Текст книги "Город смерти"

Автор книги: Даррен О'Шонесси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

В одиннадцать лет я познал женские прелести. Это было несложно: в кругах, где я вращался, более чем хватало проституток и безотказных наркоманок. Только руку протяни. Оказалось, что секс – приятная штука, почти такая же, как драки. Я трахался в любое время дня и ночи. Я до сих пор не понимаю, как можно заниматься сексом в определенное время. Я лично просто всегда пускал свой член в ход, как только он у меня вставал.

Как-то раз две проститутки предложили мне стать их сутенером. Как я уже говорил, я был крутой, но во многом отсталый – они думали, что смогут воспользоваться моей простотой. Зря думали. Я взял их под опеку и спустя пару месяцев обзавелся еще несколькими – но я был ничем не лучше других сутенеров. Честно сказать, я был хуже. Забирал у них почти все деньги, бил смертным боем за провинности, трахал их чаще, чем клиенты. Они ничего со мной не могли поделать – ведь они сами напросились, сами ввели меня в этот новый бизнес. Я был как валун на вершине холма, мистер Райми, – чуть подтолкни, и уже не остановишь.

Главной моей проблемой были деньги: они ко мне прямо липли, да так, что никакими силами не отделаешься. К четырнадцати годам я прямо и не знал, как поступить со своими богатствами. Я прятал их под камнями в разных уголках города. Мои клады частенько исчезали или я сам о них забывал. Но я не печалился: деньги – это же вода, нужны будут – еще достану. В банках и акциях я особо не разбирался, да и не нужны они мне были – я все еще не умел ни разговаривать, ни писать.

Чтобы куда-то деть деньги, я вкладывал их в оружие, наркотики и проституток. Открывал бордели, организовывал домашние химзаводы, покупал и продавал крупные партии оружия. Не для того чтобы увеличить свой капитал или выбиться в люди – я просто пытался отвязаться от всех этих докучливых бумажек. Скажу вам правду, мистер Райми: Кардинал сидит здесь не благодаря четкому планированию и личному упорству. Он сидит здесь, потому что неграмотный мальчишка, сам того не желая, все время огребал деньги, потому что этот мальчишка не умел ни отдыхать, ни расслабляться без того, чтобы деньги и бизнесмены цеплялись к нему репьями. Меня создал этот город, мистер Райми.

Дальше – хуже. Я терял над собой контроль, зашибал деньгу по крупному. Я рисковал оказаться в рабстве у своего богатства. Начал подчинять себе уличные банды – побеждать в честном бою их вожаков, завоевывать преданность рядовых членов, которая в общем-то и не была мне особенно нужна… Я набирал силу, привлекал внимание как криминальных авторитетов, так и служителей закона – но по-прежнему не умел толково объясниться с людьми.

Характер у меня испортился вконец. Дрался я почти без остановки, от заката до рассвета, колошматил и убивал всех, кто попадался под руку. Моя ярость проистекала из разочарования и ненависти к себе. Я пошел вразнос, покатился в пропасть. Впереди уже маячила безвременная гибель. Новыми врагами я не обзаводился лишь в те минуты, пока спал, – и при этом ничего не делал, чтобы разобраться с ними, чтобы увернуться от крупных гангстеров и привлечь на свою сторону людей с серьезными деньгами. Максимум через пару месяцев мое невежество перевесило бы мою силу, и я стал бы всеобщим посмешищем – и поделом!

Тогда-то я и создал Леонору.

– Вы ее СОЗДАЛИ.

Наконец-то дошло дело до тайны. Давно пора. Биография у него была занимательная – в другое время я целые сутки слушал бы его, развесив уши, – но сейчас меня уже снедало нетерпение. Я уж и не понимал, при чем тут Капак Райми и все эти разговоры насчет того, что я не человек.

– Да, я ее создал. – Он осторожно приложил ладони к заново вставленным оконным стеклам. Я вновь обратил внимание на его кривой мизинец: прижатый к стеклу, он просто-таки бросался в глаза. Интересно, почему он кривой – врожденный изъян, память о детстве? Или мизинец был сломан в драке? Такими вот мыслями я тешился, пока Кардинал молчал, подготавливаясь к следующей части лекции.

– Я нуждался в наставнике, – произнес он. – Что-что, а это, при всем своем невежестве, я сознавал. За моим тупым лицом таился работающий мозг. Я знал, что у меня кое-что получится, будь у меня подходящий наставник и советчик. Надо было научиться говорить, читать, думать, осмысленно действовать. Я сколотил неплохое состояние и должен был выяснить, как им распорядиться. Каждый день меня осаждали люди, предлагавшие свои услуги и советы, но никого из них я не понимал, никто не вызывал у меня доверия. Это были чужаки, паразиты, думавшие лишь о своих личных, корыстных интересах.

И вот однажды ночью, лежа в постели, я думал о том, что мне нужно. Слов я не знал, но в моем сознании существовали картинки, ощущения – у меня был свой способ общения с собой. Так вот, мне нужна была женщина – мать, старшая сестра, та, кто будет любить и ценить меня выше собственной жизни. Она никогда не будет терять терпение, она будет мудра и искушена в жизни, она поделится опытом со мной. Она научит меня говорить и думать. Благодаря ей мой разум догонит в росте мое тело. У нее будут мысли, планы, мечты. Она будет направлять меня. Она разовьет во мне то, чего мне так не хватает, – человечность.

И так я лежал и сквозь сон думал об этой женщине. И передо мной мелькали, точно легионы призраков, лица. Потом они сменились телами, голыми, неподвижными. Сотни женщин. Тысячи. Я искал среди них приветливое лицо, переводил свой мысленный взгляд с одной на другую, словно я – кинооператор, а они – статистки в массовой сцене циклопического размаха.

Наконец, после долгих поисков, одна из них пришлась мне по вкусу. Симпатичная, с добрым и в то же самое время мудрым лицом. Мне понравились ее лицо и фигура. «Вот женщина, которую я бы выбрал, если бы мог выбирать», – сказал я себе. С такой женщиной я мог бы жить – уважать ее и ценить. Она выглядела… правильно. Ничего добавить не могу. Все, кого я выбираю, выглядят правильно. Вот единственное, что мне важно. Внешность – это все, мистер Райми.

Оставалось только имя. Какое-нибудь экзотическое, запоминающееся. «Леонора», – решил я. Хорошее имя. Так звали одну мою знакомую проститутку. Минет делала мастерски. Леонора… Шанкар. Откуда взялась фамилия, сам не знаю. Просто пришла на ум. Леонора Шанкар. Идеальное имя для моей идеальной спутницы. Вот если бы еще она существовала на самом деле…

Я заснул с мыслями о ее лице, имени, мудрости, о том, чему бы я мог от нее научиться, чего я мог бы достигнуть под руководством такой женщины. А на следующий день, шатаясь без цели по городу, я обнаружил один магазинчик. – Кардинал умолк, побарабанил пальцами по стеклу. – Или он обнаружил меня, – пробормотал он. – Тут я до сих пор не знаю.

Как бы то ни было, я забрел в этот магазин. Маленький, в грязном закоулке, которого я до того не замечал. Над дверью – ни имени, ни вывески. Витрина была полна марионеток. Они были красивые. Я подошел поближе и…

И он, прижавшись носом к стеклу, завороженно замер, точно обыкновенный уличный оборвыш. И вдруг с изумлением узнал лицо, которое снилось ему той ночью. Глаза у него подозрительно сощурились. Он призадумался. Пока он стоял и гадал, из двери магазина высунулся человек и поманил его. Вначале мальчик опасался, но потом увидел, что другой человек в магазине вынимает из витрины марионетку, которая его так заинтересовала. Любопытство пересилило инстинкт самосохранения, и мальчик вошел.

Человек закрыл дверь, повесил табличку «ЗАКРЫТО» и повел мальчика в глубь дома. Там, в сумрачной комнате, стены которой пестрели странными знаками, ждали еще двое. Оба были слепы и разговаривали на языке, которого мальчик еще никогда не слышал. Они вовлекли его в непонятный ему ритуал. Взявшись за руки, что-то пели, выдавили по капельке крови из пальцев – из своих и из пальца мальчика, – смазали этой кровью лицо марионетки. После этого слепцы вручили ему куклу и, так ничего и не пояснив, вывели обратно на улицу. Он отнес ее домой, прижимая к груди, недоумевая, что же произошло. Глядя на марионетку, он всякий раз ощущал страх и желание выбросить ее. Но не решался – она его завораживала. Весь день он не расставался с ней, а ночью положил ее с собой в постель.

– Проснувшись на следующее утро, – продолжал Кардинал, – я увидел в дверях женщину. Леонору. Она вошла в комнату. Улыбнулась. Велела мне немедленно отправляться в ванную и смыть с лица всю эту грязь – не возвращаться, пока не отдраю себя добела. Строгости ей было не занимать, мистер Райми. Именно это мне и требовалось.

Кардинал умолк. Я начал было протестовать, вопить, требовать, чтобы он перестал нести чушь и сказал правду. Но тут он вновь обернулся ко мне, и у меня отнялся язык. Его лицо… Это было неописуемо. Возможно, такое лицо стало у Бога года через два после сотворения мира, когда он понял, что натворил, и пожалел, что нельзя вернуться назад и все переделать.

– Леонора была великолепна, – вновь заговорил он. – Еще лучше, чем в моем вещем сне. Она отвела меня за руку в гостиницу, заперла в номере ровно на четыре месяца – и сделала из меня образованного человека. Научила говорить, читать, писать, мыслить. Мы усваивали по пять-шесть книг за день; быстро пролистать, выделить главное, заучить и выкинуть. Она познакомила меня с великими мыслителями и стратегами, с чудесными архитекторами разума. Мы читали книги о хороших манерах и стиле одежды. Экономические. Военные мемуары. Научную фантастику. Фантастика дала мне очень много – вы знаете, что практически все великие открытия прошлых двух веков были заранее предсказаны в художественной литературе? Самолеты, космические полеты, телевидение, компьютеры, виртуальная реальность. Все это сначала возникло на книжных страницах и только потом – в жизни.

Разумеется, за эти четыре месяца я узнал далеко не все. Как ни крути, какими быстрыми темпами ни работай, время ограничено, но я изучил основы всех этих и разных других отраслей знания. Леонора не разменивалась на подробности. По ее мнению, подробности – удел мелких людишек, тупых трудяг, которым больше нечего делать. А гиганты – говорила она – это люди, которые видят далеко.

Теперь, когда за моим плечом стояла Леонора, я вскоре вспорол брюхо теневому городу. Не прошло и нескольких месяцев с начала моей учебы, как я уже правил своей первой территорией. Стал расширять ее – быстро, уверенно, беспощадно. Подкупом, шантажом или угрозами я заставлял работать на себя лучших специалистов во всех отраслях. Как поясняла Леонора, мы не обязаны знать о своем бизнесе все – но нам нужна власть над такими всезнайками, чтобы они занимались тяжелой рутинной работой, позволяя нам мечтать и планировать на досуге.

Года через два я вышел в крупные воротилы: подкупал всех честных полицейских, какие только попадались мне на глаза, отстреливал конкурентов, находил компромиссы с теми, кто был сильнее меня. В те дни сложно… да что там, невозможно было вообразить, Что когда-нибудь я, посиживая вот в этом кресле, смогу одним нажатием кнопки убивать или облагодетельствовать любого жителя города. Но у меня были мои мечты и Леонора. Вскоре прибавились и другие айуамарканцы. Прошло десять лет, и я стал в городе королем. Еще десять – и я превратился в Кардинала, стержень всего, человека, которого боятся все, повелителя обоих – законопослушного и преступного – миров, владыки всего, на что падает его взгляд.

– Ну хорошо, а при чем тут я? – вмешался я, сгорая от нетерпения. – Кончита, Адриан, И Цзы, весь список «Айуамарки»? Мы-то здесь при чем?

– Терпение, мистер Райми, – процедил Кардинал. – Сейчас мы к этому подойдем. Я пытаюсь разъяснить, как все это началось, как ваша жизнь переплетается с жизнью маленького беспризорника, как и по какой причине появились вы и вам подобные. Все это не очень-то легко. Я и так вынужден ужимать свою историю; давайте-ка не будем сдирать все мясо, оставляя от рассказа лишь сухие кости?

Итак. Откуда взялась Леонора, я не знал. В то время мое невежество было настолько глубоко, что я даже не задал этого вопроса. Я решил, что она как-то связана с хозяевами таинственного магазина, а мой сон – всего лишь совпадение. В первый год нашего партнерства я вообще на эту тему особо не задумывался. И лишь когда я создал еще одного человека…

Мистер Райми, за свою жизнь я повидал массу конкурентов. Точно волны, они приходят и уходят, набирают силу и рассыпаются бесследно. А я – разбивающий их волнолом. В те времена среди моих недругов был человек по имени Элмер Чэг. Он контролировал крупный район города по соседству с моим. Неделя за неделей мы боролись за улицы и переулки – каждый пытался отодвинуть свою границу подальше. Он был намного старше меня, опытнее, влиятельнее. Вероятно, он сумел бы отправить меня к праотцам – и наверняка сделал бы это, если бы знал о моем растущем потенциале. К своему несчастью, он не смог понять, что за моей внешностью немытого психа таится кое-что иное; как очень многие, он считал, что я сгорю дотла, не успев никому особенно навредить. Итак, вместо того чтобы обрушить на меня все свои силы, он выжидал.

Тогда моя тактика была грубой – где только возможно, я обходился угрозами и пытками. Найти слабое место противника и ударить по нему изо всех сил – другого способа я не знал. Изощренность была выше моего разумения. Но у Чэга со слабыми местами было туго: ни семьи, ни близких друзей, ни ненаглядной собачки или коллекции марок. Бить было некуда.

Как-то ночью, лежа в постели, я проклял Чэга за то, что у него нет матери или родственников, которых я мог бы похитить и использовать в качестве рычага. «Лучше всего был бы брат, – думал я, – брат, который вырос бы с ним бок о бок, много лет был его боевым товарищем. Самый близкий ему человек, ради которого Чэг пойдет на все». Тут передо мной вновь замелькали лица – лица призраков. Я скользил по ним ленивым взглядом. Одно показалось мне подходящим – на нем было чуть ли не написано «старший брат». Возникло имя – Виктор Чэг. Хороший мужик, но простоватый, любитель постранствовать по миру. С этим образом я и уснул.

На следующий день, повинуясь какому-то безотчетному порыву, я вернулся в магазин марионеток. После появления Леоноры я уже пытался в него зайти раза два, но всякий раз дверь оказывалась на запоре, а соседи о хозяевах ничего не знали. На сей раз магазин был открыт и вновь, не сказав ни слова по-английски, меня провели в заднюю комнату, где были пропеты заклятия над куклой, похожей на выдуманного Виктора Чэга. Куклу опять помазали кровью. Я вновь вернулся домой, растерянный и перепуганный. А наутро у Элмера Чэга появился брат.

– Вы с ума сошли, – тихо произнес я. – Это же бред. Галлюцинация.

– Правда? – улыбнулся Кардинал. – Возможно, возможно. Но кто тогда вы, мистер Райми? Порождение моего бреда? Вы сами себе кажетесь плодом шизофренической фантазии?

Я не ответил. Просто не осмелился. Удостоверившись, что я больше не буду прерывать его рассказ оскорбительными словами, он продолжил.

– Кого ни возьми, все считали Виктора Чэга реальным человеком. Я отлично знал, что Элмер Чэг сирота, с самого детства – один как перст. Но все остальные клялись, что рядом с ним всегда был Виктор, что братья всю жизнь идут локоть к локтю и всегда стоят друг за друга. Правда, Виктора знали очень смутно. Никто из тех, кто его не видел, мог его описать. Никто не знал, какая у него манера говорить, какую одежду он предпочитает, добрый он или злой, образованный или пень пнем. Доподлинно в городе знали только одно: у Элмера Чэга есть брат. У Элмера Чэга всегда был брат. Виктор Чэг обрел реальность.

То есть – я мог создавать людей. – Кардинал замялся, крепко сцепив руки, устремив на меня тяжелый взгляд – меня к стулу будто притиснуло. И повторил свои безумные слова. – Я мог создавать людей. Леонора и Виктор Чэг – их не было на свете, они не рождались. Я их создал. Наколдовал из воздуха, даровал им руки, языки, характеры и роли. Каким образом, я не знал. Тут подмывает сказать, что мне было все равно – но нет, в те времена я был еще молод и еще верил, будто кто-то где-то знает разгадку, будто жизнь имеет смысл. Тайна грызла меня изнутри, занимала все мои мысли, сводила меня с ума. Я опять пошел в магазин, обнаружил, что дверь закрыта, взломал ее, никого не застал внутри. Спросил Леонору – она твердила, что ничего не знает о магазине, о марионетках, о слепцах-иностранцах. После этого, временно отринув сомнения, я похитил Виктора Чэга и надавил этим на Элмера.

– Элмер верил, будто Виктор его брат? – недоверчиво уточнил я.

– Всем сердцем, – отозвался Кардинал. – Когда Элмер передавал мне выкуп, я попытался убедить его, что он был у родителей единственным ребенком. – Кардинал сухо хохотнул. – Он на меня посмотрел, как на сумасшедшего.

После этого я начал экспериментировать. Попытался вызывать лица специально. Обнаружил, что могу – в полудреме, в любой день. Я делал выбор – на следующий день магазин открывался, и слепцы ждали. Пару раз после вызова лица я пробовал не посещать магазин. Ничего не происходило. Чтобы оживить лица, мне требовались слепцы и марионетки.

Продолжая свои исследования, я обнаружил, что пределы есть. Самый важный из них я заметил благодаря вот этому. – Он помахал в воздухе своим уродливым мизинцем. – Кривой палец Кардинала, – улыбнулся он. – А знаете, меня о нем никто никогда не спрашивает. По большей части даже глядеть на него боятся. – Он благодушно подергал своим тощим пальцем. – Спорим: вы его посчитали врожденным изъяном или памяткой об увечье, верно? – Он помотал головой. – Неверно. Он сгибается, как только я кого-то создаю. Остается кривым все время, пока я поддерживаю в них жизнь. С каждым новым сотворенным он искривляется сильнее.

По нему я впервые догадался, что количество созданий не безгранично: когда я выпустил в город человек восемь или девять, палец заболел. Выгнулся, едва не сломался. Я создал еще парочку – и взвыл. Семь действующих айуамарканцев не доставляют мне неудобств. Восемь – уже докука. Девять – порог терпения. Видите ли, дело не только в боли – боль я мог бы вытерпеть. Но если я создаю лишних, это отрицательно сказывается на всех. Они начинают догадываться, что с ними не все в порядке и вообще сходить с ума, моя власть над ними слабеет, а реальные люди начинают их забывать. Реальность идет вразнос. Я узнал это почти сразу и с тех пор держусь в рамках, не поддаюсь соблазнам выложиться полностью, попробовать смастерить пятнадцать или двадцать.

Еще один предел – документы. Айуамарканцы существуют в умах людей, но не на бумаге. Не приносят с собой ни метрик, ни кредитных карт, ни биографий. Сначала это не имело значения. Люди, с которыми я работал, – мошенники, воры, насильники и убийцы, – были ниже всех этих юридических тонкостей. А легкие нестыковки запросто сходили мне с рук. Потом, когда я объял своим полем деятельности более возвышенные сферы, появились проблемы. Но к этому времени у меня уже появились ресурсы для подделывания нужных документов. Тяжелая это работа. Создать марионетку для меня – дело одной ночи, но прежде мне приходится месяцами корпеть над бумагами.

Сложнее всего с людьми, которые на виду. Мэры и полицейские комиссары – это просто семь потов… Чего только не делаешь, чтобы создать им правдоподобное прошлое, к которому даже самый дотошный следователь не подкопается… – Кардинал скорбно вздохнул.

– А чтобы стереть айуамарканца, нужна маленькая булавочка и большой-туман. Видали слепых жрецов, когда город заволакивает нашим знаменитым зеленым туманом? – Я кивнул. – Вам говорили, что они поклоняются туману? – Я вновь кивнул. – Ничего подобного, – заявил Кардинал. – Они его вызывают.

У моих марионеток есть сердца, которые бьются. Когда я хочу это прекратить, я протыкаю сердце булавкой. И айуамарканец исчезает с лица земли. Тогда жрецы – они словно бы предвидят мои поступки заранее – выходят на улицы и нагоняют туман. Этот туман обволакивает город, очищая сознание всех, до кого дотрагивается, стирая из людской памяти персонажей моих снов, которых раньше все считали живыми людьми.

Вот почему никто не вспомнил ни И Цзы, ни Адриана. Они были реальны постольку, поскольку я держал их в городе, но стоило их стереть – и они вернулись в царство пустоты. Вы думали, что Соня лжет насчет Адриана. Отнюдь. Она просто забыла. С ее точки зрения – как и со всеобщей – никакого Адриана никогда не было.

Айуамарканцы – не настоящие люди, мистер Райми. Это замысловатые иллюзии, безупречные голограммы – люди, которые дышат и едят, живут, ходят, говорят. Но нажми на выключатель – и все: они гаснут моментально, точно лампочка, и вместе с ними испаряются все материальные следы их существования. Когда туман развеивается, он забирает с собой воспоминания города.

– Ну а люди за пределами города? – спросил я. – Даже если вы говорите правду и туман действительно на такое способен, как же остальной мир?

– Остальной мир ничего не замечает, – пояснил Кардинал. – Мои создания по большей части слишком ничтожны, чтобы их знала широкая публика. И даже те, кто бывает на людях – например, мои мэры, – стараются не привлекать к себе излишнего внимания. Да и страна ничуть не интересуется отцами нашего города. Иногда поступают запросы о прошлых, стертых айуамарканцах, но с ними управиться несложно.

Если вы сомневаетесь в истинности моих слов, если вам не верится, будто деятель городского уровня может исчезнуть без общенационального скандала, вот вам простое задание: вспомните пять крупных городов и попробуйте назвать имена их мэров.

Я попытался – и никого не вспомнил.

– Ну ладно, я их не знаю, – сознался я. – Но из этого еще не следует, будто мэров не знает вообще никто?!

– Чего только люди не знают, – согласился Кардинал. – Но держать эти маленькие кучки сведущих людей под колпаком – дело нехитрое. Покамест я не делаю глупостей – не создаю президентов всей страны, например, – я смогу жонглировать айуамарканцами хоть до второго пришествия.

– А если их просто убивать? – спросил я. – Если просто застрелить Адриана или И Цзы? Им придет конец, верно?

– Нет. Айуамарканцы не прекращают существовать, пока я и мои слепые друзья не отправляем их назад в их родное измерение. Даже в мертвом виде они по-прежнему играют свои роли; физическое состояние моих созданий ничего не значит. Я открыл этот закон чуть ли не с самого начала. Вот почему я не сумел овладеть всем миром так, как владею этим городом. Я силен, мистер Райми, и мой дар придает мне дополнительную силу, но тут у меня кишка тонка.

– Пока тонка? – спросил я.

– Навсегда тонка, мистер Райми, – улыбнулся он. – Эта задачка – для моего преемника.

Я задумался над его рассказом. Бред? Конечно. Невероятно? Еще как. Но в данном контексте, с учетом таких обстоятельств, как существование Мартина Робинсона, могилы и вашего покорного слуги… почему бы и нет?

– Откуда мы беремся? – спросил я. – Вы наверняка выяснили за столько времени. Как вы это делаете? Почему зовете нас «айуамарканцами»?

– Я не на все вопросы могу ответить, мистер Райми, – проговорил он. – Разгадки собирал с миру по нитке, на протяжении многих лет. Однажды я создал человека и решил: пусть у него будет все в порядке с памятью, пусть он знает все о себе и о моем даре. Получилось: он пришел ко мне и рассказал все о своей прошлой жизни – как его звали, где он жил, от чего умер. Он помнил, как умер, а потом – много ли времени миновало, он определить не мог – очнулся в нашем аэропорту. Я проверил его историю – все оказалось правдой. Но ничего, кроме этого, он мне сказать не мог – силы, стоящие за моей властью, были ему неизвестны. Я попробовал еще раза два, и каждый человек рассказывал мне то же самое: он жил, умер, вернулся на мой зов с новым характером, новым именем, новыми способностями. Никто не говорил об ином мире – ни про ад, ни про рай. Только тьма, а затем – свет. Забытье, сменяющееся пробуждением.

Имена мне подсказывают кукольники. За эти годы мы много времени провели вместе, хотя они никогда не говорят по-английски и никогда ничего не поясняют. Может быть, они сами не знают. Может быть, они так же невежественны, как и я. В любом случае, хотя я так и не установил, на каком языке они говорят, несколько слов я от них перенял. Например, «Айуамарка». Ума Ситува. Атауальпа. Манко Капак. Слова из языка инков. – Он помолчал. – Может быть, они – инки? – задумался он. – Вполне может быть. Логика подсказывает, что да. Но они никогда ничего не говорили прямо, если не считать обмолвок.

– Это они продиктовали вам мое имя? Имя Амы? И Цзы?

– Нет, – улыбнулся он. – Я сам придумал. Решил, что им приятно будет получить от меня такой знак уважения. – Кардинал пожал плечами. – Думаю, я просто хотел повыделываться. Показать, что я не такой уж невежда, что у меня есть насчет них кое-какие догадки.

– А магазин? – спросил я. – Вы туда по-прежнему ходите?

Кардинал покачал головой:

– Надоело таскаться. В конце концов я перевез их сюда. Они живут на нижнем ярусе подвалов. Время от времени сменяются. Двое, с которыми я познакомился сначала, спустя несколько десятилетий уступили место другим, а те – третьим. С виду они похожи и говорят на одном языке, и каждый – такой же загадочный и слепой, как та первая парочка. Понятия не имею, откуда они берутся.

– Они ЗДЕСЬ? – воскликнул я. – ПРЯМО СЕЙЧАС?

– Да.

– А наружу они когда-нибудь выходят?

– Никогда.

– Вы уверены?

– Да.

Неужели слепцы Кардинала – те же самые, что у нас с Амой? Однозначно. Как там их агент сказал Аме: он нам доверяет, но мы ему не друзья?

Я встал:

– Я хочу их увидеть.

– Со временем.

– Нет. Сейчас же. Прежде, чем вы продолжите рассказ. Я хочу их увидеть.

Несколько секунд он испытующе разглядывал меня, затем утвердительно склонил голову.

– Хорошо, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Да будет так. – И, величаво ступая, вышел из кабинета. Я последовал за ним. У двери ждал Форд Тассо. Кардинал, наклонившись к его уху, что-то шепнул. Тассо серьезно кивнул. Кардинал, распрямившись, поманил меня за собой. Войдя в кабину лифта, погрозил пальцем лифтеру:

– Вон.

Тот без промедления повиновался. Я вошел в кабину, двери закрылись, и лифт пошел вниз.

– Я вел себя эгоистично, мистер Райми, – заявил Кардинал. – Я злоупотреблял этим даром, извращал его истинную ценность. Подумайте, сколько добра я мог бы сделать людям; я мог бы создать восемь Эйнштейнов и, засунув нашему миру ядерную ракету в зад, запулить его к светлому будущему. Мог бы создать проповедников и установить вечный мир. В моей власти было создавать умы и тела, которые разительно и необратимо изменили бы облик и будущее нашей планеты. Политиков, которые отменят войны. Писателей, чье слово достучится до сердец всех людей на свете. Ученых, которые смогут исцелить все болезни нашего общества. Я сознавал это тогда и сознаю до сих пор. Но что я сделал? Я воспользовался властью, чтобы сделаться Кардиналом. Я не прошу прощения – я рад, что сделал то, что сделал, – но иногда, по ночам, когда, свесившись с подоконника, я внимаю голосам города и слышу крики «Помогите!»…

Лифт остановился. Мы вышли. То был самый нижний ярус здания. Кардинал подошел к запертой двери, набрал код. За дверью оказалась лестница, ведущая вниз. Кардинал начал спускаться. Ступив на верхнюю ступеньку, я замялся – меня одолевали дурные предчувствия, – но отступать было поздно. И я направился вниз.

На нижней площадке имелась еще одна дверь – без замка. Подождав меня, Кардинал приоткрыл эту дверь и скользнул в нее. Я поспешил следом.

И тут же увидел двоих мужчин, сидящих на неуклюжих табуретках. Вместо глаз у них были сплошные бельма, лица ровно ничего не выражали. Я окинул взглядом комнату. Множество бочек, ящиков, жестяных банок. Я заинтересовался их содержимым. Краски, железо, бумага, дерево, веревки, ткани и так далее. Я всмотрелся в письмена на стенах. Мне они были абсолютно непонятны. Я двинулся было к безмолвным слепцам, замялся, обернулся к Кардиналу, молча спрашивая совета.

– Валяйте, – распорядился он. – Я сюда и раньше людей водил. Они вам ничего не сделают. Вечно сидят себе тихонечко, как истуканы, смотрят перед собой. Можете их за бока пощипать, если хотите.

Медленно переставляя ноги, я подошел к слепцам. Остановился между ними. Сравнил между собой их бесстрастные лица. Ни одного из них я в жизни не видел. Это были не те слепцы, которые мне встречались, но все равно в них чувствовалось что-то знакомое. Я уже открыл рот, чтобы задать один вопрос Кардиналу… и вдруг их руки, взметнувшись с поразительным проворством, вцепились в мои плечи. Не успел я и глазом моргнуть, как меня захлестнуло некое почти недоступное моему пониманию видение.

Мне почудилось, будто глаза слепцов засветились изнутри и начали разрастаться. Эти глаза заполнились цветными пятнами, фигурами людей, а затем – и звуками. Казалось, передо мной четыре киноэкрана – правда, эти экраны быстро расширились, слились воедино. С этого момента призрачное видение охватило меня со всех сторон, а все остальное исчезло.

Было это давно, еще до прихода завоевателей-европейцев. Не знаю уж, как называлось место, в которое перенесло меня это видение, но находилось оно высоко в горах, под щедрым на тепло солнцем. На городской площади спорили люди – спорили о будущем своего народа и о том, по каким обычаям следует жить дальше.

И тут же я оказался на какой-то площадке. Со всех сторон меня окружали мумии. Тут же стоял слепой жрец, и сверху на него лились струи дождя – такого же похожего на душ дождя, который я видел в свой первый день в городе; через этого жреца горожанам был передан приказ: уходить.

И вновь все вокруг изменилось: жители маленького горного города снялись с места. Это был длинный, теряющийся вдали караван. Горожане взяли с собой все: семьи, скотину, пожитки. В середине каравана плыли шесть паланкинов в форме шатров, которые тащили на себе носильщики. Шатры были гигантские, чтобы переносить их, требовалась куча народу. Я не мог разглядеть, кто находится в шатрах, но чувствовал: это важные персоны.

Караван достиг какой-то реки, и было решено обосноваться на ее берегу. Распаковав тюки, беженцы выставили товары на продажу и гостеприимно приняли новых соседей – индейцев с темной кожей, которые вначале вели себя опасливо, но постепенно приняли чужаков. Два племени научились сосуществовать, а затем и сроднились. Старожилы и новоприбывшие стали есть из одного котла и вместе работать. И лишь обитатели шести шатров – по-прежнему незримые – держались обособленно: никогда не выходили потанцевать, посудачить или поработать, даже не выглядывали наружу.