Текст книги "Рождение Зимы"

Автор книги: Брайан Ракли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

Долгое время никто не говорил ни слова. Была только обволакивавшая его песнь. Он опустил глаза и стал смотреть в чашу на коленях и на жидкость в ней. Она быстро остывала. Лишь легкий пар поднимался из нее к его лицу.

– Оставь нас, – наконец сказала Ин'хинир.

Еле-еле справившись с навалившимся облегчением, Оризиан кое-как поднялся на ноги. Торопясь уйти, он даже не обращал внимания на боль в боку. Только когда он уже поднял шкуру на выходе из палатки, сомнение выдало себя.

– Значит, нам разрешат покинуть во'ан? – спросил он.

– Мы будем думать, – только и ответила Ин'хинир.

VI

Он долгие часы просиживал, скрестив ноги, у входа в палатку. Ему дали кунью накидку, от которой шел такой крепкий запах, как будто ее только что содрали с животного. Накидка была кстати, потому что воздух свежел с каждым днем.

Две недели – и целую жизнь – назад осуществилась его мечта попасть в лагерь Лис. Даже теперь, несмотря на тревожные воспоминания о том, что его сюда привело, мир лагеря казался ему немного загадочным, хотя и спокойным. Мимо него то и дело проходили киринины, и все они, и дети, и взрослые, двигались очень плавно, несуетливо, с чувством собственного достоинства. Даже самые старшие из них, сморщенные и иногда немного сутулые, сохраняли ту естественную фацию, какой Оризиан никогда не видел у людей. Взрослые весьма терпимо и снисходительно относились к стайкам носившихся между хижинами детей. Они наблюдали за ними, иногда вмешивались в их потасовки и споры, но Оризиан ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь поднял на детей голос или сильно рас сердился.

Дожди миновали, но, несмотря на стремительно несущиеся облака, большую часть дня небо было ярким. На солнечном свету голые деревья отбрасывали четкие тени по всему лагерю и ложились на траву зеленым напоминанием о лете. Какие-то небольшие птички порхали и щебетали по всему во'ану. Киринины уходили и приходили. Они, как и в любой другой деревне, охотились, собирали хворост, готовили еду.

Но среди уже знакомого попадалось и кое-что такое, чего он не знал и не понимал. Например, его выбивало из колеи огромное, сплетенное из сучьев лицо, стоявшее как часовой в центре во'ана; один или два раза он видел, как киринины прикасались к нему пальцами и что-то бормотали. Иногда ему казались угрожающими шесты, украшенные черепами разных животных, особенно при определенном освещении. Но, наверное, больше всего его нервировало, когда он замечал, что кто-нибудь из Лис тихо стоит между хижинами и смотрит на него. Когда он отвечал взглядом на взгляд, то человек ничуть не смущался. Оризиан всегда первым отводил глаза.

Пару раз в день им с Ротом разрешали побыть какое-то время вместе. Рокочущий бас Рота чаще всего тратился на заботы об Оризиане и планы скорого, как только юноша наберется сил, бегства. Оризиан знал, что, если Лисы этому воспротивятся, им с Ротом далеко не уйти; лучше и безопаснее полагаться на здравый рассудок и терпение, а не на побег. В глубине души Рот и сам это понимал. Наверное, он говорил о побеге только потому, что считал это полезным для подъема духа товарища. Но тогда они оба лукавили, поскольку Оризиан так и не сказал Роту о разговоре с во'ан'тиром. Вряд ли Роту стало бы легче, если бы он узнал о том, что их судьба все еще висит на волоске. Пока, во всяком случае.

Эсс'ир навещала его часто, иногда приносила еду, иногда осматривала рану, иногда просто так – он не понимал зачем. Дошло уже до того, что он поджидал ее. Хотя она редко улыбалась, в ее обращении с ним чувствовалось скрытое дружелюбие. Случалось, в разговоре она, как иногда и Иньюрен, употребляла странные обороты, и Оризиан не всегда улавливал смысл ее слов.

Иногда она отвечала на вопросы. Он спросил, сколько людей в во'ане, она ответила, что две-три сотни. Семь а'анов, которые опять распадутся весной. Где ее родители? Ее родители ушли к плакучей иве. Брат охотится в горах Кар Крайгара.

Если же он задавал вопрос, который выходил за какие-то невидимые рамки, она притворялась, что не слышит, или уходила. Она не говорила о том, что их с Ротом ждет, не обсуждала их судьбу, как не говорила и об Иньюрене. А когда он спросил ее об огромном таинственном лице из прутьев и сучьев, которое надзирало за всем лагерем, она только чуть заметно качнула головой. Он уже научился ходить, потихоньку и осторожно.

По ночам, когда ему никак не удавалось заснуть от странного запаха кирининской палатки, он прислушивался к чужеродным звукам леса и лагеря. В эти одинокие часы, его, объятого тьмой, одолевали образы и воспоминания, которые безостановочно крутились в голове. Чаще всего это были сцены из ночи Рождения Зимы в Замке Колглас. Но был один человек, в ком он нуждался больше всего, чье отсутствие ранило его гораздо сильнее всего прочего, и которого он потерял задолго до той ночи: Лэрис, его мать. Пустота, которую она оставила в его жизни, так и оставалась свежей незаживающей раной. Тогда он плотно закутывался в меха на своей лежанке, как будто укрывался в ее объятиях.

* * *

Наутро четвертого дня с тех пор, как он очнулся, когда Эсс'ир принесла ему чашу с жидким бульоном, он почувствовал, что что-то изменилось. Она как будто светилась, чего прежде не было. Он спросил, не приняла ли Ин'хинир решения, но Эсс'ир не ответила.

Только сказала:

– Брат вернулся. Он к тебе зайдет.

Действительно, позже в сопровождении Эсс'ир в хижине Оризиана появился высокий, поджарый охотник. Он оказался внушительнее, чем все киринины, каких до этого видел Оризиан. Он вошел без единого слова и, казалось, занял собою все пространство палатки. У него были длинные серебристые волосы с металлическим отблеском и суровое лицо, сплошь покрытое замысловатой, синей татуировкой. Дымчатые глаза оставались бесстрастными, но уголки рта чуть-чуть дрогнули при виде полусидевшего на лежанке молодого хуанина.

– Мой брат, – объявила Эсс'ир. – Варрин.

– А я Оризиан, – сказал раненый юноша, страстно желая, чтобы его сердце так не колотилось.

Высокий киринин наклонил голову и прищурился. Оризиану показалось, что его чем-то пронзили.

– Альин, – сказал Варрин и вышел на утренний воздух.

Эсс'ир смотрела ему вслед, поглаживая щеку белыми ногтями.

Оризиан откашлялся:

– Что значит альин!

Она взглянула на него:

– Птенец, неоперившийся. Они выпадают из гнезд. Не годятся для охоты, – ответила она и вышла вслед за братом.

* * *

Он снова увидел Варрина в тот же день, когда Эсс'ир проводила его к костру, на котором их ждала миска с тушеным мясом. Брат присоединился к ним, когда они, сидя рядом, молча ели. Оризиан краешком глаза наблюдал за ним, украдкой разглядывая густую татуировку, изрезавшую лицо киринина. Наконец, он поставил миску и повернулся к Варрину.

– А что… – он чуть запнулся, – что означают эти знаки? На твоем лице?

Эсс'ир заговорила раньше, чем ее брат успел ответить:

– Это кин'тин. Тройной. Очень немногие имеют такой же.

Она что-то проговорила Варрину. И в который раз Оризиан подивился тому, как звучит ее голос, когда она говорит на Родном языке: как будто ручеек журчит и переливается.

– Я могу рассказать, как он заслужил кин'тин. Он согласен. Хочешь расскажу?

– Да, хотелось бы.

– Первый он получил, когда ему было тринадцатое лето, – почти благоговейным тоном начала Эсс'ир. – Он был копьем а'ана Тин Вир, пересекал земли Белых Сов. Они охотились на врага пять дней. Он положил стрелу в старика из-за дерева. Второй – когда ему было пятнадцать. Он вспорол одного из них ножом. До третьего прошло много лет. Кёркин позвал копье а'ана, и они шли по долине, углубившись далеко в земли врага. Они нашли семью у потока и всех их послали к иве. Варрин взял огонь из их лагеря. Они побежали к реке, но волчья стая врага была сзади. Многие пали. Кёркин и еще десятеро. Только пятеро вышли из деревьев и вернулись. Варрин принес огонь. За это ему дали третий кин'тин. За вражеский огонь.

Пока все это рассказывалось, Варрин рассматривал Оризиана пристальным, но равнодушным взглядом. Тому очень хотелось отвернуться.

Но вместо этого он спросил:

– Как же вы так легко пересекаете долину и добираетесь до Анлейна? А мы, моя Кровь, даже не знаем, что вы там?

Вопрос был адресован Эсс'ир, поскольку Оризиан был уверен, что ее брат его слов не поймет, но Варрин поставил миску, хотя она была еще наполовину полной, поднялся на ноги, сделал несколько шагов и полуобернулся.

– Хуанин не знает. У вас толстые уши и плохие глаза. Как и ваши ноги.

Оризиан остался смотреть, как киринин уходит.

– Варрин не очень любит хуанинов, – объяснила Эсс'ир.

– Не очень, – согласился Оризиан. – А ты, кажется, относишься иначе.

– Я не люблю твою расу. Но Иньюрен говорит о вас хорошо. О тебе.

Оризиан тут же забыл о Варрине. В щите Эсс'ир на мгновение появилась щелка; надо было воспользоваться ее необычной словоохотливостью и выспросить все, что ему так хотелось знать.

– Ты его знаешь? Иньюрена, я имею в виду. Он бывал в лагере?

– Я видела тебя, с большим человеком, и знала. Я тебя видела раньше, три лета назад, с Иньюреном в лодке. Близко от берега. Ты меня не видел, а он знал, что я наблюдаю. Он сделал знак.

– Мы никогда не высаживались на Кар Энгейс, – возразил Оризиан, торопливо соображая, как заставить ее разговориться. – Я всегда хотел пойти с ним в лес. Я знал, что он ходит на ваши стоянки, и хотел пойти с ним. Но он никогда меня не брал.

Эсс'ир смотрела на него:

– Почему ты хотел прийти к нам? Хуанин не ходит в во'ан.

– Я знаю многих людей, которые не любят кирининов. Полагаю, они боятся, но я совсем не такой. Я просто… просто я хотел посмотреть, на что похожи ваши лагеря. Посмотреть, как вы живете. Это трудно объяснить, но в последние годы мне часто хотелось… ну, побывать где-нибудь еще, кроме дома. Где-нибудь в другом, новом месте. И, думаю, мне хотелось узнать, куда это отправляется Иньюрен.

– Он так важен для тебя?

– Да. Несколько последних лет он был очень добр со мной.

Эсс'ир отвела с лица волосы. Жест был настолько небрежный и неуместный, что на одно ослепительное мгновение Оризиан был захвачен этим движением, сковавшим сразу и руки, и язык. Эсс'ир некоторое время оставалась неподвижной. Потом поднялась, словно пришла к какому-то заключению.

– Пойдем, я покажу тебе. Может быть, Иньюрен этого хотел.

Она вывела его за пределы во'ана. Они шли молча, она впереди, он сзади. И тут Оризиан понял, что Рот на его месте усмотрел бы в этом подходящий случай для побега; осилить Эсс'ир и удрать. Хотя Оризиан даже попытку такую обсуждать не стал бы. Во-первых, он сомневался, что бегает лучше кирининской женщины. Во-вторых, тогда Рот остался бы в лагере один. Оризиан знал, что отказ от побега его щитник расценил бы как полный провал. Но оставить Рота? Нет, на такое он не способен. Тем более что многим обязан Эсс'ир. Во всяком случае, он так считал. Ведь если бы она не нашла его и не принесла сюда, то он мог бы и умереть.

Они пришли на ровное болотистое место, заросшее мхом, в котором тонули ноги Оризиана. Перед ними поднималась густая ивовая роща. Из глубины рощи доносилось слабое журчание. Эсс'ир остановилась, не доходя до деревьев. Несколько напуганных их появлением птичек с криком бросились вглубь зарослей. Оризиан открыл было рот, но ничего сказать не успел, как тут же почувствовал на губах ее тонкий, легкий как воздух палец.

– Дыши легко, – сказала она. – Говори тихо. Это не твое место. За тобой наблюдают.

Оризиан ждал ее объяснений.

– Это дин хейн. Место смерти. Тело идет в землю. С ивовым посохом в руке. Если посох расцветет, то дух пойдет в Дарланкин. Если не расцветет, то дух остается. Такие становятся кар'хейнами. Наблюдателями.

Поглядев внимательнее, Оризиан рассмотрел среди густо растущих кривых стволов и ветвей несколько тонких, сухих шестов; должно быть не прижившиеся, «не расцветшие» посохи кирининов. При их виде ему представилось, что на него смотрят призрачные глаза. Бесчисленные ветви живых ив вздыхали и сталкивались, переплетаясь. Он понял, что каждое дерево означало могилу киринина, корни растений переплелись с их костями в мягкой земле.

– Посланные к иве, – тихо произнесла Эсс'ир.

Оризиан подумал о том, какой холодной должна быть могила в мокрой земле возле лесного ручья. Он давно знал, что киринины своих мертвых хоронят, тогда как народ Оризиана усопших сжигал. Хотя о деревьях он все-таки никогда не слышал. Ему пришло в голову, что никто не знает, по скольким таким же могилам кирининов прошлись копыта его коня, когда он со своим отцом или с домочадцами Кросана выезжал на охоту, мимо сколько таких же мест они проехали.

– Если ты сам добр, если в твоем сердце нет зла, кар'хейн не причинит тебе вреда.

– А если не добр?

Вместо ответа она сказала:

– Иньюрен любит дин хейны. Он называет их местами мира. Вот почему я его тебе показала.

– Спасибо.

Когда они вернулись, Эсс'ир указала на столб в центре во'ана. Как всегда, лицо из ветвей показалось Оризиану зловещим.

– Ты спрашивал, что это такое. Это… – она помолчала, подыскивая слово для фразы, которая явно не так уж легко ей давалась, – это ловец мертвых, энхин. Это образ Анайна.

Едва она произнесла «Анайн», он посмотрел на нее и поразился. Как это он раньше не догадался? Анайны были не похожи на все другие расы; они стояли ближе остальных к Богам. Если они и имели какое-то обличье, хотя многие утверждали, что у них его нет, то, конечно, это мог быть только оживший лес, его ветви и листва. Именно эту непостижимую и непознаваемую зеленую землю, раскинувшуюся лесом по диким местам мира, пытались представить себе и соответственно изобразить киринины.

Половина того, что Оризиан знал об анайнах, было легендами и выдумками или почерпнуто им из сказок и слухов. Да и разговоров-то было мало, всего несколько человек сталкивалось с анайнами, и почти все рассказы кончались плохо. Одну из таких историй отлично знал каждый хуанин или киринин: к концу Войны Порочных, когда Короли разрушили Тейн и разбили силы крупнейших кирининских кланов, поднялись анайны. Они вырастили обширные леса – Дебри – там, где его никогда прежде не было. Эти леса поглотили Тейн с прилегающими к нему землями и стали естественной, необитаемой и непреодолимой преградой между человеческими армиями и кирининами, бежавшими далеко на восток. Этим, столько же, сколько осадой и разрушением Тейна, закончилось кровопролитие. И вот здесь, в сердце мирного во'ана, обнаружилось изображение той ужасной силы, наблюдающей за играющими детьми и блуждающими козами.

– Что это означает? – спросил Оризиан, обнаружив, что говорит теперь более спокойным тоном.

Эсс'ир слегка нахмурилась. Это было странное зрелище, как будто пролетевшая птица на мгновение закрыла солнце, и ее тень мелькнула по обычно невозмутимому лицу.

– Если тело не приходит в дин хейн, то… дух не знает покоя. Энхин – сторожит от такого духа и заставляет невидимых анайнов защищать нас от беспокойных покойников.

Беспокойные покойники. Очень точное название. Оризиан не верил в привидения (во всяком случае, он представлял их не такими, какими, по его мнению, их представляла себе Эсс'ир), но у покойников было много и других способов лишать покоя.

– Я и не знал, что здесь какие-то анайны, – сказал он.

– На некоторые места они пришли раньше ока. Дебри, как вы называете. Анлейн, где враг. Дин Сайв. Но око еще не все. Анайны наполняют зеленый мир. Ты их не видишь, но они есть.

Больше она ничего не сказала, но и этого было довольно, чтобы Оризиан несколько часов боролся с ощущением, еще более острым, чем прежде, что за ним наблюдают. И не важно, что Анайн, по словам Эсс'ир, защищает, у Оризиана не было никакого желания находиться под недреманным оком подобных преданий. Той ночью он как никогда тосковал по основательности и незыблемости внушительных стен Колгласа.

* * *

Настойчивые голоса прервали тяжелый сон Оризиана, а окончательно он проснулся оттого, что с него сдернули меховое покрывало. Первым его побуждением было сопротивление, он не желал поддаваться телам, которые, как ему казалось, теснились вокруг него. Их было очень много, и он сопротивлялся изо всех сил. Но его подняли и вытолкнули в холодную ночь. Тогда только он сонно огляделся.

Большая толпа кирининов собралась перед его хижиной, очень большая. Он решил, что здесь, должно быть, присутствует весь во'ан, от мала до велика. Они стояли молча и внимательно смотрели на него. Те, кто его поднял, куда-то исчезли, оставив его, все еще полусонного, один на один с толпой. Лес был залит лунным светом, отбрасывавшим невесомые и загадочные блики на бесцветные лица кирининов. Он поднял голову и увидел над собой огромную круглую луну. Полнолуние.

Сюда же, довольно грубо подталкивая, привели и Рота. Щитник выглядел бодро, но явно был встревожен больше, чем Оризиан.

– Держись ближе ко мне, – проворчал он и крепко взял юношу за руку. – Не показывай страха.

Оризиан оглядел плотную стену бесстрастных лиц. Никаких звуков, кроме совиных криков откуда-то из леса. У него появилось острое ощущение, что они каким-то образом из спящего мира попали куда-то в другое место. Что-то случилось или вот-вот случится.

– Ничего не говори, – прошептал он Роту, понимая, что в этот момент его щитник может наделать больше ошибок, чем он сам.

Толпа расступилась, открыв приближающейся фигуре узкий проход. Из-под прямой одежды из шкур видны были босые ноги. Полоски кожи спускались с плеч того, кто был, кажется, кирининской женщиной, но вместо лица на Оризиана и Рота смотрела огромная лисья морда. Голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую, и Оризиан сумел разглядеть полоски, на которых маска держалась. Из-под полосок висели седые волосы с красными ленточками. Ин'хинир, понял Оризиан. То, что он ее узнал, ничуть не смягчило дикости момента, особенно когда она повернулась и взглянула на него. В левой руке она держала длинный посох, к которому было привязано около дюжины черепов каких-то крошечных животных. При движении черепа стукались друг о друга и тарахтели. Напряженное молчание немного затянулось, во'ан'тир всматривалась в двоих людей, потом повернулась как на шарнирах и простерла руки. Она стояла так между ними и толпой кирининов несколько секунд. Когда она начала говорить, лисья маска немного приглушила голос, но от этого звук, разносившийся по поляне, казался еще более жутким. Она говорила на языке кирининов, и падавшие в ночь слова звучали почти заклинанием.

– Будь готов ко всему, – пробормотал Рот.

Ин'хинир говорила, и все смотрели на нее. Она тряхнула посохом, и черепа на нем застрекотали. Голос ее то повышался, то падал. Изо рта при каждом слове вылетал пар и поднимался вверх, будто его притягивала к себе сияющая луна.

Вдруг лисья морда с криком повернулась к людям, и Ин'хинир указала на них рукой. Рот дернулся. Оризиан даже не пошевелился; он сделал для них двоих все что мог, когда говорил с во'ан'тиром. Он знал, что бы ни случилось, сейчас уже ничего не изменишь. Ин'хинир умолкла, в толпе зашептались. Все вертели головами, склонялись друг к другу и опять выпрямлялись. Потом киринины исчезли, растворившись в ночной тьме. Ин'хинир попятилась на несколько шагов, по-прежнему обращенная маской к Оризиану и Роту, потом повернулась и ушла, одна. Осталась только Эсс'ир. Она стояла и смотрела на Оризиана. Он услышал, как Рот тяжело перевел дух. Эсс'ир подошла к ним.

– Что произошло? – спросил Оризиан, когда она приблизилась.

– Во'ан'тир говорила, – сказала Эсс'ир. – Вы можете уходить. Завтра. Еще один день, и вас пошлют к иве. Я приду к вам утром.

* * *

С рассветом на лагерь опустился густой туман. Оризиан вышел из хижины. После того как собрание разошлось, он немного поспал, хотя в основном больше ворочался и метался. Не давали спать роившиеся в голове мысли.

Из тумана вышел Рот. Приблизившись, он ухмыльнулся:

– Что, манит свобода?

Оризиан тоже улыбнулся:

– Похоже.

– Никогда не думал, что нам удастся убраться отсюда, не попортив собственные шкуры, а вот поди ж ты! – признался Рот. – Будет что порассказать.

Оризиан оглядел во'ан. Плавающие пелены тумана заглушали все звуки и почти уже скрыли несколько удалявшихся фигур. Во влажном воздухе висел запах дыма. Таков был бы конец их рассказа о пребывании здесь.

Появилась Эсс'ир. Она держала в руках пару тощих, обтянутых кожей тушек.

– Поешьте.

Они с Ротом молча наблюдали, как она насадила на вертел белок и начала вертеть их над слабым огнем. Пока они сидели и ждали, появился Варрин. Он встал неподалеку и оперся на длинное копье. Рот оглядел кирининского воина с нескрываемой враждебностью.

– Это Варрин, брат Эсс'ир, – объяснил Оризиан. Рот хмыкнул и опять перевел взгляд на огонь. Варрин ничем не показывал, что хотя бы замечает их присутствие. Даже когда Эсс'ир что-то тихо сказала брату, Оризиан не уловил никакого отклика с его стороны. Наверное, Эсс'ир видела что-то такое, чего не видел Оризиан.

– Куда вы пойдете? – спросила Эсс'ир.

Оризиан взглянул на Рота, он ведь с ним этого не обсуждал, но надеялся, что тот спорить не будет.

– В Андуран. Город в долине.

Щитник кивнул.

– Это ведь близко? – спросил Оризиан у Эсс'ир.

– Не далеко, – ответила она. – Мы проводим вас до опушки леса. Я и Варрин.

– Не нужно, – запротестовал Рот, упорно глядя только на Эсс'ир.

– Так лучше, – заявил Варрин. – В лесу наши люди. Они могут принять вас за врагов и прикончить, натыкав игл в вас не меньше, чем их у дикобраза.

Рот уже, кажется, еле сдерживался:

– Уверен, что мы и сами найдем дорогу, – сквозь зубы, еле цедя слова, сказал он.

– Мой брат… играет, – вмешалась Эсс'ир. – Но он прав. Мы проведем вас такими тропами, чтобы вы никогда не нашли дорогу обратно в во'ан. Мы выведем вас безопасным путем и убедимся, что вы покинули земли Лис. Поэтому во'ан'тир велела нам проводить вас.

Ее слова положили конец всем спорам.

Лицо Рота так и осталось мрачным, а Оризиан отметил про себя, что совместное путешествие щитника и гордого кирининского воина вряд ли будет таким уж легким делом.

– Мы готовы, – объявила Эсс'ир. – Когда вы закончите, приходите к границе во'ана. На востоке.

Они с братом оставили Оризиана и Рота разделываться с белками. Щитник зловеще пробурчал что-то о любви всякого доверчивого киринина к ненужному риску.

– У нас нет выбора, – вполголоса урезонивал его Оризиан. – Не думаю, чтобы им понравились наши возражения. Тем более что это долго не продлится. Они просто стараются обезопасить себя. Им хочется быть уверенными, что нам не так-то легко будет найти дорогу к ним в во'ан.

Оризиан обсосал косточку. Незаметно вокруг них собрались ребятишки. Подняв глаза, он обнаружил, что едва ли не больше десятка детей сбежалось, чтобы напоследок поглазеть на странных гостей их дома. Рот бросил в огонь остатки пищи и поднялся. Дети бросились врассыпную с его пути.

Как и было им велено, они пошли к окраине лагеря. Никто не обращал на них никакого внимания. Они миновали парочку пожилых женщин, коловших орехи на каменной наковальне. Молоденькая девушка растягивала на раме еще влажную и окровавленную шкуру оленя. Она даже не взглянула на них, когда они проходили мимо.

Эсс'ир с братом сидели на самом краю лагеря, там, где теснились последние несколько хижин. Рядом лежали небольшие тючки, копья, полные стрел колчаны и луки. Перед ними с немыслимым для человеческого ребенка терпением стояла маленькая кирининская девочка. Она наблюдала за тем, как Эсс'ир и Варрин пропускали сквозь пальцы длинные кожаные полосы, по всей длине через равные интервалы завязывая на них узелки. Боясь нарушить атмосферу полной сосредоточенности маленькой группы, Оризиан молча стоял рядом с Ротом. Меч и ножны щитника лежали на земле. Не дожидаясь приглашения, Рот поднял меч и начал придирчиво его осматривать.

Каждый аккуратно завязанный узелок смачивался слюной и затягивался еще туже. На полосках узелок добавлялся к узелку, как бусины на шелковом шнуре. Наконец, киринины почти одновременно, оба с довольным видом, закончили работу. Каждый передал свой кусок кожи ребенку. Девочка взяла по одному в каждую руку и убежала.

Эсс'ир повернулась к Оризиану и вынула из-под куртки узкий нож. Он был сделан для метания, с гладкой деревянной ручкой, которой не хватало только крестовины.

– Это было в тебе, – сказала она и протянула нож Оризиану. – У тебя нет оружия. Возьми его.

Он взял нож и заткнул за пояс. Это напомнило ему о ране, и тут же в боку как будто заболело, но лучше иметь хоть этот нож, чем совсем ничего.

– Клинок инкаллима, – почти с восхищением сказал Рот. – Мало у кого есть такой редкий трофей.

Не говоря ни слова, Эсс'ир и Варрин поднялись, разобрали тючки и оружие и направились в лес. Оризиан и Рот переглянулись. Рот пожал плечами, и они отправились следом. Они покидали во'ан.

Только через несколько минут хода Оризиан наконец заставил себя спросить Эсс'ир, что означали эти узелки на кожаных веревках.

– Один узел – одна мысль, – объяснила девушка. – Мысль о людях, иногда о жизни. Это делается перед походом. Если мое тело не вернется, веревка отправится в дин хейм и будет погребена. Она привяжет мой дух к ивам. Мой дух не будет беспокойным.

Киринины сами установили необходимый темп, надо сказать, почти бешеный. Лес был здесь редкий, открытый, между группами деревьев иногда простирались большие пространства, заросшие травой. Каждые несколько сотен шагов небольшой отряд попадал под прикрытие древних дубов. Часто под каким-нибудь дубовым суком направление движения резко менялось, и Оризиан подозревал, что киринины проводили их под этими скрюченными деревьями, используя их как метки на какой-то карте, которую держали в голове.

– Далеко до Андурана? – спросил он идущих впереди.

– Не очень, – даже не повернув головы, ответила Эсс'ир.

Наконец они вышли к такой неразберихе сваленных и гниющих деревьев, окруженных густым молодым лесом, что преодолеть ее не представлялось возможным. Варрин повел их прямо в подлесок. Оризиан и Рот с трудом продрались сквозь него, а, выбравшись, сплошь исцарапанные, обнаружили опиравшегося на копье кирининского воина, который стоял с таким видом, будто ждал их уже не первый час.

– Пронзенный копьем кабан шумит меньше, – сказал он.

У Рота стал такой обиженный и оскорбленный вид, что Оризиан улыбнулся бы, если бы не опасался, что перепалка двух воинов запросто может перерасти в стычку. Хорошо еще, что у щитника не было возможности ответить, потому что, высказавшись, Варрин повернулся и опять исчез.

– Пронзенный кабан… – ворчал Рот. – Эти лесные люди бегают по лесу как дети. Я уже бороду носил, когда этот… был еще… в отцовских штанах.

– Да, тяжелый день, – согласился Оризиан. – Однако нам во что бы то ни стало надо держаться.

Утюжа южный склон Кар Крайгара, они шагали за кирининами по направлению к Андурану.