Текст книги "Седьмое таинство"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 15

В тот вечер в подвальном этаже квестуры было жарко и душно. Фальконе сидел один рядом с камерой для допросов, наказанный так за упрямство и вызывающее поведение по отношению к избранному Мессиной способу расследования. И в качестве расплаты за это теперь должен был слушать крики и стоны человека, избиваемого до полусмерти, понимая при этом, что подобное полиции даром не пройдет.

Лео сидел долго, прикидывая различные варианты выхода из создавшегося положения, какие-нибудь зацепки, которые позволили бы ему нарушить четкий приказ Мессины и войти в проклятую комнату. То, что сейчас происходило, было лишено всякого смысла. Этому ничто не могло служить оправданием – ни таинственное исчезновение мальчика, ни подозрение, что Лудо Торкья в нем как-то замешан. Что неправильно, то неправильно, и ему, офицеру полиции, еще придется за это ответить.

Наконец он не выдержал – Браманте, как потом оказалось, пробыл наедине с Торкьей пятьдесят минут – и рывком распахнул дверь. Открывшаяся картина – он сразу это понял – вряд ли когда-нибудь сотрется из его памяти.

Джорджио Браманте стоял над своей жертвой; в глазах его яркими огоньками горели ненависть и жажда крови.

– Я еще не закончил! – рявкнул уважаемый университетский профессор. – Вы что, приказа не слышали? Я еще не закончил!

– Вот в этом, – покачал головой Фальконе, – вы заблуждаетесь.

После чего снял трубку со стоявшего на столе телефона и приказал немедленно прислать дежурного врача и вызвать «скорую», а потом позвонил в Центральное бюро собственных расследований и вкратце обрисовал ситуацию, как ее видел: акт чудовищной жестокости, имевший место в святая святых квестуры и требующий уголовного расследования. Когда же услышал в голосе собеседника нотки сомнения и колебания, Лео так рявкнул в трубку, что у того не осталось сомнений: Фальконе пойдет дальше и выше, пока кто-нибудь из начальства его не услышит.

Агент повесил трубку. Археолог смотрел на него с такой ненавистью, что полицейский в какой-то момент даже обеспокоился собственной безопасностью.

ГЛАВА 16

Даже для Джорджио Браманте, привыкшего ко всяким трудностям и передрягам, погода была отвратная. После того как он удрал из квестуры, поражаясь тому, насколько легко ему удалось избежать захвата, часа два бродил по опустевшим улицам, повторявшим маршруты старинных магистральных дорог императорского Рима. В конце концов около трех часов ночи он миновал Порта-Сан-Себастьяно и добрался до развалин того, что некогда было Латинской дорогой. Здесь бывший профессор намеревался провести остаток ночи и большую часть следующего дня, в сухости, пусть и не в тепле подземных пещер неподалеку от катакомб Ад-Децимум, расположенных в десяти римских милях от самого города рядом с местом, где когда-то был военный лагерь.

Самое отдаленное из всех его потенциальных убежищ. В распоряжении беглеца имелись и гораздо более близкие к историческому центру пещеры и остатки подземных улиц, которые никто в течение многих столетий не озаботился картографировать. Теперь о них знала только ограниченная группа исследователей. В них человек мог жить и прятаться месяцами, никем не замеченный. Недостатка в пространстве не было, а пищу можно закупить днем и выходить наружу, только когда это необходимо.

Обстоятельства заставляли ждать и проявлять терпение. Ему теперь оставалось сделать совсем немного, но это были самые важные дела. Археолог сидел в холодной и мрачной пещере, обдумывая планы на сегодняшний день и припоминая все, что за долгие годы сумел узнать об этом месте.

Пещеры обнаружил местный крестьянин, когда распахивал пустошь под новый виноградник. Лет десять его семейство держало открытие в секрете, надеясь обнаружить в сети подземных тоннелей какой-нибудь старинный клад, но все находки представляли собой лишь кости, сложенные в стенных каменных нишах, вырубленных рядами, один над другим, в бесконечных тоннелях, прорытых на нескольких уровнях. И в самом нижнем, последнем тоннеле располагался храм, на который крестьяне и смотреть не стали, едва поняв, что там, среди обломков камней, нет ничего блестящего.

В годы поздней империи здесь обитала скромная сельская община – видимо, всего несколько семей, – а рядом располагался маленький военный лагерь легионеров, охранявших въездные ворота в столицу и посты мытарей вдоль Аппиевой дороги. Этот храм и в подметки не годился тому великолепному сооружению с алтарем, что укрылось в глубинах Авентино. Статуя Митры с быком здесь была грубой работы. Скорпиона, впившегося в пах быку, едва можно было разглядеть. Храм остался с давних времен лишь незначительным напоминанием о культуре легионеров, и археологи, узнав о существовании памятника, решили тут же о нем забыть, предпочитая заниматься более заметными и значительными ранними христианскими памятниками. Знаки креста и надписи, вырубленные на стенах, давали основание предполагать, что некто, может быть, даже какой-то святой, покоился здесь некоторое время после мученической смерти.

В первое воскресенье каждого месяца местное археологическое общество приводило сюда очередное стадо посетителей. Они спускались в храм, проходя сквозь простенькую современную бетонную будку на поверхности, вели туристов, ищущих острых ощущений, вниз полюбоваться на скелеты и на то, что осталось от древних похоронных принадлежностей и уборов. О Митре никто никогда не упоминал. Эта религия, некогда основной соперник христианства – хотя сам Браманте сильно сомневался, что хоть кто-то из ее тогдашних последователей рассматривал культ в подобном качестве, – теперь стала мифом, которым разве что детей развлекать; волшебной сказкой, басней в духе Эзопа.

Ему это было только на руку. Катакомбы и пещеры протянулись на полкилометра вдоль узкой, ныне заброшенной деревенской дороги, под полем, покинутым крестьянами. Селяне сочли более прибыльным получать государственные субсидии за то, что ничего не выращивают, нежели чем-то заниматься. Убежище располагалось далеко от жилья и мало посещалось, если не считать упомянутые визиты раз в месяц. До ближайшего появления здесь археологов оставалось еще две недели. Так что Браманте был один и в полной безопасности. И даже имел электрическое освещение – спасибо городским властям, озаботившимся проложить кабель практически через всю цепочку пещер, не дотянув его только до митрейона, на который ни у кого не было охоты любоваться.

События предыдущего дня здорово вымотали, и беглец проспал целых восемь часов подряд без всяких сновидений. Сейчас он сидел в тоннеле на самом верхнем уровне, освещенном слабой электрической лампочкой и серым дневным светом, пробивавшимся сквозь узкий вентиляционный канал. В этом секторе катакомб все могилы, кроме одной, были пусты. А в этой единственной, в алькове, покоился женский скелет, аккуратно уложенный в позу, приятную взору посетителя, – реальное человеческое существо, жившее и дышавшее тысячу семьсот лет назад или около того, чьи останки ныне выставлены на всеобщее обозрение словно восковая фигура из бродячего цирка.

Браманте по-прежнему отлично понимал ход мыслей археологов. Его бывшие коллеги все же были историками, а не грабителями гробниц, и передвигали только то, что было совершенно необходимо переместить. Кости, по всей вероятности, оставались лежать там, где их нашли, а это означало, что им было известно имя женщины. Его выбили в камне над ее могилой со странным добавлением «nosce te ipsum», то есть «ты сама знаешь», и надпись, несомненно, указывала на некий скрытый смысл. Над нишей имелся также примитивный барельеф в две ладони высотой, столь убогой работы, что нужно было долго всматриваться, чтобы разобрать изображение: молодая женщина в тунике держит в руках кошку и гладит ее по голове, – поза абсолютно вневременная и такая естественная, что могла бы заставить сжаться от умиления сердце любого родителя. У ног ее стоят петух и барашек. Браманте и сам ходил здесь пару раз вместе с туристами. Слушал, как гиды любовно описывают эту резьбу по камню, приводя ее как иллюстрацию к пасторальному образу жизни. Свое мнение на сей счет профессор держал при себе. Люди всегда видят только то, что хотят видеть. Для него же, трезвомыслящего исследователя, который всю жизнь старался выискать мельчайшие осколки истины из пыли истории, существовали только факты. Петух и баран – вполне обычные символы в некоторых традициях римской скульптуры, а именно часть ритуалов жертвоприношения по обету. Они здесь присутствовали в качестве жертв, а вовсе не иллюстрации буколического рая, который изображал в своей поэзии Вергилий. Истина, по всей вероятности, представлялась гораздо более приземленной и более сложной. Хотя эта молодая женщина явно жила (и умерла) в христианской общине, она, как и многие в те времена, хранила также веру и в старых богов, тайно, скрытно поклоняясь и им, точно так же как поступали последователи Христа до того, как заполучили власть. Птица и баран – жертва умирающей Меркурию, чтобы он помог ей перейти в иной мир быстро и безболезненно.

Браманте достал сумку с едой и напитками, купленными два дня назад в супермаркете в Сан-Джованни. Саморазогревающийся растворимый кофе имел отвратительный вкус, но по крайней мере был горячим. Затворник сорвал обертку с запечатанного в целлофан пирожного и откусил, вполглаза разглядывая этикетку. Такие очень любил Алессио. Мальчик всегда был сладкоежкой. Скверная привычка, от которой никак не получалось его отучить.

Потом археолог, в который уже раз, взглянул на надпись над могильной нишей и на маленькую, до мелочей знакомую кучку белых и почерневших костей, хрупкое подобие когда-то жившего существа.

– Привет тебе, Валерия, – тихо произнес Браманте, поднимая стакан с отвратительным кофе. И подумал: «Надеюсь, Меркурий прислушался к твоим молитвам. Надеюсь, ты не провела последние тысячу семьсот лет в ожидании, пока он махнет рукой, пропуская тебя в свою обитель».

Тот молодой офицер полиции живет неподалеку отсюда вместе с подругой. Она весьма привлекательная женщина. Браманте вполне мог бы взять ее в заложницы, если бы возникла такая необходимость. И ничего личного в этом не было бы.

Затем подумал о блондинке-американке и о том, чем мужчины развлекаются в тюрьме. Все их силы, все чувства были сконцентрированы на сугубо телесных ощущениях при этом акте, словно то, что в это время происходит в мозгу, не имеет вообще никакого значения. Беглец прекрасно сознавал, что сейчас легко может пойти на то, чем многие занимались в тюрьме: минута или чуть больше трудов и кряхтения, затем некоторое облегчение. Но сейчас рядом была молодая женщина, хотя и давно умершая. А Джорджио Браманте был нужен именно реальный, телесный контакт – его он ценил превыше всего.

Ему очень многое было нужно.

Изгой вдруг задышал часто-часто, коротко и болезненно. Глаза начало покалывать.

Теперь ему достаточно стало только подумать об этом, чтобы начался приступ. По всем признакам, он будет таким же сильным, как в последние дни. В голове опять возник глухой гул, потом в виски словно вонзилось нечто очень острое, причиняющее страшную боль. Руки начали дрожать, все тело затряслось, да так сильно, что он расплескал остатки этого мерзкого остывшего кофе, когда попытался поставить стаканчик на землю.

Идиотское пирожное отлетело в угол, отброшенное судорожным рывком руки. В темноте его потом обязательно найдут крысы. Браманте уже было наплевать. Он просто откинул голову, стиснул зубы и отдался на волю яростного приступа.

Видимо, это все-таки сумасшествие. То, на что намекала в больнице врачиха. Может, также и комплекс вины, добавила однажды, после чего он прекратил визиты к ней.

Психиатры не верят в «барабашек», невидимых демонов и духов, которые могут пытаться достичь своих целей, действуя через посредство обычного человека. По словам отчаявшихся, их сознанием овладевает нечто потустороннее и помогает, как, например, в его случае, выяснить судьбу близких.

Он не был уверен и в том, что сам верит в духов, но в такие минуты, как сейчас, это не имело никакого значения.

Беглец плотно зажмурил глаза, заскрежетал зубами. По лбу тек пот. Браманте видел, как перед мысленным взором встает картинка, и попытался этому воспрепятствовать, хотя знал, что все его усилия напрасны.

После минутного – или секундного, или на это ушел целый час? – сопротивления изгой открыл внутренний глаз и вновь обнаружил себя на месте, которое никогда его теперь не покидало: на площади, созданной гением Пиранези на Авентинском холме. Снова стоит на коленях, вытянув шею, тело натянуто как струна, а глаза готовы лопнуть от напряжения, пока он отчаянно старается разглядеть нечто через замочную скважину в воротах дворца мальтийских рыцарей.

В ушах звучал голос Алессио. Теперь он был старше и полон эмоций, которых его отец никогда раньше не замечал. Решительности. Ненависти. Холодной и издевательской отстраненности.

– Неужели ты не видишь? – спрашивало это юное-старое воображаемое создание.

Беглец не отвечал. Какой смысл разговаривать с призраком?

– Ну? – Голос показался более громким, жестким. – Или ты опять думаешь только о себе, Джорджио? Кто у тебя там следующий в твоем списке? Скелет, что лежит в углу?

Изгой не имел понятия, сколько все это продолжалось. Когда же все кончилось, когда мышцы наконец расслабились, а челюсти, онемевшие от боли, удалось разомкнуть, Браманте со стыдом обнаружил, что обмочился. Он встал, радуясь только тому, что сейчас на нем не костюм спелеолога, стянул джинсы и трусы, ополоснулся ледяной водой из ведра, что принес с собой, а потом надел последнюю чистую пару белья и запасные джинсы.

Грязное он бросил в угол, подальше от алькова Валерии. Затем сел, взял кофе, новое пирожное, стал есть и думать.

– Нет, – затворник посмотрел на кости давно умершей женщины, – ничего я там не увидел.

Покончив с едой и питьем, он достал маленький цифровой фотоаппарат, который три недели назад украл у китайского туриста, бродившего вокруг Пантеона, и начал просматривать снимки.

Эта блондинка-американка очень красива. Если бы представилась возможность и возникла необходимость, он не отказался бы от попытки захватить ее. Просмотрел пять кадров, отслеживая, как она идет от палаццо Русполи, а потом выходит на виа Корсо. При этом ему приходилось бороться с растущим желанием задержаться на очередном снимке, потому что у него возникла эрекция. Потом он перешел к Фальконе и его женщине, потом к двум остальным.

Погода вполне благоприятствовала его трудам. Браманте мог идти куда угодно и делать что угодно, делать снимки где и когда хотел, и никто из полицейских об этом не догадывался.

Затем беглец вернулся к последним кадрам, сделанным в кафе через улицу от церкви Успения Святой Марии. Он успел выпить там капуччино и съесть сандвич, наблюдая, как Фальконе и его люди пререкаются и чуть не ощупью пробираются в эту старую, заброшенную церковь.

Это совсем не трудно – читать мысли Фальконе. Инспектор так редко улыбается, что его улыбка должна что-то означать. В момент, когда щелкнул затвор камеры, ухватив изображение с большого расстояния, детектив смотрел на кого-то с выражением – нет, не расположения, решил в конце концов Браманте, – а скорее уважения. Уважения того рода, который он нынче использовал в отношениях с молодыми, если судить по тому, как полицейский вел себя с этим молодым агентом и его прелестной подружкой.

Археолог смотрел на снимок и вновь ощутил уверенность в том, что это ему скоро понадобится. При этом изгой не переставал удивляться, до какой степени изменилась полиция за прошедшие полтора десятилетия. И это здорово облегчало ему задачу. Прежде чем натянуть вчера вечером форму уборщика, он зашел в интернет-кафе и просидел там полчаса за компьютером, разрабатывая план действий. Было нетрудно установить имя и фамилию единственной новой сотрудницы римской полиции, молодой женщины индийского происхождения. Эти идиоты нынче любили хвастаться подобными штучками: как же, никаких этнических преград при поступлении на службу! Ее портрет три месяца назад был почти во всех римских газетах. Вместе с именем и фамилией.

Роза Прабакаран.

В телефонном справочнике эта фамилия встречалась всего три раза. Повезло с первого же захода – это оказался отец девушки. Браманте позвонил ему, представился старшим офицером квестуры, озабоченным тем, что никак не может связаться с Розой по мобильному телефону, добавив, что, возможно, неправильно записал ее номер.

Джорджио отлично знал, как пользоваться чувствами обеспокоенных родителей. Страх открывает любые двери.

Он потер руки, чтобы согреть онемевшие пальцы, потом набрал номер, полученный от Прабакаран. Глянул вверх, чтобы убедиться, что сидит точно под вентиляционным отверстием, и проверил, как аппарат держит связь. Связь была, и достаточно устойчивая, чтобы дозвониться, пробиться сквозь все помехи.

Роза ответила после третьего гудка. Изгой услышал ее слабый голос сквозь шипение и потрескивание эфира.

– Агент, – строгим начальственным тоном произнес Браманте. – Это комиссар Мессина. Где вы сейчас находитесь? И чем занимаетесь?

ГЛАВА 17

Фальконе потребовалось добрых пять минут, чтобы преодолеть несколько каменных ступеней, ведущих к реке. Тереза Лупо со своей командой была уже там, на берегу. На противоположном берегу устанавливали аппаратуру фотокорреспонденты и телевизионщики. Служители морга энергично ставили возле устья дренажного канала серые брезентовые защитные экраны. Кажется, все были заняты своими делами.

Коста и Перони сидели под спешно установленным навесом около самой воды, укрываясь от непрерывно моросящего дождя. С ними была женщина, которую Лео сразу узнал. А секунду спустя в памяти всплыло ее имя: Джудит Тернхаус. Аспирантку Браманте тоже допрашивали в ходе предварительного расследования четырнадцать лет назад.

Инспектор поманил группу за собой, приглашая присоединиться к Косте и Перони, под защиту от дождя.

– Отлично сработано. Вы вдвоем добились больших результатов, чем полсотни тех полицейских, что топчутся на месте, следуя идиотским приказам Бруно Мессины. – Помолчал, спросил: – Что успели выяснить?

– На мой взгляд, это детская рука, – кивнул Коста в сторону серого брезента, натянутого у выхода из канала. – Там сейчас работает Тереза со своими людьми.

– А такое возможно? – спросил Фальконе. – Отсюда далековато до Апельсинового садика.

– Точно, возможно, – ответил Перони. – Она, – Джанни кивнул в сторону Джудит Тернхаус, неподвижно сидевшей под навесом с красными от слез глазами, – все нам показала.

Коста поежился, словно ему что-то мешало.

– Не стоит сразу делать решительные выводы. Мальчик, возможно, искал, как оттуда выбраться. Не самая приятная мысль. Если он вообще был здесь.

– Там же поисковые группы работали! – возразил Фальконе.

Перони мотнул головой в сторону дренажного канала, выход из которого был встроен в основание дороги. Туда можно было добраться только вброд, преодолев лужу грязной и вонючей воды.

– Да стали бы они туда заглядывать… Зачем?! Кому могла прийти в голову мысль, что ребенок мог так глубоко забраться?

Фальконе нахмурился.

– Ни один из археологов не оказал нам никакой помощи. Вот если бы они пошли на сотрудничество, возможно, мы нашли бы это место. Ладно, хоть теперь знаем… Давайте приглашайте сюда прессу. Я хочу, чтобы сообщение прошло по всем масс-медиа, и поскорее. Может, если Браманте услышит его, то поймет, что мы все же пытаемся дать ответы кое на какие его вопросы…

Детективы удивленно уставились на шефа.

– Этого может оказаться достаточно, чтобы убедить его прийти к нам, – предположил Фальконе, уже поняв, что идея встречена весьма прохладно. – Не может быть, чтобы он так уж меня ненавидел. Господь свидетель, у него два раза была возможность меня убить, и он ею не воспользовался. Если это действительно останки его мальчика, чего еще ему надо?! Да и прятаться вечно невозможно…

Коста промолчал, однако на лице его застыло выражение, которое Фальконе сразу понял: сомнение. Такое же выражение, как Лео подозревал, было на лице у него самого, когда он возражал Артуро Мессине.

– Я хочу туда залезть.

Детективы переглянулись.

– Это довольно трудно, – заметил Коста. – Даже для нас. Нужно вброд пробираться по грязи. И места там очень мало. Терезе и одной там тесно.

– Но я все-таки возглавляю расследование, – заявил инспектор, повышая голос. – И сам хочу все там видеть. Я…

Ник и не думал уступать. Дружба дружбой, а служба службой. Фальконе уже понял это, как и то, что подчиненные правы: ему теперь такое предприятие не по силам. Он сдался и побрел к стене, где и сел прямо под моросящим дождем, глядя на медленно текущие воды Тибра.

Коста и Перони присоединились к нему и уселись по обе стороны.

– Ты же не захочешь, чтобы я нес тебя на руках. Лео, – буркнул Перони. Остальные их сейчас не слышали, так что он вполне мог подпустить некоторой фамильярности. – Конечно, если настаиваешь, я могу… Только вот…

– Нет. – Фальконе чуть коснулся ладонью плеча Перони. – Не надо меня никуда нести. Извини. Это все из-за проклятой… – И уставился на ослабевшие ноги. – У меня такое ощущение, что они больше не держат мой вес.

Руководитель следственной группы замолчал. Из-за серого брезента, закрывавшего выход из канала, появились две фигуры – Тереза Лупо и ее помощник, Сильвио ди Капуа. Он держал на одной руке ноутбук, время от времени нажимая клавиши и глядя на экран. При этом патанатомы оживленно обменивались замечаниями.

– Думаю, у нас есть новости, – тихо сказал Фальконе и почувствовал странное ощущение: ужас предчувствия вместе с облегчением.

Лупо еще что-то сказала Сильвио, после чего тот вернулся за брезентовый экран. Затем Тереза прошествовала к Джудит Тернхаус, коротко о чем-то с ней переговорила и, в конце концов, подошла к Перони. Лицо ее выражало некоторую озлобленность.

– Жаль, что я бросила курить, – заявила она. – У вас время от времени не возникает такого ощущения? Тебя это не касается, Ник: нам всем прекрасно известно, что у тебя никогда в жизни не было дурных привычек.

– Что нового, доктор? – спросил Фальконе.

– Нового? – Она попыталась улыбнуться. – Останки идентифицировали. Абсолютно точно.

– Так я и знал! – воскликнул Фальконе.

– Ты сначала дослушай, – перебила Тереза. – Останки мы идентифицировали. Но к сожалению… – Лупо замолчала и нахмурилась. – Неужели и впрямь к сожалению? Господи, что я такое говорю?

– Тереза! – выкрикнул Перони, потеряв терпение.

– К сожалению… или к счастью – сами решайте, как на все смотреть, – это не Алессио Браманте.