Текст книги "Те же и Скунс - 2"

Автор книги: Борис Чурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

Даша развернула древнюю распечатку и увидела, что это был аккуратнейшим образом составленный список работ. С датами написания и краткими аннотациями... Она просидела два вечера, проверяя, соответствовало ли списку содержимое чемодана, не потерялось ли что-нибудь. Потом взяла красный фломастер и стала подчёркивать то, что особенно интересовало американцев и англичан.

Говорят, будто в новых современных издательствах сидят столь же новые русские, которым всё равно, что печатать – сопливый "женский" роман, дебильные боевики или великую философскую литературу, – лишь бы денежки капали. Ещё говорят, будто издательские новые русские немножко поинтеллигентнее тех, которые "приподнялись" на цветных металлах и водке, но только немножко: чуть что, и начинаются привычные "наезды", "кидалово" и "разборки". А в штате у них сидят всё те же тётки-редакторши, что и лет двадцать назад, и тёткам этим абсолютно до фени, что редактировать – исторический роман или методичку по машиноведению, лишь бы до пенсии дотянуть...

В том, что всё это суть злостные наговоры и кривотолки, Даша убедилась с первой секунды, проведённой в издательстве "Интеллект".

Располагалось оно в старинном доме на Съезжинской улице, в бывшей коммунальной квартире. Дверь открыл крепкий охранник, и Даша ступила из промозглой сырости в мягкое сияние галогенных ламп, струившееся с потолка.

– Я... к Георгию Ивановичу,– слегка оробела она.

– Да, да, Георгий Иванович ждёт! – по длинному коридору уже спешила обаятельная белокурая секретарша. Она провела Дашу с собой, взяла у неё пальто, и минуту спустя посетительница уже открывала дверь с надписью "Храбров Г.И. Генеральный директор".

Навстречу из-за офисного стола поднялся молодой человек, выглядевший Даше ровесником:

– Проходите, Дарья Владимировна, присаживайтесь. Вам кофе или чаю?..

– Да я... спасибо, чаю, пожалуй...

Георгий Иванович выложил на стол заново отпечатанный список дедушкиных трудов, и, странное дело, список этот внезапно показался ей каким-то... чужим. Вернее, отчуждённым. Так всегда, наверное, бывает, когда посторонние руки касаются чего-то, что ты привык считать только своим...

– Вы, Дарья Владимировна, пожалуйста, извините меня за мой вид, неожиданно сказал Георгий Иванович. И указал пальцем на левую сторону своего лица, на которой ей с самого начала померещилась некая тень. Теперь Даша присмотрелась внимательнее и увидела, что там красовался роскошный синяк. Он был умело и с любовью загримирован, но полностью скрыть великолепную гамму синего, лилового и желтоватого косметика оказалась бессильна.

– Пьяный гоблин попался,– смущённо пояснил генеральный директор. Даша немедленно вспомнила недочеловека, когда-то напавшего на неё во хмелю. И Серёжу, уложившего "гоблина" красивым и жестоким ударом. Серёжа...

– Владимир Игнатьевич полностью ввёл меня в курс, – продолжал Храбров. Вот, прочтите внимательно. Если с чем не согласитесь, можно внести коррективы...

Документ под внушающим робость названием "Издательский договор" был напечатан на двух страницах мелким шрифтом и состоял из множества пунктов.

"Издательство принимает на себя эксклюзивное право по публикации и рекламе на территории России всех трудов академика Д.В. Новикова..."

– Это очень хороший пункт, – объяснил Даше Георгий Иванович. – Скажу по секрету, мы далеко не перед каждым берём подобные обязательства. Вы понимаете, что это значит? Вам теперь ни о чём не придётся заботиться. Мы сами связываемся с американцами, англичанами, кто там ещё, сами пересылаем им тексты...

Даша согласно кивнула и принялась читать дальше. Потом снова подняла голову:

– Шесть процентов от отпускной цены тиража... Это сколько? Я не в том смысле, что подавайте мне сто миллионов, просто порядок цифр... На что примерно рассчитывать...

– Шесть – это очень хороший процент вознаграждения. Только из уважения к имени Дмитрия Васильевича, – улыбнулся генеральный директор. – Честно говоря, с авторами, которые приходят впервые, мы заключаем на два-три процента... но здесь, конечно, не тот случай. Опять же и Владимир Игнатьевич... А что касается конкретного порядка цифр... Видите ли, мы продаём тираж оптовикам, в магазины, там при розничной торговле, конечно, накручивают, но это уже помимо нас.

Мы автору платим из той суммы, которую сами получили. А сколько продадим, пока неизвестно...

Даша снова согласно кивнула. Было полностью ясно, что какие-либо попытки разобраться во всех этих пунктах с подпунктами обречены на заведомую неудачу. Что ж... В "хорошем нашенском издательстве", как назвал его Володя, её вряд ли станут обижать и обманывать. Она поискала глазами место для подписи...

Минут через двадцать Даша покидала издательство "Интеллект" с чувством завершения большого и полезного дела.

В портфельчике у неё лежал договор, вечером за чемоданом с рукописями должен был заехать сам Георгий Иванович ("Да мне что, я ведь на машине..."). В общем оставалось ждать выхода первого тома. Наверное, это случится ещё через какое-то время, но Даше казалось, будто книги прямо завтра появятся на всех лотках и прилавках. Она шла по улице и, естественно, не обратила внимания на плавно тронувшийся с места большой "Мерседес Брабус". А ведь он стоял возле входа в издательство всё то время, что она там находилась, и отчалил через несколько минут после того, как Георгий Иванович поцеловал ей на прощание ручку.

Внутри, за широкими спинами водителя и охранника, расположился на заднем сиденье важный господин с одутловатым лицом и в толстых очках. Это был "непостижимый змей" российских финансов Михаил Матвеевич Микешко. И у него было настроение, схожее с Дашиным. А в руке он держал ксерокопию списка трудов покойного академика Новикова.

Так называемый генеральный директор был у Микешко всего лишь наёмным работником. Подставной фигурой на тёплом местечке. Издательство с потрохами принадлежало Микешко. Как и ещё многое, многое в Петербурге.

Когда Михаилу Матвеевичу позвонил Гнедин и стал говорить об издании трудов покойного академика, тот для начала порылся в подшивках журнала "Змеи планеты Земля", который выписывал из Америки. У финансиста была абсолютная память, и он без труда отыскал статью о Дашином деде. Казалось бы, какое отношение имели ужи, анаконды и кобры к берестяным грамотам академика Новикова? Оказывается, имели. Дмитрий Васильевич, представьте, всю жизнь писал философские статьи естественнонаучного плана. Писал тайно, сугубо "в стол" – во избежание конфликтов с режимом. Что-то там такое из области единства живого и неживого. И неплохо, видно, писал, – если уж то немногое, что просочилось в своё время на Запад, добралось ажно до таких специальных изданий, как "Змеи". Статья называла мистера Новикова человеком XXI века, соединившим этику Альберта Швейцера с логикой Ильи Пригожина и Тейяра де Шардена... О том, что это фигуры мирового масштаба, Микешко, естественно, знал. И он без колебаний поднял телефонную трубку, чтобы сказать Гнедину "да". Рисковал он при этом не больше, чем кабатчик, купивший у Ван-Гога картину за один ужин, а через несколько лет продавший её за миллионы.

При "Интеллекте" имелась собственная посредническая контора, куда издательство сбывало тираж по дешёвке, ниже себестоимости, получая доход "чёрным налом". Небольшой, но всё-таки ручеёк, стекавший Михаилу Матвеевичу прямо в карман. Издание трудов Дашиного деда грозило превратить ручеёк во вполне достойную речку.

Самое же смешное, что Вовка Гнедин ещё и собирался устроить презентацию. В Доме учёных. И пригласить на неё дурачков-бизнесменов, жаждущих угодить в меценаты... Михаил Матвеевич улыбнулся.

– Давай побыстрей, – сказал он водителю. "Мерседес Брабус" послушно рванулся вперёд. Струя снежной каши, взвившейся из-под колёс, хлестнула по ногам молодую женщину с портфельчиком, шедшую по тротуару...

– Эх, было бы двадцать баксов, я бы этот секонд-хэнд в гробу видал! Пенис всунул тощие руки в рукава штопаного кимоно. Под его плюгавый рост кимоно имелось только детское, но детское надевать ему было западло. А взрослое было безобразно велико, и закатанные рукава со штанинами имели обыкновение съезжать посреди тренировки, в самый неподходящий момент.

Когда клуб "Факел" только-только ожил и там начались тренировки, у дверей почти сразу возник мужик с рюкзаком.

– Двадцать зелёных, – потряхивал он негнущимся новеньким кимоно.– Можем и на заказ...

Ещё у него в рюкзаке имелись пояса всех цветов радуги. Самым привлекательным, конечно, был чёрный, но его, как и прочие, довелось пока только пощупать. Когда денег нет, и за погляд скажешь спасибо...

На другой день в их компании появился парень, очень похожий на Пениса, в том числе ростом. У него было серое морщинистое лицо и золотые передние зубы. В руках он держал футляр от скрипки.

– Двоюродный братан,– гордо объявил Пенис.

– Вы на скрипке играете? – спросил сдуру Олег.

– Ха-ха! – Пенис хлопнул себя по коленкам. – Покажи, какая у тебя там скрипка!

– Щас, только не тут, – проговорил двоюродный и жуликовато оглядел пустой двор.

Они поднялись по лестнице на верхнюю площадку, к самому чердаку, и брат Пениса раскрыл перед ними футляр. Там, на зелёном бархате, отливал завораживающей синевой пистолет.

– Газовый? – восхитился Кармен и протянул было руку, но брат Пениса проворно шарахнулся:

– Какой тебе газовый! Самый настоящий... "ТТ". Слыхал про такой?

– Посмотреть-то дай, – попросил Фарадей. – Не заряженный?

– Сколько? – прямо спросил Гном.

– Мы не жадные, – выставил золотые зубы брат Пениса. – Ерунду просим, всего триста баксов... потому как для брата. Кто захочет, испытание проведём, чтобы всё по-пацански... У меня в тире кореш...

– Триста баксов! – мечтательно проговорил Пенис.– Может, снова к этим, к почтальоншам пойдём?..

Всё зло от баб!..

Голос "Отелло", раздавшийся в трубке мобильного телефона, Плещеев узнал сразу.

– Сегодня в десять возле СКК, – отрывисто бросил Максим Юрьевич Коновалов. И тут же запищали короткие гудки прервавшейся связи.

Видимо, выражение лица Плещеева соответствовало проглоченному лимону, потому что Саша Лоскутков укоризненно покачал головой:

– Не темни, шеф...

– Да что темнить, – буркнул Сергей Петрович. Снял очки и принялся их протирать. – Класть я на него хотел, вот что.

– Так, – догадавшись обо всём, сказал Лоскутков.– Я, конечно, дико извиняюсь, Серёжа. Но в одиночку ты никуда не поедешь.

Плещеев вернул очки на переносицу и полминуты, не менее, молча смотрел на командира группы захвата. Ущемлённая мужская воинственность вступала в непростую химическую реакцию со жгучим унижением, приправленным осознанием Сашиной правоты. То есть не пойти на "стрелку" у Спортивно-концертного комплекса Плещеев не мог. И было полностью очевидно, что Максим Юрьевич явится туда не один. Повторение токсовской эпопеи Сергею нисколько не улыбалось. Но впутывать эгидовцев в то, что по всем человеческим законам было его, Плещеева, интимнейшим делом...

К чёрту.

И самое идиотское, что он ведь так и не выяснил, о какой конкретно даме шла речь.

Может, неверная коноваловская подруга случайно узрела фотографию Листьева и вслух восхитилась внешностью покойного журналиста. А подозрительный "Отелло" потом натолкнулся на снимок Плещеева, действительно мелькнувший недавно на газетной странице, и где-то в затуманенных ревностью мозгах коротнула логическая цепочка...

Может, так оно на самом деле и произошло. Но давать голову на отсечение Сергей Петрович всё-таки воздержался бы...

Понятие "возле СКК" оказалось очень расплывчатым. Бывший комплекс имени Ленина окружали бесчисленные площадки, площадочки, подъездные дорожки и просто газоны, не говоря уже об автомобильных стоянках и двух сетчатых загородках, гордо именовавшихся автосалонами. Какой именно пятачок выберет для свидания господин Коновалов, оставалось не вполне ясно.

– Как выражается моя дражайшая половина, – прокомментировал Фаульгабер. Десять ноль одна у неё "одиннадцатый час". И десять пятьдесят девять – тоже "одиннадцатый"...

Когда Саша Лоскутков собрал эгидовскую группу захвата и деликатно объяснил ситуацию, четверо его подчинённых выразили Плещееву полную моральную солидарность и взялись за дело с азартом, достойным гораздо лучшего применения. Погрузились в профессионально обшарпанный микроавтобус и прибыли на место задолго до срока. Естественно, захватив с собой шефа.

Спустя два часа в окрестностях СКК для них не осталось неизученных уголков. Были просчитаны все подходы-отходы, все выгодные точки для рукопашной атаки и ("Боже, только не это", – подумал Плещеев) стрельбы. Оставалось дождаться конкретного варианта развития событий, определить который должно было появление "Отелло".

Между тем время шло, но никаких признаков неприятельской активности на театре военных действий не отмечалось.

– Уж Германн близится, а полночи всё нет, – вздохнул Кефирыч.

Из-за бабы муж ревнивый

Приставал ко мне два дня,

И за то, что я не трахал,

Чуть не трахнул он меня...*

* Частушка А. А. Шевченко.

Бортовые часы показывали половину десятого.

– Либо он полный осёл, либо я чего-то не понимаю... – задумался Саша.

"Если кто здесь осёл, так только я", – мысленно уточнил его шеф.

– Всё зло от баб, – хмыкнула Катя.

– Это точно, – откликнулся из рации Игорь Пахомов, засланный на знаменитую крышу спортивного комплекса.

Багдадский Вор промолчал.

Господин Коновалов изволил появиться без пяти минут десять. Плещеев ожидал увидеть знакомый "Мицубиси Паджеро", но Максим Юрьевич, должно быть, решил произвести впечатление и прибыл на "Мерседесе", числившемся за его фирмой. Игорь Пахомов засёк машину ещё у дальнего перекрёстка. И опознал, что характерно, не по номерам – по манере езды.

На светофоре "Мерседес" решительно повернул, забыв включить поворотник и мало не вышибив за поребрик маленькую "Оку". Стало ясно, что Лоскутков не ошибся в предположении: человек с характером Коновалова едва ли станет ждать оппонента где-нибудь в закоулке. Нет уж! Он расположится непосредственно против главного входа. Группа захвата сразу перестала зевать, приободрилась и бесшумно удрала в темноту – занимать исходные позиции. Лоскутков и Плещеев остались у микроавтобуса.

Вот иномарка остановилась, и первым наружу вылез "Отелло". Потом ещё трое таких же мордастых, крепко сбитых парней.

– М-м-м-м...– сказал Саша, наблюдая за тем, как они распахивали тёплые куртки и что-то поправляли возле левых подмышек. Плещеев молча жалел о том, что бросил курить.

Приехавшие на "Мерседесе" воинственно озирались, ища взглядами коварного соблазнителя чужих подруг. Время шло... пять, десять, пятнадцать минут... Парни начали переминаться. Ёжиться. Застёгивать куртки.

Максим Юрьевич продержался дольше приятелей – полез греться в машину самым последним...

Когда они выбрались наружу по третьему разу и, сгрудившись в кучку, принялись совещаться, Саша вытащил рацию.

– Давай, – сказал он негромко.

Прошла секунда – и люди возле "Мерседеса", подскочив от неожиданности, завертели непокрытыми головами.

– Ребята, бросьте оружие, – раздался совсем рядом с ними спокойный голос, происходивший, казалось, прямо из воздуха.

У Пахомова, засевшего на краю крыши, был с собой очень узконаправленный мегафон. Тонкая электроника не усиливала голос, просто подхватывала его и переносила на заданное расстояние. Такой игрушечкой можно прицелиться за сто метров, и человеку покажется, будто у него за плечом стоит невидимка. А вне звукового луча никто ничего не услышит.

– Ребят, вы чё, не поняли?..– обиделся Игорь.– Ну-ка, всем быстренько лечь и лапки за голову...

Трое коноваловских соратников проявили понятливость. Побросали стрелялки и сразу, пускай без особой охоты, уткнулись мордами в снег. В собственные окурки, скопившиеся у "Мерседеса". Благоразумные люди, с которыми уже не грех сойтись для беседы... Всё дело испортил "Отелло". Мелкий бизнесмен решил быть крутым и сдаваться не пожелал. Выхватил из-за пазухи ствол и завертелся с ним туда и сюда, целясь в белый свет, ища хоть какую-то жертву:

– Падлы!.. Всех замочу!..

Краем глаза Плещеев заметил человека, не спеша подходившего к остановке троллейбуса. Эгидовский шеф, не раздумывая, бросился вперёд. Отвлечь на себя внимание Коновалова, прежде чем олух царя небесного додумается выстрелить в пешехода. Или, того не лучше, сам заработает пулю...

Саша Лоскутков догнал начальника в три гигантских прыжка. Плещеев кувырком полетел в сторону, потеряв при этом очки. Говорили ему, чтобы не снимал их на тренировках! Так ведь пока жареный петух...

Пятым или шестым прыжком Саша оказался рядом с "Отелло". Ревнивый влюблённый прицелился было в скользящую тень, но ничего непоправимого сотворить не успел. Сашина рука снизу вверх врезалась ему в челюсть и тут же, возвратным движением, шарахнула по правой ключице. Естественно, сломав то и другое.

Коноваловская пристяжь лежала тихо и смирно, не поднимая голов. Эгидовцы, возникшие кругом "Мерседеса", деловито обыскали поверженных. Цирк состоял в том, что стволы оказались исключительно газовыми. От греха подальше группа захвата всё разрядила, забросив обоймы в салон машины, а сами пистолеты – в багажник. Ключ от которого злонамеренно утопили в баке машины.

"Отелло" лежал с закаченными глазами, раскинувшись в неестественной позе. Плещеев сидел на снегу и осторожно шарил кругом. Искал исчезнувшие очки. Кефирыч поднял их и вручил шефу, предварительно подышав.

Одно стекло было всё-таки расколото. Сергей Петрович заправил за уши дужки, обозрел картину сражения и вытащил сотовый телефон (в отличие от очков, нисколько не пострадавший):

– "Скорая"? Тут несчастный случай... Мужчина, лет двадцать пять... поскользнулся, по-моему. Подняться не может...

– Перелом челюсти и ключицы, – квалифицированно подсказал Лоскутков.

– ...Похоже, что-то сломал... нет, не пьяный... нет, крови не видно... но без сознания точно... У Спортивно-концертного, перед входом... да, где транспортные остановки... вы сразу увидите, рядом его машина стоит, "Мерседес"... Нет, стрельбы не было...

Грозные тени, нависшие над невезучими спутниками "Отелло", растаяли в потёмках так же проворно, как и возникли. Обшарпанный микроавтобус подобрал спустившегося наземь Игоря Пахомова и повёз всех домой.

На полях несостоявшихся битв.

В её глазах – холодный свет луны...

Стаська прижала пальцем страничку и хотела записать следующую строку: Она, как тень, скользит лесной тропинкой, – но передумала и сунула руку вместе с карандашом назад в варежку. Начало было, кажется, ничего. Продолжение никуда не годилось.

У неё давно вошло в привычку повсюду таскать с собой блокнотик и что-нибудь пишущее. Даже на прогулку с собакой. Мало ли в какой момент осенит гениальная мысль!

Сегодня она вообще-то не планировала ничего сочинять. Настроение было – не до стихов. После похищения "Москвича" выдавались считанные минуты, когда в голове переставало крутиться случившееся. Потом она спохватывалась, вспоминала про гулкую пустоту в гараже, и накатывал ужас. Беспричинный – чего теперь-то бояться? – но такой, что пробивал пот...

Она и с Рексом-то гуляла теперь чуть не по полдня и забиралась гораздо дальше обычного, на пустыри и в глухие дворы, которые раньше считала "криминогенными" и всячески обходила. Может, где-нибудь совсем близко, в неприметном тёмном углу, стоит засыпанный снегом "Москвичик"... На котором, между прочим, дядя Валя вёз её с мамой из роддома, когда она родилась... Стоит, бедный, и тихонечко плачет, и даже никого окликнуть не может...

У неё даже план разработан был на тот случай, если они с Рексом всё-таки отыщут машину (дядя Валя сказал ей, что вероятность была почти нулевая, но раз "почти", значит, всё же была!). Она сажает Рекса у "Москвича" и велит ему стереги! После чего жулики смогут увести автомобиль, только подъехав на танке. А сама Стаська тем временем что есть духу мчится домой. Либо, если встречает по дороге милиционера, то обращается к милиционеру...

В блистательном плане была единственная загвоздка. Послушается ли Рекс?.. Согласится ли караулить "Москвич" – или побежит за объектом, который ему поручено охранять?..

Стаська долго размышляла над этой проблемой (попробовать не решалась) и в конце концов придумала выход. Если Рекс не захочет остаться на страже один, значит, они останутся оба. И будут ждать прохожих, к которым она и обратится за помощью!..

Девочка победоносно огляделась, смахнула nanbueN снежинку, прилипшую к стеклу очков, и... снова вытащила карандаш.

Её шаги легки, неторопливы...

Вот это было, кажется, уже лучше.

Стихи почему-то всегда уносят в иные пространства и времена. И даже то, что видишь прямо перед собой, чудесным образом преломляется. Зима накинула на пустырь густую белую шубу, укрыв кучи земли и отвалы давно заброшенной стройки, заморозив глубокие болотистые лужи. К низким облакам торчали только голые кусты да шуршащие высохшие тростники выше человеческого роста. Лиловые сумерки скрадывали угловатые очертания заводских корпусов по ту сторону пустыря, Если снять очки, а ещё лучше, если дать им чуть-чута запотеть – можно притвориться, что там никакие не корпуса, а таинственные дикие скалы, господствующи! над вересковыми пустошами. В которых водятся если не киммерийские варвары, то волки уж точно...

Взъерошил ветер светло-серый мех, Ей запахи принёс с лесных прогалин...

Стаська помедлила, чувствуя: не получается. Чего-то не хватает. Чего-то самого важного... Она спрятала карандаш и блокнот и стала дышать на озябшие пальцы, потом натянула варежку. Год назад ко Дню защитников Отечества им в школе задали рисунок на военно-армейскую тему. Мальчикам не возбранялись ни Куликовская битва ни тренировка нынешнего спецназа. А девочки пусть нарисуют Вечный огонь и цветы. Или как люди поздравляют военных", – распорядилась молоденькая учительница. Возмущённая Стаська, естественно, принесла огромнейший лист с героической битвой на фоне африканской саванны. Мчались вертолёты, вздымали красноватую пыль танки, чернокожая медсестра склонилась над раненым... "Наши интернационалисты в Анголе", – пояснила Стаська негодующей учительнице. Та додумалась высказаться в том духе, что, мол, это раньше их представляли героями, а теперь-то мы знаем, чем они там занимались. Зверствами и всё такое. Те ещё "защитники Отечества"!.. Стаська, как ей потом говорили, покрылась пятнами и отрезала: "У меня в Анголе папа погиб!" Дура-училка тоже покрылась пятнами... заткнулась и промолчала. Не извиняться же, действительно. А Стаськино батальное полотнище потом вывесили на всеобщее обозрение в коридор, потому что рисовала она лучше всех в классе.

И вот теперь, получается, она сочиняла такое вот "поздравление военных". Пресное и бескостное. Ни тебе переживаний, ни за кого не болеешь. Весна, природа, волчица. Прочёл, зевнул, позабыл...

Всё же Стаська опять вытащила блокнот и записала вертевшиеся в голове строки.

Она запела песню о весне, О радостях любви...

Слова насчёт "радостей любви" казались Стаське ужасно настоящими, взрослыми и смелыми. Наверное, не понравятся тёте Нине, если она прочитает. Будет говорить, дескать, "тебе не идёт", и вообще, рисуй и пиши лучше о том, что знаешь. А если не хочется?..

Стаська сняла очки, протёрла и снова надела.

Посреди пустыря женщина играла с колли. Крупный, красивый черно-белый пёс упоённо вертелся и скакал кругом хозяйки, припадая на передние лапы. Потом отбегал на десяток шагов. Женщина поворачивалась спиной, слегка нагибалась... Колли мчался вперёд, взвивался в прыжке – и мохнатым клубком перелетал через хозяйкину голову, гавкая от восторга.

Стаська даже остановилась. И долго следила за их игрой, не зная, радоваться или огорчаться. Потом оглянулась туда, где сосредоточенно рылось в снегу, что-то искало на склоне мусорной кучи её Большое Жизненное Разочарование Номер Два.

Большим Разочарованием Номер Один у неё были лошади. Она даже в школе никому ещё не проболталась о своём увлечении, чтобы на дай Бог не приехали посмотреть, как она, с позволения сказать, скачет, и не приключилось вселенского позорища. Разочарование Номер Два (некоторым боком, вообще говоря, вдохновившее Стаську на сегодняшние стихи) имело четыре когтистые лапы, полную пасть острых зубов и роскошную серую шубу. И массу соображений насчёт того, кого следовало слушаться, а кого нет...

Охотника, что ли, вставить в стихотворение про волчицу?.. Чтобы он её застрелил, и всем было жалко... Нет! У неё там любимый волк. И волчата. Никого мы не будем стрелять. Фиг вам.

Когда Рекс только появился в доме и Стаська первый раз повела кобеля на прогулку, дядя Лёша взял с собой мячик. Рекс летел за этим мячиком, не чуя ног и не разбирая дороги. Бегом приносил, совал ему прямо в руку. И смотрел, задыхаясь от щенячьего преданного восторга...

Если бы Стаська не видела своими глазами, она бы вообще вряд ли поверила, что её угрюмый "телохранитель" на такое способен. В присутствии дяди Лёши он и ей таскал мячик, хотя счастьем при этом отнюдь не захлёбывался. А вот в отсутствие... После того как Стаська несколько раз набирала полные сапожки снега, лазая по сугробам за мячиком, на который пёс решительно не обращал никакого внимания ("Надо тебе – сама и беги!"), она вовсе убрала игрушку в кладовку...

Или пускай волчица охотника загрызёт?.. Чтобы все поняли: дикая природа это вам не мультфильмы про Маугли...

Стаська яростно отмела такую идею и вспомнила карикатуру, увиденную как-то в газете. На картинке стояли друг против друга бык и тореадор. И перед умственным взором тореадора маячили жена и сынишка. А бык вспоминал свою корову и маленького телёнка...

Стаська в задумчивости обошла густые кусты, скрывшись с Рексовых глаз. Как всегда, секунду спустя кавказец оставил свои раскопки и хмуро отправился выяснять, куда она подевалась. Спасший его из мусорной бачка оставался Божественным Хозяином, чьи приказь сомнению и обсуждению не подлежали. Девочка была чем-то вроде глупой младшей сестрёнки. Присмотр за которой составлял его собачью Голгофу.

Рекс, конечно, давно уже засёк присутствие весёлого колли, но в зоне прямой видимости тот оказался только теперь. Оба были кобели; Рекс встал в позу и, не сводя глаз с замершего оппонента, поднял на загривке щетину. Хозяйка испуганно бросилась к черно-белому и схватила его за ошейник. Рекс сделал шаг.

– Фу!..– рявкнула Стаська.

Ещё два-три инцидента вроде теперешнего, и командный голос у неё выработается будь здоров. Этакое полезное преобразование страха. Чтобы не показывать тот самый страх ни Рексу, ни лошадям... Кавказец вернулся к реальности и опустил шерсть. В таких пределах он слушался.

– Рядом!..

Пришлось вместо оскорбления действием ограничиться оскорбительными манипуляциями. А потом встать у левой ноги "младшей сестрёнки" и покинуть поле несостоявшейся битвы. Хозяйка колли, отошедшая от пережитого страха, что-то кричала вслед о мерзавцах и идиотах, которые выпускают опаснейших псов гулять с сопливыми девчонками. Да притом без поводков и намордников!..

Рекс в настоящий момент был вправду без поводка. Но в наморднике. Стаська обиделась на скандальную тётку и поспешила отойти подальше. Потом грустно подумала о том, что и Вечный огонь, предписанный учительницей, можно было нарисовать ТАК, что всем всё сразу стало бы ясно. Например – осень, тучи, свинцовая даль, вянущие цветы, ветер гонит мёртвые листья и траурно-серые кисеи первого снега... И только маленькое пламя никак не сдаётся холоду и опустошению... А можно ещё как-нибудь, чтобы сильней доставало. Или то же пресловутое "поздравление". Совсем постаревшего ветерана Великой Отечественной в ветхом, заштопанном пиджаке с орденами... Безногого "афганца" на инвалидном кресле с колесиками... Молоденького слепого "чеченца"... и чтобы было ясно, что это дед, сын и внук... И на столе – дешёвая водка, баночка кильки в томате да хлеб... А по телевизору их поздравляет какая-нибудь сытая харя...

Да. Битву в африканской саванне рисовать было существенно проще. Стаське даже сделалось стыдно за свою прошлогоднюю выходку. Наверное, она тогда была ещё маленькой и не смогла, как говорят умные критики, "зарезаться огурцом". Теперь бы, может, сумела...

Потом она попробовала представить, какой видок сделался бы у училки, вздумай кто-то вот так распорядиться предложенными девочкам безобидными вроде бы темами, и ей стало смешно. Стаська даже фыркнула в варежку... И тут совершенно неожиданно на неё снизошло озарение. Кажется, в стихотворении наконец-то всё встало на место. Она торопливо выхватила из кармана блокнотик и нацарапала только что осенившие строки. Пока не улетучились из головы.

Остановилась под фонарём и перечитала написанное.

В её глазах – холодный свет луны.

Её шаги легки, неторопливы.

Она, конечно же, по-своему красива.

Она приветствует приход весны.

Взъерошил ветер светло-серый мех,

Ей запахи принёс с лесных прогалин.

Землёю мокрой пахнет от проталин

И как же быстро всюду тает снег!..

Остановилась у лесной реки,

Рассеянно втянула носом воздух...

На небе утреннем почти погасли звёзды.

Так гаснут, остывая, угольки.

Она запела песню о весне,

О радостях любви...

И, удаляясь,

В лесу прозрачном ноты растворялись

И ввысь летели, к золотой луне.

А люди накрывались с головой

В деревне, ожидая лишь напасти,

Не понимая слов любви и счастья,

А слыша только жуткий волчий вой...*

* Стихи Е. В. Гусевой.

Авторский восторг разбежался по всему телу теплом, легко отогнав холод и промозглую сырость. Спохватившись, Стаська посмотрела на часы. Пристегнула к Рексову ошейнику поводок и повернула домой.

Примерно в это время один житель крайней парадной обычно выгуливал большущего и очень злого чёрного терьера. Рекса терьер по какой-то таинственной причине весьма невзлюбил, и тот отвечал ему горячей взаимностью. Поэтому, обходя угол дома, Стаська на всякий случай ухватила Рекса непосредственно за ошейник.

И благодаря этому почувствовала, как напрягся, а потом потянулся вперёд пёс. Стаська знала, что это означает. И отчего у него начинает вот так ходить из стороны в сторону пышный пушистый хвост. Причина могла быть только одна. Единственная...

– Рядом! – на всякий случай строго скомандовала она, опасаясь, как бы могучий кобель попросту не снёс её с ног. Было уже совсем темно, но кое-какие фонари во дворе горели, и один – как раз напротив жуковского подъезда. А прямо под ним...

Стаська даже в очках большой зоркостью не отличалась. Но угловатый силуэт дяди-Лёшиной "Нивы" она безошибочно опознала бы и без очков.

Она позволила Рексу беспрепятственно тащить себя вперёд, и через двор они промчались бегом. Причём гораздо проворней, чем у Стаськи получилось бы в одиночку. Она давно поняла, что дядя Лёша был не столько дяди-Валиным знакомым, сколько её. Личным. Другом. И приезжал не к опекунам, а именно к ней.