Текст книги "Рождение Зимы"

Автор книги: Брайан Ракли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

Рот метнул на на'кирима мрачный взгляд и исчез в хижине.

– Не выдержал настоящих доводов, – с удовлетворением заметила Ивен.

Эньяра спросила:

– Вы ведь не думаете, что Эглисс похож на Минона Мучителя, правда? Я никогда не видела, чтобы он сделал что-нибудь… мощное.

– Нет, – не отрываясь от работы, согласилась Ивен. – Я бы не подумала, что он чем-то похож на них. Однако и тебе лучше не забывать, что он не похож на тебя. Иньюрен разглядел в нем многое, что его встревожило. Я думаю, что вы, хуанины, забыли, что значит иметь среди своих по-настоящему великого на'кирима. Единственная признаваемая вами теперь власть, это та, что живет в мечах, в танах да в сундуках богачей. Неужели вы действительно забыли, каким был мир до Войны Порочных?

– Я знаю, что на'киримы тогда были очень могущественны, если вы это имеете в виду, – резко ответила Эньяра.

– Когда-то половина правителей королевства Эйгл была на'киримами. О, это было давным-давно, когда королевское правление было молодо и жили еще сотни сотен моих сородичей, тем не менее это правда. Капитаны из на'киримов вели за собой армии. Они могли направить Долю к любой цели и построить мир по собственному желанию.

– Но не сейчас, – тихо сказал Оризиан.

Ивен взглянула на него, но он смотрел на озеро.

– Да, не сейчас, – признала на'кирим. – Нас осталось немного, и мы утратили секреты тех дней.

Кирининка принесла еду, поставила перед ним миски с рыбой и, не сказав ни слова, удалилась. Ребятишки разбежались: их больше интересовала игра на палках, чем застольные манеры их визитеров.

Когда наступили сумерки, они тоже ушли к себе в хижину. Оризиан становился все более и более беспокойным.

– Мы не можем здесь задерживаться. Нам нужно идти дальше, – сказал он Ивен.

– Завтра, – согласилась Ивен.

– Эсс'ир пойдет с нами? – спросила Эньяра. По лицу Оризиана она увидела, что другого варианта он и не рассматривает. А вот Ивен, похоже, думает иначе.

– Не уверена. Может быть. Я думаю, она чувствует себя обязанной благополучно довести вас хотя бы до Колдерва. А Варрин? Не знаю. Он бы не пошел так далеко, если бы сестра не дала обещание Иньюрену.

– Ра'тин, – сказал Оризиан, и Ивен кивнула.

– Эсс'ир пообещала Иньюрену, что она доставит вас с сестрой в безопасное место. Это обещание было испрошено и дано, когда уже было известно, что он умирает. А для кирининов такое обещание – очень серьезное дело. Эсс'ир обязалась это сделать, а Варрин – нет, и я думаю, что его очень тревожит данное Эсс'ир слово. Но, возможно, он захочет остаться рядом с сестрой.

Оризиан задумался. Эньяре стало интересно, что он почувствует, когда они с Эсс'ир расстанутся, а ведь это неизбежно должно произойти. Вероятно, он и сам хотел бы это знать.

– Завтра утром мы с ними поговорим, – решил Оризиан. – Скажем им, что мы идем дальше. Пусть сами решают.

* * *

На следующее утро еда уже ждала их у входа в хижину. Эньяра вдруг подумала, что с тех пор как они здесь, с ними никто, кроме Эсс'ир и Варрина, не разговаривал. Хижина обеспечивалась всем необходимым, еда появлялась, а остатки ее уносились, но ни слова им не было сказано, да и глядели на них нечасто. Дети были единственными, кто открыто признавал их присутствие.

Как только они покончили с едой, Ивен встала.

– Посмотрю, не найду ли я какой-нибудь еды на дорогу. И поищу Эсс'ир.

– Я пойду, – вызвался Оризиан. Рот не позволил Оризиану пойти одному, а Эньяре не хотелось сидеть без дела. Пошли все вместе.

Над во'аном стояла тишина. Утро хмурилось. Воздух был каким-то сонным, как будто долина ждала перемен в погоде, прежде чем ожить. Они подошли к центру лагеря, где рядом с ловцом душ возвышались шесты с черепами. Там стояло несколько кирининов, но никто из них не обратил внимания на проходящих мимо людей.

Покой вдруг лопнул и разлетелся. Из-за хижины вышел Варрин. Рядом с ним, неловко припадая на ногу, шла Эсс'ир, а за ними кирининские воины. Эньяра заметила, как, увидев Эсс'ир, Оризиан сочувственно поморщился.

– Ох, что-то они не похожи на веселую компанию, – прошептала Ивен.

Варрин повернул к ним.

– Мы выходим сейчас, – сказал он.

Эсс'ир приостановилась. Выражение ее лица было не разобрать.

– За нами еще охотятся, – сказала она. – Должно быть, тот, что остался, человек с собакой. – Она показала за спину, на вершины Кар Крайгара.

– Пусть охотится, – жестко заявил Рот. – Здесь, в лагере, не меньше сотни воинов. Мы можем…

Эсс'ир только покачала головой и пошла за братом. Эньяра посмотрела на кучку кирининов, которые теперь молча стояли перед ними. Она впервые ощутила угрозу.

– Тогда пойдемте, – сказала Ивен и отправилась в обратный путь.

Оризиан и Эньяра старались не отставать от нее. Рот немного задержался, чтобы убедиться, что киринины не последуют за ними.

– Если они что-то забрали в голову, нет смысла упорствовать, – на ходу говорила Ивен. – Они не хотят, чтобы хуанины втягивали их в свои споры. Кроме того, они обвинили бы нас в том, что мы привели к их порогу посторонних. В общем, я думаю, мы злоупотребляем гостеприимством.

III

Оризиан решил, что усеянная ветхими сельскими домиками Долина Слез очень отличается от его родных мест. Строения здесь гораздо примитивнее, чем фермы в долине Гласа и стоят среди плохо ухоженных полей. Слишком много болотцев и зарослей тростника, ноги вязнут во влажной почве, а пасущийся на заливных лугах и поймах скот выглядит вялым и невеселым.

Пока они по дороге спускались к морю, им то и дело попадались развалины заброшенных домов, большинство из которых было чуть выше валуна, хотя иногда они натыкались на сохранившиеся остовы и более крупных зданий, поросшие мхом и ползучими растениями. Оризиан подумал, что когда-то здесь жило много, много больше народу.

Иногда им встречался одинокий пастух, гнавший перед собой стадо и изредка щелкающий кнутом по крупу того или иного животного. Однажды их путь пересек охотник с пони, на которого была нагружена туша оленя. Некоторое время он шел в ста шагах впереди, потом остановился и стал смотреть на них. Странная, грузная фигура, почти погребенная под кучей мехов. Рот помахал ему рукой в знак приветствия, но человек не ответил, повернулся и продолжил свой путь к далекой лачуге у реки.

Они расположились на отдых в небольшой рощице. Рот набрал веток на растопку, и скоро у них был костер. Эсс'ир осторожно опустилась на землю. Первые несколько часов после того, как они вышли из во'ана, она прошла хорошо, к ней почти даже вернулось былое изящество, отличавшее ее до ранения. Но с течением времени шаг ее становился все короче и тяжелее.

Ивен вышла из-за деревьев, держа в грязных руках что-то непонятное и круглое. Она улыбнулась, увидев смятенные лица Оризиана и Эньяры.

– Земляная баранина, – объяснила она. – Никогда не видели?

Они помотали головами. Рот тихо фыркнул:

– Грибы из-под земли. Когда я был ребенком в Таргласе, мы их искали. Отец брал меня с собой. Не думал, что сегодня за ними еще охотятся.

Ивен сказала:

– А что ж, это хорошая еда. Лисы их считают деликатесом. Если у вас есть такая пища, можете считать, что вам повезло.

Они с Варрином резали гриб тонкими ломтиками, несколько секунд вертели над огнем и тут же кому-нибудь передавали. Аромат у грибов, хоть и отдававших землей, был хорош, а вкус действительно чуть-чуть напоминал мясо.

Когда они двинулись дальше к Колдерву, Оризиан спросил у Ивен о разрушенных и покинутых, разбросанных по всей долине домах.

– Здесь когда-то было много людей, они ушли с земли ради лучшей жизни, – ответила она.

– Я так и думал, – многозначительно произнес Оризиан.

На'кирим искоса взглянула на него.

– Потихоньку теряешь былую мягкость? Что ж, может быть, и неплохо, если не слишком увлекаться. Во всяком случае, до того, как пришла Война Порочных, это были земли Эйглов. А когда наступили Бурные Годы, королевство рухнуло и больше не поднялось.

Мимо них проходили несколько кирининов, скорее всего направлявшихся в во'ан на берегу озера. Варрин обменялся с ними несколькими тихими словами. Судя по взглядам, они относились к Эсс'ир. Один из прохожих достал из-под туники небольшой сверток и, развернув, отдал связку прутиков. Варрин, кивнув головой в знак благодарности, взял прутики, и киринины пошли своей дорогой.

Когда спустя некоторое время они остановились передохнуть, Варрин нагрел воды, опустил в нее прутья и дал им немного покипеть на небольшом огне. От котелка поднимался острый, едва ли не резкий аромат. Эсс'ир выпила почти весь отвар, спустя некоторое время бледность сошла с ее щек, и дальше она шла почти легко.

Вечером, когда они устраивались на ночлег недалеко от дороги, Оризиан подошел к Эсс'ир, сел рядом с ней – все сделали вид, что не обращают на это внимания, – и тихо спросил:

– Ну как твои ребра?

Она отмахнулась:

– Ничего. Жива еще.

Татуировка у нее на лице пока не побледнела, и кожа еще была красноватой. Линии рисунка лежали не так плотно, как на лице брата. Только по одному завитку вокруг каждой щеки, но ветвящиеся линии придавали глазам чашевидную форму. Почти красиво. Оризиан предположил, что это только первый кин'тин. Будет больше, если она убьет еще раз.

Он сказал:

– У Иньюрена, кажется, были снадобья от всех болезней. Полагаю, те же лекарства, какими пользуетесь вы. Он у вас научился? Я имею в виду, у Лис?

Эсс'ир только кивнула. Теперь она опять смотрела на него строгими глазами.

– Ты послал ко мне сестру. Это ты хорошо сделал, – сказала она.

Оризиан понял, что она говорила о шнурке жизни Иньюрена.

– Это была идея Ивен. И считаю, правильная.

– В отличие от многих из твоего рода, ты нормально чувствуешь, – сказала она, и на губах у нее появился легчайший намек на ласковую улыбку.

Оризиан почувствовал, что краснеет. Впервые за многие дни он на мгновение увидел прежнюю Эсс'ир, такую, какой она было до того, как они пошли в Андуран. Эсс'ир, которая смотрела именно на Оризиана, а не на какого-то хуанина. Ее рука, легко опиравшаяся на мягкий мох, лежала очень близко от его руки.

– Ты похоронила шнурок в дин хеме? – спросил он. Пауза была совсем короткой, и только тот, кто так же внимательно, как Оризиан, наблюдал за Эсс'ир, заметил бы едва заметное напряжение, появившееся у нее в глазах. Ему хотелось коснуться ее и успокоить, но он не стал этого делать.

– Нет, – ответила она. – Он был на'киримом. Он был настоящим человеком только наполовину. Но я нашла место. Я вырезала хороший ивовый посох. Он зацветет, когда кончится зима.

– Ты… Как давно вы познакомились?

Эсс'ир задумалась, и он испугался, что она не ответит. Такое ведь часто случалось: он задавал вопрос, а она, не желая отвечать, делала вид, что не слышит, хотя, конечно, слышала.

– Пять лет назад. Он пришел в мой во'ан. Я увидела его, но до следующего лета не говорила с ним. Когда он вернулся.

– И… – Оризиан с трудом подавил вдруг напавший на него кашель, – ты любила его тогда?

– От добра добра не ищут, – ответила она так, будто он спросил ее, нравится ли ей место для лагеря.

Оризиан признался:

– Он был очень добр ко мне. Всегда. Если б его не было, я был бы очень одинок… после Лихорадки. С ним всегда можно было поговорить. Обо всем. Мне будет тоскливо без него.

К его удивлению, она опять улыбнулась, завитки на ее лице изящно изогнулись.

– Он любил тебя, – сказала она, и голос у нее был такой ласковый, такой сочувственный, что он решился на следующий шаг.

– А что он сказал тебе там, у водопада? Когда Варрин рассердился? Я слышал слово «ра'тин», и это показалось мне важным. Речь шла обо мне?

Эсс'ир сразу опустила глаза, и он понял, что зашел слишком далеко. Она не подала виду, что сердится, не съежилась, не отодвинулась от него, но он сразу почувствовал, что между ними разверзлась пропасть. Она больше уже не была той Эсс'ир, которую он немного знал. Она стала киринином, с которым он едва знаком.

– Об этом не говорят, – сказала она и отвернулась от него, и только неловкость этого движения напоминала о ране. Он понял, что разговор кончился.

Расстроенный Оризиан еще немного помаялся возле нее: опять она заставила его почувствовать себя ребенком. Он знал, что она не собиралась этого делать, но его это задело, хотя собственная неловкость все же беспокоила больше. Он подумал, что ему все-таки чего-то не хватает, не умеет он подобрать ключик и правильно построить фразу. И никак не может преодолеть это расстояние между ними. С другой стороны, спросите его, и он не сумеет объяснить, почему для него так важно устранить эту пропасть.

* * *

Утром они проснулись и обнаружили, что Ивен еще лежит, завернувшись в свои одеяла. Дышала она неглубоко и неровно. Рот, стоявший на страже последним, сказал, что она лежит так уже полчаса, если не больше. Она не проснулась, даже когда Оризиан довольно энергично потряс ее за плечо. Они довольно долго в нерешительности стояли над ней.

– Надо взять воды из ручья, – сказал Рот, когда наконец Ивен пришла в себя, села и уставилась на компанию.

– Что это вы так смотрите, а? – грозно, но как-то неубедительно спросила она.

Все тут же занялись нехитрыми сборами и поисками какой-нибудь еды. Только когда они были уже в пути и пробирались по грязной дорожке, еле заметной в густом тростнике, Оризиан пристроился рядом с Ивен и спросил ее, что это было.

– Навестила Колдерв, как навещала Иньюрена в Андуране, – ответила она. – Лучше самой убедиться, какого рода прием нас ожидает. В этом месте не слишком много уюта, но Хаммарн хотя бы даст нам крышу над головой. Думаю, я напугала его до полусмерти. Он давно уже не видел меня в таком виде; пожалуй, что и забыл. У него в голове дыр больше, чем в рваном неводе.

Она не столько увидела, сколько почувствовала, что Оризиан встревожился.

– Не волнуйся, – улыбнулась она ему. – Хаммарн просто старый, растерянный на'кирим. Он, может быть, немного… необычный, но у него настоящее сердце. Он – друг, и ему только в удовольствие такое количество гостей. Чего не скажешь о большинстве жителей Колдерва.

Вообще-то Оризиана не вдохновляла перспектива появления в городе вольных людей. Он представить себе не мог, какой их там ожидает прием. Тем не менее стоило бы подумать о том, что ему предстоит увидеть город, единственный, в котором киринины и хуанины мирно уживаются друг с другом. Он не знал другого места, где в нынешние дни такое было бы возможно. Он не задумывался над этим раньше, но там явно могли быть и на'киримы. И от этой мысли у него слегка зачастил пульс. Он знал только двух на'киримов, Иньюрена и Ивен. Кроме них он видел, и то мельком, еще одного, тогда, в Колгласе, в ночь Рождения Зимы: Эглисса.

– Ивен, а вы не знаете, откуда пришел Иньюрен? Из Колдерва? Я знаю, что его отец был из клана Лис, но никогда не слышал, где он рос.

Ивен тихо ответила:

– Нет. Иньюрен родился летом в а'ане в Кар Энгейсе. Его мать… – Она вдруг замолчала и взглянула на него. – Лучше оставим. Это не самая счастливая история. Во всяком случае, не думаешь ли ты, что он сам рассказал бы тебе об этом, если бы счел нужным?

Оризиан внимательно глядел под ноги: очень грязная тропинка.

– Возможно, – наконец сказал он. – Может быть, он хотел когда-нибудь мне все рассказать. Я думаю, он собирался взять меня с собой в лес. Может, даже следующим летом.

– Может быть, и собирался, – согласилась Ивен. – Вообще-то я не думаю, что он взял бы с собой какого-нибудь хуанина, но тебя… Возможно.

Тут она впала в задумчивость, и дальше они тащились по грязи молча. Из низких облаков вдруг посыпались снежинки. Внезапно в небо с шумом взмыла стая уток, словно кто-то выпустил жирную стрелу из арбалета. Где-то в лесу на краю Кар Крайгара проревел олень, словно на что-то жаловался. В некоторых легендах говорится, что все живые существа плакали, когда ушли Боги; кроме хуанинов и кирининов, которые были тому причиной.

Оризиан подумал, что вот и еще что-то прошло и исчезло. Пусть же эта ночь оставит о себе теплые воспоминания; пусть она принесет семена жизни. Так говорил отец в канун Рождения Зимы. Сколько себя помнил Оризиан, он произносил эти слова каждый год. Но на этот раз в воспоминаниях о Рождении Зимы ничего теплого не было. Никаких семян (во всяком случае, полезных) не посеяно в Замке Колглас. Если бы наступила весна, то она пришла бы в мир, измененный до неузнаваемости.

* * *

Снег превратился в порывы мокрой крупы. Они нашли заброшенный сарай и решили в нем немного отдохнуть. От крыши сооружения остался один каркас, прогнившие балки смотрелись как ребра какого-то полуразрушенного, ободранного водой скелета.

Ивен задремала, завернувшись в свою накидку. Рот поделился с Эньярой едой. Варрин прикладывал какое-то снадобье на все еще воспаленную татуировку сестры и что-то ей шептал, она отвечала тоже шепотом. Оризиан не мог сидеть на месте и вышел побродить вокруг сарая. Никаких признаков пожара или бури. Эта покинутая ферма, как и те, мимо которых они проходили по долине, погибла не из-за какой-то катастрофы, ее тоже убило забвение.

Он взобрался в пролом стены. Камни сплошь покрылись панцирем серо-зеленого лишайника. Оризиан потрогал его и почувствовал под пальцами плотную путаницу растений. Порыв ветра швырнул ему в лицо острую снежную крупу. Он поморщился и повернул голову назад.

Рот окликнул его:

– Держись в укрытии. Мы не знаем, не наблюдает ли кто-нибудь за нами.

Оризиан спрыгнул обратно и отошел от пролома, но что-то заставило его еще раз выглянуть наружу. И он увидел какие-то фигуры, стоявшие от него шагах в двадцати: кирининские воины молча пристально смотрели на него. Их лица были густо покрыты татуировкой, кин'тинами. Прошло несколько секунд, а они все так же неподвижно стояли, заносимые снегом. Потом из-за его плеча скользнул Варрин. Оризиан видел, как он о чем-то совещался с пришельцами.

– Что случилось? – за спиной Оризиана спросил Рот.

В ответ юноша только пожал плечами.

Через несколько минут группа воинов исчезла в чахлом кустарнике, и Варрин вернулся обратно. Он двигался целеустремленно, почти торопливо.

– Что нового? – поинтересовался Оризиан, но киринин, не обращая на него внимания, подошел к Эсс'ир и заговорил с ней на непонятном языке. При этом у обоих были очень выразительные лица. По мере разговора напряженность в глазах брата и сестры нарастала, и тон разговора становился все настойчивее. Ивен пошевелилась и начала прислушиваться, и чем дольше она слушала их спор, тем больше хмурилась.

Наконец Варрин с Эсс'ир пришли к какому-то решению и начали поспешно собираться в дорогу.

– А мы не можем дождаться лучшей погоды? – почти невинно спросила Эньяра.

Эсс'ир ответила:

– Нет. Теперь надо спешить.

– А что случилось? – поинтересовался Оризиан.

– Враг приближается.

Они еле догнали кирининов, которые уже довольно далеко отошли от сарая. Ивен оставалась задумчивой.

– Инкаллимы? – спросил Оризиан, но Ивен помотала головой.

– Кажется, в горах война. Не просто набег: судя по всему, на север пришли сотни Белых Сов. Никогда еще не слышала, чтобы так много их явилось в земли Лис. Они – не киринины с их сражениями, по крайней мере не эти киринины. Белые Совы всегда предпочитали подкрадываться небольшими группами.

– Значит, они пойдут этой дорогой?

– Возможно. Недалеко от Колдерва находится самый большой во'ан Лис. Если у Сов на уме кровь, то он им понадобится. При их натуре должен быть какой-то мощный толчок для того, чтобы столько их забралось так далеко. По мне, так это очень плохо пахнет. Как и все остальное. Если вы как можно скорее не окажетесь в лодке, плывущей на юг, вы можете вообще никуда не попасть.

* * *

Странная картина предстала перед ними, когда они, покружив в ольховых зарослях, вышли наконец к морю. Два совершенно разных поселения расположились по обеим сторонам широкого устья реки Дерв. На северном берегу хаотическая, беспорядочная путаница домов и лачуг, укрывшихся за наскоро вырытым рвом и валом: вольный город Дерв. На южном – во'ан с массой хижин и хаток, более крупных, чем ожидал Оризиан. На длинных столбах возвышался деревянный переход, соединявший два поселения через реку. Возможно, это было зрелище из прошлого, еще из времен, предшествовавших Войне Порочных, когда две расы объединяло много большее, чем только недоверие и горечь. За ветхими крышами Колдерва открывался долгожданный вид, и опять неожиданный: в устье Дерва на якоре стоял прекрасный морской корабль с высокими мачтами.

* * *

Сирис, Избранная Хайфеста, провела пальцами по подолу простого коричневого платья. Опять он кое-где обтрепался. Нужно будет поскорее починить, как она делала не один уже раз. Немногие из на'киримов поскупились бы на новое платье для Избранной, но Сирис считала, что должна подавать пример неприхотливости. Тан Килкри-Хейг до сих пор ежегодно присылал щедрые дары в виде монет, а других, более скромных, подарков обычно можно было ждать от Кеннета нан Ланнис-Хейг – заслуга Иньюрена, конечно, – и еще одного-двух правителей северных приграничных земель Тарал-Хейгов. Все это, однако, уходило на питание и материалы, необходимые для грандиозных задач по составлению и переписыванию летописей. На всякую роскошь, вроде новых одежд, почти ничего не оставалось. Когда Килкри стояли выше всех остальных Кровей, было легче. С некоторых пор Ленор ок Килкри-Хейг вынужден был отсылать все возраставшую десятину на юг, в Веймаут: он не экономил на тайных трудах в Хайфесте, но у него самого было мало.

Избранная выпустила из пальцев подол. Она не могла допустить, чтобы праздные мысли надолго отвлекали ее от размышлений о насущных потребностях. Сирис осторожно потянулась к Доле и позволила потоку ощущений слиться с потоками Доли. Вскоре она почувствовала присутствие тех, кого искала: в башне замка, в смежной с ее палатой комнате собралось тайное совещание, Конклав.

Ей эта встреча удовольствия не доставляла. За пределами Хайфеста было неспокойно, люди стали раздражительными и много спорили. В последние дни появилось слишком много слухов. Может быть, хотя бы с этим собрание покончит.

Она надела на шею почетную цепь. Очень простую цепь из неокрашенных железных звеньев, как приличествовало тому, что было символом скорее зависимости, чем величия. Тот, кто избирался в качестве главы Конклава, только тем стоял выше остальных, что ответственность за хранение Хайфеста и накопленной в нем мудрости ложилось на плечи Избранного еще более тяжким бременем. Сирис очень уставала от бремени цепи, и никогда не носила ее, кроме особо официальных случаев вроде этого.

Тихая беседа оборвалась, когда она вошла в палату, назначенную для собрания. Все взгляды оборотились на нее. Она улыбнулась более решительно, чем намеревалась. Кроме нее, присутствовали еще пять на'киримов. Большинство из них она называла друзьями, но это ничуть не ослабляло напряженности, которая чувствовалась в палате. Сирис заняла свое место во главе стола и налила себе в чашу воды. Ей пододвинули тарелку с крупно нарезанным хлебом. Она отломила кусочек и проглотила. Маленький ритуал возник два с половиной века назад, в первые дни возникновения в Хайфесте Конклава: тогда еще нужно было утолять голод и жажду, чтобы их муки не отвлекали от обсуждений. В последние дни у нее совсем пропал аппетит, но традиции следовало уважать.

– Все наелись и напились? – спросила она. Каждый член совета либо кивнул, либо что-нибудь пробормотал. – Тогда давайте начнем.

Она повернулась к старому, хрупкому на вид мужчине, сидевшему возле нее. У него были длинные белые волосы и почти целиком застланные пеленой глаза. Кожа на его лице вся покрылась сеткой тончайших морщин. Олину было уже за сто – пожилой возраст даже по меркам долго живущих на'киримов, – и Сирис не знала, стоит ли затруднять его изложением плохих новостей. Однако если тело и подводило старика, то рассудок его и воля были так же сильны, как всегда. Он сам пожелал присутствовать на Конклаве, о чем он и шепнул Сирис на ухо два дня назад.

– У Олина есть новости, которые, я думаю, вы все уже слышали. Пожалуйста, Олин.

Один выпрямился и торопливо облизал губы.

– Не так давно вороны вдруг встревожились, – переливчатым голосом, в котором немощь состязалась с ясностью мысли, начал он. – Я много времени провел на насесте, чтобы как-то их успокоить. Несколько ночей, когда они были особенно беспокойны, я спал там. Четыре ночи назад меня разбудил сильный шум. Я стал искать причину и обнаружил, что одна давно улетевшая птица вернулась. Идрин. Товарищ Иньюрена.

В комнате стало так тихо, что слышно было дыхание. Но Сирис почувствовала всеобщую печаль. Все поняли значение этого возвращения, с которым угасла последняя, самая слабая надежда на то, что Иньюрен мог быть еще жив.

– Это огромная для нас потеря, – склонив голову, пробормотала Алайен, красивая, хрупкая, изящная женщина. Сирис подумала, что Алайен должна была быть еще очень молодой, когда Иньюрен здесь обитал, и все же она чувствует, что со смертью Иньюрена оскудела и ее жизнь. Все это чувствовали. И справедливо.

– Мы не знаем, что случилось, но нет сомнений, что Иньюрен умер, – сказала Сирис. – Я пыталась дотянуться до него, но не нашла даже признака его существования. Знаю, что другие тоже пытались его найти. Как сказала Алайен, это большая потеря. Когда-то он решил покинуть это место, но он оставил здесь свой след, так же как и Хайфест оставил свой отпечаток на нем.

Она взглянула на Блюстителя ворон:

– Хотя есть еще кое-что, чем хотел с нами поделиться Олин.

– Это несколько пошатнет нашу уверенность, – прокаркал слепой старик. – Мне кажется, что я… уловил момент смерти Иньюрена. Это было мгновение, несколько дней назад – я как раз погрузился в Долю, – когда я подумал, что чувствую его уход. Он прекратил свое присутствие в Доле и стал частью ее памяти.

– Должно быть, это болезненно, – сказал высокий человек, чьи светлые волосы были связаны сзади шнурком.

– Болезненно, Мон Дивен. Болезненно. Но там было нечто большее. Еще чье-то присутствие, слабое и неотчетливое. Я не думаю, что Иньюрен был один, когда умирал. На'кирим.

На пару мгновений воцарилась задумчивая тишина, которую нарушила Ишенна. Она была самой молодой в Конклаве и поднялась на этот уровень всего после четырех лет пребывания в Хайфесте. Быстрый ум и талантливое использование Доли немало способствовали столь стремительному продвижению наверх. Хотя для этого были и другие предпосылки: Ишенна пришла в Хайфест из Диркирнона. Это убежище на'киримов в глубине болот Киринина Герона было миром, далеким от строгой и благочинной атмосферы Хайфеста. Только в Тайном Суде королевства Адреван было больше одаренных на'киримов, чем в Диркирноне.

Из всех членов совета именно Ишенна доставляла Сирис больше всего беспокойства. В женщине горел огонь, который Хайфест погасил еще не полностью. Она, как и все остальные, страстно занималась научными занятиями и исследованиям, но внешний мир все еще сказывался на ней сильнее, чем это подобало для члена Конклава.

– Простите, Избранная, мою несообразительность, но хотелось бы уточнить, – сказала Ишенна. – Следует понимать так, что Иньюрена убил кто-то из таких же, как мы?

Сирис вздохнула:

– Кажется… возможно.

– В это трудно поверить. Давно уже на'кирим не убивал на'кирима. Очень давно, – бормотала Ишенна.

Олин подтвердил:

– Да, такое случилось много лет назад в Колдерве. И то же, насколько я знаю, произошло еще на два столетия раньше, в начале Бурных Лет. Хайренджер убил по меньшей мере двух на'киримов в интересах Амгедана Колесника, у которого был замок в Эсджер Тане. Конечно, и до того, во время трех Королевств и Войны Порочных, это было не таким уж необычным.

Мон Дивен нервно барабанил по старинному деревянному столу.

– Значит, оживает древняя история, – негромко произнес он.

– Думаю, так, – согласилась Сирис. – Некоторые из вас уже знают, но, возможно, еще не все: когда Грезящий говорил о смерти Иньюрена, он упомянул еще кого-то, чье присутствие в Доле Тин посчитал… тревожным.

– Тогда это правда, – сразу сказала Ишенна. – Уверена, что этот человек, этот на'кирим, о котором говорил Грезящий, виноват в смерти Иньюрена.

Сирис молча смотрела на молодую женщину.

– И что же нам делать? – спросила Ишенна.

– Ничего не делать, только наблюдать, изучать и стараться понять, как того требует наш долг, – ответила Алайен.

Это было хорошо скрыто, и, возможно, никто больше не увидел, но Сирис заметила, как легонько дрогнуло лицо Ишенны; самый молодой член Конклава с трудом подавил невольный раскольнический отклик на прозвучавшие слова.

В разговор вступил Мон Дивен:

– Вероятно, вы правы, Алайен, но здесь есть некоторые сложности. Мы знаем, что силами Темного Пути захвачен Андуран. Мы знаем, что Иньюрен – мир ему! – умер. Вряд ли эти два события не связаны. – Он оглядел членов Конклава. – Это должно быть так. Или не должно? Есть на'кирим, убийца, который служит Темному Пути.

– Должно быть так, – согласилась Ишенна.

Сирис краем глаза заметила, что и Один мрачно кивнул.

Мон Дивен продолжал:

– Но почему на'кирим служит Темному Пути? Темный Путь никогда не славился любовью к на'киримам.

– Кто он? – тихо спросила Алайен.

Сирис подняла руку, прося тишины.

– Давайте не будем слишком спешить с нашими предположениями, – сказала она. – Я разделяю ваши чувства, но поспешные суждения могут помешать нам разобраться в истине.

Признавая мягкий упрек, Мон Дивен склонил голову.

Пристальный взгляд Избранной задержался на одном из тех, кто сидел за столом. Мускулистый, изящный человек до сих пор не произнес еще ни слова. Таков был его обычай. Он слушал, думал и всегда был очень спокоен. И, пожалуй, Долей он был наделен так щедро, как никто в Хайфесте. Она сама видела, как однажды он одним прикосновением успокоил рыдающего ребенка и вернул от самого смертного края воина Килкри-Хейга, которого на одной из горных троп задел сорвавшийся со скалы камень. Она давно любила его, издали, платонической любовью, что его, бездетного, как все на'киримы, вполне устраивало, но иногда они находили утешение в объятиях друг друга.

Он пошевелился под ее вопросительным взглядом.

– Грезящий опять говорил? – спросил он.

– Он шептал и бормотал. Казалось, что его сон чем-то потревожен, но писцы мало что поняли. Ничего существенного.

Амонин одарил ее почти скорбной улыбкой.

– Тогда, я думаю, мы мало что можем сделать. Лучше всего и дальше придерживаться нашего уединения и молчания. За одним исключением: возможно, стоило бы рассказать о наших подозрениях Ленору ок Килкри-Хейгу.

Сирис улыбнулась. Как всегда, они думали одинаково.

– С согласия Конклава я составлю сообщение и отправлю его Тану, – сказала она. – В нем будет сказано, что, возможно – только возможно, – в долине Гласа появился какой-то, он или она, на'кирим, который служит Темному Пути. Мы обязаны Крови Килкри за то, что она в течение многих лет поддерживает безопасность Хайфеста. Насколько такое предупреждение может пригодиться Ленору, я не знаю.