Текст книги "Город смерти"

Автор книги: Даррен О'Шонесси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Деб, – произнес я самым сострадательным и терпеливым тоном, на какой только был способен, – давай просто закидаем могилу землей и уйдем. Ладно? Мы оба сейчас на пределе. Мы закончим начатое дело, вернемся домой, поставим чайник, немного поспим, а рано утром я уйду, а ты сможешь вернуться к своей…

– Уйдешь? Никуда ты не уйдешь, – не унималась она.

– Хочешь, чтобы я остался? – озадаченно спросил я.

– Останешься, еще как останешься. А утром первым делом – нет, раньше, прямо отсюда – мы пойдем в полицию и разберемся в этом деле до конца.

– Нет, Деб. Это невозможно, – сказал я ей. – Никакой полиции.

– Тебя не спрашивают, – рявкнула она. – Ты выдаешь себя за моего мужа. Тут я решаю. И я говорю: идем в полицию.

– Ты хорошо подумала?

– Еще как подумала. – Ее глаза негодующе пылали. Недоумение уступило место исступленной убежденности. Она пойдет в полицию, все обо мне расскажет, и они разберутся, каким образом – уже не важно; силой дедукции они разберутся со всей этой постыдной историей, на радость ей.

– Деб, – произнес я, уже зная, что мне придется сделать, пытаясь потянуть время. – Если я уйду. Прямо сейчас. И больше не вернусь. Ты забудешь об этом?

– Никогда, – прошипела она. – Я пойду по твоим пятам. Я знаю, где тебя искать. С кем ты будешь. Я им скажу. Они выследят тебя, приволокут назад, и ты за все ответишь.

Я покорно кивнул. Вновь покосился на ухмыляющийся череп в могиле.

– Деб, – пробормотал я, – да.

Она наморщила лоб, с любопытством склонила голову набок.

– Что «да»? – подозрительно спросила она.

– Да, я убивал.

И, размахнувшись, ударил ее по виску лопатой.

Оглушенная, она качнулась назад, но не упала. Проворно подскочив, я нанес второй удар, прямо по лицу, почувствовал, как хрустнули кости. На этот раз она упала. И поползла было прочь, но я схватил ее и начал бить лопатой по спине, по плечам, по ногам. Она замерла на месте.

Потом, извиваясь от боли, перекатилась на спину и уставилась на меня. Я, встав над ней, занес лопату к небесам.

– Мартин… – хрипела она и выла, качала головой, умоляла о пощаде. – Мартин, ради Бога…

– Не Мартин, – объявил я. – Капак.

И ударил лопатой, прицелившись ей в переносицу. Железо вонзилось в ее мозг. И застряло. Пришлось раскачать лопату, вытащить и ударить еще раз. И еще. И еще. Чтобы уж наверняка.

Покончив с этим делом, я спихнул труп в могилу к ее мертвому супругу. Вдвоем они в гроб не помещались, так что я оставил крышку открытой. Торопливо закидал яму землей, задержавшись только для того, чтобы подобрать ошметок мозга и закинуть в могилу – пусть черви полакомятся.

Когда все было сделано и земля утоптана, я попятился и изучил результаты своего труда со стороны. При свете дня внимательному наблюдателю сразу станет ясно, что могилу трогали. Но в глаза она не бросалась, так что полиция обнаружит мое злодеяние спустя несколько дней, не раньше. А я буду уже далеко.

На сей раз я легко перескочил через стену и, зашвырнув лопаты в кювет, зашагал по дороге бодрой походкой. Никаких угрызений совести я не ощущал. Никакая паника, тревога или сомнения меня не донимали. Я сделал то, что должен был сделать. Вот и все.

Случись такое несколькими неделями – да что там, несколькими днями – раньше, я бы места себе не находил. Я думал бы о своем кодексе чести, о своей вере в то, что я никогда не убью невинного человека. Я говорил Кончите и Аме, что я – человек благородный. Делаю грязный бизнес чистыми руками.

Теперь я поумнел.

В эту замшелую обитель мертвецов я вошел человеком, который, возможно, и был учителем Мартином Робинсоном. Но вышел я – тут и сомневаться нечего – Капаком Райми. Теперь я знал, кто я такой. Я – убийца, чудовище, человек, способный на все и применяющий свои способности на практике. Я – Капак Райми, айуамарканец, пропащая душа, прихвостень Кардинала. Когда-то я думал: в глубине души, что бы я ни творил, я от природы добр. Но это была ложь. Я – злодей не лучше прочих, такой же бессердечный, как Кардинал, Вами и иже с ними. Оставались сущие пустяки: выяснить, как все это случилось. И почему.

Разгадку можно было найти в одном-единственном месте и потому, последний раз навестив коттедж и прибравшись, я вернулся на станцию, даже не задумываясь о том, что меня там могут поджидать. Пусть поджидают – нарвутся.

Я держал путь домой. В город. К Кардиналу. Я не сомневался, что там меня ждет верная смерть, но прежде чем убить меня, он расколется. Я его заставлю. А те, кто сдуру преградит мне путь… пусть пеняют на себя.

ayuamarca

Поезда мне пришлось ждать минут сорок. Чтобы убить время, я позвонил Аме. Она безумно обрадовалась моему голосу, но, не скрою, я скоро охладил ее восторги.

– Капак! – вскричала она. – Это правда ты? Господи, я уж думала, тебя убили. Ты все не подавал вестей… Это ты или нет? Где ты? Что у тебя вышло с…

– Ама, – прервал я ее, – слушай меня внимательно. Я тебе приказываю: уезжай. Немедленно уезжай из города и больше не возвращайся. Поняла?

– Ладно, – вздохнула она. – Ради тебя, любимый, я на все готова. Где мы встретимся?

– Мы не встретимся, – отрезал я. – Между нами все кончено. Навеки. Нам больше нельзя видеться.

– Что-о? – нервно рассмеялась Ама. – Перестань валять дурака.

– Ама, ты помнишь, что я тебе говорил? – спросил я. – Что я человек чести и никогда намеренно не причиню вред невинным?

– Помню, – прошептала она.

– Я лгал, – заявил я. – Лгал – и тебе, и себе самому. Я убью любого, кто преградит мне дорогу к цели. Я – убийца, Ама, самый что ни на есть бессердечный и кровожадный, не лучше прочих.

– Неправда, – воскликнула она. – Я тебя знаю, Капак. Ты на такое не способен. У тебя есть принципы. Ты…

– Сегодня утром я убил женщину, – прервал я Аму на полуслове. – Это была достойная женщина. Вдова. Безобидная. Добрая. Сердечная. Ни в чем не виноватая. Она пригрозила осложнить мне жизнь – и вполне резонно, – а я ее убил, убил, как зверь, как бездушная машина. Размозжил ей голову лопатой и сбросил труп в оскверненную могилу.

На том конце провода воцарилось шокированное безмолвие.

– Спасайся, Ама, – вновь приказал я ей. – Ситуация изменилась. Теперь тебе не одного Кардинала надо опасаться. Теперь бойся меня.

– Капак, – всхлипнула она, – ты сам не понимаешь, что несешь…

Я повесил трубку. Прижался лбом к стеклу будки и вздохнул. Беседа стоила мне уймы нервов. Все время, пока мы разговаривали, я порывался вскрикнуть: «Ама, я люблю тебя!» и, выпалив, где я нахожусь, предложить ей встретиться в последний раз. В последний раз перед вечной разлукой отдаться на волю страсти. Вреда от этого не будет.

Но нет. Вред будет огромный. Эта маленькая роскошь – не для меня. Ведь если Ама не захочет меня отпустить после ночи любви… Если она повиснет у меня на шее, умоляя остаться. Если она попытается меня вынудить… Тогда…

Неужели я способен поднять руку на Аму – пусть даже в гневе? Наверное, все-таки нет. Но доподлинно я этого не знал – а потому с моей возлюбленной следовало порвать раз и навсегда. Я сам для себя превратился в незнакомца. Я больше не знал, чего от себя ждать.

* * *

Когда я сел в поезд, он был практически пуст. Но чем ближе к городу, тем больше наполнялись вагоны: обитатели «спальных пригородов» нехотя тащились на работу, чтобы гнуть спину в вонючем мегаполисе, который они видали в гробу в белых тапочках. Ехать было долго. Масса времени на молчаливые беседы с собой.

Что я за тварь? Копия, зомби, призрак – или подлинный Мартин Робинсон? Откуда я взялся – из яйца, из пробирки, а может быть, с того света? Возвращаюсь ли я постепенно к реальности или, может быть, по-прежнему вижу галлюцинации? Может быть, убийство Деб было для моего помраченного рассудка всего лишь способом навеки разлучить меня с подлинным миром?

Промучившись над этими головоломками несколько часов, я прикрыл глаза и прогнал безумные мысли прочь. Сейчас это все уже не важно. Скоро я буду в городе, где ждут меня все разгадки – или смерть. Думать – только зря силы тратить. Я позволил себе расслабиться и отменно выспался.

Никто из людей Кардинала не поджидал меня на вокзале – в этом устье или, может быть, анальном отверстии города. Остановившись на платформе, я вдохнул извергаемые вокзалом газы – совсем как год назад, когда я сделал здесь первый шаг, точно Армстронг – на Луне. Но на сей раз я не испытывал к городу никакой влюбленности. Он меня ничуть не впечатлял. В прошлый раз я приехал сюда, чтобы начать новую жизнь. Теперь мне предстояло ее закончить.

Когда я открыл рот, чтобы вновь наполнить свои легкие запахом города, на мое плечо опустилась чья-то рука. Покоряясь судьбе, я обернулся к агрессору – и в очередной раз узрел перед собой неувядающую улыбку Паукара Вами.

– А я-то думал, ты еще задержишься, – заметил киллер. – Признаюсь, сюрприз приятный.

– Ну а ты-то почему здесь? – перехватил я инициативу. – Ты же сказал, что тебе здесь надоело.

– Передумал, – пожал он плечами.

– Почему?

– В седле обсудим, – заявил он и, обойдя меня, направился к ближайшему выходу с платформы. – Кардинал отменил общее распоряжение насчет твоей смерти – но это запросто может оказаться подвохом. Насколько я мог выяснить, этот вокзал не под наблюдением, но тут разве проверишь? Может, нас уже десятеро держат на мушке.

Этот аргумент меня убедил, и я, воздерживаясь от расспросов, поспешил за киллером. Его мотоцикл был припаркован сразу у вокзала. Вами не спросил, куда меня везти, – просто прыгнул в седло и нажал на стартер. Я забрался на заднее сиденье.

– Значит, если я все правильно понял, тебя не Кардинал послал меня встречать? – спросил я на второй минуте полета навстречу ветру.

– Пошлет он, как же, – презрительно фыркнул Вами. – Я его человечка убрал, помнишь? А ему не очень-то нравится, когда пешки без спросу начинают цапаться между собой.

– Но как же ты узнал, что я приеду?

– Легко догадаться. Наши приятели-слепые подсказали. Тогда я тебя по их наводке выручил – и вот опять прислали гонца сообщить, что ты вернешься. Дня они точно не знали, но место – да. Сказали, мои труды вознаградятся, если я задержусь и позабочусь о твоей безопасности на улицах нашего города. – Свернув в проулок, Вами задумчиво почесал щеку. – Черт их задери, никак не пойму, как они меня нашли, – пробурчал он.

– А что у них за гонцы? – заинтересовался я.

– Ноли без палочки. Обыкновенные шестерки. О людях, которые их прислали, ничего не знают. Я их обоих пытал – осторожность никогда не повредит, – но оба ни хрена сказать не смогли.

– Куда ты меня везешь? – спросил я, когда мы свернули в другой узкий переулок.

– В «Парти-Централь», – ответил Вами. – Куда же еще…

– А с чего ты взял, что я хочу туда попасть?

Он засмеялся:

– Только не говори, что ты вернулся полюбоваться закатом.

Мне ужасно хотелось проверить, все ли в порядке у Амы, но от нее следовало держаться подальше. Мне нужна была ясная голова, Ама отвлекла бы меня больше, чем надо. Кроме того, если она еще в городе, я не хотел бы, чтобы она видела меня таким… теперешним. Пусть лучше запомнит меня прежним. Не думаю, чтобы ей понравился новый Капак Райми.

Вами, не заглушая мотора, ссадил меня перед центральным входом «Парти-Централь». Достал из внутреннего кармана куртки крохотный передатчик.

– Прицепи куда-нибудь, – распорядился он. – Хочу стать свидетелем великой битвы.

– А если меня обыщут?

– С чего вдруг? – Вами помрачнел. – Прицепляй, Райми, прицепляй, – приказал он. – Не для того я прогибался, чтобы прозевать финальное откровение.

– А почему ты думаешь, что оно будет? – спросил я.

– Гонцы слепых обещали, что благодаря тебе я наконец-то узнаю правду. А если судить по прошлым разам, они мне лапши на уши не вешают.

Я приколол передатчик под воротник рубашки. Я чувствовал себя в долгу перед Вами – ведь несколько раз он пощадил мою жизнь, а один раз даже спас.

– Проверить связь не хочешь? – предложил я.

– Сработает как-миленький, – уверил Вами. Глаза у него уже заранее сияли.

– Надеюсь, что тебя не разочарую, – саркастически заметил я.

– Не разочаруешь, – пробурчал он. – А если и разочаруешь… – Он прибавил оборотов, и мотор угрожающе зажужжал. – Я тут буду неподалеку.

В вестибюле я узрел остолбеневшие лица и разинутые рты. Улыбнувшись перепуганной администраторше, я потребовал встречи с Кардиналом. Она позвонила наверх и изумленно вытаращила глаза, когда я снял ботинки и передал ей.

Спустя несколько минут появился Форд Тассо. Лицо у него почернело, вместо глаз зияли темные омуты, руки были стиснуты в кулаки.

– Вернулся, значит, – взревел он. – Подрался с его величеством, убил Винсента, заставил нас весь город вверх дном перевернуть, тебя ища.

– Соскучился по дому, – пожал я плечами.

Медленно-медленно – так солнце выползает из-за горизонта морозным зимним утром – на лице Форда проступила улыбка.

– А ты, сынок, не трус, – рассмеялся он. – Чисто тигр. Ума Бог не дал, зато храбрости – хоть отбавляй. Ты мне нравишься. Жаль даже, что не общались поближе. Мы бы с тобой были не разлей вода. У меня уже лет семнадцать как нету толкового собутыльника – с тех пор как Билли Плуттик лишний раз засадил лысого какому-то лоху и подцепил болячку из четырех букв. – Печально цокнув языком, Форд покачал своей похожей на сгусток лавы головой.

– Я еще не покойник, – сообщил я ему.

– Разве? – Он окинул меня взглядом патологоанатома, изучающего лежащий на столе труп. – Пошли. Он сказал, что хочет с этим разделаться как можно скорее.

Мы поднялись на лифте на пятнадцатый этаж. Все, кто попадался нам по дороге, косились с любопытством: дивились, что я здесь, дивились, что я еще жив, гадали, зачем я вернулся.

Форд расстался со мной у двери в кабинет.

– Увидимся, Капак, – заявил он.

– Это вряд ли, – заметил я.

– Ну, я-то тебя увижу, – проворчал Форд. – Моя прямая обязанность – покойников отсюда выносить.

Я вошел.

В отличие от моего лицо Кардинала не блистало красотой. Оно было покрыто шрамами и отметинами – напоминаниями о нашей битве, наглядными доказательствами, что все это мне не почудилось, что мое исцеление произошло на самом деле, что жизнь в городе мне не приснилась. Пальцы у Кардинала были сцеплены, веки приспущены, поджатые губы превратились в бесстрастную прямую линию на невозмутимом лице.

– Отлично выглядите, мистер Райми, – заметил он.

– Отлично себя чувствую, мистер Дорак, – ухмыльнулся я. – Получше, чем вы, осмелюсь сказать. Ни ссадин, ни синяков, ни переломов. Я – типа как супермен, верно я понимаю? Заживает у меня все в один момент, сломанная шея мне – что сломанный ноготь. Надо заняться теми страховыми полисами, которые я другим впаривал: получаю увечье, мне перечисляют деньги, я тут же выздоравливаю. Миллионером стану.

– Вы на это способны, мистер Райми, – заметил он. И тут же заявил приказным тоном: – Расскажите, чему вы научились.

– Я узнал, что настоящего человека не закабалить. Что подняться на вершину удастся, лишь докопавшись до самого дна. Что «теперь» ничего не значит без «тогда». Что лес рубят – щепки летят. Что я – убийца.

– Трое в том доме. Отлично сработано. Я подозревал, что, когда ситуация потребует, вы не спасуете, но в таких вещах никогда нельзя быть уверенным заранее. Вы молодец. Скажите, что вы чувствовали в тот момент?

– Счастье, – ответил я. – Я сомневался, что мне по плечу убийство, и был рад узнать, что да.

– А потом? Что вы сейчас чувствуете?

– Ничего, – сообщил я. – Они мертвы. Я их убил. И точка. Я уже сказал: я – убийца. Этой троицей мой послужной список не исчерпывается. – Очевидно, про Паукара Вами Кардинал не знал, так что мне ничего не мешало присвоить лишние заслуги. – С тех пор я значительно вырос, – заявил я.

– Хорошо. Очень хорошо, – улыбнулся Кардинал, потирая руки. – Возможно, вы не безнадежны.

– Ага, как же, – саркастически процедил я.

– Мистер Райми, я различаю в вашем голосе скептические нотки.

– А я в вашем – издевательские, мистер Дорак. Вы меня нарочно доводите. Мы оба знаем, что я пришел сюда, чтобы умереть.

– Знаем? – переспросил он.

– Я предал вас. Забрался в ваши архивы, строил против вас козни, избил вас самолично. Я знаю, что я – покойник. Я смирился. И теперь хочу слышать из ваших уст только одно: правду. Когда вы мне все расскажете, я к вашим услугам: убейте меня и отряхните мой прах со своих ног. Только, умоляю, не надо попусту языком молоть: каждый раз, как к вам приду, просто уши от вашей брехни вянут. Меня уже тошнит.

– Эх, мистер Райми, мистер Райми. – Вздохнув, он побарабанил пальцами по подлокотникам своего нового кресла, далеко не такого великолепного, как старое. – Какая самоуверенность. Какое упрямство. Какие заблуждения. Присаживайтесь, мистер Райми, присаживайтесь. – Я опасливо сел. И заметил на разделяющем нас столе марионетку, изображающую меня. – Я не собираюсь вас убивать, – сообщил он, ласково поглаживая лицо куклы. – Мистер Райми, все это было экзаменом – заговор, досье «Айуамарка», ваше вычеркнутое имя. Я хотел посмотреть, как вы среагируете, что предпримете, куда отправитесь, если вам негде будет укрыться, много ли времени потратите зря, прежде чем вернуться назад. Экзамены, мистер Райми. Жестокие, трудные, кошмарные экзамены.

Но вы их выдержали. – Он сделал паузу, ожидая моей реплики. Я смолчал. Поняв, что не добьется от меня ни слова, он продолжал: – Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы хотите знать, что именно выиграли. Но разве это не очевидно? Вы выиграли… ВСЕ ЭТО. – Он повел рукой, указывая на свой кабинет. – «Парти-Централь», город, мою империю. Я вам говорил, что мне нужен преемник. Я говорил, что ваша кандидатура входит в число самых перспективных. Это была невинная благонамеренная ложь, мистер Райми. Вы были ЕДИНСТВЕННЫМ кандидатом. Других нет… больше нет. Вы были моей единственной надеждой, единственным человеком, кому я мог все это передать. В случае, если вы выдержите экзамены. И вы выдержали.

Я принялся растирать себе веки. Он по-прежнему играл со мной, как кошка с мышкой. Он отлично умел выматывать человека, высасывать из него по капле кровь.

– Не хочу я ничего этого, – заявил я. – Я же сказал: от ваших игр меня тошнит. Скажите, как вы меня сюда притащили, как вы переиначили мою память. Скажите, кто такие другие айуамарканцы, что с ними случилось, где теперь И Цзы с Адрианом. Какая между нами связь. Почему вы не жалели усилий на все эти фокусы. Как вы одурманиваете людей, как после нашего исчезновения вы им внушаете, что они нас забыли. На остальное мне плевать. А свои красивые речи и громкие обязательства поберегите для следующего подопытного кролика.

– Вы мне не верите, – протянул он. – Как странно. Ну хорошо, я вам отвечу. Я и так собирался перейти к этому после описания ваших новых обязанностей и сферы ответственности. Что ж, пусть будет по-вашему. Полагаю, вы это заслужили.

Вам удобно сидеть, мистер Райми? История это длинная и странная. Я ее еще никогда никому не рассказывал. Разумеется, в ней участвуете вы, но этим все не исчерпывается: ибо ваша история – это и моя история. Вы узнаете, откуда вы взялись, как я привлек вас сюда. Но вдобавок вы узнаете о айуамарканцах и о мальчике Фердинанде Дораке, который вырос и стал Кардиналом.

Вы мне поверите, поскольку вы – наглядное доказательство истинности моих слов. Но больше никто не поверит. Форд не поверит. Соня не поверит. Кончита… Кончита могла бы. Часть истории ей известна: в первые годы нашей совместной жизни мне было сложно не делиться с ней тайнами. Она нашла список, и в ее памяти удерживались те, кого я вычеркивал. Кое-кому из них это удавалось: ей, обоим Инти Майми…

Простите старика: я опять отвлекся. Это будет случаться частенько. Если я слишком далеко забреду, дайте мне знать. Свистните, и я вернусь к нашим баранам. Не стану вам пенять, что прерываете.

Он умолк, чтобы перевести дух, и я поспешил задать ему вопрос:

– Вы сказали «обоим Инти Майми». Я видел их имена в списке и подумал, что это один и тот же человек – И Цзы, – упомянутый дважды.

– Зря подумали, – самодовольно улыбнулся Кардинал. – Это были два ничуть не похожих друг на друга человека, мел и сахар. Я выбрал первого, потому что… Нет. Слишком сложно, слишком рано. Начнем от печки. Скажите мне, куда вы отправились, покинув этот город.

– Сами знаете, – процедил я. – Я вернулся туда, откуда приехал. Кажется, вы сказали, что с играми покончено?

– Это не игра, – запротестовал он. – Говорю как на духу. Сознаюсь: сначала я играл с вами, как кошка с мышкой. Наши легкие пикировки доставляют мне удовольствие. Но с этим все. Теперь мы выше игр. Вы – уже не претендент на трон, уже не мальчик, которого можно водить за нос и подманивать морковкой. Теперь – хотите верьте, хотите нет – вы мой наследник, и я больше не буду жрать вас с дерьмом. Поверьте: все вопросы, которые я вам задам, лишены подвохов. Большая часть разгадок мне известна, но многое и для меня – загадка. Есть вещи, которые я сам хотел бы узнать. А теперь скажите, пожалуйста, куда вы поехали?

Посчитав про себя до десяти, я начал свой рассказ:

– Я поехал в Сонас, в город, где я жил, пока был Мартином Робинсоном.

И рассказал ему во всех деталях о своей поездке – о Деб, о моей предполагаемой смерти, о кладбище, о трупе, об убийстве. Я ничего не утаил.

Когда я умолк, он принялся посасывать свои пальцы – засовывать их в рот по одному, осторожно покусывая ногти. Он размышлял над моими словами.

– И как вы это объясняете? – спросил он. – Какие у вас идеи?

– Вы стащили меня из морга, а труп подменили.

– Ясно. Есть другие теории?

– Я – клон. Призрак. Его близнец. Зомби. Да перестаньте же дразнить. Вы мне скажете или как?

– А если я скажу, что в жизни не слышал ни о городе под названием Сонас, ни о человеке по имени Мартин Робинсон?

– Тогда я пойму, что вы лжете, что, как всегда, брешете хуже собаки. И еще я пойму, что вы по-прежнему вешаете мне лапшу на уши. Что и несколько минут назад вы лукавили.

– Но я не лукавил, – заявил он и вытащил изо рта палец. – Говорил, как на исповеди. И тем не менее я в жизни не слыхивал о городе Сонас. Я никогда не был знаком ни с одним Мартином Робинсоном. Вы – не он. И никогда им не были. В гробу лежал он сам; все, что сказала вам его вдова, – правда. Все версии, которые вы тут перечислили, ложны. От истины вы так же далеки, как в день своего отъезда из нашего города. Вы не виноваты – по сравнению с истинной правдой ваши теории покажутся совершенно здравыми. Значит, все это было сном? – Он улыбнулся сам себе. – Попадание в «молоко». Но все равно – мимо цели.

– Я – не Мартин Робинсон?

– Нет.

– А кто же?

– Вы – Капак Райми.

– А до этого? – прошипел я, стиснув зубы.

Кардинал покачал головой.

– Никакого «до этого» не было. Вы – Капак Райми. «До этого» вас не существовало. Мистер Райми, вы не человек – во всяком случае, в общепринятом смысле этого термина. Я вас создал. – Долгая, леденящая кровь пауза. – Я вас смастерил.

* * *

– Все это началось, когда я был беспризорным мальчишкой. – Кардинал развернул свое кресло к окну и теперь сидел ко мне спиной. Он твердо решил рассказать мне историю так, как сам считал нужным. Я с нетерпением ждал, пока он объяснит, что имел в виду, надо ли понимать слова «Я вас создал» буквально, но торопить его я не мог, а потому откинулся на спинку стула, уселся поудобнее и стал слушать.

– Тогда этот город был не чета нынешнему, – продолжал он, с головой погрузившись в царство былого, задумчиво созерцая свой город: своего возлюбленного, радость своей души. – Он был как дикий, необузданный зверь. Закон ровно ничего не значил; у полиции опускались руки; судьи были куплены с потрохами; население ничему уже не возмущалось. Вместо централизованной преступной державы – десятки грызущихся между собой, недолговечных вожаков. Казалось, каждая улица могла похвастаться своей собственной, гордой и независимой бандой; у каждой банды были револьверы; каждый револьвер заряжен пулями; и каждая пуля знала вкус крови. В те времена цивилизованные люди ненавидели город. Все, у кого были деньги, уезжали. А нет денег – так дерись, защищайся. Вот как было.

– А некоторые мои знакомые говорят по-другому, – возразил я, вспомнив Натаниэля Мида. – Они говорят, что здесь жилось очень хорошо, пока вы не встали к рулю.

Кардинал только отмахнулся.

– Некоторые люди будут видеть лучи солнца даже после того, как орлы вырвут им глаза и наложат дерьма в глазницы. Мистер Райми, это была помойная яма, а не город. Вы не найдете никого, кто бы это признал – ну кто сознается, что живет в сточной канаве, но для побега у него не хватает ни ума, ни средств, ни храбрости? – но было именно так. А всякий, кто скажет иначе, – либо лжец, либо дурак.

Выживали только подонки, – продолжал Кардинал. – В бедных районах дети гибли как мухи. Там люди не уважали юный возраст, не делали на него скидок. На каждом углу сутенеры предлагали двухлетних крошек. Как только мальчишка начинал сам ходить, его тут же вовлекали в воровскую жизнь. Вот что я вам скажу, мистер Райми: детскими трупиками, которые накапливались за день, можно было бы насытить орду голодных демонов на праздничном пиру. Конечно, в газетах об этом почти не писали, полиция этого не признавала, но я не преувеличиваю.

Моя мать была одной из немногих счастливиц. Она родилась в нормальной семье, получила образование, работала учительницей в хорошем районе. Но у нее была ахиллесова пята. Точнее, ахиллесова вена. Она была наркоманкой. Она была из числа тех бедолаг, кто полностью растворяется в ампулах, таблетках и самокрутках, кто соскальзывает от легкого забытья этих безобидных утех в бездну иссушающей муки. Работу она потеряла, родители порвали с ней отношения. Она перебиралась все дальше на Восток. В конце концов ей пришлось зарабатывать на очередную дозу своим телом.

Кто был мой отец, я так и не узнал. Да и она не знала. Какой-нибудь клиент или сутенер. А может быть, случайный прохожий, трахнувший ее, когда она валялась под забором. – Все это Кардинал произносил сухо, холодно, бесстрастно. Я порадовался, что он сидит ко мне спиной: в этот миг его лицо наверняка было ужасно.

– С самого нежного возраста я был вынужден сам о себе заботиться, – продолжал он. – Матери было не до меня. Она редко вспоминала, что надо меня покормить, переодеть, помыть. Даже не знаю, почему она просто не сделала аборт. Наверно, думала, что ребенок ее спасет; возможно, какой-то клеточкой души она еще помнила нормальный мир и верила, что еще не поздно, что, если ей хоть чуть-чуть помогут, она выкарабкается, что ребенок пробудит в ней спасительный материнский инстинкт.

Но – если это было и вправду так – она ошиблась. Я для нее ничего не значил. Она продолжала колоться и торговать своим телом, пока я ползал между мусорных баков и дрался за кости и ошметки мяса с собаками и кошками.

Года в четыре-пять я начал воровать у ее клиентов. Пробирался в комнату, пока они делали свое дело, обшаривал карманы их штанов и плащей, забирал все, что попадалось. Я был хитрым ребенком, мистер Райми. Жизнь научила. Однажды я попался. Мать отколотила меня и отругала, что я с ней не делюсь. После этого мы открыли свое преуспевающее семейное дело – она их ублажала, а я обчищал. Прибыль мы делили: семьдесят пять процентов шли ей. К этому и сводилось наше близкое общение. Лишь в те секунды, когда она забирала у меня деньги, мать смотрела на меня без своего обычного отвращения или озадаченного любопытства.

Как-то раз меня застиг с поличным клиент. И точно с цепи сорвался: он был крупная шишка, политик или судья. Он стал кричать, что мы у него еще попляшем, что нас в порошок сотрут. Тогда мать засунула руку под кровать, нашарила там свой шприц и пырнула его в грудь. Он попятился, прижимая руку к сердцу, пыхтя от ужаса, и упал рядом со мной. И уставился на меня испуганными, умоляющими глазами. Я подобрал с пола его ремень и придушил его.

Кардинал надолго замолчал. Затем продолжил:

– Так я убил впервые. Потом, когда мы пошли выбрасывать тело, я содрал с его бедра лоскуток кожи и сохранил на память, как индейцы – скальпы. Протаскал я его с собой недолго – через несколько месяцев потерял, но я никогда не забуду, каков этот лоскут был на ощупь, пока сох, и каков он был на вкус – я засовывал его в рот и жевал краешек.

Короче, так мы и жили. Прикончили еще несколько клиентов – либо за богатство, либо за садизм. Мы были по-своему счастливы. Мать пыталась приохотить меня к наркотикам – наверное, для того, чтобы выманивать у меня деньги, ведь ей вечно не хватало на дозу, но я был не дурак: я отлично понимал, что от наркотиков бывает.

И вот однажды мы чересчур обнаглели – убили хахаля одной проститутки. Ужасная оплошность. У многих проституток есть любовники, мужчины, которым они преданы, мужчины, помогающие вспомнить, что мир состоит не только из разбитых надежд, жадных сутенеров и механических совокуплений. Мы не знали, что он из их числа, но это нас не спасло. Проститутка заявилась к нам со своими товарками. Они разрезали мою мать на части, разорвали в клочья прямо у меня на глазах. Медленная, кровавая процедура. Я наблюдал ее с начала до конца. Сам я отделался несколькими колотушками: я был маленький, щуплый, не умел говорить – словом, со мной им было неинтересно.

Тогда мне не было и шести лет.

С того дня я жил один. Мне было нелегко – меня вечно избивали, несколько раз насиловали – но я уцелел. Как-то перебивался. Не сдавался.

За время жизни в городе я много всякого слыхал и кое-что видал собственными глазами, но такую жуть… Казалось, передо мной инопланетянин, описывающий жизнь в какой-то другой, невиданной галактике.

– Мистер Райми, в детстве я сильно отставал в развитии. Также меня одолевали приступы гнева, – продолжал он все тем же бесстрастным тоном. – Мать, даром что учительница, так и не удосужилась научить меня говорить. Я сторонился людей – лишь по ночам выбирался в темные проулки и сновал по ним, точно немая, одинокая крыса. Я кое-как понимал, что говорят другие, но сам ничего сказать не мог. В лучшем случае хмыкал и мотал головой. Я был животным. Не мылся. Ходил в лохмотьях. Друзей у меня не было. Я дрался со всеми, с кем удавалось.

Драки были для меня единственным способом выплеснуть свои чувства. Только во время драки мне становилось хорошо. Даже в семь-восемь лет я был настоящим мастером. Я побеждал взрослых, несмотря на их возраст и жизненный опыт. Мое тело стремительно пошло в рост. Я освоил дубинки и лассо, ножи, яды и пушки. Однажды ко мне подошел один тип, лавочник, и предложил мне денег за то, чтобы я держался от его заведения подальше, – сказал, что я отпугиваю покупателей своим видом и вонью. В тот день я узнал, что такое рэкет, и больше не оглядывался назад.