Текст книги "Седьмое таинство"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 21

К тому времени, когда Фальконе покончил с осмотром церкви Успения Святой Марии, уже начали сгущаться сумерки. Он здорово устал. Может, дело было в возрасте, может, в том, что еще не окончательно поправился, но он вдруг обнаружил, что ему требуется – впервые в жизни – сделать над собой приличное усилие, чтобы записать в блокнот все, что теперь предстоит сделать. Нужно быть уверенным в том, что все данные, все ниточки останутся в памяти. А их было много – одни из прошлого, другие из настоящего. И практические соображения тоже. Руководитель группы послал одного из сотрудников к себе на квартиру, чтобы тот принес ему некоторые личные вещи – так инспектор подготовился к вынужденному длительному пребыванию в помещении квестуры. Потом запросил копии наиболее интересных файлов на Браманте, чтобы их прислали электронной почтой в квестуру в Орвьето, а там распечатали вместе с припиской, которую Лео продиктовал. Распечатки послали в дом Бруно Мессины, чтобы они дожидались прибытия Эмили Дикон. Тухлые дела, «висяки», «глухари» – а многие аспекты этого дела были именно что тухлые – требуют постороннего взгляда. А у Эмили хороший аналитический ум, она же бывший сотрудник ФБР и не имеет никакого личного отношения к тому, что тут произошло почти полтора десятка лет назад.

Единственный человек, которому это не понравится, – Коста. Но Фальконе полагал, что он это переживет.

Раздав приказания, Лео несколько раз обошел крипту, внимательно все рассматривая, не забывая о собственном скверном состоянии и думая о Джорджио Браманте. Он все пытался поподробнее вспомнить внешность этого человека в стремлении хоть немного понять, почему тот пришел именно сюда, в церковь рядом с собственным семейным домом, чтобы совершить столь варварское действо.

Вспоминать было нелегко. То, что полицейский сказал Мессине, было истинной правдой. Браманте после ареста не сказал им ни слова. Следователи не получили ничего, если не считать немедленного признания собственной вины и протянутых рук для наручников. Впечатление создавалось такое, словно он сам – жертва. Профессор не сделал ни малейшей попытки как-то оправдаться, не выискивал никаких юридических уловок и лазеек, чтобы уйти от предъявленных обвинений или свести их к более легким статьям.

Складывалось такое впечатление, словно он контролирует ситуацию от начала до конца. Сам вызвал полицию в это подземелье под Авентино, когда его сын исчез. С готовностью принял предложение отца Бруно Мессины побеседовать с Лудо Торкьей наедине.

Фальконе очень четко помнил все последствия этого решения: крики студента, становившиеся все громче и отчаяннее с каждой истекшей минутой. Браманте бил и пинал его, гонял по маленькой камере временного содержания, в темноте, в дальнем подземном уголке квестуры, в месте, где происходящее слышит только тот, кто сидит сразу за дверью. Эти вопли навсегда останутся в памяти Лео, но память не предлагала ничего больше, никакого озарения, ничего, что помогло бы понять происходящее в голове Джорджио Браманте. Ничего.

Интеллигентный, культурный человек, ученый, уважаемый во всем мире, о чем свидетельствовала поддержка, которую Браманте получил во время судебного процесса, без малейших размышлений превращается в жестокое дикое животное и готов забить до смерти такого же человека, как он сам. Почему?

Потому что верил, что Лудо Торкья убил его сына. Или, вернее, что студент знал, где находится семилетний Алессио, может быть, еще живой, но отказался сказать, несмотря на избиение.

Вспомнилось и то, что сказал по этому поводу Перони. Любой отец отреагировал бы точно так же.

Фальконе слушал эти крики почти час. И если бы не вмешался, они продолжались бы до тех пор, пока Торкья не умер прямо в камере. Не все так просто с этим внезапным взрывом ярости. Браманте методично превращал Торкью в кровавое месиво, намеренно и жестоко, с упорством, не поддающимся пониманию.

В памяти всплыло еще одно воспоминание. После того как Лудо признали умершим, когда в квестуре началась жуткая паника, когда все только и думали, как это замять, Фальконе нашел время подумать о физическом состоянии Джорджио Браманте и потребовал осмотреть руки убийцы. Костяшки пальцев кровоточили, кожа была содрана сильнейшими ударами, на двух пальцах даже кости виднелись. Арестованному нужно было наложить швы, в потом немедленно и серьезно лечит Несколько недель спустя адвокаты перед каждым судебным заседанием вполне намеренно снимали с рук бинты, заклеивая раны лейкопластырем телесного цвета и стараясь не показывать публике оборотную сторону этого человека, которого газеты день за днем превозносили и восхваляли. Такой вот отец, который сделал то, что на его месте сделал бы каждый отец…

– Ну, я так не думаю, – пробормотал Фальконе.

– Простите, инспектор?

Лео и забыл о том, что эта женщина все еще здесь. Сидит в темном уголке штабного автобуса и ждет дальнейших распоряжений. Роза – он и сам удивился – уже успела заслужить его одобрение, после того как Тереза Лупо уговорила взять ее обратно в группу. Прабакаран думала и действовала быстро, у нее была отличная память, и новый член команды не задавал глупых вопросов. За какие-то пару часов она сумела добраться до сути нескольких важных положений, что, несомненно, явилось результатом ее интеллектуального уровня и способности вычленить важное, что еще можно было нарыть из архивных данных. А там было не много. Через месяц после того, как Браманте сел в тюрьму, Дино Абати навсегда покинул Италию, забросив то, что обещало стать хорошей научной карьерой, Может быть, бывший профессор успел выследить его в каких-то других краях, нашел и сделал с ним то, что считал нужным и правильным в данных обстоятельствах. «Интересно, а мы про это когда-нибудь узнаем?» – подумал Фальконе.

Надо сосредоточиться.

Он уже потерял счет тому, сколько раз он это повторял молодым полицейским, пытавшимся разобраться с избытком информации, с цепочкой разных возможностей, едва различимых в путанице следствия. А теперь Лео знал, что ему и самому надо бы последовать собственному совету. Да, он, кажется, утратил хватку. После ранения что-то неважно варит голова. На все требуется время. И еще работа, она тоже требуется. Полицейский только сейчас сообразил, что именно работы ему в последнее время страшно не хватало. Постоянное присутствие рядом Рафаэлы Арканджело лишало его способности здраво судить, заставило забыть, кто он такой. И теперь настало время расставить все по своим местам.

Следователь обернулся к Розе:

– Убедитесь, что засада по-прежнему ведет постоянное наблюдение. Им там еще долго сидеть.

Та кивнула и спросила:

– Как мы теперь найдем преступника?

Вопрос предсказуемый. Такой обычно задают новички. Фальконе почувствовал странное удовлетворение, услышав его.

– Вероятно, не найдем. Он сам нас найдет. Браманте что-то ищет. Или кого-то. И при этом попадает в наше поле зрения. Когда разыскиваемый не занят поисками, он, видимо, для нас недосягаем. Слишком умен и не оставляет заметных следов. И не общается со знакомыми.

Тут Лео вспомнил, о чем она говорила раньше.

– Если у него имеется все это снаряжение, я склонен думать, что он прячется где-то в катакомбах. Бывший профессор знает подземелья Рима лучше, чем кто-либо другой в городе. Преступник может прятаться каждую ночь в новом месте, а мы об этом и знать не будем.

– Вы хотите сказать, что мы не можем ничего предпринять? Только ждать?

– Ну нет! Наоборот, нам предстоит здорово потрудиться, чтобы разобраться с информацией, которую уже имеем. И посмотреть, что еще можно из нее извлечь. Внимательно изучить все основные моменты. Но, честно говоря, я не вижу смысла заманивать такого человека в ловушку. Подобное годится для обычных уголовников. Джорджио Браманте преступник необычный, совсем необычный. Единственное утешение для нас то, что, насколько мы можем судить, в городе уже не осталось ни единого человека из его списка.

– За исключением вас. – Она, чуть помедлив, добавила: – Инспектор.

– Да, по-видимому, так.

ГЛАВА 22

Дино Абати пришел в себя. Диггер сидел, прислонившись спиной к алтарю, и выглядел потерянным. К ране на голове он приложил носовой платок. Кровь уже почти унялась, превратив рыжие волосы в спутанный клубок, очень яркий по сравнению с бледной кожей лица. Ничего, переживет. Может, даже чему-то научится, подумал Торкья. Именно это и нужно. Таков культ. Ритуалы. И то, что произошло здесь, урок того, что требуется от человека, чтобы выглядеть послушным и добрым в глазах старших, чтобы подготовиться ко всем тяготам жизни. Послушание. Долг. Самопожертвование. Но более всего – послушание. Некоторым это дается легко. Никто здесь не посмел бросить ему вызов, когда он напал на Абати. Никто больше не спрашивал, зачем все здесь оказались.

И уж конечно, не после того, как он сказал им, совсем просто, но с твердостью, которую невозможно ни с чем спутать:

– Теперь найдем птицу. Потом убьем. И поклянемся на ее крови, что никому никогда не скажем о том, что здесь произошло. И дело будет сделано. И мы уже никому не проболтаемся об этом. Никогда. Понятно?

Андреа Гуэрино все еще шатался где-то там, в лабиринте коридоров, пытаясь выполнить данное ему поручение. От диггера теперь никаких неприятностей не будет. Сандро Виньола вновь стоял на коленях и разбирал надписи на камне, открыв от старания рот. Выглядел он сейчас как сущий идиот, все еще ошеломленный находкой: подземное святилище давно позабытого бога, опоганенное христианами Константина сразу после их победы.

– И как ты собираешься убивать эту птичку? – заинтересованно осведомился Ла Марка.

Лудо не раз перечитывал это место, чтоб запомнить хорошенько. Для него это священный ритуал, пусть даже остальные просто последуют его распоряжениям, сделают то, что он потребует, – из страха, из желания уцелеть. Ритуалы следует исполнять точно, правильно и в должной последовательности. Иначе они обратятся против тех, кто их исполняет. И лишь озлобят бога, не ублажив его.

– Подниму над алтарем и перережу горло. – Торкья достал из кармана перочинный нож. – Вот этим.

Глаза Ла Марки блестели в свете большого фонаря, который Абати поставил на землю.

– Мы один раз были на ферме на Сицилии. Где-то у черта на рогах. А там ведь все друг другу родственники, все братья и сестры. И вот однажды вижу, по двору фермы бежит ребенок. Лет шести-семи, не больше. Его послали принести курицу. И он гонится за ней, догоняет и хватает за лапки. – Ла Марка проиллюстрировал рассказ телодвижениями: наклонился, вытянул руку. – А потом вертит ею вокруг себя. Все вертит и вертит. Как будто это игрушка.

– Игрушка?

– Ну да. И знаешь, что происходит в конце?

– Ну?

– Эта траханая голова отрывается напрочь! Честно, не вру! Он ее так сильно крутил…

Ла Марка плохо держал спиртное и «дурь». Вот и сейчас пребывал явно под кайфом. Торкья сделал себе в уме заметку на случай, если это пригодится.

– Курица все крутится и крутится, кудахчет, словно взбесилась или еще что… А потом голова разом летит в сторону и остается одна шея, из которой…

Видимо, этот эпизод здорово застрял в его памяти, потому что в следующий момент глаза Тони затуманились, лицо обрело странное выражение, словно из подсознания вылезло какое-то воспоминание, раньше спавшее беспробудным сном поя, воздействием «дури».

– …бьет кровь! Как из фонтана! И летит во все стороны. Но недолго. Мы ее за ужином съели. Вернее, они съели. У меня аппетита не было.

Лудо ждал, что последует дальше. Но ничего не последовало. А вместо Тони заговорил Дино. Он снял платок с головы и бросил:

– Эти катакомбы опасны. Нам не следует здесь оставаться.

Ла Марка ткнул его носком кеда.

– Когда… цыпа… сдохнет… – медленно промолвил Тони, старательно выговаривая слова заплетающимся языком, и разразился идиотским хихиканьем.

– Не трогай меня, – отчеканил Абати.

Неаполец сдал назад.

– Мы уйдем отсюда, – повторил Торкья, – когда все закончим.

Диггер помотал головой и вновь приложил к ране носовой платок.

– Если Джорджио про это узнает…

– Оставь его в покое! – резко бросил Торкья.

Ему показалось, будто он слышит шаги в коридоре. И что-то в этом звуке заставило его вздрогнуть от беспокойства. Остальные тоже замолчали и прислушались.

– Лудо… – начал было Абати.

Но тут в помещение ввалился Белуччи с идиотской улыбкой на лице. В руках он держал черного петуха, прижимая его к груди, как домашнего любимца. Птица с какой-то механической точностью издала низкое и жалобное кудахтанье, глядя на студентов.

Андреа Гуэрино вошел следом за Белуччи, толкая перед собой маленького мальчика, совсем ребенка, которого Торкья опознал, хотя ему потребовалась минута, чтобы вспомнить. Это было на прошлое Рождество, на вечеринке, куда пригласили членов семей преподавателей, чтобы они познакомились с коллегами и студентами. Вечеринку устроили в безвкусно украшенном зале – Лудо ни за что не поверил бы, что Джорджио станет участвовать в подобном дебильном христианском идиотизме – в здании на площади Рыцарей Мальтийского Ордена.

Алессио Браманте тоже был там и смотрел на всех обиженным взглядом, словно завидовал тому, что они уже взрослые.

– Господи Иисусе! – пробормотал Абати и неуклюже поднялся на ноги. – Ну вот, Лудо. Теперь пошли к его папаше.

Торкья положил руку на плечо диггера. На лице ребенка было такое выражение, что все шестеро замерли на месте, только молча смотрели на юного Браманте.

– Что это вы тут делаете?! – сердито закричал мальчик, пытаясь вырваться издержавших его рук. – Это тайна! Секрет! Вот отец узнает…

Гуэрино ухватил его за длинные волосы и оттянул голову назад, чтобы крикун перестал верещать.

– А где он, твой отец, Алессио? – спросил Торкья.

– Здесь! – Помолчал, потом добавил с каким-то странным выражением лица – лукавым, хитрым, словно у него появилась какая-то мысль, от которой щеки залило краской. – Где-то здесь. Вы не знаете где?

Браманте-младший явно был зол и обескуражен, не уверен в себе, расстроен тем, что потерялся в этих катакомбах. Но не испуган ничуть.

– А я знаю, что это такое. Это такая… игра.

После чего резким движением вынул руки из карманов. На пол упал какой-то предмет. Лудо нагнулся и поднял его – игрушечные очки. Ребенок ничего не возразил. Торкья посмотрел сквозь эти очки, увидел пещеру и людей в ней, все разбитое на множество изображений. В этом зрелище было нечто действующее на нервы. Патер сунул очки себе в карман.

– Да, это просто игра. Но очень важная игра.

Все молчали, даже Дино Абати. Перед ними внезапно открылась возможность избежать негативных последствий, она буквально висела в воздухе, и не увидеть ее мог только глупец.

Каждый отлично понимал, что случится, если Браманте обнаружит их здесь. Временное исключение. Отчисление. Позор. Конец учебе в Ла Сапьенца. Лудо, по-видимому, оставался единственным, кому на это было наплевать.

– Ну и что мы теперь станем делать? – спросил Дино.

Торкья поднял с пола один из больших фонарей и пошел к двери. Коридор слева вел куда-то вниз, глубже и глубже врезаясь в камень и уходя под землю. Дальше по ходу в обе стороны ответвлялись другие проходы. Впереди лежал целый лабиринт, нечто вроде паутины, сотканной из разнообразных возможностей, упрятанных в узкие проходы в туфе. И очень немногие из них были исследованы, вспомнил студент.

– Мы продолжаем нашу игру.

Торкья взял мальчика за руку и потащил вперед по коридору, навстречу полному мраку.

ГЛАВА 23

Фальконе велел Розе отыскать какого-нибудь водителя.

– Но я никого из них не знаю.

– Видите этого огромного офицера в мундире? Того, что, кажется, готов выскочить отсюда, так ему хочется курить.

– Это Таччоне. Думаю, это он.

– Именно Таччоне. Вы совершенно правы. А говорите, что не знаете водителей.

– Иной раз так случается, что я, оказывается, знаю больше, чем думала раньше.

– Сочувствую.

– Извините. Я вполне вас понимаю. Мне сказали, что вы едва не погибли.

– Про меня много чего говорят. Скажите Таччоне, чтобы подогнал сюда машину. Мы отправляемся с визитом.

– К кому?

– К человеку, с которым вы уже встречались. Да и я тоже – много лет назад. К Беатрис Браманте.

На лице Прабакаран появилось выражение озабоченности.

– Не беспокойтесь, – буркнул Фальконе. – Я постараюсь действовать мягко.

Бывшая жена профессора жила в одном из больших и густонаселенных кварталов на Мастро Джорджио, в пяти минутах езды. Эти дома уже стали частью истории района, их построили сто лет назад – возвели вокруг двориков в центре и соединили открытыми переходами; семь сотен маленьких квартирок размером со спичечную коробку, этаких городских ячеек, жители которых ютились в жуткой тесноте. В прежние времена, в бытность Тестаччо одним из беднейших кварталов Рима, эти квартирки были так переполнены, что некоторым из обитателей приходилось постоянно ночевать на полу подвесных переходов. Но с тех пор здесь кое-что изменилось, правда, не слишком. Впрочем, тел, закутанных в самодельные одеяла, больше видно не было. Некоторые квартирки теперь стали частной собственностью, и за них на грабительском рынке жилья запрашивали круглые и все время растущие цены. Но большая часть по-прежнему сдавалась в аренду, и там проживала весьма пестрая публика из местных, иммигрантов и студентов, тех, кто всегда ищет жилье подешевле.

Лео попытался припомнить, каким был дом Браманте на Авентино. Весьма солидная семейная вилла, хорошо обжитая, хоть и немного обветшавшая. Такая собственность даже в те времена должна была стоить целое состояние. Отличное местоположение, на холме, смотрит прямо на Большой цирк, сад значительных размеров, совершенно изолирована от мира – добрых пятьдесят метров до ближайших домов с обеих сторон.

Когда палец Фальконе завис над кнопкой звонка у двери в микроскопическую квартирку, он невольно подумал о том, как низко Беатрис Браманте опустилась по социальной лестнице. Дело об исчезновении Алессио – рассудок инспектора полиции отказывался пользоваться словом «смерть», не имея на то неопровержимых доказательств – было неотличимо от прочих дел, связанных с пропажей ребенка, с которыми ему приходилось сталкиваться. Круги по воде, последствия, дальнейшие трагедии становились заметны лишь с годами. У некоторых на это уходила вся оставшаяся жизнь. А иногда и целой жизни не хватало, чтобы детали истории, боль и мрак, выплыли на свет божий и рассыпались, превратившись в ничто.

Дверь отворилась. В первый момент инспектор даже не узнал ее. Хозяйка здорово постарела. Волосы Беатрис были такими же длинными, но теперь стали совершенно седыми. Вытертый до основы синий кардиган с длинными рукавами, которые она зажала в ладонях, туго обтягивал костлявое тело. Умное и привлекательное лицо, которое Лео помнил, теперь покрылось морщинами. Вместо трагического недоумения, которое Фальконе хорошо запомнил четырнадцать лет назад, на нем теперь застыло мрачное и горькое выражение.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, кто к ней пришел. И тогда в глазах Браманте возникло ни с чем не сравнимое выражение лютой ненависти.

– Что вам угодно? – резко спросила несчастная, скрипнув зубами. – Мне нечего вам сообщить, Фальконе. Совершенно нечего.

– Ваш муж…

– Мой бывший муж!

Лео кивнул:

– Ваш бывший муж вчера убил человека. Мы полагаем, что он и до этого убивал. Сегодня утром, кажется, пытался убить и меня.

Это не произвело на нее ни малейшего впечатления. Лед не треснул.

– Меня это совершенно не касается. Никаких…

Хозяйка замолкла и уставилась в пространство, не глядя на стоявших перед ней троих полицейских, – застывшая фигура, олицетворение ярости.

– Синьора, – вдруг вмешалась Прабакаран. – Извините меня. Это все моя вина. Мне не следовало нынче утром являться к вам одной. Это было ошибкой с моей стороны. Пожалуйста, повторите то, что вы рассказали мне утром. И мы сразу уйдем.

Беатрис не двинулась с места. Лео Фальконе заглянул в квартиру. Маленькая комнатка, битком набитая холстами.

– Вы по-прежнему рисуете? Да, следовало ожидать…

На холстах, насколько было видно, присутствовал один и тот же сюжет. Со всех картин смотрело юное лицо с синими глазами, оно словно бросало вызов всему, что было перед ним, спрашивало о чем-то, а о чем, оставалось только гадать.

– Мне необходимо найти Джорджио, прежде чем он успеет наделать новых глупостей. Кроме того, я хотел бы наконец закрыть дело Алессио. Раньше это сделать было невозможно. Вокруг него… – инспектор некоторое время подыскивал нужное слово, – …подняли слишком много шума. Что весьма печально и достойно сожаления. Но теперь я твердо намерен выяснить, что с мальчиком случилось, и покончить с этим раз и навсегда. С вашего разрешения…

Она что-то сказала, но Фальконе не расслышал. Впрочем, вероятно, это было всего лишь проклятие. После чего хозяйка распахнула дверь пошире, хотя и явно очень неохотно.

– Благодарю вас. – Фальконе поманил Прабакаран за собой.