Текст книги "Ангел возмездия (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Все в результате получилось удачно, хотя Президент и не остался доволен ситуацией, но добро на проверку информации и последующие действия дал. Он понимал, что директор ФСБ не захочет огласки и решит эту проблему по-своему, совсем не радикальными мерами. И Гринев разумел, что начинать необходимо с бывшего губернатора, с его связей с преступными элементами чеченской диаспоры у себя в городе и затем непосредственно с боевиками в Грозном. Весь план он уже набросал и теперь необходимо превратить его в процессуальные документы.

Его люди в управлении тихо, без шума взяли двух чеченцев, давших информацию Черновой еще пять лет назад. Задержание, как и просил Гринев, произвели так, что бы никто не догадался, куда они исчезли. Личности установили и первую беседу, пока беседу, генерал решил провести сам. Он решил не «допрашивать» их в гражданской одежде, но и китель одевать не стал. Форменная рубашка без погон и брюки с генеральскими лампасами должны произвести необходимое впечатление.

В кабинет привели первого, Гринев посмотрел анкетные данные.

– Бауддин Лаудаев… Очень известная в Чечне фамилия. – Начал разговор Гринев, отходя в сторону так, что бы задержанный смог увидеть лампасы, что и произвело должное впечатление. – Ты тоже принадлежишь к этому древнему и знаменитому роду?

Чеченец пожал плечами. Огромный кабинет, по понятиям Бауддина, генерал и сама фирма психологически подавляли.

– Ну, да ладно… я не за этим тебя пригласил, – продолжил Гринев. – От нашего разговора зависит многое, никто не знает, что ты здесь и твоя судьба в твоих руках. Или ты вернешься назад, или тебе отрежут голову, а тело бросят собакам. Это только в кино ведутся вежливые беседы, поэтому определись. Или расскажешь все сам мне, или под пытками моим ребятам, но тогда жить не будешь. Мы тебя казним так, как вы наших пленных солдат – вспорем живот и туда уже поставим твою отрезанную башку. Никто тебя, собаку, судить по закону не будет. Но у тебя есть шанс – рассказать мне все и выйти отсюда сегодня же.

Гринев сразу раскусил его. Бауддин был из той мрази, которая при наличии большинства свирепствует жестоко, а когда сила не на его стороне – распускает слюни и сопли, что не свойственно гордым и настоящим чеченцам.

– Меня интересует информация, – продолжил генерал, – все до мельчайших деталей, о том как, кто, когда, сколько переправлял деньги отсюда боевикам в Чечне. Я имею в виду канал через бывшего губернатора.

Ручонки у Бауддина тряслись и даже губы нервно подергивались, но, несмотря на испуг, он не решился рассказать правду.

– Я…я…я не знаю. Я ничего не знаю.

Гринев пригласил помощника.

– Забирайте его. Живот распороть, башку отрезать. А в поганый рот вставить копию пленки, где он рассказывает журналистке об известных событиях. Пусть его дружки просмотрят ее, они одобрят наши действия и проклянут весь его род.

– Н-е-е-е-т, – дико завизжал Бауддин, – не надо, я все расскажу, все.

– Хорошо, – кивнул головой Гринев, – даю тебе последний шанс. Начни с того, как вы вышли на губернатора, как сумели втянуть его в это.

Он пододвинул сигареты к Лаудаеву поближе, закурил сам, наблюдая, как тот прикуривает трясущимися ручонками и собирается с мыслями.

– Один из наших познакомился с его дочкой, ухаживал небезуспешно и они стали жить вместе. – Начал свой рассказ Бауддин. – Русским бабам нравится кавказский темперамент.

Гринев сжал кулаки – так захотелось треснуть по этой мерзкой роже, но он сдержался, не показывая раздражения и обиды за русских женщин. Действительно, такие были, и он в душе презирал их.

– Постепенно она стала понимать наши обычаи, наш нрав, нашу культуру и свободолюбие. Стала истой чеченкой по духу. Конечно, ей не все рассказывали, готовили специально психологически, отцу ее не нравилось, но любимая дочь была на нашей стороне. Когда он ездил в Москву, дочь всегда собирала подарочные посылки, и губернатор не вскрывал их, передавал по назначению, хоть ему это и не нравилось. Это она, с нашей аккуратной подачи естественно, предложила отцу позаботиться о бойцах города и области, находившихся в Чечне, что повышало и его рейтинг. Тогда он стал перевозить посылки, якобы родственникам, в Чечню и мы уже посылали деньги. Сначала губернатор не знал, а когда стал догадываться, предложили ему процент с перевозки. Выбора у него не было – или мы расскажем, что он уже это делал неоднократно, или он имеет деньги и не имеет проблем. Он тогда сильно ругался с дочерью, а мы наводили его на мысль, что многие из столицы на Чечне делают большие деньги. Он и сам, естественно, не дурак, понимал все и, в конце концов, согласился. Только посылку теперь всегда собирали при нем, что бы он знал сумму и имел конкретный дивиденд. Все, больше я ничего не знаю. Что со мной теперь будет?

– Что будет? – ухмыльнулся генерал. – Ты сейчас подпишешь свои показания и все подтвердишь в суде.

– Значит мне смерть так и так. – Лаудаев враз сник, посерел лицом и осунулся. Казалось, он сделался меньше размерами. – Нет, я ничего подписывать и подтверждать не буду. Убивайте.

– Выход у тебя есть один, – жестко произнес генерал, – подпишешь и подтвердишь на суде, если хочешь жить. До суда посидишь в одиночке, там тебя не достанет никто. После суда получишь новые документы и новое место жительство. Никто, даже наши, не будут знать, куда ты уехал и под каким именем. Это тебя спасет, поживешь еще в свое удовольствие.

– А гарантии?

– Гарантии? Гарантии дает патологоанатом, и то после вскрытия. А я сделаю то, что сказал. Понятно? Но я могу отпустить тебя сейчас.

– Понятно, – вздохнул Бауддин, подписывая протокол. – Нет, уж лучше в камеру, в одиночку – там меня не достанут.

Лаудаева увели, и Гринев принялся за второго, который тоже, в результате, подтвердил и подписал протокол. И, как первый, попросился в камеру, хотя и проходил по делу свидетелем.

Теперь необходимо допросить дочь губернатора и ее сожителя.

Инессу привели сразу же к нему в кабинет. Гринев сразу почувствовал высокомерие детей властьимущих родителей. Почему-то на ум пришла фраза: «ни кожи, ни рожи – одни амбиции». Инесса сразу же заявила:

– Где ваш начальник? И кто вы такой, что бы я с вами разговаривала?

Гринев сдержал себя.

– Я генерал Гринев, исполняющий обязанности начальника управления.

Инесса хмыкнула.

– Вот когда станешь начальником – папе позвонишь, может я с тобой и встречусь. Ты что о себе возомнил, Гринев? Папа не губернатор, но занимает не менее важный пост, пусть и в другом городе. Я тебя прощаю на первый раз. Уже генерал, а все еще идиот.

Она встала со стула и пошла. В дверном проеме «вырос» сотрудник.

– В камеру ее, обыскать с гинекологом и проктологом, – бросил резко Гринев.

«Подстилка кавказская, сучка обглоданная…. Ничего, тебе сейчас во все дырки заглянут, поубавиться спеси», – все не мог успокоиться Гринев, костеря ее про себя разными словами.

Через два часа помощник доложил, что Инессу обыскали, запрещенных предметов гинеколог и проктолог не обнаружили, протокол по всей форме составили. Видимо, она кое-что поняла, уже не матерится и не грозиться убить. Протокол по факту оскорбления, сопротивления и угрозы убийством сотрудников при исполнении то же составлен.

– Хорошо, давайте ее снова ко мне.

Второй раз Инесса зашла уже по-другому. Гринев понимал прекрасно, что это только внешняя подавленность, а внутри зреют планы жесткой расправы.

– Мы еще даже не начали разговор, а вы уже намотали себе срок. Вот протокол, где зафиксированы ваши угрозы убийством сотрудников при исполнении обязанностей. Это не ерунда, как вам кажется, это реальный срок, хоть и небольшой, до двух лет лишения свободы. А по совокупности совершенных преступлений, я имею в виду оскорбление и сопротивление, вам годика три намотают. И папочка вам не поможет, за ним уже поехали, то же будет сидеть в камере. Так что не советую вам строить из себя здесь властную даму, а в камере изолятора особенно – там для таких свои «гинекологи» и «проктологи» имеются. Надеюсь, вы поняли, что на свободу вас никто отпускать не собирается.

Гринев видел, как она побледнела и затряслись руки.

– И не для того вас сюда привезли, что бы срок добавлять, – продолжил Гринев. – Вы и так много чего натворили. Так будем разговаривать реально или снова станете угрожать расправой?

– Что вам от меня надо? Я никаких преступлений не совершала, – с трудом произнесла Инесса пересохшим ртом.

Гринев пододвинул ей стакан воды и пачку сигарет. Она выпила воду залпом и закурила.

– Я бы хотел, что бы вы ознакомились с уголовным кодексом. Статью 119 можете не смотреть – это угроза убийством. Посмотрите и внимательно прочитайте статью 205 и 205 прим.

Он открыл кодекс на нужной странице и протянул Инессе.

– Терроризм? – удивленно вскинула она брови. – А я здесь причем?

– Вы прочитайте сначала внимательно обе статьи, а потом поговорим.

Гринев внимательно наблюдал, как она читает и, на его взгляд, не осознает прочитанного.

– Прочитала и что? Я ничего не взрывала, не поджигала, никого не вовлекала. Зачем вы мне это дали?

– Хорошо, объясняю подробнее. Надеюсь, вы обратили внимание, что сроки наказания там вплоть до пожизненного заключения. И наверняка заметили строчку о финансировании терроризма, и о том, что человек добровольно и вовремя рассказавший все, освобождается от уголовной ответственности. Вы со своим сожителем через папочку переправили в Чечню сотни миллионов рублей, которые предназначались, и это вам известно, боевикам, бандформированиям для проведения различных противоправных деяний. Это называется финансированием терроризма, уже доказано и обсуждению не подлежит. Но, в ходе следствия могут и другие факты всплыть, касающиеся, возможно, вашего опосредованного или непосредственного участия в убийствах, терактах и других незаконных действиях. Советую все рассказать правдиво, без сказок о том, что не знали, кому и на какие цели предназначались деньги. Вот вам листы бумаги, пишите. Если напишите всю правду и в ходе следствия не всплывут новые подробности, то вас освободят от уголовной ответственности по этим статьям. Подробно пишите.

– Но, я правда не знаю…

– Я вам все разъяснил, – перебил ее Гринев, – пишите, что хотите. Папочку вашего, как я уже сказал, везут сюда, сожитель ваш арестован и дает показания в соседнем кабинете. Ему реально пожизненный срок светит. Много и других задержанных.

– А если я все напишу…

– Торговаться не советую, – снова уже зло перебил Гринев, – Делайте, что хотите.

Он вызвал помощника.

– Уведите, пусть напишет в камере, дайте ручку и бумагу.

Инессу увели, Гринев прикурил сигарету, задумался, пуская струйки дыма. «Вот, живут же на свете отморозки, папины сынки и дочки, коптят небо, не принося никакой пользы обществу, гадят понемногу и считают себя лучшими и крутыми. Кичатся своей ничтожностью, выдавая ее за собственную силу, ум и значимость, которые как раз и отсутствуют. Паразитируют на папином имени, считая общество быдлом, общаются с себе подобными, стараясь выделиться и среди них каким-либо необычным способом».

* * *

– И все-таки, Бог есть, – произнесла Валентина вслух, ни к кому не обращаясь конкретно.

Кэтвар повернул к ней голову. Чернова сидела в кресле у камина в задумчивой позе и, видимо, вспоминала прожитую жизнь. По крайней мере, ему так показалось.

Язычки пламени светились разнообразием форм, создавая теплоту и уют в доме, потрескивали иногда дровишки, вспыхивая временами ярче, и не мешали, а, как бы наоборот, способствовали воспоминаниям.

Ее невзгоды закончились, все фигуранты предстали перед судом, но их наказание не принесло радости или удовлетворения. Теперь бывший губернатор, ненавистный доцент Буйнов, главный врач Реутов и другие уже отбывают свой срок. Реутов получил пожизненное наказание, Буйнова приговорили к семи годам. Собственно ему она хотела бы большего – размазать, раздавить собственными руками, оторвать яйца и размозжить на противной роже.

Чернову реабилитировали – восстановили на работе, выплатили денежную компенсацию. Но какими деньгами, чем и как восстановить потерянные годы, исковерканную судьбу? Единственный доктор – время, которое сгладит, залечит раны, но вряд ли растворит образовавшиеся рубцы. Она еще не могла находиться одна в своей квартире, и Кэтвар, понимая это, предложил ей пожить пока у него.

Ощущение музейного экспоната в общественных местах не давало покоя, и Чернова поняла, кожей прочувствовала – почему иногда ненавидят журналистов. Они лезли к ней неистово со своими вопросами, часто бестактными, и никто не задумывался над ее состоянием – каково заново ворошить незажившие раны, вспоминать и перечислять вслух издевательства отдельных личностей правоохранительной и медицинской систем. Она поняла, как глух и бессердечен становится журналист в своей погоне за сенсацией, так и она прежде гонялась за информацией, переступая чувства и мораль. Пропиаренная коллегами во всех ракурсах – в правде и домыслах, фактах и предположениях, она не смогла оставаться на прежней работе и уволилась. Кэтвар понимал ее и предполагал, что это временно. Все равно вернется позднее в журналистику, но уже с другим видением жизни и бережным отношением к личности, считал он.

– А может быть и нет Бога, – внезапно произнесла Чернова и посмотрела на Кэтвара. – Ведь это вы помогли мне, а не Бог, вы восстановили справедливость.

Он внезапно почувствовал ее флюиды и понял, что она хочет его. Хочет любви, страсти и страдает от этого, не может и не переступит через его брак, через Марину, которую уважает, не смотря на чувства к ее мужчине. Кэтвар оборвал внезапно возникший порыв подойти и обнять ее, обнять по-братски и пожалеть. Зачем доставлять еще одну, пусть и желанную, боль.

– Может и нет, – решил поддержать он разговор, – а может и есть… Но, что-то там все-таки есть. Может это он моими руками…

Он замолчал, решив отдать инициативу беседы ей, пусть сама продолжит тему или выберет другую. Валентина помолчала с минутку и заговорила вновь, словно бы про себя.

– Единственное, в чем я убедилась достоверно, что чем человек выше, круче, тем сволочнее. А самые подонки все наверху, в элите. Большой человек мелкими пакостями не занимается. Добро и зло от него тоже большое. Даже гомосеки, хорошо это или плохо, но среди простых работяг их практически нет, им не до извращений, когда стоит вопрос о куске хлеба. Все от денег, все зло и пакости. Редки исключения, – она помолчала немного, – и такие люди, как вы.

Валентина повернула голову в его сторону, чувствовалось, что хотела сказать еще многое, но замолчала. Видимо, не хотелось бередить душу дальше.

У Кэта даже заныло в груди.

– Закон, честь и совесть – часто по разную сторону баррикад. Он и призван служить людям, но нередко подавляющее большинство несогласно с ним. И пишет его небольшая, но могучая кучка, в первую очередь, не забывая о себе, своих интересах. И все бы ничего, если бы эта кучка не попирала Закон сама. Это уже чересчур.

Кэтвар смолк, то же не стал продолжать разговор дальше, у него даже зачесались руки – хотелось найти, поймать и уничтожить гнид, одновременно пишущих, стоящих на страже и плюющих на Закон.

* * *

Стемнело, но городские фонари неплохо освещали центральные улицы, можно достаточно хорошо разглядеть вблизи лицо или фигуру на расстоянии.

Кэтвар брел неторопливым шагом, все еще под впечатлением от разговора с Валентиной и от недосказанных мыслей. Впервые возникло такое желание – прогуляться по ночному городу и, если можно так выразиться, нарваться на неприятности. Хотя неприятности могли быть по-настоящему только у другой стороны, а его одолела непреодолимая охота на криминал и его предотвращение, в крайнем случае, возмездие по чести и совести, по воле народа, не по Закону. Злой он был сейчас на Закон, на его бездействие во многих случаях, на неприступность оного ради определенных лиц.

Он свернул на боковую улочку и побрел потихоньку в тишине и одиночестве со своими думами. Никто не попадался навстречу и никто не обгонял его. Даже почему-то машины и то в этот раз не сновали по улице, а фонари, горевшие днем, были выключены. «Россия… все у нас через жопу… даже фонари на дорогах», – про себя усмехнулся Кэтвар.

Он внезапно оступился и чертыхнулся. Поперек дороги пролегла неглубокая яма – копали недавно, ремонтируя водопровод или канализацию, засыпали землей после и она, естественно, просела. Но это уже ничья вотчина – так и будут месяцами спотыкаться люди, трястись машины. «Мэра бы задницей по этой канаве прокатить – может и наладил бы контроль», – со злостью подумал Кэт. Это, конечно, мелочи, но именно из них складываются большие дела.

Впереди что-то забрезжило тревожной неясностью, и он насторожился. Даже изменилась походка – до того расслабленная, монотонная и неторопливая вдруг стала пружинистой, беззвучной, словно звериной. Кэтвар подходил ближе, сливаясь с темнотой улицы и оценивая ситуацию.

К бордюру прижался жигуленок, топорщась сверху устройством для спецсигналов и пока «спящими» проблесковыми маячками. Но свет в салоне горел, и Кэт без труда разглядел крупные буквы ОВО на багажнике, пятерых стоящих рядом людей, одна из которых была женщиной и, видимо, достаточно молодой. Коротенькая юбчонка подчеркивала длинные ножки, которые в темноте казались особенно стройными и привлекательными. Четыре угловатых сотрудника, одетые в бронежилеты, но без касок и автоматов, окружили ее с трех сторон.

Кэт не знал начала разговора, но уже достаточно хорошо слышал отрывистую речь ментов и чуть хуже оправдывающийся голос девушки. Надменность и наглость сотрудников поражала своей убежденностью безнаказанности, упованием власти и могущества. А девчонка лепетно оправдывалась, но любой мужик с мозгами понял бы ее ложь, скрытую злость и безысходность. Не впервые проходила она подобную процедуру и менты не мозгами, а опытом понимали обман.

– Свою сотку можешь себе в….. засунуть, – сплюнул на землю один из ментов.

– Нету у меня больше, нету. Я же только вышла… – оправдывалась девчонка.

– Не гони пургу, сука – вываливай все.

– Ну, нету, правда нету, – твердила одно и то же девчонка, проводя руками по одежде без карманов.

Ситуация накалялась, вывернутая наизнанку женская сумочка валялась рядом. Один из сотрудников огляделся, схватил девку за руку, оттаскивая в сторону, бросил своему, видимо водителю:

– Машину во двор загони и свет выруби. Резинки захвати, – показал он рукой на валявшиеся внутренности сумочки, уже обращаясь к другому.

Девчонка покорно поплелась за ментом к углу дома.

– Раздевайся, – зло и коротко бросил мент. – Все снимай – бюсик, трусы.

Он потряс одежду, но ничего не выпало.

– Приседай, – рявкнул мент.

Она, уже хорошо знакомая с подобной ситуацией, присела несколько раз смиренно, раздвигая ноги в стороны. Все равно все свое сделают, а напрашиваться еще и на мордобой не хотелось. И так пару раз стукнут напоследок – не больно.

Два сотрудника спустили штаны, надели презервативы, наклоняя девку, пристроились спереди и сзади. Должна отработать, если нет денег. И она старалась усердно, зная, что после второй пары пнут ее берцем в зад легонько и отпустят.

Обе стороны нарушали закон. Ночная бабочка, вдобавок и наркоманка, менты – по существу ментозавры…

Девку и так наказали, правда, наказание привычное и более всего ее тревожил вопрос времени, а не морали. Вернее мораль здесь вовсе ни причем, а вот за это время она могла и подзаработать.

С сотрудниками покруче ситуация и Кэт решил не вмешиваться в процесс, но наказать их обязательно. Он еще раз огляделся и подошел к машине, тихонько открыл заднюю дверцу, вынимая автоматы из салона, прикрыл ее аккуратно и растворился в темноте. Лишь бы не заметили пропажу сразу и дали девчонке уйти – потом ищи-свищи.

Парни застегнули ширинки, и, находясь в истоме, не захотели даже пнуть пару раз уличную проститутку и наркоманку. Махнули рукой.

– Вали отсюда.

Она знала по опыту – уходить надо сразу. Могут передумать: в отдел увезти или по морде дать. Схватила одежду, выскочила на дорогу, покидала торопливо в сумочку выпотрошенные вещички под смех парней и растворилась в темноте на другой стороне. Только за вторым домом остановилась, одеваясь и выплескивая наружу накопившуюся злую безысходность одним словом – козлы. Погладила незамеченный в темноте ментами подследник, где снизу притаилась заветная тысченка, сплюнула на землю с особым цыком – козлы и успокоилась. Можно опять на дорогу, добираться до точки, где обычно на ночь паркуются таксисты. А по пути обслужить кого-нибудь, если получится. На «стационаре» бесполезно поздней ночью геру достать, у таксистов всегда есть. Лишь изредка прорывалась в подсознание остывшая с годами мысль о беззащитности и ментовском беспределе. Сейчас все думы вертелись около одной цели – быстрее достать чеки и уколоться. Потом, в героином зависании, помечтать о хорошем. И явно не о том, как еще недавно менты брали всего лишь сотку без физических замечаний, а сегодня по сотке на брата. И это еще хорошо – лишь бы не били, не возили на берег речки, заставляя купаться в ледяной воде.

Она появилась на дороге за квартал от того места, поджидая машины с опаской и надеждой. Ведь неизвестно – кто подъедет. Снова менты, которые не поверят, что ее только что «обслужили» такие же, или клиент, а еще хуже группа кавказцев. Сними можно все заработать – и деньги, и мордобой, и перо в бок. Лучше не связываться.

ОВОшники покурили, поболтали с циничной усмешкой.

– А она ничего баба – сосет, как профи.

– Все они профессионалки, гребаные наркоманки, а сосут по-разному. Это от Бога или матери – врожденное.

– Ладно, богоматерь то хоть сюда не приплетайте, – одернул всех старший. – Поехали.

Они развернулись и подошли к машине, рассаживаясь по местам.

– Ё…, – послышался отборный мат. – А автоматы где?

– Че… не понял? – старший повернулся с переднего сиденья внутрь салона.

– Автоматов, блин, нет.

– Как нет?

– А хрен его знает – нет и все, – сотрудник на заднем сиденье развел руками.

– Ты хоть понял, что сказал-то? – с угрозой прошипел старший.

– Понял, не понял… Пока мы эту телку драли – спер кто-то из машины. Найду – убью сучку.

– Это п…., – заорал старший матом. – Че теперь будет?..

– Кончу сучку…. – продолжал твердить другой.

– Заткнись… ты уже кончил… в ротик. Она-то здесь причем? Спер кто-то другой. Че делать будем? – задал вопрос старший по существу.

Ничего кроме матов, вздохов и угроз он не услышал в ответ. Долго курил, осознавая, что придется сказать начальству о пропаже. Но как, как повернуть это дело с наименьшим ущербом для себя? Впервые они попали в такую ситуацию и не знали, что делать дальше. Весь экипаж машины охватила злость, ярость и страх одновременно. Их, представителей власти, поимели. Поимели так решительно и ловко, что они не знали кто, на кого выплеснуть свою безудержную злость. Сжимали кулаки до боли, скрипели зубами и матерились, зная уже, что придется ответить.

– Так, мужики, – наконец произнес он. – Спер кто-то из местных, кто шастает здесь постоянно или наскоками. И до утра нам его не найти, залег наверняка на дно и похохатывает, сука. Найдут его со временем, обязательно найдут, автоматы не иголка. Лично удавлю крысу, – старший крепко сжал кулаки. – А пока надо всем говорить одинаково. Патрулировали район, вышли поссать – тогда и сперли оружие. Про девку ни слова, иначе сразу сядем. Понятно?

– Понятно, понятно, – закивали все головами.

– А если спросят – зачем ссать все вместе пошли? – раздалось с заднего сиденья.

– Блин… умный какой, – яростно заматерился старший. – Захотели и пошли… Придумай че-нибудь другое. – Он помолчал немного. Потом продолжил: – Со службы нас все равно выгонят, но не посадят, если все говорить станем одинаково. Мы этого сучонка и сами бы нашли, но надо несколько дней, а утром смену сдавать… автоматы, которых у нас нет. Сделаем так – после всех допросов, а они будут и будут с пристрастием, собираемся вместе, отлавливаем местного наркошу и потрошим его. Наверняка скажет, кто здесь ночью шариться мог, а дальше дело техники. Найдем сами оружие – может, даже и не выгонят, накажут, конечно, но не выгонят.

Парни приободрились с последних слов, даже шутить стали, но страх перед будущим наказанием, степень которого они еще точно знать не могли, заполнял их трусливые душонки все больше и больше.

«Дебилы, – мысленно обозвал их старший, – не понимают, что все серьезно, очень серьезно. Такие и расколоться враз смогут».

– Так, встали все, и вышли из машины, – уже вслух приказал он.

– Зачем? – послышались вопросы.

– Вот дебилы – ссать все пойдем. Спросят – где ссали: вот и покажем на стену.

– А-а-а, – раздалось в ответ.

Пока мочили стену дома, старший рассуждал про себя: сообщить по рации о пропаже или подъехать лично. То и то могло обернуться по-разному. Зачем растрепали в эфире или почему сразу с места не сообщили. Что выбрать? И он принял решение – подъехать, сообщить дежурному, пусть тот поднимает начальника с теплой постельки. Такую информацию до утра держать нельзя.

Кэтвар отошел от машины на квартал, остановился с четырьмя автоматами на плече и тоже стал рассуждать. Выкинуть – нельзя. Могут подобрать чужие и использовать потом в плохих целях. Значит нужно спрятать на время, выждать немного, пока уляжется ажиотаж, а потом и сдать оружие ментам анонимно. А пока ждать, выяснить: что за версию задвинут провинившиеся ОВОшники, горе кавалеры местных путан.

Спрятав оружие, он поплелся домой. Более уже не хотелось никаких приключений, да и таких он не ожидал. Предполагалось что-то более серьезное и моральное. Например, помочь жертве ограбления, спасти честь девушки… А здесь остался лишь неприятный осадок от низости, пошлости и элементарной гадости происшедшего события. Дома, стараясь не шуметь и не разбудить никого, он тихонько разделся и лег в постель.

А в районном ОВО начинался переполох. Начальник долго не мог понять, как могло произойти по существу невозможное. Если бы произошло нападение – было бы наверняка легче, вернее понятнее. А тут просто проссали четыре автомата, которые выплывут неизвестно где и неизвестно в кого могут пальнуть. Он долго орал, матерился, расспрашивая подчиненных и тоже, как и они, прежде всего, беспокоился о своей судьбе, прекрасно понимая, что с работы можно вылететь запросто.

Район пропажи осмотрели и прочесали своими силами, но ничего не нашли. Хватали ночных прохожих, нервно расспрашивая о том, что они видели, куда, откуда и почему шли так поздно по улице. Но нужного ответа не получали, злились и понимали, что дальше утаивать ситуацию невозможно.

Начальник, охая и вздыхая, оправдываясь и обещая, доложил о ЧП своему начальнику. Тот, переварив ситуацию, уже своему. Так и покатился доклад вверх, разветвляясь в стороны по оперативным службам, способным что-то предпринять конкретное и, естественно, в отдел собственной безопасности, который и допрашивал сейчас провинившийся экипаж с пристрастием.

Кэтвар тихо вошел в дом, стараясь не разбудить домочадцев, разделся и лег в постель. Марина инстинктивно пододвинулась к нему поближе, чувствуя родное тепло сквозь дремоту, обняла одной рукой и погрузилась успокоено в глубокий сон. Ее любимый был рядом, а значит можно не переживать сердцем, давая ему работать умеренно и безмятежно.

А Кэт не смог уснуть сразу, лезли в голову разные мысли о сущности бытия, о произошедшем и подобных случаях. Но, заставив себя не думать, поправил одеяло и уснул. Хотя где-то внутри сидел маленький и незаметный червячок, бередящий внутренности и мозг, и не находил выхода. Не насытило, не успокоило его и ночное приключение, зачем собственно и прогуливался по ночному городу носитель необычного беспокойства.

* * *

Чернова за ужином кушала молча, стараясь не поднимать глаз, особенно на Кэтвара. Уже месяц, как она устроилась работать на свое старое место, которое не казалось по-прежнему родным и уютным. Многие работники, которых она знала, перешли работать в другие места – кто-то ушел в бизнес, кто-то в другую редакцию, а кто-то вообще уехал из города. Из оставшихся малознакомых лиц некоторые попытались с ней сблизиться, но внутреннее чутье подсказывало, что предлагалась не бескорыстная дружба, а, скорее всего, профессиональный интерес. Интерес к ее прошлому, которое болью отдавалось в сердце при каждом упоминании и не только – поднывало постоянно внутри израненной души. Чувство, что ее пристально разглядывают, чувство некоего экспоната не покидало. И она понимала, что иногда относится к коллегам предвзято. Предвзято с точки зрения своего прошлого. Старалась бороться с этим и замыкалась в себе.

Но сегодня днем случайно увидела человека. Человека, которого по ее понятиям не должна была увидеть еще, по крайней мере, года два. Удивившись, Чернова проследила за ним и убедилась, что он зашел в здание главного управления центрального банка области. Пораспрашивала у охраны и поняла – нет правды на свете. Ни в отношении ее, ни в отношении этого, человеком которого назвать можно было с большой натяжкой. И то только потому, что он биологически принадлежал к этому роду и виду.

Шла обратно и огорченно думала – почему так все происходит на белом свете? Почему она, честный и порядочный человек, провела за больничной решеткой целых пять огромных лет и почему он, который должен сидеть в тюрьме, живет и жирует в свое удовольствие?

Огорчение постепенно перерастало в злость. Нет, не в ярость, а именно в злость, действенную злость, которая заставила забыть про людской, скорее всего журналистский, интерес к своей персоне и перейти к определенным поступкам.

Нахлынувшие воспоминания возмущали и одновременно вызывали стыд за свою наивность и нежелание понять происходящее.

Очень давно, еще во времена студенческой молодости на журфаке, Валентина начала писать, как и многие ее коллеги. Как-то раз решила написать и о милиции, ее авангарде – региональном управлении по борьбе с организованной преступностью. Долго ходила по милицейскому начальству, которое, мягко говоря, относилось к ее братии не очень. Наконец один из них привел ее к старшему оперуполномоченному по особо важным делам, бросил кратко: «Вот тебе журналистка, знакомься, общайся, но в рамках дозволенного», и ушел, более ничего не сказав.

Чернова осмотрелась – достаточно большой кабинет и всего два стола. В райотделах в таких кабинетах по пять – шесть человек сидят. Все-таки чувствовалось элитное управление хотя бы по площади, убогость обстановки присутствовала и здесь.

Опер внимательно и даже демонстративно оглядел ее и, как ей показалось, останавливая взгляд на ногах, груди и лице, потом бросил сухо: