Текст книги "Город смерти"

Автор книги: Даррен О'Шонесси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Вначале он влюбился в ее уши, сказал он мне.

– Махонькие такие ушки, Капак, – рассказывал он. – Маленькие, тонкие, как бумага, изящные. Как у феи. Едва я их увидел, мое сердце разбилось.

Вскоре он влюбился и во все остальные ее черты. Целыми часами он любовался ею, сидя на каменной ограде напротив лавки ее отца, где она работала, провожал взглядом каждое ее движение, затаив дыхание, ждал момента, когда она нечаянно встречалась через витрину с ним взглядом и улыбалась.

Он ухаживал за ней, как полагается: цветы, экзотические шоколадки, билеты в оперу, драгоценности, стихи. Нанял струнный ансамбль, чтобы тот каждый вечер играл под окном ее спальни серенады, убаюкивая избранницу прекрасными мелодиями; специально доплачивал музыкантам, чтобы по утрам они возвращались и выманивали ее звуками из страны снов. Ее матери он присылал подарки, отцу-филателисту – редкие марки, младшим братьям и сестрам – игрушки. А когда все способы были перепробованы, но избранница все еще колебалась, он прибег к последнему отчаянному средству всех великих любовников разных веков: лег у ее порога и заявил, что не встанет, пока она не пообещает ему свое тело, сердце и руку.

Репортаж с их свадьбы попал во все газеты. Празднества были грандиозно-вульгарными. Собрались самые уважаемые в политических и великосветских, а также менее респектабельных кругах города фигуры. Торт – разукрашенное кремом чудо от лучшего кондитера – подарил не кто иной, как Кардинал. Оркестр ни разу не сбился; все танцующие выказали несравненную грацию. Женщины блистали; мужчины курили сигары и улыбались. «Бывают дни, – задумчиво говорил Тео, – дни, полные волшебства, счастья и любви, когда понимаешь: вот она, настоящая жизнь». Таким вот днем и был день его свадьбы.

Любви хватило на четыре чудесных года. Днем Тео по-прежнему выполнял свои будничные мафиозные обязанности: сжигал чьи-то дома, кому-то ломал руки, кого-то обувал в бетонные сапоги. Однако все это не мешало ему быть одним из счастливейших гангстеров, каких только видел этот город. Мелисса любила его, знала, чем он занимается, – и никогда не осуждала. И всякий согласился бы, что если уж быть униженным, запуганным и избитым, то лучше всего попасть в руки Тео Боратто: он специалист.

Для полного блаженства влюбленной паре не хватало лишь одного – ребенка. И вот тогда-то уродливая муха – их злая судьба – подняла голову и выхаркнула свое проклятие.

Мелисса оказалась бесплодной.

Вначале они не беспокоились, думая, что зачатие – лишь дело времени. Мелисса надеялась на Бога, а Тео – на свою мошонку, поскольку род Боратто плодился и размножался уже пятьсот лет и выдыхаться не собирался: как-никак, у Тео имелось уже восемнадцать племянников и племянниц! Но шли месяц за месяцем, и к Мелиссе вновь и вновь «приходили гости». Вера супругов пошатнулась…

Врачи находили их обоих здоровыми, советовали не оставлять стараний и поменьше нервничать: в конце концов усилия вознаградятся. Распространенный случай; простой каприз природы.

Но зачать ребенка им никак не удавалось. Тянулись годы, изменялся мир, и лишь детская в их доме оставалась неизменной – пустой. Тео и Мелисса ходили к знахарям, пробовали древние талисманы и новомодные позы; прочли все книжки, пересмотрели все медицинские видеофильмы; молились и давали обеты. И наконец, когда они уже почти разуверились, упрямый сперматозоид пробился в чрево Мелиссы, и их гены сочетались браком.

Получив результаты анализов, они ударились в разгул и праздновали несколько недель. Перебрались в дом побольше – вдруг близнецы родятся! – и скупили чуть ли не все детские товары в магазинах города. Счастье вернулось.

Но ненадолго.

Роды были трудные. Дрожа, как осиновый лист, врач поставил перед Тео вопрос ребром – кого спасать, мать или ребенка? Врач выражался без обиняков. Без всяких там «авось», «может быть», «если надеяться»… Выжить мог только кто-то один. Выбор – за Тео.

Тео медленно кивнул в знак понимания. Кровь отхлынула от его сердца, прихлынула к глазам. Он задал только один вопрос: мальчик или девочка? «Мальчик», – сообщил врач. «Спасите ребенка», – произнес Тео приговор. Как оказалось, приговор всем троим. И умолк – на долгие месяцы.

Его жену похоронили прежде, чем младенец был окрещен. Вместе с Мелиссой в землю легла душа Тео. Он превратился в жалкое подобие человека: беспомощное, ни к чему не пригодное, тоскующее существо. Возможно, ребенок стал бы его спасением, маяком во тьме, но судьба отказала ему даже в этом. Сын Тео был слаб и тщедушен. Он пришел в мир на плечах смерти, и смерть неотступно следовала за ним, надеясь стребовать должок. Восемь месяцев врачи кое-как отгоняли старуху с косой, но силы были неравны, и вскоре малыш воссоединился со своей ясноликой мамой с ушками, как у феи. В ее чреве он прожил дольше, чем после рождения.

Тео на все махнул рукой. Забросил дела, отказался от своей мини-империи, перестал держаться за деньги – пусть текут к другим, жадным и предприимчивым. Дом, машины, золото, одежда – все пошло с молотка за долги. Последнее, что он сделал перед тем, как покатился по наклонной, – это отнес игрушки в детский приют, пока их не разворовали. Судьба игрушек ему была небезразлична. Но все остальное…

Голод и суровые зимы заставили его найти работу. Получки хватало лишь на еду и кров – сырую комнату в пансионе. А больше ему и не требовалось. Работы, требующей умственных усилий, он избегал. Потрошил рыбу на припортовых заводах, пока не был изгнан из своего непритязательного жилища – больно уж от Тео воняло. Торговал фруктами и овощами – а иногда цветами – с уличного лотка. Лет через пять-шесть вернулся к воровской жизни – ходил на дело с медвежатниками и шниферами средней руки. А ведь когда-то, в прежние времена он ужинал с Кардиналом и ступал по священным коридорам «Парти-Централь»… Но Тео не рыпался. Он жил, не голодал, не холодал – а большего ему и не требовалось.

Колесо фортуны вновь повернулось, когда один из грабежей сорвался. Его арестовали и судили. Дали полтора года.

Тюрьма сделала его другим человеком. Вернула его в систему, в мир распорядков и иерархий. Сидя за решеткой, он приучился читать и думать. Он понял, о какой камень разбилась его жизнь, осознал, до чего докатился, и решил стать другим. Хватит мытарств. Он знал, что никогда не сможет до конца оправиться от своего горя, всегда будет винить себя в смерти жены и сына. Он не верил, что когда-нибудь сможет ощутить подлинное счастье или вернуться к прежним высотам. Но есть что-то между. Кто сказал, что его место на дне? Если самый простой выход – самоубийство – его не устраивает, тогда, черт подери, надо поступить по-людски и начать достойную жизнь.

Он обзавелся связями, нашел друзей среди заключенных, напросился участвовать в делах и аферах, которые было намечено осуществить на воле, вызвавшись служить связным между своими сокамерниками и их вольными подельниками. Словом, принял все меры к тому, чтобы сразу после освобождения взяться за дело. Дело – это деньги и кредит, ниточка, ведущая к будущему благосостоянию.

Чтобы выбраться из болота, Тео потребовался не один год. Большие люди ему не доверяли: кто один раз дал слабину, тот может сплоховать еще не однажды. Его чурались, как фальшивой монеты. Но Тео был упорен. Брался за что угодно, доказывал на деле, что не лыком шит, штурмовал ступеньку за ступенькой, пока не поднялся до положения, где мог осуществлять свои идеи, проводить свои собственные операции и сделки. Нанял несколько крепких ребят, стребовал долги с давних партнеров, прикупил пару «цивилов» – в общем, вернулся в большую игру.

Следующие несколько лет Тео берег и умножал завоеванное. Выбивал себе все более солидные сделки, расширял территорию, давил противников, медленно, но верно продвигаясь все выше и выше. И наконец, когда Тео начал чувствовать себя уверенно, когда он обнаружил, что после него кое-что останется, он решил подыскать наследника, человека, который займется дальнейшим строительством, продолжит дело Тео после его смерти. Поскольку сыновей у Тео не было, он решил оказать эту честь какому-нибудь из своих многочисленных племянников. Несколько месяцев он изучал их и сравнивал и наконец избрал парня с легкой мерзавинкой в лице, с сердцем, которое удастся превратить в камень, с решимостью преуспеть любой ценой. Парня по имени Капак Райми. МЕНЯ.

* * *

Дядя Тео очень обиделся, что я приехал не сразу, и, когда такси отъехало, попытался испепелить меня взглядом. Но радость превозмогла обиду, и, когда я поднялся до средней ступеньки крыльца, дядя уже улыбался, точно ребенок перед горой подарков.

Сбежав мне навстречу, он крепко обхватил меня, прямо-таки душа в объятиях. В этом невысоком худом человеке таилась недюжинная сила. Когда он отпустил меня и попятился, я с изумлением увидел, что он плачет. Вот уж чего я не ожидал от беспощадного, воскресшего из мертвых гангстера Тео Боратто… Дрожащей рукой смахнув слезы, он простонал: «Мальчик мой, мальчик мой». И, шмыгая носом, глуповато улыбаясь, ввел меня в дом, тихо прикрыв за нами дверь.

В гостиной, где горела яркая люстра, а в камине пылал настоящий огонь – целое бревно, – я впервые как следует рассмотрел дядю. С нашей последней встречи прошло много, я даже не помнил сколько, лет, так что фактически нам пришлось знакомиться заново.

Выглядел дядя непримечательно. Малорослый – пять с половиной футов, не выше, – худой как щепка, изможденный. На голове в районе пробора – проплешина, точно у киношного Моисея: длинная полоса голой кожи с бурыми крапинами. Ее обрамляли седые, аккуратно подстриженные волосы. Круглые, как у совы, глаза Тео все время моргали; не давая заглянуть под приспущенные веки, где прятались зрачки, не давая проникнуть в его душу, хранящую зловещие тайны. Он был чисто выбрит. Его блестящие гладкие щеки свидетельствовали, что он бреется дважды в день, а то и чаще. Костюм – облегающий, в консервативном стиле. Светлые кожаные туфли. Из левого нагрудного кармана пиджака в качестве украшения высовывался красный носовой платок. С головы до ног – типичный гангстер, какими их принято изображать в газетах. Еще бы рядом поставить надменную красотку с сигаретой в зубах да в юбочке с разрезом…

– Ну, как тебе город? – спросил он, когда мы расселись и встал вопрос о теме для разговора.

– Пока даже не разглядел, – сознался я. – Это все дождь – прямо глаза застит. На первый взгляд во всем похож на все большие города на свете. Серый, громадный и высокий – вот и все впечатления. – Я хотел было рассказать о странном ливне, но сдержался: при пересказе такие случаи почему-то опошляются, теряют свою чудесную изюминку.

– Город у нас большой, – проговорил Тео. – Ни конца ни краю. Все время растет, расползается во все стороны, как раковая опухоль. Пригородов у него больше, чем у пушера колес. – Тихо хохотнув, он умолк. Затем продолжил: – Очень рад тебя видеть, Капак. – Он произнес это медленно, опасливо, сдержанно, как и положено дальнему родственнику, который с трудом облекает свои истинные чувства в слова. – Я так долго был один… Всю жизнь надеялся, что у меня будет сын и я ему все передам, но так уж вышло… Ну, ты все сам знаешь.

И с тех пор я как во тьме, – продолжал он. – Я не о бизнесе – тут все в ажуре. Я говорю о семье. Нет ничего важнее семьи, верно?

Я энергично кивнул.

– Семья, – продолжал он. – С тех пор как Мелисса… нет у меня семьи. Братья? Они пошли другой дорогой. Выучились в школах и в университетах, нашли приличную работу, живут, как все. Я с ними никогда не был близок. Сестры? Сестры шлют мне письма. Нечасто. – Дядя грустно помотал головой. – Эх, Капак, я – одинокий старый пень. Жить не с кем и не ради кого. – Тут он потрепал меня по коленке, улыбнулся. – Но теперь все будет по-другому.

– Что будем пить? – спросил он, вставая. – Чай, кофе, вино?

– Пиво, если найдется.

– Значит, пиво любишь? Слава Богу. – Рассмеявшись, он достал из холодильника пару бутылок. Они были холодные и тяжелые, как сердце шлюхи. Одним глотком я выхлестнул полбутылки – жажда взяла свое, – облегченно вздохнув, когда пиво скатилось по моему горлу и проникло ледяной струей в мое нутро. Казалось, я уже целую вечность не пил пива. Тео пил неспешно, маленькими глотками, смакуя.

– Сколько тебе лет, Капак? – спросил он, когда мы открыли еще пару бутылок. – Двадцать семь? Двадцать восемь?

– Типа того, – ответил я.

– Хороший возраст, – задумчиво проговорил он. – Порог зрелости. Еще чуть-чуть, и станешь взрослым. Идеальный возраст, чтобы учиться жить. Мозги еще молодые и могут впитывать знания. Но уже не мальчишка – дурь из головы вышла. Подходящий возраст. Потому я тебя и выбрал. Были, конечно, и другие причины – елки-моталки, я еще не так очумел, чтобы выбирать преемника чисто по возрасту, – но эта тоже сыграла свою роль. Плюс-минус пять лет – и не сидел бы ты здесь.

Бизнес у нас тяжелый, – сказал он серьезно, пристально глядя мне в глаза. – Грязный. Не знаю, чего ты там себе намечтал, но это не на машине с девчонкой кататься; шика никакого, во всяком случае – для нас. Чем выше поднимаешься, тем красивее жизнь. Но мы с тобой, Капак, у самого дна, там, где работают руками. Живем мы в основном на «откат». Запугиваем людей – лавочников там всяких и прочую мелкоту – и получаем деньги за то, что не трогаем их самих или их заведения. Если они не платят – если какой-нибудь упрямый иммигрант задирает нос и отказывается, – нам приходится воплощать угрозы в жизнь и наказывать его, чтобы другим неповадно было. Понимаешь? Жестокий бизнес. Кем бы мы ни прикидывались, прежде всего – мы люди с кулаками.

Но слово «громилы» к нам не относится. Наш бизнес нелегальный, но это бизнес; мы подотчетны налоговому управлению, как и все другие, так что мы постоянно должны лизать задницу чиновникам, не цапаться с ними, следить, чтобы по документам у нас все было гладко. Стоит сплоховать с бумажками, и они набросятся на тебя как шакалы.

А еще надо заботиться о служащих. Тут целый бюджет: смета, накладные издержки, официальные фирмы, которые надо содержать для блезира. Хитрое дело. В сто раз труднее, чем вести законный бизнес. Крутые авторитеты держат при себе своры умников с адвокатскими дипломами, но нашему брату эти крючкотворы не по карману. За нас никто ничего не сделает. Ты сам себе и швец, и жнец, и в дуду игрец. Сам себе менеджер и шестерка, юрист и барышня на телефоне. Конечно, доход повыше будет – на моем фоне мелкие законные предприниматели просто голь перекатная, – но только в том случае, если ты все делаешь правильно, если не дуришь, если не подставляешься копам или своим врагам. Или Кардиналу.

Тут он в задумчивости умолк – видимо, добрался до некоей важной темы раньше, чем хотел бы. Погрозив мне пальцем, он заявил:

– Вот что, Капак, с Кардиналом не шутят. Ни при какой погоде. Заруби на носу. Не лезь на его территорию, не дразни никого из его людей, даже самого никудышного курьера. Если придет кто-то из кардинальских и потребует долю в деле, в деле, на которое ты, может быть, месяцы угрохал, в деле, которое ему и не по чину вроде, соглашайся сразу, даже себе в убыток. В этом городе Кардинал – король. Всем заправляет. Всех скупил с потрохами. То и дело приезжают молодые ребята, добывают себе немножко денег и власти и начинают думать: «Да что нам этот Кардинал? Говорите, он самый крутой, говорите, он весь город вот так держит? Пустой базар!»

Такие молодые ребята… – произнес дядя, как пулю в «яблочко» всадил, – такие ребята умирают. Чтобы ты уяснил потверже, повторяю: с Кардиналом не шути. В остальном делай что хочешь, совершай любые ошибки. Но держись от него так далеко, как только можешь, а если ваши дороги скрестятся, будь почтителен. Потому что стоит Кардиналу влезть тебе на спину, он загонит тебя в безвременную могилу. Это как пить дать.

– А ты имел с ним дело? – спросил я. – В последнее время?

Дядя, замявшись, отвел глаза; в его взгляде промелькнуло, как мне показалось, что-то странное; но когда он вновь повернулся ко мне, от этой-реакции и следа не осталось. Если она мне вообще не почудилась.

– Нет, – ответил он. – В последнее время как-то нет. Пару месяцев назад мы переговорили через третье – елки, скорее даже через четвертое или пятое – лицо. Но напрямую не общались. Он такими пескарями не интересуется.

И все же мой вопрос огорошил дядю. Он его не ожидал и, хотя вопрос был задан мной без всяких задних мыслей, теперь я понял, что натолкнулся на какую-то тайну, которая в будущем сгодится мне как зацепка – еще сослужит службу. Дядя Тео вызывал у меня большое уважение; я знал, что у него можно многому научиться, но сам я целил гораздо выше и знал, что с Кардиналом, ежели выпадет случай, непременно померяюсь силами, несмотря на дядино (явно резонное) предостережение: ведь через Кардинала проходит единственная дорога к реальной власти в этом городе; не рискнешь бросить ему вызов – так и будешь вечно биться головой о стенку в закутке для мелких воришек.

Тео покрутил в руке свою бутылку, вглядываясь в ее золотую пучину, и решительно перевел разговор на другую тему.

– Капак Райми, – выговорил он с расстановкой, смакуя слоги. – Чудное имя. Иностранное. Я таких и не слышал никогда. Попадались мне один или двое по фамилии Райми, но имена у них были ходовые: Джозеф там или Джоэль. Почему вдруг тебя так назвали?

– Это отец, – задумался я. – Мой отец носил фамилию Райми, а насчет «Капака» я, честно говоря, сам не знаю. Наверно, старинное имя. Или, может, его из книжки взяли. Разве мать тебе не рассказывала?

– Нет, – смущенно закашлялся он, и в его глазах снова промелькнуло то самое, непонятное, и я вновь почувствовал, что ненароком забрел в запретную зону. – Я с твоей матерью мало общался после того, как она вышла замуж, – пробурчал он. – Типа как потеряли связь. И у нее, и у меня была своя жизнь, полон рот хлопот. С семьями такое часто бывает, особенно с такими большими, как моя. Что за человек был твой отец?

– Мой отец? Он… – Я попытался мысленно нарисовать его портрет. – Хороший человек. Он умер, когда я был еще маленький, и я о нем мало что помню, но, судя по всему, он был классный. Мужик что надо.

– А твоя мать? – спросил Тео, подавшись вперед; его глаза вдруг перестали моргать и смотрели зорко. – Что скажешь о матери?

– Она… ну-у, сам знаешь, мать есть мать, – нервно рассмеялся я. – Какие бывают матери? Объективно судить не могу. Она была… – Тут у меня начал заплетаться язык, и я умолк. По непонятной причине мне вдруг стало не по себе, точно в моем прошлом была сокрыта какая-то мерзость, которую я предпочел бы утаить. – Она твоя сестра, между прочим, – отрезал я. – Ты ее лучше моего должен знать.

– Конечно, – быстро ответил он. Слишком уж быстро. – Я просто хотел узнать, изменилась ли она с тех пор, как я… как она…

Он крякнул, допил пиво, рыгнул, встал, принес еще две бутылки и закрыл тему. Я почувствовал, что странно благодарен ему за эту передышку, но так и не понял почему.

* * *

Гангстером я сделался в один момент, точно им родился. Все схватывал с лету. Действовал по наитию. Внимательно выслушивал Тео и запоминал все его советы. Он научил меня многому: как вести себя с братками, клиентами (своих жертв мы именовали исключительно «клиентами») и конкурирующими бандами. Он обучил меня вести бухгалтерские книги, отмывать наши доходы через законные фирмы, уворачиваться от правосудия с его бесчисленными и длинными руками.

Город был чудовищем, разрастающимся во все стороны, разъятым на разные уделы: неискушенному глазу он казался хаотическим царством анархии, но, подойдя поближе и вглядевшись в детали, вы осознавали его завораживающую упорядоченность. Для начала – банальное и очевидное членение на разные районы, свойственное любому крупному городу. Деньги обитали на севере, сосредоточенные в основном на двух квадратных километрах, застроенных особняками. Там жили богачи – как законные, так и теневые. Улицы там сверкали чистотой, фонари горели всегда, машины не превышали установленную по закону скорость. Преступность отсутствовала как факт: какой дурак сунется в этот шикарный, огороженный со всех сторон район?

На востоке и юго-востоке правили черные. Не сказать, чтобы представителей других рас туда вообще не допускали – но встречали без радушия. В истории города было много некрасивых примеров расизма. Начало восьмидесятых ознаменовалось крупными беспорядками: десятки погибших, масштаб разрушений, скорее приличествующий землетрясению или еще какому-нибудь стихийному бедствию. С той поры утекло немало воды, и стало как-то тише; цвет кожи перестал быть вопросом жизни и смерти: приличные школы, расширенные возможности карьерного роста, новое муниципальное жилье притупили жало расовой ненависти – но многолетний опыт гнета и презрения просто так не отбросишь, и перемены шли черепашьими темпами.

В середине города располагался деловой центр: страна строгих костюмов, портфелей и безумно дорогих ресторанов. Сюда ежедневно стекалось шестьдесят процентов активного населения города. Здания – построенные, по большей части, за последние пятьдесят лет, равнодушно-утилитарные громадины.

Северо-восток, юг, юго-запад, запад – все это спальные пригороды, чьи жители мотаются на работу «в город». Кто побогаче – на юго-западе. Чем восточнее, тем беднее. На северо-западе обитало энное количество рабочих-мигрантов, но в основном то были незастроенные территории, поля да парки. Там же угнездились несколько университетов, комплекс для занятий водным спортом, увеселительный парк, два крупных стадиона.

А вдоль берегов реки тянулись заводы, в основном старые, полузаброшенные. Город разросся благодаря речной торговле в те давние времена, когда не было еще ни самолетов, ни поездов, и слово «вода» означало «транспорт» и «важность». Заводы потихоньку реконструировались, модернизировались, обретали новую жизнь, но этот процесс шел медленно, прерываясь с каждым экономическим спадом в стране.

Другие границы – линии, прочерченные бандами – было труднее заметить, потому что они все время менялись. Вообще-то черные районы были царством черных банд – бессчетных, поскольку в большинстве своем эти банды отличались малочисленностью и недолговечностью. Год от года черные пытались организоваться, сплотиться вокруг избранных лидеров, но другие банды города любыми средствами старались свести на нет деструктивный потенциал своего общего врага – не уставали постоянно стравливать черных между собой, уничтожая централизованные группировки в зародыше.

Остальные районы, как и следовало ожидать, напоминали лоскутное одеяло. Сильные семьи и семьи послабее; несколько крупных организаций – этаких санитаров леса – и десятки уличных банд, которые, не успев окрепнуть, пожирали себя сами. Сотни наркобаронов и тысячи пушеров. Гангстерские синдикаты, опирающиеся на бордели. Кучка разбогатевших на торговле оружием. Воры высокого полета – специалисты по золоту и бриллиантам – и многочисленная шушера, кормившаяся рэкетом и мелкими кражами.

Нельзя было сказать, что власть принадлежала какой-то одной нации. Итальянцы, ирландцы, кубинцы и поляки имели своих представителей, свои бригады, сектора и деньги. Но в отличие от других городов верхушка не имела национальной окраски. Просто у каждого народа была своя делянка. Но правитель в этом городе был только один; несокрушимая сила, с которой никто не смел тягаться, воплотилась в одном-единственном человеке – в Кардинале. Центр города он контролировал непосредственно. Остальные районы – когда только желал. В стране партий, профсоюзов и молчаливых партнеров он был грандиозным в своей уникальности олицетворением независимости, живым доказательством того, что человек все-таки способен достичь вершин в одиночку, без помощи окружающих, назло их противодействию, наперекор всему, что взгромоздят на его пути массы.

Тео работал в юго-западном секторе. Здесь он вырос, эти улицы патрулировала его первая отроческая банда – они называли себя «Пачиносы!». Район был довольно тихий: уровень преступности по сравнению с другими местами был намного ниже, что соответственно отражалось и на доходах гангстеров. Но местные жители не были беспорочны: молодежь подсаживалась на дорогостоящие средства расширения сознания; полицейские отдавали свою профессиональную честь по сходной цене, а чиновники были услужливы, как собачки. Не худшее место для учебы.

Большую часть времени мы с Тео проводили вместе. Он готовил меня к дню, когда я смогу работать самостоятельно. По его расчетам, еще месяцев шесть – и меня уже можно допускать к рулю. Я стану его управляющим – конечно, под его контролем, но с растущей автономией. Пока дядя за меня в ответе, он постарается сделать для меня все, что в его власти. Так что он держал меня при себе, отпуская лишь поспать. Я буквально стал его «правой рукой».

Сначала мы друг друга стеснялись, особенно Тео. Еще вчера мы ничего друг о друге не знали, а сегодня уже стали партнерами – почти что брак по родительской воле. Трудно проводить много времени с человеком, которого не знаешь, поддерживать близкие отношения, автоматически подразумевающие доверие, преданность и честность.

Но от недели к неделе мы чувствовали себя все свободнее. Мы узнали друг друга – и обнаружили, что по-настоящему друг другу симпатичны. Поладили прекрасно – и через месяц сделались друзьями не поневоле, а на самом деле.

Тео был строгим наставником. Связываться с женщинами он мне запретил. Секс – пожалуйста, проститутки и девчонки без комплексов – пожалуйста, но ничего более серьезного. Он пояснял, что для романтической любви еще рано. Есть время любить и время учиться. Сейчас я должен учиться. По его словам, на этом этапе женщина мне лишь помешает, заставит отвлечься от работы, сместит приоритеты. Я не разделял его мнения, но «ты – начальник, я дурак»: приехав сюда, я сознательно решил принять слово Тео как закон и теперь, прикусив язык, исполнял его волю.

В любом случае я был так загружен, что вряд ли нашел бы время бегать за юбками, даже если бы хотел. Для любви нужны время и энергия, а у меня и с тем, и с другим было туго. К ночи, после трудоемких дневных дел и практических уроков, я еле ноги передвигал.

За время моей работы у Тео наша территория расширилась. Завладев парой старых, запущенных кварталов, мы осуществили планы по их реконструкции и привлечению инвесторов; отмазались деньгами от кое-кого из числа одряхлевших или ослабевших авторитетов, перетянули к себе их людей, приняли на себя ответственность за их долги, стали собирать положенную им дань; освоили новую для нас область торговли – рынок наркотиков – и стали помогать расслабляться городским мечтателям; ввязались даже в торговлю оружием, но высоко не лезли – просто взяли на себя посредничество между продавцами и покупателями и переправили в город несколько грузов. Тео сказал правду: бизнес это был грязный, и чем успешнее, тем грязнее.

В основном моя роль сводилась к наблюдению, но требовалось и действовать. Наша банда старалась обходиться без рукоприкладства, и все же в тех кругах, в которых мы вращались, поневоле приходилось махать кулаками. Драки начинались, как правило, неожиданно, и мне приходилось поддерживать ребят, действуя так, как подсказывала ситуация. Хуже всех были наркоманы. Все идет прекрасно, у вас в руках товар, у них деньги; улыбаясь и перешучиваясь, вы совершаете сделку – но вдруг, озверев, они бросаются на вас с цепью или ножом, и пошло-поехало.

Я не ударял в грязь лицом. За все время моей работы у Тео меня ни разу всерьез не избили. Я следил за собой, правильно питался, по один-два часа в день упражнялся дома. Реакция у меня была быстрая, глаз зоркий. Конечно, несколько раз мне влетало, но в основном удары приходились на живот, а это меня не столь пугало. Мое лицо оставалось все тем же правильным и безупречным, как в день моего приезда: нос прямой, уши не изодраны. Конечно, когда-нибудь я бы все-таки нарвался – рано или поздно это случается с каждым, неуязвимыми мнят себя только дураки, – но покамест уворачивался от бед.

Ни одного человека я не убил. Раздробил несколько костей, разбил несколько голов; пару бедолаг выбросил на полном ходу из машины. Но к настоящей грязной работе Тео меня не допускал – говорил, что не хочет меня пока перегружать. Одно дело – преподать чокнутому торчку урок на будущее, и совсем другое – наставить на какого-нибудь парня пушку и отобрать у него будущее вообще. Иногда без убийства не обойдешься, говорил Тео, но всякий раз надо искать возможность сделать это чужими руками. За всю жизнь он самолично убил только двоих, хотя распорядился ликвидировать куда как большее число народу.

Я влюбился во все это. Костюмы, «стрелки», наркоманы, отморозки, пушки, темные очки, длинные машины, черный юмор. Совсем как в кино, только в миллион раз лучше – потому что взаправду. Я был как ребенок в игрушечной лавке. Все было так, как я хотел, в точности так, как я мечтал, все, как я воображал себе когда-то. И, самое замечательное, у меня было предчувствие, что станет еще лучше. Передо мной тянулась длинная дорога, обещавшая бесчисленные приключения.

* * *

Самой крупной рыбой в этом пруду был, разумеется, Кардинал, и каждый наш шаг (несмотря на предостережение Тео в тот, первый день) был направлен на то, чтобы его изловить. Пока мы оставались независимой организацией, наши возможности в городе были ограничены, нашему продвижению положен предел. Чтобы мы выросли, чтобы мы попали в круги, широкие, как орбиты планет. Кардинал должен был нас заметить и признать. Пока это не произойдет, пока нас не пригласят в «Парти-Централь» или на ужин в «Шанкар», нам остается лишь сновать на мелководье в компании других мальков.

И вот в один прекрасный день – точнее, в один прекрасный вторник – высокие сферы подали о себе весточку. Прошло без малого полгода с моего приезда в город. Полгода напряженной работы – все это время мы укрепляли организацию, обдумывали замыслы, досконально планировали будущее. Мы с Тео были хорошей командой и положительно влияли друг на друга. Я вновь разжег в Тео мечту сделаться большим боссом, а он стал посредником между реальностью и моими безумными идеями: разъяснял мне, что в этой жизни возможно, а что – не очень, отделял мои разумные задумки от грандиозных в своей нелепости глупостей. Его опыт плюс моя жажда успеха давали в сумме огромную силу; итак, мы боролись, разрастались, самоутверждались. И вот он – долгожданный результат.

Когда к нам обратился Нил Уэйн, стало ясно: мы на верном пути. Уэйн не принадлежал к людям Кардинала, но был его союзником, самостоятельным, по-своему могущественным авторитетом. Не самая крупная шишка – но тем, кто его рассердит, придется солоно. Кардинал дал ему «добро», а в городе ничто не ценилось так дорого, как соизволение Кардинала. Партнерство с Уэйном на один шажок приближало нас к Самому. Предложение Уэйна означало, что нас прощупывают. Покажем себя хорошо – сотрудничество продолжится: будут крупные дела и заманчивые комбинации. Уэйн – дверь в новый мир общегородской коррупции, большой политики и религии, мир неограниченной власти и великих преступлений.