Текст книги "Сердце с горьким ядом (ЛП)"

Автор книги: Бринн Уивер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

«Сердце с горьким ядом»
 Бринн Уивер

МЕНЮ НАПИТКОВ ОТ ЛУ

🃏 «Провидица» (из бара Tipsy Trope)

• 60 мл джина «Empress» (30 мл в основание, 30 мл – сверху, аккуратно по ложке)

• 30 мл тоник «Indian»

• 30 мл сока грейпфрута

• Украсьте цветами и долькой грейпфрута

🧜‍♀️ «Сирена» (от Мэри Стюарт, The Monarch Marina)

• 40 мл кальвадоса

• 40 мл коньяка

• 15 мл лимонного сока

• 7 мл кленового сиропа

• Встряхнуть, подать в охлажденном коктейльном бокале с пищевыми блестками

☕ «Кроффе» (от Ханны Р.)

• Кофе или эспрессо

• Сверху – взбитые сливки, шоколадный соус, немного красного пищевого красителя и красный сахар

ИЛИ

• Вспененное молоко с красителем и красный сахар сверху

🍊 «Гарикровавый» (фирменный коктейль Лу)

• 45 мл ликер «Campari»

• 120 мл свежевыжатого или взбитого с мякотью сока красного апельсина

• Налить «Campari» в хайбол со льдом. Сверху – пенистый сок красного апельсина

• Украсьте край бокала красным сахаром и долькой апельсина

🍷 «Фангрия» (от Нэт)

• 1 бутылка (750 мл) сухого красного вина (лучше всего – пино нуар или мерло)

• 120 мл бренди

• 120 мл ликер «Cointreau» или «Triple Sec»

• 240 мл апельсинового сока без мякоти (можно заменить на ананасовый)

• 1-2 апельсина, нарезанные кружочками

• Все смешать и убрать в холодильник на ночь (чем дольше, тем лучше)

• Можно добавить другие фрукты по вкусу (яблоки, виноград, вишню, ананас и т. д.)

• Перед подачей в бокал добавить немного лимонно-лаймовой содовой или газированной воды

ГЛАВА 1

Когда ты вампир, эмоции – это не просто чувства, запертые в груди. У них есть запахи. Цвета. У них есть вкус.

Предательство на вкус как медь. Как кровь во рту.

Как монета для лодочника.

Я знаю, о чем вы думаете. Но, вампишра, кровь на самом деле пахнет железом, а не медью. Возможно, для ваших ограниченных человеческих чувств так и есть. И вы правы, разница есть. Тонкий нюанс. Но я чувствую не просто кровь. Я чувствую ее смысл.

Железо – символ силы, как прутья, что держат меня в этой клетке.

Медь – символ любви.

И нет ничего опаснее или уязвимее любви. Ничто не убивает быстрее. Ничто не режет глубже.

Самое жестокое предательство – от того, кого любишь.

Как это сделал Жнец со мной.

Я закрываю глаза, и тот момент проносится в голове с пугающей ясностью. Я изо всех сил пыталась устоять на ногах, надеясь, что проживу достаточно долго, чтобы просто сказать ему. Хотела, чтобы он знал: я люблю. Ожидала, что он будет бороться за меня.

Но он не стал. Напротив.

Оказалось, моя любовь принадлежала только мне. И ее использовали против меня. Она заманила меня прямиком в эту чертову клетку. И что хуже всего – воспоминания не исчезают. Я помню каждое слово, шептанное в темноте. Каждый долгий, жгучий взгляд. До сих пор чувствую каждое прикосновение. И никак не могу убедить себя, что все это было иллюзией, хотя каждый день в этом месте доказывает обратное.

– Ты думаешь о нем, – говорит Эдия. Ее темные глаза прожигают меня подозрительным взглядом. Когда вы дружите больше трех столетий, сложно скрывать мысли.

Голос Жнеца всплывает в памяти, будто со дна: «У тебя очень выразительное лицо». Это почти прозвучало как комплимент – по крайней мере, пока он не продолжил: «Для вампира это недостаток. Тебе стоит над этим поработать».

Ну и мудак. Или, как мы с Эдией его прозвали, Тот Самый Жнец-Мудак-Ублюдок.

Я закатываю глаза. Последний час я металась между мыслями о том, как жизнь отвратительна, и мыслями о Жнеце. Но мне вообще не хочется думать. Хотя выбора у меня нет. Царство Теней не удосужилось обеспечить нас комфортом или развлечениями в убогой каменной клетке.

Так что я переключаю внимание на единственное позитивное, что у меня осталось. Эдию.

«Есть одна вещь, которая отвлечет меня от всего», – говорю я на языке жестов. Эдия смотрит на меня хмурым взглядом; она уже знает, что я скажу. «Спой еще раз».

– Боже, нет, – качает головой Эдия, ее выражение непоколебимо.

«Ну пожалуйста».

– Зачем? Ты уже слышала это шестьдесят тысяч раз.

«Всего семьдесят восемь».

– Это на семьдесят семь больше, чем нужно.

«Мне грустно. Развесели меня».

Долгая пауза. Я смотрю на Эдию снизу вверх, уткнувшись головой ей в колени, с самым невинным выражением. Выглядеть жалко для меня не проблема. Я не ела несколько дней. Лицо опухшее, в синяках, от пыток и слез. Тело дрожит от лихорадки. Лоб покрыт испариной, сколько бы раз Эдия ни вытирала его тряпкой, оторванной от края рубашки.

И хуже всего – у меня разбито сердце.

– Думай о хорошем, подруга. Ты хотя бы не связала с ним свою судьбу, – говорит Эдия, бросая взгляд на мою рваную рубашку, где шрам красовался бы над сердцем, будь иначе.

Я тяжело вздыхаю и отворачиваюсь. Потому что правда в том, что мысль о связи с Тем Самым Жнецом-Мудаком-Ублюдком подкралась ко мне незаметно. И, как дура, я рассматривала ее. Даже начала жаждать этого.

Дело в том, что я была так одинока. Прошли века с тех пор, как у меня забрали последнюю сестру. Века в бегах, века среди людей, чьи жизни так коротки. Так что, когда у меня не осталось выбора, кроме как привязаться к первому за триста лет бессмертному, кроме Эдии, мне не потребовалось много уговоров.

Идиотка тупая.

А теперь я одна. И мне больно. Я измотана, избита, больна, голодна и еще тысяча других ужасных вещей. И все равно продолжаю тосковать по мнему.

Как дура.

– Я люблю тебя, но твой вкус на мужчин просто отвратителен, – говорит Эдия, убиря прядь волос с моего покрытого синяками лица. – Он худший из всех.

Я сужаю глаза и пытаюсь зашипеть, но звука нет. Новая волна грусти накрывает меня с головой от осознания, что у меня нет даже шипения. Мой голос, что когда-то направлял корабли на скалы, повергал сильнейших мужчин и женщин на колени. Он приносил мне радость, даже когда приходилось скрывать его, чтобы выжить. Он стал чем-то драгоценным, редким, изысканным. А теперь его... просто нет. Он стерт, хотя я все еще слышу его слабый отголосок в голове. Но, как чернила, размытые водой на бумаге, контуры расплылись, исказились. Воспоминание – не то же самое, что реальность.

Слезы подступают к глазам, и я отворачиваюсь к железным прутьям двери.

– Ох, милая. Мне так жаль. Прости, – Эдия тревожно смотрит на мое изможденное лицо.

Без регулярной крови раны от моих ежедневных развлечений с Галлом, лучшим палачом Царства Теней, перестали заживать. Не то чтобы они заживали и раньше, даже когда Царство Теней изредка бросали мне мешок с кровью, который хрен пойми где хранился, вместо того чтобы лежать в чертовом холодильнике. Если бы не ограниченные заклинания Эдии, я была бы не крепче хрупкого человека на грани смерти. Ошейник с магией, который Жнецы заперли на ее шее, дает ей ровно столько силы, чтобы я оставалась живой – и Галл мог продолжать свои ежедневные наказания.

– Ты все еще любишь своего Жнеца, да? – голос Эдии тихий, полный сочувствия.

Трещина в сердце расширяется. Свежая боль вырывается наружу. Я отворачиваюсь еще дальше, пытаясь проглотить огонь, сжимающий горло. Из-за повреждений от серебряного укола Семена, вечного голода и нахлынувших чувств горло всегда болит. Головная боль царапает череп. Я провожу пальцами по виску, осторожно избегая надавливать на сломанный палец, который так и не зажил после вчерашнего визита Галла.

«Он не мой Жнец, Эдия. Уже нет».

Эдия наклоняется и целует мой покрытый испариной лоб. Она обнимает мою пульсирующую голову и тихо покачивает, шепча заклинание, чтобы облегчить боль, что жжет мозг, как молния.

– Ты ужасна, когда переживаешь разрыв, знаешь?

Я киваю.

Она вздыхает.

Наконец Эдия сжалилась надо мной. Она прочищает горло – так же, как всегда делает перед тем, как запеть.

– When I was young, I never needed anyone, and making love was just for fun. Those days are gone...¹

(Когда я была молодой, Мне никто не был нужен, и заниматься любовью было просто весельем. Те дни прошли).

Я слышу, как за дверью нашей клетки страж раздраженно переминается с ноги на ногу. Уголки моих губ едва заметно поднимаются.

– Living alone, I think of all the friends I’ve known, but when I dial the telephone, nobody’s home...

(Живя одна, я думаю обо всех друзьях, которых знала, но когда я звоню им, никого нет дома).

Страж тяжело вздыхает.

«Запевай, сучка. Порви их», – жестикулирую я, улыбаясь все шире. Глаза Эдии сверкают, она набирает полные легкие воздуха.

– ALL BY MYSELFFFFFF, DON’T WANNA BE, ALL BY MYSELFFFF, ANYMOOOOORE.

(Совсем одна, я не хочу быть, совсем одна, больше не хочу).

– Прекратите это проклятое пение! – орет страж.

– Заставь меня, ублюдок! – кричит она в ответ. Она снова вдыхает, а я трясусь от смеха у нее на коленях.– ALL BY MYSEEELFFFF, DON’T WANNA BE, ALL BY MYSELFFFF, ANYMOOOOORE!

Страж бьет мечом по прутьям двери, создавая дисгармоничный ритм. Но Эдия не останавливается. Даже когда ее голос дрожит от смеха, даже когда она нарочно фальшивит. Мы смеемся, как непослушные дети, пока слезы не текут по нашим лицам. Эдия заканчивает песню, но мы все еще давимся от смеха. И когда наконец успокаиваемся, мы сидим с угасающими улыбками.

«Ты же знаешь, что ты моя лучшая подруга и я люблю тебя больше всех на свете?» – жестикулирую и смотрю, как ее глаза наполняются теплом.

– Знаю, – говорит она. – Я тоже люблю тебя.

Когда наши улыбки окончательно исчезают, Эдия шепчет заклинание в мою кожу и целует меня в лоб. Если бы у меня был третий глаз, ее губы коснулись бы именно его. Но мое чутье, похоже, где-то потерялось по дороге. Этот глаз ослеп. Или, может, он видит прекрасно, а я просто предпочла смотреть в тень и убеждать себя, что тьма не принесет вреда.

Я ошиблась.

Пока мои мысли погружаются в пучину мрачной реальности и всех неверных решений, что привели меня сюда, Эдия поет другие песни, вытирая мой потный лоб отвратительной тряпкой. Она проводит пальцем по моим бровям, и ее голос становится тише, превращаясь в колыбельную. И вскоре я засыпаю.

Я знаю этот сон. Видела его много раз. Но это не просто сон – это воспоминание. И, как многие вампирские воспоминания, оно всплывает, когда хочет откусить кусок моей души, поднимаясь, как чудовище из бездонных морских глубин.

Впереди вижу хижину, в окне мерцает фонарь. Я шла за мужчиной, который в таверне хвастался, что поймал ведьму и собирается заставить ее страдать. Он был громким, наглым. Искал внимания. Переходил от стойки к столикам, рассказывая свою историю равнодушным посетителям. Никто не верил ему. Он едва мог удержать кружку эля – кто бы поверил?

Но я поверила.

Что-то в блеске его глаз... его запах. Как его сердце билось быстрее с каждым словом. Я чувствовала это. Адреналин. Предвкушение.

Я чувствовала правду.

Теперь, у хижины вдали от дороги, я наблюдаю, как он поднимается по ступеням. Каждый его шаг, каждый скрип неровных досок разрезает тишину. Он хочет, чтобы его слышали. Хочет напугать того, кто заперт внутри.

Человек шагает дальше в лунную тень. Но у меня бесконечное терпение. У меня есть время. Так что я жду. Стою неподвижно, пока он не добирается до крыльца. Когда его тяжелый ботинок наконец ступает на последнюю ступень, я наклоняюсь и бросаю шишку в стену дома. Она ударяется далеко слева от двери, скрытая темнотой.

Человек останавливается и смотрит в сторону звука. Он слегка пошатывается.

Я бросаю еще одну шишку в то же место.

– Кто там? – кричит он в ночь, делая несколько шагов к звуку.

Он не видит, как я прыгаю из темноты, преодолевая ступени, как призрак. Не слышит, как я приземляюсь позади него, бесшумно ступая босыми ногами. Подхожу вплотную, так близко, что могу пересчитать каждый волосок на его шее. Он пахнет виски и потом. Грязным бельем. И женщиной. Ее аромат – это смесь шалфея и звездного света.

Я чувствую, как гнев пузырится в груди. Всегда находила ироничным, что такой человек может быть одновременно отвратительным и... восхитительным. И он идеально подходит под критерии моей добычи. Не то чтобы их было много.

Наклоняюсь к его шее и выдыхаю тонкую струйку воздуха на кожу. Он вздрагивает, поворачивается.

– Бу.

Бью человека в висок, и он падает на крыльцо. Проходит всего два вдоха, и он начинает издавать чудовищный храп.

Я закатываю глаза, хватаю его за лодыжку и тащу в хижину.

Комната освещена фонарями, свет мерцает на толстых досках стола, лоскутных одеялах, покрывающих кровать и стулья. В углу слышу шорох – ведьма пытается слиться с тенями. Она связана магическими путами, выглядит яростной и настороженной, как загнанный зверь, готовый откусить конечность. Я слышу, как кровь быстрее бежит по ее венам. Чувствую запах синяков на коже, пот и грязь на одежде. Она смотрит на меня черными глазами, бросая вызов.

– Привет, – говорю я.

Она молчит, только сужает глаза. Мне уже нравится.

– Я Леукосия. А ты?..

Она смотрит на меня долго, не решаясь доверить что-то столь важное, как имя. Должно быть, видит что-то стоящее, потому что ее взгляд смягчается.

– Эдия, – наконец отвечает она.

– А этого урода ты знаешь? – я поднимаю ногу мужчины до уровня плеча и размахиваю ею.

– Он поймал меня.

Смотрю на мужчину, потом снова на ведьму. Ее темная кожа блестит в свете фонарей. Я чувствую в ней силу магии, и мне интересно, как такой пьяный идиот мог поймать кого-то вроде Эдии. Но когда я всматриваюсь глубже, вижу в ее глазах боль и потерю под страхом и яростью. Там горе. Глубокое, как океан.

Люди могут быть слабыми, но есть способы поймать даже бессмертных, даже тех, кто обладает огромной силой. Приманка, от которой нельзя отказаться. Обмен – чтобы спасти того, кого она любила, возможно. Что-то ужасное, чем шантажировали ее. Что-то, что он, скорее всего, все равно у нее украл, даже когда она согласилась подчиниться. Грех, за который он должен заплатить.

– Хочешь повеселиться? – я стараюсь, чтобы улыбка не стала слишком широкой.

Ведьма смотрит на мужчину. В ее глазах – ярость и отвращение. Ее взгляд встречается с моим, и на ее лице появляется зловещая ухмылка.

– Хочу.

– Мы будем прекрасными подружками, Эдия. Я это знаю.

Эдия... Эдия... Я шевелю губами, но звука нет. На мгновение я в замешательстве. Почему не слышу свой голос?

– Я здесь, Лу, – шепчет она, сжимая мою руку.

Недавние воспоминания вытесняют образы вековой давности. Воспоминания о том, как серебряный укол сжег мой голос. О том, как Ашен сошел с помоста, чтобы обнять воскресшую душу другой женщины. О страданиях, болезни и клетке, в которой мы теперь живем.

Слышу шаги и лязг ключей, приближающихся по коридору. Уже знаю – это стражи, пришли тащить меня к Галлу, чтобы он вырезал еще один кусок моего сердца.

«Хватит излечивать меня», – показываю я жестами, устало глядя на Эдию. Я должна бояться. Знаю, что меня ждет. Знаю, что будет, когда шаги остановятся у двери. Но я уже слишком устала для страха. Я просто хочу, чтобы Эдия пообещала мне одно.

«Хватит излечивать меня», – повторяю я, но она качает головой.

Ключ вставляется в замок.

«Хватит излечивать меня, прошу, Эдия».

Грубые руки стражей хватают меня и вырывают из объятий Эдии. Я падаю на каменный пол и скольжу к двери в их неумолимой хватке. Они захлопывают ее за нами и поднимают меня на ноги.

Я бросаю последний умоляющий взгляд на Эдию сквозь прутья нашей клетки, прежде чем меня уводят во тьму.

Так начинается еще один день пленницы Царства Теней.

ГЛАВА 2

Сначала это были настоящие медицинские эксперименты. Галл, в конце концов, талантливый пыточных дел мастер, да и медицинские знания у него есть. Первые дни моего плена он потратил на то, чтобы выяснить, что уже изменилось во мне после инъекции Семена, и что нужно сделать, чтобы завершить трансформацию, но с преимуществом для Царства Теней. Тогда я была слабее, так что мне в каком-то смысле повезло. Не помню некоторые надрезы, заборы крови и инъекции какой-то дряни. Я была слишком занята судорогами или потерей сознания, а иногда – рвотой, которую пыталась направить в Галла, но обычно промахивалась. Обычно.

Но на каждый смутный или темный момент приходится множество других – ярких, словно отполированное стекло. Была боль за гранью понимания. Потери, которые не измерить. Ярость, жарче самого свирепого пламени. И беспомощность, горькая беспомощность, заполнившая каждую трещину, оставшуюся после всего, что у меня украли.

Эмбер наблюдала за этими первыми днями с блеском удовольствия в глазах. Она играла роль медсестры безумного доктора, подавая ему скальпели, сковывая мои конечности серебряными наручниками. С болезнью и быстро угасающими силами мне было не отбиться. Один раз я все же плюнула ей в лицо – это было потрясающе, ведь слюна была кровавой и вонючей, так как они даже зубную щетку мне не дали. Ей это не понравилось так же сильно, как мне.

И раз они не нашли во мне ничего, что подсказало бы им следующий шаг, они начали задавать вопросы, пытаясь «мотивировать» меня болью. Может, стоило сначала предложить что-то взамен… ну, не знаю… кровь. Или чистую одежду. Или горячий душ. Возможно, я бы ответила. Возможно. Да и сказать-то мне особо нечего. Я не знаю, что было в этом ведьминском зелье, не знаю, что собирались вколоть мне в лаборатории Семена. Но уж точно не скажу им ни единого слова, которое могло бы помочь их делу.

Но теперь вопросов больше нет. Эмбер больше не приходит посмотреть. Думаю, даже ей противны мои ежедневные сеансы. Теперь только я и Галл. Теперь это просто наказание за мое преступление. Может, они считают меня сломанным оружием, которое уже не починить. А может, просто развлекаются, пока не найдут способ завершить мою трансформацию. Кажется, они держат меня в живых только ради этого, день за днем. И, думаю, это будет длиться вечно – как в человеческих мифах об аде.

Слова Эдии из той ночи, когда я впервые встретила Ашена, звучат у меня в голове, пока Галл поддевает заостренной деревянной палочкой мой ноготь, отрывая его от плоти.

Это будет расплата хуже смерти.

Вот уж не соврала.

Мы с Галлом играем в эту игру около часа: он вырывает ногти, сдирает их заостренными палочками, оставляя занозы, а я кричу без звука, и мое сердце разрывается. Честно, это самое страшное. От этого я плачу сильнее всего. Неважно, как больно, когда он срывает последний ноготь, мои пальцы и ноги окровавлены и пульсируют, – сердцу еще больнее. Оно будто пропитано жгучим ядом. В нем столько ярости, потерь и скорби, что почти не осталось света.

Когда Галл заканчивает, стражи волокут меня обратно в камеру. Грязь с сырого каменного пола въедается в оголенные ногтевые ложа, и я стараюсь не плакать от боли. Не хочу, чтобы Эдия видела мое отчаяние, когда мы приближаемся. Поднимаю голову к двери и вижу ее руки, сжимающие прутья.

Эдия отступает, когда стражи открывают замок и швыряют меня в камеру. Я падаю на бок, на еще не зажившие сломанные ребра. Обхватываю бок пульсирующими пальцами и переворачиваюсь на спину. Щелкает замок, и Эдия бросается ко мне.

«Мне бы передышку. Да?» – показываю я со слабой улыбкой. Но Эдия смотрит не на мое лицо. Ее глаза наполняются слезами, взгляд прикован к моим окровавленным пальцам.

– О, моя дорогая, – шепчет она, беря мою руку и осматривая кончики пальцев. Ее губы дрожат. Улыбка сходит с моего лица, я глубоко вдыхаю. Ресницы мокрые, глаза жжет.

«Перестань меня излечивать», – показываю я.

– Нет.

«ПРЕКРАТИ, Эдия. Прошу».

Эдия качает головой. Слезы переполняют ее глаза и стекают по темной коже.

– Нет, Лу. Ты пережила куда худшее. Тебя сжигали дотла. Ты лишилась голоса. Ты выжила после той странной сыворотки оборотня. Ты прошла через все – и переживешь это. Я могу тебя исцелить.

«И как ты исцелишь это?» – спрашиваю я, показывая ей один из ногтей, который успела схватить с пола, когда Галл освободил наручники и столкнул меня со стола. Не знаю, с какого он пальца, но все равно прижимаю его к кровавому ногтевому ложу указательного. Чертовски больно. Эдия морщится, глядя, как он соскальзывает в крови и сукровице на пол. Будь я здоровой вампиршей, я бы уже исцелилась сама. Но этого больше не происходит.

«Даже если бы могла, я не хочу, чтобы ты меня лечила», – я смотрю на нее долгим, тяжелым взглядом. Она наклоняется, чтобы обнять меня, а я задерживаю дыхание, горло горит. Уверена, это часть пытки. Жнецы надеются, что я сломаюсь и в отчаянии съем свою лучшую подругу. Тогда я буду сломлена окончательно. Моя душа разорвется, и я никогда не оправлюсь.

Но я не позволю этому случиться.

Отстраняюсь и с трудом встаю, Эдия подхватывает меня под локоть и ведет к кровати. Я чувствую себя выскобленной, как тыква на Хэллоуин. Не знаю, я сейчас жуткая оболочка или то, что вычистили и оставили гнить.

– Пожалуйста. Пожалуйста, позволь мне дать тебе немного крови, – умоляет Эдия, смачивая вонючую тряпку в ржавой раковине и возвращаясь, чтобы вытереть пот с моего лба.

«Нет».

– Я знаю, ты можешь остановиться. Я верю в тебя.

«Не стоит. Я не верю в себя, Эдия. И в этом нет смысла. Это лишь продлевает неизбежное».

Эдия медленно, тяжело выдыхает. В глубине души она знает, что я права. Мы уже двадцать девять раз спорили об этом, и каждый раз приходили к одному и тому же. Она верит в меня. Я – нет. Я не буду пить. Мы обречены.

Только теперь я готова что-то с этим сделать.

Хотя вслух этого не говорю. Думаю, и не нужно. Эдия выглядит встревоженной больше обычного. Я улыбаюсь ей, насколько могу. Она сразу видит фальшь.

– Что? – спрашивает Эдия, и в ее голосе явная подозрительность.

«Ничего», – показываю я.

– Это не твое «ничего» лицо.

«Спой для меня, и тогда это будет мое „ничего“ лицо».

– Не-е-е-ет.

«Посмотри на мои уродские пальцы», – показываю я с надутыми губами, поворачивая к Эдии свои безногтевые обрубки и шевеля ими, будто в джазовом приветствии. «Спой для моих грустных пальчиков».

Эдия морщится, бросает взгляд на мои руки, но затем снова смотрит мне в глаза.

– Да, они выглядят ужасно.

«Грустный голый мизинчик», – продолжаю я, размахивая одним пальцем у нее перед носом. «Ты же не откажешь голому мизинчику, правда? Он потерял свою шляпку. Только твоя песня сможет его развеселить».

– Ох, ладно, – вздыхает она, закатывая глаза. Легкая улыбка мелькает на ее губах. – Но только ради голого мизинчика.

Я сияю и укладываюсь головой ей на колени. Эдия убирает волосы с моего лица и смотрит на меня с улыбкой, но в ее глазах – глубокая печаль. Они блестят. Думаю, она понимает. Это наши последние дни, последние часы. Надеяться уже не на что, кроме как провести эти мгновения вместе.

– When I was young, I never needed anyone, and making love was just for fun. Those days are gone...

Я закрываю глаза. Засыпаю… изможденная, сломленная. И на этот раз мне не снится ничего.

Тихие голоса вырывают меня из сна. Моя голова по-прежнему лежит на коленях у Эдии. Она прижимает меня к себе, словно пытаясь укрыть в тени своих рук.

– Мне понадобятся образцы, – говорит незнакомый мужчина. Человек. Его запах разъедает мое горло, будто огнем. Судя по тембру голоса, он немолод. Акцент знакомый. Швейцарский, кажется. Он звучит нервно и неуместно. Как и все мы здесь.

– Мы предоставим все необходимое, – отвечает стражник.

Я выглядываю из-за рук Эдии и смотрю на дверь. Стражи стоят по бокам от невысокого мужчины лет шестидесяти. Он поправляет очки в серебряной оправе и смотрит на меня с жалостью и отвращением, едва прикрытыми маской страха и профессиональной холодности. Проводит рукой по лысой голове и поворачивается к одному из стражников.

– Проводите меня в лабораторию, – говорит он, и стражник кивает. Ученый. Как забавно.

Трое уходят, и мое сердце сжимается в груди, будто пытаясь вырваться.

– Что, черт возьми, происходит? – шепчет Эдия, ослабляя хватку, чтобы увидеть мой ответ.

«Новые эксперименты, наверное», – показываю жестами. Вряд ли нам долго придется гадать.

Мы сидим в тишине, прислушиваясь к звукам шагов, звяканью ключей или голосам в коридоре. Я наблюдаю, как Эдия смотрит на прутья нашей клетки. Обсидиановое ожерелье на ее шее оставляет на коже волдыри от магии, но Эдия ни разу не пожаловалась.

Когда она наконец опускает взгляд, я улыбаюсь, с трудом сглатывая ком в горле.

«Я люблю тебя, Эдия», – показываю я.

– Заткнись, – говорит она. Слезы уже застилают ее глаза. Не знаю, смогу ли снова видеть ее плачущей. Я улыбаюсь еще шире. Но внезапный звук срывает улыбку с моего лица.

Лязг в конце коридора.

Два пары сапог. Звяканье ключей отражается от каменных стен.

Сердце подступает к горлу, но я заставляю его успокоится, глядя в глаза Эдии. Ее черный, как оникс, взгляд наполняется скорбью, затмевая свет, что был там мгновение назад.

«Скоро увидимся», – показываю я, прежде чем крепко обнять ее. Ее плечи дрожат в моих объятиях.

– Надеюсь, родная, – шепчет Эдия, цепляясь за мои грязные, окровавленные рукава.

Стражник вырывает меня из ее рук, хватка его железная. Эдия вскрикивает, но ее отбрасывают ударом, и она падает на спину. Ее лицо – последнее, что я вижу: морщины отчаяния на лбу, слезы, блестящие на темной коже.

«Все хорошо», – пытаюсь сказать я, но не издаю ни звука, пока стражи тащат меня из клетки. Чертовы Жнецы. Надо было следовать плану. Надо было спалить это место дотла. Идиотка. Все, что я обещала не делать, – сделала. Все, что должна была сделать, – не сделала. И теперь мне конец. Хуже всего – я подвела лучшую подругу. Эта мысль гложет меня снова и снова. Я пытаюсь подавить ее, но не могу. Слезы застилают глаза, и я беззвучно твержу: «Прости». Мои окровавленные пальцы скребут пол, пока я пытаюсь встать. Не хочу, чтобы Эдия видела меня такой. Но я бессильна.

Эдия кричит мое имя, когда дверь захлопывается. Она бросается к прутьям, и последнее, что я вижу, – ее руки, сжимающие железо. Последнее, что слышу, – ее голос, зовущий меня.

ГЛАВА 3

Я не могу перестать дрожать.

Это чертовски унизительно. Серьезно.

Я вампирша, которой пять тысяч лет, пережившая всевозможные ужасы за века существования, а сейчас трясусь при виде хрупкого старика с иглой в руке.

По крайней мере, лысый ученый выглядит не более комфортно в этой ситуации, чем я. Его кадык вздрагивает при сглатывании, отчего мое собственное горло сжимается от голода. Шприц дрожит в его руке. Галл наблюдает в стороне с отсутствующим выражением лица, его мощные мускулы напрягаются, когда он скрещивает руки на груди. Я сверлю взглядом линии татуировок, выступающие из-под закатанных рукавов. Он даже не рядом, а мне уже страшно. Ему не нужно прикасаться ко мне. Ему даже не нужно быть в этой комнате.

Все из-за этого стола. Этого места. Этих серебряных наручников, сковывающих мои запястья и лодыжки. Из-за этого бесконечного цикла, день за днем за чертовым днем.

Я не знаю, сколько времени прошло. Может, двадцать? Тридцать? Моя безупречная вампирская память определенно подвела меня в первые дни заточения. Часы сливались воедино – бесконечная череда рвоты, судорог, пота и дрожи. Но с тех пор, как мое состояние стабилизировалось до постоянного уровня боли и отчаяния, я запомнила каждую деталь этого места.

Вот серебряный стол, где Галл хранит свои инструменты. На нем есть блестящее пятно у левого края – вмятина, отражающая свет лампы.

Вот выступ на стене напротив, темнее остальных. На этом я сосредотачиваюсь. В самые тяжелые моменты я представляла, как она поглощает мою боль, пока Галл вбивал молот в мои кости или вонзал скальпель в плоть.

Запах антисептика. Иногда я придумываю истории, чтобы развлечь себя – как он его достал? Мне нравится представлять, как Галл пробирается в Мир Живых, стоит в очереди в аптеке за спиртом, пока женщина перед ним покупает лотерейные билеты. Как он раздражается, но бессилен против человеческих норм поведения. Мне нравится мысль, что хоть раз он был беспомощным.

Я ищу что угодно, что унесет меня подальше от моего тела, хоть на мгновение. Лишь бы не воспоминания. Это единственное условие, которое я себе поставила. Почему? Потому что если я хочу выжить с разбитым телом в этой комнате, я не могла позволить себе жить с разбитым сердцем. Все эти дни я позволяла себе эту роскошь только в камере с Эдией. И это действительно роскошь – утонуть в своей скорби. Как погрузиться в горячую ванну. Как лежать под шелковыми простынями Жнеца, чувствуя, как его пальцы скользят по моей коже.

Но я больше не могу так продолжать. Я знаю, они никогда не отпустят меня. Жнецы не дадут мне быстрой смерти в Царстве Теней – не после преступления, которое я против них совершила. Я оружие, которое они не могут починить или разгадать. И даже если этот старичок справится, я отказываюсь сражаться за Царство Теней. Я лишь оттягиваю неизбежное, продолжая бороться за выживание.

Поэтому в этот раз, когда старик затягивает жгут на моей руке и простукивает ослабленную вену, я позволяю себе погрузиться в воспоминания. Воспоминания о Жнеце, его руке на моей спине, когда он наклонил меня в танце в Bit Akalum. Его ладони на моей щеке, когда он смотрел на меня с такой печалью у каирского кафе. Его поцелуй, когда он прижал меня к стене в своей спальне.

И каждое его слово возвращается ко мне вместе с образами, проносящимися в сознании.

«Ты разрушаешь мои стены, оставляешь беззащитным», – сказал он тогда в своей комнате, шепча слова мне в кожу.

«Если ты окажешься в ловушке в Царстве Света, я все равно найду тебя», – сказал он, проводя пальцем по моей щеке, его лицо прекрасное в свете ламп и проезжающих машин у рынка Хан аль-Халили.

«Попробуешь мне довериться?» – спросил он, когда песня смолкла, а наш танец закончился. И хотя я лишь улыбнулась в ответ, я сделала это. Доверилась ему.

Ему. Ашену.

И каждое его слово было ложью.

Я закрываю глаза, и слезы катятся по моей коже.

Я не чувствую укола иглы. Не замечаю, когда жгут снимают с руки. Лишь запах собственной крови, когда сталь извлекают из моей кожи, дает мне понять, что процедура уже закончилась.

– Мне нужно время для анализа образца, – говорит ученый. Я открываю глаза и вижу, как он поворачивается к Галлу, закрывает иглу и убирает пробирку с кровью в карман халата.

Галл издает низкий рокот, раздающийся в его груди.

– Сколько времени?

– Четыре часа. Возможно, меньше.

– Тебе нужно что-то еще для работы?

Ученый снимает очки, протирает линзы краем рубашки и надевает их обратно на нос.

– Если это не слишком сложно, еда и кофе.

– Организуем, – кивает Галл.

Они начинают обсуждать детали трапезы ученого.

Мой взгляд скользит по великану, прислонившемуся к стене.  В их обычном разговоре они не замечают ничего необычного.

Маленький человек стоит слишком близко к хищнику.

Я сжимаю пальцы на крае его рукава, собирая ткань в ладони, как паук, опутывающий добычу паутиной.

Мое тело не выдержит еще много пыток. Если я покалечу этого старика, Галл, возможно, обрушит на меня столько страданий, что я не вытерплю. Но если у меня хватит сил удержать его, сломать ему кости – я, наконец, получу то, на что надеюсь.