Текст книги "Те же и Скунс - 2"

Автор книги: Борис Чурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

Приговор

Священный вулкан Катомби готовился принять в жертву ещё одну жизнь...

Солдат в грузовике было шестеро, плюс офицер в кабине. Солдаты выбросили пленника из кузова наземь, и он пополз вверх по тропе, что вела к жерлу малого кратера. Он полз на четвереньках, поскольку изувеченные ступни просто не выдержали бы соприкосновения с горячей каменистой землёй. Солдаты шли рядом, время от времени пиная его, чтобы полз побыстрей. Они беспечно смеялись между собой и даже не сняли автоматы с предохранителей: а зачем?.. Приговорённый был совершенно беспомощен...

...Тяжёлый шнурованный ботинок, занесённый для очередного пинка, прошёл мимо цели, чернокожий солдат потерял равновесие, а в следующий миг его сердце остановилось раз и навсегда...

...Шестой солдат от испуга разучился стрелять, настолько он не ожидал, что полумертвец всё же сумеет подняться. В последний оставшийся миг воин атси замахнулся прикладом... И умер, как умерли первые пятеро.

... Офицер остался последним. Один на один с человеком, которому жить-то не полагалось, не то что драться и убивать. Офицер пятился к дымившему кратеру, сражаясь с кобурой пистолета, никак не желавшей расстёгиваться, мясистое чёрное лицо покрылось серым налётом. Он всё же успел, потому что сил у его противника осталось очень немного: страшные вспышки вроде той, что подняла его на ноги, не могут продолжаться сколько-нибудь долго... Бахнул выстрел, и пуля ударила пленника, но тот уже перешёл грань, когда думают о собственной жизни и смерти. Ещё один шаг, ещё один разряд безумной боли в обнажённых ступнях, и он дотянулся до офицера, и офицер умер. Приговорённый рухнул с ним рядом. Придя через некоторое время в себя, он стащил с офицера форменную рубашку, его же карманным ножом распорол её надвое и замотал ноги, чтобы можно было хоть как-то ступать ими по земле.

Его продали свои и подавно не пощадили чужие, и он был по-прежнему гораздо ближе к смерти, чем к жизни, но он был свободен, и он мог, он мог попытаться...

Неделя, спустя которую Моня должен был вернуться и собственноручно вымыть и закупорить тёти-Фирины окна, тихо канула в прошлое. Снегирёв дождался солнечного оттепельного дня и предложил своей хозяйке; заняться наконец окнами – пока, действительно, ещё продолжалась зима. Она отвела глаза:

– Мне Монечка обещал. Он скоро приедет...

– Приедет, будет ему приятный сюрприз, – бодро заверил её Алексей. Про себя он полагал, что в ином случае Монино обещание будет справлять ежегодные. юбилеи, но вслух об этом, понятно, воздержался.– И рученьки музыкальные портить не придётся...

– Не издевайтесь, Алёша, – обиделась тётя Фира. – Он же действительно...

Ей неизвестно зачем вспомнилось, как вечером после Мониного отбытия позвонила Софочка. Позвонила – и устроила старинной подруге громкий разнос: "Ты соображаешь, что делаешь? Подогретым пирогом его на завтрак кормила!.."

Поняв, что жилец настроен серьёзно, Эсфирь Самуиловна суматошно засуетилась, начав одновременно разыскивать стекломойную жидкость, кастрюлю и подходящие тряпки и всё время забывая, зачем конкретно полезла в тот или иной шкаф или ящик. Что поделаешь – в её возрасте к мероприятиям подобного класса следует готовиться за неделю. Иначе в голове всё путается и начинает казаться, будто наступил конец света.

Оценив ситуацию, Снегирёв потребовал у тёти Фиры карт-бланш, а получив оный – выставил владелицу комнат в гости к соседке Оле Борисовой. Приставил Олиного мужа Гришу рвать бумажные полотенца. Завербовал верзилу Тараса Кораблёва сбегать в магазин за рулончиками самоклеящейся бумаги. А сам вооружился синим баллончиком стекломоя, купленным вообще-то для "Нивы", и полез на подоконник. Некоторые части громадного полукруглого окна открывались и были доступны из комнаты. Некоторые – исключительно извне. Эти последние по понятным причинам особенно заросли грязью, и Снегирёв посвятил им массу усилий. Гриша Борисов, очкастый интеллигент из Герценовского института, подавал куски розовой бумажной протирки и завистливо возмущался самонадеянностью Алексея, преспокойно расхаживавшего по подоконнику четвёртого этажа.

Снегирёв вполуха слушал его и думал о том, как повезло не ценившего этого дурачку. Если сравнить Гришин мир с тем, в котором жил он сам, получалось, что обитали они на разных планетах. Гриша не умел ни драться, ни стрелять, он боялся высоты, подонков в парадном и много чего ещё, он спешил домой к жене и таскал из молочной кухни тёплые бутылочки для маленькой дочки. Чего, спрашивается, ещё не хватает? Квартиры на двух уровнях, дачи, машины?.. Ну я же и говорю – дурачок...

Приёмник, настроенный на "Европу-плюс", тихонько ворковал, примостившись на табуретке.

– ...Группа "Сплошь в синяках"! – весело объявил диктор, жизнерадостное трепло, свято уверенное, что треплется с американским акцентом.

– Ну вот, – обречённо прокомментировал Гриша.– То "Крематорий", то "Лесоповал", а теперь ещё И "Сплошь в синяках". Чего только не выдумают от безделья. Может, выключим?

– Не надо, – сказал Алексей. – Пусть болтает, только бы не про политику.

Из приёмника послышался гитарный аккорд.

Жизнь научит смеяться сквозь слезы,

Жизнь научит бесстрашным быть в страхе,

Усмехаться в ответ на угрозы,

Не дрожать, когда лают собаки.

Жизнь научит любить, кого любишь,

Ненавидеть, кого ненавидишь,

Забывать то, чего не забудешь,

И не видеть того, что видишь.

Полагать за реальность кошмары

И во лжи видеть горькую правду,

Принимать хладнокровно удары,

Презирать и презренье, и славу.

Жизнь научит ценить, что теряешь,

Не жалеть того, что имеешь,

И прощать то, чего не прощаешь,

И не верить тому, чему веришь.

И, командуя, слушать команды,

И лететь на потерянных крыльях...

Жизнь научит быть сильными – слабых,

Жизнь научит быть слабыми – сильных*.

Стихи В. В. Шлахтера.

Солист "Синяков" из кожи лез, имитируя покойного Цоя, но Алексей всё равно пожалел, что не вставил кассету и нет возможности записать. Надо будет, решил он, посмотреть в соответствующих ларьках, ведь наверняка где-нибудь попадётся. Он подумал ещё немного и усмехнулся про себя, полируя верхнее стекло. С ним уже бывало такое. Западал в память хвост случайно услышанной песни, и воображение дорисовывало всё остальное. Так что, когда удавалось раздобыть запись, наступало некое разочарование.

– Кажется, – сказал Гриша, – я понял, почему молодёжи нравятся иностранные песни.

– Ну и? – рассеянно спросил Алексей.

– Когда не знаешь языка, легче воспринимать всё вместе, как музыку. И даже если знаешь язык, дебильность текстов всё-таки не так очевидна.

Снегирёв спорить не стал. Он вообще очень не любил спорить.

По улице внизу сновали машины, прохожие замечали бесстрашного мойщика окон, останавливались и задирали головы, рассматривая "русского самоубийцу". Алексей приветливо делал им ручкой. Он действительно был начисто лишён страха перед высотой, причём никакой его личной заслуги в том не имелось – таким уж уродился на свет. Однажды, много лет назад, ему довелось раненым лететь с четырнадцатого этажа, но даже и этот поистине судьбоносный полёт его не исправил.

По окончании трудов Гриша был отправлен в магазин за кефиром ("Только, Гришенька, обязательно наш, и, если попадётся, просроченный: на нём пышней поднимается..."), и тётя Фира нажарила оладьев на всю честную компанию. Крутой культурист Тарас в ответ на приглашение пробурчал, что ему, мол, не положено по диете. Однако потом явился на запах и даже выставил две банки сгущёнки.

Под конец оладьев Эсфирь Самуиловна включила телевизор, коротавший век на комоде. Как все пожилые люди, она решительно не могла обходиться без новостей. "Алёша, ну откуда у вас подобное безразличие? – тщетно взывала она. – Это ведь наша жизнь!" – "Ага, – хмыкал в ответ квартирант. – Жизнь. Новый концерт Филиппа Киркорова. В перестрелке между мафиями Ленинского и Комсомольского районов погибло сорок два человека..."

Снегирёву в самом деле было глубоко наплевать на такие мелочи, как Дума и правительство, но раздел городской хроники заставил его мгновенно навострить уши.

– ...Да неужели вы меня по-человечески не понимаете? – возмущалась с черно-белого экрана мордастая тётка, похожая на объевшуюся продавщицу из молочного магазина.– У меня внуки, чтобы ты знал! Они тоже быть здоровенькими хотят!..

– Если я правильно понял, – спокойно спрашивал молодой корреспондент, – вы и ваши сотрудники использовали вакцину для нужд собственных семей, поскольку она большой дефицит, да и сложно её купить на небольшую зарплату?

– А ты сперва ляльку своего заведи, тогда поглядим, как будешь у него для чужих отнимать! – кричала в ответ профессиональная пожирательница сметаны. Детей-то небось нет пока? Ну и молчи...

Тётку звали Алевтина Викторовна Нечипоренко, и она была директрисой детского дома. Как выяснилось, возглавляемый ею доблестный коллектив умудрился целиком подевать неизвестно куда дефицитную и очень дорогую вакцину от гриппа, выделенную для маленьких подопечных. Гонконгская напасть между тем грянула – и врачи "скорой" сбились с ног, развозя тощих детдомовцев по больницам. Впрочем, по сравнению со всем остальным, что творилось в Нечипоренкином заведении, история с вакциной была ещё пустячком.

Юный корреспондент с поразительным хладнокровием "раскручивал" свою собеседницу, задавая вопрос за вопросом: о питании и гигиене детей, о враче и уколах, о "гостях", для которых наряжали старших воспитанниц. Камера бесстрастно фиксировала ответы Алевтины Викторовны.

Доисторический "Вечер" красок не передавал, но Алевтина Викторовна явно была пунцовой, как перезревшая клубничина. Она грозила ОМОНом и зачем-то размахивала видеокассетой.

Сволочи все!!! – кричал её взгляд. Всех бы порошком, как тараканов, чтоб кому получше вас воздухом дышат не мешали...

Эмоциональные высказывания Алевтины Викторовны перемежались документальными кадрами, отснятыми в другое время и в других местах. В детской больнице, в столовой детдома, на лестнице, в коридоре у добротной деревянной двери, запертой на замок...

Камера близко показала, как болтаются в ушах у заведующей тяжеленные золотые серьги. Как пел когда-то Высоцкий, "если правда оно ну хотя бы на треть", оставалось одно. Пойти и повесить. Потому что сами такие не вешаются.

Сука, думал Скунс, глядя, как на фоне стоп-кадра – возмущённое лицо Алевтины Викторовны, а за ним столетние разводы плесневелой сырости на стене вверенного ей учреждения – титрами проходят данные о последовательном улучшении жилищных условий предприимчивой дамы. Выяснить, на какую треть было правдой всё показанное-рассказанное, труда не составит. Скунс, впрочем, подозревал, что на сей раз краски были сгущены журналистами минимально. Он сам вырос в детдоме и с такими Нечипоренками знаком был не понаслышке. Сука...

Их взгляды встретились, и телевизор не выдержал взаимного напряжения. В нём что-то громко щёлкнуло, запахло жареным электричеством, и пропала сперва картинка, а после и звук. Кот Васька в панике ринулся с хозяйкиных колен и удрал под кровать. Тарас, сидевший ближе всех, проворно выдернул вилку.

Когда телевизор остыл, мужчины притащили авометр, и Алексей – кто тут у нас инженер-электрик? – долго рылся в пыльных ламповых недрах. Звук в конце концов появился, но изображение восстановить так и не удалось.

Стая

Даже у лихого прогульщика бывают мгновения, когда он старательно исполняет школьное задание. Правда, задание у Олега Благого вышло несколько необычным.

– Явился, партизан! – сказала ему завучиха и... вытащила купюру: – Анне Павловне, библиотекарю, сегодня шестьдесят исполняется. Мы тут собрали... Сходи купи хороший букет и ко мне в учительскую принеси!

Анну Павловну в школе любили все. Олег и сам несколько раз отсиживался у неё за стеллажами, "мотая" контрольные. А сколько девчонок плакалось ей, доверяя библиотекарше тайны, тщательно хранимые от собственных матерей!..

Цветов у метро был целый длинный ряд. Олег сразу вынул деньги, зная по опыту, что в ином случае его заподозрят в хулиганских намерениях и начнут отгонять от товара.

– Что желаете, молодой человек? – тотчас спросила ближайшая тётка. Гвоздики берите. А вот розы, только сегодня привезли, местные, долго будут стоять...

У Олега натурально разбежались глаза. Захотелось купить не просто букет, а что-нибудь сногсшибательное. Чтобы у завучихи свалились с носа очки, а потом счастливой библиотекарше сказали: "Это Олег Благой для вас постарался..."

Он еле преодолел искушение отовариться у первой же торговки и решил сначала пройти весь ряд до конца. А то купишь, а по закону подлости на соседнем прилавке такое!..

– Ты! Чего там ходишь, иди сюда! – позвал его вдруг какой-то парень. – Да не бойся!

Олег сразу почувствовал, как в животе шевельнулся страх. Но показать трусость значило потерять всякое уважение к себе самому.

– Иди, говорю, я у тебя спросить хочу! – торопил парень,

По виду он казался Олегу ровесником, ну, может, чуть старше. Правда, таких рож в классе у себя Олег не видал... Благой-младший протиснулся сквозь промежуток между ларьками. На узкой площадке, куда выходили тылы ларьков, было полно хламу, мятых коробок. Противно воняло мочой.

– Ну чего? – спросил настороженно Олег.

– Тыщу не подаришь? А то мне на метро не хватает.

– Не подарю,– сказал Олег и судорожно стиснул кулак, уже понимая, что сейчас будет.

– А я тебя прошу. Я тебя ОЧЕНЬ прошу...– И парень одним щелчком раскрыл парикмахерскую опасную бритву. Олег мгновенно представил, как она по– полам рассекает ему щёку, и щека сразу же заболела. – Клади деньги наземь – и полный вперёд, – продолжал парень. Впоследствии Олег не взялся бы подробно припомнить его физиономию, только то, что её украшала явная печать ранних пороков. – А ментам вякнешь, останешься без ушей. Понял? Я твой дом знаю...

– Это... библиотекарше на букет,– с трудом выговорил Олег.

– Я ща из тебя самого букет сделаю! – и бритва свистнула в воздухе. Пока ещё на безопасном расстоянии от лица, но Олег отшатнулся. Рядом, с другой стороны ларьков, прохаживались люди, кто-то громко смеялся, какая-то женщина звала маленького ребенка.

– Витя! Витя! – кричала она.

Всё это казалось Олегу звуками с того света. Он помедлил, потом, словно во сне, стал нагибаться... И вот тут что-то вокруг изменилось. Олег кожей ощутил некое изменение атмосферы. Он ещё стоял внаклонку, но за спиной уже звучали спасительные шаги. Четверо парней и девчонка. Решительные, никого не боящиеся...

– Налоговая полиция! Всем руки за голову и ноги шире!..– оскалился один из парней. Самый высокий, сутуловатый.– Ты, козёл,– обратился он к обидчику Олега, – тебя кто на чужую зону пустил?

– Я Плечу скажу, он твоей шнявой тебе же яйца и чикнет. И съесть заставит, – промурлыкала девочка.

Она очень отличалась от своих спутников – хорошо одетая, ухоженная и красивая, похожая на куколку "Барби". Но почему-то под её взглядом парень спрятал руку с бритвой за спину, и глаза у него забегали. Он хотел что-то сказать, но "Барби" шагнула ближе и... резко, неожиданно саданула ему между ног носком модного сапожка. Парень выронил бритву и скрючился, зажимая ладонями пах. Он не посмел бы дать сдачи, даже если бы мог. Олегу его сдавленный всхлип показался музыкой.

– А ты тут чего? – повернулся к нему высокий, сутуловатый.

– Цветы... день рождения... Анне Палне, библиотекарше...– вздрогнул Олег, внезапно поняв, что угодил из огня в полымя. И сам тут же понял, какую глупость сморозил. Ну откуда бы им знать библиотекаршу из Олеговой школы?..

Однако мир оказался воистину тесен.

– Анне Палне? Фарадей, слыхал? У Анны Палны день рождения! А сколько?

– Шестьдесят...

– Во, бля буду, дела!..– И "налоговый полисмен" грозно повернулся к неудачливому грабителю: – Ты, козёл сраный, у кого отнять хотел!.. Да я те сам щас яйца отрежу...

Знала бы добрейшая Анна Павловна, спасавшая не только нынешних учеников, но некогда и родителей их, в каком месте и при каких обстоятельствах будут однажды поминать её имя....

Когда-то она обнаружила около упавшего стенда перепуганного, зарёванного первоклассника Генку Журавлёва, которого тогда ещё никто не звал Гномом. Утешила, увела к себе отпаивать чаем... А малыша Жорку Коклюшкина, тоже ещё никем не названного Фарадеем, извлекла из школьного подвала, куда его пусть-ка посидит в темноте с крысами! – затолкали шалые семиклассницы. У него тоже, кстати, был тогда день рождения. Анна Павловна и подарила ему "Историю свечи" физика Фарадея...

– Чё набомбил, гони живо! – приказали поставленному на колени грабителю. Парень послушно вывернул карманы – похоже, "великолепную пятёрку" он знал и не на шутку побаивался. Фарадей отдал всю добычу Олегу:

– На, держи... купишь побольше, чтобы и от нас, понял! Скажешь Анне Палне, что мы тоже её поздравляем... – Он оглянулся на девочку. – И Киса, хоть она тут не училась.

Киса не возражала.

...При виде шикарного букетища роз завучиха действительно ахнула.

– Умеешь ведь, если захочешь!

И в настоящем, не фальшивом дневнике появилась первая абсолютно подлинная благодарность. За "прекрасное выполнение важного общественного поручения...".

...Через несколько дней Олег увидел их на улице снова и сам к ним подошёл.

– Цветы подарил? – спросил Пенис.

– Сказал про нас? – добавил Фарадей.

– Сказал.

– А она?

– Обрадовалась. Привет передавала.

– Пошли пиво пить.

У ларьков они купили по банке, причём платил за всех Гном, потом зашли в ближний садик и, отпихнув собравшегося поспать бомжа, заняли единственную скамейку.

Тут. Олег и узнал, кого как зовут.

– Кисы только нет, – пожалел Фарадей. – Её отец в школу этикета по вторникам возит.

Замечательные у них были прозвища: Киса, Гном, Фарадей, Пенис, Кармен. Олегу даже стало несколько стыдно, что его самого приходилось пока называть просто по имени. Они побродили немного по улицам. Олег рассказал несколько анекдотов из газеты "Не скучай", все посмеялись, а потом Гном неожиданно спросил свою компанию:

– Что, берём его?

– Без проверки? – удивился Пенис.

– Ты и проверяй, если тебе надо, а мне и сойдёт.

– Куда? – удивился Олег и слегка покраснел. Может быть, просто от пива, а может быть, и от счастья. Авторитетные люди улицы принимали его всерьёз!..

– Да мы тут в один спортзал ходим, додзё называется. Боевые искусства осваиваем. Хочешь?

– Конечно, хочу, – вконец смутился Олег.

– Да кончай, ты что? Плечо разве его возьмёт? – удивился Пенис.

Гном ответил уверенно:

– Попрошу, так и возьмёт!

Отелло, или Искусство Мгновенного Обнажения

Зазвонил телефон, и на определителе тотчас же высветился номер. Он был совершенно незнакомый; кое-какие – личные сотрудников, фирмы "Василёк", постоянных клиентов – Наташа помнила наизусть, но этот в их число не входил. Она взяла трубку, собираясь привычно произнести: "Охранное предприятие "Эгида-плюс". Слушаем вас!" Однако не успела.

– Валеру! – требовательно бросил ломающийся подростковый басок.

– Вы ошиблись номером, такого здесь нет, – ответила Наташа. – Какой вы номер набираете?

– А куда я попал?

– Это охранное предприятие.

– Гы-ы!.. – заржали на том конце. Последовала длинная матерная фраза, из которой Наташа узнала о себе много нового и интересного. Потом трубку бросили.

Наташа пожала плечами и вернулась к компьютеру, краем глаза отметив, как погас жёлтый огонёк автоматического записывающего устройства. Подобные случаи давно уже не выводили её из душевного равновесия. А маме о них рассказывать было совершенно не обязательно.

– Ну как? Идёшь? – заглянула с лестницы Катя Дегтярёва.

– Ой! – спохватилась Наташа. – Сейчас. Большие часы действительно показывали время, когда, по нерушимому декрету начальника, секретарши Должны были заниматься гимнастикой. Когда-то давно, на первых порах, Наташа и её старшая напарница Алла делали это вместе. Ставили в видеомагнитофон кассету с уроками шейпинга и углублялись в модное дрыгоножество. Алла – почти профессионально, Наташа – отставая постыдно и безнадёжно, особенно поначалу. Потом у Наташи появился другой интерес. Невинная консультация на тему "что делать, если в транспорте трогают" породила желание "научиться приёмам". За прошедшие полгода, естественно, никакой реальной самозащитой Наташа не овладела, лишь поняла, что боевые искусства, как и все прочие искусства, суть нечто необозримое и достойное стать делом всей жизни. Мама ужасалась и качала головой, но всё-таки сшила ей из старой стройотрядки, очень кстати отыскавшейся на антресолях, плотное зелёное кимоно. Не в тренировочной же тоненькой рубашечке отрабатывать захваты за лацканы и за ворот!..

Сегодня Катя принесла длинный чехол и пообещала показать нечто весьма интересное, называвшееся красивым японским словом "иaйдо".

– Что-что?..– прислушался Семён Фаульгабер.

– И-ай-до,– раздельно повторила Катя.– Искусство мгновенного обнажения меча.

– Тю! Я бы ещё понял, если бы просто "мгновенного обнажения",– мечтательно заулыбался великан. И подмигнул Наташе маленьким ярко-голубым глазом: – А то какая пошлость, понимаешь: меча...

Катя развязала чехол и протянула Наташе длинный, слегка изогнутый деревянный меч-бокен. Протянула – не то слово: её рука легла на гладкую рукоять совершенно особым движением, которое Наташа ни за что не взялась бы повторить.

– За лезвие не бери,– сурово предупредила она, когда Наташа взяла меч и стала рассматривать. – Ты уже, считай, без пальцев осталась... – Наташа поспешно отдёрнула руку, и Катя пояснила: – Деревянный надо уважать, как стальной. Это оружие, им в прежние времена людей убивали. Сэнсэй как-то рассказывал: они летели в Японию на семинар, так там все бокены забрали и унесли к пилотам в кабину. А великие мастера выходили с деревянным мечом против настоящей катаны – и побеждали!

Наташа прониклась почтением и следом за Катей опустилась коленками на твёрдый деревянный пол.

Из-за двери уже доносился голос Кефирыча:

Я в стриптизе покажусь,

Наготой сверкая.

Словно сабля обнажусь,

Титьками пугая...

Посетитель, неудержимо стремившийся к Плещееву в кабинет, был личностью колоритной. Чёрная на белом меху куртка "пилот", широкие плечи, набыченная щекастая голова, толстая шея и могучий бритый затылок. В целом – то, что ёмко и исчерпывающе называется "протокольная рожа".

– К Сергею Петровичу?.. – спросила его подменившая Наташу красавица Алла.Извините, а вы записывались?

– Я не записываться, – прозвучал мрачный ответ. – Я расписываться!

– А по какому вопросу? Я должна доложить...

– Сам знает, блин, по какому!

Алла, давно уже нажавшая под столом специальную кнопку, попробовала с ним пококетничать. В глазах посетителя затеплился было интерес, но – ненадолго. Тогда Алла предложила ему кофе, который был также отвергнут. Наконец начальственная дверь отворилась, и в приёмную выглянул Саша Лоскутков. Командир группы захвата был, как всегда, вежлив:

– Проходите, пожалуйста.

Посетитель смерил его оценивающим взглядом, засопел и вошёл. Эгидовский шеф положил телефонную трубку и отодвинул бумаги:

– Здравствуйте. Слушаю вас...

– Вот ты, значит, какой...– не здороваясь, неожиданно сквозь зубы процедил незнакомец.

Что касается внешности, больше всего Плещеев походил на покойного Листьева – те же волосы, очки и усы, та же обаятельная улыбка. А что в голосе вошедшего звучала недвусмысленная угроза, так Сергею Петровичу было не привыкать.

– Какой уж есть,– согласился он миролюбиво.– Другого нету. А вас, если не секрет, что к нам привело?

Всё это время он напрягал память, стараясь вспомнить вошедшего, но безрезультатно. Компьютер сработал быстрее. В электронную сеть мигом улетели номера "Мицубиси Паджеро", припаркованного на площадке, и ответ не заставил себя ждать. Посетитель звался Максимом Юрьевичем Коноваловым, год рождения такой-то, женат, домашний адрес такой-то, мелкий бизнесмен, работает в торгово-закупочной фирме, юридический адрес такой-то... Судимости и иные трения с законом отсутствовали. Зато фотография соответствовала вполне.

Полученные данные немедля высветились перед Сергеем Петровичем на маленьком дисплее, который нельзя было увидеть с другой стороны. Увы, Плещееву компьютерная информация не говорила по-прежнему ничего.

– Это тебя,– зарычал посетитель,– хотел бы я знать, что к моей привело!.. Хотя догадываюсь!..

Саша Лоскутков зевнул, деликатно прикрыв рукой рот, и сказал шефу:

– Так я пошёл?..

Сколько-нибудь серьёзной опасности для начальства он явно не наблюдал.

– Иди,– кивнул Плещеев.– Я через минутку. Максим Юрьевич, свирепея, налился свекольной краской. Цвет был равномерным начиная с макушки и кончая шеей в вороте куртки.

– Хватит коридором водить!!! – взревел он, когда дверь за Сашей закрылась. – Ты и мою так же трахал?!. "Через минутку"?..

Итак, хоть что-то по крайней мере выплыло из тумана!.. Мелькнувшая в первый миг мысль о Дашеньке была Плещеевым с большим облегчением отринута. Дашенька тут была, конечно же, не при делах. Увы, и фамилия "Коновалов", вернее, "Коновалова", для Сергея Петровича была по-прежнему пустой звук. Святостью и аскетизмом он, что греха таить, большую часть сознательной жизни действительно не блистал, но данное конкретное обвинение оставалось совершенно абстрактным. Ни имя, ни внешность не приходили на ум.

– Очень жаль, – понимающе улыбнулся он мужчине, – что ваша супруга даёт вам столь обширную пищу для подозрений... Мы, однако, делами о супружеских изменах не занимаемся, так что, к сожалению, вы зря потратили время. Ничем помочь не могу.

Разъярённый "Отелло" рванул молнию куртки и выпятил грудь, чтобы лучше видна была кобура:

– Чужих тёлок, значит, по койкам, а отвечать – "ничем не могу"? Так, что ли?.. Ты учти, у меня коричневый пояс...

– А у меня чёрный, – вполне правдиво ответил Плещеев. Сунул руку под стол и мгновенным движением извлёк здоровенное помповое ружьё. Кобуру посетителя они с Сашей засекли ещё во время его препирательства с секретаршей – и приготовились оказать самую тёплую встречу. С того расстояния, на котором шла между ними беседа, мощная "помпа" способна была картечью высадить дверь. И вынести Максима Юрьевича с ней вместе. Весьма далеко за пределы приёмной...

Мелкий бизнесмен по достоинству оценил внушительный – два пальца просунуть – ствол, глядевший ему пониже ремня.

– Вот как!..– процедил он сквозь зубы.– "Труба" есть?

Плещеев пожал плечами и назвал номер:

– Если вдруг запамятуете, у наших секретарш всегда можно узнать...

"Отелло" продиктовал свой, пообещал "забить стрелку" и удалился со всем возможным в подобной ситуации достоинством. Сергей Петрович убрал на место ружьё, подошёл к окну и увидел, как обманутый муж вымещал свою ярость на ни в чём не повинной машине. Несчастный джип сперва истошно взревел, потом выбросил фонтаны мокрого снега и наконец, виляя по скользкоте бешено вертящимися колёсами, покинул эгидовскую площадку. Сергей снял очки, устало потёр лоб ладонью, снова подумал о Дашеньке... и перед умственным взором нежданно-непрошенно возникла затемнённая внутренность "Нивы". А потом ядовитая ухмылка седого человека за рулём: "Козёл ты, Плещеев. Едучий козёл. Такая жена дома ждёт, а он об чужие подушки лысину протирает... Тьфу!"

Стоило вспомнить, и в приоткрытую дверь долетел жизнерадостный бас Фаульгабера:

Милый сбегал на сторонку,

Да и сам тому не рад:

Отомстила я милёнку

Сорок девять раз подряд!..

– К чёрту, – тихо сказал эгидовский шеф. Снова надел очки и возвратился на рабочее место: дел, как всегда, было полно.

Время было полуденное, и Пётр Фёдорович Сорокин, более известный как законник Француз, ехал обедать. Шестисотый "Мерс" неслышно шуршал в крайнем левом ряду, следом мчался джип с пристяжными. Кавалькада остановилась у ресторации "Шкворень". Пётр Фёдорович кивнул встрепенувшемуся мэтру и направился за ним в кабинет. Суеты за едой он не терпел.

– Как всегда, уважаемый...– Он опустился в кресло и строго глянул на подскочившего халдея. – Вчера мне зернистую принесли, а я к паюсной привык. Опять не перепутай смотри...

Мэтр слегка побледнел и исчез.

Привычка – вторая натура, а своим привычкам Пётр Фёдорович не изменял. Первым делом подали маслины, до которых – слаб человек! – он был великий охотник. Пристяжь в общем зале уминала хека по-польски и заглядывалась на девок у стойки:

– Ленчик, гля... во бы этой заразе...

"Повара кастрировать. На перце, гад, экономит..." – Француз как раз дегустировал харчо, когда дверь кабинета совершенно неожиданно отворилась. На пороге стояла дама – очень изящная, лет сорока пяти, в очках... белый верх, тёмный низ, кружевная крахмальная грудка... Было бы в ней что-то от учительницы из провинциальной гимназии... если бы не глаза. О, подобное выражение глаз Петру Фёдоровичу часто доводилось встречать. У оперов, следователей и прокуроров, не берущих на лапу. Так смотрит хищник на жертву. Твердо, немигающе... мысленно облизываясь... Откуда её принесло?

"Да как... как она, сука, мимо пристяжи?.." – Пётр Фёдорович некоторое время держал ложку у рта, потом положил. Обрёл внутреннее равновесие и промокнул губы салфеткой:

– Чему обязан, мадам?..

Он, конечно, узнал Марину Викторовну Пиновскую, которой был обязан одной из своих "ходок".

– Не угостите ли даму кофе?.. Пиновская улыбалась. Сорокину её улыбка совсем не понравилась, и он невежливо оскалился:

– Это всё, чего дама желает? А как насчёт раком?..

– Ну-у, какие мы нетерпеливые...– Марина Викторовна придвинула кресло и без спросу расположилась напротив. – Сделать вам массаж я вообще-то успею. Такой, что и вазелин не понадобится. Только, говоря откровенно, меня это не возбуждает. Поговорим лучше о Скунсе...

– Чего-чего?..– Сорокин немедленно ушёл "в несознанку" (благо практика имелась обширная), но при этом почувствовал, что съеденное ему впрок не пойдет. Даже хуже того – очень скоро покинет подорванный тюрьмами организм. – Вы, милочка, куда обратились-то? В зоопарк?..

– Да ладно вам, Пётр Фёдорович, – Пиновская прищурила глаза и стала похожей на хищную и беспощадную ласку. – Всё вы прекрасно поняли, мой дорогой. Приятно, конечно, что вы так радеете за российскую экологию... В отличие от некоторых засранцев... бывшего директора-распорядителя "Балт-Прогресса" Петрухина, например... упокой, Господи, его многогрешную душу...

– Вам кофе в постель? – несгибаемо оскалился Сорокин. Ему, впрочем, самому показалось, что улыбка вышла вымученной и жалкой. Годы, годы...

– Боюсь, не донесёте, – посетительница поднялась, и он снова увидел, какая осиная у неё талия.– Расплескаете...

"Ах ты..." – Француз уставился ей вслед, а Пиновская тем временем разминулась в дверях кабинета с его давнишним другом Павлом Семёновичем Лютым. Законником по прозвищу Зверь.