Текст книги "Я, Вергилий"
Автор книги: Дэвид Вишарт
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
18
Не хочу приступать к следующей части своего рассказа.
Я сидел у себя в комнате, заканчивая читать речь Гортензия, как вдруг без стука вошёл Прокул. Его лицо...
Нет, Вергилий. Начни снова. Расскажи всё с самого начала. Это было через день после окончания Зимних празднеств. Мать Котты, Эмилия Руфина, пригласила Валерию с матерью на обед, устраиваемый только для женщин. Корнелия колебалась, и на это были причины: как я говорил, народ, особенно женщины, не очень-то выходил вечером на улицу, боясь беспорядков. Но Валерия тем не менее была настойчива.
– Не смеши меня, мама! – заявила она. – Мы же практически соседи! Это же совсем не то, что разгуливать по Субуре[81]81
Субура – район Рима между холмами Эсквилин, Квиринал и Виминал, весьма людный и оживлённый, с большим количеством притонов.
[Закрыть] в сопровождении одного только Публия в качестве охраны. – И она послала мне улыбку.
Корнелии было не до улыбок.
– Валерия, – сказала она. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты отнеслась к этому посерьёзнее и получше задумалась об опасности.
– Но ведь это всего в нескольких сотнях ярдов от нас. – Валерия примостилась к матери на ручку кресла. В её голосе послышались просительные нотки: – И мы возьмём с собой Кассио и Гету, чтобы они охраняли нас. – Кассио и его брат Гета были рабы Прокула – большие и сильные, словно быки, и к тому же всецело преданные семье.
Корнелия посмотрела на Прокула.
– Что ты об этом думаешь, дорогой? – спросила она.
Но Прокул едва ли слушал их. Он погрузился в письмо, которое только что получил от своего поверенного в Дамаске; это были явно плохие известия, судя по опущенным уголкам его рта.
Он на мгновение поднял голову.
– О чём? – отозвался он. – О, сделай, как сама считаешь лучше. – Он встал. – Извини, я должен ответить на письмо немедленно.
И он удалился в свой кабинет.
Валерия возобновила атаку.
– Не будь такой отсталой, мама! – сказала она. – Мы же совсем не выходили во время праздников. И к тому же ты говорила, что хотела похвастаться новой брошью.
Умный ход. Эта брошь была камея, выполненная по последней моде, с профилем самой Корнелии между двумя резвящимися дельфинами. Мы с Валерией заказали её для подарка на Зимние празднества, и Корнелия была в восторге.
– Публий, как ты думаешь? – уже почти сдавшись, обратилась Корнелия к последнему средству обороны. – Идти нам или нет?
– О нет, не спрашивай Публия! – засмеялась Валерия. – Он обязательно скажет «нет». Он ещё больший любитель испортить другим удовольствие, чем ты.
Я развёл руками.
– Не втягивайте меня в свои семейные перебранки, – ответил я. – Я уже и так как следует раскритикован, спасибо. Кроме того, мне дали речь, которую я должен дочитать к завтрашнему дню, так что у меня нет времени.
Корнелия вздохнула.
– Валерия, тебя бы следовало отшлёпать, – проговорила она. – Ну ладно, будь по-твоему. Но мы не должны задерживаться слишком поздно.
Валерия обняла мать, подмигнув мне из-за её плеча.
После нескольких дней вынужденного безделья я занимался весь день и весь вечер. Во время Зимних празднеств, конечно, всё закрывается, поэтому неизбежно приходится переключаться на домашние дела. В глубине души я приверженец традиций и считаю, что даже рабы должны иметь выходные дни, но это очень затруднительно, если есть работа и её нужно сделать.
Должно быть, было около полуночи, во всяком случае гораздо позднее того времени, когда я обычно ложусь спать, судя по тому, что глаза у меня болели от напряжения после многочасового чтения при свете лампы. Я слышал все шумы внизу – стук входной двери, негромкие голоса, – но почти не обратил на них внимания, думая, что это вернулись Валерия и её мать. Затем дверь в мою комнату отворилась и вошёл Прокул, держа лампу. Его лицо было застывшим и безжизненным, как посмертная маска.
– Внизу Марк Котта, Публий, – произнёс он. – У него плохие известия. Корнелия и Валерия...
Больше он ничего не мог сказать. Он жутко закашлялся, повернулся и, пошатываясь, словно пьяный, вышел из комнаты. Лампа выпала у него из рук и разбилась о деревянный мозаичный пол в коридоре. Пока я разделывался с лужей горящего масла, он ушёл. Я слышал, как захлопнулась дверь его кабинета.
Котта ссутулился на стуле в гостиной, обхватив голову руками. Когда я вошёл, он поднял на меня пустые глаза.
– Они мертвы, – сказал он без предисловий. – Убиты. Изнасилованы и убиты. Обе.
Комната поплыла. Я ухватился за стол и держался за него до тех пор, пока не исчезли тьма, застилавшая мне глаза, и звон в ушах. Я сел в кресло напротив Марка.
– Как это произошло?
Круглое мальчишеское лицо Котты (он был всего лишь на год старше меня) было бледным и искажённым, лишённым всякого выражения.
– Они ушли рано, – проговорил он. – Корнелия захотела вернуться домой. Я предложил пойти с ними или послать нескольких дюжих рабов, но они и слышать об этом не хотели. Она сказала, что всё будет в порядке, с ними Кассио и Гета и два носильщика.
Марк глубоко вздохнул. Я сделал знак одному из домашних рабов, ожидающих поблизости от гостиной, чтобы он принёс вина.
– В общем, – продолжал Котта, – они ушли, и мы больше об этом не думали. Через некоторое время услышали, как кто-то стучит в дверь с улицы. Привратник открыл и обнаружил вашего Кассио, скрючившегося на ступеньках, с вывалившимися внутренностями. – Он внезапно усмехнулся – просто изгиб рта, в котором не было никакого чувства. – Между прочим, он тоже уже умер. И Гета. От всех избавились.
Пришёл раб с вином. Он замер с широко раскрытыми глазами, пока я взял у него кубок и протянул Марку. Котта игнорировал его, и меня тоже. Сомневаюсь, что он вообще его видел.
– Это была банда молодых головорезов, так сказал Кассио. Но не люди Клодия. Хорошо одетые, не простолюдины. Наверно, банда Милона, приспичило повеселиться. – Котта закрыл глаза, закачался. – В стельку пьяные, держали мечи, а не кинжалы. Они устремились прямо к ним, разделались с Гетой, потом накинулись на Кассио. Бросили его умирать, пока... занимались с женщинами. – Он поднял голову, стиснул зубы и процедил: – Носильщики, конечно, сбежали. Эти трусливые ублюдки ничего не видели, им за это заплатили.
– Кто это был? Кассио узнал кого-нибудь? – Если нападавшие были отпрысками представителей высшего класса, то наверняка всё так и было.
Котта покачал головой.
– Никого он не узнал. Кроме... – Рука Марка провела линию на щеке. – У главаря была отметина вот здесь. Рубец. А может, родимое пятно.
– Хорошая семья. Рубец на щеке. Его в конце концов будет довольно легко найти.
Глаза Котты расширились. Он свирепо уставился на меня.
– Пошевели мозгами, Публий! – грубо сказал он. – К этому времени ублюдки уже на полпути к Остии[82]82
Остия — город в устье Тибра, крупнейшая гавань, основанная в конце IV века до н.э. для обеспечения римской морской торговли.
[Закрыть]. А если его всё-таки поймают, что он получит? Изгнание? – Последнее слово он просто прошипел.
– За изнасилование и убийство? Конечно, больше чем изгнание, – ответил я.
– Ты меня не слушал. – В голосе Котты звучала горечь. – Он один из людей Милона. Это любимчики Сената. Этих сволочей все любят, с тех пор как они прижали городскую чернь. Думаешь, его передадут общественному палачу[83]83
Палач, — В Риме палачи секли рабов и казнили их посредством распятия. Свободных граждан наказывали ликторы – розгами и отсечением головы.
[Закрыть], как какого-нибудь ничтожного злодея?
– За убийство и изнасилование жены и дочери всадника[84]84
Всадник — член сословия всадников в Древнем Риме. Второе после сенаторов сословие с имущественным цензом 400 тысяч сестерциев, развившееся потом в римскую денежную аристократию. Обычно занятиями всадников были крупная торговля и откуп налогов с провинций. Они имели крупные поместья, занимали административные должности, были юристами и т. п. В позднереспубликанское время были вместе с сенаторами правящим классом. Хотя их политическое влияние было меньше, чем у сенаторов, в их руках сосредоточивались огромные капиталы. Особое значение приобрели во времена гражданских войн как судьи.
[Закрыть] – да, конечно. Я так думаю.
– Ох, тебе ещё учиться и учиться. Тебе ещё чертовски многому надо научиться, Публий. – Котта оскалился по-волчьи. – Если мы, настоящие римляне, умираем раньше времени, то это либо из-за войны, либо из-за политики. Никакой другой причины даже и близко нет.
– Где они сейчас? Корнелия и... Валерия?
– Дома. Мы отнесли их домой. Сходи за ними, если хочешь. – Он взглянул в сторону двери, ведущей в кабинет. – Но я бы на твоём месте отправился один.
– А ты? Ты идёшь?
– Нет. – Он поднялся, при свете лампы его глаза вспыхивали по-кошачьи. – О нет. Только не я, Публий. У меня ещё кое-где имеется дельце. Мне есть чем заняться.
Когда он удалился, я тихонько постучал в дверь кабинета, но ответа не последовало, и дверь была заперта. Я двинулся в дом Котты, прихватив с собой полдюжины рабов и двое носилок для тел.
На следующий день рано утром нашли тело знатного юноши, Тита Лютеция Альбина, которое валялось у стены публичного дома в переулке, ведущем от Священной дороги. На правой щеке у него было небольшое красноватое родимое пятно; ему перерезали горло. Под телом лежала камея Корнелии.
19
Через четыре дня мы предали их огню.
Прокул был не в состоянии заниматься необходимыми приготовлениями. Я связался с его братом Секстом, жившим поблизости, и они с женой взялись за это спокойно и очень умело. Самого Прокула с малышом Луцием и его няней до дня похорон отправили в деревню. Меня тоже пригласили с ними, но я чувствовал, что лучше мне остаться на месте и не обременять их своим присутствием. Я облачился в траур и бродил по дому как привидение. Если бы в доме были настоящие духи, я бы обрадовался им, лишь бы только в последний раз увидеть её, услышать её голос. Но их не было, и дом казался холодным, и пустым, и строгим, как старая кость, оставленная на волю ветрам.
Их сожгли на одном погребальном костре. Прокул, конечно, присутствовал, но он ни с кем не говорил – похоронную речь произнёс его брат – и стоял, закутав голову тогой. Как ближайший родственник он выступил с факелом вперёд, а когда он отвернулся от покойных и я увидел его лицо, оно походило на череп, глаза и щёки ввалились, кожа висела унылыми серыми складками. Брат всё время держался рядом, ненавязчиво направляя его мягкими прикосновениями, словно Прокул был марионеткой, и, как только всё кончилось, уложил его в стоящую наготове коляску.
Я смотрел на огонь, пока он не погас. Даже едкий дым, подгоняемый резким западным ветром, не мог выжать слёз из моих глаз. Всё, что были, уже давным-давно пролиты. Больше я ничего не мог ей дать.
20
Через день после похорон Котту обвинили в убийстве Лютеция Альбина.
Думаю, что, наверно, при определённых обстоятельствах дело могли бы замять, это было бы в интересах всех, кого оно касалось.
В конце концов, улики, указывавшие на связь Альбина с убийствами Корнелии и Валерии, были неопровержимы: и описание, сделанное Кассио перед смертью, и брошь – всё безошибочно указывало на него. Кроме того, характер Альбина тоже свидетельствовал против него – как понял Котта, тот был известный приверженец Милона и часто ввязывался в уличные скандалы и непрерывные драки с головорезами Клодия. Более того, он жил на Эсквилине, всего в сотне ярдов от того места, где произошло столкновение.
Но из-за отца Альбина дело не было спущено на тормозах. Будучи слеп к грехам сына, он отказался признать, что юнец мог впутаться в историю с изнасилованием и убийством. Уличные драки – да: в конце концов, если консулы слишком слабы или чересчур безответственны, чтобы суметь сохранять мир, это должны взять на себя лучшие члены общества. Но не изнасилование. И не убийство. Мальчик из хорошего рода. Здесь, должно быть, какая-то ошибка, его, очевидно, с кем-то спутали, убийцу должно покарать, и отстоять честь семьи... и так далее. Даже друзья-сенаторы тактично пытались отговорить отца Альбина возбуждать дело, но он настаивал на том, чтобы начать судебное преследование.
Естественно, никто не сомневался, что не будет отказано выпустить Котту под залог. Он был сын сенатора, а значит, на него распространяется неписаный закон положение обязывает. Не я один предполагал, что, как это обычно бывает в тех случаях, когда кому-то грозит судебное преследование, а он не может ничего предложить в своё оправдание, Марк воспользуется возможностью тихо ускользнуть из Рима, и пусть дело решается заочно, тем самым сберегая время и деньги и помогая избежать лишних затруднений всем, кто в нём замешан. Но Марк не сделал этого. Он решил остаться в городе и предстать перед судом. Но я удивился ещё больше, когда через несколько дней после того, как ему было предъявлено обвинение, я вернулся домой после целого дня, проведённого в судах, и обнаружил Котту, который дожидался меня, чтобы поговорить.
Он сидел в кресле Корнелии, вертя в руках кубок с вином, принесённый ему рабом. Он поднялся, когда я вошёл. Должно быть, на моём лице отразилось изумление, и он усмехнулся.
– Да, это я, Публий, – сказал он. – Пока ещё не в Африке, как видишь.
– Ну как ты, Марк?
– Цвету и пахну. – Он заглянул в свой кубок. – А как Прокул?
– Всё ещё тяжело переживает. – Я присел рядом на стул. – Брат присмотрит за ним ещё несколько недель. Ну, и за ребёнком тоже.
Вошёл раб, чтобы забрать у меня плащ, и я попросил его принести воды для меня и ещё вина для Котты.
– Нет, мне больше не надо, спасибо. – Котта поставил кубок на стол. – Я ненадолго. Я только пришёл попросить тебя об одолжении.
– Каком одолжении?
Котта посмотрел на меня. Лицо его было мрачным, но глаза блестели.
– Я хочу, чтобы ты защищал меня на процессе об убийстве, – ответил он. – Хочу, чтобы ты был моим адвокатом.
Наверно, я, как дурак, разинул рот от удивления, потому что он засмеялся.
– Я серьёзно, Публий, – сказал он. – О, ты, конечно, будешь только помощником. Вести дело отец попросил Цезанния Филона.
– Ты не в своём уме! – Снова появился раб, и я махнул ему, чтобы он уходил. – Я никогда в жизни даже не говорил перед присяжными, не то что выступать защитником в процессе об убийстве!
– Ну так сейчас самое подходящее время, чтобы начинать, – заявил он. – А что касается твоей карьеры, то это не нанесёт ей ущерба, это я тебе могу обещать.
– Ради бога, кому это пришло в голову?
Котта пожал плечами.
– Думаю, что мне, – ответил он. – Но я посоветовался с отцом, поэтому не волнуйся, назначение официальное.
– Но почему я? Я имею в виду, вокруг полно ораторов намного опытнее меня. А Филон – самого высшего ранга. И как он отнесётся к тому, что в подчинении у него буду я?
– Публий, ты недооцениваешь себя. – Котта снова сел в кресло. – В любом случае, пусть лучше это будешь ты, чем кто-нибудь более опытный, но не заинтересованный лично. – Он нахмурился. – Валерия много о тебе думала. Ей было бы приятно знать, что кто-то... что один из членов семьи взялся за это дело. И я надеялся, что ты тоже хотел бы этого.
– Я, конечно, хочу. Дело не в этом. Процесс об убийстве – не игрушка. Что станется с тобой, если я всё испорчу?
– Не испортишь.
– Это очень даже возможно. – Я встал и принялся расхаживать по комнате. – Кто обвинитель?
– Марцелл.
Я в ужасе остановился, повернулся лицом к нему.
– Марцелл? Да он один из лучших юристов в городе! Марк, ты сошёл с ума!
Марк спокойно смотрел на меня.
– Я так решил, – произнёс он. – На мою ответственность. Полную. Ты сделаешь это? Ради Валерии?
Я колебался. В общем, всё могло быть не так уж и плохо. В судебном процессе помощник играет второстепенную роль. Он как солдат-пехотинец под началом полководца – делает, что ему велят, придерживаясь в споре равнин, в то время как его более опытный коллега штурмует вершины. Написать речь мне не составило бы труда – я знаю, что сочинять могу довольно неплохо, – и поскольку Филон оставляет перекрёстный допрос за собой, а он так и поступит, то мне удастся произнести речь, не опозорившись вконец. Котта был прав. Я обязан ради Валерии помочь её жениху всем, чем смогу.
Эта мысль напомнила мне об одной вещи, в которой я должен убедиться, прежде чем соглашусь.
– Ладно, – проговорил я. – Я сделаю это. Но сначала ты должен мне кое-что сказать.
– Конечно, – улыбнулся Котта. – Всё, что хочешь.
– Это был ты, Марк? Ты убил его?
Улыбка исчезла с его лица.
– Какое это имеет значение? – спросил он.
– Для меня это важно. Если ты не убивал – хорошо. Но если ты это сделал, я должен знать. Я всё равно буду защищать тебя; поверь мне, я приложу все свои способности. Но я не хочу входить в своё первое дело, поверив в ложь.
– А ты не чересчур разборчив для первого раза, а, Публий? – сказал он. – Считаешь себя чистым, да?
– Да, если хочешь.
Он надолго замолчал. Затем проговорил:
– Большинство адвокатов не задают подобных вопросов. Это запутывает дело.
– Я не адвокат. И я спрашиваю тебя как друга, а не как клиента. Ты сделал это, Марк? Да или нет?
Он отвернулся.
– Нет, конечно нет! – воскликнул он раздражённо. – Хорошо – я искал его. Но так и не нашёл. Наверно, он напоролся на одну из банд Клодия.
– Ты клянёшься, что не имеешь к этому отношения?
– Послушай, Вергилий! – Он вновь повернулся ко мне лицом. – Ну я же сказал, разве нет? Тебе что – этого недостаточно? Тогда хватит, к чёрту, задавать эти дурацкие вопросы.
– Поклянись. Пожалуйста. Ради. Валерии.
Он сделал глубокий вдох, медленно выпустил воздух.
– Ладно, – сказал он. – Ладно, раз ты так хочешь. – Он поднял правую руку над головой. – Клянусь Юпитером Наилучшим Величайшим и силами Ада, что я ничуть не виноват в смерти этого сраного Лютеция. Хотя и хотел бы, чтобы это было не так. – Он опустил руку. – Устроит тебя это?
– Да. Спасибо.
– Не за что, – печально ответил он, вставая. – Я лучше пойду. Я уже и так отнял у тебя слишком много драгоценного времени.
– Марк? – позвал я.
Он оглянулся от двери.
– Да?
– Спасибо. За то, что дал мне шанс. Я ценю это. Правда.
Он нахмурился. Потом его лицо растянулось в улыбке.
– Всё в порядке, – сказал он. – Ты только будь уверен в себе и вытащи меня.
– Я сделаю всё, что от меня зависит. Большего я обещать не могу.
Он кивнул и вновь повернулся, чтобы уйти.
– Ах да, между прочим, – спохватился я, устремившись за ним к входной двери. – Когда суд?
Привратник распахнул перед Марком дверь. Он остановился на ступеньке.
– Я думаю, не раньше чем через два-три месяца, – ответил он. – У тебя полно времени. Но ты всё-таки лучше поговори с Филоном, пока не состаришься.
– Хорошо, – согласился я. Бабочки уже затрепыхались у меня в желудке. – Ещё увидимся, Марк. И ещё раз спасибо.
Он помахал мне рукой и ушёл. Я вернулся к своим юридическим книгам с новым рвением.
21
Однако ещё до того, как был назначен день судебного разбирательства, случилось кое-что ещё – событие, которое чуть не раскололо государство надвое. Чтобы пояснить это, я должен вернуться немного назад и вторгнуться в область политики.
Мятежи, если вы помните, были результатом борьбы между лидерами двух группировок – Клодием, сторонниками которого выступала чернь, и Милоном, поддерживаемым правым крылом Сената. Эта междоусобица действительно парализовала всю политическую жизнь в Риме. Выборы затянули до такой степени, что консулы этого года не были определены до июля, то есть до половины срока их должности, и консульским выборам на следующий год грозил подобный же срыв. Единственный человек, который был в силах изменить положение дел, был Помпей. Но его сейчас не было в Риме, ибо статус правителя лишал его права вступить в пределы города (формально-юридически он командовал легионами в Испании, получив в управление эту провинцию, но оставил их на своих заместителей, а сам выполнял гораздо более важное – и популярное – задание: обеспечивал поставки зерна в Рим).
Противники Помпея объявили, что его нежелание вмешиваться – это преднамеренная политика. Попустительствуя тому, чтобы дело докатилось до анархии, говорили они, он тем самым вынуждал назначить его диктатором. Если так, то он явно был на пути к успеху. Милон выдвинул свою кандидатуру на должность консула следующего года. Не желая, чтобы его обошли, Клодий добивался быть избранным на пост претора[85]85
Претор — титул одного из высших должностных лиц города-государства. Главной компетенцией претора было совершение городского правосудия. Praetor urbanus замещал консула во время его отсутствия в Риме. Кроме того, он обладал правом командования одним легионом.
[Закрыть]. Это положение дало бы ему хорошую возможность оказывать влияние на суды. Выборные кампании подняли новую волну неистовых схваток между двумя группировками, которые препятствовали любым назначениям, как уже сделанным, так и на будущий год. Восемнадцатого января Милон и Клодий, с отрядами своих сторонников, встретились за пределами Рима, на Аппиевой дороге[86]86
Аппиева дорога — первая стратегическая дорога римлян, проложенная в 312 году до н.э. по инициативе Аппия Клавдия Слепого; шла от Капенских ворот Рима на юг. Сначала дорога доходила до Капуи, а при Траяне была доведена до Брундизия.
[Закрыть]. Была ли эта встреча случайной, или Милон, зная о передвижениях своего противника в тот день, выступил, нацелившись на убийство, – неизвестно, но банды столкнулись, и в результате стычки Клодий был убит. Его последователи отвезли тело обратно в Рим и в качестве погребального костра сожгли здание Сената.
Известия об этом потрясли город. Не сказать, чтобы по Клодию было пролито слишком много слёз. С его репутацией он имел мало шансов умереть в собственной постели. Но он был народным трибуном и, как таковой, имел неприкосновенность. Убив его, Милон нарушил не только человеческий, но и божественный закон и нанёс удар по самым основам римской конституции. С другой стороны, уничтожение здания Сената было вызовом законным властям, и его нельзя было оставить без внимания. Сенат собрался вне стен Рима и принял Чрезвычайный Декрет. Помпея наделили полномочиями набирать войска в Италии и использовать их для восстановления порядка в городе. А позже, с подачи самых правых элементов, его назначили «консулом без коллеги»[87]87
Консул без коллеги (sine collega). – После обвинения Милона в убийстве Клодия его исключили из списка кандидатов на должность консула. На состоявшихся вскоре выборах консулом был избран Помпей. В связи с волнениями в Риме из-за убийства Клодия он стал «консулом без коллеги», наделённым чрезвычайными полномочиями в целях восстановления порядка и сохранения власти аристократии. Это было нарушением закона. Кроме того, со времени его второго консулата прошло всего 2 года, и это также было нарушением закона.
[Закрыть]. Это позволило избежать зловещего титула «диктатор», но результат был тот же.
Рим стал монархией.
– Поллион был прав, – сказал Прокул, растянувшись на обеденном ложе. – Цезарь не может просто сидеть сложа руки и наблюдать, как Помпей завладевает Римом. Будет война. Это лишь вопрос времени.
Выглядел он ужасно: с ввалившимися глазами, впалыми щеками, он больше походил на восьмидесятилетнего старика, чем на мужчину в самом расцвете сил. Я буквально мог сосчитать кости на его руке, державшей кубок с вином.
– Не обязательно. – Я отхлебнул вина с водой. – Войска используются лишь для восстановления порядка. Они ничем не угрожают Цезарю. И Помпей всё-таки консул, а не диктатор. А как только все немного утрясётся, почему бы ему вновь не начать управлять с коллегой.
– Не думаю. – Прокул страдальчески улыбнулся. – Сам он на это не пойдёт. Насколько я понимаю, может погибнуть целая куча людей.
– Во всяком случае, с беспорядками покончено, – сказал я, пытаясь улучшить ему настроение – Говорят, Помпей ввёл более строгие законы против взяточничества в судах. Значит, он заботится о порядке.
– В таком случае государство и в самом деле рухнет, – произнёс Прокул, в его голосе как будто появились прежние сухие нотки. – Сделайте взяточничество невозможным, и вы лишите большинство сограждан источника дохода. И вскоре Помпей, если не остережётся, получит мятежи ещё похуже.
– Он хочет быть уверен в том, что над Милоном будет настоящий суд.
Прокул кивнул.
– Демонстрирует своё беспристрастие, – сказал он. – Очень мудро, особенно если он намеревается оставаться в хороших отношениях с Цезарем, хотя это и будет стоить ему нескольких друзей в Сенате. Но всё равно ему надо быть очень осторожным.
Кто-то постучал с улицы.
– Ты ждёшь кого-нибудь? – спросил Прокул.
– Нет.
Это был Котта. Увидев Прокула, он остановился посреди столовой.
– Простите, сударь, – сказал он. – Я не знал, что вы вернулись. – Он посмотрел на меня. – Если я не вовремя, то...
– Совсем нет, Марк. – Прокул встал – медленно, как старик. – Конечно, мы рады тебе.
– Я пришёл к Публию по делу. Но может быть, в другое время было бы удобнее.
Прокул улыбнулся.
– Не беспокойся, мой мальчик, – проговорил он. – Тебе всегда здесь рады. Оставайся. Выпей вина.
Но вы должны меня извинить, – он отвернулся, – я возвращусь к себе в кабинет.
Мы смотрели ему вслед, пока не услышали, как закрылась за ним дверь.
– Давно он уже дома? – спросил Котта.
– Всего пару дней.
– Выглядит ужасно.
– По крайней мере, он теперь может об этом говорить. – Я указал Марку на ложе. – Садись. Ты ел?
– Да, спасибо. Но немножко вина не помешает. – Он кивнул рабу, дот наполнил кубок и протянул его Марку. – Я пришёл рассказать тебе кое-какие новости о деле.
– Ну? Хорошие новости или плохие?
– Хорошие. – Он выпил. – Мы перенесли суд на месяц раньше.
– Но это же через три недели! – воскликнул я. – Ради бога, зачем?
– Ты сможешь подготовиться?
– А Филон знает об этом? – Филон, как вы помните, был моим руководителем.
– Конечно. Он это и предложил. Если мы ускорим дело, то застанем противника врасплох.
– Каким образом?
Котта ухмыльнулся.
– Ходят слухи о предстоящем суде над Милоном. Процесс будет через два месяца, в апреле. Конечно, Милона будет защищать Цицерон – ты знаешь, что он всегда его поддерживал, – и угадай, кто будет у него помощником?
– Не Марцелл?
Улыбка Котты стала ещё шире.
– Правильно. Наш обвинитель Марк Клавдий Марцелл. Ему придётся отказаться от дела, чтобы работать над новыми документами. Так что с сегодняшнего дня противник, считай, разбит. Понимаешь теперь, почему Филон хочет поторопить суд?
– Но они же ни за что не согласятся! Они попросят отложить процесс.
– Конечно попросят, но у них ничего не выйдет. – Котта взял гроздь винограда из чаши, стоящей на столе. – У нас есть друзья, которые проследят за этим.
– И кто же теперь будет обвинителем? Ты уже знаешь?
– Ну да. Фурий Барбат.
– Это хороший юрист.
– Конечно хороший. – Котта усмехнулся. – А я никогда и не говорил, что дело будет лёгким.
В ту ночь я отправился спать в лучшем расположении духа, чем в течение нескольких недель до этого. Перенос суда на более ранний срок, безусловно, даст нам преимущество, но тем не менее это не было нечестным ходом. Всё равно как если бы во время поединка один из соперников поскользнулся, то было бы достойно глупца или сумасшедшего отступить и ждать, пока он вновь встанет на ноги; в юриспруденции использовать каждую лазейку, которую оставляет противная сторона, входит в обязанности адвоката. Доводы Котты о приближении даты суда были вескими, и я не стал копать глубже.
А следовало бы. Конечно следовало бы. Но ничего не поделаешь, я всегда был наивным человеком.