Текст книги "Хорошая работа"
Автор книги: Дэвид Лодж
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Часть III
…Людям нужны развлечения. Не могут они работать без передышки, не могут и наукам учиться без отдыха.
Чарльз Диккенс. Тяжелые времена.Пер. В. Топер
1
– Обратная дорога была похожа на кошмар, – рассказывала Робин. – Настоящая пурга. Проезжая часть, как каток. Повсюду брошенные машины. Я ехала два с половиной часа.
– О Господи! – сочувственно воскликнул Чарльз.
– Я была вся измотанная и грязная. Ноги промокли, одежда провоняла этим отвратительным заводом, волосы все в саже. Больше всего на свете мне хотелось вымыть голову и долго-долго лежать в горячей ванне. И только я в нее погрузилась – проклятье! Кто-то позвонил в дверь. Ну, я решила не открывать. Я понятия не имела, кто это мог быть. А он все звонил и звонил. Тогда я подумала, а вдруг и в самом деле что-нибудь очень срочное? Короче, я больше не могла лежать в ванне и слушать этот чертов трезвон. Надела халат и спустилась. Угадай, кто это был.
– Уилкокс?
– Какой догадливый! Он был страшно возбужден, ворвался в дом, как ураган, даже ноги не вытер. А они были все в снегу, и на ковре в холле остались огромные мокрые следы. Когда я провела его в гостиную, он имел наглость все осмотреть и буркнул себе под нос, достаточно громко, чтобы я услышала: «Ну и бардак!».
Чарльз засмеялся.
– Ты должна признать, дорогая, что никогда не была самой аккуратной хозяйкой в мире.
– А я никогда к этому не стремилась, – парировала Робин. – У меня есть дела и поважнее домоводства.
– Разумеется, – согласился Чарльз. – Но вернемся к Уилкоксу. Зачем он приехал?
– Ну конечно, из-за Денни Рэма. Как только я ушла, тот немедленно поведал своим сослуживцам о планах руководства, и те устроили забастовку в знак протеста. Очень глупо с их стороны. Уилкоксу не составило труда выяснить, кто его заложил.
– Так Уилкокс примчался к тебе, чтобы высказать свои претензии?
– Не только претензии. Он потребовал, чтобы на следующее утро я приехала на завод и сказала Рэму и его друзьям, что я ошиблась, и его никто не собирается увольнять.
– Боже мой, какая наглость! Ты не могла бы чуть-чуть подвинуться?
Совершенно голая Робин, лежавшая в постели лицом вниз, перекатилась на середину кровати. Чарльз, тоже голый, встал на колени между ее раздвинутыми ногами, и налил ей на плечи и на спину ароматическое масло. Потом хорошенько закрутил крышку пузырька и тонкими чувствительными пальцами начал втирать масло в кожу на шее и плечах Робин. Чарльз приехал на выходные, впервые после дебюта Робин в «Принглс», и они провели этот субботний вечер как обычно. Сходили в кино, после чего отлично поужинали в дешевом восточном ресторанчике. Дома все начиналось с обычного массажа, плавно и незаметно переходившего в эротический. В сексе они ограничивались взаимной мастурбацией, и вовсе не из-за боязни СПИДа, который зимой 1986 года представлялся гетеросексуалам не более чем малюсеньким облачком на бескрайнем горизонте. Они руководствовались соображениями идеологическими и чисто практическими. Феминистки одобряли контрацепцию, но Робин решительно отказывалась от таблеток, потому что они вредят здоровью, а Чарльз терпеть не мог презервативы, ибо считал этот метод предохранения крайне неэстетичным (хотя Робин, как женщина продвинутая и свободная, всегда держала под рукой упаковочку – так, на всякий случай). В данный момент Робин и Чарльз находились на стадии массажа обычного. В спальне горел неяркий свет, было уютно и тепло – радиаторам помогал электрокамин. Робин подперла голову рукой, вертелась с боку на бок и беседовала с Чарльзом, глядя через плечо на то, как он гладит и массирует ее тело.
– Надеюсь, ты отказалась? – спросил Чарльз.
– Ну, поначалу – да.
– Только поначалу?
– Понимаешь, через некоторое время он перестал грубить, видимо, понял, что со мной это без толку, и стал использовать веские аргументы. Сказал, мол, если забастовка разрастется, весь завод прекратит работу. Эти азиаты ужасно дружные и жутко упертые. Если им что в голову втемяшится, их уже не переубедишь.
– Расистские разговоры, – скривился Чарльз.
– Да, я знаю, – согласилась Робин. – Но они такие неандертальцы в том, что касается подобных вещей! Все это повлечет за собой еще большую несправедливость. Во всяком случае, если верить Уилкоксу, забастовка может растянуться на недели. Литейный перестанет снабжать своей продукцией механический цех. Завод остановится. В «Мидланд Амальгамейтедс» могут решить и вовсе его закрыть. Тогда сотни людей потеряют работу, а другую такую уже не найдешь. И все из-за меня, сказал Уилкокс. Конечно, я объяснила ему, что в первую очередь виноват он сам. Если бы он не замыслил эту подлость с увольнением Рэма, ничего бы не случилось.
– Так оно и есть, – подтвердил Чарльз, водя ладонями вверх-вниз по позвоночнику Робин.
– Должна признаться, я немного расстроилась. Ведь я только хотела, чтобы Рэм был настороже. И вовсе не собиралась провоцировать забастовку.
– А Уилкокс признал, что был не прав?
– Ох, это был критический момент. Я ему говорю: вы просите меня соврать, произнести заведомую ложь. А что собираетесь делать вы?
– И что он ответил?
– «По ситуации». Тогда я и говорю, мол, вы должны признать, что увольнять рабочего так, как вы собирались уволить Денни Рэма, безнравственно. Мне нужны гарантии того, что вы не замыслите это снова. Уилкоксу мои слова страшно не понравились, но он их проглотил и согласился. Поэтому я могу сказать, что кое-чего добилась, хоть и под конец дня. Но какого дня!
– Ты веришь, что он сдержит слово?
– Да, верю, – кивнула Робин после минутного колебания.
– Несмотря на то, что он собирался вышвырнуть того индуса?
– Но он совершенно искренне не понимал, насколько это безнравственно, пока я не взбунтовалась. Ведь и в самом деле, такой способ увольнять людей не совсем обычен. Не существует процедуры исправительного обучения. Тебе не кажется, что это попросту неслыханно?
– Нет, не кажется. Я бы с удовольствием применил ее к нескольким саффолкским профессорам, – ответил Чарльз. – Вот только уволить их нельзя.
Робин хихикнула.
– Понимаю… Короче, я заставила Уилкокса сделать так, чтобы Денни Рэм прошел специальное обучение.
– Да ты что! – Чарльз так и застыл, положив ладони на упругие ягодицы Робин. – Ты удивительная девушка!
– Женщина, – беззлобно поправила Робин. Она была польщена успехом своей истории и той героической роли, которую отвела себе. Робин утаила от Чарльза некоторые угрызения совести, мучившие ее после истории с Денни Рэмом. Будь это сюжетный ход викторианского романа, Робин со свойственной ей прямотой расценила бы его как поддержку одним представителем класса буржуазии другого в решающий момент. Себя же она убедила в том, что поступила так для блага рабочих, а не ради спасения Уилкокса. Да, она солгала. Но обещание, полученное ею от Вика, подтвердило ее добрые намерения.
– Мы вот о чем договорились: я скажу Денни Рэму, что ошиблась, неправильно поняла смысл разговора на совещании, где на самом деле шла речь о необходимости направить его на спецподготовку, а вовсе не об увольнении.
– Ты так и поступила? – полюбопытствовал Чарльз, переходя к массажу ног. Он растер бедра и размял икроножные мышцы и лодыжки, поскреб подошвы ног, после чего, нежно раздвигая пальцы, провел между ними смазанной маслом рукой.
– Именно так. На следующее утро, ровнехонько в половине восьмого, Уилкокс снова стоял перед моей дверью вместе с безразмерным «ягуаром», чтобы везти меня на завод. За всю поездку он не проронил ни слова. Притащил меня в своей кабинет с такой скоростью, что секретарши и прочая публика отскакивали в стороны, как испуганные кролики. Он смотрел на меня выпученными глазами, как будто я отпетая террористка, а он меня арестовал. Потом он и двое его дружков отвели меня в столовую – на встречу с рабочими-азиатами. Их там было человек семьдесят, включая Денни Рэма, и все в обычной одежде, а не в спецовках. Когда я вошла, Рэм испуганно улыбнулся. Белые там тоже были. Уилкокс объяснил, что это люди из профсоюза, которые пришли наблюдать за ходом встречи, чтобы потом решить, объявлять им официальную забастовку или нет. Ну, я произнесла свой текст, обращаясь к Денни, а на самом деле – ко всем. Признаюсь, слова застревали в горле, когда я извинялась, но мне удалось взять себя в руки. Потом мы вышли в соседнюю комнату, наверно, в кабинет заведующего столовой, а азиаты тем временем совещались. Минут через двадцать они прислали делегацию с сообщением, что готовы снова приступить к работе, если, во-первых, Денни Рэм после переподготовки сможет вернуться на свое место, а во-вторых, им предоставят после смены пять минут оплачиваемого времени, чтобы они могли умыться. Затем делегация ушла, а Уилкокс со товарищи устроили совещание. Уилкокс был вне себя, он говорил, что время на умывание никоим образом не связано с причиной забастовки и что рабочих подговорили профсоюзники. Но двое из его людей возразили, что, мол, рабочим нужно извлечь из забастовки хоть какую-нибудь выгоду, иначе они уронят свое достоинство. Так что придется соглашаться. Тогда Уилкокс предложил им две минуты, а в итоге сошлись на трех, но со скрипом. В общем, я была вынуждена соврать, чтобы выручить Уилкокса, хотя мне этого совсем не хотелось. И в результате я не удостоилась ни слова благодарности. Он вообще ничего не сказал. Сразу после совещания пулей вылетел из комнаты, даже не попрощавшись. В Университет меня отвез директор по персоналу, мучительно скучный человек, который всю дорогу рассказывал о своих проблемах с пищеварением. На работу я приехала как раз к десятичасовому семинару по роману «Миддлмарч» и испытывала весьма странное чувство. Как будто явилась туда после ночной смены. На факультете день только начинался, студенты еще зевали и терли заспанные глаза, а мне казалось, что я уже давным-давно на ногах. Наверно, меня вымотала эта заводская драма в двух действиях: встреча и переговоры. Так и подмывало живописать ее студентам, но, конечно, я этого не сделала. Боюсь, я провела не лучшее из своих занятий, потому что голова была занята совсем другими мыслями.
Робин замолчала. Массаж достиг эротической стадии. Не дожидаясь подсказки, Робин перевернулась на спину. Натренированным указательным пальцем Чарльз нежно пощипывал и поглаживал самые чувствительные места ее тела. Очень скоро Робин испытала вполне удовлетворительный оргазм. Наступил черед Чарльза.
Робин делала массаж энергичнее Чарльза. Она плеснула масла ему на спину и принялась бодренько бить по ней ребрами ладоней.
– Ой! Ух! – с удовольствием восклицал Чарльз. От такого штурма у него дрожали даже ягодицы.
– Чарльз, у тебя на попе вулканический прыщ, – сообщила Робин. – Я его сейчас выдавлю.
– Нет, не надо, – взмолился он. – Ты делаешь это очень больно. – Но его протест был скорее притворным.
Робин сжала прыщ указательными пальцами и надавила что есть силы. Чарльз взвизгнул, его глаза заслезились.
– Ну вот, готово, – сказала Робин, вытирая пальцы кусочком ваты. Она не стала больше бить Чарльза по спине и принялась оглаживать его бедра. Чарльз прекратил поскуливать в подушку, закрыл глаза, и его дыхание стало ровным.
– Ты поедешь туда на следующей неделе? – пробормотал он. – Я имею в виду, на завод?
– Не думаю, – ответила Робин. – Перевернись на спину.
2Тем же вечером и примерно в то же время Вик Уилкокс вместе с младшим сыном, Гэри, отдыхал перед экраном телевизора в гостиной пятикомнатного неогеоргианского дома с четырьмя санузлами, расположенного на Эвондейл-роуд. Марджори в спальне наверху, лежа в постели, штудировала «Наслаждайся менопаузой», а скорее всего, уже заснула с книжкой в руках. Реймонд где-то пьянствовал с дружками, а Сандра ушла на дискотеку со своим прыщавым Клиффом. Гэри был еще слишком мал для субботних загулов, а Вик… нет, не слишком стар, но уже не испытывал к ним тяги. Ему не нравилось шумное и лживое дружелюбие пабов и клубов. Он всегда сторонился кинотеатров, считая их прежде всего уютным пристанищем влюбленных парочек в холодные зимние вечера, и перестал туда ходить вскоре после женитьбы. А театралом и любителем концертов он и вовсе никогда не был. Когда они с Марджори работали в «Вангарде», там сколотилась веселая компания молодых инженеров с женами, которые по субботам регулярно собиралась у кого-нибудь дома. Но потом выяснилось, что на тех вечеринках, после них или в промежутках между ними многие крутят шашни с чужими мужьями и женами. Все кончилось скандалом, взаимными обвинениями, и компания распалась. После этого Вик поднимался все выше и выше по служебной лестнице и наконец оказался на той ступени, которая уже не предполагает наличия друзей – только служебные отношения, вся же частная жизнь является лишь продолжением работы. Его мечта о субботнем отдыхе сводилась к сидению перед телевизором с бутылкой виски в руке, созерцанию футбольного матча и обсуждению с младшим сыном лучших моментов игры.
Но этой зимой «Матч дня» не транслировали из-за разногласий между руководством футбольной лиги и телевизионными компаниями. У Лиги случился приступ жадности, она запросила непомерную плату за право показывать матчи, и телевизионщики тут же ее разоблачили. С одной стороны, Вик, как администратор, получил удовольствие от такого достойного делового хода, с другой – страдал от невосполнимой утраты. Просмотр футбола по телевизору был последним оставшимся у него способом на время отключиться от жизни. Кроме того, это была единственная тема, на которую он еще мог дружески поболтать со своими сыновьями. Когда Реймонд был еще мальчишкой, Вик частенько брал его на матчи «Раммидж Сити», но перестал это делать в 70-е годы, когда стадионы заполонили толпы матерящихся малолетних хулиганов. А теперь вот Вика лишили и телевизионного футбола, поэтому он был вынужден субботними вечерами смотреть вместе с Гэри фи тьмы или телеспектакли, которые всегда или скучны, или излишне откровенны.
Вот и в этот вечер они смотрели один из таких фильмов, и был он то скучным, то слишком откровенным. Герой и героиня, прижавшись друг к другу, танцевали дома у героини. Музыка и мечтательные выражения лиц танцующих говорили о том, что они вот-вот окажутся в постели, совершенно без ничего, и будут крутиться под одеялом или даже поверх него, как обычно бормоча, сопя и постанывая. Исчезновение футбола и повышение удельного веса секса в телевизионных программах Вик считал взаимосвязанными признаками деградации общества, и порой ему казалось, что он единственный, кто подметил это совпадение. Ведь теперь по телевизору запросто показывают то, что в его детстве продавалось из-под прилавка и называлось порнографией. Семейные просмотры превратились в опасное и утомительное мероприятие.
– По-моему, тебе надоело это смотреть, – закинул удочку Вик.
– Да нет, нормально, – ответил Гэри, который развалился в кресле и не отрываясь смотрел на экран. Его рука ритмично двигалась от пакетика с картофельными чипсами ко рту и обратно.
– Давай-ка посмотрим, что там по другим программам.
– Нет, па, не надо!
Невзирая на протесты Гэри, Вик пощелкал кнопками на пульте. Другие программы предлагали: документальный фильм о пастушьих собаках, повторный показ американского сериала про (вспомнил Вик) убийство проститутки, а также еще один фильм, в котором герой с героиней уже залегли в постель и энергично возились под одеялом. Вик тут же переключился на первый канал. Там девушка медленно расстегивала блузку, стоя перед зеркалом, а партнер пожирал ее похотливым взглядом. Это всего лишь вопрос времени, подумал Вик, прежде чем одержать победу сразу над всеми программами.
– Хватит смотреть эту ерунду, – сказал он и выключил телевизор.
– Ой, пап!
– Тебе все равно пора спать, – настаивал Вик. – Уже половина двенадцатого.
– Но ведь сегодня суббота, – заныл Гэри.
– Неважно. В твоем возрасте нужно много спать.
– Ты просто хочешь досмотреть это один, да? – хитро прищурился Гэри.
Вик ехидно засмеялся.
– Смотреть эту ерунду? Нет, я ложусь спать, и ты тоже.
Теперь Вику ничего не оставалось, кроме как пойти вместе с сыном наверх, хотя ему совсем не хотелось спать, а хотелось остаться одному, посмотреть телевизор и убедиться в падении нравов. Его раздражение закипело с новой силой, когда он вошел в спальню и увидел, что Марджори еще не спит. Хуже того, у нее было настроение поговорить. Пока Вик чистил зубы, она беседовала с ним через открытую дверь ванной: обсуждала план переустройства гостиной и покупку новых чехлов для мягкой мебели. А когда он вернулся в спальню и стал надевать пижаму, Марджори спросила, нравится ли ему ее новая ночная рубашка. Это было полупрозрачное нечто из кремового нейлона, с узенькими бретельками и глубоким треугольным вырезом, который предательски открывал бледную веснушчатую грудь Марджори. Два темных кружка вокруг плоских сосков просвечивали сквозь тонкую ткань, как два пятна. И было в ее внешнем виде еще что-то непривычное, но Вик никак не мог понять, что именно.
– Не слишком легкая для такой погоды? – спросил он.
– Но тебе нравится?
– Симпатичная.
– Я видела похожую в «Династии».
– Не говори мне про телевизор, – буркнул Вик.
– Почему? Что ты смотрел?
– Как всегда ерунду. – Вик нырнул под одеяло и погасил свой ночник. – Ты сегодня на редкость общительна, – заметил он. – Неужели валиум больше не действует?
– А я его еще не приняла, – ответила Марджори и тоже погасила ночник. Ее намерения стали предельно ясны, когда она под одеялом положила руку на мужнино бедро. В ту же секунду Вик почувствовал, что Марджори сильно надушилась, и понял, почему, сидя в постели, она выглядела так непривычно: на ней не было бигуди. – Вик, – прошептала Марджори, – мы так давно не… ну, ты знаешь.
– Что? – Вик притворился, что не понимает.
– Ты знаешь, – повторила Марджори и погладила его по бедру. Именно так она поступала, когда они еще не поженились, и тогда вызывала у него поистине чугунную эрекцию. Сейчас у Вика ничего даже не шелохнулось.
– Я думал, тебе уже не нужно, – пробормотал Вик.
– Это была такая фаза. Связанная с изменениями в жизни. Так сказано в книжке. – Она включила ночник и взяла «Наслаждайся менопаузой».
– Ради Бога, Марджори! – взмолился Вик. – Что ты делаешь?
– Где мои очки?.. А, вот они. Слушай. «В какой-то момент вы можете почувствовать отвращение к интимной жизни. Это совершенно нормально, и пусть вас это не беспокоит. Со временем, при наличии терпеливого и понимающего партнера, ваше ли… либи…»
– Либидо, – подсказал Вик. – Фрейд изобрел его еще до того, как открыл инстинкт смерти.
– «…ваше либидо вернется, и оно будет сильнее, чем прежде». – Марджори водрузила книгу на тумбочку, сняла очки, погасила свет и снова улеглась под одеяло рядом с мужем.
– Ты хочешь сказать, что оно вернулось? – вяло поинтересовался Вик.
– Ну, я не знаю, – ответила Марджори. – Мне показалось, что можно попробовать. Почему бы нам не попытаться?
– А зачем?
– Ну, все супружеские пары это делают. Ты ведь тоже привык… – Голос Марджори предостерегающе задрожал.
– Все когда-нибудь кончается, – ляпнул Вик. – Вот и мы не молодеем.
– Но ты ведь еще не старый, Вик. Не настолько старый. В книге сказано…
– К черту книгу!
Марджори заплакала. Вик вздохнул и включил свет.
– Прости меня, любимая, – сказал он. – Но я не могу вот так сразу… заинтересоваться, забыв о неприятностях. Я думал, это уже в прошлом. Если я ошибся – хорошо. Но дай мне время заново настроиться. Договорились?
Марджори кивнула и изящно высморкалась в бумажный платочек.
– У меня куча проблем, ты же знаешь, – продолжил Вик.
– Знаю, дорогой, – откликнулась Марджори. – У тебя полным-полно волнений на работе.
– Эта глупая ведьма из Университета все время создает мне проблемы… А тут еще Брайан Эверторп со своей идиотской мыслью насчет календаря. К тому же он уверяет, что Стюарт Бакстер ее одобрил. Хотел бы я знать, с какой такой радости Эверторп советуется с Бакстером?
– Конечно, я тебя не интересую, – грустно сказала Марджори и шмыгнула носом.
Вик повернулся и запечатлел на ее щеке братский поцелуй, после чего снова погасил свет.
– Интересуешь, – успокоил он.
Но она его не интересовала. Вот уже несколько лет как жена перестала его волновать, и возродить в себе этот интерес усилием воли он не мог. Когда Марджори перестала заниматься с ним сексом, потому что настал такой период, Вик в глубине души испытал облегчение. Пышногрудая девушка с ямочками на щеках, которую он взял в жены, превратилась в немолодую толстуху с крашеными волосами и переизбытком косметики. Если Вику доводилось видеть жену голой, ее раздавшееся тело смущало его. Ровно настолько же его смущали ее умственные способности, когда Марджори вдруг решала их продемонстрировать. Но жаловаться было глупо, ведь она не могла измениться, стать умной, находчивой и утонченной. Точно так же, как не могла стать высокой, стройной и спортивной. Вик женился на Марджори, потому что она была открытой, преданной и покорной, с миловидным личиком и пухленькой фигуркой, которая очень быстро расплылась, и он считал, что будет нечестно развестись с женой. Вик придерживался старомодных взглядов на брак. Жена – не машина. Ее нельзя сменить, когда она устареет или в ней что-то разладится. И если ты понял, что ошибся, – очень жаль, но придется жить с ней и дальше. Единственное, чего ты уже не можешь делать, с грустью подумал Вик, это заниматься с ней любовью.
Даже наглая, назойливая феминистка из Университета, и та возбуждает сильнее, чем бедняжка Марджори. Да, у нее идиотские мысли, но это все-таки мысли. Марджори же думает только об обоях и чехлах. Конечно, та девица молода, а это всегда большой плюс, да к тому же по-своему миловидна, если вам нравится такая прическа – с бритой шеей, как у мальчишки (Вику она не нравилась), и если не обращать внимания на дурацкий казачий прикид. Она куда лучше смотрелась в халате, когда Вик, кипя от ярости, примчался к ней в тот вечер, чудом не разбив по дороге свой «ягуар», и чуть не высадил ей входную дверь.
У него была тогда одна цель – как следует ее напугать, а самому выпустить пар. Он собирался сказать ей, что ее исключили из Теневого Резерва, и он еще успеет объяснить в Университете, за что. И только оказавшись с ней лицом к лицу, Вик решил заставить Робин исправить то, что она натворила. Какая удача, что она принимала ванну! Полураздетая, в одном халате, она оказалась в менее выигрышном положении.
И тут память на удивление живо нарисовала Вику образ Робин Пенроуз: мокрые рыжие кудряшки, босые ноги путаются в складках белого махрового халата, который слегка распахивается, когда Робин наклоняется, чтобы включить электрокамин в захламленной гостиной. Вик видит профиль груди и розового соска и понимает, что под халатом ничего нет… Вспомнив об этом, Вик с удивлением и даже смятением почувствовал, как напрягся его половой член. И тут Марджори, видимо, искавшая под одеялом его руку для дружеского пожатия, нашла вместо нее другой орган, хихикнула и прошептала:
– О, так ты все-таки мной интересуешься?
Теперь Вику оставалось только идти до конца. Марджори сопела и стонала под ним, а он держался только потому, что представлял себе, будто проделывает все это с Робин Пенроуз, распростертой на ковре перед камином. Ее банный халат распахнулся, и под ним действительно ничего не было. Вик в упоении мстил этой упертой корове за то, что она сделала его мишенью для насмешек Брайана Эверторпа; за то, что своими дурацкими вопросами чуть не сорвал совещание; за то, что из-за нее могли пойти насмарку шесть месяцев борьбы за возрождение литейного цеха. Да, хорошо вот так отыметь ее на полу, среди бесчисленных стопок книг, грязных кофейных чашек и бокалов из-под вина, конвертов от пластинок, экземпляров «Марксизма сегодня». Голую, с рыжим пучком волос на лобке, мечущуюся и бьющуюся под ним, как актрисы в телефильмах, непроизвольно стонущую от удовольствия, когда он вонзается в нее, вонзается, вонзается…
Когда он скатился с Марджори, та глубоко вздохнула – Вик не понял, от удовлетворения или от облегчения, – поправила ночную рубашку и заковыляла в ванную. Вика охватило чувство вины и подавленности. Как в юности, когда он занимался онанизмом. Он оказался в состоянии заняться любовью с женой только под влиянием грубых фантазий с участием женщины, ненавидеть которую у него были все основания. Это очень плохо. Но гораздо хуже то, что если бы Робин Пенроуз узнала об этом, она бы самодовольно ухмыльнулась такому весомому подтверждению своих феминистских предрассудков. Отмщения не получилось. Напротив, Вик чувствовал, что потерпел моральное поражение. Неудачная выдалась неделька, мрачно подумал он, слушая, как Марджори плещется над биде, а потом наливает в стакан воду из-под крана, чтобы запить валиум. Вик чуть было не попросил захватить таблеточку и для него.
Когда Марджори вернулась в спальню, звук хлопнувшей входной двери заставил Вика подскочить в постели.
– Это Сандра? – спросил он.
– Думаю, да. А что?
– Я совершенно про нее забыл.
По субботам он всегда ждал появления Сандры: отчасти чтобы убедиться в ее благополучном возвращении, но еще и для того, чтобы увидеть, как уходит этот прыщавый Клифф. Но на сей раз Гэри нарушил весь ритуал ранним отходом ко сну, и Вик напрочь позабыл о дочери.
– С ней все в порядке. Клифф всегда провожает ее до самого дома.
– Именно это меня и беспокоит. Может, он сейчас с ней внизу. – Вик сбросил с себя одеяло и принялся шарить ногой под кроватью в поисках шлепанцев.
– Ты куда? – удивилась Марджори.
– Вниз.
– Ради Бога, Вик, оставь их в покое, – попросила несколько изумленная Марджори. – Ты будешь выглядеть смешно. Они просто пьют кофе или болтают. Неужели ты не доверяешь собственной дочери?
– Я не доверяю этому Клиффу, – огрызнулся Вик. Но, посидев несколько минут на краю кровати, все-таки улегся обратно под одеяло и погасил свет, кажется, уже в сотый раз за вечер. – У молодежи вроде него только одно на уме, – добавил он.
– Клифф хороший парень. И, между прочим, кто бы говорил, – поддела мужа Марджори и ткнула его локтем. – Ты и сам не остановился на полпути.
Вик промолчал, радуясь тому, что в темноте не видно выражения его лица.
– Было здорово, правда? – сонно пробормотала Марджори.
Вик буркнул нечто неопределенное, но Марджори такой ответ удовлетворил. Валиум, наложившийся на непривычные сексуальные экзерсисы, очень скоро оказал свое действие. Дыхание Марджори стало глубоким и ровным. Она спала.
По-видимому, Вик тоже задремал. Его разбудил какой-то звук, который он поначалу принял за собственное сердцебиение. Взглянув на табло будильника, Уилкокс увидел, что уже четверть второго. И тут он понял, это не сердцебиение, а звучание низких частот музыкального центра в гостиной. Отрывок из фильма, который Вик смотрел перед сном, навеял ему такую картину: Сандра и Клифф, ослепленные страстью, танцуют щека к щеке. Уилкокс заставил себя выбраться из постели, сунул ноги в шлепанцы, и когда глаза привыкли к темноте, снял с крючка на двери ванной свой халат и тихонько выскользнул из спальни. На лестнице и в холле было темно, лишь тусклый огонек охранной сигнализации помог ему спуститься по ступенькам. Свет из-под двери гостиной не пробивался, но музыка играла. Вик открыл дверь и вошел.
Он почувствовал себя путешественником, который по чистой случайности попал в пещеру, где расположилось на ночлег какое-то кочевое племя. Единственным горевшим в комнате светом были язычки газового пламени, мерцавшие среди ложных дров в камине. Они-то и освещали полдюжины тел, полукругом развалившихся на полу. Вик включил верхний свет. Шестеро парней, одним из которых был Реймонд, моргая, уставились на него, держа в руках банки с пивом и тлеющие сигареты.
– Привет, па, – сказал Реймонд с неподражаемым радушием, которое всегда отличало его, если он был навеселе.
– Что здесь происходит? – поинтересовался Вик, затягивая потуже пояс своего халата.
– Просто зашли с ребятами, – ответил Реймонд.
Вик уже видел всех этих парней, хотя и не знал, как их зовут, потому что сын никогда не утруждал себя представлением своих знакомых. А сами они, кажется, не были способны представиться. Вот и теперь ни один из них не поднялся с пола, не проявил ни малейшего признака уважения или замешательства. Все так и лежали на полу в потертых пальто и громоздких ботинках, которые они, по-видимому, никогда не снимали, и безразлично взирали на Вика из-под отвратительных панковских причесок. Все, как и Реймонд, либо бросили колледж, либо так и не нашли в себе сил туда поступить. Жили на пособие и за родительский счет, проводили время в пабах и бренчали в музыкальных магазинах. Все они играли на гитарах всевозможных форм и размеров, лелея мечту когда-нибудь сколотить группу, хотя никто из них не знал нотной грамоты, а издававшийся ими совокупный шум был столь ужасен, что им редко удавалось найти помещение для репетиций. Вику было достаточно одного взгляда на эту компанию, чтобы ему мучительно захотелось возродить воинскую повинность, работные дома или ссылку – все что угодно, лишь бы заставить этих бездельников поднять задницы и заняться чем-нибудь путным.
– Где Сандра? – спросил Вик, обращаясь к сыну. – Она пришла?
– Спать легла. Недавно вернулась.
– А этот… как его?
– Клифф пошел домой.
Реймонд, как всегда разговаривая с Виком, смотрел не ему в глаза, а себе под ноги и покачивал головой в такт музыке. Вик огляделся. Он чувствовал себя весьма неуверенно в пижаме и халате – предметах туалета, которых ни один из этих парней не носил с тех пор, как достиг половой зрелости.
– Это мое пиво? – поинтересовался Вик, и ему тут же стало стыдно за свой вопрос.
– Да, а что, нельзя? – отозвался Реймонд. – Я куплю со следующего пособия.
– Я не против, пейте на здоровье, – ответил Вик, – только не надо блевать на ковер.
– Это был Вигги, – объяснил Реймонд, уловив намек на то, что случилось несколько месяцев назад. – Он с нами больше не приходит.
– Неужели образумился?
– Не. Женился. – Реймонд ухмыльнулся и бросил лукавый взгляд на друзей, которых эта новость тоже забавляла. Некоторые хрюкали и гоготали, другие содрогались от беззвучного смеха.
– Бог помочь его жене, больше мне сказать нечего, – бросил Вик. Перешагнув через несколько пар вытянутых на полу ног, он добрался до стереосистемы и убавил громкость и басы. – Сделаем потише, – пояснил он, – а то разбудите маму.
– Ладно, – милостиво согласился Реймонд, хотя не хуже Вика знал, что разбудить Марджори теперь сможет разве что ядерный взрыв. Вик уже шел к двери, когда Реймонд добавил: – Погаси свет, ладно, па?