Текст книги "Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ)"
Автор книги: Дина Ареева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Головка члена наощупь шелковистая и скользкая, сам член горячий и твердый, и это сводит меня с ума. Никита вдалбливается мне в ладонь, я ерзаю по его ноге как самка в течке и ничего не могу с собой поделать.
Нас с ним как будто замотало в кокон, я не вижу ничего и ничего не слышу, кроме прерывистого дыхания и хриплых стонов. Наших общих.
Ник хватает меня зубами за мочку уха, проталкивает руку между моей спиной и стенкой. Вдавливает в себя, делает несколько мощных толчков, и мне в руку ударяет горячая струя.
– Блядь, Маша... – хрипит Никита мне в ухо, кусает нижнюю губу, оттягивает.
Толкается еще раз, и еще, а я жадно вглядываюсь в его лицо.
Я никогда его таким не видела. Начинаю понимать Лию, которая была готова на все, лишь бы его еще раз таким увидеть. Наверное, это как наркотик, на который подсаживаешься с первого раза.
Никита открывает глаза, наши взгляды встречаются, и меня как будто окатывает холодной водой.
О чем я думаю? Что я вообще несу?
Какой наркотик?
Постепенно мир возвращается в прежнее измерение, пол и стены перестают качаться под ногами, и меня накрывает запоздалым страхом.
Что я наделала? Зачем я к нему пришла? Все равно так, как раньше не будет, я для Топольского всего лишь одна из многих. Просто чтобы снять напряжение.
Сколько таких как я у него было? Десятки, наверное, закончились еще в лицее, сейчас счет наверняка перевалил за сотню.
Ползу спиной по стене вверх, Никита убирает колено. Поспешно свожу ноги, но стоять все еще трудно. В голове шумит, руки дрожат.
Никита берет мою руку, подставляет под водяные струи. Вода мгновенно смывает белесые подтеки. Как все между нами, как будто ничего и не было.
– Уходи, – говорит он, продолжая глубоко вдыхать и выдыхать. Его дыхание почти восстановилось, чего нельзя сказать обо мне.
Молча огибаю неподвижно стоящего Топольского, выхожу в коридор и прикрываю за собой дверь.
Запираю свою дверь на защелку, стягиваю мокрые шорты с футболкой и падаю на кровать.
Зажмуриваюсь, силясь прогнать картинку, но перед глазами все равно стоит каменный член, толкающийся в мою руку как поршень. Я до сих пор ощущаю его твердость, каждую венку, гладкую головку.
Развожу ноги, оттягиваю перемычку белья. Накрываю рукой мокрую промежность, палец сам находит твердый бугорок.
«Маша, Машка...» – отголоском звучит в голове, и этого достаточно, чтобы меня захлестнуло оргазмом.
Глава 30-1
Когда в темноте звонит телефон, спросонья не смотрю на экран, отвечаю сразу.
– Мари, ты спишь? – Оливка всхлипывает в ухо, и я мгновенно просыпаюсь.
– Оля, – кричу в трубку, – Оль, ты где?
– Я дома. Увидела от тебя пропущенные и испугалась, что что-то случилось.
– Я тебя искала, да, – бормочу, а сама оглядываюсь по сторонам. – Ты где была?
Я и не заметила, как уснула. Лежу на не расстеленной кровати, закутавшись в покрывало.
– Меня Люси позвала подменить свою напарницу на вечеринке. Как мы с тобой раньше ездили.
Значит, Никита сказал правду, Оливки с ними не было. Бросаю взгляд на часы. Что это за вечеринка такая, которая закончилась раньше двенадцати ночи?
– А почему ты так рано вернулась?
– Разве ты не знаешь, что произошло, Мари?
Мы обе понимаем, о чем идет речь. О пожаре в доме, где проходило собрание тайного клуба.
– Знаю. Никита сказал, что в доме внезапно начался пожар.
Я не уточняю, что за дом и что там делал Никита. Если Райли не успел позвать Оливку в Игру, то я не имею права говорить о собраниях. Для всех это очередная мажорская вечеринка, которая отличается от других только стоимостью выпитого алкоголя. И местом проведения.
– Наш наниматель Баз рано свернулся. Узнал о пожаре, какое уж дальше веселье. Баз отправил Люси домой, а я попросилась с ним в больницу.
– Почему попросилась, Оль? – зачем-то спрашиваю, хотя хорошо знаю ответ.
– Райли больше всех обгорел, – глухо говорит подруга, и у меня сжимается сердце оттого, сколько в ее голосе отчаяния и горя. Она влюбилась, так не говорят о просто знакомых парнях. – Кит успел вытащить Элфи, тот надышался дыма и потерял сознание. Ты должна его помнить, он тоже футболист. Райли и еще один парень пострадали больше всех.
– Логан, этого парня зовут Логан, – сердце стучит так, что заглушает собственный голос.
– Я завтра снова поеду к нему в больницу, Мари, – подруга продолжает говорить, но я уже не слушаю, мои мысли совсем о другом. О Топольском.
Ник вытащил Элфи из горящего дома. Значит его бы не задело, если бы он сам не полез в огонь?
Прощаемся, завершаю звонок и вижу в списке чатов последнее сообщение Демона.
«Минус три»
Я наверное плохой человек. Хорошие люди сочувствуют и сопереживают даже тем, кто желает им зла. Или причинил боль. Меня так учила мама.
Но я не могу. Я не испытываю к пострадавшим ни жалости, ни сострадания, только животный страх. Мне глубоко наплевать на Райли, Элфи и Логана, но от одной мысли, что Никита мог пострадать так, как они, подступает паника.
Элфи не друг Нику, просто знакомый, с которым они общались в прошлом. В универе я рядом с Никитой чаще видела Джаспера и Мартина. Они не мажоры, обычные парни. Тогда почему Ник полез спасать Элфи?
Наверное, это остатки влияния старшего Топольского. Андрей, как и моя мама, очень хороший человек. И порядочный. С чувством глубокого долга и ответственности. Он и Никиту таким пытался воспитать, но Ник, видимо, как и я, оказался плохо поддающимся.
Топольский не способен жалеть и сострадать, но из чувства долга он будет вытаскивать из беды всяких идиоток типа меня или Лии. И выносить из огня подонков типа Элфи.
Сон как рукой снимает. Встаю и иду в кухню, беру кухонные ножницы и поднимаюсь в гардеробную Никиты. Она здесь же на втором этаже рядом с его спальней. В нее можно попасть и из спальни, и из коридора.
Надеюсь, Топольский крепко спит, но если даже проснется, я не собираюсь прятаться. Нахожу три черные футболки и двое черных джинсов. Кромсаю ножницами на тонкие полоски сначала трикотаж, затем плотную джинсовую ткань.
Грязные джинсы, которые Никита положил в корзину для стирки, перекладываю в мусорный контейнер и для надежности завязываю мешок.
Может все эти действия бесполезны и не принесут результата. У Топольского столько денег, что он может каждый день покупать десятками джинсы и футболки. Но я буду знать, что хотя бы попыталась.
***
– Маша! – слышу сквозь сон требовательный окрик. Только успеваю открыть глаза, как распахивается дверь, и на пороге появляется Никита.
– Привет, – приподнимаюсь на локте и рассеянно моргаю.
– Что это? – он выставляет перед собой свисающую бахромой черную ткань.
Выпрямляюсь и сажусь в кровати, натягивая одеяло. Очень непросто смотреть в лицо Топольскому после вчерашнего душа.
Я знаю, что для Никиты ничего особенного не произошло. Просто стресс, адреналиновый шок. Просто больше никого под рукой не оказалось.
И все же целых полночи я прожила с надеждой, что это его «Маша, Машка...» было из нашей прошлой жизни.
Очень зря. Он уже забыл, и все, что сейчас интересует Топольского, это его изрезанная одежда.
– Ты больше не будешь ходить на их собрания, Ник, – говорю твердо, глядя ему в глаза.
– А кто мне помешает, ты? – он поднимает бровь, смотрит насмешливо.
Мне самой смешно. Какое прошлое, Маша? Ну ты и дурочка! Это как раз ты прошлое, навсегда забытое и похороненное.
– Да, я, – выдерживаю его взгляд. – Ты мог вчера оказаться на месте любого из тех троих, что сейчас в больнице.
– Еще скажи, что переживаешь, потому что мы теперь одна семья, – пренебрежительно хмыкает Никита. – Ты не бойся, на тебе это никак не отразится. Я уже провел все платежи. Кстати, почему мой отец тебя не удочерил? Ты бы тоже была Топольской.
В исполнении Никиты слово «семья» звучит как ругательство. Кровь приливает к щекам, они моментально вспыхивают.
– Если с тобой что-то случится, твой отец этого не переживет, – говорю глухо, и в ответ точно так же на скулах Никита вспыхивают красные пятна. От ярости.
– Я уже сказал, мои отношения с отцом тебя не должны волновать... – он хочет еще что-то добавить, но в его кармане звонит телефон.
Никита зло свайпает по экрану, подносит телефон к уху, и его лицо мгновенно меняется. Становится мрачным и в то же время растерянным.
– Да. Да, хорошо, я понял. Я приеду, – опускает руку с телефоном и говорит в никуда: – Катя умерла. Похороны в субботу, я должен там быть.
***
Никита улетел рано утром. Он хотел, чтобы я полетела с ним, но я отказалась наотрез. Не сказать, кто я такая, не получится, а вряд ли Ермоловы будут рады видеть дочь Дарьи Топольской. И я не горю желанием встречаться с этими людьми.
Ник мог воспользоваться своим правом и меня заставить, но не стал. Наверное, он тоже понимает, что мне там не место.
– Я не могу тебя запереть на все выходные, Маша, – сказал он, стоя на пороге. – Просто помни, что дверь ты никому не открываешь. Если что-то покажется подозрительным, вызывай полицию. Я вернусь в воскресенье вечером, это всего два дня.
– Напиши, что ты долетел, – попросила вслед. Никита ничего не ответил, но через пять часов от него приходит короткое «Я на месте».
Я в ответ отправляю «Ок» и больше его не трогаю. Но чем ближе вечер, тем мне неспокойнее. Дом кажется слишком пустым и холодным, я еще никогда не оставалась одна в таком большом доме.
Когда за окнами темнеет, включаю свет во всех комнатах, даже в гардеробной. Но все равно, когда тишину разрезает звонок домофона, вздрагиваю от неожиданности. Я никого не жду, и сколько я живу у Никиты, к нему никто не приходит без приглашения.
Испытываю острое желание спрятаться в кладовке или подвале, хоть их тут и нет. И шкафов нет, только на кухне. А еще хочу, чтобы рядом был Никита, с ним совсем не страшно.
Сжимаю в руке мобильный телефон, медленно подхожу к экрану домофона и не могу сдержать удивленного возгласа, когда вижу Демьяна, сидящего в инвалидном кресле.
Глава 31
Маша
– Маша, я знаю, что ты дома, открывай! – зовет Демьян, мне слышно его через дверь.
Нажимаю кнопку переговорного устройства. Стараюсь совладать с голосом, чтобы он не звучал ни жалобно, ни испуганно.
– Здравствуй, Демьян. Никиты нет дома.
– А я не к Никите. Я к тебе.
– Ко мне? – сглатываю. – Я тебя не приглашала.
– Я думал, мы друзья, – он явно шутит, но мне даже здесь чудится угроза. Это меня так Топольский напугал, или я сама себя накрутила?
– Значит ошибся, – дышу глубоко, чтобы не сорваться в истерику.
– Даже кофе не угостишь?
– Ты специально тащился сюда через весь город, чтобы выпить кофе?
– Чего ты такая дерганая, Маша? – а вот сейчас он похоже в самом деле удивлен. – Нет, не специально. Я теперь здесь живу недалеко, мы с Никитой давно искали мне дом. Знаешь, все эти студенческие городки не для меня. Слишком много движа.
Он говорит, я молчу, опираясь о стену.
– Так что насчет кофе, Маш? – Демьяну надоедает слушать тишину.
– Извини, я здесь не хозяйка, – развожу руками, хоть он меня и не видит, – гостей принимать не могу. Вернется Ник, тогда и приходи. Могу скинуть денег на чашку кофе, дай номер карты.
Последнее предложение было явно лишним, но меня уже понесло. Демьян, видимо, тоже так считает.
– Зря ты так, Маша, – качает он головой, и я еще больше убеждаюсь, что сделала все правильно.
Демьян разворачивает коляску и скрывается за забором. Хватаю телефон. Никита был в сети пять часов назад. Демон... тоже.
Пишу Топольскому:
«Приходил Демьян, говорил, что в гости. Я не открыла»
Несколько минут раздумываю и пишу Демону:
«Это был ты?»
Оба сообщения ожидаемо зависают. Даже не надеюсь уснуть, поэтому просто заворачиваюсь в плед и ложусь на кровать, не раздеваясь.
***
Я все-таки проваливаюсь в сон, потому что от резкого сигнала домофона буквально подпрыгиваю на кровати.
Он трезвонит не переставая. Выпутываюсь из пледа и спускаюсь по ступенькам, прижимаясь спиной к стене. С одной стороны, с включенным светом не так страшно, с другой – в сияющем огнями как новогодняя елка доме ноль шансов притвориться, будто никого нет.
Но когда вижу экран домофона, по коже ползут мурашки. Там, с той стороны двери Лия.
Вид у нее жуткий. Она беззвучно открывает рот, руки сложены на груди в молитвенном жесте. Волосы мокрые и растрепанные, лицо перекошено от страха, в глазах застыл ужас.
Рука сама тянется к кнопке переговорной системы. Нажимаю, и воздух вокруг наполняется умоляющим, обреченным шепотом.
– Мари, Мари, дорогая, милая, прошу, – Лия испуганно оглядывается и прижимается к стене дома, – умоляю, впусти меня. Мне так страшно...
Мне самой так страшно, что колени трясутся.
– Лия? Что ты здесь делаешь? – связки отказывают, невольно шепчу вместе с Лией. – И кто «они»?
Но она так напугана, что меня не слышит. Некрасиво кривит рот, слезы градом текут по лицу. Она их не вытирает, стучит сжатыми в кулаки руки рядом с камерой.
– Пожалуйста, Мари, они меня убьют...
Мои нервы на пределе, и когда она всхлипывает, нажимаю на разблокировку двери. Быстро открываю замки, распахиваю дверь и хватаю Лию за руку.
– Сюда, скорее.
Она поднимает голову, внезапно вокруг моего запястья смыкаются цепкие пальцы. Лицо Лии озаряется мстительной ухмылкой, она с невиданной силой дергает меня обратно, и я вылетаю за порог, чуть не сталкиваясь с ней лбами.
– Ты что, всерьез думала, что я его тебе отдам? Доверчивая дура! – зло бросает в лицо Лия, отпускает мою руку и отходит в сторону.
Бросаюсь назад в дом, но на пути вырастает массивная фигура.
– Ну что, попалась, птичка? – омерзительно знакомый голос Феликса раздается из темноты, а мои руки оказываются зажаты в железных тисках.
Тошнота подступает к горлу, потому что я знаю, кто это.
Коннор.
– Я же обещал, что ты покатаешься на моем члене, малышка, – хрипло проговаривает он над ухом.
Изворачиваюсь, чтобы укусить его за руку и ударить коленом в пах. Но Коннор одной рукой перехватывает меня под подбородок и приподнимает над землей.
– Маленькая сучка, ты еще будешь упираться?
– Все, Мари, ты проиграла, – сухо звучит еще более отвратительный голос, и я узнаю Саймона.
Сцепляю зубы так сильно, что сводит челюсти. Мне нечего им сказать. Я попалась как самая последняя дура, Лия абсолютно права.
И мне себя ни капли не жалко. Мне дико, до боли, до одури жаль Никиту.
Я его подставила. Это не я проиграла, а он.
– Поставь ее на землю, Коннор, – Феликс выходит из темноты на освещенное пространство и поворачивается ко мне: – Что ж, Маша, мне жаль, что все так быстро закончилось. Ты была достойным игроком, и я искренне сожалею. Но Кит давно нарывался, так что... Забирай ее, Коннор.
Саймон перехватывает мои руки, мои ступни касаются земли. Железные тиски отпускают, Коннор берется двумя руками за браслет...
Это галлюцинации, или я в самом деле слышу? Зажмуриваюсь и перестаю дышать, чтобы напрасно не надеяться. Но знакомое, еле слышное жужжание не исчезает, и наконец сверху гремит властный голос как из полицейского громкоговорителя:
– Всем оставаться на своих местах. В случае сопротивления стреляю на поражение.
Тишину разрезают три оглушительных выстрела, следом раздается автоматная очередь.
Парни ошалело озираются, а я сразу узнаю запись. Хоть она не на английском, Саймон на миг ослабевает хватку, и я пользуюсь моментом. Вырываюсь из его рук и бросаюсь к спасительному дверному проему. Вбегаю внутрь, захлопываю дверь и трясущимися руками проворачиваю все три замка.
Блокирую электронный замок и сползаю по стенке на пол.
Снаружи слышится топот ног, звук отъезжающего автомобиля и буквально сразу за ним пронзительный визг полицейской сирены.
Заставляю себя встать и выключить свет, незачем привлекать внимание полицейского патруля. Беру телефон, долго смотрю на неотправленные сообщения. Удаляю оба.
«Ник, возвращайся быстрее», – пишу Топольскому. А Демону...
То, что он не в сети, ровным счетом ничего не значит. Квадрокоптеры не летают за сотни километров, а значит он только что был рядом.
«Спасибо. Ты снова меня спас», – отправляю и выхожу из мессенджера.
Удивительно, но я больше не боюсь. Внутри вообще никаких чувств, кроме дикой усталости. Иду в гостиную, где-то здесь у Никиты был бар.
Достаю начатую бутылку виски, наливаю в бокал. Горлышко бутылки стучит о край, но я не могу справиться с тремором. Заполняю бокал на две трети, выпиваю до дна и несколько минут хватаю ртом воздух.
Внутренности будто облили керосином и подожгли. Зато голову заволакивает легкой дымкой, которая постепенно сменяется плотным туманом.
Наощупь поднимаюсь в комнату Никиты, разгребаю постель, заползаю внутрь и натягиваю на голову одеяло.
Здесь все пахнет Никитой. Этот запах расслабляет, успокаивает. Не замечаю, как отключаюсь, обнимая подушку и зарывшись в нее лицом.
***
Просыпаюсь поздно. Меня хватает только на душ, который принимаю тут же в комнате Никиты. Во рту как будто кто-то нагадил, голова гудит.
Полощу рот, пальцем размазываю по зубам зубную пасту. Но за щеткой идти не хочу, мне кажется, стоит выйти из спальни Никиты, и снова что-то случится.
При мысли о завтраке желудок подает нехорошие сигналы, и я ограничиваюсь минеральной водой в стеклянной бутылке.
Снова заползаю на кровать Никиты и не слышу, когда внизу открывается входная дверь. Только шаги на лестнице слышу. И голос. Нервный, напряженный.
– Маша! Маша, ты дома?
Вскакиваю с кровати и вылетаю из комнаты. По лестнице несусь вниз и с разгона бросаюсь Никите на шею.
– Ты приехал, Ник! – шепчу, обхватив обеими руками, и трусь щекой о его щеку. – Как хорошо, что ты приехал...
Глава 31-1
Никита
Я не знал, что буду делать, когда вернусь. Не знал, как Маша меня встретит, захочет ли вообще говорить со мной. Надо было вчера еще возвращаться, не привязываться к рейсам, арендовать джет и вернуться.
Понадеялся, что за два дня ничего не случится. Но я недооценил эту свору ебучих псов, проебался сам и чуть не проебал Машу.
Игра уже давно вышла за все рамки, стала токсичной. Потеряла берега, как выразился бы отец.
В самолете я думал над словами Феликса, которые он сказал ночью, когда я позвонил ему, чтобы обложить матом.
– Извини, Кит, здесь намешано слишком много личного. Я это остановить уже не могу. Хочешь, пробуй остановить в одиночку. Если сможешь. А лучше сам начинай играть без правил, и тогда, может быть, ты все уравняешь.
Ошибаешься, чел. Уравнять нихуя не выйдет, можно только обнулить.
Еще в самолете я думал, что в лицее, как только Маша пришла в Игру, все пошло по пизде. Выходит, дело в ней. Там, где она появляется, все переворачивается с ног на голову. Меняется на глазах.
Друзья перестают быть друзьями, правила перестают быть правилами.
Игра перестает быть игрой.
Мышка слишком красивая, слишком чистая, слишком неискушенная. А они все слишком уебки.
Такие же, как я...
Дед с бабкой конечно обиделись, что я так быстро свинтил, они надеялись, что я хотя бы побуду до вечера. Но Машино «Ник, возвращайся быстрее» настолько меня катализировало, что я бы до вечера тупо не дожил.
Из аэропорта взял такси и всю дорогу сдерживал себя, чтобы не вытолкать таксиста из машины и самому не сесть за руль.
Звонить Маше не стал, вдруг она спит? То, что она из дома не выходила, я знаю. Но какой будет наша встреча, понятия не имел.
Несмотря на то, что день в разгаре, Маши нигде не было видно. И затем я пережил самые страшные минуты в своей жизни, когда увидел, что в комнате ее тоже нет.
Внутри меня раскрылась адская бездна, из которой потянуло зловещим могильным холодом. Я уже подошел почти к самому краю, когда распахнулась дверь моей спальни, из нее выбежала Маша и бросилась мне не шею.
– Ты приехал, Ник!
***
Хватаю ее в охапку и сдавливаю так сильно, что у нее начинают трещать ребра. Но Маша как будто этого не чувствует.
– Как хорошо, что ты приехал... – она трется лицом об мои щеки.
В общем, делает все, чтобы мои яйца лопнули прямо сейчас от скопившейся спермы.
Упругие полушария упираются в грудь, и мой стояк в моменте напоминает, что я почти два месяца не трахался. Минет в раздевалке не в счет, ежедневная дрочка в душе тем более. Единственный раз, отдаленно похожий на секс, это когда Маша сама мне подрочила.
Мне этого заряда на несколько раз хватило, стоило вспомнить ее податливую ладонь.
Как тут сдерживаться? Я и не собираюсь. Впиваюсь в ее рот, толкаюсь, и она замирает. Даже не дышит, пока я трахаю ее рот языком.
Она сначала от такого напора ошалевает. Затем принимает. Глубоко, как получается. А потом начинает отвечать. Сначала несмело, потом все настойчивее и настойчивее.
Стараюсь не думать о том, что вместо языка там должен быть член. Не сейчас, это точно.
Руки опускаются по спине вниз и останавливаются на упругой попке. Рывком за бедра, и стройные ножки обхватывают мою талию. Просовываю ладони под короткие шортики, и сжимаю тугую попку.
Я сейчас кончу, клянусь.
Она такая теплая, такая кайфовая. Такая охуенная.
Мышка моя.
Несу в свою комнату и падаю вместе с ней на кровать. Развожу ноги в стороны, трусь болезненно возбужденным пахом посередине. Нахожу рукой перемычку шортиков и просовываю под нее пальцы.
Маша стонет негромко, но так возбужденно, что тело прошивает судорогой. Она там такая мокрая, такая тесная, такая сладкая.
Это пиздец. Меня ни от кого так не крыло. Никогда. Что она со мной сделала почти три года назад, когда я сбил ее на Красавчике? Чем заколдовала?
Задираю футболку, накрываю руками оба соска. Маша изгибается подо мной, стонет уже без стеснения, оттягивает волосы на затылке.
Ебать как хорошо.
Но член рвется наружу. Беру ее руку, веду к своему паху, сам расстегиваю ширинку.
Член выпадает ей в руку, она уже смелее себя ведет. Поглаживает, ласкает, пальчиком обводит головку. Как будто тоже кайфует, как будто ей нравится.
От захлестнувшего возбуждения в голове звенит, я ничего не соображаю. Хочу в ней оказаться, в Маше. Хочу вогнать свой член так глубоко, чтобы упереться пахом в ее плоский животик. Ебать ее хочу так, что в глазах темнеет.
Хочу, чтобы еще потемнело и у нее. Но как только приставляю к горячему мокрому входу головку, у нее будто выключается питание.
Будто кто-то рубильник вырубил. Тело каменеет, руки вместо того, чтобы обнимать, упираются в плечи. Отталкивают.
Маша пытается выползти из-под меня, свести ноги. Лицо отворачивает, глаза прячет. Такое ощущение, что сейчас совсем спрячется и створки своей ракушки перед моим носом захлопнет.
Беру за подбородок, поворачиваю к себе.
– Маша, что? – голос хрипит. Ну правильно, я же почти кончил, лежа на ней. – Что не так?
Молчит. Повторяю, придав голосу жесткости.
– Я тебя спросил.
И охуеваю, когда она мне в лицо выплевывает:
– Что тебе непонятно, Никита? Все не так, понимаешь? У нас теперь все не так.
Глава 32
Маша
Я не ожидала, что вспомню. Но когда Никита отодвинул в сторону перемычку шорт вместе с полоской белья, меня как прострелило.
Вот я стою лицом к стене, обе руки подняты вверх и прижаты к холодной поверхности. По ногам ползут эти же ладони, заползают под юбку. Отодвигают белье, разводят складки, а затем изнутри пронзает жгучая распирающая боль.
Хоть стою спиной, но затылком чувствую впившиеся похотливые взгляды, слышу смешки, грязные замечания и шутки.
Меня охватывает сначала паника, потом отвращение. В голове нарастает гул, тело деревенеет, становится нечувствительным. Неуемное томление вмиг испаряется, оставляя одно – желание закрыться, спрятаться. Столкнуть с себя тяжелое тело, а самой исчезнуть.
Никита рывком встает, смотрит зло, недовольно. Я понимаю, что сама виновата, не надо было бросаться ему на шею. Но я так была рада, что он вернулся, я так замучилась сидеть между стенкой и шкафом и прислушиваться к каждому шороху. Вздрагивать от каждого громкого звука за окном.
Ник держит меня за подбородок.
– А как ты хочешь, Маша?
И я не знаю, что сказать. Столько раз я представляла, как он у нас будет этот первый раз. Рисовала себе разные картины, полные нежности и романтики. Но реальность оказалась не просто другой. Она оказалась убийственной.
– Я хочу, чтобы ты перестал делать вид, будто между нами ничего не было. Как будто ты никогда не любил меня. Как будто мы не целовались с тобой часами, не репетировали в зале с Ковалем, не танцевали. Как будто не выбирали мне платье, – я сжимаю и разжимаю кулаки, словно это хоть как-то поможет ослабить тупую, саднящую боль в груди. – И как будто потом не бросил в больнице именно в тот момент, когда я в тебе больше всего нуждалась. Ты тогда не счел нужным со мной объясниться, и теперь продолжаешь морозиться. Мы за все это время так и не поговорили с тобой, Никита.
– Мы были детьми, Маша, – чужим голосом говорит Ник, отпуская мой подбородок, – какая любовь? Все это глупости. И гормоны.
– Неправда, – мотаю головой и говорю громким шепотом, чтобы не разреветься, – не перекручивай, Топольский. Ты любил меня. Я же видела тебя в палате, сквозь повязку видела, ты целыми днями возле меня сидел. И слезы мне вытирал. А теперь говоришь, гормоны...
Его лицо остается таким же бесстрастным.
– Так сама же сказала, что бросил. Ушел. Какая же это любовь?
Больше не могу сдерживаться, вскидываюсь и впиваюсь в него невидящим от набежавших слез взглядом.
– Хорошо, тогда ответь на один вопрос. На один-единственный. И я скажу ок, это были гормоны.
Никита молчит, смотрит исподлобья, и я спрашиваю:
– Почему ты тогда так взбесился, когда увидел меня в ванной у Макса в одном полотенце? Зачем ты вообще приехал к Каменскому? И если тебе было на меня наплевать, почему ты начал с ним драться? Что же ты молчишь, Ник? Почему тебя это так задело, если это всего лишь гормоны?
Топольский молчит, шумно дышит. Я тоже дышу часто-часто, зажав руки в кулаки.
– Ты хочешь, чтобы я тебя любил? – холодно спрашивает Никита. – Так этого не будет, Маша. Я не способен на такие чувства, которые нужные тебе. Я не люблю тебя. Я вообще никого не люблю. И хорошо, если ты это себе уяснишь.
От его ледяного тона начинает бить дрожь. Мне реально холодно, хочется заползти под одеяло, прижаться к горячему телу того, прошлого Никиты и слушать, как бьется его сердце. Вот чего мне по-настоящему хочется.
– Но если я тебя не люблю, это не значит, что я тебя не хочу, – продолжает Ник все тем же бесстрастным тоном. – Ты же не думаешь, что я все эти четыре года проведу с тобой как в монастыре? Или ты хочешь, чтобы я на твоих глазах ебал других баб?
– Мне все равно, – смотрю в стену.
– А мне нет, – он пересаживается так, чтобы в него упирался мой взгляд. – Мы с тобой договаривались, что ты будешь делать все, что я захочу.
Щеки вспыхивают, только это не от смущения, а от стыда. Стыда за него, за Никиту.
– Хорошо, – говорю неожиданно покладисто.
Встаю с кровати, стаскиваю шорты с футболкой. Выгибаясь в спине, расстегиваю бюстгалтер и отбрасываю в сторону. Пальцами подцепляю трусики, тяну вниз. Дальше они скользят сами и плавно опускаются на пол. Переступаю через кружевной комок, ложусь на кровать и раздвигаю ноги.
Никита шумно сглатывает, похоже, первая линия обороны пробита. Но сколько их там, неизвестно, я даже пробовать не буду. Ни считать, ни пробивать.
От откровенного, жадного взгляда чувствую себя как на горящих углях. Горят не только щеки и уши, все тело горит. Никита придвигается ближе, нависает надо мной, упираясь рукой в кровать возле моего плеча.
Касается рукой лодыжки, проводит до колена, скользит по бедру, по внутренней стороне. А я как будто отдельно, ничего не чувствую. Мне даже не щекотно.
Пальцы продолжают скользить вверх по животу. Будто случайно задевают грудь, цепляют сосок, пробегают по ключице и впиваются в подбородок.
– Решила меня подразнить?
Смотрю в потолок, руками комкаю простыню.
– Ты хотел игрушку...
– Блядь, – он раздраженно дергается, выпуская мой подбородок. – Нахуя, Маша? Ну нахуя тебе эта любовь? Давай просто трахаться, вот увидишь, тебе понравится. Я нормально ебу.
– Давай, – усиленно разглядываю потолок, смаргиваю.
Он снова матерится, вскакивает с кровати. Собирает мою разбросанную одежду, бросает возле меня на кровать, а сам уходит в ванную, громко хлопнув дверью.
Через минуту оттуда доносится шум воды, а сквозь них пробиваются уже знакомые мне звуки. Быстро одеваюсь и выхожу из комнаты, аккуратно прикрыв за собою дверь.
Глава 32-1
Я сегодня целый день ничего не ела. К вечеру желудок сводит от голода, но я не выхожу из спальни, чтобы не пересекаться с Никитой.
Странно, я его так ждала, а когда он приехал, прячусь в своей комнате. Но я совсем, совсем ничего не понимаю. Он то холодный как лед, говорит будто острой бритвой режет, то внезапно этот лед раскалывается, и наружу вырывается настоящее пламя.
Как можно быть таким переменчивым? У меня бы уже давно кукушка улетела от таких качелей. Или может... Может, он просто прячется?
Никита всегда был порывистый, особо не скрывал эмоции. То ли не считал нужным, то ли не мог обуздать рвущиеся наружу чувства.
Значит, научился? Или я снова придумываю себе то, чего нет? Пытаюсь оправдать, выгородить. А по факту все именно так, как Топольский и говорит: он просто меня хочет. И зачем ему кого-то искать для секса, если есть я?
В конце концов желудок побеждает, и я выбираюсь на кухню. Когда прохожу мимо двери Никиты, сдерживаю порыв, чтобы не постучаться. Может он уснул, а я его разбужу. Он вернулся слишком уставшим и невыспавшимся, пусть поспит.
Приготовлю ужин и на него тоже, захочет – услышит запахи и спустится.
Так и получается. Стоит запахам расплавленного сыра разнестись по этажу, на лестнице раздаются шаги.
– Я как раз хотел заказать что-нибудь из еды, – слышу за спиной, – ты будешь?
– Нет, спасибо, – отвечаю, не оборачиваясь, – я уже готовлю ужин.
– Может, десерт?
Поворачиваюсь. Топольский стоит в футболке и домашних трикотажных штанах, уперевшись руками в дверные откосы. Возможно, всему виной освещение, но сейчас его рельефные мышцы особенно четко очерчены, и я спешу отвести глаза. Ну почему он такой...
– Хорошо, тогда я закажу себе, – Никита отталкивается от дверного проема, разворачивается чтобы уйти, и я поспешно окликаю:
– Никита!
Он оборачивается.
– Я на тебя тоже приготовила. Можем вместе поужинать. Это, конечно, не так как в ресторане, но...
– Хорошо, Маша, – на мой взгляд, он слишком быстро соглашается. – Ты где хочешь ужинать, здесь, в гостиной или на террасе?
