Текст книги "Ангел возмездия (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

Так сложилась их жизнь и где-то наверху, в книге судеб, было записано, видимо, что приедут они в город, снимут квартиру и полюбят одного парня и станут счастливы с ним.

Владимир давно уже понял, что девчонки проснулись и делают вид, что спят. Не было того ровного дыхания и еле слышного посапывания, и сейчас казалось, что они вообще не дышат, только грудь поднималась и опускалась ритмично. Он ласково и потихонечку стал поглаживать груди с обеих сторон, чувствуя, как зашевелились ручонки и поползли осторожно вниз его живота. Глаза их так и не открывались, только, может быть, еле-еле заметная доброта тронула губы, начинающие приоткрываться, да дыхание стало почаще….

В субботу не было занятий в ВУЗе и впереди целых два дня, пока еще не спланированных действий. Владимир решил съездить в деревню и не потому, что надо все объяснить и рассказать матери, это само собой, но и забрать теперь уже все вещи девочек, всю одежду, которой было немного. Они, вздохнув, согласились, поддержали его идею, радовались его прямоте и честности. Но разговор с матерью пугал, настораживал неопределенностью последствий, хотя и был предрешен. Как она отнесется к этому – поймет или проклянет навсегда?

Но Владимир уверял, что все матери, любящие своих детей по-настоящему, в принципе одинаковы. Поворчат, пожурят и благословят. Надо только рассказать все умеючи, постепенно и обстоятельно. И желательно без него. Он не уходил от ответственности, считая, что в доверительной беседе мать лучше поймет дочерей. И они так считали, хотя иногда подковыривали его беззлобно и ласково.

Машина пришла в деревню под вечер, Владимир высадил у ворот девчонок и сразу уехал обратно в город, что бы утром вернуться. Переживал сильно и беспокоился за них.

Мать, увидев дочерей, всплеснула руками, обрадовалась безмерно и сразу же обняла обеих.

– Ой! Да как же вы так неожиданно… Я ведь чувствовала, ждала, но попозже, когда автобус придет. Ужин вот приготовила. Может расписание поменялось? А я и не знаю.

– Нет, мама, расписание не поменялось, мы на машине.

– Так чего же вы не зовете водителя в дом – пусть отдохнет, поест с нами, – забеспокоилась мать.

– Он уже уехал, мама.

– Ну, тогда ладно, – махнула она рукой, – нехорошо, конечно, не поблагодарила его, – девочки улыбнулись обе, – пойдемте в дом, устали с дороги? – она все еще не могла нарадоваться и успокоиться, оглядывая дочерей со всех сторон. – Похорошели, пополнели немного – видно на пользу учеба пошла.

– Учеба, конечно, на пользу, мама, – улыбнулась Ирина, – но там не надо так рано вставать, доить корову, кормить свиней, курей и остальную живность. Нет физического труда, вот и поправились мы. Но ничего, завтра утром все вспомним, глядишь, и скинем по паре килограмм.

Девчонки рассмеялись, а мать засуетилась на кухне, накрывая на стол. Они хотели помочь ей, но она запретила, пояснив, что это ее праздник и все сделает сама.

Наконец уселись за стол и за едой девушки выспрашивали у матери о здоровье, новостях и все деревенской жизни. Собственно ничего нового не произошло, все по-старому, лишь они, две студентки на все дворы, вносили свои коррективы. Поступало их семь человек, пять вернулись обратно ни с чем. Сейчас, по сути, бездельничают, нет работы, и не предвидится, кроме как выращивание и сбор урожая на собственном огороде в летнее время. Мужики зимой охотятся, заготавливают дрова, да пьют самогонку, а бабы ухаживают за скотиной и то же иногда прикладываются к спиртному, но не все.

Подошла и их очередь говорить о себе. Начала Татьяна, как они и договорились.

– Ты знаешь, мама, а я влюбилась…

– И я влюбилась, – вторила ей Ирина.

– Вот радость-то, – забеспокоилась мать, – а парни славные, порядочные? Ну, не тяните, рассказывайте по порядку.

– Очень славные и порядочные парни, мама, – со вздохом продолжила Татьяна. – Только не парни, мама, а парень. Влюбились мы в одного, мама, так уж получилось…

– Ой! Да как же это, что же теперь делать-то, – запричитала мать. – Вот горе то… А он, он-то кого-нибудь из вас любит?

– Почему же горе, мама? – продолжила нелегкий разговор Татьяна. – И он любит, в том то и дело, что любит. Обеих любит и сильно.

– Да как же это? – запричитала мать снова, – что же теперь будет? – ее глаза наполнились слезами. – Вот горе то…

– Ну что ты заладила, мама, горе да горе? Нет никакого горя. Мы его любим, и он нас любит – какое же это горе? – Татьяна решила вывалить все сразу. – И мы беременны, мама, обе беременны от него.

Мать закрыла лицо руками, плакала молча, ничего не говоря. Потом сквозь слезы начала говорить понемногу.

– Как же вы так подвели меня, доченьки? Ни помолвки, ни свадьбы… А он станет бегать от одной к другой и что за жизнь будет, что вы детям своим расскажете? А если вообще бросит обеих – кому вы нужны с ребятишками?

Мать сидела на стуле и плакала, а Ирина с Татьяной не знали, как ее успокоить. Разговор решила продолжить Ирина.

– А не надо никуда бегать, мама, мы уже живем вместе, втроем в одной квартире. И пойми ты, наконец, мама, мы любим его, и он нас любит. Станем жить, как гражданские жены, детей он, естественно, на себя запишет, а значит и будет у них родной и единственный отец. Он очень хороший, мама, и мы счастливы с ним. Разве ты не хочешь нам счастья?

– Ладно, доченьки, давайте ложиться спать, поздно уже.

Она так ничего и не ответила им, ушла в свою комнату со слезами. Девушки поняли, что ей надо сейчас побыть одной, переварить услышанное и все обдумать. Не так они представляли себе развязку разговора – или уж возмутится сразу, или примет их решение. А тут пока ничего…

Молча и с горечью убирали со стола, переживая за мать, вздыхали тяжело, то поочередно, то враз. И не знали, что делать дальше.

– Пойдем и мы спать, Ирина, – махнула рукой Татьяна.

Каждая ушла в свою комнату со своими думами и тяжестью в сердце. А утром встали пораньше, подоили корову, выпили парного молочка, по которому соскучились, накормили скотину и приготовили завтрак.

Мать встала поздно, видимо задремала под утро, умылась и села уже за готовый стол с безрадостным лицом, словно тело присутствовало, а душа летала где-то в другом месте.

– Хозяйственные вы у меня, доченьки, все можете делать сами, – начала мать сторонний разговор. – И раз уж так получилось – разве я могу не желать вам счастья? Пусть приезжает ваш парень – приму, как родного сына, но сначала хочу еще раз спросить – есть ли между вами настоящая любовь?

– Есть, мамочка, есть, – заголосили они враз, – любим мы его, любим, не просто и нам далось это решение – жить втроем.

Теперь заплакали дочери, а в тело матери словно возвращалась душа, ее лицо оживало, и только глаза оставались по-прежнему грустными.

– Так, – хлопнула она ладошкой по столу, – хватит слез, чего разревелись. Праздник у нас, а вы мокроту развели. Ирина, давай, там у меня наливочка припрятана – вот и отметим с утра радостное событие. Когда зятек то появится, расскажите хоть о нем немного, а то и не знаю ничего?

Девчонки обрадовались, кинулись на шею к матери, благодаря за понимание, и наперебой рассказывая о Володе.

* * *

Кэтвар, устав за день от бренных дел, подошел к окну. Со второго этажа коттеджа прекрасно виден лес в своей неповторимой осенней красе. Сумерки уже стали опускаться на землю, но еще достаточно хорошо виднелись вблизи деревья, и расцветка всего леса где-то плавно менялась, а где-то прерывалась внезапно резким контрастом. Зелень хвои сменялась золотом берез и осин, а они в свою очередь перемешивались багрянцем высоких кустарников.

Ночью с этого места виднелась лишь чернота оконного стекла, словно не пропускающая взор дальше, за то с другой стороны в великолепии представал город с многочисленными огоньками фонарей, окон и витрин. А днем серая дымка производственного смога нависала над строениями разной высоты.

Может быть, колер леса действовал на Кэта или что-то другое, но он в задумчивости не отходил от окна, то вспоминая прожитые годы, то переключаясь на природу и пытаясь вплести ее в свою жизнь.

 
   Серебрятся ли ночи луною,
   Золотятся березы лесов,
   Осень синим туманом порою
   Закурится над гладью лугов.
 
 
   Из росы изумрудные брызги
   Засверкают на солнце в траве,
   И цветных переливов изыски
   Застывают в осенней листве.
 
 
   Собираются дикие гуси
   В свой годами намеченный клин,
   Погостили у русской бабуси
   На озерах зеленых равнин.
 
 
   Улетят перелетные птицы,
   Только я никогда не пойму —
   Почему же на веках ресницы
   Заморгают слезой на луну.
 

Кэтвар с трудом стряхнул ностальгический романтизм в крапинках пессимизма, присел в удобное кресло. Завтра день намечается сложным и необыкновенным, принесет удачу или что-то иное. Но факт, что изменится многое, а он верит в лучшее.

Михась вчера наконец-то выполнил его заказ, принес небольшой прибор с инструкцией и долго еще на словах объяснял принцип действия. Стас, которого специально пригласили по этому поводу на встречу, задавал множество вопросов, читал и перечитывал инструкцию, остался доволен. Сказать доволен – ничего не сказать. Он находился в восторженном шоке и долго не мог поверить в происходящую действительность. Пощипывал себя иногда – не сон ли это. А потом ушел освежить в памяти топографическую анатомию головного мозга с учетом функциональных направлений.

Кэт мог довериться только ему. И не потому, что он слыл известным, прекрасным доктором, к которому всегда стояли толпы людей, хотя и велся прием по записи. В его профессиональных способностях не сомневался никто. Он был родственником, родным братом Марины, его жены, и это здесь играло главную роль.

Стас пролистывал спецлитературу, но мысли крутились около прибора, которому еще нет названия. Никто не знает, и не должен узнать о его существовании. Эффект разорвавшейся бомбы мирового, глобального масштаба произвел бы он на планете. Но человечество еще не созрело, не готово к его принятию, а главное к правильному позитивному использованию. Атомная энергия, огромную силу и мощь которой тоже используют не всегда в мирных целях, несравнима с этим прибором. С ним мировое господство становится объективной реальностью, попади он в «черные» руки и всегда найдутся человечки, готовые выкрасть прибор любым способом, использовать в своих личных, амбициозно-корыстных планах.

«Это же надо!.. Какой головой нужно обладать, что бы создать такой уникальнейший прибор! Скрывать его существование и саму идею, что бы ни один придурок не смог захватить власть над миром». Станислав Тихонов поражался глубиной и простотой мысли Михася, отца этого драгоценнейшего прибора.

Стас изучал головной мозг человека с учетом небольшого списка, полученного от Кэтвара, в котором перечислялся ряд функций. Способностей, которые нужно развить или создать вновь, которые где-то спят еще в глубинах нашего мозга и практически не проявлялись никогда в реальности, но уже заложены в кладовые серого вещества.

Он не мог работать спокойно – то бегал в восторге по комнате, то курил сигарету за сигаретой в предвидении и предвкушении первого человека не планете, осуществившего функциональную перестройку головного мозга. И сразу же почему-то вспомнился Горбачев, со своей говнистой перестройкой, казавшейся теперь мелочной и очень дурно пахнущей исторической реальностью.

На следующий день, как и договаривались, собрались все вместе. Стас сразу же предложил следующее:

– Я готов к реальному применению прибора, но все-таки испытания необходимо перенести. Во-первых, это должно происходить у меня в клинике, где есть необходимая медицинская аппаратура на всякий, непредвиденный случай, о котором не хочется, но приходится говорить и учитывать. Во-вторых, в выходной день, когда клиника частично не работает и прием первичных больных не ведется. Значит мы сможем спокойно работать, не вызывая лишних вопросов.

– И, в-третьих, – перебил его Михась, – необходимо незаметно усилить охрану клиники и информационную защиту кабинета или комнаты, где будет происходить вся процедура. Так что я абсолютно согласен в этом вопросе со Стасом. Извини, я тебя перебил.

– А собственно – все, – он развел руками, – два дня осталось.

Дни прошли в огромном эмоциональном напряжении для всех пятерых. Даже самые близкие родственники не посвящались в проект, лишь видели какую-то странную суету и нервозность.

И вот, долгожданный день настал!

Михась, устроившись в удобном кресле посередине комнаты, оглядел присутствующих.

– Давай, Стас, с Богом!

Станислав, держа в руках бесценный прибор, обратился к соратникам:

– Вы лучше сядьте, мне так удобнее – что бы не отвлекаться.

Ему возражать не стали. Марина и Михаси – Николай с Татьяной, расселись по стульям.

Прибор крепился к голове так, чтобы его можно было двигать и фиксировать над любой точкой, а затем уже многочисленными винтиками определять длину и направление невидимого луча.

– С Богом, – произнес Стас и включил прибор.

– Сдвинь на миллимикрон влево и вглубь, – сразу послышался ответ Кэтвара на действие прибора. Стас чуть подвернул одно колесико, – так, хорошо – активируй зону, – продолжал говорить Кэт.

Стас нажал кнопку активации луча.

– Прекрасно, Стас, молодец, прибор работает отлично. А ты вообще супер – сразу направил луч в нужную точку, ошибся лишь на долю микрона.

– Просто повезло, Кэт.

– Ладно, не скромничай, теперь давай второй пункт.

Станислав немного переместил прибор.

– Так, хорошо, сдвинь луч на три микрона на пять часов.

Стас покрутил винтики, луч сместился назад и чуть вправо.

– Стоп, активируй… Молодец! Все прекрасно! Ох, как наши сильно переживают. Но, ничего, потом все расскажем. Давай следующий пункт.

Стас снова переместил прибор.

– Хорошо, – подбадривал его Кэт, – луч на два часа и углуби на пять микрон. Так…на миллимикрон влево теперь… потихонечку… стоп. Увеличь диаметр луча на полтора микрона. Прекрасно! Активируй.

Тихонов нажал кнопку активации и переместил прибор.

– Молодец, доверни на три часа… немного, полмикрона всего. Так, подними луч на четыре микрона и увеличь диаметр… хорошо… еще увеличь немного… стоп. Активация.

Стас нажал кнопку, выждал немного и стал снимать прибор с головы. Марина первая кинулась к нему.

– Ну, что Стас, не молчи?

– А чего говорить? – недоуменно пожал плечами он, – вы же и так все слышали.

Кэтвар рассмеялся.

– Стас, они ничего не слышали после твоей первой активации. Мы же разговаривали друг с другом мысленно, так быстрее и удобнее. Но они-то не слышали. Придется им тебе все рассказать, а я пока пойду, покурю.

Он вышел, оставив ошарашенную компанию в комнате, а Стас начал давать пояснения.

– Ну, я настроил прибор, включил, угадал почти сразу, как вы слышали, и активировал зону. После этого мы стали общаться мысленно, поэтому вы ничего и не слышали. Это очень удобный способ передачи информации. Представьте себе, сколько времени уйдет на пересказ романа, например. А теперь его можно передать практически весь в одно мгновение. Потом я активировал другую зону, и Кэт стал читать мысли, потом третью – он стал видеть сквозь стены. На четвертой остановлюсь подробнее. Каждый предмет имеет свою память, если можно так выразиться. Вот, например, эта железка может рассказать Кэту, какой токарь ее выточил, что она видела, что происходило вокруг нее все эти годы. Или вот деревяшка на стене то же может поведать о событиях, происходящих на прямом от нее расстоянии. А дальше я активировал ему зону гипноза, он и так им владел немного, но теперь его возможности несоизмеримы с прежними. Вот, собственно, и все.

– Невероятно, – обалденно произнес Михась, – некоторая телепередача просто отдыхает.

«Отдыхает, отдыхает, – послал им мысль Кэтвар сквозь стены. – Но вы не переживайте. Я не стану без надобности пользоваться своими новыми возможностями».

«Как же, не станет», – подумал Михась.

Кэтвар только улыбнулся в ответ, но его улыбку никто не увидел – сквозь стены смотреть не могли.

* * *

– Привет, Дегтярева, ты что, то же сюда ходишь? – удивленно спросил Михаил, старший группы розыска. – Вот уж никогда бы не подумал…

– Это ты, Петров, здесь новичок, а я постоянно хожу. Я же сотрудник милиции – значит должна соответствовать, – отпарировала Лада.

– Женщинам, в принципе, можно и без каратэ обойтись. Хотя… если тебе нравится – ходи, запретить никто не может. Наоборот, только поощрять станут, – с интересом говорил Михаил, разглядывая ее в кимоно.

– Я уже год гожу – что-то ты не сильно поощрял. – С ехидцей добавила Лада. – И понятно – сам-то не ходишь.

– Нравится?

– Конечно! Пахнет здоровым мужским потом, а не задрыпаной водичкой. Мужиками настоящими пахнет, – улыбнулась Лада, как бы заново оглядывая зал, где тренировались ее коллеги из отделов и управлений внутренних дел.

– Ну-ну, – не нашелся, что ответить Михаил, запел потихоньку: «Под железный звон кольчуги, под железный звон кольчуги»…

– Ты достал уже, Петров, со своей кольчугой. Как увидишь меня, так поешь одно и то же. Я тебе что, кольчугу напоминаю?

Михаил захихикал.

– Да нет же, это старая песня про Ладу, вот и напеваю иногда. А что у тебя там с детдомом? – Петров резко сменил тему.

– Ой, – она отмахнулась рукой, – хоть здесь бы не доставал. Ничего хорошего, никаких концов. Третья девчонка теряется, но знаешь, что странно – теряются они необычно.

– Как это?

– Сам посуди – детдом неплохой, лучший в области и процент побегов все-таки не высок, в сравнении с другими домами. Но, ведь кто обычно убегает из детдома? Новенькие, которые еще не обжились и скучают по улице, это раз. Двоечники, оторвилы, хулиганы, это два. Кого там бьют, достают и учителя, и воспитанники, это три. А здесь, в этих случаях, нет ничего подобного. Поведение прекрасное, учеба на четыре и пять, никаких притеснений и живут в детдоме давно, последний год – и так скоро выйдут по возрасту. И еще – все трое исчезли одинаково, бесследно и непонятно даже для подружек, и все после вызова к директору, к которому они так и не явились.

– Ты хочешь сказать…

– Да ничего я не хочу сказать… Повода бояться директора не было. Не чисто здесь, не складывается, ни в какие рамки не впихивается.

– Но девчонки взрослые, может парня себе нашли – вот и все объяснение. Официально их никто не отпустит. Наоборот, по-моему, здесь все просто и понятно. – Петров высказал свою точку зрения.

– Ничего не понятно – парни же, как снег на голову, не сваливаются. Подружки утверждают в один голос, что кавалерами там и не пахло. – Возразила Дегтярева.

– Правильно, если они сговорились, то так и станут утверждать. Ты об этом не думала?

– Да думала, обо всем думала… Ладно, пошли заниматься, а то так и проболтаем всю тренировку.

Они прошли на татами, мельком взглянув на стоящего неподалеку Кэтвара.

А его этот случайный разговор сотрудников группы розыска безвести пропавших заинтересовал. Он задумался и решил посетить этот детдом, что бы все проверить, может и не просто так убегают оттуда воспитанницы. А как лучше это сделать, не объясняя истинных причин визита? Выход нашелся сам собой.

Кэтвар остановился перед дверью, прочитал табличку: «Пыхтина Людмила Юрьевна. Директор». Постучал и открыл дверь.

– Людмила Юрьевна, вы позволите?

– Да, пожалуйста. А вы, простите, кто?

– Я – Бородин Николай Михайлович, – ответил он, проходя в кабинет, и, видя, что это не произвело никакого впечатления на хозяйку, пояснил: Обычно друзья меня называют Кэтваром.

Пыхтина встрепенулась и уже совсем по-другому реагировала на его приход. Вышла из-за стола, приглашая присесть к подставному столику, где обычно хвалила или распекала своих воспитанников. Сама села напротив.

– Извините, Николай Михайлович, такой известный человек в городе, но я лично не знакома, считала, что Кэтвар – это ваша фамилия. Прошу еще раз извинить.

Он посмотрел на директора, и как-то сразу стало жалко ее. Лицо оживилось при встрече, но абсолютно не скрыло изможденности, вызванной душевными страданиями.

– Не стоит извиняться, Людмила Юрьевна, я вот к вам зачем зашел, – перешел к делу Кэт. – Моя фирма решила оказать вашему детдому небольшую спонсорскую помощь. Что вам лучше – одежда для детей, обувь, игрушки? Вы подумайте сами, определитесь. Возможно всего понемногу на сумму 100 тысяч рублей. Возьмете товаром в «Престиже», я распоряжусь, оформим, как положено.

– Ой, Николай Михайлович, – Пыхтина всплеснула руками. – Даже не знаю, как и благодарить вас…

Кэтвар встал, прерывая ее речь и приглашение на чай, которое должно последовать.

– Извините, Людмила Юрьевна, со временем всегда туго. На эту сумму можете взять в любое время детям что-то из одежды, обуви, игрушек. Всего доброго вам.

Он вышел расстроенный – всю полученную информацию необходимо обдумать и принять конкретные меры. Решил посоветоваться с Мариной и проехал сразу в «Престиж», в личные апартаменты.

Начал рассказывать жене по порядку.

– Я, Марина, случайно разговор двух ментов на тренировке услышал. Случайно, Мариночка, правда, случайно. Они работают в группе розыска, ищут пропавших без вести. Говорили о детдоме, там три случая не совсем понятных и я решил лично проверить. Мы же с тобой планировали 100 тысяч больнице перечислить, а теперь придется детям-сиротам отдать. Под этим предлогом, собственно, я и появился у директора, что бы не вызывать лишних вопросов и предположений. Что я «прочитал» в ее голове – это какой-то кошмар просто.

Он закурил сигарету, налил себе кофе.

– Не тяни, Кэт, всегда на самом интересном остановишься, – упрекнула его Марина.

– Есть некий Степанцов Никанор Ерофеевич, кто он, пока не знаю, но, судя по ее мыслям, прощелыга отменный. Так вот он решил самых старших детей, а они фактически по-взрослому смотрятся, воровать.

– Как это воровать? – удивилась Марина.

– Может не воровать – похищать, не цепляйся к словам. Тошно, противно становится от таких грязных делишек. Рассчитал все верно, гад. В детдоме черный ход есть, директор вызывает к себе воспитанника или воспитанницу, а он его или ее эти ходом похищает. Абсолютно никто не видит. Директорша заявляет потом в милицию – сбежал, мол, ребенок, ищите. Получает за каждого тысячу долларов и все.

– Как же она на это решилась?.. Она же женщина, сама мать наверняка, – возмутилась Марина. – Что потом с детьми делают?

– Она не знает, что с детьми делают. Но, поскольку просят самых физически развитых, предполагает, что их продают в дома терпимости за границу.

– Вот сволочь… да ее саму надо на куски порвать вместе с этим, как его, Степанцовым. – Марина заходила по комнате, не могла успокоиться. – Это же надо – детей продавать… Вот и надо саму продать.

– Ты подожди, не кипятись, Марина, не все так просто. – Кэт взял ее за руку, обнял, усаживая рядышком. – Этот Никанор ее саму запугал. Дочь у нее растет. Вот и альтернатива. Или свой ребенок, или чужой. Она, бедная, испереживалась вся, извелась, о самоубийстве подумывать стала, да дочь останавливает – что потом с ней будет?

– Вот гад, четвертовать его мало, – искренне возмущалась Марина.

– Я и хотел с тобой посоветоваться, ты же то же мать, как считаешь – виновата директорша?

– А почему она в милицию не пошла?

– Ты же знаешь – у многих в ментов веры нет. А тут еще этот Никанор уверил ее, что там все схвачено, менты куплены и в этом деле повязаны. Вот и не пошла.

Марина задумалась.

– Ты знаешь, Кэт, по закону она, конечно, виновата, но я бы ее осуждать не стала. Тем более сама сильно переживает и выхода не видит. Она сама себя наказывает хуже тюрьмы. Ты можешь ее как-то спасти?

Кэтвар пожал плечами.

– Пока не знаю. Много еще не понятного здесь. Надо этого Никанора найти и посмотреть, что его головенка мне расскажет, а потом принимать решение. Но я главное услышал – тобой, как матерью, она не судима и буду учитывать это в своих действиях.

Марина ушла проводить тренировку, и Кэт остался один, закурил сигарету, размышляя, как вычислить этого Степанцова. С сотового телефона Пыхтиной он считал номер Никанора и теперь обдумывал, как лучше позвонить, представиться и где, под каким предлогом назначить встречу.

* * *

Реутов чувствовал себя измочаленным напрочь, а ведь еще даже не вечер и время близится всего лишь к полдню. Решил побыть немного один, минут десять, и попросил секретаршу не пускать никого, не соединять ни с кем. Пил черный кофе, прикрыв веки и развалившись в удобном кресле, старался не думать ни о чем, но не получалось.

Все шло гладко и замечательно – может это, как раз, и давило на психику, не давало внутреннего покоя. Количество клиентов росло и достигло того максимального уровня, когда хочется большего, но физически обработать не в состоянии. Схема отработана безупречно, выверена до мельчайших деталей и нюансов, а он беспочвенно беспокоился, предчувствуя какой-нибудь форс-мажорный сбой. Тут еще этот случай в больнице где-то пиликал внутри непредвиденной редчайшей реальностью.

Реутов, главный врач городской клинической больницы, заведующий хирургическим отделением и депутат городской Думы, вчера большую часть рабочего времени отсутствовал, и с ним не могли связаться. В больнице считали, что он в Думе, а там предполагали, что он на операции и телефон, естественно, отключен. Случай произошел действительно исключительно редчайший.

Одна из его хирургов госпитализировала утром в отделение женщину по ее же просьбе. Так как знакомая была абсолютно здорова на момент поступления и решила отдохнуть от нагрузок на работе, хирург все-таки осмотрела ее, нашла маленький прыщик или пятнышко на стопе, записав в историю болезни, как флегмону со всеми признаками и симптомами, которых, естественно, не было.

Через несколько часов у «больной» поднялась высокая температура, именно эта стопа отекла и покраснела. Все протекало настолько быстро, что пришлось провести ампутацию на уровне голеностопного сустава. Через несколько часов следующая операция, потом ампутация на уровне средней трети бедра… И смерть. Молниеносная форма рожистого воспаления. Откуда она взялась на здоровом фоне, что за особая вирулентность? Никто не знал этого. Но разборки начались большие. Шутка ли – госпитализируют утром здоровую женщину, а к полуночи ее тело в морге. Теперь уже отдохнет навсегда.

Случай наслоился на «отлаженный механизм» Реутова и психологически беспокоил невероятно. Владислав Сергеевич успокаивал сам себя. Ничего не произошло и произойти не могло. Деньги он получил в тот же вечер в обмен на контейнеры с органами, с курьером лично не общался и не собирался этого делать. Единственного человека, Никанора Степанцова, который мог сдать его прокуратуре, можно устранить в любой момент, и это тоже все продумано до мелочей.

Реутов не решался принять окончательный вывод – приостановить на время поставку органов за границу или нет. В случае непоставок – там забеспокоятся и обрубят концы. А новую схему создать тяжелее вдвойне. Лишь деньги приятно согревали и успокаивали. Потрогал новенькие пачки и все, как рукой сняло.

* * *

Салацкий проснулся, по привычке раскинул руки в стороны и, ощутив пустоту, открыл глаза. Прислушался – в ванной комнате тихо, краны не шумят, однако на кухне иногда позвякивала посуда. Улыбнулся… Дамы его уже встали, сказывалась многолетняя деревенская привычка просыпаться пораньше, и готовили завтрак.

«Интересно, а что приготовят сегодня? – начал рассуждать он. – Продукты есть практически все. Мясо куриное, свиное, говяжье, утиное и гусиное. Есть и козлятина с сохатиной. Это сосед тещи, Ерофеич, не забывает с охоты дольку отстегнуть, а она все сюда, к нам отправляет. Надо бы продать хату в деревне, привезти тещу сюда – места хватит. Но не соглашается она, говорит, что внукам или внучкам летом там лучше будет, крепче здоровьем вырастут на свежем воздухе. Да и мясо, овощи – все оттуда. Родят девочки, как раз в начале июня, и уедут в деревню… Да-а… надо побеспокоиться, что бы сессию сдали пораньше, досрочно немного. А осенью что делать, с кем детей оставлять, когда матери на учебе? Теща не поедет, придется няньку нанимать». – Владимир вздохнул и встал с постели, пошел принимать душ.

– Ну-у, что мои дорогие, чем сегодня удивите-порадуете? – Салацкий поцеловал каждую в щечку, приобнял немного.

Татьяна с Ириной каждый день старались приготовить что-нибудь новенькое и удивляли Владимира своей выдумкой. На этот раз для завтрака предлагалась рыба, запеченная с овощами, хлеб со слоем салата с редькой, чай с брусникой и выпеченные рожки.

– Присаживайся, отведай нашей пищи любимых.

Татьяна пригласила его рукой на место главы семьи, Ирина пододвинула тарелки поближе и они расселись по бокам.

– Это что-то новенькое. Про пищу Богов слышал, а вот про пищу любимых – нет, – удивился Владимир.

– Зачем нам виртуальность в еде и словах? – в ответ улыбнулась Ирина.

– В смысле? – осведомился Салацкий.

– Кто знает – что ели Боги? – пояснила Татьяна. – А вот чем тебя кормим мы – ты можешь отведать в реале и прямо сейчас.

– Как видишь – все очень просто.

Ирина налила и подала Владимиру чай. «Просто – да не очень просто», – он задумался немного. Последнее время лезли всякие мысли и о женах, и о себе самом. С девчонками – более или менее понятно. Больше о себе. Зарабатывал не плохо. А что, если эта малина кончится, перестанут брать его человеческий товар? На первое время денег хватит. А потом? Что делать, куда идти работать? На зарплату в 10–30 штук… К таким деньгам не привык. Хорошо, если тридцать, как-нибудь смогут протянуть. Куда идти работать? Эта мысль постоянно висела и не давала покоя. И он не понимал почему, откуда она взялась, откуда пришла и прочно засела в мозгах, словно кто-то внушил ему эти мысли. И они свербели в голове, сидели занозой.

Осень… Поздняя осень уже. Шубки девочкам взял. Надо бы еще сапоги, платья… Короче – одеть по полной.

Владимир поел, вытер рот салфеткой.

– Так, девочки мои милые, сегодня у нас магазины по программе. Надо одеть и обуть вас, что бы все было. И платья, и сапоги, и туфли, и халаты. Все, что требуется из одежды для учебы, дома и выхода в люди. Поэтому прикиньте, что требуется и напишите на листочке. Что бы не забыть в магазине, не закрутиться. Деньги у меня есть и жалеть, экономить на одежде не стоит. Так что убирайте со стола и думайте, что купить.

Салацкий ошарашил их своим заявлением и ушел мыть руки в ванную. Специально, что бы не лезли с вопросами. Потом ушел в зал, включил телевизор и стал смотреть.

Ирина с Татьяной появились через полчаса. Владимир взял лист бумаги, прочитал и улыбнулся.

– Эх, девочки, девочки… Не серьезно вы отнеслись к поставленной задаче.

– Это почему же? – возмутилась Татьяна.

– Да, почему? – переспросила Ирина.