Текст книги "Те же и Скунс - 2"

Автор книги: Борис Чурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)

Гаишники приглашение приняли. Живо попрыгали в свой тарантас, удивительно шустро пристроились сзади и начали брать на голос:

– ПРИКАЗЫВАЮ ОСТАНОВИТЬСЯ!

– Ты что делаешь, пидор?.. – вне себя от ярости прошипел Гном и приставил ствол рулевому к уху. На сей раз тот отстраняться не стал, лишь скосил на Гнома глаза и очень нехорошо усмехнулся:

– Ну давай, давай... вместе копытами накроемся...

Понимал, гад, что на ходу ему не сделают ничего. Игнорируя светофоры, заставляя уворачиваться другие машины, автобус взвился на виадук, со свистом пронёсся над лабиринтами железнодорожных путей и ещё стремительнее скатился под горку – водитель, ощерясь, знай себе давил на педаль. Проспект Славы широкий и длинный, и его пересекает множество улиц с одинаковыми названиями на "балканскую" тему – Будапештская... Белградская... Бухарестская... Киса, скукожившись на сиденье, пыталась прикинуть что-то по карте. Кажется, на данный момент ей не удавалось даже толком понять, где вообще они едут. Фарадей рылся в своей сумке, что-то судорожно разыскивая, Кармен с Пенисом держали "под ножом" малолетних заложников, забившихся в дальний конец салона, но сами смотрели не столько на плачующую мелюзгу, сколько на Гнома и Кису. Между тем за кормой прибавилось милицейских огней, и Гном окончательно понял – нет, на такое они не подписывались. Очленевший водила плюс менты на хвосте, которые, небось, вот-вот примутся стрелять по колёсам...

Ситуация вышла из-под контроля, великолепный план трещал по всем швам. Нужно было срочно стопорить автобус. И линять, пока за яйца не взяли...

Мимо мелькнул мостик через неширокую грязную речку, потом, сам автобус нырнул в темноватую дыру под каким-то мостом. Фарадей невольно пригнул голову было полное впечатление, что автобус туда не пролезет.

Мост оказался железнодорожным, по нему весомо и медленно проползал товарняк. Угловатыми силуэтами плыли вагоны, платформы, тяжело содрогающиеся цистерны...

Сколько Гном видел железных дорог внутри города, при них всегда были полосы отчуждения чуть не в километр шириной, заросшие деревьями и кустами. Там стояли разрушенные здания и ангары, а на заброшенных рельсах ржавели пустые вагоны, давно освоенные бомжами...

Решение созрело мгновенно.

– Тормози, сука!.. – скомандовал Гном. Но водитель опять не послушался, лишь с ненавистью покосился через плечо и ещё поддал газу. Автобус на полном ходу миновал тропинку к спасению и мощно ринулся дальше. На подъём, мимо петель транспортной развязки, мимо тысячеквартирного дома...

– Тормози!!! – сатанея, заорал Гном. На самом деле в этом не было уже никакого смысла – лучше уж высмотреть удобное местечко где-нибудь впереди и попытаться тормознуть там, – но ощущение собственного бессилия достигло критической точки, и Гном рукоятью пистолета стал лупить водителя по голове.

Тот взвыл от боли и инстинктивно дал по тормозам, пытаясь заслониться от ударов, руль повело вправо... улицу в этом месте сплошь покрывал подтаявший лёд, и автобус понесло. Как раз то, что доктор прописал на скорости под сто километров и при массе в пятнадцать тонн! Гаишники мигом отстали, легковые машины брызнули во все стороны из-под колёс... а вот стотридцатый "ЗИЛ"-бензовоз не успел. Где ему, залитому под завязку, на скользкой дороге, да ещё с цистерной-прицепом! Раздался отвратительный скрежет, машины соприкоснулись, и "стотридцатый" пошёл юзом. Он скользил и скользил, как обмылок по мокрому полу... пока не поймал прицепом бетонный столб освещения. И слава Богу, что фонари были уже выключены, – трёхмиллиметровая сталь разорвалась как бумага, наружу волной хлынуло что-то прозрачное, и в воздухе густо запахло бензином. Автобус, спроектированный на максимальную безопасность для пассажиров, отделался легче. Его лишь отбросило от бензовоза, и раздавленное лобовое стекло прозрачным лепестком вывалилось наружу, а дизель заглох.

Под колёсами обеих машин быстро растекалась грандиозная лужа.

– Едрёна мать, – шофёр бензовоза выдернул ключ зажигания и со всех ног кинулся прочь. Кое-где в отдалении уже начал кучковаться любопытный народ: как же, не каждый день такое увидишь!.. И со всех сторон, сзади и спереди, вовсю завывали сирены и мигали милицейские маячки...

Приехали, блин!..

Ко всему прочему, место было открытое – справа сквер и дома вдалеке, слева забор подстанции и кусты, но тоже слишком далеко, через две широченные полосы, не слиняешь. Для бегства гораздо лучше подошла бы плотная застройка со всякими там проходными дворами и сквозными парадными. То есть надо было трогаться. И побыстрей.

– Эй, вперёд,– Гном потряс водителя за плечо и внезапно принялся яростно материться. Несколько ударов пистолетной рукоятью всё-таки достигли цели и сделали своё дело – водитель обмяк в кресле, уронив окровавленную голову на руль. Он вроде дышал, но было полностью очевидно, что в обозримое время никуда он автобус не поведёт.

Утром Плещеев явился на службу, пребывая в состоянии этакого трагического просветления. Накануне, обсуждая с коллегами убиение Гнедина и его возможные версии, он с удивившей его самого отстранённостью пытался из чистого интереса просчитывать, как долго ему удалось бы утаивать истину. Даже если бы он того захотел. Катя (которую обещали завтра выпустить из больницы) наверняка уже догадалась. Никита и Даша оставались у Ассаргадона, и никакой "подписки о неразглашении" никто с них не брал. И если бы ещё раз, Сергей Петрович сделал бы всё то же самое. Поехал бы в Разлив вместе со Скунсом, а потом "сдал" киллеру Гнедина. То есть жалеть было не о чем.

Он вяло подумал, что два мини-диска, расшифровка и оригинал, могли послужить ему своего рода страховкой... Могли... Но не послужат...

Секретарша Наташа при его появлении убрала в стол фотографию: её брат Коля на койке – и при нём молодой врач, смахивающий на восточного принца.

– Наташечка, – сказал ей Плещеев, – будьте так добры, пригласите ко мне Осафа Александровича, Марину Викторовну и Александра Ивановича. Совещание в узком кругу...

– Сергей Петрович, – подняла голову Наташа, – Александра Ивановича ещё нет, вы сами его вчера до двенадцати отпустили.

– Правда?..– удивился Плещеев и вспомнил, что да, вроде бы действительно отпустил.– Ну... зовите тогда остальных, а Саша, как появится, пускай сразу подходит...

– Хорошо, Сергей Петрович. – Наташа сделала себе какую-то пометку и включила систему оповещения, вызывая Пиновскую и Дубинина к нему в кабинет. Плещеев прошёл внутрь, сел за стол и подумал, что скорее всего сделал это в последний раз. Снял очки, потёр руками лицо... Жизнь уже побрасывала ему всякие разные штуки.

Три год назад он был тяжело ранен и едва не ослеп, а Людмила потеряла их будущего ребёнка – и с ним все надежды на материнство. Потом он поправился и дошёл с ней до грани развода. И не переступил эту грань только, кажется, потому, что именно тогда его со страшным треском вышибли из прокуратуры, и Люда не посчитала возможным "бросить" его в подобный момент... А вот теперь, когда их отношения стали стремительно приближаться к тем, что были в первый год после женитьбы...

– К нам едет ревизор!..– Марина Викторовна Пиновская чопорно опустилась на краешек стула.

– В старом "Крокодиле" была, помню, дивная на эту тему картинка... – Осаф Александрович закрыл дверь и включил систему против подслушивания. – Со сцены звучит сия бессмертная фраза, и в первом ряду, роняя деловой портфель и хватаясь за сердце, сползает с кресла человек...

– Если нас вздумали "на Гнедина" бросить, я таки сползу, – желчно пообещала Пиновская. И посмотрела на ковёр рядом со стулом – достаточно ли мягкий.

– Мариночка, радость моя, когда наконец наш любимый начальник им объяснит, что мы не сыскное бюро? Нас, помнится, не с этими целями организовывали. Лично я, Сергей Петрович, вполне официально заявляю: на данную тему я буду работать ме-е-е-едлен-но...

Марина Викторовна хотела категорически присоединиться, но посмотрела на безразличную плещеевскую физиономию и сделала верные выводы.

– Серёженька, – сказала она. – Был у меня в старые времена один хороший приятель... большой, между нами, девочками, говоря, жизнелюб. И вот он по ряду признаков однажды решил, что подхватил СПИД. Так прям не узнать мужика стало в такую святость вошёл, все долги отдал, у всех прощения попросил, с кем год не разговаривал – помирился... Ты меня прости великодушно, но... Что случилось?

Плещеев с отсутствующим видом посмотрел на свою заместительницу и, не надевая очков, стал включать вмонтированную в стол аппаратуру.

– Ну и чем кончилось? – шёпотом поинтересовался Дубинин. – С тем жизнелюбом?

– Да чем оно могло, – скривила губы Пиновская. – Потащили его, болезного, в конце концов силком на анализы, нашли целый букет разной недолеченной пакости, но всё поправимое. То есть никаких СПИДов. Еле-еле бедняга из ангельского чина назад в нормальное состояние...

– Я хочу, – перебил Плещеев, и Марина Викторовна поняла, что шеф сказанного ею просто не слышал. До сих пор он своих коллег никогда и ни при каких обстоятельствах не перебивал. – Я хочу, чтобы для начала вы кое с чем ознакомились...

Опустил на приёмный лоток проигрывателя чёрную пластиночку мини-диска и недрогнувшей рукой нажал пуск.

– Вовец, ты?.. – раздался голос Виталия Базылева, сдобренный характерным пощёлкиванием сотовой связи. На заднем плане стучали бильярдные шары, слышались весёлые возгласы. – Ну дак чё? – продолжал пулковский лидер. – Решил что-нибудь?

И Гнедин – без сомнения Гнедин – зло и угрюмо проговорил:

– А что, она твоим уже надоела?..

Базылев ответил непристойностью, захохотал. Дубинин и Пиновская переглянулись. И продолжали молча слушать, как будущий "новомученик реформ" и бандит решали чью-то судьбу. Плещеев, по-прежнему не надевая очков, приостановил запись и пояснил:

– Речь идёт о Новиковой Дарье Владимировне... Внучке академика Новикова.

Больше он ничего не сказал, но скоро стало понятно-у Дарьи Владимировны успели сложиться с Владимиром Игнатьевичем некие отношения. Тёплые, доверительные и даже где-то как-то нежные отношения. А потом она глубоко оскорбила его. Так глубоко, что по его просьбе базылевские братки изловили её и на момент разговора "примерно наказывали". О том, чтобы отпустить Дашу Новикову, речь не велась. Лишь о том, добить, ли "шалаву" – или обождать, пока загнётся сама.

– Ладно, Вовец, ты особо не переживай, – сказал наконец Базылев. – Тем более мои тут её к делу приставили. К тому в подвал сунули, сечёшь?

И снова заржал. Гнедин, судя по его реакции, сёк. Плещеев опять остановил запись:

– "Тот" – это Никита Глебович Новиков, изобретатель и бизнесмен. Последняя разработка – устройство "Бензогаз". В Париже на экологической выставке получило золотую медаль...

Разговор между чиновником и бандитом возобновился, но больше они ничего важного друг другу не сообщили, и Гнедин первым положил трубку. История с девушкой явно тяготила его.

– Да-а-а, – проворчал Дубинин. – Я, братцы, ажно призадумываюсь, называть по нему малую планетку или не называть! Сергей Петрович, я надеюсь, оригинал нерасшифрованный у тебя тоже имеется?

– Какой, право, ранимый, какой тонко чувствующий человек...– откинулась на спинку стула Пиновская.– А где ты, Серёженька, если не секрет, эту запись добыл?

Плещеев надел наконец очки и прямо посмотрел на коллег.

– Скунс подарил, – сказал он.

– Подробности! – шёпотом закричал Осаф Александрович. Его глаза сияли и лучились охотничьим блеском. – Подробности!!!

– Подробности, – сказал Плещеев, – состоят в том, что Скунс убил Гнедина, а я ему помогал. От Марины Викторовны и Дубинина не укрылось, как он положил руки на стол. Так, словно приготовил их для наручников.

В это время ожил динамик внутренней связи, и Наташин голос (связь была сугубо односторонняя) произнёс:

– Извините, Сергей Петрович! Вам экстренное сообщение!..

Азраил

С Олеко Дундича на Софийскую Саша вырулил на автомате. Уплыл назад универсам, отодвинулись жилые дома... Над самой землёй ползли тяжёлые войлочные облака, перемешанные с копотью и клочьями пара, клубившегося над градирнями Южной ТЭЦ. Серые утренние сумерки ещё не утратили свинцовую плотность, фонари только что выключили, и мокрый лёд на асфальте блестел в лучах фар. Где-то впереди грохотал будничным ритмом проспект Славы, а ещё немного подальше ждала знакомая дверь и освещённые окна "Эгиды", тепло, запах кофе, знакомые лица и голоса, привычная жизнь...

Саша посмотрел вдаль сквозь лобовое стекло и вдруг совершенно ясно ощутил, что не попадёт туда никогда. Серая дорога перед ним вела в безнадёжность, и конца у неё не было. Саша задохнулся, подъехал к поребрику и остановил "Жигули". Закрыл глаза и долго сидел так, слушая урчание работающего мотора.

...Он поставил Шушуню на табуретку в прихожей и всё равно был вынужден наклониться: "Ты, Александр Николаевич, теперь мужчина в доме. Бабушку береги..." Шушуня отчаянно смотрел на него, ничего не понимая и одновременно понимая всё, в зрачках, как в тоннелях, мчался тот давнишний поезд метро, кружились вершины заснеженных сосен и падали сквозь темноту чужие пугающие слова: операция... рак... хоспис. Чёрные Руки и Жёлтые Пятна из страшных историй, не имевшие права появляться во всамделишной жизни. Он давно догадался, что нехорошее секретничанье взрослых было как-то связано с его мамой, но мама собиралась ненадолго поехать к доктору и скоро вернуться... а вот дядя Саша по некоторой причине должен был уйти НАВСЕГДА, и осмыслить это не получалось. Что значит – НАВСЕГДА?.. Очень надолго?..

Плохо, когда подобными вопросами приходится задаваться в пять лет!.. Саше захотелось подхватить Шушуню на руки и рассказать ему нечто самое важное и главное, нечто такое, о чём за полгода настоящей мужской дружбы они так и не собрались потолковать... Надежда Борисовна распахнула дверь на лестницу: "Ступайте, Саша, Бог с вами. Ступайте". Она не смотрела ему в глаза, смотрела куда-то в грудь, и лицо у неё было замкнутое и незнакомое. "Мама?" – слабо позвала из комнаты Вера. "Сейчас, деточка", – ответила Надежда Борисовна. Саша молча повернулся и шагнул за порог, и дверь сразу же захлопнулась у него за спиной. "Дядя Саша!.." – завопил оставшийся в квартире Шушуня, и Лоскутков пошёл вниз по ступенькам, чувствуя, как кружится голова.

Направление в хоспис осталось на кухонном столе, его по крайней мере не порвали и, очень может быть, им всё-таки воспользуются – когда Веру прижмёт уже вовсе невыносимо. Вот только Саша Лоскутков навряд ли об этом узнает. Шушунина бабушка... как это изящно выражались в старину – отказала ему от дома. И он даже смутно догадывался, за что...

Низкий, вибрирующий сигнал милицейской сирены заставил Сашу приоткрыть глаза и посмотреть в зеркальце заднего вида. Секунду спустя мимо его "Жигулей" вихрем пронеслись друг за дружкой два сине-белых "Форда" и скрылись в направлении проспекта Славы. Гаишники мчались, как на пожар. Саша проводил их глазами, потом посмотрел на часы. Плещеев отпустил его до двенадцати. То бишь времени, чтобы к сроку вернуться в "Эгиду", оставалось в обрез... Сашина рука даже легла на рычаг скоростей, но потом сползла обратно на колено и там замерла.

Приедет, не приедет он в "Эгиду" – какая, собственно, разница? Кто заплачет – так, как, наверное, сейчас плакал Шушуня?.. Катя Дегтярёва?.. Приборная панель опять расплылась перед глазами, и Саша поспешно зажмурился, чувствуя полную беспомощность перед жизнью, простиравшейся впереди. Явись прямо сейчас за ним какой-нибудь Азраил, Лоскутков бы, пожалуй, даже обрадовался. А чего ради?.. Начни он говорить Кате о своих чувствах, это только её оскорбит. "И ты туда же,– скажет она,– я, значит, для тебя в первую очередь юбка". Да кабы к Плещею с рапортом не пошла. О переводе на другое место работы. Подальше от разных там приставучих начальников... И что тогда Саше останется? Только застрелиться. Потому что ему с Катей – труба, а без неё и подавно. Потому что это не жизнь, когда ты никому на хрен не нужен. И никогда не был. Давным-давно – матери, бросившей младенца на попечение государства. Потом – матери-родине, которая капризно отняла у него воинское звание вместе с наградами и едва не отправила за решётку... Плещею, подобравшему троих опальных бывших спецназовцев?.. Плещеев был одним из самых настоящих людей, которых Саша в своей жизни встречал, но и он навряд ли заплачет. Незаменимых у нас ведь нет, как известно. Кефирыч?.. Кефирыч...

Саша представил широкую, добродушную, рыжую физиономию великана, его маленькие голубые глаза, способные мгновенно становиться очень опасными... и на душе необъяснимым образом потеплело.

Ухоженный двигатель "Жигулей" продолжал негромко ворчать. Саша вздохнул и включил левый поворотник, собираясь всё-таки отъезжать от поребрика, и в это время мимо с ужасным воем пронеслась ещё одна машина Госавтоинспекции. И улетела с той же скоростью и в том же направлении, что первые две. Лоскутков подумал,, что это, наверное, неспроста. Он тронул машину и выехал к перекрёстку. Там как раз вспыхнул зелёный, но всё равно пришлось тормозить: по проспекту Славы, спускаясь один за другим с виадука, при мигалках и сиренах шли красные пожарные автомобили. Лоскутков встревоженно нахмурился, возвращаясь к привычной действительности, рука сама включила сканер, настроенный на гаишную волну.

В эфире царила лёгкая паника, и было с чего. Где-то за железнодорожным мостом на проспекте случилось дорожно-транспортное происшествие. Туристский автобус, прибывший из Финляндии, протаранил бензовоз и в настоящий момент стоял посреди здоровенной высокооктановой лужи, потихоньку стекавшей в окрестную канализацию. Это само по себе было уже достаточно неприятно, но имелись ещё и отягчающие обстоятельства. Водитель и не менее десятка пассажиров по-прежнему оставались внутри и никак не могли покинуть опасное место. Не потому, что в автобусе заклинило двери. Просто их удерживали в качестве заложников какие-то прорехи на человечестве, решившие поиграть в террористов.

Сразу после Будапештской движение было перекрыто: поперёк полосы стояли два "лунохода", и гаишники нетерпеливо размахивали полосатыми жезлами, выгоняя всех в объезд. Попробовали завернуть и Лоскуткова, но он показал документы, и белый эгидовский "Жигулёнок", объехав заслон, покатил дальше. Саша никогда ещё не видел проспект Славы настолько пустынным. Даже если проезжал здесь по ночам. Но то ночь, когда всякой активности вроде бы полагается замирать; оживлённая городская магистраль, начисто вымершая среди бела дня, производит жуткое впечатление нереальности. Особенно если ты кое-где побывал, кое-что видел и знаешь, чем такое вымирание бывает чревато...

Бензиновая вонища ринулась в окно уже под мостом, а мокрый асфальт на подъёме заблестел отчётливой радугой. Было похоже, что цистерна там, впереди, разлилась очень даже всерьёз, если уж торопившиеся под уклон ручейки дотекли даже сюда... Саша миновал огромный тысячеквартирный дом и на углу проспекта Космонавтов упёрся в милицейский кордон.

Здесь запах был такой, что резало горло. Лоскутков выпрыгнул из машины и подошёл к самому оцеплению. Картина открывалась действительно впечатляющая. Огромный нарядный автобус замер у края проезжей части рядом с изрядно помятым "ЗИЛом-130". Было похоже, что автобус догнал бензовоз на порядочной скорости. Столб освещения, надломленный тяжёлым ударом, опасно кренился над автомобилями. Бетонный ствол его раскрошился, так что торчали сухожилия оголившейся арматуры. Все окна в автобусе были занавешены – от снайперов. Хотя какие уж тут снайпера... Пожарные, обогнавшие Сашу всего на пару минут, осторожно выдвигались на исходные рубежи, а совсем рядом с его "Жигулями" стояла "Скорая помощь". Там уже оказывали помощь первому пострадавшему. Дверца, обращённая к месту аварии, была настежь раскрыта. Саша посмотрел и увидел хмурого молодого врача, бинтовавшего голову мужчине в некогда белой, а теперь испорченной бензином и кровью вязаной безрукавке.

Внутри оцепления находился только один человек. Подполковник милиции стоял между автобусом и своими бойцами, держа у рта мегафон.

– Эй, в автобусе! – услыхал Саша знакомый голос. – Ваши требования переданы и в настоящее время рассматриваются. А вы, пока ждём, подумайте о том, что у вас пять тонн горючего под ногами...

В ответ послышались ослабленные расстоянием визгливые матюги. Голосов было несколько, и все они показались Саше очень молодыми. Причём, если он не ошибался, один вообще принадлежал девчонке. Саша оглянулся на "скорую" и почувствовал холодную злую тоску.

– Ждать всё равно придётся, потому что лично я вам денег не наскребу, продолжал мегафон. – Сам два месяца зарплаты не видел!.. Что ещё там начальство решит – а я пока вам очень советую ребятню начать отпускать. Начиная с самых сопливых. Самим геморроя меньше будет...

Из автобуса опять донеслась истерическая ругань, и на сей раз Саша расслышал:

– Водилу давай!..

Подполковник досадливо махнул рукой и пошёл назад, к оцеплению.

– Здорово, Степаныч, – сказал Саша. – Дела, я смотрю?

Замначальника районного управления явно обрадовался, увидев эгидовца.

– Дела... – выругался он, стискивая Сашину ладонь. – Вот, с водителем требования передали. Наш, кстати, российский мужик... Пистолет у них там, им и по башке получил...

– Может, зажигалка "под пистолет"? – спросил Саша.

Вообще-то, когда сидишь посреди бензиновой лужи, что зажигалка, что боевой ствол – один. хрен, но подполковник мотнул головой:

– Нет, настоящий. Говорит, уже выстрелили разок... И чтобы обратно вернулся, а то всех, мол, пожгут... А что, вашего брата тоже пригноили?

– Нет,– огорчил его Лоскутков.– Я так... мимо ехал, услышал по радио... Он покосился на цистерну, замершую у столба, потом на пожарных, разворачивавших своё снаряжение. – Слушай, у них пена хоть есть? Или водой бензин собираются?..

– Порошок, говорят, кончился. Нету у них пены, понимаешь, нету!..Подполковник Клюев зло и бессильно плюнул, а потом закурил, пряча сигарету в кулак, чтобы не увидели подчинённые. Он когда-то служил на аэродроме и, в отличие от большинства людей, знал, что в ведре с бензином можно даже спички гасить, если оно стоит на сквозняке. – Вот, кота за хвост тянем... Пока еще "заливные" прибудут...

Он имел в виду бойцов антитеррористического подразделения "Залив", вызванных на подмогу.

– Водилу сюда-а-а!!! – опять донеслось из автобуса. Раненый, сидевший в "скорой", зашевелился и вылез наружу. Конец бинта свисал ему на плечо наподобие мусульманской чалмы. На ногах он держался явно нетвёрдо – сказывались последствия удара по голове, – но упрямо плёлся туда, где стояли Клюев и Лоскутков.

– Евгений Степаныч, ты погоди,– сказал вдруг Саша. – Не надо ему к ним ходить.

– Эй, в автобусе! – минуту спустя вновь заговорил мегафон. – Здесь со мной мой коллега, майор Федеральной службы безопасности!..

Саша Лоскутков выступил вперёд. Он был в штатском – в джинсах и свитере, но поднял над головой маленькую красную книжечку. Пускай проверяют, если охота.

– Он пойдёт к вам в обмен на заложников! – продолжал подполковник Клюев. Он поведёт автобус и отгонит его в любое место по вашему выбору. Вместо водителя!.. Тот ранен и не годится за руль!.. Если согласны, помашите чем-нибудь из окна!..

Сперва террористы не отозвались. Наверное, совещались, что делать.

– Даю минуту на размышление! – подстегнул их голос Клюева, ставший холодным и металлическим.– Потом разговоров не будет!..

Дожидаться окончания минуты они не стали. В первом окне салона дрогнула занавеска, и стала видна чёрная тряпка, высунутая откуда-то снизу.

– Без оружия!.. – долетело сквозь разбитое ветровое стекло.– И в наручниках!..

Кто-то там явно насмотрелся боевиков, где именно так всё и происходило. Саша вздохнул:

– Ну что, надевай скрепки, Степаныч... Он отдал Клюеву ствол, потом удостоверение, повернулся спиной и подставил напряжённые запястья. Подполковник тихо выругался и застегнул наручники – не сильно, на один щелчок. Положил ключ Лоскуткову в карман...

– Моим дай знать, – сказал Саша. Улыбнулся – всё, мол, будет ёлочкой! – и пошлёпал по бензину к автобусу.

– Эй, на борту! – окликнул он, подойдя. – Выпускайте народ!..

Дверь зашипела сжатым воздухом и приоткрылась навстречу. Изнутри, журча по ступенькам, закапала бензиновая струйка, и Лоскутков понял, что автобус пропитался, как губка. Потом сквозь щель он заметил "героев дня". В салоне благодаря задёрнутым занавескам было почти темно, и к тому же они полагали, что квалифицированно прячутся за сиденьями, но он в секунду рассмотрел их всех. И узнал. И они увидели его. И тоже узнали.

Саша сделал ещё несколько шагов и поднялся в автобус. Потом оттуда начали выскакивать дети. Они по одному выпрыгивали наружу и с плачем бежали навстречу русским полисменам. Для них кошмар кончился.

– Киса, это ведь тот гад, который Плечо отоварил!.. – в пятнадцатый раз повторил Гном. И ткнул Сашу концом ствола в печень: – Дёрнешься, сразу пристрелю!

Лоскутков стоял рядом с водительским местом, и Гном держал его на мушке, а Пенис обыскивал. Причём абсолютно неграмотно.

– Эти, что ли? – Он наконец вытащил из Сашиного кармана маленькие ключи. Эти? А ну говори! Живо!

И для доходчивости попытался ударить Сашу в пах. Так, словно в автобусе шёл допрос и Лоскутков упорно о чём-то умалчивал. Саша легко закрылся от удара и укоризненно покачал головой, кивая на пистолет:

– Ребята, не дай Бог он у вас выстрелит... Мяукнуть не успеете, все вместе взлетим. Убрали бы, от греха-то подальше... Серьёзно, пацаны. Пока никто ещё не погиб!

Но Гнома никакая сила на свете не заставила бы выпустить "ТТ" из руки. Только не теперь, когда он успел узнать восхитительное ощущение курка – нажал, и нет проблем!..

– Заглохни, мент!..– рявкнул он и вознамерился треснуть Лоскуткова рукоятью по голове. Саша не дал ему этого сделать, лишь усмехнулся:

– Ты уже водиле черепушку разбил, что он на ногах не стоит. Ты что думаешь – вместо меня тебе ещё кого-то пришлют?..

Они начали переглядываться. На самом деле ситуация была вроде той, когда жадная птица хватает рыбину побольше себя, да ещё слишком глубоко запускает в неё когти: и из воды не поднять, и уже не выпустить, даже если захочется. Они просто боялись снимать с Саши наручники. Помнили, на что он был способен.

– Слушайте, – командир группы захвата сделал вид, что теряет терпение, вы что, за дурака меня держите? Я, по-вашему, воевать сюда полез?..– Он повёл плечами, переступил с ноги на ногу, и вдруг стало полностью очевидно, что он, если бы захотел, с лёгкостью уделал бы всю их бригаду, даже не вылезая из "скрепок". – Ну вот начну я сейчас ногами махать, – продолжал Саша. – А вы шмалять с перепугу. Ну и дальше-то что?..

Это подействовало. Гном облизал губы и оглянулся на Кису. Та сидела на мягком бархатистом сиденье, поджав под себя ноги: по полу только что журчал бензиновый ручеёк, и Киса инстинктивно пыталась забраться от него как можно дальше. На холоду бензин испарялся не так активно и не так бил по мозгам, как летом, в тепле, и к тому же пары частью выдувало сквозь разбитое переднее стекло, но всё-таки очертания салона начинали понемногу "плавать" перед глазами. Однако восприятие происходившего ещё оставалось достаточно здравым, и Киса кивнула. Мент был прав. Сейчас главное – побыстрей убраться отсюда. А там поглядим...

Пенис приготовил ключи, а Гном прижал дуло пистолета Саше к виску:

– Садись за руль.

Киса не зря таскалась в свой престижный лицей: она всё-таки сумела сориентироваться по карте. И предложила прорваться на автобусе в район Киевской улицы. А уж там, в бывших Бадаевских складах, были такие лабиринты, норы и щели, что – фиг поймаешь. Даже с собаками. Правда, согласно первоначальному плану, удирать предполагалось с деньгами. Упакованными, опять-таки как в кино, в серебристый импортный кейс...

...Однако судьбе было угодно, чтобы оранжево-красный автобус с нарисованным на борту ястребом так и не сдвинулся с места. Пенис даже не успел вставить ключ в замочек наручников, когда снаружи послышался натужный рёв двигателей. Шустрый чернявый Кармен кинулся в хвост автобуса и осторожно выглянул в щёлку. Увиденное враз похоронило все надежды. К автобусу, осторожно хлюпая колёсами по бензиновой луже, медленно придвигались два тяжёлых грузовика. Когда они остановились, стало ясно, что о Бадаевских складах можно забыть.

– Это ты, гад, подстроил!..– завизжал Фарадей и что было силы вмазал Лоскуткову сзади по почкам. Добавил локтем в позвоночник и заорал: – Сука, падло, лягаш!.. На колени!.. На колени, убью!..

В руке Гнома бешено плясал пистолет, и Саша подчинился, понимая, что все его усилия пошли прахом. Вернее, прахом их пустил кто-то там, снаружи, отдавший этот идиотский приказ. Клюев?.. Нет, конечно, не Клюев... В лицо, прямо по губам, шарахнул чей-то ботинок. Саша ещё мог подняться и дать отпор, но предпочёл стерпеть, потому что в ином случае истерически хохочущий пацан просто открыл бы стрельбу... неминуемо устраивая адский костёр себе и другим.

– Ну? И чего добиваетесь? – Саша сплёвывал кровь, зубы шатались. – Дайте я им объясню, чтобы убрали...

Но загнанные в угол, насмерть перепуганные и к тому же ещё нанюхавшиеся "террористы" не способны были услышать уже ничего. Сашу схватили за скованные руки и резко дёрнули вверх, выворачивая суставы. Тут Фарадей обнаружил, что наручники застёгнуты очень неплотно, и затянул их как следует, до отказа. А потом куском проволоки примотал за цепочку к подлокотнику кресла. Вот теперь чёртов мусор, показавший Плечу где раки зимуют, не мог поделать вообще ничего. Зато перед ними возможности открывались великолепнейшие!.. Фарадей взвыл от восторга и квалифицированно впечатал ботинок сорок четвёртого размера пленнику в рёбра, ощущая, как подаются под ударом кости и плоть. Чувство собственного всевластия было восхитительным и пьянящим. Никакие тёлки ничего подобного Фарадею отродясь не давали. Черноволосый красавец мент был как-никак не чужой, и он не мог не то что ударить в ответ – даже и защититься...

В импортном автобусе центральный проход всё равно узкий, и когда в таком проходе бьют ногами стоящего на коленях – не очень-то развернёшься. Пенису никак не удавалось принять деятельного участия в расправе, он метался за спинами, лез на сиденья и кричал:

– Дайте я его обоссу!.. Дайте я его обоссу!..

Во Плечо будет ржать, когда они расскажут ему...

– Хорош, а то сдохнет!..– заорала в конце концов Киса.– Может, пригодится ещё!..