Текст книги "По следам М.Р."

Автор книги: Борис Раевский

Соавторы: Александр Софьин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Филимоныч сделал паузу, и Генька подумал: «Сейчас скажет: «Ясно? Тогда действуйте!»

Но учитель, не добавив ни слова, сошел со сцены.

После торжественной части зал опустел, все перешли в гостиные.

На дверях появились самодельные таблички:

«Хозяйство Монахова».

«Связисты – сюда!»

«Мин нет. Саперный батальон».

Наспех намалеванная пушка указывала место сбора артполка, а за дверью с красным крестом слышались женские голоса.

Оля сразу пошла туда.

Генька оглядывался по сторонам. Но тут на его плечо легла тяжелая рука.

– Ну, двинули, следопыт!

И майор Бортовой увел счастливого Геньку к разведчикам.

А Витя как-то растерялся. Сперва он ходил за Николаем Филимонычем, потом сунулся в «хозяйство» неведомого ему Монахова, потом к саперам. Так и бродил он, неприкаянный, пока, наконец, не увидел дверь, на которой кнопками был пришпилен номер старой газеты «Боевое знамя».

«Та самая!» – обрадовался Витя.

Потихоньку приотворил тяжелую дверь.

В большой комнате было полутемно. Горела одна лишь настольная лампа, а по углам в глубоких креслах сидели, беседуя, несколько человек.

Войти Витя не рискнул. Так и остался стоять у входа.

– …нам, газетчикам… – услышал он обрывок фразы.

«Вот бы спросить… про тот снимок… где отец, – мелькнуло у него. – Может, отыщут… Хотя… Не таскают же они с собой старые газеты?!»

Он опять прислушался.

– А помнишь, шеф, наш первый номер?

– Что первый! Ты последний номер вспомни!

– Нет, лучше расскажи, как ты чуть не загремел в сорок втором. Что же тогда все-таки произошло?

«Шеф», как понял Витя, бывший редактор – толстый мужчина с неожиданно тихим голосом (он сидел как раз напротив двери, возле лампы, и Витя хорошо видел его) ответил, чуть заикаясь:

– А я и сам, б-братцы, до сих пор н-не знаю. Как гром с ясного н-неба. Двадцать четвертого августа подписал н-номер, отправил на просмотр, куда следует, и жду «добро» н-на выпуск т-тиража. И вдруг, н-на тебе, приказ с двумя н-нулями, «совершенно секретно»: «Т-тираж не выпускать, н-набор н-немедленно рассыпать, клише уничтожить». А мне т-трое суток домашнего ареста и предупреждение о служебном н-несоответствии.

– За что же?

– Вот и я спросил н-начальство: з-за что? Потом узнаешь, говорят, сейчас н-не время. Ну, до потом так и не дошло: старого н-начальника убило, а новый и сам н-не знал.

– Может, напечатали что-нибудь не так? Вот в пятой гвардейской опечаточка вышла прекаверзная, так редактора – в штрафную роту…

– Н-нет, – отмахнулся шеф, – в этом плане – полный порядок. Мы с к-корректором весь к-контрольный экземпляр вдоль и поперек облазали. Помнишь, Михалыч?

– Еще бы, – отозвался кто-то, не видимый Вите, из другого угла.

– Н-ничего не н-нашли. В общем, тайна мадридского двора. О ней как раз впору в такой темнотище рассуждать. Хоть бы кто ч-человеческий свет зажег.

Витя торопливо прикрыл дверь.

«Симпатичный этот шеф, – думал он, спускаясь по лестнице. – Почему же его под арест? И как это – домашний арест? У квартиры часового ставили, что ли?»

…Первой попалась на глаза Николаю Филимоновичу Оля.

– Разыщи ребят, – распорядился он. – Пора домой.

Витю девочка обнаружила быстро, но Генька куда-то запропастился.

– Вечно он… – ворчал Витя. – Опять за кем-нибудь… увязался… Как тогда… на кладбище…

Геньку они нашли за столиком в буфете. Он сидел рядом с майором Бортовым. В одной руке у Геньки было пирожное, в другой – стакан лимонада, и он очень старался есть и пить неторопливо и равномерно: кусок пирожного, глоток лимонада и опять пирожное.

Бортовой, завидев Олю с Витей, замахал рукой:

– Давай сюда, следопыты! Небось проголодались?!

Витя облизнул губы: пирожное он бы охотно съел.

Но торопыга Оля выпалила:

– Простите, Андрей Андреевич, нас учитель ждет.

– А, тогда пошли! Первое дело – дисциплина! – Бортовой сунул под тарелку деньги и отправился вместе с ребятами.

Филимоныча они застали с генералом. За долгие годы генерал привык, что его внимательно слушают и придают всему сказанному им значительный смысл. Порой даже более значительный, чем он сам хотел. Наверно, поэтому говорил он всегда, не повышая голоса.

– Вот вы, капитан, упомянули о «Большой Берте». Действительно, очень интересный эпизод… К тому же, мортира эта, если я не ошибаюсь, значилась в нашей полосе. Не так ли, майор? – повернулся он к Бортовому.

От неожиданного обращения Бортовой вздрогнул и дважды сглотнул воздух. «Вот что значит генералу отвечать!» – мелькнуло у Геньки.

Наконец Бортовой, как бы на что-то решившись, зычно отчеканил:

– Может и так, товарищ генерал. Только мне после контузии память поотшибло.

И он похлопал себя по макушке, будто показывая, где именно поотшибло память.

– Да, жаль. Я-то об этой истории знаю не больше вашего, капитан. Ведь именно тогда я пребывал в плену у медицины. Добро бы у своей, – он ласково кивнул седой женщине, стоявшей неподалеку, – а то во фронтовом госпитале. Потом прорыв блокады, вызов на Большую землю, – так до конца войны и не удосужился ничего узнать. Но вот что интересно: в сорок шестом или в сорок седьмом году на маневрах кто-то вспомнил о «фрау Берте» и ее исчезновении, и тогда маршал – наш командующий – сразу оборвал: «Еще не время, товарищи! Об этом еще рано!»

– А почему рано? – торопливо зашептал Генька Филимонычу. – Надо было спросить…

Генерал расслышал шепот:

– Такие вопросы задавать не положено. А теперь и не спросишь… Тогда было рано, а теперь – поздно. Умер наш маршал лет пять назад.

Филимоныч покачал головой.

– Да, теперь мне кое-что ясно, – он задумался, поглаживая пальцами переносицу. – Я ведь запрашивал архивы – и наш окружной, и министерский. Ответы совпали: «В фондах, открытых для пользования, требуемых материалов нет».

Бортовой оглушительно расхохотался:

– Дело ясное, что дело темное! Не связывайся ты, капитан, с этой историей. Еще влипнешь…

– Поверхностно судите, майор. И вывод ваш весьма скоропалителен, – сдвинул брови генерал. – Времена меняются. Обо многом мы судим совсем иначе, чем десять или пятнадцать лет назад.

– Вот мы со следопытами и продолжим поиск, – Филимоныч поглядел на ребят.

Генька даже привстал на цыпочки от нетерпения.

«Это дело! Это тебе не колье какое-то!»

А главное, раз пушка так загадочно исчезла – значит… Геньку прямо в жар кинуло. Значит… тайна!.. А где тайна – там и открытия. Может, какой-нибудь наш разведчик тишком пробрался к этой «Берте» и – раз! Герой! А никто и не знает.

Вот бы ему, Геньке, как писателю Сергею Смирнову, найти следы этого неизвестного героя!..

Генька на миг прикрыл глаза – и сразу увидел… Все знакомые ребята сидят у телевизора, ждут. Диктор объявляет: сейчас выступит известный следопыт Геннадий Башмаков.

И вот уже на экране он, Генька. Он одет скромно, как Сергей Смирнов. Никакой парадности. Просто сидит за самым обычным столом и рассказывает. А все люди у телевизоров, затаив дыхание, слушают его.

И где-нибудь в далеком селе сидит у телевизора старушка мать разведчика. И тоже слушает. И слезы катятся по ее морщинистым щекам…

А Витя думал о другом. Об отцовском снимке. Летом сорок второго… И Филимоныч пишет про это лето… Значит, по одной дорожке топать… И вообще, интересно распутывать трудные загадки. Как в прошлом году с М. Р.

Одна лишь Оля отвела взгляд от учителя. Честно говоря, все эти поиски «Большой Берты» не очень ей улыбались. А если уж совсем-совсем честно – Оля вообще боялась всякого оружия. Любого. Даже пугача. Даже рогатки. А тут, как ни говори, – целая пушка. Огромная. Самая большая в мире. Только такой пушечки Оле и не хватало!

Но – с другой стороны – хорошо бы помочь Филимонычу! Как он сказал? Книга почти готова, только вот история с «Большой Бертой» все задерживает. Да, хорошо бы разгадать ее. Вот выйдет потом книга Филимоныча. И там будет насчет «Большой Берты». Страница, а может и две. Эти две страницы – вроде как бы их. Вот здорово! Оля еще никогда в жизни не писала книг.

– Итак, – повторил учитель. – Займемся пушкой!

– Конечно! – за всех тотчас откликнулся Генька.

– Ну что ж, капитан, – подвел итог генерал. – Продолжайте поиски, а я к вашим услугам. Может быть, в моих бумагах что-нибудь найдется? Заходите! Если хотите – вместе со следопытами. А я кое-что подготовлю к вашему визиту!

Генерал многозначительно свел брови. Геньке даже померещилось, что левый глаз генерала, прикрытый густой бровью, весело подмигнул. Но, наверно, это ему только показалось…

Глава II
В ГОСТЯХ У ГЕНЕРАЛА

Генька смотрел в спину уходящего Вити. Опять после школы тот сворачивает не к дому, а в другую сторону.

Вспомнил: так же было прошлой осенью, когда Витя зачастил в Публичную библиотеку. Похоже, и теперь он туда потопал. Ясно: не зря он у Филимоныча листок приметил.

Ладно, пусть Витя торчит в своей библиотеке; он, Генька, получше что-нибудь намозгует. Факт!

И Генька стал мозговать. Тут же, на улице, возле школьных ворот.

Но разве у школы дадут спокойно подумать?!

Сперва подошел Яшка, предложил меняться: подшипник, настоящий, с четырнадцатью шариками, на Генькин древний наконечник от копья. Тот, который отец летом из экспедиции привез. Ну, Генька, конечно, отказался. Хотя вообще-то шарикоподшипник – это вещь! Всегда пригодится.

Потом Вася Коржиков прошел – старший вожатый. Помахал рукой:

– Особому звену – привет!

– Салют! – кивнул Генька и нахмурился.

Смеется Вася, что ли? Да, было у них в прошлом году «особое звено». «Особое звено» и «особое задание» – операция М. Р. Вот это была жизнь! А теперь?! Хотя, впрочем… Если насчет «Большой Берты» дело пойдет…

К Геньке подошла Оля:

– Домой?

– Ага, – буркнул Генька.

Вот так всегда. Не дают сосредоточиться.

Они пошли по Невскому. Они каждый день так шли: по веселому нарядному Невскому, потом через Дворцовую площадь.

– Все-таки, как ни говори, здорово расположена наша школа, – сказала Оля. – Не зря Филимоныч твердит: Ленинград – самый красивый город в мире, а наша школа – в самом красивом месте Ленинграда!

– Ага, – буркнул Генька.

«Очень ты вежлив», – усмехнулась Оля, но не рассердилась. Мальчишки – они все такие…

– А ты замечал, – сказала Оля. – Очень интересно читать вывески подряд. Вот смотри: «Модная стрижка», а рядом – «О пожаре звонить «01». И смешное, и страшное, все перепуталось. Я вот вчера у Владимирского шла: «Трест похоронного обслуживания», а рядом – «Пышки».

– Ага, – кивнул Генька.

«Ну, хватит, – нахмурилась Оля. – Агакай сам с собой».

Она замолчала. Так, молча, шли они по улице.

Искоса Генька поглядел на Олю.

«А интересно: красивая она? Или нет?»

В этом вопросе – относительно женской красоты – Генька чувствовал себя крайне неуверенно. Бывало, придет к соседям Тоня – племянница. Генькина мама вздыхает:

– Ах, какая красивая девочка!

А Генька пожимает плечами: ну чего в этой Тоньке красивого?! Волосы рыжие и полыхают, как костер. И все в маленьких крутых завитках, будто ей на голову целый ящик часовых пружинок вывалили. И кожа такая тонкая, прямо прозрачная, и словно бы насквозь светится.

«А Оля? – Генька снова исподлобья оглядывает спутницу. – Красивая?»

Пожимает плечами. Разберись тут! Нос как нос. И глаза – обыкновенные. Вот коса – это действительно! Длинная, почти до пояса. Мировая коса! За такую и дернуть приятно.

Между прочим, в прошлом году у Оли было две косы. Факт! Генька точно помнит – две. А теперь – одна. Девчонки – они странный народ. Ну какая разница: две косы или одна? Хотя, может, одна – это красивей?

– До свиданья, – сказала Оля.

Вот как! Уже ее дом!..

Генька кивнул:

– Пока!

И вот он – один.

«Хватит о косе и всякой ерунде, – одернул он себя. – Итак – «Большая Берта»! И герой, которого надо найти! – Генька нахмурил свои брови-кавычки. – Как выйти на его след? Знать бы, почему пушка онемела… Могли, например, украсть прицел?.. Факт… Или перебить прислугу, а пушку утопить в болоте?.. Впрочем, нет, тяжелая она – сорок две тонны. Попробуй, столкни такую…

А если наоборот? Дознаться, кем был герой! Разведчиком? Партизаном? Или парашютистом? Или подпольщиком? И тогда можно сообразить, что он сделал с пушкой.

Дознаться! В том-то и заковыка! А как?»

В голову почему-то лезли какие-то клочки и обрывки насчет М. Р.: походы в Горный, чудеса в лаборатории, тягомотина в архиве. Или как Оля в энциклопедию сунулась, когда еще ни имени, ни фамилии не знали.

«Энциклопедия… Энциклопедия…» – Генька задумался.

Вообще-то энциклопедия – штука полезная. Недаром отец целый коридор ими загородил: старая, новая и еще какая-то английская. С английской Геньке, правда, не совладать, а вот наши… Ведь Филимоныч говорил, что пушка еще с первой мировой. Знаменитая.

Генька заторопился домой. Кинул в коридоре портфель и, не заходя в комнату, стал копаться на книжных полках. На «Большая Берта» ничего не было. Может, просто – «Пушки»? Но под словом «Пушки» стояла отсылка – «см. Артиллерия». И Генька, придвинув лесенку, полез на самый верх, к букве «А».

Однако и здесь о «Большой Берте» – ничего. Генька прочел статью от начала до конца, проглядел все рисунки, полюбовался снимком залпа наших «Катюш» и совсем уже собрался ставить толстый том на место, но случайно раскрыл его на новой странице.

«Артиллерийский исторический музей» – бросилось в глаза. И в конце абзаца: «находится в Ленинграде».

* * *

Есть на Петроградской стороне маленький речной проток. Летом его заполняют белые и красные, синие и зеленые, большие и маленькие лодки с неопытными гребцами: кто поумелее, норовит выйти на простор Невы, а здесь обычно толкутся начинающие. К осени суета стихает, лодки ставят на прикол или убирают в сараи. Над опустевшим протоком наступает тишина, лишь изредка звенят куранты Петропавловской крепости. И сама крепость, вздымающая над водой каменные стены, кажется с этой стороны совсем не такой, как с Невы или с Дворцовой набережной.

Напротив крепости – высокие ворота и огромный плац, поросший травой. Длинное полукруглое здание подковой стянуло двор. И вдоль всего здания – пушки. Бронзовые литые коротышки с древней вязью на хребтах, нарядные стволы александровских и николаевских времен. И рядом – на обкатанных до глянца колесах, на широких гусеницах – орудия Великой Отечественной…

Пройдя через двор, Генька вошел в музей. Пушек стало еще больше. Он шагал из зала в зал, словно из века в век, обходя громоздкие лафеты, заглядывая в зияющие, как пропасти, жерла и вдыхая незнакомый вкусный запах орудийной смазки.

Это был дом войны. Она здесь была хозяйкой, для нее построили эти просторные залы и проложили посреди мраморной лестницы крутую каменную дорожку: иначе чугунным и стальным махинам не взобраться на второй этаж.

За окнами пригревало солнце, но по огромным залам музея растеклась зябкая прохлада, словно пушки, кончив свою огненную работу, навеки застыли и остудили все вокруг.

Увлеченный необычным зрелищем Генька сперва даже забыл, зачем сюда пришел. И только когда позади остались залы с наполеоновскими пушками, с мортирами Севастопольской обороны и из светящейся панорамы показались окопы первой мировой войны, он вспомнил о своей цели.

Орудия стояли вперемежку – русские и немецкие. Маленькие траншейные гранатометы, длинноствольные полевые пушки и тупорылые гаубицы. К центру зала калибр нарастал и, наконец, появились макеты, изображавшие самые мощные орудия.

И вдруг… Вдруг Генька увидел «Большую Берту».

Даже по макету легко было судить о ее величине. Колеса, обшитые чугунными пластинами, опирались на стальные плиты. Домкраты, высотой с человека, удерживали пушку в заданном положении. Глубокий лоток готов был принять снаряды. А один снаряд – уже не бутафорский, а настоящий – стоял неподалеку на полу. Ростом он был чуть не с Геньку. Паренек оглянулся и попробовал обхватить стальную чушку.

– Убрать лапы! – раздался за его спиной резкий голос. Седой человек в кителе без погон шагнул из-за соседней витрины. – Во-первых, экспонат! Во-вторых, руки коротки! Мне и то едва…

Он для убедительности сцепил руки вокруг огромного цилиндра.

– А как же вы трогаете? Ведь экспонат! – быстро пришел в себя Генька.

– Ого! Находчивый! Мне можно. Я здешний.

– В музее работаете? А тогда скажите – почему ее «Бертой» зовут?

– В честь крестной матери. Фрау Берта Крупп – пушечная королева. Слыхал?

Как тут не воспользоваться случаем?! Генька стал сыпать вопросы. А собеседник тотчас выпаливал ответы – точные, короткие, как залпы.

– Мортира – немецкая. Фирмы Крупп. Выпуск тринадцатого года. В бою – с четырнадцатого. Бельгия – Арденны – Верден. Тогда – величайшая в мире. И самая дорогая: каждый выстрел – полторы тысячи марок. Только по важным целям. Страх на весь свет. К концу войны таких пушек было четырнадцать.

– А потом? После войны? Что с ними стало?

Генькин собеседник запнулся, словно с ходу налетел на невидимый барьер:

– Потом? Как-то я не вникал. Ни к чему было. – И опять включил скорость: – Зато через двадцать лет! Вернее – через двадцать пять. Старушка вновь объявилась.

– Под Ленинградом?

– Что? Откуда знаешь? И вообще – ты кто? А ну, давай знакомиться, раз такой серьезный разговор.

Новый Генькин знакомый – Олег Лукич – всю жизнь связал с армией.

– Да, да, всю жизнь, – повторил он. – Как ушел мальчишкой к Примакову, так и служил. И все возле пушек. Сорок лет, как одна копейка. В прошлом году списали. Мол, пора на покой. А куда я без них? – Он хмуро покачал головой. – Спасибо, в музее – добрые люди. Взяли. На общественных началах.

Узнав о цели Генькиного прихода, Олег Лукич оживился.

– Давно пора! Когда мы за Пулковом трофеи собирали, был приказ – найти «Берту». И не нашли. Гильз несколько подобрали, а самой – нет! Была пушка, и не стало пушки…

Он тронул на макете какое-то колесико, орудие медленно развернулось, и Геньке почудилось, что стальное жерло уставилось прямо на него.

* * *

Дверь открыл сам генерал. Ребята не сразу его узнали. Худощавый пожилой человек в мягкой куртке. Она словно бы еще подчеркивала его легкость и подвижность. Под белоснежным воротником сорочки, отглаженным до костяного блеска, – щегольский галстук. Мягкие домашние туфли расшиты кожей. В левой руке – кусок цветной материи.

«Фартук? – подумала Оля. – У генерала?»

– Рад вас видеть, – произнес генерал мягким сочным голосом. – И рад вашей аккуратности. Точно в восемнадцать пятнадцать, как условились.

Ребята переглянулись: десять минут они околачивались на лестнице, пока Филимоныч разрешил подняться. Пунктуальностью генерал славился на весь фронт.

– Такая точность должна быть вознаграждена, – продолжал он. – Прошу к столу.

Генерал усадил гостей, исчез за дверью и вновь появился с подносом. На маленьких тарелках лежали блинчики необычной формы, политые темно-зеленым соусом.

– Энчалада! – торжественно провозгласил генерал. – Рекомендую нарезать помельче и запивать водой. Каждый кусок.

Блинчики были маленькие, а Витька не любил долго возиться с едой.

«Чего там еще резать!»

Подцепив целиком многоугольный блинчик и вываляв его в соусе, Витька раскрыл рот…

– Что вы?! – вскрикнул генерал.

Но поздно.

Витька так и остался сидеть с разинутым ртом и искаженным лицом, будто в кресле зубного врача.

Пока Оля, вскочив со стула, вливала в Витю целый стакан воды, Генька украдкой попробовал маленький, совсем крохотный кусочек коварного блюда.

«Ух и крепко!»

Блинчик был и сладким, и горьким, и душистым, но, главное, таким жгучим, он словно бы взрывался там, внутри. Генька сразу потянулся за водой. Второй кусок прошел уже легче, и так, потихоньку, Генька справился с опасным лакомством.

– Кастильская кухня, – объяснил генерал. Конечно, здесь не все ингредиенты. Нужна еще одна травка, но… – он развел руками, – она растет только под Бургосом.

– А вы жили в Испании? – Оля изумленно подняла глаза. – Но ведь там Франко?!

– Было и другое время…

Генерал снял со стены старую фотографию. На фоне выжженных солнцем холмов стояли, обнявшись, пять мужчин. Четверо дочерна смуглых, в мундирах с засученными рукавами, в сбитых набекрень пилотках, а пятый – генерал, тогда еще молодой, но такой же аккуратный и подтянутый, как сейчас.

Вместе с ребятами он долго рассматривал фотографию, потом потянулся за другим снимком.

– Это уже несколько ближе к нашей сегодняшней теме. Не так ли, капитан Яров?

Филимоныча ребята узнали сразу, хоть был он без усов. На груди скрещены руки: обе – и правая, и левая. Он стоит рядом с генералом в группе офицеров на склоне изрытого траншеями оврага. Внизу чернилами написано: «Лигово. 1942».

– Тут еще один ваш знакомый запечатлен, – Николай Филимонович указал на высокого худощавого офицера. – Раздобрел он с тех пор – не узнаешь.

Витя с Олей недоуменно разглядывали снимок, и только Генька сообразил:

– Неужто разведмайор?!

– Он самый. Только тогда еще не майор, а скромный лейтенант, помначразведки, – сказал учитель.

– Положим, скромностью наш Андрей Андреевич никогда не отличался, – поправил генерал. – Он храбрый человек, даже, я бы сказал, безрассудно храбрый. Но трезвости в мыслях не хватает. И не только в мыслях… – генерал с Филимонычем переглянулись.

* * *

На столе в кабинете лежало несколько толстых тетрадей в мягких клеенчатых переплетах.

– Дневники, – объяснил генерал. – Мой покойный профессор говорил: «Командир должен знать, что было вчера и позавчера, тогда он поймет, что делать завтра». И он был прав, мы еще в академии убедились. С тех пор я и втянулся. Два года, правда, писать не приходилось, да и по-русски я тогда, камарадос, говорил не так уж часто. Но потом снова…

– И на войне вы их вели? – удивился Николай Филимонович.

– Старался. Но нерегулярно, конечно. Наш комиссар – помните его, капитан? – сперва хмурился: вдруг с ними что-нибудь случится?! Но в конце концов мы поладили: держать тетради в секретной части и брать их только для записей. И видите – уцелели! – генерал бережно провел рукой по переплетам.

– А что здесь о «Большой Берте»?

– Вот, – генерал раскрыл тетрадь на заложенной странице. – «25 июля. В нашей полосе появилась крупповская пушка особой мощности. Штабфронт усилил артинжразведку. От нас требуют контрольного «языка». А затем я припоминаю малоприятную беседу на сей счет. О ней тоже есть запись. «8 августа. Звонок из штабфронта. Недовольны отсутствием данных о «Большой Берте». Сказали: «Займемся сами. Если потребуется, привлечем ваших людей». И дальше – прошу взглянуть! – стоит пометка: «03!»

– Ноль три? – спросил Генька.

– Нет, это не цифры. Буквы. «О» и «Зе» – «особое задание». Вероятно, в результате разговора с штабфронтом я предположил, что они планируют какое-то особое задание. Да, именно – особое задание, связанное с «Большой Бертой». Ведь они редко говорили: «Займемся сами», а все больше с нас спрашивали.

– От какого числа эта запись? – склонился над тетрадью Николай Филимонович. – От восьмого? Понятно!

– Что именно? – насторожился генерал.

– У нашего переводчика завалялся в бумагах протокол допроса пленного. Он после сбора мне переслал. Соседи взяли этого фрица в ночь на седьмое августа под Пулковом. Между прочим, спросили и о «Большой Берте» – не видел ли? Оказалось – видел, как раз накануне. Ездил на дивизионный склад и заметил в лесу. Вот только в топографии немец был слаб: какой лес – уточнить не удалось.

– Значит, все? – разочарованно протянул Витя.

Генерал пожал плечами:

– В дневниках о «Берте» больше не упоминается. Но, может быть, привлечь еще один источник? Нашу дивизионную газету…

– «Боевое знамя»?

Генерал удивленно взглянул на Витю:

– Вы, я вижу, хорошо осведомлены. Конечно, прямых данных мы здесь не найдем. Но все же…

Он вынул из шкафа толстую пачку старых газет и осторожно водрузил на стол.

– Мне ее комиссар презентовал – ко дню рождения. Полный комплект. И, вероятно, единственный. В те времена за обязательным экземпляром следили не так ревностно, как теперь. Во всяком случае, в Ленинской библиотеке такого нет.

– И в Публичной тоже… – шепнул Витя Геньке. – Я спрашивал…

На загрубевшем ватмане, прикрывавшем пачку, стояли цифры: 1942. Николай Филимонович разыскал картонную закладку «Июль» и раскрыл подшивку. Ребята, теснясь за его плечами, разглядывали маленькие листки, начинавшиеся предупреждением: «За пределы части не выносить!»

Чего только не вмещалось на четырех страничках дивизионной газеты! Яростные передовые статьи и деловые наставления бойцам, списки награжденных и ядовитые карикатуры на фашистов. На последней полосе из номера в номер печатались нескончаемые похождения храброго и веселого ефрейтора Пети Хваткина.

 
«Петя был заикой, каюсь,
Но твердил, кусая ус:
«Хоть я в ж-жизни з-заикаюсь,
Но в бою н-не з-заикнусь!» —
 

прочел шепотом Витя и сразу вспомнил полутемную комнату и лысого заику-редактора. Видно, кто-то из газетчиков решил подразнить своего шефа.

…Кончились июльские номера, начались августовские. И вдруг! Потускневший снимок… Подпись: «Умелый сапер». Витя схватил Геньку за рукав, тот сразу понял и закричал:

– Это же его отец!

Все склонились над снимком.

«Умелый сапер, сержант А. Мальцев из подразделения тов. Мухина», – прочитал вслух Филимоныч.

– Мухинская рота, – вспомнил генерал. – Работяги!

Витя долго вглядывался в снимок. По правде говоря, почти ничего не разобрать. Гимнастерка. Пилотка. А лицо? Только и видно, что обычное… Как у всех. Без черных очков…

И все же… Если увеличить? Или через лупу?..

Он умоляюще взглянул на генерала:

– А вырезать… нельзя?..

Генерал огорченно вздохнул:

– Сами понимаете – реликвия. Если хотите – переснимем. Но боюсь, – репродукция вряд ли будет удачной.

Филимоныч снова стал листать газету. Судя по выражению его лица, подшивка не оправдала надежд. Витя думал о своем, еле следя за листами. Но тут перед его глазами мелькнула дата: «двадцать четвертое августа».

– Тот самый номер, – не удержался он. – Из-за которого… шеф… чуть не загремел…

– Загремел?! – удивился генерал. – Что вы имеете в виду?

Витя замялся. Во-первых, он никак не мог привыкнуть, что генерал называл и его, и других ребят на «вы». Неловко как-то. А, во-вторых, самое главное – все-таки он тогда подслушал. Да, как ни крути, – подслушал. Ну ладно… И он пересказал разговор газетчиков.

– Странно. Я об этом не слышал. Хотя, чего удивляться? В госпитале вокруг меня был полный вакуум, чтобы, не дай бог, не разволноваться. А когда вернулся, об этой истории уже, вероятно, забыли. Ну что ж, посмотрим контрольный экземпляр. Какой там криминал?

Генерал и учитель впились глазами в газету. Они просмотрели все статьи, заметки и даже стихи, потом прочитали их еще раз, не пропуская ни одного слова. Ничего подозрительного. Самый обычный, будничный номер фронтовой газеты.

– Может, фотографии? – робко предположила Оля.

Но и фотографии были обычными. Портрет сержанта-орденоносца. Группа солдат с короткой подписью: «После боевого задания». Уборка овощей на Марсовом поле…

– За снимки я спокоен, – улыбнулся генерал. – Наш фотограф Ян Янович – сама осторожность. Кстати, что– то я его на сборе не видел? Не случилось ли чего?

– Все в порядке. Вчера в одном автобусе ехали. Просто боится лишних переживаний. У меня, говорит, после каждого сбора целая трубочка валидола уходит. Лучше я лишний час своим архивом займусь.

…Дойдя до ноябрьских номеров, генерал захлопнул подшивку.

– К сожалению, ни шага вперед. Придется вам искать другие пути. Не могла же эта стальная махина ни с того, ни с сего исчезнуть, не оставив никаких следов?! Вот только где они – эти следы?