Текст книги "Великая Отечественная на Черном море. часть 2 (СИ)"

Автор книги: Борис Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 47 страниц)

Вот вам и очередной, теперь уже, «прощальный привет» от адмирала Октябрьского, с его инициативой минирования подходов к Севастополю… Получив разрешение оперативного дежурного штаба ЧФ «действовать по обстановке», тральщики легли на обратный курс, подняв на обратном пути с гидросамолета ГСТ-9, потерпевшего аварию, 33 человека. Таким образом, с уходом в Новороссийск этих двух тральщиков потенциальные возможности по эвакуации начсостава сократились, как минимум, в два раза.

Но что же было дальше? Когда и при каких обстоятельствах покинул 35-ю береговую батарею генерал Новиков? Сопровождал ли Новикова на причал Ильичев, а если нет, то где Ильичев в это время был? Как покажут дальнейшие события, капитан 3 ранга Ильичев при подходе катеров был там, где ему и следовало быть – в гуще старших командиров и политработников, надеясь их эвакуировать в первую очередь.

И еще небольшой, но все же заметный эпизод, произошедший перед приходом кораблей. Как писал Гусаров, вечером 1 июля, когда стемнело и бои прекратились, капитан 3 ранга Ильичев привел в шифрпост военного прокурора Черноморского флота Кошелева и сказал, чтобы его накормили. Это было сделано. Кошелев умылся, покушал – тогда еще работала кают-компания. Ильичев с нашим старшиной поднялись туда, и старшина принес еду и чайник воды. Прокурор в кают-компанию не пошел, так как был не по форме одет. Часть еды он отнес своему помощнику, который остался за пулеметом, что говорит о его честности, бесстрашии и высокой воинской культуре.

Поведение Ильичева вызывает искреннее уважение и сочувствие. Приняв на себя практически невыполнимые обязательства по «морской части» эвакуации, он спокойно и решительно делал все от него зависящее, даже и не помышляя о собственном спасении. Вне всякого сомнения он мог сесть на катер с тем же Новиковым…

При сопоставлении воспоминаний очевидцев событий Ильичев, отвечающий за всю организацию эвакуации комсостава, все это время находился в шифрпосту или на причале. По его указанию раненых из-под берега стали переносить на причал. В их переносе участвовали девушки, в их числе, секретарь Балаклавского райкома комсомола Р.С. Иванова-Холодняк (И.П. Иноземцев. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. л. 359).

Есть в нашем распоряжении и документы, позволяющие в который раз уточнить события той ночи.

Как уже отмечалось в приведенном боевом донесении командира БТЩ «Защитник», оба тральщика подошли в район рейдового причала в 01.15 1 июля и легли в дрейф недалеко от него. Вслед прибыли 7 сторожевых катеров капитан-лейтенанта Глухова. Сам Глухов на СКА-029 пошел в бухту Казачью (выполняя требование Кулакова для эвакуации партактива города – Б.Н.), а остальные шесть катеров начали совместную работу по снятию людей с причала и с берега. Перебрасывая людей на тральщики, СКА-046 и СКА-028 сделали по несколько рейсов. Остальные катера ходили малыми ходами недалеко от рейдового причала и принимали людей с воды.

СКА-0112 и СКА-0124 в число прибывших катеров не входили, они имели задание по эвакуации Новикова и его штаба, поэтому действовали по особому плану. СКА-0112 после принятия на борт генерала Новикова с его штабом, СКА-0124, где командиром был лейтенант В. Климов и на борту находился командир 4-го дивизиона сторожевых катеров капитан-лейтенант А. Захаров, а также СКА-028 после принятия людей ушли отдельной группой значительно раньше остальных кораблей.

Покидая 35-ю батарею, генерал-майор Новиков нарушил святое для каждого начальника требование, – он не поставил об этом в известность командование на Кавказе, не оставил официального заместителя, не обеспечил его надежными средствами связи. Если бы Новиков благополучно добрался до кавказских берегов, то адмирал Октябрьский, верный своим принципам, первый бы потребовал суда над ним…

О событиях, предшествующих эвакуации, в который уже раз рассказывают непосредственные участники и организаторы – члены морской оперативной группы старший лейтенант Линчик, капитан-лейтенант Островский и старший лейтенант Гусаров. «После окончания распределения начсостава по кораблям, – рассказывал Линчик, – я по-прежнему находился в помещении столовой батареи битком набитой командирами. Время шло к полуночи, когда кто-то принес неприятную весть о том, что под тяжестью людей обвалился рейдовый причал. Подробностей не передавали, но стало ясно, что наш план эвакуации комсостава через причал потерпел крах. Что делать дальше, не было никакой ясности.

Но вот появился Ильичев и подтвердил, что обвалился не весь причал, а только одна его секция. Но так как на причале и возле него находилась огромная масса неуправляемых военных и гражданских людей, то посадка на катера в такой обстановке невозможна. Единственный выход из создавшегося критического положения – выходить на скалистый берег под 35-й батареей по подземному переходу».

Как написал полковник Пискунов, со слов майора Какурина – начальника штаба 95-й стрелковой дивизии, выходившего вместе с генералом, на их пути из батареи встала стихия в лице находившихся на батарее людей, которые внимательно следили за деятельностью Новикова. В результате оказались задержанными начальник штаба 109-й стрелковой дивизии подполковник С. Камарницкий, начальник штаба 95-й стрелковой дивизии майор А. Какурин и начальник разведки 95-й дивизий майор И.Я. Чистяков (Отдел ЦВМА ф. 83. д. 488. л. 115).

Сообщение Пискунова относительно обстоятельств выхода генерала Новикова из 35-й батареи дополняют воспоминания И. Зарубы. Капитан 2 ранга И. Заруба незадолго до конца дня 1 июля попал в батарею через левый командно-дальномерный пост. До этого по телефону у постового батареи, поставленного у башни, узнал от вышедшего с ним на связь Ильичева, что ночью придут тральщики и сторожевые катера, что с посадкой начсостава будет тяжело и неизвестно, как она пройдет.

По словам Зарубы, все помещения 35-й батареи были переполнены, в основном, высшим и старшим комсоставом Приморской армии. Организовывались группы и очередность посадки. Чтобы немного отдохнуть он прилег в дизельном помещении батареи. Где-то в 23 часа его разбудил армейский офицер в звании майора. Как оказалось, он был из штаба 109-й дивизии. Обращаясь к Зарубе, майор сказал: «Товарищ моряк, идемте со мною, нужно вывести наверх из батареи раненого генерала. Скоро взорвут батарею» (Отдел ЦВМА ф. 83. д. 488. л. 115).

По воспоминаниям Зарубы Новиков был легко ранен в руку. Судя по всему, помощь Зарубы понадобилась как старшего морского командира, чтобы вывести из батареи Новикова и его штаб более коротким путем, так как коридоры батареи были забиты комсоставом. Главный вход в батарею был разбит и непроходим.

«…Мы вышли из дизельной. Майор открыл дверь напротив и среди группы командиров, примерно человек в 20, я увидел человека с лампасами на брюках (гимнастерки на Новикове не было – Б.Н.). Все прошли в боевое отделение башни и стали вылезать через амбразуру башни на поверхность земли. Подходя к пристани, остановились. Пристань и вся дорога к ней были забиты людьми. На пристани почти все лежали. Раздавались выкрики: «Погрузка раненых в первую очередь!» Тот же майор стал говорить: «Пропустите раненого генерала!» Группа тихо двинулась, прошли пристань, по мосткам перешли на большой камень» (Отдел ЦВМА. ф. 10 д. 1950. л. 127).

В то же время Пискунов говорил Маношину: «Мне известно, что Новикова выносили на руках, как раненого».

Уточнив подробности выхода на причал группы генерала Новикова, вернемся к воспоминаниям Линчика и проследим маршрут группы, возглавляемой капитаном 3 ранга Ильичовым.

«…Ильичев скомандовал, и мы пошли за ним. Впереди и позади нас шли нескончаемым потоком командиры всех рангов от полковников до майоров, политруки, комиссары. Все они еще надеялись, что наша опергруппа все же организует их отправку на Большую землю. Списки на посадку теперь были не нужны. Вышли на берег. Ночь была не темной, как-то светло было. Недалеко от нас метрах в семидесяти слева просматривался силуэт рейдового причала с частью обрушенного настила. Возле причала в воде барахтались или плыли люди. Пройти к причалу с нашего места – подземного выхода на берег батареи из-за крутой стены, уходящей в море, было нельзя. На берегу к нам присоединился Борис Островский с сигнальным фонарем Ратьера. Стали ждать прихода тральщиков и катеров».

Б.Д. Островский, вспоминая, говорил Маношину, что около 24.00 1 июля по согласованию с армейским командованием и Ильичевым была подорвана электростанция и батарея перешла на аккумуляторное освещение. По письму Гусарова, свет погас в 23.45. Фактически дизель-генератор вывели из строя путем заклинивания после выпуска масла и воды, то есть обошлись без взрыва, что было более логично при наличии в батарее многих сотен людей…

«Мы перед этим, рассказывал Островский, по указанию Ильичева передали на ЗБФКП в Туапсе, что связь кончаем, так как ожидаем подхода кораблей и после передачи этого донесения доложили Ильичеву».

Помимо последнего донесения из Севастополя такое же примерно по смыслу сообщение самостоятельно от себя дал радист морской опергруппы из радиорубки 35-й батареи краснофлотец Г. Дудка. Об этом эпизоде написал Маношину мичман И.А. Ткаченко – старший смены радистов на ЗБФКП в Туапсе в то время дежуривший на вахте. Ткаченко пояснил, что еще раньше при своем отъезде из Севастополя они с Дудкой договорились, что в самый критический момент по особому коду между ними и по особой интонации будут приглашать друг друга на связь. «В один из таких дней меня вызвал Дудка. Мы сразу узнали друг друга. Он передал: «Наше дело плохо. Сворачиваемся. Прощайте, товарищи». Еще сутки мы несли дублирующие вахты Севастополя. Потом по указанию командования вахту с Севастополем закрыли».

По анализу обстановки, узнав о появлении у причала СКА-052, генерал Новиков быстро «сворачивает» свой КП и с группой офицеров штаба спешно направляется для посадки на причал.

22 ч 00 мин. Генерал Новиков и сопровождающие его офицеры через амбразуру башни ББ № 35 покидают батарею и переходят на причал для посадки в СКА.

22 ч 15 мин. Командующий флотом вице-адмирал Октябрьский запросил генерала Новикова: «Немедленно донести мне, можете ли продержаться два-три дня на этом рубеже».

Но ответа на эту радиограмму от генерала Новикова получено не было. Последняя телеграмма Октябрьского в адрес Новикова была вызвана тем, что даже в Генеральном штабе стало очевидным, что командующий флотом не предпринимает должных мер для спасения людей с Херсонесского плацдарма.

23 ч 45 мин. Подорвана электростанция и ББ-35 перешла на аккумуляторное освещение (мы уже имеем информацию о том, что дизель-генератор был выведен из строя путем заклинивания ротора, после спуска масла – Б.Н.).

23 ч 45 мин. Получен ответ на шифровку Новикова: «Самолетов у меня нет. Держите батарею и Херсонес. Буду присылать корабли. Октябрьский». Эта шифровка была получена, когда на ББ-35 погас свет. Обрабатывали шифровку при свечах. Когда о ней позвонили Новикову, то ответил его заместитель и сказал, что Новиков на посадке. И добавил: «С документами сами знаете, что делать...»

Связисты уничтожили шифры и коды, а также аппаратуру связи. Связь с Кавказом была потеряна. Вот вам очередной факт: покидая 35-ю батарею, уничтожая аппаратуру скрытой связи, Новиков, по сути дела, лишал войска последней надежды на эвакуацию, сознательно обрекая на уничтожение и плен остававшихся на плацдарме воинов.

Итак, не дождавшись ответа на посланную телеграмму, Новиков, оставив на 35-й батарее часть офицеров своего штаба, с группой случайных офицеров, оказавшихся на тот момент рядом с ним, выходит в море на морском охотнике, более суток ожидавшим приказа в укрытой стоянке в Казачьей бухте.

Интересно бы знать, как Новиков мотивировал бы свое убытие с плацдарма, окажись он на Кавказе? Оценивая ситуацию, в которой происходила посадка на сторожевые катера в ночь с 1-го на 2-е июля и, будучи предупрежден Октябрьским, что «…на этом эвакуация заканчивается», Новиков мог сделать вывод, что его миссия в Севастополе завершена. Инструктируя Новикова, Петров и Октябрьский вели речь о том, что продержаться нужно сутки. Оговоренные сутки истекли, кроме того, получив к этому моменту легкое ранение, Новиков имел и формальное право покинуть свой боевой пост. О том, как Новиков покидал 35-ю батарею, оставили воспоминания капитан 2 ранга Заруба и политрук Звездкин, убывшие вместе с ним на катере.

24 ч 00 мин. Основная масса личного состава пехотных соединений скапливается в районе 35-й береговой батареи. «…Количество людей в районе берега у причала составило более 10 тыс. человек...» (это строки из лживого послевоенного отчета. Неужели непонятно, что никто их там не считал. Но зато всех посчитают немцы, построив в колонну по десять в шеренге, и насчитают 60 тысяч! – Б.Н.).

Обращает на себя внимание последнее донесение Новикова, которое было послано только за его подписью, что не полагалось по установленным правилам. Не исключено, что в этот момент комиссар 109-й дивизии Хацкевич, как старший политработник группировки проводил на 35-й батарее совещание по сложившейся обстановке о планируемой эвакуации. Об этом эпизоде упоминал полковник Пискунов в своем выступлении на военно-исторической конференции в Севастополе в 1961 году.

Задержав наше внимание на этом эпизоде, Маношин упустил из вида то, что Новиков, убывая с батареи для посадки в катер для эвакуации, похоже, не дождался Хацкевича. С бригадным комиссаром Хацкевичем многое не ясно. Иван Заруба упоминает его среди командиров и политработников, находившихся на катере вместе с Новиковым. В то же время Дмитрий Пискунов, после долгих колебаний, называет Хацкевича в числе руководителей временного Военного совета, образованного после оставления Новиковым херсонесского плацдарма…

Возвращаемся к воспоминаниям капитана 2 ранга Зарубы. С его слов, примерно между 22.00 и 22.30 генерал Новиков и сопровождающие его командиры начали выходить из 35-й береговой батареи через амбразуру башни. Новикова поддерживали под руки с двух сторон в связи с ранением. По какой причине Новиков шел без гимнастерки, неясно. Возможно из-за раненой руки, а может, и потому, чтобы не привлекать внимание немецких агентов, которые, по убеждению многих, там были.

Встречал ли Новикова на причале его помощник Ильичев, Заруба не упоминает, как и о причине их задержки в подземном переходе в 35-й батареи. Но то, что Ильичев в то время был на причале и наводил порядок, предпринимая решительные действия, такие сведения имеются в воспоминаниях ветеранов обороны.

Политрук Е.А. Звездкин из гидрографии флота, как и ряд других товарищей, подтверждает факт прохождения Новикова и командиров его штаба с возгласами: «Дорогу генералу Новикову!» При этом припоминает, что показался месяц, и окончательно стемнело. Очень существенное уточнение, так как Новиков с сопровождающими его офицерами штаба, прошел на посадку, за полтора часа до подхода основной группы кораблей. Катер, на который сел Новиков, ожидал его в течение суток, находясь в специальном укрытии в Камышевой бухте, не входил в число катеров, направленных для эвакуации. Учитывая это условие, можно было бы не спешить с личной эвакуацией и контролировать ситуацию на плацдарме до ухода с рейда основной группы кораблей.

Обратите внимание: телеграмма в адрес генерала Петрова не застала адресат на месте, такая же история с последними телеграммами в адрес Новикова! Не слишком ли спешили руководители обороны со своей эвакуацией?

Если бы не паническое «сворачивание» командного пункта генералом Новиковым, то радиограммы Октябрьского застали бы его на месте и, возможно, обязали бы «…продержаться два-три дня на этом рубеже» (?). Очень похоже, что, находясь на причале в ожидании посадки в катер в течение полутора часов, Новиков был ознакомлен с содержанием телеграммы Октябрьского.

В то время как Ильичев, Линчик и Островский, находясь на берегу под 35-й батареей с многочисленными командирами вокруг них, ожидали прихода кораблей, старший лейтенант Гусаров в шифрпосту в связи с тем, что погас свет, уже при свечах обрабатывал последнюю шифровку из Новороссийска от Октябрьского.

Получив по телефону от заместителя Новикова сообщение, что генерал уже на причале и указание на счет шифрдокументов здесь же в шифрпосту сожгли все шифрдокументы, предварительно облив их бензином. Стоит обратить внимание, покидая помещения радиоузла связисты уничтожают документы скрытой связи, выводят из строя аппаратуру в полной уверенности, что она уже никому не понадобится. Не пройдет и двух часов как по приказанию вновь образованного Временного военного совета будут предприниматься попытки восстановить связь со штабом флота в Туапсе…

О том, что морская опергруппа находилась рядом на берегу под 35-й батареей с комсоставом Гусаров наверняка не знал, а Ильичев в спешке об изменившихся планах места посадки комсостава его не предупредил и поэтому он со своими старшинами попытался выйти наверх через левый КДП. Но дверь была закрыта и находилась под охраной с наружной стороны.

В тоже время подход к этой броневой двери был забит ранеными. После первого взрыва на батарее, минут через двадцать, вспоминает Гусаров, когда наверху все горело, по трапу сверху из батареи спустился полковник с обожженным лицом в сопровождении двух автоматчиков. Постовой краснофлотец с автоматом открыл дверь и тогда вслед за полковником наверх вышли все. Очень похоже, что этим полковником был Кабалюк – начальник штаба береговой обороны, добровольно оставшийся на батарее после эвакуации своего начальника генерала Моргунова.

Находясь на берегу, Гусаров увидел, что уже шла посадка на корабли с причала. По времени это было больше часа ночи. Здесь же на берегу он встретил много знакомых командиров из политуправления и разведотдела флота и СОРа. На свой вопрос, почему они не эвакуировались, ответили, что на катера могли попасть только раненые, а они остаются на защите батареи, чтобы ночью, когда придут еще корабли, уйти на Большую землю.

Гусаров им ответил, что корабли не придут, связи больше нет, документы шифрсвязи уничтожены. Тогда командиры предложили вариант прорыва в горы и рассказали, что один отряд в 100 человек прорвался в горы и ушел к партизанам, а второй попал в засаду румын и был уничтожен, возвратилось всего три человека. Гусаров предложил им теперь плыть в море к кораблям, но они не согласились. А с пришедших тральщиков в мегафон кричали: «Кто может, плывите к нам!».

По метеорологическим данным вечерние сумерки в Севастополе в эти дни лета заканчиваются в 22 часа. Следовательно, группа генерала Новикова прибыла на причал между 22 и 23 часами. До прихода основной группы катеров и тральщиков оставалось не менее часа. Прошло какое-то время, когда с моря послышался гул моторов. Томительное ожидание многотысячной толпы военных и гражданских людей на берегу, раненых на причале сменилось на реальную надежду эвакуироваться. Как написали старший лейтенант Г. Валовик, старший краснофлотец В. Кирсанов, политрук Е. Звездкин с моря показались три сторожевых катера, один из которых стал помалу сдавать кормой к причалу. По анализу многочисленных документов и свидетельств очевидцев, это были катера: СКА-0112, СКА-0124 и СКА-028. До сих пор нет убедительных данных о катерах, находившихся в Казачьей бухте в течение суток и ожидавших сигнала на эвакуацию генерала Новикова и его штаба. Это вполне естественно, потому как признание факта заблаговременной подготовки катеров для эвакуации штаба Новикова равносильно признанию заведомой безнадежности руководства генералом Новиковым процессом эвакуации группировки.

По анализу ситуации, это были катера СКА-0112 и СКА-0124. Новиков и сопроводающие его офицеры сели на СКА-0112. Часть личного состава и командование 35-й батареи сели на СКА-028. Забрав людей со скалы, на которую вели мостки от выхода из потерны, подобрав людей из воды, СКА-112, СКА-124, СКА-028 ушли с рейда 35-й батареи отдельным отрядом. Предположительно, принятие людей на эту группу катеров происходило до 2-х часов ночи.

Два тральщика и остальные катера прибытия на рейд 35-й батареи в 01.15. После передачи на тральщики указаний о порядке приема людей к причалу направился первый катер. По воспоминаниям ветеранов обороны после первого взрыва на батарее, действительно начался сильный артиллерийский и пулеметный обстрел района 35-й батареи и всего Херсонесского полуострова всполошившимся противником.

Конечно в такой обстановке командирам тральщиков и сторожевых катеров было нелегко разобраться в истинной обстановке на берегу. Создавалась иллюзия ночного наступления противника. В ряде воспоминаний отмечается, что когда пришли тральщики и сторожевые катера приблизились к берегу то с разных мест на берегу, а не только с причала их стали вызывать сигнальными фонарями – «морзить». Все переговоры сводились к просьбе подойти к берегу и забрать их. Старшина 1-й статьи Алексеенко, находившийся в эту ночь возле взорванных башен батареи, видел, как катера сигналили клотиковыми огнями, отвечая на сигналы с берега.

Кроме того, эта ночная картина севастопольского берега, озаряемого яркими вспышками разрывов снарядом и мин, непрерывным гулом артобстрела района 35-й батареи и всего Херсонесского полуострова, пулеметной и автоматной стрельбой вынуждала корабли не стоять на месте, а маневрировать у берега во избежание попадания случайных вражеских снарядов. Эти обстоятельства значительно усложняли прием с воды плывущих к ним защитников Севастополя.

Попытка Ильичева передать приказание на прибывшие катера сигнальным фонарем: «Здесь врид комфлота, приказываю подойти к берегу» – не вызвала сразу должных действий, как это следует из показаний Линчика и Островского, приводимых нами по тексту. По-видимому, для командиров катеров это требование стало неожиданным среди многих других семафоров или просто миганий с берега фонарем. Почему Ильичев в семафоре так обозначил свою должность?

По этому поводу М. Линчик рассказывал, что Октябрьский, перед своим уходом из 35-й батареи в начале ночи 1 июля, сказал Ильичеву: «Ты остаешься за меня». Так тогда Ильичев сообщил Линчику.

Надежда на эту всемогущую фразу не сработала. Видимо, это получилось потому, что в первый момент своего прибытия на рейд 35-й батареи внимание командиров кораблей было обращено на рейдовый причал туда, где по их разумению должно было находиться командование. На остальные сигналы с берега они не обращали внимания.

Но вот прошло какое-то время, и один из катеров подошел к неразрушенной секции причала и принял людей. Заруба, находившийся в тот момент с Новиковым на скале на оконечности причала, расположенного у потерны, вспоминает, что «…второй катер подошел к обрыву – там подавал сигнал капитан 3 ранга Ильичев, вызывая корабли. Мне рассказывали, что Ильичев мог в числе первых попасть на подошедший сторожевой катер, но он самоотверженно выполнял свой долг. Ильичев крикнул командиру катера: «Отходи!».

В воспоминаниях Зарубы очень много неверной и путаной информации, поэтому к ним следует относиться осторожно. Об обстоятельствах подхода одного из катеров к береговой скале под батареей старший лейтенант В. Гусаров писал так: «На берегу я приказал своим старшинам раздеться и плыть к катерам. Когда я плыл сам, то заметил, что со скалы дают семафор «Ратьером». Я прочитал текст: «Командиру катера, немедленно подойдите к скале, здесь командиры штаба флота». А сигнальщик прочитал, что там комфлот (так оно и было, но этот семафор давал Островский с другого места неподалеку от первого – Б.Н.) и доложил командиру. Командир катера решил подойти к этой скале. Стал разворачиваться кормой, потихоньку рывками пошел.

Я крикнул своим старшинам Зоре и Кобецу плыть к катеру. Они отозвались – плывем. И когда катер коснулся скалы все кто там был бросились на катер, и катер стал малым ходом отходить. Я уцепился за привальный брус, и подбежавший матрос меня вытащил на палубу. Я узнал, что сигнал с берега подавал Борис Островский. На этот же катер попали командир и комиссар 35-й батареи и много офицеров, всего 119 человек при норме загрузки – 40».

По моему предположению, это мог быть только СКА-028, – единственный из первой тройки катеров вернувшийся в базу.

Следующий свидетель этой драматической ночи капитан-лейтенант А. Суворов, находившийся на берегу под 35-й батареей в группе командиров 35-й батареи и штаба флота, писал, что с помощью краснофлотца-сигнальщика с Херсонесского маяка Гринева было передано фонарем «Ратьера» приказание на один из катеров «подойти к берегу, здесь командиры флота и армии». И один из катеров подошел к ним и, по словам Суворова, принял 145 человек, из них 80 командиров из Береговой обороны и 35-й батареи.

Меня нисколько не смущает разночтение в числе принятых на борт людей. Командиры катеров могли указывать в донесении данные, соответствующие предельно допустимой нагрузке для катеров данного проекта. Я бы на их месте поступил бы точно также.

По рассказу капитан-лейтенанта Островского дело обстояло так:

«Мы вышли на берег по подземному ходу. Я лично вызывал фонарем катера. Сигналил кораблям, но они не подходили. Видны были силуэты двух или трех катеров. Ильичев стоял рядом и ожидал подхода их, но они не подходили и не отвечали. Практически, там подходов не было. Причал поврежденный. Кошелев, прокурор Черноморского флота, бригадный военюрист, находился справа от меня. Как сейчас помню, был он в реглане, скучный. Да, веселых там не было. Полковник Горпищенко, командир бригады морской пехоты находился рядом. Горпищенко на катер переправили матросы. Они связали из автопокрышек плотик, посадили его и подтолкнули.

Ильичев мне говорит: «Раз не отвечают, плыви». Много народа плыло к катерам, ну и я поплыл. Некоторые тонули, не хватало сил. Мне был брошен канат с катера и я взобрался на борт. Это было где-то после двух часов ночи. Командиром катера, как я позже узнал, был Еремин. На этот катер подняли и Горпищенко. На этот катер попал и В. Гусаров».

А вот что рассказал о событиях этой ночи старший лейтенант М. Линчик: «С приходом кораблей Ильичев приказал Островскому вызывать сигнальным фонарем катера с приказанием подойти к нам. Текст семафора, как помню, был такой: „Я врид комфлота Ильичев – приказываю подойти к берегу». Передает Островский, передает, никакого реагирования, никто не отвечает. Наверное, командиры катеров запутались, потому что мы морзим, с причала морзят и еще дальше морзят, везде морзят. Потом Островский разделся до трусов и рванул на рейд, чтобы передать какое-то приказание Ильичева. Он был хороший пловец. Плыть он сам вызвался. Позже видим, подходит силуэт катера. Катер уткнулся носом в скалу. Нос катера подо мной. Ильичев неожиданно толкает меня в спину со словами: «прыгай». Я и прыгнул, да в темноте ногами на палубу не попал, а проскочил мимо и только схватился за поручень и то только двумя пальцами. Катер вдруг дал задний ход, и я по инерции полетел в воду. Кроме меня никто не успел прыгнуть на катер, так как нос у него был узкий. Подплыл к берегу. Ильичев следил за мной и помог выбраться. Больше к нам ни один катер не подходил. Стало ясно, что с организацией эвакуации с берега комсостава ничего не вышло, и мы были бессильны что-либо сделать. Это поняли все командиры, плотно стоявшие возле нас и по всему берегу, и они стали расходиться по берегу».

Вспоминает рядовой П.В. Егоров, находившийся «по ранению» на причале второго пролета: «…катер ударился бортом в первый пролет причала, что-то затрещало, заслон из моряков-автоматчиков охраны не выдержал. Несмотря на предупредительную стрельбу автоматчиков охраны, толпа, прорвав заслон, стремительно бросилась по всему причалу. Под ее напором по всей длине причала были сброшены в воду не только находившиеся на причале раненые, но ряды людей, оказавшихся на краю его. Немного погодя рухнула секция причала вместе с людьми. В воде образовалось месиво из барахтающихся и пытающихся спастись сотен людей, часть которых утонула, а напор не ослабевал, и люди по инерции некоторое время падали в воду.

Подходивший к первому пролету катер сильно накренился от нахлынувших на его палубу людей. Катер выпрямился и отошел от причала. Командир в мегафон передал, что посадка невозможна и катер отошел несколько дальше в море. Многие вплавь поплыли к катеру» (Отдел ЦВМА ф. 10. д. 1951. л. 305).

Толпой на причале вблизи обрушившейся секции был зажат полковник Д.И. Пискунов, о чем он написал в своих воспоминаниях.

В момент прорыва заслона краснофлотцев-автоматчиков из охраны причала часть толпы бросилась по подвесному мостику-настилу, чтобы добраться до скалы, на которой находилась группа генерала Новикова. Но на своем пути встретила автоматчиков охраны с капитаном 3 ранга Ильичевым, которые открыли предупредительный огонь, а потом и на поражение, так как ничего не помогало. Об этих обстоятельствах свидетельствует старшина 1-й статьи И.И. Карякин: «…После контратаки вечером 1 июля я и старшина 2-й статьи Н. Рыбцов пробрались по подвесному мостику вплотную к скале. На пристани и мостике была сплошная масса людей. На скале находился капитан 3 ранга Ильичев, оставленный Октябрьским старшим по эвакуации. Его попытки освободить мостик для прохода людей, подлежащих эвакуации, успеха не имели. Он сам и его автоматчики стреляли в передних, не давали вплавь добираться до скалы и били короткими очередями. Нам удалось выбраться на берег и с наступлением темноты, спрятав оружие в скалах, вплавь, скрываясь под настилом мостика, добрались до скалы, где сидели, держась за канаты, пока не подошел сторожевой катер СКА-0112. Пользуясь темнотой, мы прыгнули на катер. Было один или два часа ночи. После принятия людей, как только на катер зашел Новиков катер отвалил и ушел в море».

На катер СКА-0112 попал и политрук Е.А. Звездкин. Сидя на берегу у воды, как он написал: «…увидел, как первый катер подошел к скале, загрузился до отказа и начал отходить. Когда рухнули под тяжестью людей мостки прорвавшейся толпой, я понял, что организованной посадки не будет и поплыл ко второму катеру. Меня вытащили краснофлотцы. Случайно я попал на этот катер и узнал, что на нем находится Новиков и его штаб» (А. Е. Зинченко. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. л. 168).

Судя по всему, после первого обрушения секции причала в 22.00 Ильичев вернулся в помещение батареи. По изменившейся ситуации было принято решение основную группу офицеров выводить на необорудованный берег и пытаться произвести посадку с выступа скалы.