Текст книги "Седьмое таинство"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 22

Машина «скорой помощи», сильно раскачиваясь на булыжнике мостовой в историческом центре, направлялась к больнице в районе Сан-Джованни. Полицейский врач Фолья сидел рядом с пациентом, не обращая внимания на двух фельдшеров, которые, как ему казалось, занимались Лудо Торкьей только из чувства долга, а отнюдь не по убеждению.

Фальконе сидел напротив, крепко вцепившись в подлокотники, чтобы не упасть с сиденья, и не пытался избегать осуждающих взглядов врача.

– Это не моя работа, Патрицио, – в конце концов бросил он. – Поберегите свою злость для кого-нибудь другого.

– Вы хотите сказать, что подобные вещи могут происходить у нас в квестуре и никому нет до этого дела? Да что же происходит, черт побери?!

– Ребенок пропал, – ответил Фальконе и обнаружил, что ему самому крайне неприятно говорить то же самое, что твердит Артуро Мессина. – В подобных случаях люди могут вести себя непредсказуемо, совершенно иначе, нежели в обычных условиях. Джорджио Браманте – уважаемый профессор университета. Кто бы мог такое про него подумать?

– Стало быть, мы теперь предоставляем родителям возможность самостоятельно вести расследование – так, что ли? Если это вообще можно назвать расследованием.

Агент лишь пожал плечами.

– Ну, если это такие родители, как Браманте… Уважаемые, с отличной репутацией граждане среднего класса, которые, как я это себе представляю, вполне способны позвонить нужным людям наверху, если им понадобится. Это было не мое решение. Я возражал как мог. Но я всего лишь простой офицер полиции и с моим мнением можно не считаться. Очень жаль, что так получилось. Я в конечном итоге нарушил приказ Мессины и остановил это, но было уже поздно.

Торкья лежал не шевелясь. Лео не слишком хорошо разбирался в медицине, да и не хотел разбираться. Все, что он сейчас видел, было связано с угасающей жизнью: кислородные подушки, шприцы, кислородные маски и прочие механизмы – грубые игрушки, ведущие бессмысленную борьбу с неизбежным.

– Вы же могли и раньше прекратить это, – мрачно заметил Фолья.

– По всей видимости, не мог. Мессина тогда просто отстранил бы меня от этого дела и назначил кого-то другого, а тот в любом случае ничего не смог бы сделать.

– Но вы же могли сообщить начальству!

Лео попытался улыбнуться.

– Начальство – это Мессина. Перестаньте, прошу вас. Мы с вами столько лет были друзьями. Не воображайте, что это меня никак не затронуло.

Медик оставил попытки помочь избитому, судя по тому, что позволил фельдшерам делать все самим. Это удивило Фальконе. Фолья был отличный врач. И добрый человек.

– Вы уже ничем не можете ему помочь?

Тот лишь крякнул в ответ.

– Как однажды выразился один из моих знаменитых предшественников, «я не могу вылечить от смерти».

Собеседники много лет были близкими приятелями. В бытность Фальконе еще женатым они нередко встречались вчетвером; супруга Фольи служила администратором оперного театра.

– Может быть, Мессина и ему подобные имеют право на такой подход, – лениво заметил Фальконе, рассуждая вслух как для собственной пользы, так и с целью как-то оправдаться. Машина теперь ехала по широкой и прямой виа Лабикана, средневековой папской дороге, ведущей к огромной церкви Сан-Джованни, расположенной на Латеранском холме, около самой его вершины. Больница находилась еще дальше. Здесь, видимо, и заканчивался жизненный путь Лудо Торкьи.

– Что?! – Фолья повысил голос, словно не веря собственным ушам. – Избить человека до смерти – это подход?!

– Не для меня. Но я ведь не отец, как уже неоднократно повторял. А вот вы, Патрицио, сами родитель.

У медика были прелестные дети, две девочки-близняшки, и сейчас они быстро приближались к тому возрасту, когда необходимо уже думать о поступлении в колледж. Лео прекрасно понимал, какая это будет травма для Фольи и его жены, когда девочки уедут из родного дома.

– Представьте себе, что это случилось с Эленой или Анной, – продолжал он. – Представьте себе, что вы верите, будто девочка еще жива, но долго не продержится. Она где-то под землей. Заблудилась, а может, заперта. Замурована. Испугана, не в состоянии сделать ничего, чтобы как-то себе помочь. А этот… человек может сообщить, где она находится. Возможно, может.

В салоне «скорой помощи» воцарилось ледяное молчание. Фальконе проигнорировал это.

– Поставьте себя на его место, Патрицио, – продолжал агент. – Месть вам не нужна. Вам наплевать на все, кроме ребенка. Если этот человек заговорит, ее, вероятно, удастся спасти. Если продолжит молчать, она, несомненно, погибнет.

Врача передернуло.

– Что бы вы сделали в подобных обстоятельствах? – требовательным тоном спросил полицейский. – Процитировали бы соответствующий кусок из клятвы Гиппократа и отправились обзванивать похоронные конторы, выясняя стоимость погребения? Да и вряд ли эти похороны состоялись бы, потому что, можете быть уверены, у нас практически нет шансов когда-нибудь найти тело; мало того, вы никогда так и не узнали бы, что в действительности произошло с вашей плотью и кровью. И до самой гробовой доски так и ходили бы с огромной черной пустотой в душе, до самого своего конца…

– Довольно! – закричал Патрицио. – Прекратите!

«Скорая» дернулась и замерла на месте. Нестройный хор автомобильных клаксонов наполнил все вокруг яростным и злобным протестом, словно безумно-издевательский рев фанфар в честь умирающего на носилках человека.

Старший из фельдшеров, мужчина лет сорока, пристально наблюдавший за работой кислородного аппарата, взялся за трубку, ведущую к маске на лице Торкьи, и подождал, пока рев вокруг чуть стихнет:

– Я бы его отключил прямо сейчас. Без долгих размышлений. Если бы считал, что это хоть как-то поможет делу, просто отключил бы подачу кислорода, и пускай ублюдок подохнет. А что тут еще можно сделать?

– А если он невиновен? – спросил Фальконе.

– Если бы он был невиновен, – тут же ответил фельдшер, – так и сказал бы, не правда ли?

«Ну, так не всегда бывает», – подумал агент. Иногда в ходе расследования логика и рациональные подходы перестают действовать. В делах, вызвавших сенсацию, совсем не редкость, когда какой-нибудь неуравновешенный индивидуум вдруг является в квестуру и признается в преступлении, которого не совершал. В подобных случаях довольно часто бывает, что какое-то странное чувство собственной вины заставляет людей совершать самые неожиданные, странные и самоубийственные поступки. Возможно, Торкья чувствовал за собой вину за какое-то темное и мерзкое дело, о котором не желал говорить с офицерами полиции. И нет никаких гарантий, что оно было как-то связано с исчезновением Алессио Браманте.

– Мы можем делать только то, за что нам платят, – отчеканил Фальконе. – Можем пытаться выяснить, что произошло, объяснить какие-то непонятные факты. Понимаю, звучит довольно убого, но нередко это все, что у нас есть. Кроме того, здесь имела место попытка силой выбить правду, и сами видите, что из этого вышло. Насколько мне известно, он не выдал никакой полезной информации, ни единого слова. И мы по-прежнему не знаем, где мальчик. И это означает… – Что именно это означает, он и сам толком не представлял. – Вполне возможно, арестованный и впрямь ни в чем не виноват. Просто оказался не в том месте не в то время. Я, правда, в этом сомневаюсь. Или он по какой-то причине сам хотел, чтобы Браманте так с ним обошелся. И ему это принесло некое удовлетворение.

Фолья помотал головой.

– Какие у него могли быть мотивы?

Лео стало стыдно. Неверный ход с его стороны – таким образом вовлекать доктора в дело, расписывать яркими красками столь жестокую картину с участием его собственных дочерей. Это здорово разволновало старого приятеля, лицо его теперь было красным от возбуждения и выражало озлобленность и – что совершенно для него необычно – замешательство.

– Вы бы себя послушали, Лео, – упрекнул медик.

– Ну не знаю. Честно, Патрицио, не знаю. А хотелось бы знать. – Полицейский помолчал. – У него есть шансы выжить?

Оба медика – и доктор, и старший фельдшер – отрицательно помотали головой.

– А в сознание он придет? – продолжал допытываться Фальконе. – У меня еще остается слабая надежда, что постороннему он может рассказать то, что не хотел говорить Джорджио Браманте. Если за этим стоят какие-то причины личного характера, которых мы не знаем и не понимаем, тогда, возможно, у нас был бы шанс что-то узнать.

– Нет, в сознание он не придет, – буркнул фельдшер, потом осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. Там стоял их водитель, курил сигарету. Он оглянулся, поначалу виновато, но потом улыбнулся – быстрая, типично римская улыбка во весь рот, какой тут все прикрываются, когда их застигают на месте преступления. Фальконе выслушал его быстрые объяснения и наконец понял, почему движение замерло: впереди на улице произошло дорожно-транспортное происшествие и они застряли в пробке, растянувшейся в обе стороны – и вперед, и назад. Пройдет еще минут пятнадцать, если не больше, прежде чем «скорая помощь» доберется до больницы.

Фельдшер выругался, захлопнул дверь и дернул за руку коллегу, тощего неприметного молодого человека с длинными светлыми волосами. Он по-прежнему следил за показаниями приборов и экранов и немного нервничал, словно еще не привык к смертям.

– Не трать зря время. На что хотите могу спорить, что этот отдаст концы еще до того, как мы доберемся до места. Так или нет?

Патрицио Фолья, должно быть, видел на своем веку немало смертей. И тем не менее в его глазах стояло сейчас очень странное выражение, которое Лео никак не мог определить.

Доктор упорно смотрел на мониторы приборов, подключенных к Лудо Торкье, чье дыхание стало слабым и едва заметным.

– Думаю, что так, – согласился он.

– Вам бы следовало остаться в квестуре. – Фолья подпустил в голос едва заметную нотку упрека. – Вы же и других студентов прихватили, не так ли?

– Прихватили, – кивнул Фальконе. Теперь уже, видимо, всех. Как и ожидалось, прятаться от полиции они не умели.

– Значит, парни могут вам что-то рассказать, – предположил доктор.

Лео покачал головой и посмотрел на неподвижное тело.

– После этого – нет, не расскажут. Там уже полно адвокатов. Им не нужно ничего говорить. Зачем? Мы допустили, что один из них был избит чуть не до смерти прямо у нас, в комнате для допросов. И теперь задержанные могут хранить молчание сколько захотят. И мы даже не сможем использовать это против них.

– Сейчас бы сигаретку, – жалостно бросил старший фельдшер. – Нам еще долго тут торчать.

– Как врач не могу вам это разрешить, – ответил Фолья. – Ну ладно, ступайте покурите. Оба.

Младший фельдшер удивился:

– Я не курю.

Но его старший коллега уловил что-то в тоне медика.

– Идем, я тебя научу. – Он потащил коллегу из машины.

Агент сидел молча, не в силах произнести ни слова.

Фолья взглянул на мониторы:

– Он умирает, Лео. Никто и ничто ему не поможет.

– Вы уже это говорили.

– Действительно считаете, что он мог вам что-то сказать?

– Не знаю, Патрицио. На этом деле я понял, что в действительности очень мало знаю и умею.

Фолья встал и подошел к стеллажу с медицинским оборудованием, прикрепленному к стене вэна. Достал шприц, ампулу с каким-то лекарством и тщательно проверил этикетку.

– Если повезет, сумею привести его в сознание на минуту или около того. Было бы неплохо, если бы патологоанатом не стал упоминать об этом в своем заключении после вскрытия. Мне нравится моя работа – это гораздо лучше, чем сидеть в тюрьме.

Доктор наполнил шприц, тщательно следя за уровнем жидкости в резервуаре.

– Ну так что? У нас не так много времени. А у этого парня еще меньше.

Полицейский не знал, что сказать.

– А какой еще эффект это на него произведет? – спросил детектив наконец.

– Вероятно, умрет минут через пятнадцать. Сердце остановится.

– Нет!

– Лео, он и так уже мертв!

– Я сказал «нет», Патрицио. Я сегодня уже арестовал одного человека за убийство. И не хочу, чтоб их стало двое.

И весьма неубедительно засмеялся.

– Я врач. Врачи тоже совершают ошибки.

Фальконе не верил своим ушам.

– Нет, не надо. Пожалуйста. Ради себя самого.

– А как же начет мальчика?

Лео пытался еще спорить, но не находил нужных слов.

– Вот именно. В любом случае я нынче ночью спать не буду.

Доктор нашел участок целой кожи между ссадинами на обнаженной правой руке Торкьи, отыскал вену, и глубоко ввел иглу.

Ждать пришлось меньше минуты. Почти в такт реву клаксонов грудь студента задергалась. Глаза внезапно раскрылись и заморгали от яркого света, бившего с потолка.

Фальконе придвинулся ближе и присел на корточки рядом с носилками.

– Лудо, – тихо позвал он, обнаружив, что в горле пересохло, а голос какой-то чужой. – Нам необходимо найти мальчика.

Распухшие, почерневшие губы Торкьи шевельнулись. Они блестели от крови и слюны. Умирающий ничего не ответил. Все его силы уходили сейчас на то, чтобы сфокусировать зрение на горящих лампах.

Потом он издал рыдающий звук, поперхнулся, выплюнул сгусток крови и закашлялся. Затем сумел повернуть голову, градусов на пять, не больше, в сторону Фальконе и Фольи.

Агент перехватил его взгляд. Парень и сам выглядел как ребенок – одинокий, испуганный, в полном замешательстве, страдающий от боли.

Потом на его лице появилось выражение непонятной определенности, и Лео понял – наперекор собственному желанию, – что все время заблуждался. Студент, без сомнения, что-то знал про мальчика, и даже сейчас это воспоминание веселило его.

– Скажи же хоть что-нибудь! – умоляюще воскликнул полицейский. Таких жалких слов он не произносил еще никогда в жизни.

ГЛАВА 23

Не имея понятия о том, что белый плоский червь, не так давно подвергнутый диссекции в морге внизу, носил его имя, Бруно Мессина сидел у себя в кабинете в огромном кожаном кресле с видом человека, доведенного до ручки.

– Значит, и тут пустышка? – спросил он голосом, наполовину злобным, наполовину довольным, поскольку мог сейчас бросить подчиненным упрек.

Косте пришлось толкнуть шефа в бок, чтобы тот ответил. А Лео смотрел в окно, в ночь, глубоко задумавшись, будто что-то вспоминая. Пока возвращались в квестуру, отдельные подробности старого дела Браманте то и дело всплывали в разговоре, как плавучий мусор, который выносит из мутных морских глубин, и они одна за другой возникали в потревоженной памяти Фальконе. Был даже момент, когда Коста подумал, не стоит ли начальнику вообще отказаться от участия в расследовании и уступить место более молодому, более физически крепкому человеку вроде Баветти. Но потом, едва машина успела припарковаться на спокойной площади позади квестуры, Фальконе позвонили парни из группы, занимавшейся отслеживанием передвижений Браманте по городу. И в течение всего одной минуты Лео провел такой интенсивный, похожий на пулеметную очередь опрос младшего офицера из этой группы, на какой не был способен ни один человек во всей квестуре. Прежний Лео Фальконе встал в строй, когда это понадобилось. Просто его на некоторое время отвлекли, сбили с толку, а почему – этого Ник так и не мог до конца понять.

Группа пробыла на месте убийства на берегу реки два часа. Когда они вернулись в квестуру, Мессина провел совещание с участием всех старших офицеров, занятых в деле, пригласив также Терезу Лупо и Сильвио ди Капуа. Совещание длилось уже девяносто минут. Шел девятый час – время заступления на дежурство новой смены.

– Более того, – продолжил Мессина, обращаясь к Фальконе. – Вы нарушили мой совершенно недвусмысленный приказ: уехали из квестуры.

– Я полагал, что должен тут сидеть как узник только ночью, – ответил Фальконе, не делая ни малейших попыток выкрутиться. – Прошу прощения, если что-то недопонял.

– Да я никогда…

Комиссар замолчал, бессильно разведя руками. Потом все же продолжил:

– И что нам теперь делать, Лео? Еще день прошел, и все, что у нас есть, – еще один труп.

– Это не совсем верно, комиссар, – вмешался Коста. – Мы теперь знаем, что Браманте пытался разыскать старые карты подземных тоннелей и раскопов.

– И это якобы сужает круг поисков, – съехидничал Мессина.

– И еще мы знаем, что Бру… – Перони сумел исправиться, – что червяк, которого мы обнаружили, вовсе не из этого района. Значит, Браманте держал последнюю жертву не там.

– Я уже сказал: это якобы сужает круг поисков.

– Но ведь и впрямь сужает! – протестующее воскликнул Коста. – Червяк, извлеченный Терезой изо рта Тони Ла Марки, отсутствует в какой бы то ни было базе данных. Это означает, что теперь нам известно, где Браманте точно не прятал его, перед тем как отвезти тело в Дом костей.

– Лучше расскажите мне, что вообще вам теперь известно!

– Конечно, – ответил Фальконе, перехватывая инициативу и бросая на Косту взгляд, который говорил: теперь я сам этим займусь. – Под землей имеется порядка ста пятидесяти официально зарегистрированных раскопов, по которым в Ла Сапьенца нет данных насчет обитающих там плоских червей. Археологический факультет университета насчитывает еще сорок три раскопа, официально не зарегистрированных, но Браманте посещал их в ходе своих раскопок. Это значит, что он мог использовать любой из них, но мог воспользоваться и каким угодно другим.

– Да потребуются годы, чтобы их обследовать!

Фальконе рассмеялся.

– Да нет. Парадней максимум. Можем начать прямо сейчас; правда, в темноте… наш убийца смоется, как только что-то услышит. Где бы разыскиваемый ни сидел, он знает это место, а мы – нет. И если пошлем людей внутрь, нужно будет поставить охрану у всех выходов. А кроме этого, у нас есть и другие дела.

Бруно тяжко вздохнул:

– Почти двести точек…

– Это общее количество, – перебил Коста. – И оно все время сокращается. Мы можем сразу исключить некоторые, где нет рядом проточных вод, так что маловероятно, что там имеется колония плоских червей. Помимо этого следует иметь в виду, что археолог находится где-то в разумной близости от Авентино. Этот район он знает лучше всего. Убийца перевез тело Тони Ла Марки в Дом костей, пользуясь угнанной машиной. Мы ее сегодня после обеда нашли возле Большого цирка. В багажнике обнаружена кровь Ла Марки. Тут Браманте пошел на большой риск. А умный человек всегда старается свести риск к минимуму. Нет, он где-то недалеко. Завтра, начиная с семи утра, организуем поиски, расходясь кругами от Дома костей.

Мессина едва не взорвался.

– Да это же чушь! И сколько тоннелей вы сможете обследовать за один день?! Десять? Пятнадцать? Можно послать туда людей прямо сейчас.

– Я уже говорил вам, – покачал головой Фальконе, – что в темноте это будет контрпродуктивно. Кроме того, в списке Браманте уже никого не осталось, один только я. А мне и самому хочется побыстрее со всем этим разделаться. Но если взглянуть надело реалистически, спешить нам совершенно ни к чему. Если не поймаю его до истечения отпущенного мне времени, передам все Баветти. Пусть ему и вся слава достанется, мне это безразлично. И еще одно. – Тут Лео сделал паузу, чтобы подчеркнуть мысль, которая представлялась ему важной. – Нам не следует совершать обычную в таких случаях ошибку, когда мы сперва действуем, а потом уже начинаем думать. Такое слишком часто бывало в случаях с Джорджио Браманте. Складывается даже впечатление, что он ждет от нас именно этого.

– Если это камень в огород моего отца…

– Да нет же, вовсе нет!

Инспектор выглядел неудовлетворенным и недовольным, прежде всего самим собой. Когда Ник сравнил его с Перони, ему было трудно поверить, что эти двое – почти ровесники. Джанни за последние полтора года кое-чем разжился. Обрел новую жизнь, у них с Терезой расцвела поздняя, на закате жизни любовь, и это встряхнуло здоровяка, оживило грубые деревенские черты, вновь сделало походку упругой, пружинистой. А Фальконе был серьезно ранен при исполнении служебных обязанностей, получил сильный шок и стресс, от которых еще полностью не оправился, как физически, так и морально.

У Косты в голове мелькнула мысль: а что, если он так никогда и не вернется в прежнюю форму? Сможет ли тогда инспектор, склонный к беспристрастной и безжалостной самооценке, взглянуть прямо в лицо этому факту?

– Ваш отец тут ни при чем, – повторил мысль руководитель группы. – Да и я тоже. И все остальные. Все дело в Джорджио Браманте и его сынишке. И более всего – именно в сынишке. Сейчас положение точно такое, как четырнадцать лет назад. Если мы сумеем выяснить, что тогда с ним произошло, все будет кончено. Если бы это оказался Алессио – там, внизу, в этой проклятой дыре у реки, – Браманте нынче же вечером пришел в квестуру и сдался. Я в этом абсолютно уверен.

– И дело было бы закрыто. – Мессина кивнул, соглашаясь с услышанным. – Наверное, вы правы.

– Будьте любезны, не употребляйте при мне это избитое клише, – бросил Фальконе; Мессина тут же покраснел. – Я, конечно, не отец, но, несомненно, понимаю одно: когда теряешь ребенка, ни о каком закрытии дела речи идти не может. Это миф, удобное изобретение, фантазия средств массовой информации, которое мы с готовностью принимаем, чтобы спокойно спать по ночам. Потом вы все равно потребуете, чтобы я «двигался вперед»…

– Вполне могу и потребовать, – резко бросил комиссар. – Между прочим, Баветти уже наступает вам на пятки, Лео.

– Вот и отлично. Мне нравится конкуренция. Если найдем ребенка, выясним, что с ним произошло, Джорджио Браманте сдастся полиции, поскольку утратит мотив, который им движет. Его ярость, по-видимому, направлена теперь исключительно против меня, хотя я так и не понял почему. Если выясним судьбу его сына, у него больше не будет занозы в заднице, ярость испарится, а вместо нее появится то, что должно было возникнуть в его душе прежде всего, но по какой-то причине так и не возникло: естественная реакция отца. Горе. Скорбь. Печаль. Своего рода мрачное и горькое приятие случившегося. Мы такому не раз были свидетелями.

Мессина фыркнул:

– А я и не знал, что вы так здорово разбираетесь в психологии.

– Я этого тоже до последнего времени не знал, – ответил Фальконе. – И очень жаль, что не додумался раньше. Но теперь знаю. Итак, – он откинулся на спинку стула, вытянул вперед длинные ноги и прикрыл глаза, – утром вы сказали, что у меня есть еще сорок восемь часов.

– Нынче утром вы приставили мне пистолет к виску! – заявил Мессина, явно обиженный.

– Сожалею, комиссар. Совершенно искренне сожалею. У нас с вами с самого начала взаимоотношения не заладились, не так ли? Полагаю, в данных обстоятельствах это было неизбежно. Вы вините меня в том, что произошло четырнадцать лет назад. Джорджио Браманте тоже меня в этом винит, коли на то пошло.

– Ладно, хватит с меня сюрпризов, – с нажимом произнес Мессина, свирепея от этой мысли. – Все, больше из квестуры ни шагу! Хватит гоняться за призраками!

Фальконе поднял руки, протестуя:

– Но я же сказал, что просто вас недопонял!

Бруно в ответ судорожно вздохнул.

– Ладно, все, – подвел он итог. – Ни один из вас больше никуда не выходит. Ни один. Пока не станет светло. Если до четверга не будет никаких подвижек, дело переходит к Баветти. А теперь все трое можете убираться с глаз моих куда подальше. И почему все идет гладко и без помех, когда вас нет рядом? А? Почему?

Лео с трудом поднялся на ноги, опираясь при этом на стол, оттолкнулся от него и выпрямился. Коста с трудом удержался, чтобы не броситься ему на помощь. Все было сказано. Инспектор высоко поднял голову, гладкую как бильярдный шар, и ярко блестевшие глаза пронзили каждого по очереди. Руководитель группы выглядел очень усталым. Но точно так же, видимо, выглядели все остальные. А в нем проглядывало нечто от прежнего Фальконе. Лучшее, что было.

– Вероятно, вы не слишком внимательно смотрели.

Мессина бросил на подчиненного разъяренный взгляд.

– Не стоит испытывать судьбу, – недвусмысленно пригрозил он. – Вам и так не очень везет пока что, не так ли?

– Один день, – еще раз напомнил инспектор. – Это все, что я прошу. И я приведу к вам Джорджио Браманте. – Он щелкнул пальцами, кивнул Косте и Перони и указал на дверь. – Обещаю вам это.

Остановились втроем у окна в коридоре, подальше от кабинета Мессины, довольные, что наконец освободились от гнета начальства.

– И каким же образом ты его приведешь? – спросил Перони.

Ответа он не получил. Фальконе уже топал дальше по коридору, неуклюже раскачиваясь и не оглядываясь.