Текст книги "Хорошая работа"

Автор книги: Дэвид Лодж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

 
Твое я тело обнимаю
И чувствую твои движенья.
Твой голос нежен, и я знаю:
Любовь пришла, и нет спасенья.
 

Они позанимались в гимнастическом зале, покрутили педали велотренажера и еще какой-то перевернутой мельницы, весь вид которой намекал на то, что ее изобрели испанские инквизиторы. Короче, вспотели так, что пришлось снова идти в душ. А потом договорились часик передохнуть в своих номерах.

Вик лег на кровать, чувствуя приятную усталость, закрыл глаза и снова услышал Дженнифер Раш. Как будто его мозг превратился в магнитофон, в котором крутилась бесконечная кассета с ее записью:

 
Сдавайся! Есть у тебя один лишь шанс —
Сдавайся! И поскорей пойми —
Ее глаза тебе ответят: «Навсегда».
 

Через час Вик встал с кровати и побрился второй раз за день. Он посмотрел на себя в зеркало: после стольких раз мытья и сушки волосы у него были легкие и пушистые, как у младенца. Вик тщательно разделил их пробором и зачесал назад, но одна маленькая прядь все же упала на лоб. Вик с раздражением сказал себе, что у других мужчин такого не бывает. Может, он всю жизнь неправильно зачесывал волосы? Тогда он попробовал зачесать их на другую сторону, но вид получился нелепым. Вик предпринял попытку уложить волосы, вообще не разделяя их пробором, но это было смешно. Он втер в непослушную прядь немного вазелина и зачесал волосы так, как всегда. Но стоило ему пошевелиться, как та самая прядь снова упала на лоб.

Вик надел свежую рубашку и очень тщательно осмотрел галстук, который за ленчем слегка забрызгал соком. Он протер его влажной салфеткой, но добился только, что вокруг маленького пятнышка расплылось большое мокрое пятно. Вик взял с собой один-единственный галстук, а надеть под полосатый костюм рубашку с открытым воротом не мог. Впервые в жизни он пожалел о том, что взял в поездку так мало вещей. Он был уверен, что Робин захватила какой-нибудь вечерний туалет. «Я решила постараться, чтобы соответствовать».

И она его не разочаровала. Когда Вик в условленное время постучался к ней в номер, Робин появилась на пороге, одетая в платье, которого он раньше не видел: нечто шелковистое, полупрозрачное и воздушное, в коричневых и сине-зеленых тонах. Туфли, серьги и даже сумочка были другие, не те, что днем.

– Вы прекрасно выглядите, – сказал Вик и сам удивился тому, как странно звучит его голос: казалось, он впитал в себя страстные интонации Дженнифер Раш. Судя по всему, Робин это заметила, потому что щеки ее вдруг порозовели.

– Спасибо, – сказала она. – Можно мы сразу пойдем? Я уже готова и голодна, как волк, хотите верьте, хотите нет. Наверно, от физических упражнений.

– Вы хотите пообедать где-нибудь в городе или прямо здесь?

– Мне все равно, – сказала Робин. – У вас есть предложения?

– Нет, – ответил Вик. – Сейчас везде будет полно тех, кто приехал на выставку.

– Тогда давайте поедим здесь.

– Хорошо, – согласился Вик.

Вик настоял на том, чтобы заказать шампанское.

– Отпразднуем. Мы это заслужили. – Он поднял бокал. – За «Альтенхофер 22ЕХ» с контрольной системой «Сименс» по цене сто пятьдесят пять тысяч.

– За него, – кивнула Робин, чувствуя, как пузырики шампанского приятно щекочут ноздри. – О, великолепно!

Робин не шутила, когда сказала Винклеру, что с подозрением относится к шампанскому. Сначала оно не оказывало на нее никакого действия, просто было вкусно и хотелось тут же выпить еще, чего не случалось с вином. И вдруг – бах! – она словно парила в небе. В этот вечер она пила медленно, по чуть-чуть, но бутылка загадочным образом опустела раньше, чем они покончили со своим меню, и Робин не возражала, когда Вик решил заказать еще шампанского. В конце концов, почему бы ей немножко не опьянеть? Настроение было праздничным: ею овладела беззаботность, жажда наслаждений, ощущение великолепной физической формы. Раммидж и связанные с ним заботы словно испарились. Ярко освещенный зал ресторана, наполненный звуками цивилизации – звоном хрусталя, мягким постукиванием ножей и вилок о тарелки из китайского фарфора, приглушенным смехом и разговорами, – превратился в кабину космического корабля с иллюминаторами, прячущимися за толстыми бархатными шторами, и Земля казалась отсюда не больше светлого воздушного шарика. Здесь не было земного притяжения, и можно было вдыхать парящие вокруг пузырьки шампанского. Пьянящее ощущение!

На другом конце стола Вик бессвязно рассуждал о том, какие преимущества получит «Принглс» в конкурентной борьбе благодаря новому станку. Робин отвечала патетическим мычанием, совершенно не следя за его монологом. Впрочем, Вик и сам едва ли за ним следил. Его темные глаза пристально смотрели на Робин из-под спадающей на них пряди волос. А он вполне привлекательный мужчина, хоть и невысокий, подумала Робин. Вот если бы одежда нормально на нем сидела, он был бы даже симпатичным. Уж лучше был бы и вовсе без одежды. Она вспомнила его торс и широкие плечи, которые видела в бассейне, плоский живот, сильные руки и очень красноречивые выпуклости под плавками. Робин под столом сняла одну туфлю и потерлась ногой об ногу Вика, с невозмутимым видом наблюдая за тем, как на его лице появляется более чем удивленное выражение, словно у узника, который подошел к двери камеры, подергал решетку и вдруг обнаружил, что дверь не заперта. И теперь он не знает, действительно ли это свобода или просто шутка. Робин сама еще не решила, просто поддалась настроению и позволила себе поозорничать.

– Наверно, если бы меня здесь не было, герр Винклер снабдил бы вас на сегодняшний вечер девушкой по вызову. Разве не так обычно бывает на подобных выставках?

– Говорят, – ответил Вик, крепче сжимая прутья решетки. – Я не знаю.

Официант принес счет, Вик подписал его.

– Что будем делать дальше? – спросил он. – Выпьем чего-нибудь в баре?

– Нет, пить больше не будем, – ответила Робин. – Я хочу танцевать. – И рассмеялась, увидев растерянность Вика. – Когда мы ехали в лифте, там говорили, что в отеле есть дискотека.

– Но я не умею так танцевать.

– После такого количества шампанского умеют все, – заявила Робин, неуверенно вставая из-за стола.

Оказалось, что в отеле целых две дискотеки: одна на первом этаже, орущая, с цветомузыкой – для молодежи, где в этот час веселились только диск-жокей и те двое ребятишек, которые до этого плескались в бассейне; другая рядом с баром, больше напоминающая ночной клуб, предлагала спокойную музыку более зрелым постояльцам. Вик огляделся по сторонам, и ему явно полегчало.

– Вот это я понимаю, – сказал он. – Здесь даже есть танцующие пары.

– Пары?

– Ну, которые танцуют, касаясь друг друга. Так, как меня учили.

– Тогда пошли, – решительно заявила Робин, взяла Вика за руку и повела в зал. Там как раз звучала некая возвышенно-легкомысленная песня, которую исполняла женщина с высоким девчачьим голосом:

 
Я хочу флиртовать, а еще делать то,
Что у нас хорошо получается вместе…
 

Вик повел в духе современного квикстепа, держа Робин за руки на некотором расстоянии от себя. Потом Робин изобразила несколько заурядных поворотов и резко откинулась назад так, что Вику пришлось нагнуться и подхватить ее.

– Вернитесь, – с комическим пафосом призвал он, неуклюже застыв в полупоклоне с прямой спиной и широко расставленными ногами. – Я так не умею.

– Вы отлично танцуете, – подбодрила Робин. – Продолжайте в том же духе.

– Я никогда не продолжаю в том же духе, – ответил Вик. – Это против моей природы.

– Бедный Вик!

В конце концов, после нескольких танцев, Робин сжалилась над ним. Они сели за столик и заказали легкие напитки.

– Спасибо вам, Вик. Это было чудесно, – сказала Робин. – Сто лет не танцевала.

– Разве у вас в университете не бывает балов? – удивился Вик. – Майских балов. – Он произнес это натужно, словно на иностранном языке.

– Майские балы проводятся в Кембридже. Наверно, в Клубе раммиджских преподавателей они тоже случаются, но я не знаю никого, кто бы туда ходил.

В зале приглушили свет. Зазвучала медленная музыка. Те, кто танцевал парами, прижались друг к другу. У Вика сделалось странное выражение лица. Робин решила, что можно назвать его благоговейным.

– Эта мелодия, – хрипло произнес он.

– Она вам знакома?

– Это Дженнифер Раш.

– Вам нравится?

Он поднялся со стула.

– Давайте потанцуем.

– Давайте.

Это была лирическая песня с пошленьким сентиментальным припевом, что-то про «я твоя, ты мой» и про «силу любви», но она удивительным образом повлияла на танцевальные способности Вика. Ноги его перестали быть как палки, двигался он точно в такт музыке. Он прижал Робин к себе, крепко, но нежно, и закружил, подталкивая бедрами. Вик не проронил ни слова, и Робин не видела его лица, потому что положила голову ему на плечо, но ей показалось, что он неслышно, про себя поет эту песню. Робин закрыла глаза и отдалась плавному ритму глупой и пошловатой песни. А когда музыка смолкла, она быстро поцеловала Вика в губы.

– Это к чему? – спросил он, с трудом выходя из транса.

– Пошли в постель, – сказала Робин.

2

Они не говорят друг другу ни слова до тех пор, пока не оказываются в номере Робин. Ей сказать попросту нечего, а он потерял дар речи. Взявшись за руки, они идут по застланным коврами коридорам отеля, ждут лифта и поднимаются на второй этаж. Настроение у них совершенно разное.

Робин блаженно счастлива, немножко возбуждена, но отнюдь не сгорает от страсти. Она не собирается соблазнять Вика, просто хочет положить конец его страданиям. Кроме того, в первый раз переспать с новым партнером – это всегда будоражит. Не знаешь, чего ждать. Ее сердце бьется сильнее, чем когда она ложится в постель с Чарльзом. Но Робин не теряет голову и контролирует ситуацию. Возможно, даже наслаждается своим триумфом: крупный промышленный босс у ног простой феминистки, литературного критика – очаровательная развязка.

Для Вика происходит событие гораздо более значительное, а потому он куда больше взволнован. Его тайная мечта последних недель – оказаться в постели с Робин Пенроуз – наконец сбывается, хотя в том, что происходит, есть что-то иллюзорное. Он искренне удивлен своими ощущениями. Очаровательная молодая женщина ведет его по коридору, ему кажется, что его душа плетется позади, следуя за телом. В зеркальной стенке лифта Вик видит свое отражение: он стоит плечом к плечу с Робин, которая выше его сантиметров на семь. Она перехватывает его взгляд и улыбается, берет его за руку и проводит ею по своей щеке. Похоже на то, как управляют марионеткой. Вик с трудом выдавливает из себя улыбку, глядя в зеркало.

Робин отпирает дверь номера, вешает на ручку табличку «Не беспокоить» и запирает дверь изнутри. Потом сбрасывает туфли и становится почти одного роста с Виком. Он прижимает ее к двери и начинает страстно целовать, прикасаясь руками к ее плечам, спине, бедрам… Вик чувствует, что только на волне страсти сможет перешагнуть порог, ведущий к супружеской измене, а то, что с ним сейчас происходит, и есть страсть.

Робин удивлена и даже напугана его поведением.

– Относись к этому проще, Вик, – говорит она, тяжело дыша. – Совсем не обязательно срывать с меня одежду.

– Извини, – отвечает Вик, немедленно останавливаясь. Он опускает руки и покорно смотрит на Робин. – Я никогда этого не делал.

– Пожалуйста, Вик, – говорит Робин, – не нужно так говорить, это ужасно скучно. – Она подходит к мини-бару и заглядывает внутрь. – Отлично. Есть полбутылки шампанского. Ты совершенно не обязан ничего делать, если не хочешь.

– Очень хочу, – признается Вик. – Я люблю тебя.

– Не говори глупости, – отвечает Робин, протягивая ему бутылку. – Тебе просто песня в голову ударила. Та, которая про силу любви.

– Это моя любимая песня, – говорит Вик. – А с этой минуты она будет нашей.

Робин с трудом верит своим ушам.

Робин достает два бокала. Вик наполняет только один.

– Я не буду, – отказывается он.

Робин испытующе смотрит на него поверх бокала.

– Ты случайно волнуешься не потому, что импотент?

– Нет, – отвечает он хриплым голосом. Конечно, импотент.

– Если у нас все будет, это не всерьез, ладно?

– Я не думаю, что возникнут какие-то сложности.

– Если хочешь, можешь просто сделать мне массаж.

– Я хочу заняться любовью.

– Массаж – тоже форма занятия любовью. Он нежный, ласковый, без применения фаллоса.

– А я бы как раз его применил, – говорит Вик, словно извиняясь.

– Что ж, это отличный вид эротического стимулирования, – соглашается Робин.

От слов «эротическое стимулирование» у Вика возникает чрезвычайно сильная эрекция.

Робин заводит руки за спину, расстегивает платье и снимает его через голову. Вешая его в шкаф, изучает бирку.

– «Сделано в Италии». Снова не прошла тест на патриотизм.

Потом снимает лифчик.

– «Сделано во Франции». О, господи!

Она как всегда относится ко всему легко. Робин смотрит на Вика, который так и замер с бутылкой в руке.

– Ты не хочешь раздеться? – спрашивает Робин. – Мне как-то неудобно стоять перед тобой в чем мать родила. – На ней только трусики и колготки.

– Извини, – спохватывается Вик, яростно стаскивая пиджак, галстук и срывая рубашку.

Робин поднимает рубашку с пола и смотрит на бирку.

– Ага! «Сделано в Гонконге».

– Рубашки покупает Марджори.

– Не оправдывайся… Впрочем, костюм английский. – Она вешает пиджак на деревянную вешалку. – Даже слишком английский, если можно так выразиться.

Единственный английский предмет одежды Робин снимает в последнюю очередь.

– Трусики я всегда покупаю в «Маркс и Спенсер», – улыбается она.

Робин стоит перед Виком – обнаженная богиня. Аккуратные нежно-розовые округлые груди с выпуклыми сосками. Тонкая талия, широкие бедра, чуть округлый живот. И языки рыжего пламени на лобке. Вик смотрит на нее с благоговением.

– Ты прекрасна, – говорит он.

– Хочешь, я признаюсь тебе в ужасной вещи? Я хотела бы грудь побольше. Зачем? Вот и я себя о том же спрашиваю. Причина может быть только одна – для большей сексуальности.

– У тебя прекрасная грудь, – уверяет Вик и нежно ее целует.

– Вот и славно, Вик, – говорит Робин. – У тебя возникло желание. Так осуществи его.

Она снимает покрывало с кровати, ставит флакон с массажным маслом на ночной столик и выключает весь свет, кроме одной лампы. Потом ложится на кровать и протягивает руку.

– Ты не хочешь снять трусы? – спрашивает она.

– А можно погасить свет?

– Ну конечно нельзя.

Вик поворачивается к ней спиной, снимает трусы и идет к кровати, прикрывая руками свидетельство своего крайнего возбуждения.

– Боже, вот это прибор! – восклицает Робин.

– Почему ты его так называешь?

– Интимная шутка. – Быстро, как ящерица, она высовывает язык и облизывает этот прибор от основания до самой головки.

– Боже! – стонет Вик. – Может, мы проскочим стадию массажа?

– Как хочешь, – говорит Робин, возбуждаясь от того, насколько возбужден Вик. – У тебя есть презерватив?

Вик растерянно смотрит на нее.

– Разве ты не принимаешь таблетки, или еще что-нибудь?

– Нет. Таблетки вредят здоровью. И спирали тоже.

– Что же нам делать? У меня ничего нет.

– Зато у меня есть. Дай, пожалуйста, мою косметичку.

Вик дотягивается до сумочки и протягивает ее Робин.

– Ну вот, – говорит она. – Хочешь, я сама тебе надену?

– О боже, нет! – восклицает он.

– Почему?

Вик громко хохочет.

– Хорошо, надевай.

Она ловко проделывает эту операцию. А когда заканчивает, у Вика уже все болтается из стороны в сторону, как непослушная прядь волос.

– Не может быть, – бормочет Вик.

Будучи преподавателем, Робин конечно же пытается все разъяснить и развенчать «любовь».

– Я люблю тебя, – говорит Вик, целуя ее в шею, поглаживая грудь, проводя ладонью по бедру.

– Нет, Вик, не любишь.

– Я люблю тебя вот уже несколько недель.

– Любви не существует, – заявляет Робин. – Это риторический прием. Буржуазное заблуждение.

– Ты что, никогда не влюблялась?

– Только когда была девчонкой, – отвечает Робин. – Позволила себе на некоторое время быть обманутой дискурсом романтической любви.

– Господи, что все это значит?

– Мы не сущности, Вик. Не уникальные сущности, главенствующие над языком. Важен только язык.

– А это? – спрашивает Вик, проводя рукой у нее между ног.

– Язык и физиология, – продолжает Робин, раздвигая ноги пошире. – Да, у нас есть тело, физиологические потребности и аппетиты. Когда ты трогаешь здесь, мои мышцы сокращаются. Чувствуешь?

– Чувствую, – кивает Вик.

– И это приятно. А дискурс романтической любви подразумевает, что твой палец и мой клитор есть продолжение двух уникальных индивидуальностей, которые необходимы друг другу, и только друг другу, и не могут быть счастливы друг без друга во веки веков.

– Именно так, – говорит Вик. – Я люблю твою щелку всем своим существом и во веки веков.

– Глупый, – улыбается Робин, не оставшись равнодушной к этому заявлению. – А почему ты так ее называешь?

– Интимная шутка, – отвечает Вик, ложась поверх Робин. – Как ты думаешь, может, теперь уже пора помолчать?

– Хорошо, – кивает Робин. – Но я предпочитаю быть сверху.

3

– Представь себе, – прошептала Робин, – он никогда раньше так не делал.

– Да ты что? – прошептала в ответ Пенни Блэк. – Сколько, ты сказала, он женат?

– Двадцать два года.

– Двадцать два года в миссионерской позиции? Смахивает на извращение.

Робин виновато хихикнула. Ей не хотелось подставлять Вика под насмешки Пенни, но нужно же было с кем-нибудь поделиться. Разговор происходил десятью днями позже ее поездки во Франкфурт. Они с Пенни расслаблялись в сауне после вечернего понедельничного сквоша – лежали на верхней, самой жаркой полке и болтали шепотом, потому что на нижней сидела жена Филиппа Лоу, целомудренно закутавшись в полотенце.

– По-моему, в последние годы они почти не занимаются сексом, – сказала Робин.

– Ничего удивительного, – ответила Пенни.

Миссис Лоу встала и вышла из сауны, по дороге куртуазно кивнув двум молодым женщинам.

– Ой! – воскликнула Робин. – Вдруг она подумала, что мы говорим о ней и Лоу?

– Да ну их, этих Лоу, – сказала Пенни. – Лучше расскажи, как повеселилась с Уилкоксом. Что тебя дернуло?

– Он мне нравился, – призналась Робин, подперев голову руками. – В тех конкретных обстоятельствах он мне нравился.

– А я-то думала, ты его терпеть не можешь? Он же мужлан, обыватель и женоненавистник.

– Да, поначалу он казался таким. На самом же деле, если узнать его получше, он совсем другой. И уж точно не дурак.

– По-моему, этого недостаточно, чтобы ложиться с ним в койку.

– Говорю же тебе, Пенни, в тот вечер он мне нравился. Знаешь, как это бывает: новое место, выпивка, объятия во время танцев…

– Да-да, знаю. Я же преподавала в Летнем Открытом университете. Но, Робин, он же немолодой владелец завода!

– Исполнительный директор.

– Без разницы… Но все равно круто.

– Он вовсе не крутой. Даже напротив…

– Я не в физическом смысле. В психологическом. По-моему, роковую роль сыграли его власть и деньги. Он – прямая противоположность тому, к чему ты привыкла. – Пенни Блэк укоризненно покачала головой. – Боюсь, в тебе проснулась старая добрая женская фантазия, тяга к изнасилованию. Когда Уилкокс трахался с тобой, на самом деле это завод насиловал университет.

– Не говори глупости, Пенни, – возразила Робин. – Если кто кого и изнасиловал, так это я его. Беда в том, что он-то мечтал развить это в пылкий роман. Уверяет, что любит меня. Я говорю, мол, не верю в саму концепцию, но все без толку. Звонит, просит о встрече. Я просто не знаю, что мне делать.

– Скажи, что у тебя есть Чарльз.

– В том-то и дело, что Чарльза у меня уже нет. Мы больше не встречаемся.

– Тогда скажи ему, что ты лесбиянка, – посоветовала Пенни, хитро подмигнув Робин. – Это должно его отпугнуть.

Робин смущенно засмеялась и покрепче сжала ноги. Она и раньше подозревала, что у Пенни Блэк есть такая склонность.

– Он знает, что я не лесбиянка, – сказала Робин. – Даже слишком хорошо знает.

– А что он себе думает? – спросила Пенни. – Хочет сделать тебя своей любовницей? – Она аж фыркнула. – Может, тебе стоит подумать об этом всерьез. Он пригодится, если ты останешься без работы.

– Он утверждает, что хочет на мне жениться, – сказала Робин. – Готов развестись и жениться.

– Ох! Это уже серьезно.

– По-моему, довольно забавно.

– И все из-за того, что один раз трахнул?

– Ну, на самом деле – три, – уточнила Робин.

Второй раз был сразу после того, как Робин села на Вика верхом, и сопровождался громким стоном. Так стонет дерево, с корнями вывернутое из земли. Немного спустя ему снова пришлось нелегко, ибо он добивался того, чтобы Робин испытала оргазм, но сам он смог кончить, только когда она помогла ему, использовав немного массажного масла. Вик прослезился – то ли от стыда, то ли от переполнившей его благодарности, то ли и от того и от другого. Робин так и не поняла. А рано утром, когда робкие рассветные лучи стали сквозь шторы заглядывать в комнату, Робин проснулась от того, что почувствовала его руку у себя между ног. Она перевернулась на спину и, все еще в полусне, отдалась ему так, как он того хотел, под одеялом и молча, не считая утробных стонов и беззвучных криков, в которые она тоже внесла свою лепту. А когда Робин наконец проснулась, уже при ярком дневном свете, Вик, к ее большому облегчению, успел уйти в свой номер. Надо отдать ему должное – он проявил неожиданное чувство такта. Значит, можно вести себя так, словно события этой ночи стоят особняком от привычных взаимоотношений и заключены в большие круглые скобки. На трезвую голову, проснувшись, Робин не хотела, чтобы ей о них напоминали.

Но во время завтрака в ресторане Вик смотрел на нее из-под пряди волос с беспокойством и собачьей преданностью. Он с трудом поддерживал беседу и почти ничего не ел, только пил кофе чашку за чашкой и прикуривал свои «Мальборо» одну от другой. Когда они поднялись наверх, чтобы упаковать вещи, Вик пришел к ней в номер и спросил, что они теперь будут делать. Робин сказала, что хотела бы взглянуть на Старый город, пока он займется делами на выставке, а Вик пояснил, что имел в виду совсем другое: что они будут делать после прошлой ночи? Робин сказала: ничего не будем делать. Мы оба позволили себе расслабиться, и это было здорово. «Здорово, – пробормотал он. – Здорово… Это все, что ты можешь сказать? Ведь это было волшебно». Да, согласилась Робин, чтобы доставить ему удовольствие. Да, это было волшебно. Я прекрасно спала, а ты? Он сказал, что вообще не спал, и это было по нему заметно. «Да, это было волшебно, особенно последний раз. Мы ведь кончили вместе, не так ли?» «В самом деле? – спросила Робин. – Честно говоря, не помню. Я почти спала». «Не смейся надо мной», – попросил он. «А я и не смеюсь», – сказала Робин. «Наверно, для тебя все это ничего не значит. Просто… как это у них называется?.. постоялец с одной ночевкой. Наверно, у тебя так часто случается, а у меня нет». «У меня тоже, – возмутилась Робин. – Я уже много лет не спала ни с кем, кроме Чарльза, а с ним я сейчас не встречаюсь. Впрочем, это не твое дело». Но у Вика на лице было написано явное облегчение. «Что ж, значит, это любовь», – решил он. «Нет, не любовь, – возразила Робин. – Говорю же тебе, никакой любви не существует. То, что ты так называешь, всего лишь литературное мошенничество. А еще мошенничество рекламное и массмедийное». «Я тебе не верю, – сказал Вик. – Мы должны подробно об этом поговорить. Встретимся на ленче в „Плазе“, где были вчера».

– Короче, я сбежала, – сказала Робин, вкратце изложив Пенни Блэк все события. – Позвонила в аэропорт – выяснилось, что я могу по своему билету вылететь в Раммидж через «Хитроу». Вот я и уехала.

– Не предупредив Уилкокса?

– Я оставила ему записку в «Плазе». Допрос за ленчем по поводу событий предыдущей ночи был бы невыносим. И потом, я чувствовала себя ужасно виноватой от того, что бросила своих студентов. Из-за разницы во времени я оказалась в Раммидже на удивление рано. Взяла такси до университета и примчалась как раз ко второму семинару по женской прозе. Лоу страшно обрадовался, когда меня увидел. В первой группе ему здорово досталось, когда зашла речь о менструации. Во всяком случае, выглядел он плоховато. К великому облегчению Руперта Сатклифа, я забрала обратно своих третьекурсников. В общем, вечером вернулась домой на автобусе, очень довольная собой. Но, сама понимаешь, завернув за угол, увидела его. Он меня уже подкарауливал.

– Ты не испугалась? – спросила Пенни Блэк. – Вдруг бы он на тебя напал?

– Конечно нет, – ответила Робин. – Разве можно всерьез бояться того, кто сантиметров на семь ниже тебя?

Когда Робин подошла к дому, Вик вышел из машины. Лицо у него было бледным и искаженным. «Почему ты сбежала?» – спросил он. «Потому что у меня были дела в Раммидже, – ответила она, шаря в сумочке в поисках ключей. – Если бы я знала, что это так просто, улетела бы вчера вечером, вместо того чтобы торчать там всю ночь. Так было бы лучше во всех отношениях». «Можно мне войти?» – спросил он. «Наверно, если это необходимо, – ответила она. – Разве тебя не ждут дома?» – «Нет еще. Я должен с тобой поговорить». – «Хорошо, – согласилась она, – если только не о любви и не о прошлой ночи». – «Ты же знаешь, что именно об этом», – сказал он. «Это мое условие», – предупредила она. «Ладно, – кивнул он. – Пожалуй, у меня нет выбора».

Робин пригласила его в гостиную и зажгла газовый камин. Вик огляделся по сторонам. «Тебе нужно нанять какую-нибудь женщину, чтобы она убиралась», – предложил он. «Никогда не стану переваливать на других женщин свою грязную работу, – возразила она. – Это противоречит моим принципам». – «Ну, тогда мужчину. Наверно, у них теперь есть уборщики-мужчины». – «Я не могу себе этого позволить», – сказала Робин. «Я заплачу», – предложил Вик, и она послала ему предупреждающий взгляд. «Мой дом нравится мне таким, какой он есть, – заявила она. – Тебе может сколько угодно казаться, что в нем царит хаос, но для меня здесь во всем есть система. Я точно знаю, в каком месте на полу лежит та или иная вещь. Горничная все перепутает, и я ничего не смогу найти».

Робин предложила выпить чаю, Вик пошел на кухню вслед за ней и в ужасе уставился на гору грязной посуды в мойке. «Почему ты не купишь посудомоечную машину?» – удивился он. «Потому что я не могу себе этого позволить, и ты не будешь мне ее покупать, – ответила она. – И вообще, я люблю мыть посуду. Это прекрасная терапия». «Ты не похожа на человека, которому так часто нужна терапия», – сказал он.

– А он наглый, – прокомментировала Пенни Блэк.

– Яне обиделась, – ответила Робин. – Даже решила, что это хороший знак. Он борется со своей сентиментальностью. – Она спустилась с полки, чтобы плеснуть на печку воды из пластмассового ведерка. Пар злобно засвистел, температура поднялась еще на несколько градусов. Робин забралась обратно на полку. – Я старалась отвлечь его от любовной тематики и говорила только о деловой стороне поездки во Франкфурт. Но тут меня ждал самый настоящий удар.

«Так когда ты получишь эту свою новую игрушку?» – спросила Робин, когда они перенесли чай в гостиную. «О, это займет от шести до девяти месяцев. А может, и год», – ответил он. «Как долго», – удивилась Робин. «Это зависит от того, есть ли у них подходящий экземпляр или придется делать его специально. Очень надеюсь, не позднее, чем через девять месяцев, – сказал он. – У меня есть ощущение, что экономический кризис подходит к концу. В последний год дела несколько оживились, а с новой машиной мы сможем увеличить производство». – «Особенно после того, как станок себя окупит», – предположила Робин. «Конечно, – кивнул Вик. – Ведь пойдет экономия средств. Перерывы в работе сократятся, а кроме того, я смогу избавиться от нескольких человек». – «Что значит избавиться?» – насторожилась она. «Новая машина заменит собой полдюжины старых, – объяснил он, – и большинство операторов станут лишними». – «Но это же ужасно, – возмутилась она. – Если бы я знала, я бы не помогла купить эту отвратительную штуковину». – «Но это в порядке вещей, – возразил он. – Мы покупаем новое оборудование, чтобы уменьшить зарплату». – «Если бы я знала, что это приведет к увольнениям, я бы вообще в этом не участвовала», – возмутилась Робин. «Глупо, – сказал Вик. – Если хочешь закрепиться в бизнесе, нельзя руководствоваться сентиментальными соображениями и думать о нескольких людях, которых придется уволить». – «Сентиментальными! – воскликнула она. – Уж кто бы это говорил! Человек, у которого подгибаются коленки, когда он слышит голос Дженнифер Раш. Человек, который верит в любовь с первого траха». – «Это не то же, – сказал он, – что содрогаться от траха мирового масштаба. Я говорю о бизнесе, ты просто меня не поняла». – «Я поняла одно: несколько человек, у которых сейчас есть работа, в следующем году ее потеряют, – продолжала возмущаться она, – и все благодаря тебе, мне и Винклеру». – «Старые станки все равно пришлось бы заменить рано или поздно, – возразил он. – Они все время ломаются, ими трудно управлять, у нас с ними одни проблемы, ты же сама знаешь…» Он запнулся на полуслове, увидев выражение ее лица. Робин смотрела на него в ужасе. «Неужели ты хочешь сказать, что Денни Рэм работает как раз на одном из таких станков?» – спросила она. «Я думал, ты знаешь», – ответил он.

– Можешь себе представить, какой дурой я себя чувствовала, – сказала Робин. – После всех моих усилий, приложенных в январе к тому, чтобы Денни Рэм не потерял работу, я вдруг выясняю, что помогла ему лишиться ее.

– Погано, – согласилась Пенни Блэк. – А как получилось, что ты не знала этого?

– Я понятия не имела, какую именно работу он выполняет, – объяснила Робин. – Я же не знаю, как называются все эти станки и что на них делают. Я ведь не инженер.

– Что ж, не будем об этом, – сказала Пенни Блэк. – Могу поспорить, Уилкокс все равно бы от него избавился сразу после твоего ухода. Он похож на упрямого мерзавца.

– Упрямого и сентиментального. Как только он заметил, что я расстроилась, он тут же отказался от своих слов и стал притворяться, что совсем не обязательно кого-либо увольнять, если все пойдет хорошо. Мол, тогда они перейдут в ночную смену. Представь себе, каково работать ночью там, где и днем-то ад кромешный… Но это так, к слову. Потом он сказал: я обещаю найти Денни Рэму другую работу на нашем заводе.

– Чтобы доставить тебе удовольствие, да? Вероятно, за счет увольнения другого бедолаги.

– Именно. Так я ему и сказала.

«Ты играешь людскими жизнями так, как будто это вещи, которые можно купить, продать или попросту выбросить. Ты предлагаешь мне работу для Денни Рэма как взятку, подачку, как подарок. Так мужчины дарят своим содержанкам нитки жемчуга». – «Я не хочу, чтобы ты была моей содержанкой, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты была моей женой». Секунду-другую она пристально смотрела на него, потом запрокинула голову и расхохоталась. «Ты сошел с ума, – сказала она. – Ты не забыл, что уже женат?» – «Я разведусь», – ответил он. «Не хочу больше слышать об этом, – заявила она. – Иди-ка ты лучше домой. Мне нужно проверить кучу рефератов. Завтра конец семестра». – «Пожалуйста, выслушай меня, – попросил он. – Мой брак давно уже умер, у нас с Марджори нет ничего общего. Ни мыслей, ни ценностей, ни интересов. Прошлой ночью…» – «Нет, замолчи. Ни слова о прошлой ночи, – перебила она. – Мы просто трахались, и ничего больше». – «Не говори так», – сказал он. «Ты относишься к этому так, как будто ничего подобного раньше не случалось», – сказала она. «Со мной – нет, – ответил он. – Ничего подобного». – «Ради Бога, замолчи! – не выдержала она. – И уходи. Иди домой». Она сидела в кресле с прямой спиной, закрыв глаза, и делала дыхательные упражнения по системе йогов. Она слышала, как заскрипел пол, когда он встал, и ощущала его присутствие так, словно на нее падала его тень. «Когда я тебя снова увижу?» – спросил он. «Понятия не имею, – ответила она, не открывая глаз. – Я не вижу причин встречаться, разве что случайно. Этот дурацкий Резерв кончился. Слава Богу, мне больше не нужно ездить на твой ужасный завод». – «Я позвоню», – сказал он и, воспользовавшись тем, что у нее закрыты глаза, быстро поцеловал ее в губы. Она тут же вскочила и, глядя на него с высоты своего роста, прошипела: «Оставь меня в покое!» – «Хорошо, – ответил он. – Я ухожу». В дверях он обернулся и снова посмотрел на нее. «Когда ты злишься, ты похожа на богиню».