Текст книги "Великая Отечественная на Черном море. часть 2 (СИ)"

Автор книги: Борис Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 47 страниц)

В течение длительного времени захоронением останков наших воинов занимались румынские военнопленные, более послушные и более напуганные пленом, чем гордые тевтоны… Проблема захоронения наших павших в апреле-мае 1944 года воинов – отдельная тема разговора. Почитайте воспоминания военных журналистов, прибывших вслед за войсками в Севастополь 12-13 мая. Склоны таких высот как Сапун-гора, Федюхины высоты, Мекензиевы горы были не фигурально, а фактически завалены горами трупов. Особенно поражали склоны Сапун-Горы, где полегли целые полки и бригады…

Для Крыма середины мая такое «явление» грозило массовыми инфекциями для войск и экологической катастрофой для населения. Можно ли было в этих условиях вести речь о систематическом и «правильном» захоронении? Хоронили в громадных братских могилах, часто с нарушением всех норм должного системного контроля, не говоря уже о положенном ритуале… Так что у нашей военной и новоявленной гражданской администрации на этот счет была реальная «отмазка». Так или иначе, но громадные братские могилы образовались в местах наиболее интенсивных боев, и в последствие особых вопросов по их числу и содержанию первые десятки послевоенных лет не возникало, по крайней мере, у непритязательных родственников воинов, павших в боях за освобождение Севастополя.

Появление отдельных памятников, а затем их внезапное «перемещение», либо исчезновение – уже тема отдельного разговора. К примеру, первые два года после окончания боев вдоль Балаклавской долины, и дальше – по направлению к мысу Херсонес скорбно чернели многие десятки наших сожженных танков… Очень большое число подбитых и сгоревших танков для столь небольшого района боев. Вполне закономерно, что консервативные танкисты, связанные особой корпоративной спайкой, погребли своих погибших однополчан в отдельной братской могиле, поставили солидный памятник. Любопытно было бы узнать, куда подевался этот памятник танкистам, стоявший ранее в районе хутора Пятницкого?

В майские дни 1964 года мне пришлось быть свидетелем весьма необычного зрелища: прямо рядом с этим памятником было организовано грандиозное застолье, среди участников которого офицеров в званиях от капитана до генерала было не менее пяти Героев Советского Союза. Нас, севастопольских мальчишек, было трудно удивить обилием наград на мундирах собравшихся, но тот факт, что один из «героев» был военным врачом в звании капитана, нас необычайно заинтересовал. Хорошо подвыпившие офицеры дружелюбно восприняли наше любопытство и объяснили, что героический медик – бывший санинструктор танковой бригады. Что же эта были за танковые атаки, где даже санитары становились героями?

Своим появлением и последующим существованием этот памятник вызывал массу вопросов, на которые у местных властей не всегда находились вразумительные ответы. Видимо, это и явилось основной причиной того, что со временем, обелиск с перечислением наших потерь в танках и их заживо сгоревших экипажах «заменил» (?) обезличенный танк – пямятник на склоне Зеленого холма, нависающего над автовокзалом. Кстати, мало у кого возникает вопрос, а как этот танк оказался на Зеленом холме, каким ветром его туда занесло? Атака нашей танковой бригады из района Максимовой дачи по Лабораторному шоссе в направлении железнодорожного вокзала – это тема отдельного разговора… Поставили памятник, перенесли памятник, разрушили памятник… По крайней мере, есть предмет и есть проблема… Сложнее все обстояло с воинами, павшими в период обороны города с ноября 1941 по июль 1942 года.

В первых же отчетах по обороне Севастополя была озвучена цифра потерь германской и румынской армий под Севастополем в 300 тысяч человек. На удивление достоверность этого числа потерь поначалу не оспаривал даже Манштейн в своих мемуарах, опубликованных в России в 1956 году. Потери же наших войск в ходе обороны Севастополя в разные времена назывались от 120 до 200 тысяч человек. И только когда в последние годы мы были вынуждены признать гибель в последние дни обороны и пленение после завершения борьбы за Севастополь более 80 тысяч человек, цифра наших потерь в 100-120 тысяч уже стала восприниматься не более, как откровенная издевка над памятью павших бойцов…

По сопоставлению этих чисел выходило, что за время напряженных и кровопролитных боев за Севастополь мы до мая-июня 1942 года и потерь-то не имели? Из плена по народной статистике возвращался каждый пятый… Но эта статистика не годилась для защитников Севастополя, оказавшихся в плену. С ними у немцев был особый «разговор», в процессе которого и образовался особый «счет»…

Итак, возник вопрос о потерях советских войск в период обороны Севастополя, учете этих потерь и местах захоронений погибших воинов и жителей города.

До сих пор на бескрайних российских просторах от Бреста до Сталинграда, где огнедышащим железным катком прокатилась война (причем, сначала – на Восток, затем – на Запад) остались многочисленные кладбища. Кладбища наших воинов и кладбища наших врагов: немцев, венгров, финнов, австрийцев, словаков, итальянцев и пр. Особо варварского отношения к кладбищам наших врагов до определенного времени не наблюдалось. К примеру, в районе города Балтийска, бывшего прусского порта Пиллау,  по сей день мирно соседствуют старые немецкие и русские кладбища. До определенного времени даже бытовала такая присказка: «С мертвыми врагами не воюют».

В парке Кулибина Нижнего Новгорода на месте старого городского кладбища, сровненного с землей в 50-е годы, у вандалов в чиновничьем обличье с партбилетами в нагрудных карманах до некоторых пор не поднималась рука на уничтожение захоронений немцев, умерших в плену в период Первой мировой войны и и погребенных рядом с католической часовенкой. И так, примерно, везде по России.

Как же так получилось, что в Севастополе и на рубежах его обороны, где фактически вся земля была пропитана кровью нашей и немецкой, вдруг не осталось русских могил? Когда вы зададите вопрос именно в такой резкой постановке, то вам заученно покажут кладбище Героев Севастополя в районе бывшего хутора Дергачи и попытаются объяснить, что в послевоенные годы была проведена большая работа по перенесению останков наших воинов с разных мест захоронения на это кладбище. Вы с недоверием посмотрите по сторонам, оцените размеры кладбища, прикинете примерную площадь, занимаемую мемориальными захоронениями периода обороны города, и зададите очередной наивный вопрос экскурсоводу или сопровождающему вас чиновнику: «Как же так получилось, что Братское кладбище, где в 432 братских могилах захоронено более 40 тысяч воинов, занимает площадь в 18 гектаров, а участок где захоронены воины, погибшие в период обороны Севастополя в Великую Отечественную, занимает 400 квадратных метров?».

Да, действительно, во время 1-го и особенно 2-го штурмов города погибших воинов хоронили вблизи рубежей обороны, и в исключительных случаях – на городских кладбищах. Анализ боевых сводок между 1-м и 2-м и, особенно, между 2-м и 3-м штурмами позволяет сделать вывод о больших потерях в личном составе во всех секторах, особенно, в 3-м и 4-м. Так, даже во время условного затишья (?) между январем и мартом 1942 года наши официальные безвозвратные потери составили более 15 тысяч человек. Где в эти периоды хоронили павших воинов? Где хоронили павших воинов во время третьего, последнего и самого кровопролитного штурма? Быть может, не было достойного примера или массовой гибели людей на Руси давно не наблюдалось?

Во времена «недоброй» (?) памяти Императора Николая Павловича в ходе Первой обороны Севастополя мертвецов соборовали полковые и экипажные священники, хоронили их похоронные команды на небольших кладбищах, стихийно образовавшихся за каждым бастионом. Так, защитники 1-го и 2-го бастионов использовали для захоронения павших кладбище, расположенное между 2-м бастионом и Малаховым курганом. Защитники Малахова кургана и Третьего бастиона использовали Корабельное кладбище в Доковом овраге. Защитники 4-го бастиона хоронили своих павших воинов в балочке между Театральной площадью и левым фасом 5-го бастиона, ниже нынешнего кинотеатра «Дружба». Защитники 5-го бастиона хоронили своих павших в бою товарищей в районе нынешнего кладбища Коммунаров и площади Восставших. Надгробный памятник над могилой мичмана Мейснера еще в 90-е годы ХХ века оставался в районе центральной клумбы на площади Восставших.

Считается, что распоряжение свозить павших во время Первой обороны воинов на Северную сторону дал адмирал Павел Степанович Нахимов. Кто бы ни сделал это разумное и дальновидное распоряжение, но с января 1855 года, когда число ежедневных жертв обороны стало превышать все разумные пределы воображения в масштабах гарнизона павших воинов стали организованно собирать и перевозить на Северную сторону для последующего захоронения на Михайловском военном кладбище и на вновь образованном Военном кладбище. По способу формирования могил это кладбище вскоре получило название «Братского».

Как водится при нашей российской безалаберности параллельно с кладбищами Северной стороны продолжали использовать и старые «бастионные» кладбища, особенно если это касалось погибших офицеров, друзья и сослуживцы которых могли организовать индивидуальные захоронения. В этом случае, если местом захоронения и была Северная сторона, то в основном для индивидуальных захоронений использовалось Михайловское военное кладбище. Последующие 20 лет после Первой обороны предпринимались серьезные усилия для формирования и обустройства воинских кладбищ и, прежде всего, – оборудования Братского кладбища. Этот процесс лично курировал император Александр Второй, а после его кончины – Император Александр Третий. Но даже при этом, у России на международном уровне было немало проблем с Францией, Англией и Италией по проблемам захоронений, содержанием могил, охране кладбищ и пр.

Нам же остается поставить вопрос резче и конкретнее: где погребались советские воины, погибшие с января по май и, особенно, в ходе отражения третьего штурма Севастополя с конца мая до первых до конца июня 1942 года? Уверен, что мой вопрос нашим «окультуренным» и «обысториченным» чиновникам может показаться провокационным. То есть, как это где? А вот так, без «то есть», где? Как говорил мой маленький племянник: «…а покази!».

Наибольшее число потерь в период третьего штурма пришлось на потери от огня крупнокалиберной артиллерии и авиации противника. Бойцы на позициях в большинстве случаев были засыпаны землей, щебнем, осколками бетона, либо разорваны на части. До тех пор пока существовала такая возможность тела погибших по ночам свозились специальным автотранспортом в район причалов Камышевой бухты, загружались на баржу, которая выходила на рейд; ботопорты правого и левого бортов отбрасывались и останки людей, связанные телефонным кабелем с привязанным балластом, сбрасывались в воду. Судя по всему, баржа не всегда далеко отходила от берега, и сброс скорбного груза происходил на глубине 10-15 метров.

В 1962 году я – двенадцатилетний севастопольский мальчуган с группой своих ровесников впервые в жизни получил возможность нырять в маске с ластами. Не стану скрывать, интересовали нас не только крабы, но и предметы военного снаряжения, оставшиеся в море с военных лет. Ныряли мы в основном в прибрежной зоне с глубиной от 3-х до 5-ти метров, но иногда заплывали и глубже. Бывали дни, когда прозрачность воды была поразительной и достигала 10-15 метров. В один из таких дней мы и обнаружили человеческие кости, лежащие слоями на грунте. Насколько обширна была это подводная «костяница», сказать сложно. Наше внимание привлекли кости, лежащие на небольшой «баночке» – возвышении грунта, расположенном справа от фарватера, идущего в Камышовую бухту, ближе ко входу в Казачью бухту.

Из своей необычной «находки» мы не делали секрета, рассказывали о ней во дворе и в школе. Мы уже тогда были наслышаны о громадных человеческих жертвах последних дней обороны и отнесли свою мрачноватую находку именно к этой категории. В те годы в районе Камышевой и Казачьей бухт активно велось строительство и оборудование рыбного порта. Работала техника, предназначенная для углубления и расширения судоходного фарватера. Впредь место это мы старались обходить стороной, благо на побережье было много доступных для ныряния мест. Кстати, войсковые части освободили побережье в районе мыса Херсонес только в конце 50-х годов.

О происхождении этих костей на дне моря я узнал в 1987 году от своего однофамильца Никольского Николая Михайловича, полковника в отставке, в свое время служившего уполномоченным особого отдела в 8-й бригаде морской пехоты. От него я впервые услыхал о существовании заградительных отрядов из моряков, использовавшихся в ходе боев на севере Крыма, а затем – при боях под Севастополем. Назывался такой прием просто – второй эшелон войск для обеспечения боевой устойчивости первого… Любопытен тот факт, что эти «специальные» мероприятия проводились задолго до введения приказа Наркома обороны № 227. Николай Михайлович поведал и о практике внесудебной расправы с паникерами, трусами и потенциальными дезертирами. Расстрелы их производились в особо отведенных местах каждого сектора обороны, но если позволяла обстановка: на месте старой 24-й батареи, на южном берегу Стрелецкой бухты недалеко от Щитовой станции. Тела расстрелянных паникеров, трусов и пр. по ночам топились с баржи. Николай Михайлович рассказал о секретной директиве Военного Совета флота, предписывающей столь своеобразный способ «захоронения» тел расстеляных преступников. На мой вопрос о происхождении большого количества костей вблизи того же мыса, старый «особист» не исключил подобной практики «захоронения» воинов, погибших большими массами в последних боях за Севастополь. Также возможно, что немцы и румыны, освобождая прибрежную зону от громадного количества мертвых тел, попросту сбрасывали трупы в воду...

Однозначно можно утверждать, что это было преступное решение и оно повлекло преступное действие. Можно ли было ожидать другого решения в стране, где десятилетиями в армейских строях и на рабочих митингах с надрывом распевалась песня:

«На Дону и в Замостье треют белые кости,

Над костями шумят ветерки.

Помнят псы-атаманы, помнят польские паны,

Конармейские наши клинки…»

При этом мало кто из поющих сомневался, что рядом с «белыми» костями тлеют точно такие же «красные» (?) кости, и те же самые ветерки над ними шумят…

Кстати, а быть может, и не совсем кстати, уже другие слова все той же героической песни попадают в унисон с нашей темой: «…мы с Буденным ходили, на рысях, на большие дела…». Героический командарм Первой конной, командую летом 1942 года Закавказским фронтом, уже только по своей должности был обязан контролировать напрямую подчиненный ему СОР, со всеми его делами, большими и малыми… Это пусть жителям московского мегаполиса, задыхающимся в автомобильных пробках, дышащим выхлопными газами и толкущимся в многоярусной толпе площадей, рассказывают сказки об ограниченном севастопольском плацдарме, о нехватке рабочих рук, о бесконечных артобстрелах и бомбежках, не позволявшим по-христиански, или, хотя бы по-людски, похоронить покойников…

В тылу Севастопольских оборонительных рубежей, в треугольнике, образованном бухтами Стрелецкая, Камышевая и мысом Фиолент по сей день существуют большие массивы земли, в то время не особо привлекательные для немецкой авиации, где при желании можно было разместить и оборудовать с десяток кладбищ, подобных «Братскому». Не было желания заниматься этой малоприятной проблемой. Да и потом, при скотском отношении руководителей обороны к живым людям, стоило ли ждать более трогательного отношения к павшим воинам? Заслуживают ли руководители обороны Севастополя осуждения за подобные деяния? Даже если предположить, что соответствующее разрешение на захоронение было получено из Главного политуправления, суть дела не меняется. Прежде всего, потому, что подобный вариант «захоронения» (?) был, наверняка, предложен самим местным командованием, либо «грамотно» подсказан московскому руководству, не забывая о том, что выполнение заведомо преступных приказаний не снимает ответственности с исполнителей.

Кто виновен в этих кощунственных действиях? Прежде всего, члены Военного Совета – дивизионные комиссары Кулаков и Чухнов. По своим функциональным обязанностям – это их сфера деятельности. Что касается конкретного вопроса, не стоит «переводить стрелки» на командующего СОР – вице-адмирала Октябрьского и командующего Приморской армии – генерал-майора Петрова. С них ответственности никто не снимал – они также входили в состав военного совета СОР, но у них в последние недели боев и без того проблем хватало.

Всякий раз когда сталкиваешься с подобными явлениями невольно возникает вопрос: как же нужно ненавидеть свой народ, свою землю, защитников этой по истине Святой земли, чтобы сначала заваливать трупами эту землю в бесталанных тупых атаках, а затем тела убитых воинов закапывать в траншеях, или как пустой, отработанный шлак сбрасывать в море? Здесь неуместны запоздалые всхлипывания о ценности человеческой жизни, о бессмертной душе, о врожденной славянской жертвенности…

Во все времена советской власти были неумелые и часто незрелые попытки сравнивать наших политработников с военными священниками прежних времен, хотя, по сути дела, в деятельности и тех и других всегда прослеживалось нечто общее. Политработники, как водится, очень болезненно реагировали на подобные сравнения, вполне законно рассматривая такие проявления как попытку подорвать их авторитет. Главное же в том, что подобное сравнение являлось более оскорбительным не для политработников, а для священников… Священники в своей искренней заботе о душах живых и павших воинов, не забывали и о земных заботах до последней минуты жизни своих подопечных и считали своим святым долгом пристойно обеспечить похоронный ритуал.

 Для того, чтобы сделать окончательные выводы по последней проблеме, «…организация процесса захоронения воинов Севастопольского оборонительного района, павших в боях и умерших от ранений и болезней в период обороны города», можно было бы «поднять» переписку и отчетность по потерям в отдельных батальонах, полках, бригадах, дивизиях, где отдельной графой следует «…место захоронения».

Сразу скажу, что дело это бесперспективное… Достаточно ознакомиться с приказами, директивами командования СОР по «претензиям» (?) к командованию отдельных частей, с обвинениями командиров и политработников в сокрытии истинных потерь, в фальсификации данных о перемещении личного состава и пр., и пр.

Более того, прослеживается общая тенденция «…списать потери личного состава, имевшиеся в течение многомесячной обороны двумя последними месяцами, когда по многим причинам, прежде всего – расхлябанности и безответственности «ответственных» (?) лиц, учет личного состава был окончательно загублен».

Видите, как все ясно и просто? И виновных нет… Великое дело состоит уже в том, что на месте 35-й береговой обороны создан мемориальный музей и своеобразный пантеон в память воинов, погибших при защите Севастополя в период с октября 1941 года по июль 1942 года. Все предыдущие годы об этом можно было только мечтать.

© Copyright: Борис Никольский, 2014