Текст книги "Те же и Скунс - 2"

Автор книги: Борис Чурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

– Момент.– Резников выложил на стол простой картонный скоросшиватель. Скунс развернул его и принялся с интересом изучать содержимое.

– Юридического управления... – пробормотал он погодя. И фыркнул, поднимая глаза: – Ну до чего должность опасная, а, Иван Борисович?

Электронщик невольно поёрзал в никелированном кресле:

– Его предшественница... если мне память не изменяет... Вишнякова Полина Геннадиевна... от естественных причин, как я слышал. От сердечного приступа...

– Ага, – ехидно кивнул Скунс. – От него самого. И, что характерно, наверняка тот же заказчик. Нынешний зам, Гнедин. Я угадал?

Заказ, строго говоря, исходил не от самого зама, но от людей весьма к нему близких. Ваня так и ответил киллеру... и вдруг вспомнил, что несколько месяцев тому назад Скунс проявил к Владимиру Игнатьевичу Гнедину личный, вроде бы никакими обстоятельствами не спровоцированный интерес. Интерес был проявлен ещё к некоторым персонам. И одна из персон, а конкретно известный питерский бизнесмен Михаил Иванович Шлыгин, уже отправилась (причём весьма неприятно и драматично) к Господу Богу. Из чего следовало...

А вот что из этого следовало, о том Ваня Резников стал бы распространяться только под пытками. Да и тогда постарался бы молчать до последней возможности.

– Вишнякову с дороги убрал, теперь Галактионова мылится...– неодобрительно качая головой, продолжал рассуждать Скунс. – Я так понимаю, Иван Борисович, лезет наш Гнедин к какому-то ужасно сладкому пирогу...

Кроме фотографии Валерьяна Ильича Галактионова и разной технической информации, могущей пригодиться в киллерском деле, папка включала достаточно полную биографию "видного деятеля законности". Этот раздел Скунс пролистал бегло – наверное, ничего принципиально нового для него материалы не содержали.

– ...А коли знаешь место, где раздают пирожки, – делись, – довершил начатую мысль наёмный убийца. – А то как-то не по-товарищески получается. Согласны?

Взял карандаш и подправил цифру, означавшую его гонорар, превратив тройку в восьмёрку. Сумма сделалась достаточной, чтобы купить средненький "Мерседес".

– С детства жадин не переношу, – подытожил Скунс. – В моё время таких в пионеры не принимали. Ну, Иван Борисович, спасибо за угощение. Побежал я.

Ваня взял со стола опустевшие стаканчики из-под чая и пластмассовое блюдечко, на которое выкладывал сдобные плюшки. Вертанул своё кресло и отправил всю посуду в горящий камин... Так он по наитию поступил, когда самый первый раз принимал у себя Скунса, и киллер, кажется, по достоинству оценил его жест.

– Иван Борисович, две просьбы... – сказал он, остановившись в дверях.

– Я вас внимательно слушаю...

– Первая: если не сложно, узнайте мне, пожалуйста, все подробности об одной замечательной женщине. Некая Нечипоренко Алевтина Викторовна. Её в ленинградских новостях недавно показывали...

– Сделаем, – пообещал Ваня. – А вторая? Скунс вытащил из кармана джинсов мятую беленькую бумажку:

– Вот... Если сможете мне такие лампы достать, буду премного вам благодарен.

Резников взял список и заинтересованно просмотрел.

– Господи, древность какая! – изумился он погодя.– Да вы, не иначе, раритетами торговать собрались?

Тут он прикусил язык, ибо от греха подальше давно уже зарекался своего гостя о чём-либо спрашивать. Однако Скунс лишь понимающе улыбнулся.

– Есть у меня друг, – доверительно поведал он Ване.– В Швеции. Помешанный на доисторических ламповых усилителях... Говорит, только они настоящий звук и дают. Ну а лампы такие где в наше время можно достать? Только в России...

Проводив гостя, Резников углубился в список подробнее. Пятнадцать лет назад, когда он учился на факультете вычислительной техники, лампы составляли основное содержание курса лекций по электронным приборам. Транзисторы, как он помнил, были удостоены куда меньшего внимания, а уж микросхемы и вовсе остались едва упомянутыми. Хотя и в те времена применяли их для компьютеров сугубо в обратной пропорции... Насколько Ване было известно, методика преподавания на сегодняшний день не особенно изменилась.

Поддавшись небезопасному любопытству, он вытащил с полки толстый справочник, предназначенный исключительно для служебного пользования, и проверил, где в действительности применялись Скунсовы лампы. К его некоторому разочарованию, ничего стратегического не обнаружилось. Пентоды и триоды, снятые с производства задолго до Ваниного рождения, в самом деле когда-то использовались в звуковых усилителях... И ещё в телевизорах.

Ваня убрал книгу на полку и сказал себе, что всё это его отнюдь не касалось. И был, естественно, прав.

Над открытым манежем горел одинокий фонарь, и плакучие берёзы, отступавшие в темноту, казались особенно пышными от инея, таинственными и высокими. Внизу, под горкой, было хорошо видно шоссе и автомобили, спешащие по нему с включёнными фарами. А из лошадиных ноздрей облачками валил густой пар, и лучи одинокого фонаря зажигали в этих облачках расплывчатые бледные радуги.

Всё остальное было ужасно.

Когда выяснилось, что Роман Романович переходит работать из Удельной в Парголово, в новую конную школу, Стаська решила последовать за тренером и объявила об этом дома. "Совсем уже на край света! – возмутилась Нина Степановна. И развернула загодя отложенные "Ведомости".– Вот смотри, прямо здесь рядом есть, на Московском шоссе. Как хорошо!"

Московское шоссе Стаську не вдохновило. "Я у Романа Романовича заниматься хочу", – сказала она.

"Тоже мне какая великая спортсменка, только у своего тренера!.. Ты сколько на лошади-то сидела? Три раза?"

"Четыре!"

"Ну и не всё тебе равно, куда в пятый..."

"Не всё равно", – заупрямилась Стаська. Дело было, конечно, не в её спортивном величии и даже не в особых качествах тренера. Стаська попросту ещё вовсю боялась и самих лошадей, и такого малознакомого и непривычного процесса езды. А теперь вдобавок новое место! Тут поневоле захочешь хоть что-то сохранить неизменным. Тем более тренера, к которому Стаська успела проникнуться полным доверием...

Всё это она очень хорошо чувствовала, но разумными формулировками, способными дойти до её опекунов, облечь не умела.

"Стасик, ты вот ещё о чём подумай, – вмешался Валерий Александрович. Он был по обыкновению рассудителен. – Дядя Лёша оказал нам очень большую любезность, согласившись с тобой поездить в Удельную. Но Парголово..."

"Он мне сказал, ему самому интересно было смотреть!.."

"Конечно, сказал. Дядя Лёша воспитанный человек и не стал жаловаться, что мы его затрудняем. Но нам-то с тобой не мешает подумать..."

"А туда, между прочим, и без машины очень легко добираться. На метро до конца и потом две остановки на междугород... на пригородном автобусе! И маршрутки ходят!.."

"Нет, Стасик. Ты никак не хочешь понять..."

Разговор мог зайти далеко и даже приобрести черты этакого подросткового бунта. Стаська жила с опекунами не первый год и заранее знала, как станут развиваться события. Сейчас ей объяснят, что дядя Валя не сможет всё время с ней ездить из-за работы, тётя Нина – из-за болезни, а дядю Лёшу просить – уже последнее свинство. Она на это ответит, что сама достаточно взрослая, не потеряется по дороге (через полгода ей должно было стукнуть тринадцать). Тётя Нина придёт в ужас и вспомнит сорок два случая, когда такие вот девочки очень даже терялись: как раз на той неделе фото было в газете, ушла из дома и не вернулась, мне, может, разыскать, чтобы ты посмотрела?.. И так далее и тому подобное, пока тётя Нина не выкатит последний убийственный аргумент. Насчёт того, что Стаськина покойная мама была бы всем происходящим весьма недовольна.

Стаська про себя полагала, что это уже удар ниже пояса. Но контрдоводов тут не было и быть не могло, и очень хорошо, что конфликт в тот вечер на максимальные обороты не вышел. Ещё на стадии обсуждения ужасов пригородного автобуса (и особенно маршруток) его прервал звонок в дверь.

"Парголово? – спросил дядя Лёша. – А что, я на этой неделе как раз в ту сторону собирался..."

И вот она была тут. И уже не впервые задумалась, а надо ли ей было так рваться сюда.

Ибо Роман Романович с ходу объявил её подготовленной всадницей и выпустил в общую группу – поставил, как выражаются конники, в смену. То есть прощай относительно спокойное кружение на корде, другой конец которой держит надёжная страхующая рука. И снисходительный "нянька" Вольфрам, казавшийся теперь таким родным и понятным. Между Стаськиными неуверенными коленями перекатывались бока совершенно незнакомого мерина по имени Пахарь, и призывал животное к порядку лишь повод, с которым "подготовленная всадница" толком обращаться-то не умела. Время от времени Стаська вспоминала, что помощи в случае чего ждать будет особо неоткуда, и у неё пересыхало во рту. В общем, праздничный ужас первых индивидуальных занятий сменился буднями повседневной РАБОТЫ. Время от времени Стаська спрашивала себя, зачем вообще ей это надо. Знаменитой спортсменкой ей ведь всё равно хоть тресни не стать...

Смена, кружившая по манежу, была невелика: всего три человека. Прямо перед Стаськой ехала на белогривой Даурии какая-то толстая тётка. Тётка непрерывно что-то бубнила, кажется, разговаривала с кобылой. А головным выступал дивной красоты вороной жеребец, и на нём в фирменной курточке и специальном шлеме восседала Стаськина ровесница. В начале занятия Роман Романович поднял худенькую девочку в седло и сам подтянул подпруги. А потом отнёс на край манежа блестящие костыли.

Стаська тогда почувствовала себя просто неприлично здоровой, поскольку тоже не смогла сама забраться на лошадь, но не из-за больных ног, а просто по неуклюжести. Это только в книжках всё без проблем – вскочил, поскакал. Да уж, "вскочил"... Тут вскарабкаться-то не особенно получается. Наверное, в те времена, когда верхом ездили исключительно в школах олимпийского резерва, её давно уже выставили бы вон. Как неперспективную. Да и правильно бы сделали...

На улицу, проходившую непосредственно за оградой, с тарахтением выкатился белый "Запорожец". Лошади слегка насторожились, оглядываясь на звук, но пугаться не стали. Они были привычны к машинам. "Иномарка" же прямо напротив манежа сперва зачихала, а потом и вовсе остановилась. Водитель вылез наружу и, чертыхаясь, принялся выяснять, что произошло.

– Смена, повод! – скомандовал Роман Романович.– Строевой рысью – марш!

Девочка-головная исполнила команду быстро и чётко: вороной выгнул шею и словно поплыл, красиво выбрасывая копыта. Белогривая Даурия послушно потрусила за ним, тётка поднималась и опускалась в седле, словно так тому и следовало быть. Стаська увидела, как удаляется её спина, и принялась толкать Пахаря резиновыми сапожками, посылая вперёд. Тот, однако, мало соответствовал своему имени и совершенно не желал трудолюбиво "пахать". Он было встрепенулся пробежаться, что ли, со всеми за компанию? – но потом передумал и продолжал неторопливо шагать.

– Энергичней! – посоветовал Роман Романович. – Ещё энергичней! Рассердись на него! Хлыстик есть?

Ему было хорошо говорить. И вообще, хорошо быть мастером спорта. Стаська живо представила, что будет, если Пахарь тоже рассердится, и всякое желание применять хлыстик немедленно испарилось. Две другие всадницы между тем завершили круг и проехали мимо.

– Танечка, повод чуть посвободнее! – окликнул тренер головную. – Дай ему на ритм встать! Вот, вот!.. Гениально! Чувствуешь, совсем по-другому конь побежал?..

Люди решали проблемы, до которых, как отчётливо понимала Стаська, ей не дорасти никогда. Она снова принялась колотить Пахаря по бокам и всячески понукать, но без особого результата. Хитрющее животное быстро усвоило, что по-настоящему решительных, и особенно – наказующих действий можно не опасаться, и полностью утратило стыд. Пожалуй, конь вовсе встал бы посередине манежа и только морду поворачивал бы за своим местом в смене. Все Стаськины усилия сводились к тому, чтобы хоть этого не допустить.

Водитель "Запорожца" включил стартёр, и двигатель вроде бы отозвался, но тут же бесславно умолк. Мужчина вылез и опять склонился над моторным отсеком.

– Всадник должен не просто присутствовать наверху, а управлять, – сообщил Роман Романович Стаське. – Сейчас лошадь у тебя заснёт на ходу, а здесь и простудиться недолго. Ну-ка, повод короче и руки вперёд! А ногу – назад!..

Стаська старательно исполнила все его рекомендации, но, видно, чего-то в её поползновениях не хватало, потому что тренер вздохнул и обратился непосредственно к лошади:

– Паша! Рысь!..

Пахарь насторожил уши, плавно подался всем телом вперёд – и затряс вцепившуюся в повод наездницу ленивой семенящей рысцой.

– Да не горбись, не падай вперёд! – напутствовал Роман Романович. Выпрямись! Плечи назад! Поясницу прогнуть!..

Увы, Стаське было не до таких тонкостей, как правильная посадка в седле. Её скудного опыта хватало только на то, чтобы привставать на стременах под нужную ногу, а в секундных промежутках ещё успевать толкнуть лошадь, не давая перейти на шаг.

– Пятку вниз! Почему носки развела? Другие две всадницы, наверное, всё делали правильно: тренер почти не делал им замечаний, только время от времени командовал переменить направление. Зато у Стаськи обнаруживались всё новые ошибки и недостатки. Она чувствовала себя всё более затравленной и несчастной, ибо каждая придирка тренера казалась ей приговором. Потом она попробовала сказать себе: было бы хуже, если бы, наоборот, внимания не обращал. Раз ругает, значит, не совсем уж бездарная – надеется хоть чему-нибудь научить... Утешение было слабым.

– Смена, ша-агом! – велел Роман Романович, и Пахарь перестал рысить ещё прежде, чем Стаська натянула повод. "Подготовленную всадницу" самым жалким образом мотнуло в седле вперёд.

– Вот видишь? Об этом я и говорил, – тотчас прокомментировал тренер. Корпус всегда должен быть готов отработать назад, потому что одними руками ты ничего тут не сделаешь. А если всадник ещё и сидит, как ты, к шее пригнувшись, – для лошади это вообще сигнал мчаться во весь опор. Скажи спасибо, что Паша у нас конь смирный, спокойный и по жизни мудрый. Был бы он нервным спортивным жеребцом...

Водитель "Запорожца" выбрал именно этот момент, чтобы в очередной раз попытаться завести капризничающий агрегат. Попытка оказалась удачной. И даже более чем. Двигатель "иномарки" заработал с чудовищным рёвом, от которого кроткий учебный мерин мгновенно превратился в необъезженного мустанга. Пахарь шарахнулся, вскинул голову – и несусветным галопом полетел через манеж.

– Держи коня!.. – откуда-то сзади прокричал Роман Романович. Как будто без этой инструкции Стаська не попыталась бы его удержать! – Повод набрать!.. Пятки от бока!..

Стаська что есть силы тянула повод, вдруг ставший ужасающе длинным, однако у Пахаря в одной шее мышц было больше, чем у неё во всём теле. Дальний конец манежа, куда почти не достигал свет фонаря, приближался с невообразимой скоростью; Стаська очень ясно представила, что вот сейчас Пахарь, наверное, прыгнет и... "Бездыханный, но свободный". Она знала, что за низким бетонным бортиком был крутой, поросший кустами обрыв.

Пахарь, как оказалось, тоже очень хорошо это знал. И превращать игру под названием "а не забыл ли я чего-нибудь испугаться" в реальное смертоубийство у него никакого желания не было. Метров за пять до стенки манежа он перешёл на рысь, а потом и вовсе позволил себя остановить. Что Стаська тут же и проделала, ещё плохо веря в спасение. "Подготовленная всадница" дышала так, словно только что сдавала стометровку прямо в тёплой курточке и резиновых сапогах. У неё дрожали руки. Она оглянулась.

Вороной рыл передней ногой снег, кровожадно прижимал уши и, кажется, полагал, будто "Запорожец", удалявшийся в облаке ядовитого бензинового перегара, устрашился его грозного вида. Белогривая Даурия стояла совершенно спокойно, слегка опустив голову. Тётка ласково приговаривала и трепала её по шее. Через манеж от них тянулись длинные тени.

– Вот и молодец, – сказал Стаське подошедший Роман Романович. – Наконец-то ногу на место поставила. Иначе бы обязательно равновесие потеряла. А у нас принято с упавшего – тортик!..

Он говорил спокойно и весело. Стаська усомнилась в том, что минуту назад действительно подвергалась смертельному риску, и попробовала улыбнуться в ответ.

– Разобраться в смену! – скомандовал тренер. – Смена, прямо!

Это значило продолжать движение рысью. Вдохновлённая похвалой, Стаська стиснула Пашины бока каблуками. Эффект был прежний. Зловредный мерин только дёрнул головой, чуть не вырвав повод у Стаськи из рук, и еле соизволил двинуться шагом.

– Ну? – сказал Роман Романович. – Видно, рано похвалил, сглазил. Будем лошадью управлять или шагом по манежу кататься?..

...К концу занятия Стаська чуть не плакала и ненавидела пакостника Пашку всей силой души. Конечно, не до такой степени, чтобы пожелать ему немедленно околеть от собственной вредности. Боже сохрани!.. Однако морковку, приготовленную в кармане, она ему нипочём не отдаст. Лучше уж маленькому лохматому Апельсину, который так трогательно тянется к решётке двери. Или громадному добродушному Хеопсу из дальнего денника...

Когда она стащила с Пахаря тяжёлое "строевое" седло и расстегнула уздечку, конь вдруг вытянул морду, и тёплый нос без предупреждения ткнулся в Стаськину щёку. Опешившая девочка внезапно увидела совсем близко большой круглый глаз, мерцавший бездонной мудростью поколений. Глаз вообще-то был карий, но внутренние переливы и преломления света делали его таинственно-лиловым. Не сердись, выдохнули мягкие ноздри, и кожу защекотали длинные волоски на лошадиной губе. Не сердись! Чего в жизни не бывает. Ещё у нас всё получится. Ещё мы подружимся...

Мгновенно растаяв, Стаська чмокнула Пахаря в нос. И полезла в карман за морковкой.

Папы и дочки

Из Лисьего Носа в Парголово просто так не махнёшь. Сперва надо проехать в ту либо другую сторону по Приморскому шоссе, затем свернуть на дорожку, соединяющую его с основной выборгской трассой – и десятка через два километров выскочишь к посту ГАИ в Осиновой Роще. Конечно, если не упадёшь в канаву, не проткнёшь колесо и нигде не заблудишься.

Снегирёв посмотрел на часы и досадливо мотнул головой. Он предупредил Стаську, что задержится и непосредственно к концу занятия скорее всего не успеет.

Тем не менее он рассчитывал обернуться гораздо быстрее, чем оно получалось на деле.

Пока он ехал сюда, в небесах ещё витало какое-то подобие зари, но теперь чернота была уже полная. Народ радостно пёр с дальним светом, и на ближний при виде встречного переходила хорошо если половина. Зато спецтранс совершил трудовой подвиг и вылизал шоссе аж до самого асфальта, нагромоздив по обочинам фантастических размеров сугробы. Не иначе, хмыкнул про себя Алексей, кто-то из властей предержащих надумал расслабиться в загородной резиденции. Или новые русские, понастроившие себе у моря пятиэтажные особняки с лифтами, скинулись на расчистку дороги...

До Ольгина был всего лишь небольшой отрезок шоссе, позволявший разогнаться как следует. Снегирёв давил на газ, попеременно косясь на часы и на стрелку спидометра, и думал о Стаське, ожидавшей его в Парголове. Пообщавшись с ним и с его автомобилем, она стала на всём серьёзе делить машины на две неравные категории: "Нивы" – и все остальные. И решительно отказывалась понимать, на чём ещё люди ездят, когда на свете есть "Нивы".

Единственное исключение делалось ею для четыреста восьмых "Москвичей"... Это было святое.

Алексей улыбнулся и с надеждой подумал о том, что Стаськин тренер, может быть, слегка задержал смену, и она всё ещё вышагивает по манежу на тёплом, мохнатом от зимней шерсти коне. А если нет – значит, сидит в раздевалке у электрической печки и пьёт из термоса чай...

Увы, воображение упорно рисовало ему дочь стоящей в проезде возле сетчатых скрипучих ворот. И как она зябко топчется на ветру, пряча руки в карманы старенького пальтишка, и всё глядит в сторону шоссе – ждёт...

"Нива" с рёвом летела в направлении Ольгина.

На миг возникали и снова прятались в темноте джипы с отмороженным содержимым, стлались над обледенелым асфальтом таинственные "Мерседесы" и автобусы из ближайшего к Питеру зарубежья, похожие на океанские паромы двухпалубные, при сортирах и видео. Глядя на сверкающие дорожные лайнеры, Снегирёв всякий раз вспоминал анекдот застойных времён. Решили, стало быть, специально для финнов, приезжающих сюда напиваться, построить отель. Роскошнейший, на все пять звёзд. Под названием – "Приют убогого чухонца"...

Возле таблички "ОЛЬГИНО", когда он уже сбрасывал скорость до разрешённых шестидесяти, мимо промелькнули в свете фар голосующие. Мужчина и девочка... Они были далеко не первые на снегирёвском маршруте – и наверняка далеко не последние. Останавливаться Алексей был совершенно не расположен и потому лишь "мазнул" по ним взглядом, не особо присматриваясь. Однако тренированное зрение мгновенно зафиксировало подробности.

Дядька в спортивной куртке-"аляске" обнимал скукожившуюся от холода пацанку двенадцати лет. И упрямо сигналил рукой проносившимся автомобилям, хотя, судя по выражению лица, надежду почти потерял. Оба – в лыжных ботинках и продуваемых ветром трикотажных штанах, рассчитанных на бодрую пробежку, а не на длительное стояние у шоссе. И где-то в темноте за их спинами блеснули боковые стёкла автомобиля, перечёркнутые прислонёнными лыжами...

Снегирёв затормозил и остановился, проскочив голосующих метров на двадцать. Когда он врубил задний ход, они побежали навстречу, неуклюже переставляя онемевшие от холода ноги. А поодаль и впрямь стояла "шестерка", чуть не до окон замурованная в плотный сугроб. Снегоуборочная техника потрудилась на совесть...

Алексей нажал кнопку, опуская стекло.

– До метро не подкинете?.. – Нос у мужчины был сопливый и сизый, а губы двигались с трудом.

– Ваша? – кивнул Снегирёв на "шестёрку". – Может, выдерну, сами доедете?

Делать крюк до метро ему нисколько не улыбалось. Как и оставлять бедолаг, уже поверивших в то, что их сейчас выручат.

Однако человек предполагает, а располагает всё-таки Бог.

– Да я...– вздохнул мужчина в "аляске".– Я тут пытался...

Снег вокруг "шестёрки" красноречиво свидетельствовал об упорных попытках хозяина вызволить заживо похороненный автомобиль. Сапёрной лопатки, правда, в хозяйстве не оказалось: папа с дочкой отважно топтали сугроб, раскидывали его руками в промокших варежках и, кажется, лыжами. Выбившись из сил, попробовали завести машину и вырваться из ловушки. Но двигатель глох, а потом настал момент, когда вместе с ним скончался и аккумулятор...

Дела, блин.

Снегирёв первым долгом загнал в салон "Нивы" полуживую от холода пацанку и запустил обогреватель на максимум, а девчонкиному родителю сунул в руки лопату – откапывайся, братан, заодно и согреешься! Сам же включил на "Ниве" предназначенный как раз для такого дела редуктор (Стаська именовала его "танковой тягой"), развернулся и начал штурмовать сугроб с другой стороны. Девчонка только ахала – сначала от испуга, потом – восторженно. "Нива" отступала на несколько метров, брала аккуратный разгон и таранила снежный откос, подбираясь к засыпанным "Жигулям".

– Хоро-о-ош!.. – закричал наконец хозяин "шестёрки". Мелькнула лопата, и в сугробе появился пролом. Взять машину "на галстук" было делом минутным. "Нива" слегка напряглась, с ворчанием заскребла лёд шипованными колёсами... и по багажнику "шестёрки" гулко брякнули свалившиеся лыжи. Первый метр взят!..

Тащить автострадальца пришлось достаточно долго. Впереди уже показался нужный Снегирёву поворот, когда двигатель "шестёрки" наконец вышел из комы и надрывно заревел прогоревшим глушителем. Алексей с облегчением затормозил и стал снимать буксирный конец. Кажется, дело близилось к счастливому завершению.

– Оксана! – Родитель определил отогревшуюся дочку в свою машину и вытащил кошелёк.– Ну вот как чувствовал, хорошо, сотню из дому захватил...

– Да ладно тебе, мужик... – Снегирёва неудержимо разобрал смех. Ему вспомнились цены, которые они с Аналитиком только что обсуждали.– Спрячь... Пригодится ещё...

Владелец "Жигулей" не стал навязывать ему то, что в его понимании являлось деньгами. Порылся в другом отделении кошелька – и вынул маленький бумажный прямоугольник:

– Держите. Мало ли что...

Вернулся за руль и с чудовищным грохотом укатил вперёд по шоссе. Девочка на прощание помахала Снегирёву рукой. Он помахал в ответ, свернул забитый снегом буксирный трос и поспешно влез обратно в машину. МАЙОР ИВАН АНАТОЛЬЕВИЧ КУЗНЕЦОВ, – гласила визитка. – ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАЧАЛЬНИКА ГОРОДСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ МРЭО. Адрес и телефон.

Снегирёв сунул визитку в бардачок и тронул "Ниву" с места. Ушёл в поворот, дождался границы населённого пункта – и полетел сломя голову, вырвавшись на оперативный простор.

Стаська топталась в проезде возле скрипучих ворот, обрамлявших въезд на конюшню. Пахарь, укрытый попоной, давно жевал в деннике своё сено, а по манежу ездила следующая смена. В ней занимались более продвинутые ученики. Из-под фонаря то и дело неслись таинственные слова – "принимание", "полуодержка", "рабочий галоп". Некоторое время Стаська торчала у края манежа, пытаясь вникнуть и разобраться, но скоро затосковала. С таким же успехом можно было разбирать интегральные уравнения, которые выводил на бумаге дядя Валера.

– Стасик, ты что? – заметив её, обернулся тренер.

Она набралась смелости и указала на всадницу в брезентовой штормовке, чей крупный гнедой конь бежал через манеж как бы боком, высоко и красиво поднимая передние ноги:

– Роман Романович, а это как называется?

– Принимание.

– А вы нас научите?

– Обязательно, – пообещал тренер.

– А когда?

Роман Романович улыбнулся.

– А смотря как у тебя дело двигаться будет. Нельзя сразу в университет, правильно? Сперва надо пройти начальную школу...

Это было понятно, и Стаська только спросила:

– А начальная школа..?

– Это когда ты будешь уверенно ездить галопом. Стаська кивнула и отошла, подавленная громадностью предстоявшей задачи. Галопом она ещё ни разу не ездила. Только вот так, как сегодня, – сугубо несанкционированным. Представить, чтобы она захотела ДОБРОВОЛЬНО повторить этот ужас...

Танечку, хозяйку вороного коня, увёз домой папа, подъехавший на большом серебристом автомобиле. В воротах автомобиль притормозил. Танечка сидела закутанная в пушистый клетчатый плед и держала в руке то ли персик, то ли абрикос... в любом случае, что-то немыслимо вкусное и большинству людей по определению недоступное. Она открыла окно и пригласила Стаську в машину.

– Спасибо, – поблагодарила Стаська. – За мной сейчас тоже приедут!

Ещё минут через пятнадцать ей начало казаться, что дядя Лёша не появится никогда. Стаська тёрла одну варежку о другую и прятала руки в карманы старенького пальтишка (имелось и новое, но не в нём же, действительно, на конюшню!). Наверное, Танечка уже подъезжала к своему дому. И рядом с ней за рулём сидел папа. А дома их обоих ждала, наверное, мама...

У Стаськи тоже был дом, и её тоже там ждали. Тётя Нина с дядей Валерой...

Далёкие огни машин, сновавших по Выборгскому шоссе, замерцали и подозрительно расплылись. Стаська шмыгнула носом, сняла очки и стала их протирать...

...И, конечно, упустила тот самый момент, которого так отчаянно дожидалась. Безо всякого предупреждения в лицо ударил яркий свет фар, а секунду спустя рядом скрипнули тормоза. В поле зрения возник грязный борт "Нивы". И сплошь облепленные снегом, точно у полярного вездехода, рога. Стаська не успела ни проморгаться, ни вытереть слезы, ни вернуть на место очки – открылась дверца, и знакомые руки втянули её в кабину, в уют и надёжное, изгоняющее все печали тепло.

– Стаська! – сказал Снегирёв. – Совесть у тебя есть? Ты что, серьёзно вообразила, будто я могу не приехать?..

Он ругал её ещё долго. За то, что мёрзла на улице ("Ну ведь чуяло моё сердце! Нет бы хоть в конюховку..."). За то, что без него не стала пить чай ("Вот простудишься, и живо прекратятся все твои лошади! Никуда тебя тётя Нина больше не пустит, да и правильно сделает!.."). За то, наконец, что не позвонила ему на сотовый и не выяснила, когда он появится ("Мне тебе что, как маленькой, номер фломастером на руке?..").

В общем, Стаська мигом почувствовала себя в родной обстановке, и было хорошо и совсем не обидно, вот только глаза почему-то не просыхали, и больше всего хотелось покрепче прижаться к дяде Лёше и сидеть так до самого дома. Они пили чай и делили пополам свежую, невероятно вкусную плюшку. А ещё дядя Лёша заставил её снять сапожки и сунуть озябшие ноги в вытащенные откуда-то большие, жаркие овчинные рукавицы. Эти рукавицы Стаська нипочём не променяла бы на Танечкин плед. А замызганную "Ниву" – на серебристую иномарку!..

– Стасик, – сказал дядя Лёша, когда они выехали на шоссе. Даже на мгновение отвернулся от дороги, чтобы посмотреть ей в глаза. – Ты запомни одно. Я к тебе приеду всегда... Всегда и при любых обстоятельствах. Поняла?..

– Поняла, – отвечала абсолютно счастливая Стаська. Дядю Лёшу она тоже ни на кого бы не променяла.

По капоту машины стекали оранжевые отсветы фонарей.

Катина семья состояла из двух человек: она сама и отец. Олег Павлович Дегтярёв женился достаточно поздно, и притом не на длинноногой красотке вдвое моложе себя, как это почему-то принято у сорокалетних, а на ровеснице. Супруга решила рожать, и в результате врачебного недосмотра удалось спасти только ребёнка. Теперь они жили вдвоём. Олег Павлович так больше и не женился, и Катя, получившая весьма однобокое воспитание, выросла далеко не барышней. К двадцати восьми годам у неё за плечами был юрфак и служба в милиции, ознаменовавшаяся тысячей и одним скандалом. Сердце, что называется, успокоилось "Эгидой" – вот уже третий год подряд, заезжая вечером за отцом на работу, Катя по дороге домой с удовольствием пересказывала ему подробности дня.

У неё был джип "Исудзу Родео", видевший жизнь, но ухоженный и надёжный. Прошлой весной ребята из УБЭПа накрыли подпольный автосервис, оформили бесхозные машины как конфискат и предложили ей "Исудзу" по дешёвке. Дешёвка, понятно, была относительная, но папа сразу продал свою новую "Волгу"

и всячески поддержал. Он вообще был у неё замечательный...

– Как машинка? Хорошо завелась? – Олег Павлович вышел из бокового подъезда и бодро заскочил в джип, даже и не подумаешь, что мужику скоро семьдесят. – Вот что, Катерина, двигай для начала на рынок. Свининки прикупим...

Сегодня они ехали в Солнечное, на казённую дачу к старому сослуживцу отца, справлявшему юбилей. Ехали с ночёвкой – вечером встреча и разговоры, завтра поутру – лес, лыжи и шашлыки. Так у них было принято.