Текст книги "Город смерти"

Автор книги: Даррен О'Шонесси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– И что же, например?

– Не знаю, – сознался он. – У меня есть кое-какие подозрения, но от них толку – как от какашек динозавра. Немного.

– А откуда же вы знаете, что он имеет на меня виды? – спросил я. – Откуда вы знаете…

– Твое имя, – прервал меня И Цзы. – До меня доходили слухи – сорока на хвосте принесла и все такое… Все просто с ума посходили от того, что Кардинал велел притащить с улицы неизвестно кого для личной встречи, а потом пристроил его к хлебному страховому делу под началом бесценной умницы Сони Арне. Но имя меня насторожило еще до слухов.

– Да при чем тут мое имя? – озадаченно спросил я.

– На самом деле, – ответил он, – меня зовут Инти Майми. Псевдоним «Ляпотэр» я взял, когда рассорился с Кардиналом и решил от него дистанцироваться. Инти Майми… Капак Райми: улавливаешь сходство?

– Да, конечно, звучит похоже, но…

– Бери глубже, – настаивал он. – Не только звучание. Смысл. Читал что-нибудь об инках?

– Об инках? – Я наморщил лоб. Кажется, кто-то недавно упоминал о них при мне… – Кардинал, – произнес я вслух, припоминая. – Кардинал упомянул инков во время нашей беседы. Заговорил о моем имени – что оно инкское. Я сказал, что ничего на этот счет не знаю – а он стал уверять, что оно точно инкское. Сказал, что читал о них.

– Еще как читал, – прошипел И Цзы. – Хитрый старый лис. Он и мне про них толковал. Словами «Капак Райми» инки называли месяц декабрь. Это значит «великолепный праздник». А «Инти Майми» – это был июнь, «праздник солнца». Занятно, верно? Такие имена, как наши, мало у кого бывают. И мы оба попали на службу к Кардиналу…

– Странно, конечно, но не пойму, что здесь…

– Нет, – вновь прервал И Цзы. Я уже привык к его манерам. – В другом городе, в другие времена мы могли бы посчитать это обычной случайностью и посмеяться. Но не здесь. Не в деле, в которое ввязался Кардинал. Он тебе хоть чуть-чуть рассказывал о том, как работает, как связывает бессмысленные мелочи с крупными событиями?

– Чуть-чуть.

– Про пердеж и фондовую биржу не говорил еще?

– Нет.

Мои собеседник хихикнул:

– Спроси его как-нибудь. Это классика. Наши имена, – вернулся он к основной теме. – Они что-то значат. Они связывают нас воедино. Ты – не просто крикливый страховой агент, мечтающий без труда выйти в люди. Инти Майми когда-то был солидной шишкой, настоящим воротилой, наравне с Фордом Тассо. Из него выращивали большого человека. В итоге я решил, что мне хочется чего-то другого, сдал портфели и стволы и свалил. – Он, помрачнев, умолк. – Как я выжил, ума не приложу. Каждый нож в городе жаждал моей крови. Я был ненавистен всем. Здесь все стерпят – убийство, изнасилование, инцест, – и только неблагодарность с рук не сходит. – Он улыбнулся. – Неблагодарность – смертный грех. Кардинальный. У меня было все, к чему стремятся люди, – а я с презрением отказался. В их глазах это было святотатство.

– Дорри над ним сжалился, – вставила Леонора. – Дал всем знать, чтобы его никто не смел трогать, никто не закрывал бы перед ним дверей, никто не допускал бы сознательно, чтобы ему причиняли вред. Как им ни хотелось его прикончить, а рассердить Дорри никто не решится.

– Сжалился? – неопределенно пожал плечами И Цзы. – Может быть. Я никогда не думал, что он способен на жалость, и теперь не думаю – по-моему, тут причина более мрачная, дело в его эгоистических интересах… – но может, и сжалился… – Он умолк. Меня подмывало спросить, на что он намекал, когда говорил о связи между нами, выраженной в наших именах, но я не хотел показаться бестактным.

Спустя некоторое время И Цзы поднял голову и окинул взглядом ресторан.

– Ты Гарри Глимера давно видела? – спросил он у Леоноры.

– Гарри? Какого Гарри? – призадумалась она.

– Гарри Глимера. Невысокий такой, толстый, обедает со мной пять-шесть раз в месяц. Ты же знаешь, Гарри. Ты сама со мной и Гарри обедала сто раз. Он еще вечно рассказывает эти жуткие анекдоты про тещ.

– Нет, – наморщила лоб Леонора. – Мне это имя ничего не говорит.

– Да что ты! – вскричал он, внезапно разозлившись, размахивая руками; соседи по залу озадаченно покосились на нас. – Гарри Глимер; всегда ходит в коричневом костюме и шляпе с пером. Ты его как облупленного знаешь, Леонора! Черт подери, ты сама знаешь, что знаешь!

– Послушай меня, – твердо сказала она, – я не знаю человека с таким именем.

– Ага. Ясно. – У И Цзы вытянулось лицо. Злость оставила его. – Здесь так частенько бывает, друг Капак, – обратился он ко мне. – Ты должен это осознать и свыкнуться. В этом городе исчезают люди. Сегодня еще маячат всюду, шумят, грубят, действуют. А завтра…

– Умирают? – спросил я.

– Нет, – презрительно фыркнул И Цзы. – В смерти ничего такого нет. Умирают все, особенно в нашем бизнесе. А это больше чем смерть. Шире. Это ЗАБВЕНИЕ. – Он указал на Леонору. – Она знает Гарри Глимера. Я знаю, что она его знает. А она знает, что я знаю. Но никогда не сознается. И никто в этом городе не сознается. Пойди к нему домой – там ты не найдешь никого; и соседи ни за что не признаются, что его видели, и почтальон с молочником не вспомнят, что звонили в его дверь. Пойди в «Парти-Централь» и справься в архивах: там о нем ни слова. Это самые полные, самые скрупулезные базы данных в городе, но его там не будет. Он исчез. Испарился навеки. Никогда не существовал, не существует, не будет существовать. Понял?

– Вроде бы нет, – ответил я.

– Они его стерли, Капак. Взяли Гарри Глимера и превратили его жизнь в чистый лист – словно его и не бывало на свете. Никаких документов, ни одного человека, который сообщил бы о нем хоть что-то. Ничегошеньки. Они прочесали все досье в архивах, запугали или подкупили всех его знакомых, чтобы те отрицали его существование. Вот величайшая жестокость, Капак, – уничтожить все, что осталось от человека. Жизнь кажется такой дурацкой чушью…

– Кто это сделал? – спросил я. – Кардинал?

– Наверняка. О таких вещах никогда не говорят, так что точно неизвестно. Но он – единственный, у кого хватит могущества. Единственный, кто может заставить людей вроде нашей Леоноры отказать человеку в таком малом знаке почтения, как воспоминание о нем.

– И Цзы, – произнесла она спокойно и ровно. – Клянусь тебе всем, что для меня свято, что я никогда не знала этого Гарри Глимера. Мы уже обсуждали эту тему. Капак, у него такая болезнь, – обернулась она ко мне, – ему иногда чудится всякое. Он выдумывает людей, а потом начинает ругаться, когда никто не соглашается признать этих людей реальными. Верно, И Цзы?

Вздохнув, он медленно и печально замотал головой.

– Может статься. Может статься, я болен, и у меня шарики за ролики заехали. Очень многие так говорят. Но я помню его – помню так же отчетливо, как тебя. Его и других. И список я видел. Эта треклятая Айуа… – Внезапно он умолк, словно испугавшись, что сболтнул лишнее, и уставился на свои руки. – Береги себя, друг Капак, – произнес он. – Остерегайся этого города. Не дай ему сделать с тобой того, что он сделал со мной. Не стань вторым Инти Майми.

Я перегнулся через стол, твердо решив разобраться в вопросе сейчас, когда он вновь поднял эту тему. Отчасти мной двигало любопытство, отчасти – желание уйти от этого безумного разговора.

– А что там с нашими именами? – спросил я. – Какая между ними связь? Вы что-то такое начали говорить несколько минут назад…

Подняв глаза, он улыбнулся.

– Кардинал ненавидит пустые домыслы, – заявил он. – Он бы меня на месте пристрелил, если бы услышал, как я тут догадки строю. Но фиг с ним. Я давно уже ему не подчиняюсь. Вот что я думаю. Я был любимчиком Кардинала. Он ценил меня, друг Капак, хотел, чтобы я занял его место, когда он уйдет. За верхнюю ступеньку нас боролось несколько – я, Форд Тассо, еще пара ребят, – но именно мне он желал удачи.

Я его подвел. Не оправдал его доверия. Всем дал понять, что он ошибся. Но он не хочет признавать свою ошибку. По-моему, он считает меня человеком подходящей породы и надеется найти такого же – парня типа «полный вперед», вроде молодого Инти Майми – и воспитать, выучить, сделать из него звезду, которой должен был стать я… Вот почему он за тебя схватился. Хочет доказать, что был прав, что в моем срыве виноват я сам, а не его просчет. Облажался Инти Майми, а не великий и могучий Кардинал.

Он поднялся и остановился возле столика, поправляя одежду. Леонора молчала.

– Вот что я думаю, друг Капак – но я могу и ошибаться, – Кардинал прочит тебя на мое место. Думаю, он хочет использовать твой успех, чтобы аннулировать мою неудачу, доказать всем – в том числе самому себе, – что судит о людях здраво, безошибочно, непогрешимо.

Думаю, он воспитывает из тебя преемника, который сядет в его кресло, когда он умрет, – заключил он. – Думаю, это первый шаг по длинному трудному пути, а ведет этот путь к золоту, алмазам и всем богатствам, какие тебе только снились. И к чему-то большему.

Думаю, он задумал сделать тебя следующим Кардиналом.

Прощай, Леонора. Прощай, друг Капак. До скорой встречи с вами обоими.

И он ушел, а я остался стоять как столб, тяжело дыша, с прыгающим в груди сердцем.

Следующим Кардиналом.

Наверно, он не в себе; наверно, это все выдумки вывихнутых мозгов, но… следующий Кардинал – я?! Даже если И Цзы валял дурака или хотел меня обмануть, его слова в одночасье раздвинули горизонты моих фантастических грез. И сидя на втором ярусе «Шанкара», под болтовню и гогот двух сотен богатых гангстеров, дряхлых ветеранов и жаждущих пробиться юнцов, я позволил себе помечтать…

airiway

Нам предстояла «стрелка» с мелким гангстером по имени Джонни Грейс. Он был кубинец с ирландской кровью, выросший на суровом востоке города, главарь маленькой, но беспощадной банды, прозванной «Братья Грейс». Свою родную территорию они терроризировали – что очень даже непросто – уже три года, а теперь Джонни решил, что пришло время расширяться на запад. Он надеялся получить от Кардинала зеленую улицу (без спроса Кардинала ничего не делали даже такие отморозки, как Грейс). Форд Тассо решил, что переговоры с Грейсом должен начать именно я.

– Джонни, верно, чуток побесится, когда тебя увидит, – отметил Форд, инструктируя меня. – Он специально просил, чтобы пришел я, вот и устроит скандал насчет того, что ему подсовывают шестерку.

– И большой скандал? – встревожился я. В городе было мало того, что вызывало у меня страх, но перспектива столкнуться нос к носу с озверевшим Джонни Грейсом чуть ли не возглавляла хит-парад кошмаров.

Форд безмятежно улыбнулся:

– Сынок, да разве я тебя пошлю туда, где по-настоящему опасно?

– И с удовольствием, – скривился я.

Форд, захохотав, шлепнул меня по спине.

– Все будет нормально, – уверил он меня. – Он покобенится, прикинется оскорбленным, но это только для виду. Джонни знает, как устроен мир. А ты держись потверже. Дай ему наораться. Страха не показывай. Не извиняйся. Уясни, что ты выше него. Под конец он успокоится – тогда и поговорите.

– Что ему сказать?

– Прощупай его. Спроси, как он планирует расширяться. Что мы с этого получим? Чью территорию он задумал занять? А не создаст ли он проблем на нашу голову? Не будет ли он угрозой для людей, с которыми мы предпочли бы дружить? Задавай вопросы, развяжи ему язык, выясни, сколько удастся. Встреч у вас впереди еще много – эта только первая. Не стоит выжимать из него все и делать окончательные выводы. Для решений еще рано. И постарайся произвести на него хорошее впечатление. Не давай себя запугать, напомни ему, что клали мы с прибором на таких, как он, что такие нам вообще-то на фиг не нужны, что толку от них чуть больше, чем от козла молока. Только осторожненько.

– Он что, может на меня полезть?

Форд пожал плечами:

– Да вряд ли. Он знает, что при таком раскладе сделки не будет – мы его достанем и отмоем окна дочиста его мозгами. Но кубинские ирландцы – народ психованный. С ними заранее ничего предсказать нельзя.

– Ствол взять?

– Нет, – покачал головой Форд. – К стволам ты не привык.

– Я умею обращаться с оружием, – заупрямился я. Это была правда, хотя и несколько преувеличенная.

– Обращаться-то с ними все умеют, – возразил Форд. – Целься, взводи курок и пали. Особой гениальности не надо. Но одно дело – стрелять по бумажкам, а другое – гулять по темным переулкам с Джонни Грейсом и его ребятами и надеяться, что успеешь их завалить, когда дело запахнет керосином. Приди на такое дело со стволом – и все наперекосяк, один вред. Без ствола тебя просто отколошматят до красной юшки. Но стоит им увидеть ствол, когда они и так уже злые… – Форд не договорил. Все было и так ясно.

* * *

В «Окошке» мы с Адрианом приоделись сообразно ситуации. В начале недели с нас обоих сняли мерку для новых костюмов – эти-то костюмы мы сейчас и надели, всячески стараясь не измять их и не испачкать.

– Прямо сутенером себя чувствую, – пожаловался Адриан.

– Да ты на него и так похож, – утешил я.

– А я там очень нужен, Капак? – взмолился он. – Зачем я тебе? Я просто твой шофер. Мне не так уж много платят, чтобы я в такое дерьмо лез. Может, как обычно: я тебя довезу и пересижу в машине, а ты один сходишь?

– Ты мне нужен рядом, Адриан, – процедил я. – В трудный момент лишняя пара рук не помешает.

– В трудные моменты против братьев Грейс лишняя пара рук бессильна, и ты сам это знаешь.

Я перестал сражаться с галстуком, который упорно не желал завязываться, и поглядел на Адриана. Он разнервничался не на шутку, и я не мог его в этом упрекнуть.

– Адриан, – тихо произнес я, – ты мне нужен. Ты мой единственный друг, единственный человек, на которого я могу положиться. Для меня это важный день и, хотя ты этого, наверно, и не осознаешь, меня так и подмывает на все плюнуть и дать деру. Мне нужно, чтобы кто-то приструнил меня, если я задрожу, как осиновый лист. Не хочешь – не ходи со мной. Принуждать я тебя не буду. Но прошу тебя как друга: ты мне поможешь?

Адриан призадумался.

– Не-а, – заявил он. Затем с хохотом подтянул носки. – Смотри, за этот денек ты мне будешь сильно должен, – предупредил он. – Парой рюмок и ужином в приличном кабаке не откупишься.

– Я сделаю так, чтобы ты никогда больше ни в чем не нуждался, – пообещал я. – Ни на этом свете, ни на том. – Я выдержал паузу. – А тот свет, кстати, ближе, чем нам бы хотелось.

В вестибюле нас ждал Винсент. Он сопровождал меня как секундант, чтобы посмотреть меня в деле. Обстрелянный боец, он вел себя так, точно мы просто идем в киношку. Развалившись на заднем сиденье, он немелодично посвистывал и успокаивал нам нервы всякими веселыми байками. Например:

– Однажды Джонни Грейс при мне откусил одному типу яйца. Без дураков. Раздел его догола, напрыгнул и ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ! – Или: – А на ноги ему не смотрите. Он косолапый и терпеть не может, когда люди пялятся. Случайно опустишь взгляд ниже его коленок – он на тебя бросится, как дракон, и всю морду в клочья раздерет.

«Стрелка» была назначена на нейтральной территории в северной части юго-восточного квартала. Хотя место это находилось почти на окраине, вдалеке от самых жутких трущоб, все равно казалось, будто мы попали в другой город. Улицы, мало того что узкие, были еще и завалены всякой всячиной: на тротуарах громоздились переполненные мусорные баки, всяческие отходы деятельности уличных торговцев, горелые остовы автомобилей. На первых этажах не попадалось ни одного окна без решетки. Дети, точно в какой-нибудь стране «третьего мира», – оборванные и тощие и смотрят по-волчьи. Социальные работники давно уже не отваживались забираться так далеко на восток. Местные кое-как кормили своих детей, но в остальном об их благосостоянии не очень-то беспокоились. Вот почему очень многие состоят в бандах с малолетства – эти ребята должны выбирать: либо банда, либо сызмальства привычный голод и холод.

Мы приехали первыми. Поставили машину у въезда в нужный проулок, заплатили стайке местных подростков за присмотр за ней и углубились в темную, кишащую крысами улочку. Был день, и в небе ярко светило солнце, но его лучам надежно преграждали дорогу выступающие карнизы и прогнувшиеся под грузом белья веревки.

Мы с Адрианом постояли у стены, пока Винсент обшаривал местность в поисках тайных подвохов. Его рука все время непроизвольно тянулась к отсутствующей кобуре на боку. Без оружия он чувствовал себя голым. Не сомневаюсь, что он все равно прихватил бы ствол – если бы не прямой запрет самого Форда Тассо.

– Ты на таких спектаклях никогда еще не бывал? – спросил я Адриана.

– Какое там, – отозвался он. – Я этим бизнесом всего года два занимаюсь. И то временно. Еще год-два, и свалю. Прощай, работа, прощай, этот городок. Я давно бы ушел, если бы не Соня. Она хочет своими глазами видеть, что у меня все прекрасно. Старшие сестры – они такие, сам, наверно, знаешь.

– Честно сказать, не знаю.

– Сестер, значит, ни одной нет?

– Нет.

– А братья есть?

– Нет.

– Ты у родителей один?.

– Судя по всему. – Я повернул голову к Адриану. – А что это ты вдруг заинтересовался?

Он пожал плечами:

– Мы с тобой не разлучаемся, ладим хорошо, говорим обо всем – и о спорте, и о работе, и о личной жизни, так?

– Так, – подтвердил я.

– Но о прошлом ты молчишь как рыба. Ни о родителях, ни о старых друзьях, ни о школе – и помину нет.

– Правда?

– Правда.

Я задумчиво почесал в затылке:

– Да, наверно, ты прав. Не знаю, в чем тут дело. Просто как-то речь никогда не заходила… Посмотрим: родился я в… – Тут, заметив краешком глаза какое-то движение, я умолк. – Началось, – шепнул я, притронувшись к его руке и указав в дальний конец проулка. Там показались четверо, идущие в нашу сторону. Винсент кашлянул и поманил нас к себе.

Подошли они быстро и остановились, уставившись на нас, в трех-четырех футах. Джонни Грейс был малорослый, светлокожий, но широкоплечий и мускулистый. Я не стал смотреть на его ноги и проверять Винсентовы россказни: береженого Бог бережет.

– А вы, блин, кто такие будете? – спросил Джонни.

– Я Капак Райми. Это Адриан Арне. И Винсент Кэрелл.

– А Тассо где?

– Я представитель мистера Тассо.

– Херставитель? – Он сплюнул на пыльную мостовую. – Блин. Эй вы, слышали? – Трое его спутников кивнули, не отводя от нас глаз. – Я сюда пришел заключать сделку с человеком, которого уважаю, а тут гребаный шестерка. Вы что, меня в грош не ставите, козлы? Думаете, Джонни Грейс так и станет тратить время на долбаного мальчика на побегушках?

– Ладно, – сказал я Винсенту и Адриану. – Пошли отсюда. – И, повернувшись к братьям Грейс спиной, зашагал прочь, моля Бога, чтобы Джонни не всадил нож в мою незащищенную спину.

– Эй! Ты куда, а? – прозвучал удивленный, неуверенный возглас.

Остановившись, я полуобернулся.

– Похоже, мистер Грейс, ваше уважение к мистеру Тассо – лишь исключение из правила. Если вы не готовы распространить это уважение на меня и моих коллег, нам здесь нечего делать. Я передам ваши слова мистеру Тассо и, возможно, в следующий раз он явится сам, – холодно улыбнулся я. – Чтобы разобраться во всем лично.

Джонни, передернувшись, оглянулся на своих. Те тоже заерзали. Я ждал.

– Блин, зря вы сразу так… – пробурчал он наконец. – Я просто расстроился, знаете, как оно… Я-то думал, он сам придет. Но он человек занятой, загруженный. По себе знаю. Не смог, видно, вырваться, да? – Я молчал. – Ну хорошо, хрен с ним. Я извиняюсь, идет? – заорал он во всю глотку. – Прошу прощения, идет?

– Вы готовы к переговорам?

– А то!

– Хорошо. – Я повернулся к Джонни и пошел назад к нему. – Думаю, для начала мы должны…

Тут с пожарной лестницы кто-то спрыгнул, приземлившись у самых ног Джонни. В воздухе мелькнула рука, наносящая удар… затем некто отскочил, налетел на троих бойцов Джонни. Вновь мелькание рук, задушенные вскрики, сумятица… в одночасье все трое распростерлись в грязи, затихшие, неподвижные, а пришелец ловко вскочил на ноги.

Джонни тем временем пялился на меня широко раскрытыми глазами, разинув рот. Я ошарашенно воззрился на него. Он зажимал руками горло, но я видел: из зазоров между пальцами бьют кровавые струи.

Незнакомец, подойдя, взял Джонни за плечи и развернул к себе. Джонни опустил руки. Он пытался что-то сказать, излить изумление, ненависть или страх. Но не мог. У Джонни Грейса больше не было слов.

Незнакомец вонзил нож ему в живот и, подержав в ране с секунду, вынул; отошел и, перешагнув осевший на землю труп, остановился перед Винсентом.

Лицо Винсента посерело; он хватал воздух ртом, как рыба.

– Вами, – скорее прохрипел, чем произнес он.

– Ты меня знаешь? – спросил незнакомец, выговаривая слова отчетливо и изысканно, с легким намеком на издевку.

– Узнал по змеям, – отозвался Винсент. – Я… слышал… рассказывали про тебя.

– Ты работаешь на…

– На Кардинала. На Форда Тассо. Я от Тассо.

– А. Тогда живи. – Он с улыбкой убрал нож в ножны. – Передай от меня кое-что Форду. Скажи ему, что я вернулся в город. Скажи: у меня здесь свои дела, но если понадоблюсь, он знает, как со мной связаться.

– Обязательно передам. Я…

Киллер, прошмыгнув мимо Винсента, подошел взглянуть на нас с. Адрианом. Он был темнокож. Кожу такой черноты мне редко доводилось видывать. Рост – футов шесть, телосложение обычное, голова совершенно лысая. Ни бороды, ни усов, зато на лице – татуировки: каждую щеку украшала пестрая змея, как бы ползущая по лицу сверху вниз; обвивая подбородок, змеи встречались в ямочке под нижней губой. На черном лице резко выделялись ярко-зеленые глаза. Возраст определить было невозможно – то ли тридцать, то ли все пятьдесят лет… Такого зловещего человека я в жизни не видел – даже по сравнению с Кардиналом и Фордом Тассо.

– Ты, – произнес он. – Как тебя зовут?.

– Капак. Капак Райми, – выговорил я, запинаясь.

– А, – улыбнулся он. – Так и думал. Айуамарканец. А ты? – Он указал на Адриана.

– Адриан Арне, сэр.

– Гм-м-м. – Подойдя чуть поближе, он заглянул Адриану в глаза. – Да, – задумчиво пропел он. – Тоже из них, хотя и без имени. Второразрядный, наверное. Интересно.

На этом он прервал разговор и направился назад к лестнице. Подпрыгнув, схватился за нижнюю ступеньку. Подтянулся. Не прошло и нескольких секунд, как он взобрался на крышу и исчез из виду среди труб и карнизов.

Мы – трое живых – оглядели четырех убитых. Мне вспомнился дядя Тео. Неужели каждая «стрелка» будет кончаться для меня такой картиной?

– Бардак, – сердито хлопнул в ладоши Винсент и, хмурый как туча, устремился назад к машине. Мы с Адрианом поплелись вслед.

– Кто это был? – спросил Адриан, но Винсент его проигнорировал.

– Кто это был? – повторил я вопрос Адриана, но Винсент словно оглох. Он яростно ругался, ударяя кулаком об кулак. – Винсент! – рявкнул я. – Да кто же это был, мать твою?!

Он поднял голову, тупо таращась на нас.

Этот? – спросил он. – Это, браток, был Паукар Вами, чтоб ему пусто было. – Замявшись, он встряхнул головой, точно не веря своим глазам. – Смерть на двух ногах, чтоб его. – И умолк и всю обратную дорогу больше не открывал рта.

* * *

Почти все время, остававшееся у меня от работы и шатаний по городу с Адрианом, я проводил в обществе И Цзы и Леоноры. Они взяли на себя роль моих покровителей и наставников и старались ответственно относиться к своим обязанностям. А это было непросто, поскольку никто доподлинно не знал, к чему меня готовят, а учителя мои находились на периферии событий. Но, хотя они и не были теми крупными фигурами, к которым я мечтал попасть, у них всегда были наготове остроумные советы. Оба были близки к Кардиналу и знали его как человека, а не как повелителя. Они были в силах сделать то, чего не мог больше никто в городе, – обрисовать его повадки и человеческие слабости, его образ мышления.

– Будь всегда при оружии, – говорил мне И Цзы. – Старайся постоять за себя и говори, что думаешь. Все, здесь сидящие… – он обвел рукой посетителей ресторана, – хотят, чтобы дело делалось по заведенному образцу. Чтобы ты подчинялся их правилам, выполнял их приказы, думал и говорил, как они решат. Смутьяны им ни к чему. Это огромная, четко отлаженная организация, и быть в ней индивидуальностью опасно.

Но ты этого лучше не замечай. Будь готов плевать им в морды и насмехаться над их правилами. По возможности тактично, но если по-другому никак нельзя – в открытую. Не позволяй собой командовать. Иначе станешь их лакеем. Подхалим, возможно, продвигается наверх быстрее – но до самого верха ему не дойти. Подхалимов у Кардинала тысячи – зачем ему еще один?

– Значит, я должен перечить ему, раздражать. Не давать спуску.

– Да-а-а, – с неуверенностью в голосе протянул И Цзы. – теоретически. И на практике. Только не доводи его до крайностей. Чего-чего, а бесить его при каждом удобном случае я тебе не советую. Воображал он не любит. Главное: говори, что думаешь. Если он что-то скажет и спросит твоего мнения, выскажись. Желательно с ним не враждовать – но избегать этого всеми силами тоже не стоит. Искренность и собственное мнение – мнение без обиняков. Мой способ.

– И до чего он тебя довел, – рассмеялся я.

И Цзы горько усмехнулся над своим несчастьем:

– Верно сказано. Но со мной все так и должно было кончиться. Между нами – непримиримые разногласия. Я себя погубил не действиями – а мнениями. Под дудку Кардинала я плясать не согласен, но я по-прежнему был бы при нем, если бы наши самостоятельные шаги удавалось согласовать, если бы мой танец и его музыка оказались совместимы. Но этим и не пахло. В конце концов мы разошлись окончательно. Тебе это тоже угрожает: всякая крайняя, неортодоксальная позиция чревата падением. Но если ты не будешь высказывать ее вслух – тебе неоткуда будет падать.

– Когда человек отличается от других, тут уж ничего не поделаешь, – добавила Леонора. – А под Дорри подстроиться невозможно. Его не предугадаешь, не переиграешь. Ты должен наносить собственные удары и надеяться, что не получишь сдачи. Если он перейдет в оборону – нокаут тебе обеспечен. Осторожничать бессмысленно, Капак. Плаха или корона – если ты твердо решил драться за трон, знай, что тебя ждет одно из двух. Если ты хочешь пойти по его стопам, будь готов утонуть в грязи, если не допрыгнешь.

На другой день Леонора разъяснила мне, что делать, когда у Кардинала приступ бешенства.

– Он может вскипеть в любую секунду, – предостерегала она. – Его истерики не подчиняются никакой логике. Когда его охватывает бешенство, ему все равно, кто перед ним. Свои слова и действия он не контролирует. Дорри – раб своего нрава. Это инстинкт, неотъемлемая часть его личности. Злость у него в душе сидит, тлеет в каждой клеточке его тела, и объяснить или потушить эту злость невозможно. Она им движет, дает ему силы быть тем, кто он есть. Живи он не в наше время, а раньше, он ходил бы с мечом и бездумно рубил им направо и налево. В наши цивилизованные времена ему приходится подавлять эту тягу. Он это делает. Кое-как.

Капак, ему очень нелегко. Когда я с ним познакомилась, он был еще подростком, но уже убил больше двух десятков человек. Он носился ураганом по улицам нашего города, совершенно неуправляемый, держал прямой курс на раннюю смерть от рук полицейских или гангстеров – кто первый успел бы! Мне удалось поговорить с ним и успокоить. Я научила его сдерживать гнев, держать кулаки в карманах и не сходить с ума от бездействия, бороться с его внутренними врагами. Это было трудно – он чуть не сломался, – но Дорри не оставлял усилий и в конце концов победил: теперь он может сидеть с врагом за столом и обсуждать разногласия вместо того, чтобы среагировать естественным для себя образом – перервать ему глотку зубами.

Когда Леонора говорила о Кардинале, ее взгляд затуманивался. Даже описывая его в худшие моменты, разъяренным, кровожадным, смертельно опасным, она произносила его имя с нежностью. Она его любила. Она отлично понимала, кто он и что он; в ней не было ни капли его ненависти, раздражительности и злобы; таких милых и доброжелательных людей, как Леонора, я мало встречал на свете… и все же она его любила.

– Сдерживаться постоянно он не в силах, – продолжала она рассказывать о гневе Кардинала. – В его хрупком теле злость не может оставаться бесконечно – он взорвался бы от напора. Очень часто злость срывает клапаны, выплескивается наружу, и он начинает крушить все, что рядом. Если в комнате только мебель или вообще голые стены – он отыграется на них. Если при этом присутствуют люди – им несдобровать. Обычно он ограничивается словами: кричит, грозится, ругается. Иногда дело заходит дальше. Тогда им остается лишь благодарить судьбу, если они выходят живыми.

– На вид он не такой уж и громила, – заметил я. – Тоже мне, чемпион Вселенной. Наверно, я все-таки мог бы с ним справиться – один на один.

Леонора рассмеялась:

– Капак, с Кардиналом не справится никто. Гнев придает ему силу. Такой физической мощи я ни у кого больше не встречала. Выглядит это жутко: он преображается у тебя на глазах. Нет, его тело не разрастается – просто кажется, будто съеживаешься ты сам. Я видела, как он дырявил кулаком кирпичные стены, поднимал одной левой людей, которые весят вдвое больше него, и без усилия подбрасывал в воздух.

Истоки этой силы запрятаны так глубоко, что целый полк психологов может копать сто лет и так ни до чего и не докопаться. Она вне телесной сферы. Она поступает из какой-то сверхъестественной области, не имеющей ничего общего с мускулами, адреналином и физической оболочкой…

Подавшись вперед, с пепельно-бледным лицом (я в первый и последний раз увидел ее по-настоящему испуганной), Леонора прошептала:

– Капак, он бог. Сверхчеловек из книг Ницше. Он делает то, чего нам, простым смертным, никогда не повторить; точно великий маг, заставляет весь мир и людей, его населяющих, плясать под свою дудку. Он – сверхчеловек. Бог. – Это слово она произнесла опасливо и серьезно. – В конечном счете все очень просто: Дорри – бог.

* * *

Где-то через неделю после неудачной «стрелки» с Джонни Грейсом Адриан выволок меня за шиворот из офиса, затолкал в машину и повез на восток. Он завез меня в самое «сердце тьмы» города, в такие хляби, где я раньше не бывал, на улицы, где в одиночку поостерегся бы гулять даже вампир. Я нервничал и пригибался. Территория была не наша. Местные Кардинала уважали, но не боялись и на пару его людей покусились бы без лишних разговоров.

– Ты уверен? – спросил я Адриана.

– Верь мне, – отрезал он, ловко сворачивая в проулок, где по ширине еле помещалась наша машина. – Этот дядька знает о городе все. Точнее, не дядька, а дедка – по слухам, ему перевалило за сто. Когда-то был большим человеком, пока Кардинал всех не разогнал, А теперь живет помаленьку. На него работает пара девиц – их задача, в принципе, не деньги зашибать, а информацию собирать, – но в основном он просто посиживает и рассказывает.