Текст книги "Те же и Скунс - 2"

Автор книги: Борис Чурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Бешеный Огурец, отставший от Горчичника на двадцать минут, долго пытался запеленговать напарника, но так и не смог. Горчичник, когда хотел, умел делаться совершенно невидимым. Зато сквозь сильную оптику было хорошо видно, как из штабной хижины появился генерал Ингози. Плотный, широкоплечий, с лиловыми, вывороченными, в точности как у братца-президента, губами... Он был окружён таким плотным кольцом телохранителей, что с трудом удавалось поймать блеск солнца на золоте генеральских погон. Ингози громко отдавал последние распоряжения. А потом – хур-хур-хур!.. – под торжествуют щий рёв своих воинов генерал взгромоздился на башню и сразу сгинул в люке, натягивая танковый шлем. Грохнула броневая крышка, ещё громче закричали весёлые людоеды...

Операция началась. Зрелище было великолепное. Впереди, в густом облаке выхлопных газов, скрежетал траками танк, за ним трусили гвардейцы президента, а в арьергарде, подбадривая себя яростным пением, приплясывали воины атси – в боевой раскраске, с дедовскими ассегаями в руках. "Калаш", конечно, хорош, не зря этим именем уже называли детей. Но куда приятней всадить широкое, ржавое от старой крови лезвие в брюхо врагу. Улыбнуться ему прямо в расширившиеся глаза и со вкусом развернуть наконечник... Хур-хур-хур!.. Пыль поднималась к небу столбом, грозно ревели отважные воины, свирепо утюжил саванну танк.

Бешеный Огурец успел-таки заметить, как из-под корней засохшего баобаба пыхнуло сизым дымком. Горчичник ждал до последнего и опасно близко подпустил движущуюся колонну, но зато уж и ударил наверняка. Так бьёт смертоносный "спуй-сланг", чья холодная кровь полна яда и ненависти... В бок "тридцатьчетверке" шарахнула граната, всего-то два кило с небольшим, но такая, что не спасает никакая броня. Даже снабжённая специальной оснасткой... не говоря уже о ритуальных мозгах. Граната легко прожгла дырочку внутрь, и внутри создалась температура звёздных протуберанцев. Танк, уцелевший на Курской дуге, вспыхнул, дёрнулся и застыл, превращаясь в огромный, жирно чадящий погребальный костёр. Ингози и прочие, находившиеся внутри, погибли мгновенно, а воинство генерала замерло в полном остолбенении. Смерть вождя, приключившаяся в самом начале похода!.. Внезапная и страшная смерть!.. Собственно, этого было уже достаточно, ибо после подобного несчастья никакой поход в принципе не мог состояться... Однако из-под баобаба в самую гущу воинов одна за другой ушли ещё четыре гранаты – весь запас, оставшийся у Горчичника. Это вам, суки, за Стаса... Потом Горчичник стал отползать.

Теперь Бешеный Огурец видел его, скользившего ящерицей в жёсткой буроватой траве. Видел и уцелевших телохранителей президентского брата, не обратившихся в бегство, а, наоборот, начавших грамотно обкладывать убийцу своего принципала. Всё же Горчичник слишком близко их подпустил. Или телохранителей учили уж очень хорошие инструктора. А может, только голова диверсанта могла даровать им какой-то шанс на помилование... Бешеному Огурцу недосуг было об этом раздумывать. Он поднял автомат, тщательно прицелился и выстрелил, спасая напарника, и чернокожий гигант в чёрной же форме ткнулся в землю лицом. Ещё выстрел и ещё...

Племя мавади, собравшееся на праздник у скалы Спящий Великан, по легенде упавшей с небес, не скоро узнает, какой резни избежало. Не знали своего будущего и двое русских парней, удиравших через утреннюю саванну. А ведь они обманут головорезов Белого Палача и останутся жить. И всего через полгода, в Союзе, догуливая отпуск, Горчичник встретит девушку. И попросит её, если будет ребёнок, то назвать Станиславом. Или Станиславой. А потом они с Санькой Веригиным, который Бешеный Огурец, вернутся обратно под африканское солнце, и вот тут Огурец вотместку за ненавистного "Солёного", придумает Горчич нику новую у ужасно подходящую кличку – "Скунс", президент Йоханнес Лепето объявит о социалистической ориентации. И для начала потребует ту самую голову, из-за которой не удалось помиловать телохранителей Ингози. И Бешеного Огурца заставят выстрелить в друга, и он исполнит приказ. И предательски дрогнут никогда не дрожавшие руки, и пуля, нацеленная в сердце, пройдёт в сантиметре от цели, и Скунса возьмут в плен живым. И президент Лепето будет мстить ему целых шесть месяцев – на пару с человеком по прозвищу Белый Палач

Но не дано смертному знать будущее, для его же блага не дано. И двое размеренной рысью летели через саванну, в которой похоронили своего командира, – двое побратимов, молодые, бесстрашные, непобедимые...

Город в дорожной петле.

У Бориса Дмитриевича Благого каждый месяц появлялись новые помощники. Исключительно добровольные и притом порой анонимные. Уже давно и на Чапыгина, и в "Ведомостях" девочки никому не давали его телефона, отвечая всем одинаково: "Оставьте ваши координаты, Борис Дмитриевич перезвонит". Не помогало: люди продолжали его доставать. Караулили у проходной, чтобы передать лично в руки письмо или пакет. Звонили из уличных автоматов и сдавленным голосом назначали тайные встречи... Любая сколько-нибудь болезненная тема, затронутая в газете или с экрана, обрушивала на его голову лавину очередных добровольцев. Народ пачками нёс секретные цифры, таблицы, списки, тексты, фотографии, магнитофонные записи. Большинство просто жаждало "выступить", но кое-кто вправду нешуточно рисковал. И всё во имя восстановления поруганной справедливости. Помнится, на закате Перестройки Благой опасался, что острый материал вот-вот иссякнет. Какое!.. Его и теперь было на несколько л вперёд – знай пиши да озвучивай!

Одни "секретоносители" довольствовались страшно клятвой о неразглашении своего имени. Другие заламывали суммы, от которых даже и у ЦРУ встали бы волосы дыбом. Третьи были совершенно бескорыстны и не боялись ни увольнения, ни даже суда, лишь бы правды добиться. Таких Благой, правду молвить, побаивался. Если они не получали от него желаемой помощи, он тут же зачислялся во враги, и собирать материал начинали уже на него.

...Очередной доброволец дозванивался до него несколько дней. Когда наконец Благой снял трубку, то услыхал:

– Я хочу вам дать информацию, но абсолютно конфиденциально. Иначе полетят многие головы.

– Так-так, – сказал Борис Дмитриевич, но про себя вздохнул. И подумал о городских психах, чьи звонки тоже время от времени его настигали. Кто докладывал о тайном приземлении инопланетян, кто о тотальном зомбировании петербуржцев из центра ФСБ с помощью особых волн...

– Где мы встретимся? – продолжал невидимый собеседник. – Мне важно будет удостовериться, что вы пришли без "хвоста"...

Тащиться на край света из-за какой-нибудь глупости Благому совсем не хотелось, и он раздражённо проговорил:

– Знаете, я и без вашего секрета как-то до сих пор жил. Может, вы его как-нибудь по-другому используете?..

– Ладно...– прозвучало в ответ.– Я подъеду на машине и встану в проулочке у театра. Чтобы вам не ходить далеко.

– Номер вашей машины?..

– Нет. Я сам вас узнаю и приглашу.

В назначенное время Благой вышел из здания, спрятав, как обычно, в карман куртки японский диктофончик.

"Станет говорить ерунду, сразу уйду", – решил он.

– Борис Дмитриевич, – окликнули его из давно не мытой "Лады" тускло-кирпичного цвета. Лицо у человека было немолодое, с крупными волевыми чертами. Такими в советских фильмах любили изображать генералов и секретарей райкомов КПСС. Он сидел за рулём, и Благой устроился рядом с ним, справа:

– Слушаю вас внимательно.

– Все началось с того, что у меня на садовом участке домик сгорел...начал "секретарь-генерал". "Царица небесная!" – устало подумал Благой.

– Домик был застрахован?

– Нет, но это не имеет значения. Простите, я не представился... Иван Иванович.

– Экзотическое и, главное, редкое имя, – не сдержавшись, усмехнулся Благой. – Простите меня ради всего святого, Иван Иванович, но... у нас всего полчаса.

– Тогда не перебивайте меня хотя бы десять минут. ...Некоторое время назад в садоводстве у Ивана Ивановича выгорели две улицы. Дело обычное – домики все впритык, опять же зима, весь народ в городе. Только Иван Иванович в тот день приехал проверить, как себя чувствуют в погребе солёные грибы да квашеная капустка. Остался на ночь, но спал плохо, даже вышел наружу-и потому-то увидел самое начало пожара... а может быть, и остался в живых. Домики по обеим сторонам улицы загорелись почти одновременно... Ивану Ивановичу даже померещились какие-то фигуры, мелькавшие в свете огня. Он понял, чем пахнет дело, и сумел не утратить самообладания: схватил из домика самое ценное – и задворками, пригибаясь и прячась, бросился к сторожам. Оба сторожа-пенсионера спали сном праведников. Пока Иван Иванович их будил, примчался в домашних тапочках житель соседней улицы. Там тоже горело вовсю. И тоже с обеих сторон.

Телефона под рукой не было. А сотовый Ивана Ивановича в тех местах брал только через выносную антенну. Один из сторожей двинулся за полтора километра в соседнее садоводство – там была телефонная будка. А Иван Иванович вернулся к своему дому и увидел, что тот горел жарким пламенем...

– Но это только начало истории,– предупредил собеседник.

Через несколько дней, когда всем сообщили и в садоводство начал съезжаться безутешный народ, по участкам стали ходить добрые Иваны-царевичи. Действительно добрые и действительно царевичи: предлагали – и не то чтобы уж совсем грабительски дёшево – купить обгоревшие руины. Вместе с участками. Народ сейчас ушлый – многие заподозрили, что всё это неспроста, и на первых порах скупщиков едва не побили. А потом... начали продавать. Домики сейчас почти никто не страхует, а заново отстраиваться – на какие шиши?.. На пенсию в триста рублей?.. Так с неё ещё детей-внуков подкармливать, которым с декабря зарплату не платят...

В договорах купли-продажи покупатель у всех числился один и тот же: фирма "Сильва".

– А потом, – продолжал Иван Иванович, – то же самое случилось у моего родственника. Только в другом районе области, а так один к одному. И в третьем районе-у друга. Земли скупили фирмы "Виктория" и "Век Астреи". Пошарьте по другим садоводствам, обнаружите похожие темы. Поставьте точки на карте и соедините их линией. Получится нечто вроде окружности или овала...

"Ну, приехали, – Благого взяла тоска. – Могиндовид*. Козни жидомасонов. Тоннель космических террористов..."

Иудейский символ – шестиконечная "звезда Давида".

– А теперь сравните вот эти две карты...– Иван Иванович вытащил из старого добротного портфеля две стандартные карты Ленобласти. – Есть какая-нибудь разница?

Благой про себя уже сочинял благовидный предлог, чтобы спешно откланяться, но всё-таки посмотрел. На картах вправду были нарисованы абсолютно одинаковые овалы. Только в уголке одной карты просматривался оттиск какой-то официальной печати, и журналиста это сразу насторожило.

– Вот именно. – Иван Иванович, оказывается, перехватил его взгляд. – Эта карта, простите за избитое выражение, совершенно секретна. Она показывает утверждённое расположение будущей кольцевой автодороги.

– Так вы хотите сказать?..

– Я хочу сказать, что кто-то из высших чиновников городской администрации, имеющих на сегодня доступ к проекту, передал информацию в коммерческие структуры. Этих чиновников вместе с губернатором на сегодняшний день всего девять...

– Та-ак, – протянул Благой.

– Ещё. Эти фирмочки, скупившие землю, сами по себе – очень мелкая рыбка. Бабочки-однодневки...

– Вы в этом уверены?

– Мои люди проверили, – коротко ответил Иван Иванович. Сказано это было без малейшей рисовки, видно, люди на самом деле имелись.

– Вы хотите сказать, что за ними кто-то стоит?

– Именно. Кто-то, кто пачками рожает подставные фирмочки и снабжает их деньгами, так как понимает, что это окупится. Когда пойдёт строительство и начнётся выкуп частных владений, можно будет заломить цену. И эту цену город заплатит. Да что я вам азы объясняю... Я выписал фирмочки, можете сами проверить, если захочется. Можете на досуге подумать, кто из наших крупных финансистов как раз сейчас достраивает "пирамиду" и пухнет от денег, как... как удав, слопавший кролика. И в каких он отношениях с некоторыми из тех самых чиновников...

– Иван Иванович... Но почему вы именно ко мне?..

– Потому, что я дошёл до запретной черты, – с прежним спокойствием матёрого, много раз битого царедворца ответил "секретарь-генерал". – Что я могу? Доложить выше?.. Меня просто по-тихому уберут, и ничего не изменится. В прессе выступить? Будем считать, что я к этому не готов... по личным мотивам. А вы опубликуете... или озвучите... И что они с вами сделают? После публикации ничего. Они что-то делают только тогда, когда это экономически выгодно. В том числе убивают. А тут – сор из избы вынесен, поезд уехал... А мстить нынче дорого... И отчасти опасно. А выгода?.. Никакой...

Иван Иванович рассуждал цинично, но по нынешней жизни логика была железная. Когда он вновь взглянул на Благого, его лицо было беспомощным, усталым и грустным. Он добавил:

– Вот если бы узнали, что я с вами встретился, точно денег на киллера не пожалели бы. Нам обоим... Так что списочек я оставляю, а карту заберу, она должна лежать, где лежала...

– А координаты ваши?..

– Запишите телефон...– Иван Иванович продиктовал номер. – Снявшего трубку попросите, чтобы вам в такое-то время позвонил Иван Иванович. Мне по цепочке передадут...

Как печально камин догорает...

Как позже написали в некрологе, нелепый случай настиг Алевтину Викторовну Нечипоренко в собственном доме, в прихожей. Дочь ещё накануне увезла внуков в Репине, на дачу, и заведующая детским домом решила устроить себе выходной. Проспала до половины двенадцатого, потом выпила кофе с остатками вчерашнего торта и решила наведаться в ДЛТ*. По агентурным данным, там как раз должны были появиться французские сервизы из жаропрочного стекла. Розовые и зелёные, в белый цветочек. Именно то, что требуется для ужина возле камина...

*Универмаг "Дом ленинградской торговли". 229

Камин – непременно с часами на полке и непременно в глазурованной плитке был её хрустальной мечтой. Алевтина Викторовна обожала заходить в специальные магазины и подолгу рассматривать ассортимент, "примеряя" тот или иной немецкий, финский, эстонский камин к своим нынешним апартаментам и мысленно расставляя кругом все сопутствующие прибамбасы. Разные там сетчатые экраны, наборы из нескольких кочерёг на высоких подставках и, главное, кованые, плетёные, гнутые дровницы... Вот эти самые дровницы её положительно завораживали. Это вам не на пол с размаху, в ошмётках мусора и коры!.. Какое счастье будет красиво накладывать сухие берёзовые полешки, а потом не спеша, со вкусом подбрасывать их в огонь...

Увы, до сих пор хождения Алевтины Викторовны по магазинам были сущими хождениями по мукам. Нет, она не страдала от отсутствия денег. Денег как раз было достаточно – чем-чем, а высоким искусством извлечения прибыли из своего нищего заведения она владела вполне. И не то чтобы Алевтина Викторовна всё никак не могла подобрать камин по своему вкусу. Отнюдь – ей нравились решительно все подряд, прямо хоть покупай первый попавшийся. Ужас и трагизм ситуации заключался в ином. Никуда не годилась квартира.

За последние годы она с дочкой и внуками переезжала несколько раз, меняя свои жилищные условия, естественно, не в худшую сторону. Однако всё это были промежуточные этапы, далёкие от намеченной цели. Взять хоть её нынешнюю четырёхкомнатную в кирпичном доме на Шлиссельбургском... Алевтина Викторовна презрительно скривила губы. Кому-то – вроде того сосунка-телевизионщика – оно и было, может, как раз. Но по сравнению с хорошо отремонтированным старым фондом... окнами на Малую Конюшенную... Конура. Да ещё и на выселках.

В отличие от мальчишки-журналиста она очень хорошо знала, где и как надо жить уважающему себя человеку. Беда только, из-за-этого самого байстрюка с новосельем придётся повременить. Хотя бы несколько месяцев. Пока всё не уляжется...

...Наведение красоты заняло больше часа, но в конце концов она осталась довольна. Для пятидесяти двух лет было очень даже неплохо. И потом, собиралась она не в высокое присутствие и даже не в ресторан – просто по магазинам... Она ещё повертелась перед зеркалом, любуясь, как играют бриллианты на золотом крестике, полученном недавно в подарок. Жаль, стояла зима, но уж в магазине-то она пальто распахнёт...

Собрав сумочку и с трудом застегнув изящные сапоги, Алевтина Викторовна позвонила в охрану: "Восемнадцать шестьдесят пять, примите!" – и включила под столиком маленькое устройство. Повесила трубку. Проверила в кармане ключи. Открыла дверь на площадку... И вот тут-то Нелепый Случай собственной персоной поднялся с лестничной ступеньки, на которой терпеливо сидел, и лёгкой походкой танцора двинулся к ней мимо лифта.

– Алевтина Викторовна? – полуутвердительно осведомился он, подходя. Она никогда раньше не видела этого человека и поводов для страха вроде бы не имела, но животное чутьё безошибочно подсказало ей, ЧТО сейчас будет. Смерть распространялась вокруг него, как углекислый дым от куска сухого льда на коробке с мороженым. Алевтина Викторовна хотела захлопнуть дверь, но не успела. На работе – естественно, между собой – её называли "Биг Аля" за гренадерский рост и внушительную комплекцию. Мужчина был гораздо меньше и легче, и толчок показался ей совсем не сильным, но отлетела она обратно в прихожую, как пушинка.

– Вот...– Она потащила из сумки цеплявшийся за что-то кошелёк с деньгами, язык заплетался, о том, чтобы кричать, и речи быть не могло. – Вот... на, возьми... всё возьми...

Ей показалось, будто он сделал какое-то движение, и мир разлетелся вдребезги, опрокидываясь в тишину. Позднее эксперты придут к выводу, что удар нанесли тяжёлым предметом – гаечным ключом либо монтировкой, замотанной в тряпку. На самом деле киллер действовал просто рукой. Он не пошёл в квартиру и даже не потрудился прикрыть за собой дверь. Просто спустился по лестнице и выкинул в ближайшую помойку тонкие кожаные перчатки. Пускай на здоровье приобщают их к делу, всё равно отпечатков и частиц, окромя Нечипоренкиных, никаких не найдут. Если только раньше перчатки не приватизирует какой-нибудь пронырливый бомж...

На другом конце телефонного провода вневедомственная охрана терпеливо ждала, чтобы Алевтина Викторовна покинула наконец квартиру и захлопнула двери, возобновляя контакт в сигнальной цепи. Однако хозяйка дома подозрительно мешкала, и Бог знает, какие могли тому быть причины. Вдруг она со всей семьёй отправилась в путешествие, и через порог волокли бесконечные чемоданы? Или по закону стервозности ей именно в этот момент подвезли новую мебель, и сейчас в прихожую с грохотом затаскивали гарнитур, и она позабыла на радостях дать охране отбой? Или – всякое ведь случается! – на самом деле дверь была давно и благополучно закрыта, просто в датчике что-нибудь не сработало?..

Лет десять назад к вопросу подошли бы с трогательной простотой. Ничтоже сумняшеся махнули бы рукой на всё дело, а когда Алевтина Викторовна по возвращении попыталась бы сделать контрольный звонок: "Восемнадцать шестьдесят пять, снимите!" – ей сказали бы о поломке и направили техника.

Нынче не то... Нынче и ворья развелось не в пример былым временам, и клиент пошёл один другого круче: случись вдруг покража – до пенсии не отмоешься. Отмываться не хотелось, и ситуацию с квартирой Нечипоренко решили проверить. Возле оснащённого домофо-ном подъезда остановились бело-синие "Жигули". Водитель остался в машине, а двое рослых ребят с автоматами поднялись на этаж.

Сквозняк бесконтрольно гулял по площадке и четырёхкомнатной "конуре". Он наверняка давно захлопнул бы квартирную дверь и тем прекратил всякие сомнения на пульте охраны, но дверь, качаясь, наталкивалась на препятствие. Алевтина Викторовна Нечипоренко лежала поперёк порога ногами наружу, и золотой с бриллиантами крестик, выскочивший из-за ворота платья, сверкал и переливался на синей ткани пальто.

Наёмному убийце было некуда торопиться, и он отправился через весь город пешком. На Невском продавали горячие булочки с длинными сосисками и кетчупом. Он протянул продавщице деньги и отошёл за ларьки, где не так поддувал ветер.

– Дяденька, оставь сосиску, – возник перед ним профессиональный беспризорник. Киллер молча показал ему кукиш. Он знал, как выглядели дети, которым действительно было нечего есть.

Он уже скомкал салфетку и оглядывался в поисках урны, когда из подворотни вырулили четверо охламонов постарше, лет по шестнадцать-семнадцать. Давешний попрошайка держался поодаль, заинтересованно наблюдая. Киллер щелчком отправил бумажный шарик под ноги четвёрке и улыбнулся. Ему было, собственно, наплевать. Стая инстинктивно почуяла ситуацию и отвалила так же ненавязчиво, как возникла.

Мы везём с собой кота...

Однажды вечером в общежитии на Звёздной раздался звонок. Саша Лоскутков бегом прибежал со второго этажа, взял трубку и услышал голос плачущей Надежды Борисовны, Шушуниной бабушки. Оказывается, несколько дней назад Вера пошла-таки с Татьяной в церковь, но назад дойти уже не смогла. "Скорая" без разговоров доставила её в больницу, и там, сделав рентген, назначили срочную операцию.

– Вы извините, Саша, что я к вам...– Надежда Борисовна тщетно старалась сдержать слезы. – Я всю субботу должна буду... Шушунечку не с кем... Соседей тоже в субботу... а Николай... опять запил, чтоб ему... Вот я и подумала, может, вы...

– Надежда Борисовна, без вопросов, – Саша уже прикидывал, как отпросится у Плещеева. – Вам что-нибудь привезти?..

До сих пор Надежда Борисовна его ни о чём не просила. Их с Верой Сашины визиты определённо радовали и одновременно смущали – как же, посторонний молодой мужик гуляет и возится с их мальчонкой, в то время как родной отец... Этот самый отец, которого Саша даже про себя называл "гражданин Кузнецов", смотрел на эгидовца с едва скрываемой ненавистью. Может быть, его ненависть до сих пор не вылилась на домашних только потому, что гражданин Кузнецов знал – в этом случае головы ему не сносить уже точно.

– Саша, только вы ради Бога Шушуне не проговоритесь... и ей самой тоже... Вы знаете... У Верочки врачи подозревают рак! Господи, как же мы теперь... Как же страшно-то...

– Надежда Борисовна, – сказал Саша, – вы только не плачьте. У меня у знакомого на ранней стадии прихватили, всё вычистили, он и сейчас жив. Лет десять уже...

Плещеев отпустил его без разговоров.

– А мы в субботу как раз проветриться едем, – обрадовался Фаульгабер. Знаешь, куда? В Ольшанники. Котёнка везём. И вас с Шушуней прихватим...

Улицы города по сравнению с будними днями были почти пусты. Тем более что накануне довольно сильно мело, и, как следствие, иномарки на время попрятались. Скоро "Фольксваген-каравелла" выкатился на Выборгское шоссе, и замелькали пригородные посёлки: Осиновая Роща, Сертолово, Чёрная Речка... Фаульгабер повёл свой семейный микроавтобус старой дорогой. Здесь было совсем тихо, и над узкой полоской асфальта клонились забитые густым снегом деревья. Небо было затянуто размытыми, бесформенными облаками. Иногда они расходились, и сквозь снежную дымку проглядывало низкое зимнее солнце. Тогда стволы сосен начинали мягко светиться, снег на ветвях подкрашивали голубые тени, а дальние холмы затягивала сказочная перламутровая дымка.

Шушуня то расплющивал о холодное стекло нос, надеясь высмотреть белочку, то прижимался боком к сидевшему рядом Саше Лоскуткову и счастливо улыбался. Саша легонько толкнул его локтем и шёпотом продекламировал:

Я в лесу увидел пень.

Пнул я пень, когда был день.

Шёл я ночью мимо пня

В темноте пень пнул меня!*

*Стихи А. А. Шевченко.

– У нас в садике ёлка была, – сообщил ему Шушуня. – И я читал стихотворение. Пушкина. Там про собачку и как мальчик её на санках катает. "Ему и больно и смешно, а мать грозит ему в окно". – Он снова посерьёзнел. – У него мама была здоровая...

Ещё миг – и по щеке покатилась солёная капля. Нужно было срочно что-то предпринимать.

– А вот послушай ещё, – сказал Саша.

Листьев ворох.

В листьях – шорох!

Мы от шороха – шарах!..

Кто же ворох ворошит ?!

Кто же листьями шуршит?!

Мыши ворох ворошат

Учат в нём шуршать мышат...*

*Стихи А. А. Шевченко.

Слезы разом просохли.

– Здорово! – захлопал в ладоши Шушуня. – Это тоже Пушкин сочинил, да?

Фаульгабер обернулся и громко захохотал.

– Ну...– замялся Лоскутков.– Не совсем... Это современный один...

– Современный – это как? – переспросил Шушуня.

– Ну, значит, живой ещё, – важно объяснил младший из четверых фаульгаберят, Сеня.

– А Пушкин?

– Ты что! – закричал Боря. – Пушкин умер давным-давно!

– Умер? – Шушуня снова помрачнел. – Ему тоже операцию делали?

– Ему,– авторитетно заявил Семён Никифорович, – как раз не сделали, а надо было.

Шушуня глубоко задумался над его словами, потом с надеждой посмотрел на Лоскуткова:

– Дядя Саша, а расскажите ещё?..

– Помнишь тритона, которого тогда в парке нашли? – спросил Лоскутков.

Если б весили тритоны

По три тонны,

Это были б не тритоны,

А драконы!

Не сидели бы они в своих прудах,

А ловили бы мальчишек в городах!*

*Стихи А. А. Шевченко.

– Видишь, – сказал Боря. – Пушкин не мог знать про тонны. Тогда только пуды были. И ещё фунты!

– Это сам дядя Саша сочиняет, – обернулся с переднего сиденья Митя. – А ты что, не догадался ещё?..

После Первомайского свернули на заснеженную дорогу и скоро притормозили около стрелки с надписью "Ольшанники". Стрелка указывала налево. Еще минут пять – показалось само село. Школу – двухэтажный добротный дом с несколькими печными трубами – нашли без труда. Из крайней трубы к небу поднимался беловатый дымок.

Фаульгаберовский пёс, серебристый ризеншнауцер по кличке Дракон, первым выскочил из машины и от избытка радости жизни сразу залаял. Юная хозяйка Нина Ивановна выглянула на крыльцо и увидела Тимофея, восторженно озиравшегося по сторонам у Семёна Никифоровича на руках.

– Толечка, Толя! Аналостана нашего привезли! – позвала она жениха.

Вышел Толя, и Кефирыч торжественно вручил ему полосатого воспитанника:

– Специальную травку кошачью не особенно уважает, а вот консервированную стручковую фасоль – только давай...

Толя для начала определил котёнка за пазуху, и тот, повозившись в тепле, под меховой безрукавкой, принялся громко мурлыкать.

– Сразу признал! – похвастался Толя.

Холмов, горушек и гор на Карельском не перечесть. Но рядом с Ольшанниками гора не простая, а знаменитая – одну её сторону по выходным оккупируют слаломисты из города, другую – детвора с санками. И название у неё красивое: Орлиное Гнездо.

На горе работал даже подъёмник, но младшие Фаугальберы вместе с ризеншнауцером, презрев технику, поволокли санки пешком. Шушуня не захотел отставать от друзей и храбро лез до самого верха, ни разу не остановившись передохнуть. Там нашли среди сосен поляну, быстро разгребли место для костра, установили металлическую треногу и развели из ломких сучьев огонь. Когда снег в котелке растаял и закипел, Семён Никифорович высыпал вермишель, выложил из двух банок тушёнку, и над поляной поплыл смертоубийственный запах.

Дракон бегал вокруг костра, взвизгивал, пытался дотянуться носом до котелка и едва не подпалил себе на боку шерсть.

Лоскутков с Фаульгабером принесли из чащи неохватный ствол когда-то срубленной сосны – его, по всей видимости, уже пытались таскать сменявшие друг дружку компании, да кишка всякий раз оказывалась тонка. Скамейка возле костра получилась что надо.

У Шушуни горели глаза: он вместе со всеми сидел на сосновом бревне, ел что-то невероятно вкусное, такое, чего совершенно точно никогда не пробовал дома, щурился от снежного блеска, оглядывался на крепкие деревянные санки и спрашивал:

– Дядя Саша, а я тоже с горы покачусь? Можно?..

– А то! Ещё как покатишься! – заверял его Лоскутков.

Шушуню взял к себе на сани старший из Фаульгаберовых сыновей, Митя. Они с визгом и хохотом понеслись вниз, и в эту минуту у Лоскуткова в кармане зазвонил сотовый.

– Мне, пожалуйста, Сашу...– услышал он голос

Надежды Борисовны.

– Это я. Как дела ваши?..

– Плохо, Сашенька, Господи, так плохо!.. Сказали, если на месяц бы раньше... можно было бы... отрезать и вычистить, а сейчас... сплошные эти... метастазы... и чтобы готовились... к худшему...

Снизу слышался счастливый смех Шушуни.

Хорошее нашенское издательство

Дедушкины учёные труды хранились на шкафу, в большом чемодане. Даша притащила стремянку, забралась на неё и стала снимать коробки, лежавшие поверх чемодана. Владимир Дмитриевич и Тамара Андреевна принимали самое деятельное участие: мама ловила падающие коробки, папа действовал пылесосом, но всей пыли старенький "Вихрь" не мог одолеть. Он то и дело глох в неравной борьбе, и мама хваталась за мокрую тряпку, сетуя:

– Когда наконец в этом доме будет хоть какой-то порядок...

– А он что, извини, – хмыкнул папа, – когда-то здесь был?

– При Юлии Павловне – был! – Мама имела в виду Дашину бабушку.

– Ага, – отозвалась Даша со шкафа и чихнула от пыли. – То-то, помнится, всё время мечтали: "Вот подрастёт Дашка, тогда, может, прекратится бедлам..."

Взяв чемодан за кожаную ручку, она потянула его на себя. Чемодан оказался ужасно тяжёлым. Кто вообще его сюда, наверх, взгромоздил?.. Наверное, папа, и притом лет пять назад, когда был моложе и крепче...

– Даша, я сейчас на табуретку встану, мы вместе, – забеспокоилась мама. Папа молча страдал с пылесосом в руках. О каких-либо физических нагрузках ему запретили и думать. Известно же, какие осложнения даёт нынешний грипп, если не поберечься.

– Ладно-ладно...– Даша подтянула чемодан к самому краю. Удержать его в руках на весу никакой возможности не было, и она изловчилась – подставила голову. И стала понемногу спускаться вниз по ступенькам, придерживая чемодан для равновесия свободной рукой.

...Часть дедушкиных рукописей представляла собой именно рукописи в полном смысле этого слова – слегка пожелтевшие страницы были исписаны от руки, перьевой ручкой. Хорошо ещё почерк у Дмитрия Васильевича до преклонных лет оставался очень разборчивым. Другая половина текстов оказалась напечатана на старой машинке "Ундервуд". Даша хорошо помнила эту машинку, стоявшую последние годы на даче... Он так и не согласился поменять её на какую-нибудь современную, электрическую. Академик Новиков ещё успел увидеть и оценить первые персональные компьютеры, начавшие появляться в научном быту. Но как следует поработать на них ему уже не пришлось. Поэтому компьютерная распечатка в чемодане лежала только одна. На рулонной перфорированной бумаге. И при ней – восьмидюймовая доисторическая дискета. Поди ещё найди теперь, на чём её прочитать...