Текст книги "Рождение Зимы"

Автор книги: Брайан Ракли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)

V

Оризиан с трудом выкарабкался из бессознательного состояния, словно выбрался из вязкого сна. Его несли по лесу на чем-то вроде носилок. Он не чувствовал своего тела, хотя думать, правда, неотчетливо, мог. Его взгляд подскакивал в такт с шагами тех, кто его нес: то перед затуманенным взором один за другим мелькали березовые стволы; то он видел покров из какой-то грубой травы, темно-зеленого мха и опавшей листвы. Краем глаза он заметил высокие, бледные, проносившиеся мимо и тут же исчезавшие фигуры. И при этом ни звука. Это было бы похоже на сон, если бы не дергающая боль в боку. Он представления не имел почему, но она в безжалостном ритме внезапно нарастала до жгучей вспышки огня и отступала. И Оризиан снова соскользнул во тьму.

Потом он опять открыл глаза, но все еще не мог сбросить державшее его оцепенение. Откуда-то слышались голоса. Он видел и слышал, но ничего не понимал. Появились и другие звуки: беличья трескотня, воронье карканье, шелест листвы, когда пробегал ветер. Его несли мимо странных круглых шалашей, напоминавших собою луковицы. Он видел женщину с тонким, нежным и бесстрастным лицом, присевшую на пороге такого шалаша, она пыталась что-то сказать ему, но он ее не понимал. Шкура животного была растянута на деревянной раме. Он ощутил запах горящего дерева. Мимо пронеслись ребятишки. Как из ночного кошмара или галлюцинаций появилось большое лицо, сплетенное из сучьев и веток, которое косо смотрело на него. Потом был врытый в землю столб и оленьи черепа, закрепленные на нем один над другим. Они смотрели на него мертвыми впадинами, когда его проносили мимо. Под их скорбными взглядами он закрыл глаза.

Когда же открыл снова, то увидел, что над ним склонилось чье-то лицо, дымчато-серые глаза в упор смотрели на него. Нежная кожа была так близко, что он мог бы коснуться ее губами. На щеках и лбу он чувствовал теплое дыхание. Он был уже внутри шалаша, под круглой крышей из оленьих шкур. Откуда-то издалека ему послышался голос, называвший его, он это точно знал, по имени. Потом наступила тишина, и он опять впал в забытье.

В первый момент, снова придя в себя, Оризиан не знал, кто он. Он поморгал и чуть-чуть повернулся на слабый свет. Этого движения оказалось достаточно, чтобы в боку вспыхнула боль. Он поморщился и удивился, что чувствует ее. Боль стала тупой, и он некоторое время полежал тихо. Память медленно возвращалась к нему, но воспоминания казались нереальными, он не мог отделить явь от сна или ночного кошмара.

Он глядел на крышу странной палатки: довольно просторный каркас из жердей, накрытых звериными шкурами. Сам он тоже был накрыт мехами, и нос ощущал их мускусный запах. Еще раз он попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на свет, шедший откуда-то слева. Его опять охватила боль, и хоть он был к ней готов, но все же охнул. Он поднял тяжелую руку и приложил к боку. Там на коже что-то было, теплое и влажное. На него напал кашель, от этого в груди разгорелся огонь, а из глаз посыпались искры. Он наблюдал за их пляской и ждал, пока перестанет кружиться голова.

Потом рядом с ним в палатке оказался кто-то еще. Ему положили на лоб прохладную ладонь и приподняли меха, чтобы взглянуть на перевязанный бок. Сквозь дрему он глядел в это лицо: прекрасное, бледное, обрамленное светло-рыжими волосами. Ясные серые глаза смотрели на него. Рука отдернулась от лба. Он мельком увидел тонкие, как у паука пальцы с длинными белыми ногтями. Тонкие губы шевелились.

– Успокойся, – донесся до него голос, легкий и слегка плавающий, как летний ветерок.

Киринин, подсказала ему какая-то дальняя часть рассудка. Мысль как появилась, так и уплыла.

– Отдыхай, – услышал он и решил отдохнуть.

* * *

В этом полусне-полуяви был Фариль. Умерший брат, нагнувшись, вошел в палатку. Он был хорош собой, почти прекрасен и молод. Наклонившись, он придержал волосы, чтобы они не падали на глаза.

– Пойдем со мной, – сказал он, и Оризиан встал и последовал за ним в вечер.

Лес был залит закатным солнцем, деревья отбрасывали четкие тени на траве. Бабочки перепархивали из света в тень и опять на свет. Брат ждал его с распростертыми объятиями.

– Пойдем к морю, – сказал он, и Оризиан кивнул. Деревья раздвинулись, и они пошли навстречу волнам. Вода блестела. Он стояли бок о бок и смотрели на запад. Огромный солнечный шар коснулся линии горизонта.

– Как красиво, – сказал Оризиан.

– Очень, – улыбнулся Фариль.

– Ты надолго уходил, – сказал Оризиан.

Брат поднял камешек и швырнул его далеко-далеко, потом вытер ладонь о тунику:

– Не очень надолго и не так далеко.

– Я никогда и не думал, что ты далеко, – сказал Оризиан.

Они пошли вдоль берега, птицы в высоте пели почти человеческими голосами. В их голосах звучали и тревога, и гибель.

– Я хотел бы, чтобы ты вернулся назад, – сказал Оризиан.

– К сожалению, не могу, – ответил Фариль, не глядя на брата.

– Ты одинок? Есть… – Оризиан замолк.

Фариль ласково рассмеялся:

– Да, она со мной. И отец.

Оризиан замер. Он уставился в затылок шедшего на несколько шагов впереди старшего брата. Брат тоже остановился и обернулся. Оризиан почувствовал, как что-то болезненно сжалось у него в груди. Пронзительно закричали чайки в небе, солнце окрасилось в красный цвет и теперь вызывало отвращение.

– Отец? – как эхо повторил он. Уголком глаза он заметил какие-то черные очертания, пляшущие, ухмыляющиеся.

Фариль показал рукой на море, и там, невозможно близко, стоял замок Колглас. От него осталась одна коробка. Из разбитых окон все еще валил дым, от стен отвалились целые куски, ворота были сорваны, их створки плавали у берега. На глазах у Оризиана из парапета вывалился огромный каменный блок, с грохотом проскакал по скалам и плюхнулся в море. Он протянул руку, как будто мог коснуться разрушенного замка. Ему стало плохо. Глубоко внутри рассудка он видел отца, у которого из уголка рта стекала кровь, а из груди торчала рукоятка огромного ножа. Оризиан начал задыхаться.

– Ты должен забыть, – сказал Фариль.

Оризиан опустил голову:

– Что мне делать?

– Я не могу сказать, – ответил брат. – Никто больше не сможет тебе этого сказать. Ты должен все решать сам.

Оризиан поднял глаза. Брат печально качал головой. Казалось, теперь он был далеко. Оризиан больше не различал его лица.

– Подожди, не уходи! – закричал Оризиан, поднимаясь на ноги.

Фариль что-то сказал, но теперь Оризиан едва слышал его.

– Где Эньяра? – опять закричал он.

Но брат уже исчез в ярком полукруге садившегося в море солнца.

– Не бросай меня, – попросил Оризиан.

Ему показалось, что он тяжело падает обратно, на землю. Он упал на что-то мягкое.

– Не бросай меня, – прошептал он и погрузился в темноту.

Он пришел в себя от легчайшего прикосновения к лицу. Когда зрение стало более четким, он увидел, что его разглядывает, низко склонившись над ним, молодая женщина-кирининка. От нее пахло лесом и теплом. Мягкие пряди красивых волос лежали по щекам. Он пошевелил губами, но звука не было.

– Не волнуйся, – своим удивительным голосом произнесла она. – Самое страшное позади.

– Самое страшное, – повторил он.

– Ты видел смерть и вернулся.

Несмотря на еще затуманенное сознание, он сообразил, что ноющая боль в боку подтверждает ее правоту. Он пошевелился, чтобы сбросить с себя тяжелые меха. Она, положив на него руку, ласково, но твердо удержала Оризиана. Ясные глаза неотрывно смотрели на него. Он видел, что в этих глазах нет ни малейшего изъяна; ни единого порока в чистом поле, окружавшем крошечные зрачки кольцом блестящего кремния. Глаза Иньюрена не были так прекрасны; все-таки в них было что-то от человека. И тут многое вернулось к Оризиану, слишком многое, чтобы это можно было охватить, привести в порядок и как-то к этому приспособиться. В груди, словно задремавшая птица, встрепенулся страх.

– Где Рот? – спросил он.

– Рот?

– Мой щитник. Он был со мной, когда… когда уложил меня в лодку.

– Большой человек? Он здесь. Он жив.

Она вглядывалась в его лицо и как будто касалась его взглядом. Ему стало неловко.

– Где он?

– Здесь, – повторила она.

– Я хочу его видеть.

Она встала и сразу показалась очень высокой:

– Подожди. Я спрошу.

Оризиан провел рукой по животу. Он был очень пустой: частью от голода, частью от тяжелых и горьких воспоминаний, за которые цеплялся его мозг. На одном из них он на мгновение задержался.

– Фариль, – еле слышно произнес он.

Она уже почти вышла, но обернулась.

– Я не слышала.

– Мне приснился Фариль, – пробормотал он.

– Твой брат.

Оризиан хотел спросить, откуда она знает его брата, но оленья шкура уже опустилась за ее спиной.

Вошел Рот, и Оризиан еле успел скрыть удивление. Его щитник выглядел теперь совсем по-другому. Куда делась его дородность? Лицо похудело. Глаза, перед тем как вспыхнуть при виде Оризиана, были тяжелыми. Когда Рот входил, за его спиной Оризиан заметил неясные фигуры. Незнакомцы остались снаружи.

Рот положил широченную руку на плечо Оризиана.

– Хорошо снова видеть тебя. А то я боялся, – мягко сказал старик.

Оризиан попытался сесть, но Рот слегка придавил его:

– Полежи еще. Не утомляйся.

– Я в порядке, – возразил Оризиан.

– Может быть, может быть, а все-таки ты получил плохую рану, и, наверное, ее лучше пока не тревожить. Кто знает, какой еще вред могли нанести эти вмешавшиеся не в свое дело существа.

Оризиан подцепил пальцем повязку.

– Они сделали мне эту примочку.

– Тогда лучше не любопытствовать, что там, – сморщился Рот.

– Как долго это длилось?

– Семь дней, Оризиан.

– Семь дней? Я думал, два, ну, может, три. Ничего не помню.

– Семь. И большую часть времени в движении. Мы пришли сюда только три дня назад. Они все время не говорили мне, что случилось. Ни разу не дали взглянуть на тебя. Да еще отобрали меч. Мой меч, с которым я не расставался полжизни!

Оризиан только тут заметил синяки, уже почти сошедшие, на щеках и лбу Рота, и тонкую красную линию на переносице. Рана уже начала зарубцовываться. Можно себе представить, как рвался к нему этот человек.

Он сказал:

– Ладно, по крайней мере мы опять вместе.

– Вместе. Только пленники в лагере лесных людей. Я хотел доставить нас в Гласбридж, и, правда, старался, но я не очень хорошо управляюсь с лодкой, и течение было сильное. Они притащили нас в Кар Энгейс. Лесные твари взяли нас почти сразу, как мы высадились. – Лицо щитника исказила гримаса боли. – Прости, Оризиан, что я утащил тебя против твоей воли. У меня не было выбора. Я не хотел, чтобы ты последовал за отцом.

– Ты мой щитник, и ты спас мне жизнь. Разве это забудешь? Я был… да ладно, оставим это. Ты не знаешь, где мы?

– Трудно сказать. Мы шли все время, без остановок. Я бы сказал, мы все еще где-то в Кар Энгейсе. Может быть, на южных склонах Кар Крайгара, но не думаю, что мы прошли всю эту землю.

Оризиан немного подумал:

– И что мы будем делать? – поинтересовался он.

– Подождем, пока ты немного поправишься. Надеюсь, этим существам не придет в голову убить нас раньше, чем нам выпадет шанс удрать.

– Должно быть, это клан Лис, – сказал Оризиан. – Им не за что причинять нам вред. Они не похожи на Белых Сов…

– Мне думается, что в мыслях у лесных тварей не больше человеческого, чем в их глазах. Никогда не доверяй им, Оризиан. Мы здесь должны стоять друг за друга.

Оризиан хотел сказать, что все будет хорошо, что из этого клана отец Иньюрена, но он знал, что для Рота в этом нет разницы. Щитник всю свою жизнь был бойцом на службе Крови Ланнис, и всю жизнь для него было только две звезды, за которыми он следовал неукоснительно: угроза со стороны Кровей Гир с севера и киринины, которых полно в лесах долины. Даже Оризиан, знавший, что Лисы и Белые Совы – не одно и то же, все-таки не мог совсем уж выкинуть из головы рассказы об убитых лесниках и сожженных в своих хижинах семьях.

Вернулась женщина. И в глазах, и в руках Рота сразу появилась напряженность, хотя он даже не повернулся к ней.

Она сказала:

– Хватит разговаривать. Выходите оба.

– Ему нужно отдыхать, – буркнул Рот, все еще избегая смотреть на нее.

К удивлению Оризиана, она рассмеялась таким звучным музыкальным смехом, какого он никогда не слышал. Разве только у Иньюрена. Рот нахмурился.

Она сказала:

– Довольно отдыхать. Он уже поправился.

И подошла, чтобы помочь Оризиану подняться, но тут между ними вклинился Рот. Он мощной рукой обхватил Оризиана и легко поднял его с постели. Женщина протянула накидку из густого темного меха. Рот схватил накидку и обернул ею плечи Оризиана.

– Хватит тебе сил? – спросил он.

Оризиан уже подумал об этом. Хотя он чувствовал себя довольно слабым, но боль не слишком давала о себе знать, и тело, кажется, было согласно с женщиной – отдыха ему уже достаточно.

Мускулы у него были вялые, и голова кружилась, но он кивнул:

– Да.

Всем телом повиснув на руке Рота, Оризиан вслед за женщиной вышел на белый свет. Глаза отвыкли от света, и сначала он щурился, но вот его лица коснулся слабый ветерок, и прохладный воздух вызвал в нем такое ощущение, будто он в жаркий летний день окунулся в воду. Он поморгал и вздохнул полной грудью, потом легонько тряхнул головой. Женщина с веселой улыбкой наблюдала за ним.

Чистый и ясный солнечный свет падал с запада. Собака с лаем пронеслась мимо, то попадая в тень, то опять выскакивая на свет. Орава ребятишек с криками и смехом догоняла ее. Увидев Оризиана и Рота, стоявших возле палатки, они замерли как вкопанные, сбились в кучку и уставились на них. Оризиан следил за собакой и видел, как она исчезла между хижинами.

Они находились в большом лагере кирининов-Лис. Куполообразные палатки, сделанные из шкур и кож, рассыпались по всему лесу, насколько хватал глаз. Между ними передвигались киринины, бегали собаки и несколько коз бродили по лагерю, объедая траву и кустарник. Стоял яркий, свежий зимний день. Мирная картина.

Потом недалеко от той хижины, в которой лежал, он увидел некий предмет из переплетенных ветвей и травы на шестах: не то чтобы портрет, но явно изображение лица. Он помнил его, несмотря на то, что тогда находился в полубреду.

– Что это? – спросил он.

Женщина проследила за его взглядом, но ничего не ответила. Собрались киринины. Они явились, словно повинуясь неслышному зову, образовали около Оризиана и Рота широкий полукруг и стали их разглядывать. У многих из них были копья. Рот беспокойно переминался с ноги на ногу. Женщина что-то сказала на родном языке. В толпе кое-кто легонько кивнул. Взрослые помешали детям, но те, пробравшись у взрослых под ногами, опять оказались впереди.

– Голоден? – спросила женщина.

Оризиан кивнул. Толпа безмолвно расступилась. Проходя сквозь их строй, Оризиан чувствовал, что его тоже наполняет неловкость, словно она передалась ему от Рота. Серые глаза окружающих внимательно следили за ними. Эти люди, так близко, что только руку протяни и дотронешься, оказались не совсем такими, какими он себе их представлял. Когда он о них думал, ему казалось, что они должны быть худыми, почти хилыми. Но при всем изяществе их фигур, в них чувствовалась не только сила, но и уверенность. Даже их молчание ощущалось, скорее как спокойствие, чем как безразличие. Он рад был чувствовать руку Рота: в ней была не только опора, но и защита.

Когда они выбрались из полукольца, женщина подвела их к небольшому костру. Над ним девочка поворачивала на вертеле зайца. Жир капал в пламя, а оно шипело и трещало. Едва они приблизились, девочка убежала.

– Ешьте, – сказала женщина.

Оризиан опустился на землю и скрестил ноги. Запах мяса разбудил в нем зверский голод. Рот снял зайца с огня и положил на камень. Они отрезали по куску мяса. Оризиан едва не давился, торопясь утолить голод. Мясо оказалось на редкость вкусным, да еще теплый плащ на плечах – Оризиан впервые с того момента, как очнулся, начал приходить в себя. Он остановился, только когда от зайца осталась кучка обглоданных костей. Оризиан попробовал обтереть рот, но у него это плохо получилось.

Он взглянул на стоявшую рядом женщину.

– Откуда ты знаешь, что моего брата зовут Фариль? – спросил он.

Лицо кирининки ничуть не изменилось.

– Иньюрен говорил о нем, – ответила она и отвернулась.

– Ты знаешь Иньюрена? – спросил он в спину.

Но она подошла к наблюдавшей толпе и с кем-то заговорила. Тощий пес подошел и ухватил одну из костей. Рот замахнулся на него. Пес злобно зарычал, но отошел и сел неподалеку, бдительно следя за остатками еды. Оризиан смотрел в огонь. Он много раз просил Иньюрена взять его с собой в походы на эти холмы. И вот теперь он здесь, среди этих людей, которых на'кирим знал и навещал. Он случайно, в бреду, набрел на тайную жизнь Иньюрена, которая его, Оризиана, всегда так интересовала, а Иньюрена с ним здесь не было. Все не так, как ему когда-то мечталось.

– Она возвращается, – шепнул Рот.

– Вы должны опять идти в хижины, – объявила женщина.

Их опять разлучают. Насильственная разлука вызвала на лице Рота предвещающий грозу гнев.

– Все в порядке, – сказал Оризиан в спину щитника, хотя сам не был в этом уверен. К его удивлению, женщина повела его в ту же палатку и проследила, чтобы он опять лег на свою лежанку. Потом присела рядом на корточки.

– Ты хорошо знаешь Иньюрена? – спросил он.

– Завтра ты сможешь поговорить с Ин'хинир, – вместо ответа сказала она.

Оризиан был озадачен.

– Она во'ан'тир. Ну… – Женщина поморщилась, явно затрудняясь с подбором слова. – Она – воля во'ана.

– Понятно, – ответил Оризиан.

– Кое-кто хотел отправить тебя к плакучей иве.

– Что это значит?

– Чтобы забрать твою жизнь.

– Почему?

– Ты – хуанин. Может быть, не друг Лисам. Некоторые говорят, что тебе здесь не место.

– Но вы же принесли меня сюда, – возразил Оризиан. – Не мы выбрали этот путь.

– Ты умер бы, если бы я не принесла тебя. Тебе нужны были лекарства, а они здесь.

Оризиан закрыл руками глаза. Возможно, Рот был прав. Здесь одна только опасность. Кроме того, лесные люди – дикари, они думают странно, совсем по-другому.

– Во'ан'тир пришлет за тобой. – Она поднялась и пошла к выходу.

– Постой, а ты завтра будешь? – окликнул он ее.

Она покачала головой.

– Они говорят на моем языке? – спросил Оризиан.

– Ин'хинир часто зимовала в Колдерве.

Сначала Оризиан пришел в замешательство, а потом понял: поселение вольных людей в устье реки Дерв за Кар Крайгаром. У него была репутация дикого и опасного города, особенно потому, что на его окраине стояли лагерем киринины-Лисы. Как слышал Оризиан, это было единственное место, где киринины и хуанины все еще жили бок о бок.

– А где ты научилась так хорошо говорить? – спросил он.

– Довольно вопросов. – Она опять повернулась к выходу.

– Как тебя зовут?

– Эсс'ир.

С этим она вышла, и Оризиан остался один. Спустя некоторое время – мертвое пространство в голове, в котором несвязно и хаотично крутятся мысли, – он обнаружил, что у него из глаз текут слезы. Почему? Он не смог бы объяснить.

* * *

За ним пришли ранним утром. Он только что проснулся. Лай собак разбудил его еще до рассвета. И опять навалились мрачные раздумья. Вошедший в палатку киринин сначала снял повязку и проверил рану. Рана была красной, воспаленной, но, кажется, начинала заживать. Как только примочка была пристроена на место, молчаливые воины-киринины вывели Оризиана из палатки.

Моросил дождь, но туманно было, как при серьезном ливне. Под этой завесой во'ан казался молчаливым и почти призрачным. Они пересекли кусок лагеря (эту часть он еще не видел) и поднялись по склону к рощице, в которой отдельно от других стоял шалаш. В расчищенную перед входом землю были вбиты высокие жерди. На одной из них друг над другом были закреплены голые черепа, на другой – бобровые шкуры, третья была оплетена ветвями остролиста. Внутрь шалаша его отправили одного.

Воздух в хижине был так густо, просто осязаемо, насыщен запахом трав, словно кто-то прижал к его носу ароматную тряпку. Он боролся с внезапно накатившим на него приступом тошноты. В центре ярко горело пламя, а вокруг него сидело довольно много кирининов. Когда он вошел, все повернулись в его сторону. Одна из женщин поднялась и протянула к нему руку. Он отшатнулся, но она схватила его за плечо и надавила. Он опустился на землю. Гнетущая атмосфера, кажется, понемножечку разряжалась, голова у него перестала кружиться.

– Пей, – приказала она.

Оризиан поднес чашу к губам и отхлебнул горячую, горькую жидкость, которая в ней была. Он не осмелился отставить чашу в сторону, поскольку понятия не имел, что здесь важно, а что нет. Где-то внутри него, не настолько глубоко, как ему хотелось бы, маленький мальчик трясся от страха и одиночества. Он понимал, что сейчас, возможно, впервые, возможно, как никогда, этому мальчику необходимо ясное сознание. Он поставил чашу на колено и огляделся в надежде взять себя в руки и обрести самообладание.

В хижину набилось примерно двадцать кирининов, они сидели и перед ним, и по бокам, и мужчины, и женщины. У некоторых он увидел на лицах татуировки, которые, очевидно, выделяли воинов или вожаков. Он слышал, что во время Войны Порочных королевские воины, срезали кожу с такой татуировкой с лиц мертвых кирининов в доказательство того, каких опасных врагов они уничтожили.

Против него, на той стороне костра, сидела маленькая женщина старше многих остальных. Она была закутана в кусок какой-то ткани грубой выработки с черными и голубыми завитками. Красные полоски дерзко подчеркивали серебро спадавших до плеч волос. Черты лица у нее тоже были заостренными, но глубокие морщины возле глаз и рта выдавали более чем зрелые годы. Ее выцветшие, невыразительные серые глаза в упор смотрели на Оризиана.

– Я Ин'хинир. Я во'ан'тир, – сообщила она легким, чуть пронзительным, не без металла, голосом, от звука которого ему стало совсем тоскливо.

Оризиан кивнул. Жидкость, которую он проглотил, оставила горячий след в горле и груди.

– Мы будем говорить, – сказала Ин'хинир.

– Как хочешь, – еле-еле ответил Оризиан. Он как будто не понимал, что говорить и надо ли вообще что-нибудь говорить.

Ин'хинир продолжала:

– В этом сезоне есть пять во'анов клана Лис, и это хорошее число. И это место, в котором мы находимся, – хорошее место. Склоны обращены к солнцу и богаты лесами. Много пищи, которую мы собираем. Леса щедрые. Этот сезон, когда мы имеем во'ан здесь, первый с тех пор, как я таскала на спине своего первенца. Теперь у нее много собственных детей. Лисы долго ждали, чтобы вернуться. Когда раньше во'ан был на этом месте, хуанины из долины увидели наши дымы, пришли и разыскали нас. Мы провели их по грубой земле и по кручам долин. Мы обменивались с ними убийствами, и они ушли. Ты из долины, толстоногий и неуклюжий?

– Я… я из Колгласа, – запинаясь, пробормотал Оризиан, не ожидавший такого вопроса. Ин'хинир говорила в ровной, усыпляющей манере, и он не вдумывался в ее слова.

– Зачем ты пришел в этот во'ан?

– Я был ранен. Меня сюда принесли. Эсс'ир сказала… – Он хотел продолжить, но Ин'хинир резко фыркнула и перебила его:

– Все в клане Лис знают, что в долине в этом сезоне война. Наше копье во'анов вернулось этим летом из земель врага с вестью от армии хуанинов. Он сказал, что падальщики Белые Совы собираются затеять войну против народов долины вместе с этой армией. Белые Совы, у которых нет памяти, стали слугами хуанинов. Это хорошо. Им же будет хуже. Хорошо также, что в долине война. Если в долине война, то нас никто не тронет, поэтому после многих лет мы вернулись в этот во'ан.

Оризиан старался следить за всем сказанным. Если Белые Совы оказывали помощь инкаллимам, то это объясняет, как они пробрались в Колглас. Киринины могли незаметно провести их через Анлейн. Хотя такой союз кажется совершенно невозможным. Белые Совы не были людям друзьями, а Крови Темного Пути, конечно, не были друзьями кирининам.

– Это хороший во'ан, – продолжала Ин'хинир. – Если все будет хорошо, мы вернемся и в следующем году. А'ан Ир'вирейна нашел тебя и большого человека около воды. Эсс'ир этого а'ана пожелала, чтобы ты поправился, и принесла тебя сюда. Мы разрешили ей это, потому что смерть уже учуяла тебя. А теперь ты выздоровел.

– Смертельно важное дело, что ты и большой человек пришли сюда. Когда кланы были моложе, когда Город сиял как солнце, один хуанин пришел в во'ан Лис из долины дубов по свободному от льда потоку. Он потерялся. Ему дали еду и укрытие. Но он был глупый и говорил глупости, как ребенок, который не знает, как успокоиться. Через некоторое время люди сказали ему, чтобы он уходил. И потому, что сердце у хуанинов горячее и мысли, как огонь, он очень рассердился. Он взял в руку землю и бросил в священный костер токир и обругал Лис. Поэтому его схватили и послали к иве. Много людей в во'ане заболело и умерло следующим летом; огонь из токира, который они несли с собой, сделался нечистым от его гнева.

– Вы хотите убить меня из-за того, что случилось сотни лет назад? – спросил Оризиан, стараясь сдержать напряжение, от которого желудок завязывался в узел.

Ин'хинир поправила его:

– Человек, посланный к иве тысячу и полтысячи лет назад, ушел, когда мир еще отбрасывал волчьи тени. Когда Лисы жили рядом с солнцем, в более добрых землях. Но его имя не забыто. Я знаю имена людей, которые умерли от болезни в то лето, что пришло после его ухода. Они не забыты. Мы все еще поем им. Мы не забываем. А вы? Хуанины забыли прошлое?

– Нет, не забыли, но… Я не такой человек. Его ошибка… его глупость… не моя. – Оризиан растерялся. Решение складывалось из доводов, которые он не совсем понимал. Он чувствовал бессилие. Ему пришло в голову, что Фариль знал бы, что сказать и как поступить в такой ситуации. И Иньюрен тоже. Ему стало даже жарко от неловкости. Стены хижины давили на него.

– Мы знаем, каким добрым и каким злым может быть хуанин, – сказала Ин'хинир. – В месте, которое вы называете Колдерв, между кирининами и хуанинами царит мир. Это было бы хорошо и для народов долины. Два лета назад молодой киринин из а'ана Тейнана охотился. Он был глупый, и кабан ранил его. Человек из долины нашел его и помог. Юноша поправился и вернулся в свой во'ан. Поэтому мы знаем, что в людях долины есть доброта. А в тебе есть доброта?

– Я бы помог раненому. Как Эсс'ир старалась помочь мне. Не все хуанины плохо думают о кирининах, так же, как не все киринины плохо думают о нас. Я не хотел бы обидеть Лис.

– Ты не сможешь причинить Лисам вред, – сказала Ин'хинир, словно пробуя на вкус правду его слов. Она помолчала, а в хижине вдруг установилась напряженная тишина. Оризиан переводил взгляд с одного лица на другое и натыкался на пустые глаза. Ничего в них не разобрать. Никакого контакта с этими людьми не может быть; каждый из них смотрит на него, как палач, выбирающий овцу под нож.

– Эсс'ир говорила, что среди своих ты был высоким человеком. Одним из правителей, – продолжала допрос Ин'хинир.

– Нет, не совсем, – ответил Оризиан. – Мой дядя – тан. А Иньюрен – мой друг…

Она опять фыркнула. Он не понял, чем она недовольна. Он-то думал, что имя Иньюрена добавит здесь дружелюбия. Оказывается, нет. Он спешно придумывал, что еще могло бы послужить ему. Пожалуй, даже Фариль не нашелся бы что сказать. Ведь он не так часто разговаривал с Иньюреном о кирининах, как он, Оризиан, и не собирался посетить лагерь Лис, он даже не подумал бы, что такое возможно. И Фариль не видел разницы между Белыми Совами и Лисами.

– Моя семья не враг Лисам, – сказал он. – И мы не друзья Белым Совам.

– Человек из замка в долине воюет с Белыми Совами. Это хорошо. Ты стал бы воевать и с врагами в Анлейне?

– Сам я с ними не сражался, если ты это имеешь в виду. Сражались воины из моего дома, когда те напали на наших людей в лесу. Рот, тот, что со мной, с ними воевал. Он – враг Белым Совам.

Оризиану опять становилось плохо, наверное, от духоты и крепких запахов в хижине. Он очень устал.

– Все против Лис, – сказала Ин'хинир. – Мы – небольшой клан. Восемьдесят а'анов. Белых Сов, чья стая похожа на пчелиный рой, в пять раз больше. Твой род шныряет в долине, как мыши в траве. Мы – маленький клан, но мы не сдаемся врагу. А чтобы держаться, нам нужно зоркое, как у лис, зрение и острая мысль. Эсс'ир чувствовала себя обязанной помочь тебе, и мы позволили ей это. Наша обязанность – во'ан. Во'ан в безопасности?

– Я хочу только вернуться к моему народу. Я никому не скажу, где находится во'ан. И Роту скажу, чтобы не рассказывал. Мы только хотим обратно.

Он больше не мог говорить. У него уже стучало в голове. Все, что он когда-либо слышал о кирининах, все кровавые рассказы, теперь крутились у него в голове и требовали внимания: о фермерских детях, убитых в собственных постелях, о жестоких пытках воинов, захваченных в лесных перестрелках. И все же он цеплялся за мысль, что все это только рассказы, и они не могут иметь отношение к нему, здесь и сейчас. Он поверить не мог, что избежал ужасов Рождения Зимы только для того, чтобы быть осужденным на смерть старой женщиной с чем-то красным в серебристых волосах.

– Пей, – сказала Ин'хинир. Оризиан сначала не понял, о чем она, и взглянул на нее. Потом спохватился, что небольшая деревянная чаша так и стоит у него на колене. Вспомнив о вяжущем вкусе напитка, он нерешительно поднес чашу ко рту и отпил. Жидкость немного охладила, и, хотя вкус остался таким же резким, но уже не жгла так отчаянно. Голова немного прояснилась, томительный жар отхлынул от лица.

– Чего стоит твое обещание? – спросила Ин'хинир.

Оризиан помолчал, подыскивая слова, которые помогли бы ему наладить контакт с этой женщиной; он в этом очень нуждался. Он заявил:

– Оно налагает на меня обязательство. Такое же, какое ты имеешь по отношению к во'ану, и какое, по твоим словам, имела Эсс'ир по отношению ко мне. Мое обещание – это обязательство, которое я должен выполнять перед самим собой и перед тобой.

– Куда ты пойдешь?

– Пойду? Я… – Он не знал. Куда идти? Отец погиб, Эньяра и Иньюрен, наверное, тоже. До Колгласа слишком далеко, если Рот прав насчет того, что они зашли очень глубоко в эти земли. – Я сначала пошел бы в Андуран. К дяде, тану. Если то, что ты говоришь, правда, то мой народ должен воевать против Темного Пути и Белых Сов. Я должен в этом участвовать.

В глубине хижины кто-то, скрытый в полутьме, затянул песню. Это был приятный однообразный и таинственный напев, такой негромкий, что казался далеким бормотанием. Оризиан не был даже уверен, один ли голос звучит. Слов он тоже не разбирал. Звуки были печальные, почти скорбные.

– Я не собираюсь причинять Лисам никакого вреда, – опять начал он. – Я вам не враг. Если там воюют, то это против других хуанинов и против Белых Сов. Не Лис, – больше он ничего не смог придумать.