Текст книги "По следам М.Р."
Автор книги: Борис Раевский
Соавторы: Александр Софьин
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Глава VI
МУЗЕЙ НА ДОМУ
Сразу после школы Витя помчался за обрезками латуни. Но его ждала неудача. На промкомбинате затерло с сырьем.
– Весь лимит выбрали! – отрезал завскладом, однако увидев Витино огорчение, смягчился: – В четверг приходи…
До четверга было еще три дня.
«Ну что ж, – решил Витя, – Пока займусь снимком. Неужели ничего… Совсем ничего нельзя сделать? А что если в редакции спросить, в «Заре»? Может, посоветуют?»
С тех пор как в газете напечатали статью о чуриловской секте, Витя стал частым гостем в редакции. Как-то принес коротенькую заметку о городском лагере – напечатали. В другой раз, после воскресного похода, написал о лесном заповеднике.
– Опоздал! Уже было! Не пойдет! В корзину! – разразился привычной очередью секретарь редакции Юрий Борисович. – Нужен свежак! Люди! Дела! Факты!
– А стихи?.. Не нужны? – робко осведомился Витя.
– К Маю! К Ноябрю! Можно – ко Дню пионера! Двадцать строк! От силы – тридцать!
Витя вздохнул.
Но ходить в редакцию не перестал. Он уже так привык к Юрию Борисовичу, что теперь и не замечал, как необычно тот говорит: словно бы втыкает после каждого слова восклицательный знак.
В редакции Витю уже знали и даже окрестили «стажером». А один трепач из отдела писем пустил слух, что редактор задумал омолаживать кадры и предлагает Вите должность секретаря. Витя принял розыгрыш всерьез и искренне уверял Юрия Борисовича, что вовсе не метит на его место.
В редакции Вите очень нравилось. Он давно забыл, что в первой статье, кроме подписи, от его текста почти ничего не осталось, и все более чувствовал себя причастным к шумному и деловитому племени газетчиков.
«Схожу, – решил он. И тут же спохватился. – А как быть с планом?»
Витя на ходу достал из кармана блокнот.
«16 октября.
9.00–14.45. Школа.
15.00–17.00. Библиотека.
17.30–19.00. Уроки.
19.00–21.00. К Яшке – смотреть футбол по телевизору.
21.00–22.00. Творческая работа».
Подумав, Витя вычеркнул футбол, а возле освободившихся часов поставил пометку: «Редакция».
«Упорядочение умственного труда» требовало жертв.
* * *
– Привет, старик! Рад! Стихов не надо! Нет стихов? Отлично! Садись! Жди! – Юрий Борисович выхватил из толстой папки листок и яростно заработал пером. – Сути на три строки, остальное – жвачка! – Взмахнув ножницами, он отрезал узкую полоску рукописи, а все прочее отправил в знаменитую редакционную корзину.
Витя уныло поглядел на нее: ничего особенного, корзина как корзина, даже не очень большая.
Наконец секретарь освободился и выслушал Витю.
– Мутный снимок? Темно? Не разобрать? Плохо дело! Вот если б оригинал! Или клише!
– А что такое… клише?
– Пластинка! Цинковая! Для снимков!
«Клише… клише…» – Витя вспомнил рассказ «шефа». Как ему велели все клише уничтожить. Почему?
Брови секретаря забрались на самую верхушку лба:
– Уничтожить клише?! В первый раз слышу! Мрак! Жуть! Туман! Это уж только, если ЧП!
* * *
Выходя из школы, Витя попрощался с Олей и с Генькой, но с полдороги повернул обратно и, краснея, спросил:
– Десять копеек есть? Для дела нужно, честное слово.
Серебряную монетку Витя разменял у чистильщика. Хотелось пить, но он нарочно обходил будки газировщиц: деньги не для того взяты.
Секретарь редакции «Зари» надоумил разыскать дивизионного фотографа, по снимкам которого делали клише. И Витя сразу вспомнил слова Филимоныча о чудаке Ян Яныче.
«Вот кого надо найти!»
Вошел в телефонную будку, повесил портфель на крючок и плотно прихлопнул дверь.
Оглянулся: очереди у будки нет. Вот и отлично: Вите нужен был телефон надолго. Конечно, можно бы пойти к Генке или к Оле и от них звонить. И проще, и удобнее. Но ведь решено, чтобы каждый сам…
Во-первых, позвонить генералу. Витя мысленно уже отрепетировал разговор. Снимет трубку, скажет:
– Я – следопыт, Витя Мальцев. Помните, товарищ генерал, мы были у вас с учителем, Николаем Филимонычем?
Генерал, конечно, вспомнит. И скажет: всегда рад помочь. Он ведь, когда они были в гостях, так и сказал: «Всегда рад помочь». И тогда Витя скажет, что Николай Филимонович заболел, извинится за беспокойство и спросит у генерала телефон дивизионного фотографа.
– Извините, товарищ генерал, – скажет он. – Кроме вас, не у кого достать этот телефон. А он нам очень нужен. Очень.
Именно так он скажет: учитель заболел. Не объяснять же, что Филимоныч временно велел считать, будто его нет?! Глуповато как-то. Несолидно.
Генерал даст телефон. Витя запишет его, еще раз поблагодарит и положит трубку.
Весь разговор был продуман Витей до мелочей, и все– таки он долго не решался набрать номер. Боязно… Как ни говори, первый раз в жизни будет беседовать один на один с генералом, настоящим генералом.
«Ну, хватит, – рассердился на себя Витя. – Раз… два… два с половиной…»
При счете «три» он решительно снял трубку.
Разговор с генералом получился короткий.
– Жаль, – сказал он, услышав, что учитель заболел.
А телефона фотографа у него не было. Но зато он дал телефоны майора Бортового и завдела Евсея Львовича.
– У них, наверно, узнаете, – сказал генерал.
И на прощанье добавил:
– Всегда рад помочь.
Витя положил трубку и отер лоб. Фу ты! Да, нелегко беседовать с генералами!..
Отдохнул немного и позвонил майору.
Голос Бортового звучал в трубке еще оглушительнее, чем на сборе:
– А, следопыт! Ну как, все мировые тайны открыли?
В этот момент в трубке что-то затрещало.
– Погоди минутку, – сказал Бортовой. – Дверь открою.
Когда майор снова взял трубку, голос у него был приглушенный.
– Прости, ко мне пришли. Поговорим через часок. Ладно?
Хорошо, что у Вити был запас двухкопеечных монет. Позвонит из библиотеки. Давно пора туда – график подпирает.
Андрей Андреевич Бортовой прервал разговор с Витей потому, что к нему нежданно-негаданно явилась Оля.
Увидев ее на пороге, разведмайор удивленно вскинул брови:
– Вот сюрприз! Откуда ты, прелестное дитя?!
Оля покраснела. Конечно, невежливо являться без всякого зова. Запомнила адрес (шесть-шесть-шесть!) и прямо в гости. Хороша!
Она стала оправдываться, но майор перебил:
– Ясно-понятно! Насчет следопытских дел? Заходи в комнату, я – сейчас!
Пока Андрей Андреевич заканчивал телефонный разговор, Оля осмотрелась. Комната была увешана оружием: кривая кавказская сабля, старинное двухствольное ружье, финский нож в большом кожаном футляре, матовый пистолет с насечкой и надписью на рукоятке: «Боевому орлу-командиру от верных разведчиков».
Оля даже поежилась: как-то неуютно среди этих ружей и ножей. Но что поделаешь – сама решилась!..
Вчера вечером Оля была у Рокотовых. С прошлой весны она часто навещала их. Настасья Владимировна всегда потчевала Олю ее любимым вишневым вареньем без косточек, а заметно повеселевший Владимир Михайлович рассказывал о своих делах. С тех пор, как ребята восстановили доброе имя М. Р., Владимир Михайлович пристрастился ходить по архивам. Искал новые материалы о своем отце. Правда, пока ему удалось найти только один коротенький документ – донесение шпика в жандармское управление о подпольном собрании у Михаила Рокотова. Но даже один такой документ – восемь строчек, наспех нацарапанных чернильным карандашом, – был чрезвычайно дорог. Мало сказать дорог. Бесценен. И каждый раз, говоря о своей находке, Владимир Михайлович торжественно подчеркивал, что начало всей истории положили красные следопыты. Вообще он стал очень разговорчивым и особенно любил давать советы. И Оля нарочно при нем рассказывала о следопытских делах.
Вот и вчера, когда Оля завела речь о «Большой Берте», Владимир Михайлович стал рассуждать вслух. И получилось у него, что главной фигурой поисков должен стать разведмайор. Контужен и все перезабыл? Ничего! Надо только найти подход…
– Вопросы ему задавали? – осведомился старик.
– Еще бы! Сам генерал спрашивал.
– Вот и нельзя было! Генерал, а не знает! У нас чертежник был контуженный, так мы приноровились. Надо не спрашивать, а излагать факты. Будто не он тебе, а ты ему рассказываешь. И тогда он подтвердит: «верно». Или скажет – «ерунда». А потом начнет припоминать подробности. Так, мало-помалу все и выяснится. Вот попробуй. Только, смотри, вопросы не задавай!
Оле не пришлось задавать вопросы. Бортовой вернулся из коридора и с ходу сам спросил:
– Значит, решила толкнуться ко мне? Молодец! Память у меня хоть и поотшибло, но не насовсем. Бывает, вспоминаю…
– Если вам излагают факты? – обрадовалась Оля.
– Что? Впрочем, пожалуй… Вот, кстати, и изложи.
Фактов, к сожалению, было мало. Оля выложила их и сокрушенно добавила:
– Сам генерал и то больше не знает.
– Генерал? Так вы и у него были? Ну-ка, ну-ка. Давай подробнее. Глядишь, и я припомню… Может, насчет разведки он что-нибудь говорил?
– Кажется, в штабфронте были ею недовольны.
– Недовольны? – Бортовой сорвался с места и зашагал по комнате. – Ясное дело! Чуть что – из мухи слона… Все насмарку: и ордена, и слава! – Он уже не говорил, а выкрикивал, мотаясь из угла в угол. – Чем они были недовольны? Чем именно?
– Тем, что о «Берте» ничего не узнали.
– А-а! – Бортовой облегченно вздохнул. Замедлил шаги, успокоился, сел рядом с Олей.
– Давай дальше! Что вы еще выведали?
– Больше ничего.
– Да! – майор покачал головой. – Не помогли твои факты. Пропала пушка! Как сон, как утренний туман.
* * *
Витя позвонил Бортовому ровно через час.
Услышав Витину просьбу, Бортовой замолчал. Словно обдумывал, как поступить.
– Телефон фотографа? Где-то в старом блокноте. А какие тебе фотографии?
Витя замялся. Может, у фотографа ничего и нет. А насчет отца долго объяснять… Наконец промямлил:
– Про войну…
– Задурил вам голову капитан. Все про войну, да про войну. А телефон фотографа… Не знаю, сохранился ли. Позвони через недельку. Я поищу.
Витя попрощался и положил трубку.
«Ну, вот, – подумал он. – Не везет…»
Оставалась одна надежда – Евсей Львович.
Витя нащупал в кармане последнюю двухкопеечную монету.
* * *
На тихой Таврической улице после революции богатые квартиры сразу опустели: владельцы поторопились убраться из большевистского Питера. В их жилища стали вселять рабочих с нищих окраин, балтийских матросов, демобилизованных солдат.
Латышскому стрелку Яну Розиту из охраны Смольного достались две комнаты с балконом. Долго не мог он привыкнуть к такому простору. По вечерам, покуривая трубочку, расхаживал по гулким пустым комнатам, и паркет жалобно скрипел под солдатскими сапогами. И только когда из Либавы приехала жена с сыном – Яном-младшим, заброшенная квартира приняла жилой вид.
Ян-младший плохо знал русский язык, мучительно стеснялся этого и на всю жизнь сохранил привычку тщательно подбирать слова. Говорил он медленно и, казалось, долго пережевывал каждое слово, прежде чем выпустить его изо рта.
Витя с порога прихожей стал объяснять, кто он такой, но Розит прервал его:
– Заходи, мальчик. Я знаю – меня уже немножко предупреждали.
Витя опешил: кто же? Странно… Спросить? Нет, неловко. Он прошел вслед за Яном Яновичем в комнату.
Казалось, здесь были одни лишь шкафы: они тянулись по всем стенам, заворачивали в ниши, и даже в проем между окнами был втиснут какой-то высокий и узкий, как башня, шкаф. За стеклянными дверцами в чинном порядке выстроились прозрачные пластмассовые коробки, с четкими номерами на боку.
«Что же тут? Фотографии?» – подумал Витя.
– Это есть негативы, – перехватив его взгляд, неторопливо пояснил Ян Янович. – А вот тут, – он указал на нижние ящики, разделенные на ячейки и похожие на непомерно разросшиеся соты, – тут пленки. Учись, мальчик, раз ты есть следопыт. Порядок и аккуратность – вот что главное для следопыт.
Вите показалось, что в одном из шкафов – книги. Присмотрелся – нет. Блокноты, переплетенные в черную кожу. Массивные альбомы.
– Это есть для снимков, – пояснил Ян Янович. – И тут тоже снимки, – показал он на толстые папки, бювары и большие черные конверты, заполнявшие верхние ярусы шкафов.
«Как в музее!» – Витя, главное, старался ничего не задеть. Но шкафов было так много и сходились они под такими неожиданными углами…
– Имей на виду, мальчик, – моя коллекция еще немножко не готова. Делаю исключение только для ученик высокоуважаемого капитана Ярова. Раз ты есть следопыт – погляди, тебе должно быть интересно.
На стол перед Витей легли яркие, поблескивающие глянцем снимки.
Заяц-русак, ошалев от первого весеннего солнца, радостно скачет по полю.
На влажном морском песке чинно разгуливают чайки.
Стройный олень вскинул легкие ветвистые рога.
Овчарка, навострив уши, уставилась в аппарат мудрыми глазами.
И еще: звери, птицы, деревья, цветы…
Витя долго любовался фотографиями.
– Очень красиво. Но знаете… Меня-то больше… военные снимки…
Ян Янович насторожился.
– Вот что, мальчик. Следопыт должен заниматься фауна и флора. А война – это не есть забава. Я уже наслышан, что у тебя к ней нездоровый влечение. Да, нездоровый…
Ян Янович сердито встал.
«Конец» – понял Витя. Он тоже встал.
– Думаете, я не всерьез… А вот генерал… сразу понял…
– Генерал?
– Ну, да! Он газету показывал… И про вас тоже говорил… – очень кстати вспомнил Витя. – Что вы на сбор не пришли… И о вашем здоровье…
– Обо мне? – фотограф посмотрел недоверчиво. – Впрочем, если это есть так… – Видно, какая-то мысль пришла ему в голову, и он, ловко обходя углы, заспешил к дверям. – Если это есть так, надо поблагодарить генерала за внимание. Сейчас я позвоню. Только, пожалуйста, мальчик, без меня ничего не дотрагивай руками.
Через несколько минут Ян Янович появился в дверях с виноватым видом.
– Кажется, меня неточно информировали… Насчет вашего следопытства. Совсем неточно… – он помолчал и добавил: – А генерал был очень любезен, очень… Итак – значит, ты ищешь фото свой отец.
Ян Янович шагнул к шкафу и снял с полки блокнот. На кожаном переплете ярлычок: «Публикации в газете Энской части «Боевое знамя». Май – сентябрь 1942 г.»
«Энской части… – отметил про себя Витя. – Это он про дивизию так. Военная тайна!»
Каждая запись в блокноте открывалась датой выхода номера, а затем следовало описание снимков.
«Понедельник, 6 мая 1942 г. – Витя без труда читал крупный почерк фотографа. – Символический воин с автомат. (Натура – ефрейтор Касьянов И. С. из хозяйства Монахова.) Крупный план. 15x12. Первый полоса».
«Среда, 8 мая. Вручение посылок из Сибирь. Общий план. 8х13. Третий полоса».
«Пятница, 10 мая…»
Так неделя за неделей: понедельник, среда, пятница… Понедельник, среда, пятница… Видимо, ни один номер «Боевого знамени» не обходился без снимков младшего лейтенанта Розита.
– Ты говоришь, август… Посмотрим, пожалуйста. Ага, вот!
Всю строчку занимала запись:
«Среда, 3 августа. Сапер А. Мальцев из хозяйства Мухина. Крупный план. 15x12. Второй полоса».
– Он! – закричал Витя. – Значит, и карточку… можно?
– Натурально! Какой мы имеем нумер? Пленка двести семнадцать, кадр четырнадцать…
Распахнув нижнюю дверцу шкафа, так что она образовала подобие ступеньки, фотограф полез на самую верхнюю полку.
– Держи!
В руках у Вити оказалась большая папка, туго перевязанная шпагатом. Ян Янович развязал папку, быстро отыскал нужный конверт и вытащил из стопки два снимка величиной в тетрадочный лист.
– Для коллекции все кадры пропечатаны одним формат: тринадцать на восемнадцать.
Отец! Витя даже побледнел. Вот на этом снимке – не то, что в газете! Тут отца сразу узнаешь. Хоть и моложе он лет на двадцать, а все-таки сразу узнаешь. Вот и нос его, и рот… и даже родинка на щеке.
Но главное – глаза! Чуть прищуренные, смешливые… Незнакомые и все-таки – не чужие… Они смотрели на Витю прямо, в упор, и будто спрашивали:
«Ну, сын, узнаёшь?»
Витя торопливо спрятал снимок в портфель. Он так обрадовался, что чуть не забыл – у него ведь еще одно дело.
– Можно поглядеть… что было в газете… до самого конца августа?
Ян Янович снова раскрыл блокнот.
«Пятница, 19 августа. Разведчица Маша Трошкина. Крупный план. Понедельник, 22 августа. Прием в комсомол… Общий план… Пятница, 26 августа…»
– А двадцать четвертое, среда?.. Почему нет ничего?
– В самом деле! – Ян Янович полистал страницы: не слиплись ли? – Так не должно бывать. Других фотографов в нашей части отнюдь не состояло, а газета без снимков, это… это… как слепой дом. Без окон, без дверей. Может быть, я просто не видел того нумера, но это сильно невероятно… Очень сильно…
Витя хотел объяснить фотографу, что это не так уж невероятно, но тот, не слушая, снова окинул взглядом корешки в шкафу и снял блокнот из другого ряда. Второй блокнот был меньшего формата и гораздо истрепаннее. Наверно, его долго таскали в кармане и часто листали. Но ярлычок на переплете был совсем новенький:
«Покадровые записи снимков, август 1942 года, пленки 215–235».
«15 августа. Ефрейтор Тихонов Н. А. – для партбилета. В политотдел…»
«Старшина Кроль М. И. – для партбилета. В политотдел…»
«Сержант Гаврилов И. И. – для партбилета. В политотдел…»
Лишь изредка этот ряд повторяющихся записей нарушался более пространной заметкой.
Ян Янович перевернул еще одну страницу, и Витя сразу разглядел в правой колонке пометку: «В «Боевое знамя» на 24 августа».
– Значит, и на этот нумер я имел давать свой фото, – успокоился фотограф. – Для какого же случая оно не попало в учет? Посмотрим этих кадров.
На столе появились еще два снимка.
Сержанта-орденоносца Ян Янович узнал сразу, даже не заглядывая в блокнот.
– Это есть Емелин, до войны очень известно пел тенором в опере. Как жаль, что погиб возле самого конца войны.
Второй снимок Вите тоже был знаком по генеральской подшивке. Семеро солдат в измятых гимнастерках. Семь усталых небритых лиц.
Витя снова заглянул в блокнот. Кадр № 22… Так… Рядом – запись: «После выполнения особого задания». А в газете, кажется, было иначе? Просто: «После боевого задания». И, главное, здесь названы фамилии: «Сержант Окулов А. И., ефрейтор Кубарев В. Д. и другие». И в скобках: «Остальные отказался назвать фамилия – имя».
– Почему?
Ян Янович пожал плечами:
– Может, они есть скромные люди…
Витя записал обе фамилии и задумался.
Он ожидал большего. Чего – он и сам не знал, но все-таки большего. Непонятно, почему все же изъяли клише? И какое было ЧП? Может, об этом знали те люди… На снимках? Вот бы их спросить! Емелин погиб, но те двое… У него снова появилась надежда.
– Можно взять с собой… фотографию?
Ян Янович заглянул в конверт («так, дубликат на месте») и кивнул.
– Какие еще снимки нужны уважаемому капитану?
– Н-не знаю… То есть, я подумаю… – пробормотал Витя… – Вернее, я у него спрошу…
И, наскоро распрощавшись, исчез за дверью.
«Кто эти люди? – рассуждал он по дороге. – Живы ли они? Известны только фамилии… Две фамилии. Хотя… Когда искали М. Р., ни одной фамилии не знали…»
Глава VII
ЕФРЕЙТОР КУБАРЕВ
В четверг на последнем уроке Оля вдруг обнаружила у себя в парте записку, свернутую, как аптечный порошок:
«Сегодня в 18.30 под черепом. Г. Б.»
«Под черепом?» – у Оли брови полезли на лоб.
Но потом она засмеялась.
«Ох, Генька! Не может без штучек!»
Череп ведь у Геньки в комнате! На книжном стеллаже. Тот самый, который Генькин отец привез. Семитысячелетний.
Оля тайком скосила глаза на Витю. Тот уткнулся в учебник, но лицо какое-то растерянное.
«Тоже порошок нашел», – догадалась Оля.
Вечером ребята собрались у Геньки. С прошлого года здесь не были. Все тут по-старому. Вот и череп со стеллажа скалится. А на столе – медный кинжал. Тот, который не просто кинжал, а памятник! Как это Генькин отец тогда сказал?! «Памятник материальной культуры двенадцатого века»!
Родителей Генькиных не было. Отец, как всегда, в экспедиции, а мать на своем такси по городу колесит.
Оля вдруг засмеялась. Вспомнила, как удивилась она в прошлом году, когда узнала, что Генькину маму зовут Гертруда Никифоровна.
– Немка? Да? – робко спросила она у Геньки.
Тот усмехнулся.
– Какая там немка?! Гертруда – это героиня труда! Сокращенно. Раньше в моде были такие имена.
Все уселись за стол.
Генька выложил стопку листков, Витя – черный конверт и блокнот. Только перед Олей стол пустовал.
– Ничего? – спросил Генька.
Оля вздохнула.
– Значит… Всю неделю сложа руки сидела?
Оля опять вздохнула:
– Не сидела… – она пожала плечами. – Была у майора Бортового. Странный он какой-то…
Оля подробно рассказала, как встретил ее майор, как выспрашивал.
– И меня… – вдруг подал голос Витя.
– И ты у него был? – вскинулся Генька. – Вы что – культпоход?! И никакой он не странный! Герой он! А почему расспрашивал – ясно! Он же разведчик: привык все показания перепроверять! Нет, совсем вы в людях не разбираетесь!
– Ну, а у тебя-то, Генька, как дела? – спросила Оля.
Вместо ответа тот торжественно похлопал по своим листкам.
– Хотите познакомиться поближе с фрау Бертой? Пожалуйста! – и стал выкладывать все, что узнал у Олега Лукича.
– Ну и что? – пожал плечами Витя. – Ну, пушка и раньше пропадала… Так ведь то когда было!.. А о сорок втором годе мы так ничего и не знаем.
– И не узнаем, если будем мух ловить. Тебе-то небось нечем похвастать?!
– А я и не собираюсь хвастать. Это уж по твоей части…
– Мальчики, мальчики! – Оля вскочила. – Опять, как в прошлом году?!
Генька опомнился: драться с Витей?! Глупо! Тем более, Витя, хоть и ворчун, но башковитый. Спорить с ним даже интересно: у самого мозги вентилируются.
И Генька, чтобы отвести душу, стал бормотать под нос свое испытанное:
«Научись владеть собою,
Что бы ни было в пути…»
Успокоившись, спросил:
– А ты что доложишь?
– Насчет пушки – ничего… Я вот… отцовский снимок нашел…
– Ну? Покажи!
Генька с Олей молча разглядывали карточку. Чуть прищуренные, смешливые глаза. Даже не верится – совсем другой человек. И вдруг Оля захлопала в ладоши:
– Ой, смотрите! Как на него Катюшка похожа!
Она прикрыла ладонью низ карточки, остался виден только круглый лоб и широко расставленные глаза. И впрямь – как две капли!
Витя невольно улыбнулся, а потом снова полез в черный конверт.
– И еще я узнал… Насчет газеты… Того номера… Помните? Там, видно, было ЧП.
– ЧП? – Генька сразу загорелся. – А какое?
Витя рассказал о разговоре в «Заре» и достал второй подарок Яна Яновича. Потом раскрыл блокнот и прочитал:
«После выполнения особого задания. Сержант Окулов А. И., ефрейтор Кубарев В. Д. и другие».
– Постой! – Генька выхватил у него блокнот. – Когда это снято?
– Восемнадцатого августа.
– Ты понимаешь? Нет, ты ничего не понимаешь! Ничего! – Генька так раскричался, что Оля встревожилась: как бы мальчишки опять не сцепились.
– Восемнадцатого августа! Особое задание! После выполнения особого задания! – повторял Генька, нажимая на каждое слово. И тут Оля догадалась:
– В дневнике у генерала? Да? Особое задание штабфронта?
– Конечно! Время – подходящее, место – тоже. Ай да Витя! А говорил: «Насчет пушки – ничего»!
Но Витю не обрадовали Генькины похвалы.
– Торопишься ты… Может, просто… совпадение…
Оля недовольно наморщила нос:
– Ну вот, всегда ты так. Ноешь, сомневаешься.
– Следователь все берет под сомнение, – Генька неожиданно встал на Витину сторону, – Он прав: надо проверить. И прежде всего узнать об этих… Сержант Окулов и ефрейтор Кубарев…
* * *
Завдел Евсей Львович не изводил Витю долгими расспросами. Он велел подождать у телефона, и через несколько минут Витя уже диктовал Оле:
«Кубарев Василий Дмитриевич. Год рождения 1910, в ополчении с июля 1941 года. В дивизии – разведчик, в настоящее время – шофер пятой автобазы. Награжден орденом и тремя медалями. Адрес…» Все.
Сведений о сержанте Окулове у Евсея Львовича не оказалось.
* * *
На пороге комнаты Кубаревых ребят встретила высокая тощая тетка:
– Василья Дмитрича вам? Небось от Петьки заявились? Намедни сам прибегал, а теперь дружков науськал. Не выйдет ничего ни у Петьки, ни у матери его бесстыжей! Платят им проценты, сколь положено, а больше – фиг!
Дверь с шумом захлопнулась.
Ребята, ничего не поняв, скатились с лестницы. Ну, тетка! Прорвись сквозь такую!
На обратном пути Геньку осенило.
– Кубарев был разведчиком, так? А начальником разведки – кто? Бортовой! Давай позвоним!
Бортовой сразу узнал Витю:
– Ты насчет фотографа? Блокнот, видно, потерялся. Ах, ты уже был. Ну, небось зря?
– Не зря! – Витя стал рассказывать о своей находке: семь солдат… после особого задания…
Бортовой молчал. Витя подумал даже, что телефон испортился, стал дуть в трубку и дергать шнур, но Бортовой отозвался:
– Да, да, я здесь.
Он еще немного помолчал. В трубке слышалось его тяжелое дыхание.
– А на кой тебе эта карточка?
– Так ведь она же… в газете… У генерала…
– У генерала? – майор почему-то вдруг охрип. – Он сам, что ли, посылал? За снимком?
– Нет, не он… Мы решили… Раз про «особое задание»… Может быть, насчет «Берты»?..
– Эк вас занесло! – крикнул майор. – Хватаетесь за что попало! Следопыты аховые!
Витя пожал плечами и шепнул Геньке:
– Чего он орет? Вот – странный!
Генька решил вмешаться. Майор ведь его знает, даже лимонадом с пирожными угощал.
Бортовой и вправду вспомнил парнишку, ходившего за ним по пятам и не спускавшего глаз с его орденов. Больше он не ругался. И только когда Генька упомянул о Кубареве, майор снова закричал так громко, – Генька чуть не отскочил.
– Кубарев?! Он жив? Вы его видели? Еще нет? А координаты известны? Ну, тогда… – Бортовой неожиданно остановился.
«Словно тормоз нажал», – подумал Генька.
– Ладно, я помогу вам встретиться, раз к нему домой не пробиться, – пообещал майор.
* * *
Гараж автобазы помещался в бывшем манеже. Когда-то великосветская публика наблюдала здесь за выездкой чистокровных скакунов, а теперь тут рядами стояли солидные «Волги», приземистые «москвичи», всем своим видом старающиеся доказать, что их лишь по недоразумению считают малолитражками, и юркие тупоносые «запорожцы», открыто признающиеся в своей микролитражности. Но старина все еще давала о себе знать то расписным плафоном на высоком потолке, то кудрявыми ангелочками на стенах, держащими в пухлых ручках плакат: «Экономьте горючее!»
Бывшую гардеробную для особ императорской фамилии приспособили под Красный уголок. Там, за длинным столом, покрытым кумачом, ребята разыскали Кубарева. Он азартно «забивал козла», одновременно расправляясь с огромным бутербродом – две половинки батона, прослоенные колбасой.
– Говоришь, домой ко мне заходили? – сказал ребятам Василий Дмитриевич и, со стуком влепив последнюю костяшку, вышел из-за стола. – Ну, понятно. Моя Нина Петровна кого хошь пуганет. Никак не может пережить, что я первой жинке подсобляю. И ее сына Петьку не терпит. Вот вам за компанию и вкатила.
Когда Василий Дмитриевич сидел, он казался великаном: голова огромная, с густой шевелюрой, ручищи – как грабли, пиджак на груди не сходится. А встал – и видно: не такой уж он большой, и ноги кривоватые.
Генька неприметно вздохнул. Он-то надеялся: «А вдруг тот самый? Неведомый герой?» Но тут и гадать нечего: не тот! Косолапый… И ростом не вышел… И в лице нет этого… доблестного…
Витя достал из черного конверта фотографию:
– Это вы?..
Кубарев вытер руки ветошью, валявшейся на скамье, и осторожно взял глянцевитую карточку.
– Ишь чего раскопали! – он даже присвистнул. – Еще бы не я! Гляньте, мужики, какой я был молодой, неженатый, – Кубарев протянул снимок сотрапезникам. – Да не туда глядите! Вон, спереди, с самого бока.
– И впрямь ты, дядя Василий, – поддакнул один из игроков. – Я сразу признал. По ногам!
– Но, но! Ты не очень! Молод больно! Небось когда я с немцами воевал, ты еще из обезьяны в человека произойти не сумел, под столом на карачках путешествовал. Это, поди, в сорок втором снято?
Витя, вспомнив записи Яна Яныча, немедленно выдал точную справку:
– Восемнадцатого августа сорок второго года.
– Вот, вот и майор так говорил. Спрашивал, помню ли это дело? Давеча позвонил мне: придут, мол, к тебе ребята, так ты им расскажи. Но только, что положено… – Кубарев нахмурился. – Который раз талдычит…
Витя, приготовивший блокнот и карандаш, недоуменно засопел: что-то не очень понятно.
Но дальше пошло интереснее. По словам Василия Дмитриевича, тем летом у дивизионных разведчиков работы было по горло. Почти каждую ночь приходилось выползать в «нейтралку» – между нашими и немецкими окопами – то за «языком», то саперов прикрывать, то еще по какому делу. Посылали поотделенно: человек пять-шесть. И вдруг приказ: наблюдать за немецкой передовой и, если там начнется какая-нибудь суматоха, всей роте быть готовой к броску. Сигнал для броска – две красные ракеты в сторону бывшей мельницы.
Василий Дмитриевич увлекся. На замасленном клочке бумаги он вывел волнистую полосу – нашу передовую. Она шла по северному скату небольшой лощины. Там, под прикрытием развалин двух домов, тянулась траншея, сползая к засохшей речке, где чернела разбитая мельница. А по другую сторону лощины, за тремя рядами проволоки и минными полями, в подвале бывшей школы, в землянках и в окопах засели немцы.
– Был я там в запрошлое лето, – усмехнулся Кубарев. – Школа вовсе новая, домов понатыкали уйму, а от мельницы – ни следа. Кому она нужна? Лощинка-то ерундовая: курице две минуты ходу. А когда на пузе ползешь – вроде конца-краю нет.
Но в ту ночь, о которой рассказывал Василий Дмитриевич, ползти не пришлось. Рота до утра не смыкала глаз, все были наготове, но обошлось само собой.
– Проторчали мы, значит, до утра, пока отбой не дали. Ну, а тут фотограф – собрал в кучу тех, кто поближе, и давай своей пушкой щелкать. Обещал со связными снимок прислать, да где уж! Вишь, через сколько лет повидать довелось.
Витя, торопливо строчивший в блокноте, остановился и потряс онемевшей рукой.
– А почему задание считалось особым?
– Ты о чем? – удивился Кубарев.
– Так снимок же называется… «После особого задания»…
– Может, для кого и особое, а для нас в привычку. Я же говорю, – почитай, каждую ночь лазали. Вот ежели другие… Только то не нашего ума дело…
Кубарев вдруг умолк. Сидел он теперь прямо, лицо стало таким каменным, словно Кубарев приготовился фотографироваться.
Потом, насупившись, он спросил:
– А зачем вы, парни, все это затеяли?
На этот раз удивился Генька:
– Зачем? Как зачем?
Глаза у Кубарева были какие-то странные. Он что-то хотел сказать, но тут в коридоре послышался визгливый голос:
– Василья моего не видели? И куда он, ирод, подевался?!
– Ну, парни! – засуетился Кубарев. – Сыпьте отсюда. И чего ей понадобилось, господи прости?!
…Ребята вышли из широких ворот манежа на осенний желто-зеленый бульвар. Долго шли молча. Потом Витя хмуро сказал:
– Да, ни черта!
– Опять ноешь?
И Генька со злости так пнул ногой лежащую возле урны консервную банку, что она, звеня и дребезжа, поскакала по улице.
