Текст книги "Хорошая работа"

Автор книги: Дэвид Лодж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Я научилась быть благодарной судьбе за то, что не работаю на заводе, – ответила Робин. – Чем скорее появятся те заводы без электричества, о которых ты говорил, тем лучше. Люди не должны зарабатывать на жизнь, делая все время одно и то же.

– А как они тогда будут зарабатывать?

– Они вообще не должны этого делать. Пусть лучше учатся. А работать и производить ценности будут роботы.

– Значит, ты признаешь, что кто-то все же должен этим заниматься?

– Я понимаю, что университеты не растут на деревьях, если ты об этом.

– Что ж, это уже кое-что.

В этот момент раздался стук в дверь, и вошла Памела, секретарь кафедры.

– Вам звонят, Робин.

– Привет, – услышала она в трубке голос профессора Цаппа. – Как поживаете?

– Хорошо, спасибо, – ответила Робин. А вы? Где вы?

– У меня все отлично, я дома, в Эйфории. Сейчас теплая звездная ночь, я выбрался из-за письменного стола, взял свой радиотелефон и любуюсь на залив, делая несколько звонков. Слушайте, я прочитал вашу книгу. По-моему, это потрясающе.

Робин почувствовала, что ее настроение поднимается, как воздушный шарик.

– Правда? – переспросила она. – Вы будете рекомендовать ее университетскому издательству?

– Уже. Вы получите от них письмо. Запрашивайте вдвое больше того, что они предложат.

– Ой, я боюсь, у меня не хватит храбрости, – смутилась Робин. – А сколько это?

– Понятия не имею, но сколько бы ни было, настаивайте на том, чтобы удвоить их цифру.

– Они откажутся, и все пойдет прахом.

– Не откажутся, – заверил ее Моррис Цапп. – Только еще сильнее захотят с вами сотрудничать. Но звоню я не поэтому. Я звоню насчет работы.

– Работы? – Робин заткнула свободное ухо, чтобы не слышать стука пишущей машинки Памелы.

– Да, мы тут собираемся с осени ввести курс по женской прозе. Вам это интересно?

– Конечно, – обрадовалась Робин.

– Великолепно. В таком случае, мне нужно ваше резюме, и чем скорее, тем лучше. Вы можете переслать мне его по факсу?

– По факту?

– По фак-су. Факс… Ладно, оставим это. Пришлите по почте, срочно и с уведомлением. Вам придется приехать сюда на несколько дней, познакомиться с сотрудниками факультета, привезти документы и все такое прочее. Годится? Разумеется, дорога за наш счет.

– Отлично, – согласилась Робин. – А когда?

– На следующей неделе.

– На следующей неделе?

– Ну да, которая после нынешней. Буду с вами откровенен, Робин, есть еще один кандидат, которого пропихивает мой прохиндей-коллега. Поэтому я хочу ввести вас в игру как можно скорее. Я уверен, они обалдеют от вашего британского произношения. У нас в штате нет ни одного англичанина. Это большой плюс для вас, здесь полным-полно англофилов. Видимо, потому, что мы очень далеко от Англии.

– А кто второй кандидат?

– Пусть вас это не беспокоит. Она не очень хороший преподаватель. Просто писательница. Предоставьте это мне. Делайте что говорю, и это место будет вашим.

– Ох… Не знаю, как мне вас благодарить, – пробормотала Робин.

– Мы обсудим это позже, – ответил Цапп, но произнес он это без всякого намека, просто по привычке. – Вас не интересует зарплата?

– Интересует, – призналась Робин. – Сколько?

– Точно пока не знаю. Вы ведь очень молоды. Но никак не меньше сорока тысяч долларов.

Робин замолчала, производя в уме арифметические действия.

– Я понимаю, что это не слишком много… – сказал Цапп.

– По-моему, вполне нормально, – ответила Робин, уже подсчитавшая, что это вдвое больше того, что она получает в Раммидже.

– Но зарплата быстро вырастет. Люди вроде вас сегодня очень ценятся.

– Что значит «вроде меня»?

– Феминистки, занимающиеся литературной критикой. Здесь у нас теория в почете. В вашей жизни будет множество конференций, будете ходить на лекции. Штат Эйфория задумал создать новый Институт Передовых Исследований. Если это выгорит, к нам прибудут все акулы из Йеля и Института Джона Хопкинса, чтобы читать здесь лекции – каждый по семестру.

– Звучит заманчиво, – признала Робин.

– Да, вам это должно понравиться, – сказал Моррис Цапп. Не забудьте про резюме, и Пусть ваше начальство свяжется с нашим председателем, Мортоном Зигфилдом. Скоро увидимся. Чао!

Робин положила телефонную трубку и громко рассмеялась.

Памела подняла глаза от клавиатуры.

– Ваша мама здорова? – спросила она.

– Мама?

– Она уже звонила, когда вы были на заседании подкомиссии.

– Нет, это была не мама, – сказала Робин. – Интересно, что у нее стряслось.

– Она сказала, чтобы вы не беспокоились, она перезвонит вечером.

– А почему вы подумали, что сейчас звонила она? – спросила Робин, неприятно удивленная интересом секретарши к ее личной жизни. Памела выглядела обиженной, и Робин тут же стало стыдно. Чтобы смягчить ситуацию, она решила поделиться с ней новостью.

– Наконец-то хоть кто-то предложил мне работу. В Америке!

– Ухты! Как здорово.

– Но держите это в секрете, Памела. Профессор Лоу сейчас свободен?

– Дезире Цапп! – воскликнул Филипп Лоу, когда Робин пересказала ему разговор с Моррисом Цаппом. – Второй кандидат – это наверняка Дезире.

– Почему вы так думаете? – удивилась Робин.

– Готов поспорить на что угодно. В рождественской открытке она писала, что подыскивает себе работу в академических кругах, предпочтительно – на Западном побережье. Дезире на факультете у Морриса! – Он даже присвистнул от удовольствия. – Моррис сделает что угодно, лишь бы этого не допустить.

– Даже возьмет меня?

– Вам это должно льстить, – сказал Филипп Лоу. – Моррис не предлагал бы вашу кандидатуру, не будь он уверен в том, что вы победите. Видимо, ваша книга действительно произвела на него впечатление. Вот почему он так быстро ее прочитал. Наверно, ездил по Европе, разыскивая молодое дарование. Вероятно, никого не нашел… – Филипп Лоу задумчиво уставился в окно, словно пытался постичь ход мыслей Морриса Цаппа, и осторожно потер синяк на лбу – последствие удара о мусорную корзину.

– Разве я могу конкурировать с Дезире Цапп? Она же мировая знаменитость.

– Как верно заметил Моррис, она не очень хороший преподаватель, – ответил Филипп Лоу. – Пожалуй, это будет его маленькой местью. Академические нравы. Тщательность теоретика.

– Но в Америке должно быть очень много хороших специалистов по женской прозе.

– Скорее всего, они не расположены брать Дезире. Она для них героическая феминистка. Или они ее испугались. Эта женщина умеет сражаться до последнего. Вам лучше понимать, во что вы ввязываетесь, Робин. Американские академические круги неоднократно обагрены кровью. Предположим, вы получили это место. Борьба только начинается. Вам придется много публиковаться, чтобы оправдать оказанное вам доверие. Когда придет время писать отчет, половина ваших коллег попытается нанести вам удар в спину. О другой половине не хочу даже говорить. Вы и вправду об этом мечтаете?

– У меня нет выбора, – сказала Робин. – В этой стране у меня нет будущего.

– Пожалуй, сейчас нет, – вздохнул Лоу. – Но ужас в том, что однажды уехав, вы уже не вернетесь.

– Откуда вы знаете?

– Никто не возвращается. Даже если кто-то и захочет вернуться, мы не в состоянии оплатить дорогу, чтобы он прилетел на интервью. Но винить вас в том, что вы воспользуетесь этим шансом, я не буду.

– Значит, вы напишете мне рекомендацию?

– Я напишу блестящую рекомендацию, – заверил Филипп Лоу. – И все в ней будет правдой, от первого до последнего слова.

Робин вернулась в свой кабинет легкой поступью. Мысли ее путались. После разговора с Филиппом Лоу блеск предложения Морриса Цаппа несколько поугас, но все равно было приятно, что появился человек, который хочет взять ее на работу. Робин напрочь забыла о Вике и даже удивилась, когда увидела его сидящим на стуле у окна и читающим «Культуру и анархию» при тусклом свете дождливого дня. Когда она поделилась с ним новостью, он совсем не обрадовался.

– Когда, ты сказала, нужно приступать? – переспросил он.

– Осенью. Я так понимаю, в сентябре.

– Значит, у меня совсем мало времени.

– Времени на что?

– На то, чтобы заставить тебя передумать…

– Ох, Вик, – сказала она, – мне-то казалось, что ты выбросил из головы эти глупости.

– Я не могу тебя разлюбить.

– Не порти мне настроение, – попросила Робин. – У меня удачный день. Не омрачай его.

– Извини, – сказал он, глядя в пол.

– Вик, – покачала головой Робин, – сколько раз я тебе говорила: я не верю в эту индивидуалистическую любовь.

– Да, ты так говорила, – подтвердил он.

– Ты хочешь сказать, что я не это имела в виду?

– Я думал, что невозможно иметь в виду то, что говоришь, или говорить то, что имеешь в виду, – сказал Вик. – Я думал, что есть разница между «я», которое говорит, и «я», о котором говорят.

– Ах, ах, ах! – передразнила Робин, уперев руки в боки. – Как мы быстро обучаемся!

– Суть в том, – продолжал Вик, – что если ты не веришь в любовь, зачем же ты тогда так заботишься о своих студентах? Почему тебе жалко Денни Рэма?

Робин вспыхнула.

– Это совсем другое дело.

– Нет, не другое. Ты заботишься о них, потому что они – индивидуальности.

– Я забочусь о них, потому что беспокоюсь о занятиях и о свободе.

– Пустые слова. «Занятия» и «свобода» – просто слова.

– Любое слово – это только слово. Il п’у a pas de hors-texte.

– Что?

– «Вне текста нет ничего».

– Я не согласен, – заявил Вик, глядя ей прямо в глаза. – Ведь это означает, что у нас нет свободы воли.

– Не обязательно, – возразила Робин. – Осознав, что вне текста нет ничего, можно начинать писать самому.

Снова раздался стук в дверь, и снова возникла Памела.

– Моя мама? – спросила Робин.

– Нет, это звонят мистеру Уилкоксу.

– Присаживайся, Вик. Спасибо, что так быстро приехал, – сказал Стюарт Бакстер, сидя за огромным и почти пустым письменным столом, изящно отделанным черным деревом, как и панели на стене. Последний писк моды. Вик давно заметил, что чем выше по служебной лестнице конгломерата поднимается человек, тем больше становится его письменный стол и тем меньше бумаг и прочих предметов на нем лежит. Безразмерный стол из розового дерева, принадлежащий председателю Совета директоров сэру Ричарду Литлгоу, в пентхаусе которого Вик однажды побывал, был вообще девственно пуст, если не считать кожаного пресс-папье и серебряной перьевой ручки. Стюарт Бакстер еще не достиг блистательной простоты, но поднос для входящих документов уже был пуст, а на подносе для исходящих лежал только один листок бумаги. Кабинет Бакстера находился на восемнадцатом этаже двадцатиэтажной башни «Мидланд Амальгамейтедс» в самом центре Раммиджа. Огромное окно за его спиной выходило на юго-восток и открывало вид на скучный, лишенный зелени район города. Серые, мокрые от дождя крыши заводов и складов тянулись до самого горизонта как волны угрюмого маслянистого моря.

– Тут не далеко, – сказал Вик. Он сел на удобный стул, в действительности оказавшийся неудобным, потому что был низким и заставлял посетителя смотреть на Стюарта Бакстера снизу вверх. Впрочем, Вик не любил смотреть на Бакстера ни под каким углом. Это был симпатичный мужчина, всегда уверенный в себе. Идеально выбритый, безукоризненно подстриженный, с ровными белыми зубами. Он носил однотонные рубашки с белоснежными воротничками, на фоне которых его гладкое круглое лицо сияло здоровым румянцем.

– Ты из университета, да? – спросил Бакстер. – Ты теперь проводишь там много времени.

– Участвую в Теневом Резерве, – напомнил Вик. – Во втором этапе. Я присылал тебе служебную записку.

– Да, я передал ее председателю. Ответа пока не получил. Но я думал, что это всего лишь предложение.

– Я сам говорил об этом с Литлгоу. На торжественном банкете. Мне показалось, что сама идея ему понравилась, вот я и занялся этим делом.

– Надо было предупредить, Вик. Я люблю знать, чем заняты мои директора.

– Я делаю это в свободное время.

Бакстер улыбнулся.

– Говорят, она красотка, эта твоя тень.

– Сейчас тень я, – поправил Вик.

– Вы стали неразлучны. Я слышал, ты брал ее с собой во Франкфурт.

Вик поднялся.

– Если ты вызвал меня, чтобы обсуждать заводские сплетни…

– Нет, я вызвал тебя по гораздо более серьезному поводу. Сядь, Вик. Чашечку кофе?

– Нет, спасибо, – сказал Вик, пристраиваясь на краешке стула. – Что за повод? – Он вдруг почувствовал, как по телу пробежал холодок паники.

– Мы продаем «Принглс».

– Не может быть!

– Сделка уже заключена. Объявление будет сделано завтра. Пока это конфиденциальная информация.

– Но мы в прошлом месяце дали прибыль!

– Небольшую. Совсем маленькую.

– Но будет больше! Литейный уже готов. А как же новый станок?

– «Фаундро» считает это хорошим вложением средств. Ты купил его очень выгодно.

– «Фаундро»? – еле выговорил Вик. Его легкие отказывались набирать воздух.

– Да, мы продаем «Принглс» Группе ЭФИ, в которую, как тебе известно, входит и «Фаундро».

– Ты хочешь сказать, что они собираются слить две компании?

– Видимо, замысел таков. Конечно, будет проведена рационализация. Взгляни правде в глаза, Вик: в этой сфере слишком много компаний, которые занимаются одним и тем же.

– «Принглс» уже рационализирована, – напомнил Вик. – Это сделал я. Компания должна была возродиться. Я говорил, что это займет восемнадцать месяцев, а уложился в год. Теперь ты говоришь, что продал ее конкурентам.

– Мы все видим, что ты проделал огромную работу, Вик, – согласился Бакстер. – Но Совет директоров считает, что «Принглс» не вписывается в нашу долгосрочную стратегию.

– Иными словами, – с горечью заметил Вик, – продав сейчас «Принглс», вы сможете в конце года выйти на прибыль.

Стюарт Бакстер молчал, разглядывая свои ногти.

– Я не буду работать с Норманом Коулом, – сказал Вик.

– А тебя никто об этом и не просит, Вик, – ответил Бакстер.

– Значит, спасибо, до свиданья, вот тебе годовой оклад, и не трать все сразу.

– Мы оставим тебе машину, – пообещал Бакстер.

– Что ж, тогда другое дело, – усмехнулся Вик.

– Мне очень жаль, Вик. Правда жаль. Я сказал в ЭФИ: если у вас есть мозги, вы оставите Вика управлять новой компанией. Но я так понял, что это будет Коул.

– Желаю им успеха с этим двурушником.

– Честно говоря, Вик, мне кажется, их насторожили кое-какие истории, которые про тебя рассказывают.

– Какие истории?

– Про то, как ты поснимал на заводе все картинки.

– Профсоюз меня поддержал.

– Знаю, но это выглядит немного… странно. А еще что ты один день в неделю проводишь в университете.

– В свое свободное время.

– Тоже странно. Кто-то меня недавно спросил: а что, Уилкокс переродился в христианина? Это ведь не так, Вик?

– Нет, не так, – ответил Вик, вставая.

Бакстер тоже встал.

– Мне кажется, будет удобнее, если ты перевезешь свои вещи сегодня к вечеру. Вряд ли тебе будет приятно заниматься этим завтра утром, в присутствии Нормана Коула.

Он через стол протянул Вику руку. Вик не стал пожимать ее, повернулся и вышел из кабинета.

Вик медленно ехал в «Принглс», а точнее, машина сама везла его туда, как лошадь с отпущенными поводьями идет по дороге, к которой привыкла. Вик не знал, что для него хуже всего – что все труды последнего года пошли псу под хвост, или то, что прибыль с них получит Норман Коул, или же то, что придется сообщить новость Марджори. Он остановился на последнем. Желтый фургон с рекламой «Ривьерского загара», ехавший по соседней полосе, оживил в памяти мучительный для Вика образ жены, которая тщетно прихорашивается дома, не догадываясь об обрушившемся на них ударе. Для начала придется отказаться от отпуска на Тенерифе. Если за год он не найдет работу – продать дом и перебраться в жилье поскромнее, без ванной en suite.

Вик свернул к Вест-Уоллсбери вслед за желтым фургоном и поплелся у него в хвосте по пустынным улицам, мимо затихших заводов с табличками на воротах «Сдается в аренду»; мимо складов без окон, похожих на гаражи-переростки, мимо «Сауны Сюзанны», вниз по Кони-лейн. Вику показалось, что фургон проедет мимо «Принглс», но, к его удивлению, он свернул в ворота и остановился возле административного корпуса. Из кабины выбрался Брайан Эверторп, благодарственно помахал водителю, и фургон уехал. Эверторп заметил Вика, едва тот вылез из машины, и подошел к нему.

– Привет, Вик. А я думал, у тебя сегодня день высшего образования.

– Сорвалось. Что с твоей машиной?

– Заглохла на другом конце города. Думаю, аккумулятор. Пришлось оставить в ремонте и схватить попутку. Это серьезно?

– Что?

– То, из-за чего сорвалось.

– Пожалуй, да.

– Ты выглядишь подавленным, Вик, если позволишь это заметить. Как человек, переживший потрясение.

Вик сомневался. Очень хотелось все рассказать. Не для того, чтобы благородно предупредить Эверторпа об увольнении, а просто чтобы самому полегчало. Хотелось с кем-нибудь поделиться, переложить часть ноши на другие плечи. Даже если Эверторп все разболтает остальным – ну и что? Почему его, Вика, должно волновать завтрашнее изумление Стюарта Бакстера и «Мидланд Амальгамейтедс»?

– Зайди ко мне на минутку, – пригласил он, решившись.

Вестибюль был битком набит ящиками с мебелью. В центре этого бедлама Ширли, Дорин и Лесли срывали упаковочную пленку с длинного бежевого дивана и повизгивали от восторга. Увидев Вика, две девушки быстро вернулись на рабочие места. Ширли, стоявшая на коленях, вскочила на ноги и одернула юбку.

– Ох, здравствуйте, Вик. Я думала, вас сегодня не будет.

– Изменились планы, – сказал он и огляделся. – Привезли новую мебель?

– Мы решили ее распаковать. Хотели сделать вам сюрприз.

– Она такая красивая, мистер Уилкокс, – защебетала Дорин.

– И обивка очень миленькая, – добавила Лесли.

– Да, неплохая, – сказал Вик и погладил обивку, а сам подумал: еще одно очко в пользу Нормана Коула. – Надо убрать все старье. Займитесь этим, Ширли.

По дороге в кабинет он думал о том, выживут ли в передряге эти три женщины. Возможно, ведь секретарши и телефонистки всегда пригодятся. А вот Брайан Эверторп уже не пригодится.

Вик закрыл дверь, предупредил Эверторпа о секретности и сообщил ему новость.

Брайан хмыкнул и погладил бакенбарды.

– Ты, кажется, не удивлен? – спросил Вик.

– Ждал чего-то подобного.

– А я вот нет, – сказал Вик. Он уже жалел, что все рассказал. – Меня здесь не оставят. Насчет тебя не знаю.

– Ну, меня-то наверняка уберут. Я знаю.

– Тогда почему ты так весел?

– Я здесь уже давно. Попаду под сокращение.

– Тем более.

– Я подстраховался.

– Каким образом?

– Некоторое время назад вложил деньги в небольшой бизнес, – сказал Брайан Эверторп. – Теперь он уже не маленький. – Он вынул из кармана визитку и протянул ее Вику.

Вик прочитал:

– «Ривьерский загар»? Так было написано на фургоне, который тебя подвозил.

– Да, я был там, когда у меня заглох мотор.

– Хорошо идут дела?

– Великолепно. Особенно в это время года. Множество женщин по всему Раммиджу сейчас готовится к тому, чтобы провести отпуск на Майорке или Корфу. Они не хотят в первый день появиться на пляже белыми, как свиное сало, вот и берут напрокат наши установки, чтобы подзагореть прямо на дому. А вернувшись из отпуска, берут их опять, чтобы поддерживать загар. Мы все время расширяемся. На прошлой неделе купили еще пятьдесят установок. Сделаны в Тайване, отличное качество.

– У тебя, наверно, каждый день полно дел?

– Я за всем слежу. Использую свой опыт работы в бизнесе, – сказал Эверторп. – И связи для расширения клиентуры. Карточку туда, карточку сюда…

Вик с трудом сдерживал гнев, чтобы все-таки добиться от Эверторпа полного признания.

– То есть ты занимался делами «Ривьерского загара», тогда когда должен был всего себя отдавать работе в «Принглс»? Как ты считаешь, это этично?

– Этично? – переспросил Эверторп и хмыкнул. – Окажи мне любезность, Вик, ответь на вопрос: то, как поступает с нами «Мидланд Амальгамейтедс», это этично?

– По-моему, это цинично. Но ничего неэтичного в этом я не вижу. А вот ты работал на себя в то время, за которое тебе платили здесь. Теперь понятно, почему тебя никогда нельзя было найти, если ты был нужен! – взорвался Вик. – Ты, наверно, развозил заказчикам солнечные ванны.

– Иногда приходилось, если больше было некому. Продать-то надо, сам знаешь. Когда это твои собственные деньги, все совсем иначе, Вик. Но на самом деле та моя роль гораздо важнее этой. Не удивлюсь, если рано или поздно я вообще встану во главе фирмы. Получив выходное пособие, я смогу купить самую большую долю акций.

– Ты не заслуживаешь пособия, Брайан. Даже рукопожатия, – сказал Вик. – Ты заслуживаешь пинка под зад. Думаю, мне придется сообщить об этом Стюарту Бакстеру.

– Да ради Бога, – ответил Брайан Эверторп. – У него самая большая часть акций в «Ривьерском загаре».

Выяснилось, что забирать из кабинета Вику почти нечего. Настольный органайзер, десятилетней давности фотография Марджори и детей в рамочке, настольная лампа, подаренная ему по случаю ухода из «Рамкол Инжениринг», пара записных книжек, старый свитер да сломанный складной зонтик – вот и все. Его имущество уместилось в большой пакет из супермаркета. И тем не менее, Ширли посмотрела на Вика с подозрением, когда он проходил через ее кабинет к выходу. Может, Брайан Эверторп уже рассказал ей о том, что Вика увольняют?

– Снова уходите? – спросила она.

– Еду домой.

– Я позвонила на аукцион, завтра они заберут всю старую мебель.

– Надеюсь, новая окажется столь же прочной, – сказал Вик, глядя на Ширли в упор. – Старый диван изрядно помяли и потерли.

Ширли побледнела, потом покраснела.

Вику даже стало немножко стыдно за себя.

– До свидания, Ширли, спасибо за помощь, – сказал он и вышел из офиса.

Домой он ехал быстро, прямой дорогой, чтобы побыстрее покончить со всеми объяснениями. Увидев его в дверях кухни, Марджори сразу заподозрила неладное. Она стояла возле мойки, в фартуке, и чистила картошку.

– Ты сегодня рано, – сказала она, и картофелина выпала у нее из рук, плюхнувшись в воду. – Что-нибудь случилось?

– Налей нам чаю, и я тебе все расскажу.

Она смотрела на него, крепко стиснув руки, чтобы унять дрожь.

– Говори сразу, Вик.

– Хорошо. «Принглс» продали Группе ЭФИ и будут сливать с «Фаундро». Меня выгнали. С завтрашнего дня.

Марджори подошла к мужу и обняла его.

– Ой, Вик, – сказала она. – Мне тебя очень жалко. Ты столько работал…

Он готов был разрыдаться и забиться в истерике. Марджори, напротив, была совершенно спокойна, и Вика даже несколько растрогала ее лишенная всякого эгоизма реакция. Он смотрел через ее плечо на блестящие поверхности кухонной мебели и на дорогую, сияющую технику.

– Я найду другую работу, – пообещал он. – Но на это нужно время.

– Конечно, найдешь, дорогой. – Марджори была почти весела. – Ты ведь знал об этом, да? Знал, что это скоро произойдет. Поэтому ты и вел себя так странно.

Вик не знал, что ответить. Он был так потрясен предательством компании, что чуть не сказал ей всю правду. Но потом решил, что преданность жены заслуживает милосердного обмана.

– Да, – кивнул он. – Я чувствовал, что это назревает.

– Нужно было сказать мне, – упрекнула Марджори. – Я так волновалась. Думала, что теряю тебя.

– Теряешь?

– Я думала, что у тебя есть другая женщина.

Он рассмеялся и легонько шлепнул ее.

– Может, все-таки нальешь чаю?

Он вдруг понял, что с того момента, как Стюарт Бакстер сообщил ему об увольнении, ни разу не вспомнил о Робин Пенроуз.

– Я принесу чай в гостиную. У нас твой папа.

– Папа? А что он здесь делает?

– Только что приехал. Он иногда заходит, чтобы составить мне компанию. Знает, что я ужасно нервничаю.

– Не говори ему, – попросил Вик.

– Хорошо, – сказала Марджори. – Но ведь завтра об этом напишут в газетах.

– Да, ты права, – согласился Вик.

Им пришлось разбудить старика, который сладко подремывал в кресле, реанимировать его чашкой крепкого чая, а потом обрушить на него главную новость. Он принял ее поразительно легко. Ему казалось, что годовое жалование, которое выплатят Вику, – сумасшедшие деньги и на них можно долго и безбедно существовать. Вик не стал его разочаровывать. Во всяком случае, сейчас. Потом один за другим появились дети. Им все рассказали, и семья собралась на импровизированный семейный совет.

– У меня нет никакого капитала, кроме этого дома, – сказал Вик, – да и за него еще не все выплачено. Придется затянуть пояса, пока я не найду другую работу. Боюсь, придется отменить поездку на каникулы.

– О, нет! – простонала Сандра.

– Не будь эгоисткой, Сандра, – одернула ее Марджори. – Какие уж тут каникулы?

– Тогда я поеду сама, с Клиффом, – не унималась Сандра. – Буду все лето работать в «Твизерс» и накоплю.

– Отлично, – сказал Вик. – Но только при условии, что будешь вносить свой вклад в семейный бюджет.

Сандра фыркнула.

– А как же Университет? Надеюсь, теперь я могу туда не поступать?

– Нет, я все равно хочу, чтобы ты училась. Но я думал, что тебя это не интересует.

– Я передумала. Но если ты все время будешь бухтеть насчет денег…

– Не волнуйся, на это мы деньги найдем. Думаю, будет легче, если ты поступишь в местный университет, – сказал он и обратился к старшему сыну. – Реймонд, мне кажется; тебе тоже пора давать маме часть своих денег.

– Я от вас уезжаю, – ответил Реймонд. – Мне предложили работу.

Когда ропот удивления, вызванный этим сообщением, слегка утих, Реймонд объяснил, что на студии, где его группа делала свою демо-запись, ему предложили место помощника продюсера.

– Они пришли в ужас от нашей музыки, но их потрясло мое знание электроники, – сказал он. – Потом я выпивал с Сиднеем, владельцем студии, и он предложил мне поработать. Студия, конечно, маленькая, Сидней только начинает раскручиваться, но у нее есть будущее. Тут крутятся несколько групп, ищут, где бы записаться, чтобы их в Лондоне не ободрали как липку.

– Слушай, па, а почему бы тебе не организовать свой бизнес? – спросил Гэри.

– Да, у тебя ведь была идея насчет спектрометра, – поддержал его Реймонд.

Вик с недоверием посмотрел на сыновей, но они явно не шутили.

– Это мысль, – признал он. – Если Тома Ригби так же уволят, он тоже сможет внести свою долю в это дело. Конечно, придется брать ссуду в банке, но все равно, это мысль.

– Сидней тоже брал ссуду, – ввернул Реймонд.

– Плохо, что у меня нечего заложить. За дом еще не выплачено. Банку это покажется рискованным. Прежде чем сделать первую модель, придется провести много экспериментов.

– Да, рискованно вот так вот начинать одному, – кивнул мистер Уилкокс. – Лучше поискать какую-нибудь работу вроде прежней. Может, «Рамкол» возьмет тебя назад. Или «Вангард».

– Папа, у них и без меня есть исполнительные директора.

– Не обязательно быть именно директором. Не зазнавайся, сынок.

– Ну не разнорабочим же ему идти, дед, – сказал Гэри.

– Не хами, Гэри, – осадил Вик. – Я вообще не уверен, что хочу снова работать на компанию. Не хочу гнуть спину на компании и конгломераты, у которых столько же человеческих чувств, сколько у чугунной вагонетки.

– Если ты начнешь свое дело, Вик, – сказала Марджори, – я пойду к тебе секретаршей. Получится экономия.

– А я буду бухгалтером, считать на калькуляторе, – воодушевился Гэри. – У нас будет семейный бизнес, как пакистанский магазин на углу.

– Ты не потянешь, – сказал мистер Уилкокс. – Эти педерасты работают как лошади.

– Я с удовольствием поработаю, – размечталась Марджори, – я устала целыми днями сидеть дома. Вы уже выросли. А если это будет собственный бизнес…

Вик смотрел на нее, не скрывая удивления. Ее глаза сияли. Она улыбалась. И на ее щеках опять появились ямочки.

Когда Робин в тот вечер приехала домой, телефон звонил так настойчиво, будто не умолкал весь день. Это была мама.

– Что случилось? – спросила Робин.

– Ну, кое-что приятное. На твое имя пришло заказное письмо из Мельбурнской юридической фирмы. Я за него расписалась и сегодня переслала его тебе.

– Интересно, что бы это могло быть?

– Недавно умер твой дядя Уолтер, – сообщила миссис Пенроуз. – Мы узнали об этом вскоре после твоего отъезда в Раммидж. Я хотела сказать тебе, но забыла. Мы с ним много лет не общались. По-моему, никто из родственников не общался. Он превратился в настоящего затворника, после того как продал свою овечью ферму этой нефтяной компании…

– Мама, какое отношение все это имеет ко мне? – перебила Робин.

– Ну, я думаю, он оставил тебе что-нибудь по завещанию.

– С какой стати? Он же мне не родной дядя, разве не так?

– Что-то вроде приемного. Он женился на папиной сестре Этель. Она умерла молодой от укуса пчелы. У нее была аллергия, а она об этом не знала. Своих детей у них не было, а тебя он всегда любил, даже после того, как ты заставила его опустить все наличные деньги в ящик для пожертвований, который держал безногий мальчишка. Тебе тогда было три года.

– Это правдивая история? – Робин помнила того маленького мальчика в коротких штанишках, бейсболке и с протезом вместо одной ноги. В руках он держал ящик с щелью для монет. Но Робин была не уверена, что история с деньгами дяди Уолтера на самом деле имела место.

– Конечно, правдивая! – Мама, казалось, была оскорблена ее недоверием. – Правда, это будет очень мило, если дядя Уолтер вспомнил о тебе, когда составлял завещание?

– Это было бы кстати, – согласилась Робин. – Я как раз получила счета. Кстати, мамочка, я, возможно, уеду в Америку.

И Робин рассказала матери о предложении Морриса Цаппа.

– Что ж, моя дорогая, – сказала миссис Пенроуз, – мне бы не хотелось сознавать, что ты так далеко от дома, но ведь это, наверно, на годик-другой.

– Дело в том, – ответила Робин, – что если я уеду, мне будет трудно вернуться обратно. И кто знает, будет ли когда-нибудь в Англии работа, ради которой стоит возвращаться?

– Что ж, доченька, поступай, как считаешь нужным, – сказала мама. – Чарльз в последнее время не объявлялся? – грустно спросила она.

– Нет, – ответила Робин, и на этом разговор кончился.

На следующее утро, спустившись вниз, Робин обнаружила возле двери два конверта. Первый – от мамы, в нем лежало письмо из Мельбурна. Адрес на втором был написан почерком Чарльза. Чтобы оставить напоследок возможное удовольствие, которое обещало чтение письма из Мельбурна, Робин сначала распечатала письмо от Чарльза. Он писал, что дела в банке идут хорошо, хотя работать приходится много, и к вечеру он буквально валится с ног. Отношения между ним и Дебби не заладились, и он от нее съехал.

Она была для меня совсем новым типом личности, и поначалу это меня привлекло. Я принял быстроту реакции за ум. Честно говоря, дорогая, она просто дура. Таковы, судя по всему, почти все валютные дилеры. А как иначе можно изо дня в день играть в эту тупую игру? Ни о чем другом они вообще не думают. Когда приходишь домой из банка после долгого и тяжелого рабочего дня, хочется интеллектуальной беседы и совсем не хочется говорить о курсах валют и процентных ставках. Через некоторое время я стал смотреть телевизор, просто чтобы не слушать. Потом решил поселиться отдельно. Купил небольшой домик. Он недорогой, но цена на недвижимость в Лондоне растет на пятьдесят фунтов ежедневно, поэтому тут не прогадаешь. Может, приедешь ко мне на выходные? Можно будет сходить на концерт, побродить по музеям.

Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: «О, нет, только не все сначала». Согласен. Есть что-то абсурдное в том, как мы то сходимся, то расходимся. Другой такой пары я не знаю. Интересно, наступит ли тот момент, когда мы смиримся с неизбежным и поженимся? И совсем не обязательно жить вместе, по крайней мере, пока я работаю в Лондоне, а ты в Раммидже. Все равно это невозможно. Но пора расставить все точки над i. А если ты не сможешь найти другую работу, когда кончится твой раммиджский контракт, может, тебе больше понравится быть безработной в Лондоне, чем в Раммидже. Я твердо уверен в том, что к тому времени буду зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить тебе такую жизнь, к какой ты привыкла, а то и куда лучше. Не вижу причин, почему бы тебе не публиковаться как свободному художнику? Подумай об этом. И поскорее приезжай на выходные.

С любовью, Чарльз

– Гм! – хмыкнула Робин и, сложив письмо, сунула его обратно в конверт. Потом распечатала второе послание. В нем сухим официальным языком сообщалось, что по завещанию дяди Уолтера она является его единственной наследницей и что он оставил состояние, после вычета налогов равное тремстам тысячам австралийских долларов. Робин вскрикнула и схватила «Гардиан», чтобы посмотреть курсы валют. Потом позвонила маме.