне? Повторяю еще раз: внешне там все как здесь. Дома, бары, кино, магазины. Тот самый случай, когда можно сказать, что не так страшен черт, как…

– А напарник Торриани… отчего же тогда он не вернулся?

– Кто его знает… может, заблудился… не нашел выхода… а может, ему там понравилось…

– Но почему именно в Милане, и больше нигде?

– Да нет, эти дверцы, судя по всему, есть в каждом городе, только никто о них не знает… или не говорит… И все-таки, согласитесь, не каждому журналисту выпадает такая удача.

– Это уж точно… Но кто поверит? Нужны доказательства. Фотографии по крайней мере.

Я заметался. Шутка ли – перед тобой открывается та самая дверь. И теперь уже нельзя достойно выйти из игры – это выглядело бы позорным дезертирством. Но мне было страшно.

– Послушайте, Буццати, не будем пороть горячку. Я сам еще не до конца уверен. Во всей этой истории много непонятного, не говоря уже о неправдоподобности в целом… Почему бы вам лично не побеседовать с этим Торриани?

Он протянул мне листок. Это был адрес.

II. ТАЙНЫ «ММ»

Я отправился разыскивать Торриани, работавшего на строительстве Миланского метрополитена и, как выяснилось, случайно обнаружившего под землей дверцу в Ад.

Жена Торриани, как сказал главный редактор, была дочерью старого экспедитора нашей газеты: от него мы и узнали адрес.

Фурио Торриани жил с женой и двумя детьми на улице Сан-Ремо, 32, в районе Порта-Виттория. Он сам открыл мне.

– Пожалуйста, профессор, – пригласил он меня в гостиную, – но боюсь, что…

– Я не профессор и очень прошу извинить за беспокойство. Я получил задание…

Он был довольно высок и плечист. На вид лет сорок. Костюм из твида, белая рубашка, тонкие холеные руки; из кармана пиджака торчала логарифмическая линейка.

И это рабочий? На самом деле он оказался не рабочим, а промышленным экспертом, консультантом фирмы подрядчика, занимающейся подземными работами. Открытое волевое лицо уроженца Падуи, беззаботная улыбка, мощные, как у боксера, запястья. Совсем не похож на человека из преисподней.

– Прошу вас… нет, лучше в то кресло… хочу сразу же предупредить, что…

– Не торопитесь говорить «нет», синьор Торриани, мы только хотели…

Он рассмеялся.

– Право же, я никак не могу взять в толк, каким образом могли распространиться подобные слухи.

– Так это неправда? – Я почувствовал громадное облегчение. Значит, все это бред, выдумка, и моя адова командировка рассеялась как дым.

– Прямо диву даешься! Поверьте, ни я, ни жена никому ни слова… одному богу известно, откуда пошли эти слухи! Да еще с такими подробностями! Будто мой приятель вошел из любопытства и не вернулся.

– А кто он, этот ваш приятель?

– Да нет никакого приятеля и не было никогда!

– Простите, синьор Торриани, но ведь нет дыма без огня…

– Дыма без огня? Ха-ха-ха, великолепно! – Он пристально посмотрел на меня и заразительно рассмеялся.

Я встал с кресла, ощущая поразительную легкость, как после визита к врачу, к которому идешь с внутренней дрожью и страхом, а он говорит, что все в порядке. Наконец-то я задался вопросом, каким образом главный мог принять всерьез подобный вздор и как я сам мог в это поверить. Ад в Милане? Дверь в Ад в столице экономического чуда? Мне захотелось курить.

– Еще раз извините за беспокойство. Такая уж у нас профессия…

– Ну что вы, какое беспокойство, напротив, очень рад был познакомиться.

И тут, случайно бросив взгляд на маленький столик, я увидел старое издание «Божественной комедии» с иллюстрациями Доре. Книга была открыта на том самом месте, где Данте и Вергилий пробираются среди огромных мрачных скал к черному зловещему зеву пропасти.

Это было как набат, как затянувшаяся на шее петля.

Я услышал за спиной приятный голос Торриани:

– Дело было ночью. Работали по сменам… Только что прошел экскаватор, из свежего разреза в земле посыпались камни, грязь, и тут…

– Господи, значит, это правда?

– Ну что вы, профессор, не надо так пугаться. Если хотите, могу точно указать место.

Инженер Миланского метрополитена Роберто Вичедомини, разумеется, не верил ни одному слову в этой истории, и тем не менее он очень любезно согласился сопровождать Торриани и меня к станции на площади Амендолы. Дожди прекратились. Светила прекрасная луна, только-только пошедшая на ущерб. Электронные часы на площади показывали час пятьдесят минут, значит, оставалось десять минут до рокового часа. Дежурный открыл решетчатые ворота центральной лестницы и зажег свет.

Внизу, в вестибюле, все было готово: казалось, вот-вот сюда хлынет шумная суетливая толпа. Но сейчас здесь царило торжественное, впечатляющее безмолвие.

– Красиво, – заметил я, чтобы как-то себя подбодрить. – Великолепная отделка.

Инженер Вичедомини не без иронии обратился к Торриани:

– Ну так где же?

– В конце платформы А, – ответил консультант.

На входе и выходе были установлены контрольные турникеты, поворачивающиеся на сто двадцать градусов; пассажир вставляет билет в специальное отверстие, электронное устройство проверяет билет, штемпелюет его, после чего турникет открывается и пропускает пассажира. Если билет недействителен, срабатывает звуковая сигнализация.

Но пока входные турникеты не вращались, не вставлялись для контроля билеты, не срабатывали электронные устройства, молчала звуковая сигнализация – все замерло в ожидании, великая гонка еще не началась.

Мы спустились, прошли платформу из конца в конец. Метрах в двух от ее края Торриани ткнул пальцем в облицовочную панель с красными и темно-серыми вкраплениями.

– Вот здесь, – совершенно серьезно произнес он.

– Но тут все уже заделано.

– Панели легко снимаются. За ними проложены кабели, и это специально предусмотрено на случай повреждения. Не так ли?

Инженер кивнул.

– Так ведь ту пресловутую дверь за панелью, наверно, уже замуровали?

– На три четверти, – объяснил Торриани. – Снизу установили металлическую дверцу, и на четвереньках можно пролезть.

– Дорогой Торриани, вы отдаете себе отчет в серьезности своих слов? – пристально глядя на консультанта, спросил инженер Вичедомини.

– Полагаю, что да.

На только что отстроенной станции царила гробовая тишина. Лишь из черной глубины туннеля доносился прерывистый таинственный гул.

– И вы утверждаете, что здесь есть лаз, галерея, коридор или что-то в этом роде, одному черту известное?

– Совершенно верно.

– И никто из работавших здесь так-таки и ничего не заметил?

– Почему же, заметили. Но решили, что это один из древних подземных ходов, вроде тех, которые были обнаружены вокруг замка Сфорцы. А я вошел, чтобы посмотреть.

– Вы один?

– Да. Тем более что там неподалеку случился обвал и туннель почти засыпало.

– Вон там? – особенно недоверчиво спросил инженер.

По краям платформ, со стороны прибытия поездов, – телекамеры с различными фокусными расстояниями. Одна просматривает всю платформу. Вторая увеличивает более удаленную зону. Какой из двух камер пользоваться – решает дежурный по залу, в зависимости от обстоятельств. У него постоянно включены два монитора, по одному на каждую платформу. Но сейчас перед дежурным не стояла эта задача. Потому что самого дежурного пока не было, давка еще не началась, а из пассажиров имелся только один, да и тот отправлялся в места весьма отдаленные.

– Пройдя метров двадцать, – сказал Торриани, – я увидел в глубине просвет. И узкую лестницу, ведущую наверх.

– И вы поднялись по ней?

– Да.

– И куда она вела? На ярмарку образцов?

– На улицу, которую раньше мне видеть не доводилось – всю забитую машинами. Там образовалась такая пробка, что двигаться было практически невозможно. А по тротуарам сновали толпы людей, как… ну знаете, как когда наступишь на муравейник?..

– Вот и весь ваш Ад? Да вы, должно быть, просто вышли на незнакомую улицу где-нибудь поблизости.

– Исключено. И кроме того, господин инженер, когда я полез в туннель, было два часа ночи, а туда попал средь бела дня. Вернувшись, я посмотрел на часы: прошло не больше десяти минут – снова ночь. Если это не Ад…

– А не Чистилище? Запах серы был? Костры видели?

– Никаких костров. А огонь, пожалуй, был только в глазах этих несчастных.

Мне показалось, что инженер начал злиться, решив, что над ним издеваются.

– Ладно! Давайте в конце концов взглянем на эту дверцу. Пошевеливайтесь, дорогой Торриани. Видите, наш Буццати весь извелся – так ему не терпится пройти по вашим стопам.

Торриани повернулся к входной лестнице и громовым голосом позвал:

– Ансельмо-о-о!

Подземные своды задрожали от мощного, оглушительного эха.

Снизу, как из-под земли, вырос человек в комбинезоне с кожаной сумкой через плечо.

Торриани сделал ему знак. Этот действительно был рабочим. Он взял панель за края, и она легко сдвинулась, словно маленький подъемный мост. Обнажились внутренности: толстый пучок проводов с разноцветной – красной, желтой, черной, белой, в зависимости от назначения – изоляцией.

– Вот, – сказал Торриани, указывая на низенькую железную дверцу, круглую, с петлей наверху и тремя вильчатыми захватами, в которые вставлялись шарнирные болты, как на иллюминаторах пароходов.

– Да это же обыкновенный канализационный люк! – воскликнул инженер. – Ну-ка, дружище, откройте. Сейчас услышим шум воды. А вонища там, должно быть!..

Рабочий отвинтил болты и открыл дверцу.

Мы нагнулись. Кромешная тьма.

– Что-то шума воды не слышно, – заметил я.

– Какая там вода! – с торжеством в голосе отозвался Торриани.

Инженер пробормотал что-то невнятное и отошел в сторонку. Растерялся, смутился, испугался, наверно.

Что за звук донесся до нас из глубины туннеля? Что мог он означать, этот ужасный звук? В нестройном безумном хоре время от времени можно было различить крики и человеческие голоса, скороговоркой произносившие что-то (слова молниеносной исповеди, длящейся не более двух-трех секунд на исходе долгой и грешной жизни, в момент внезапно нагрянувшей смерти?). Или то был рев машин – плач, жалобы, мольбы о пощаде старых, изношенных, разбитых, отравленных человеком машин? Казалось, прорвалась плотина, и какая-то огромная, тяжелая масса со звериным шипеньем низвергается вниз, сокрушая все нежное, слабое и больное.

– Нет, не ходите туда! – еле слышно прошептал инженер.

Поздно! Я уже облачился в комбинезон, взял в руки электрический фонарь и опустился на колени.

– Прощайте, профессор, – с сочувственной улыбкой сказал Торриани. – Простите меня. Наверно, это моя вина. Наверно, мне надо было молчать.

Я просунул голову в отверстие и пополз. Далекий хор приближался, превращаясь в грохот. Внизу, в самой глубине, забрезжил свет.

III. ДЬЯВОЛИЦЫ

Туннель метрах в двадцати от входа упирался в подножие узкой лестницы. Наверху был Ад.

Оттуда сочился серый, мутный свет дня. Всего один пролет лестницы – каких-нибудь тридцать ступенек – оканчивался железной решеткой. За нею торопливо двигались мужские и женские силуэты. Видны только плечи и головы.

Пожалуй, доносившееся сверху непрерывное грохотание, вернее, приглушенный гул нельзя было назвать шумом уличного движения, но время от времени я улавливал короткие гудки клаксонов.

С бьющимся сердцем я добрался по лестнице до решетки. Прохожие не обращали на меня внимания. Странный Ад, обыкновенные люди, как вы, как я, такие же плотные на вид, так же одетые.

Может, инженер Вичедомини все-таки прав? Вдруг это просто шутка, а я как последний идиот попался на удочку? Разве это Ад? Просто какой-то незнакомый квартал Милана.

Но обстоятельство, поразившее консультанта Торриани, оставалось необъяснимым: несколько минут назад на станции метро было два часа ночи, а здесь уже день. Или это сон?

Я посмотрел вокруг. Все как описывал Торриани: ничего, на первый взгляд, адского или дьявольского. Все как в нашей повседневной жизни – ну никакой разницы.

Серое закопченное небо, такое близкое и родное, и через этот мрачный слой дыма и сажи сверху проглядывает то, что и солнцем-то назвать трудно, а так, гигантская неоновая лампа, как у нас, в свете которой лица кажутся синюшными и усталыми.

И дома точь-в-точь как наши. Старые и суперсовременные, в среднем от семи до пятнадцати этажей, ни красивые, ни уродливые, заселены так же густо; за освещенными окнами видны занятые работой мужчины и женщины.

Несколько подбадривали вывески и реклама. Все надписи по-итальянски, и рекламируются предметы нашего повседневного пользования.

На улицах тоже ничего из ряда вон выходящего. За исключением, пожалуй, несметного количества остановившихся машин, в точности как описывал Торриани.

Автомобили стояли не по собственному желанию и не потому, что остановились на красный свет. Здесь был и светофор, метрах в сорока, но он показывал транспорту открытый путь. Движение застопорилось из-за огромной пробки, распространившейся, вероятно, на весь город – как видно, у машин не было никакой возможности сдвинуться ни вперед, ни назад.

В машинах сидели преимущественно мужчины. Тоже вполне нормальные люди из плоти и крови. Руки недвижно застыли на руле, на лицах тупое оцепенение, как у наркоманов. Выйти они не могли при всем желании – так плотно, почти впритирку, стояли машины. Лениво, с выражением… нет, пожалуй, без всякого выражения они выглядывали наружу. Время от времени кто-нибудь нажимал на клаксон, и раздавался короткий, безнадежный и какой-то безвольный звук. Бледные, опустошенные, обреченные люди. Ни тени надежды.

Тогда я спросил себя: не есть ли это доказательство, что я действительно в Аду? Или подобные кошмары могут случаться и в реальных городах?

Я не смог найти ответа.

Окаменевшие лица, безысходность этих людей, замурованных в автомобиле, производили жуткое впечатление.

И тут кто-то совсем рядом решительно произнес:

– Поделом им!

Высокая, очень красивая женщина лет сорока в сером со стальным отливом костюме, плотно облегающем фигуру, с удовольствием наблюдала эту сцену. Она остановилась в полуметре от меня. Греческий профиль волевой, властный, самоуверенный. На лице улыбка.

– Почему? – инстинктивно вырвалось у меня.

Она и не подумала обернуться.

– Устроили тут на целый час вакханалию со своими клаксонами. Наконец-то угомонились, окаянные.

Превосходное итальянское произношение, разве что с легким грассированием.

Только после этого она пронзила меня электрическим разрядом голубых глаз.

– Вы по лестнице поднялись? – насмешливо спросила незнакомка.

– Но… я…

– Следуйте за мной, синьор.

Влип! И как глупо! Кто меня за язык тянул! Повелительница амазонок распахнула какую-то застекленную дверь.

– Сюда, пожалуйста.

Это «пожалуйста» прозвучало для меня похлеще военной команды. Мог ли я, незваный, непрошеный гость, тайно проникший сюда, не повиноваться? Следуя за ней, я ощутил как будто легкое дуновение озона.

Мы вошли в лифт. В кабине было еще семь человек. Теснота – поневоле пришлось стоять, прижавшись друг к другу, и я ощутил вполне материальное прикосновение. Что же, значит, никакой разницы между осужденными грешниками и нами, живыми и здравствующими? Лица, одежда, язык, газеты, журналы, даже сигареты – все то же самое (какой-то тип, по виду бухгалтер, вынул из кармана пачку «Национали» с двойным фильтром и закурил).

– А куда мы? – дерзнул я спросить у генеральши.

Ответа не последовало.

Вышли из лифта на десятом этаже. Женщина толкнула дверь без всяких обозначений. Я оказался в огромном зале типа служебного кабинета с окном во всю стену. Отсюда просматривалась свинцовая панорама города.

Через всю комнату тянулся стол, как для приемов. Десяток девушек в черных халатиках и белых кружевных воротничках сидели и работали: кто на пишущей машинке, кто на диковинной клавиатуре с немыслимым количеством кнопок, кто за щитами управления (во всяком случае, на мой непрофессиональный взгляд).

Во всем – современность, роскошь, эффективность. Рядом со столом три черных кожаных кресла и маленький застекленный столик. Но великая княгиня не предложила мне сесть.

– Итак, решили полюбопытствовать? – без обиняков спросила она.

– Только одним глазком… я журналист…

– Все осмотреть, везде сунуть нос, вдоволь наслушаться, сделать заметки, не так ли? А потом улизнуть как ни в чем не бывало? Нет, синьор, так не пойдет… Входящий сюда должен испытать все до конца, иначе очень было бы удобно… Розелла! Розелла! – позвала она.

Подбежала девушка лет восемнадцати; личико совсем еще детское, верхняя губка вздернута, юная кожа упруга и эластична, а взгляд такой невинный и удивленный. Ад это или не Ад, подумал я, но коли он населен такими созданиями, то все не так уж страшно.

– Розелла, – приказала госпожа президентша, – возьми у этого синьора паспортные данные и проверь в центральной картотеке, нет ли случайно…

– Понятно, – ответила Розелла, видимо схватывавшая все на лету.

– Случайно – что? – забеспокоился я.

Владычица ответила невозмутимо:

– Не были ли вы случайно зарегистрированы у нас раньше?

– Да я только что прибыл!

– Ну и что. Всякое бывает… Отчего лишний раз не проверить?

Я назвал имя и фамилию. Розелла принялась манипулировать с клавиатурой металлического ящика, напоминающего электронно-вычислительную машину. Послышалось характерное жужжанье. Вспыхнула красная сигнальная лампочка, что-то щелкнуло, и в маленькую алюминиевую корзину спланировала прямоугольная розовая карточка.

Пентесилея [25]25
  Царица амазонок.


[Закрыть]взяла ее и, видимо, осталась очень довольна.

– Так я и думала… Как только увидела его тогда на улице… С таким выражением лица…

– Что все это значит?

Еще три девушки, помимо Розеллы, заинтересовавшись происходящим, подошли к нам. Ростом пониже Розеллы, но такие свежие, современные, находчивые.

– А это значит, дорогой синьор Буццати, что ты тоже наш, и давно уже. – Она незамедлительно перешла на «ты».

– Я?

Директриса помахала карточкой.

– Послушайте, синьора, здесь какое-то недоразумение. Я не знаю в точности, кто вы. Но хочу быть с вами до конца откровенным… Вы будете смеяться… может быть, до слез… Представляете себе, что я думал? Вернее, в чем меня уверяли?

– В чем?

– В том, что здесь… ну, одним словом… что это Ад. – И я натужно засмеялся.

– Не вижу ничего смешного.

– Но ведь это же была шутка.

– Шутка?

– Здесь все живые. Вы разве не живая? А эти девушки? Следовательно? Разве Ад не на том свете?

– Кто тебе сказал?

Четырех девиц с маленькими, остренькими, лукавыми носиками разговор, видимо, очень забавлял.

Я стал оправдываться:

– Я здесь никогда раньше не был. Каким образом у вас могли оказаться мои данные?

– Ты в этом доме никогда не был? Но город, который ты видишь перед собой, тебе отлично знаком.

Я посмотрел, не узнавая.

– Не видишь, что ли, – Милан! Где, по-твоему, ты находишься?

– Это Милан?

– Конечно, Милан. И Гамбург, Лондон, Амстердам, Чикаго, Токио одновременно. Ну что удивляешься? Уж тебе-то с твоей профессией должно быть известно, что два мира, три, десять миров могут… как бы лучше выразиться?.. сосуществовать в одном и том же месте путем взаимопроникновения… Неужели тебе надо это объяснять?

– А я… Значит, я грешник?

– Думаю – да.

– Что я сделал плохого?

– Не знаю. Не имеет значения. Ты – грешник изначально. Такие типы, как ты, носят в себе Ад с детства, с самого рождения…

Я начал пугаться всерьез.

– А вы, синьора, кто вы?

Девицы захихикали. Она тоже улыбнулась. Смех у них был какой-то странный.

– А может, тебе еще хочется знать, кто такие эти девочки? Не правда ли, прелестные создания? Признайся, они тебе нравятся? Хочешь, я тебе их представлю?

Она явно развеселилась.

– Ад! – не унималась властительница. – Поди-ка сюда, взгляни, ты его узнаешь? Тебе следовало бы чувствовать себя здесь как дома.

Она схватила меня за руку и потащила к окну.

Я с поразительной ясностью увидел внизу весь город, до самых отдаленных окраин. Мутный, синюшный свет уходящего дня угасал, окна домов осветились. Милан, Детройт, Дюссельдорф, Париж, Прага сверкали в этой бредовой мешанине крыш и провалов, и там, в огромном кубке света, метались люди – микробы, подхваченные бегом времени. Устрашающая, величественная машина, ими же созданная, вращалась, перемалывая их, а они не убегали – напротив, толпились, расталкивая друг друга, стремясь первыми угодить в страшную мясорубку.

Инспекторша коснулась моего плеча.

– А ну-ка, пойдем туда. Мои крошки покажут тебе маленькую изящную игру.

Теперь уже все остальные девушки, прежде занятые работой, с визгом и смешками столпились вокруг нас.

Меня привели в соседний зал, заставленный сложнейшей аппаратурой с экранами, напоминающими телевизионные.

Очаровательная Розелла схватилась за рукоятку, похожую в миниатюре на рычаг железнодорожной стрелки, и началось жуткое действо.

IV. УСКОРЕНИЕ

За огромным окном раскинулась панорама чудовищного города. Бирмингем? Детройт? Сидней? Осака? Красноярск? Самарканд? Милан? Который из них был Адом?

Вот они передо мной, муравьи, микробы, люди, мечущиеся в неутомимой гонке: куда, зачем? Они бегали, толкались, писали, звонили, спорили, резали, ели, открывали, смотрели, целовались, обнимались, думали, изобретали, рвали, чистили, пачкали. Я видел складки рукавов, дыры на носках, согбенные плечи, морщины вокруг глаз. Да, глаза, пылающие внутренним огнем, в котором были нужда, желания, страдания, тревоги, алчность и страх.

За мной, облокотившись на щиты управления странных машин, стояли захватившие меня в плен властительница и ее подручные.

Она, командирша, подошла ко мне и спросила:

– Видишь?

Впереди, насколько хватал глаз, простиралось море мук человеческих. Я видел, как люди борются, дрожат, смеются, карабкаются, падают, снова карабкаются и вновь падают, расшибаются, разговаривают, улыбаются, плачут, клянутся и – всё в надежде на ту единственную минуту, которая наступит, на историю, которая свершится, на то добро, которое…

Повелительница сказала, обратившись ко мне:

– А теперь – внимание.

Она ухватилась правой рукой за подобие рычага и медленно перевела его. На светящемся циферблате, напоминающем часы, стрелка сдвинулась вправо. И в то же мгновение мириады созданий, населявших город, забурлили, заклокотали, засуетились. Но не здоровая жизнь была в этом движении, а тоска, горячка, исступление, жажда преуспеть, заслужить, выдвинуться, подняться по суетной лесенке к жалким нашим победам. Орды, отчаянно сражающиеся с невидимым чудовищем. Жесты сделались судорожными, лица – напряженными, вымученными, голоса – резкими.

Она еще немного сдвинула рычаг. И тогда те, внизу, подхваченные усиленным порывом, лихорадочно заметались в своих маниакальных устремлениях, а бесстрастные темные шпили их храмов растворились в ночном тумане.

– А вот и он.

Мелодичный голос заставил меня взглянуть на светящийся экран телевизора размером приблизительно метр на семьдесят, где на первом плане показался человек. Здесь был свой рычаг и целый ряд кнопок, которыми оперировала Розелла.

«Он», некто лет сорока пяти, сидел в огромном кабинете (должно быть, важная персона) и отдавал все силы и душу борьбе с невидимым чудовищем.