Текст книги "По следам М.Р."

Автор книги: Борис Раевский

Соавторы: Александр Софьин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава III
„СЧИТАЙТЕ, ЧТО МЕНЯ НЕТ…”

До звонка было еще с полчаса. Генька и Витя случайно встретились на улице и теперь неторопливо шагали к школе.

Утро хмурое. И ребят на улице почти не видать.

Генька и сам не знал: с чего это он сегодня ни свет ни заря поднялся? Может, из-за карбюратора? Вчера у мамы, на ее «Волге», карбюратор засорился. Генька упросил: «Дай я прочищу». Упросить-то упросил, а наладить не смог. Вот всю ночь ворочался – карбюратор собирал.

– Ну, а ты? Тебе-то чего не спится? – спросил Генька у Вити.

– А я, знаешь… поставил… психологический эксперимент.

– Эксперимент? – Генька заинтересовался. – Ну, выкладывай.

– Понимаешь, – смущенно сказал Витя. – Я прочитал… в одной книге… Что если вечером… приказать себе… «проснусь утром в шесть»… То так и проснешься… ровно в шесть… Надо только хорошенько приказать самому себе.

– Ну?

– Ну, вот… я в последнее время… так и делаю…

– И получается? – Генька уже загорелся.

– Ага… Позавчера я перед сном… десять раз повторил… «встать в семь», «встать в семь»… И ровно в семь… как пружиной подбросило… А сегодня – приказал в шесть… И встал – в шесть…

Генька помотал головой. Здорово! Даже не верилось. Этот толстогубый соня, и вдруг – в шесть утра…

Они вышли на площадь. Витя шагал, опустив голову.

– Ну, а теперь о чем задумался, философ? – сказал Генька. – Еще какой-нибудь эксперимент?

Витя не ответил. Он потому и встал пораньше – есть над чем подумать.

Снимок отца был в августе. Пушка пропала – в августе. И еще эта история с шефом… Совпадение, конечно, но тоже – в августе.

Витя вчера спросил отца: почему его снимали для газеты?

– В операции участвовал.

– В какой?

– Ну, этого нам не докладывали. Делал, что саперу положено – резал проволоку, снимал мины. В тот раз как-то все спорилось.

«Но все же, – подумал Витя, – если отца в газете напечатали – значит, отличился. А если отличился – наверно, операция была важной. Даже особо важной!.. А какой?..»

От отца об этом не узнать. Ну, а если с другого конца? Выяснить все про пушку, и вообще про тогдашние дела. Может, какая-нибудь ниточка и потянется…

Только вот Геньке об этом говорить рано. Разве что потом, если и впрямь…

* * *

Звонок звонил вовсю, перемена пролетела, а Генька еще не кончил повторять урок.

– Запомни, – торопливо наставляла Оля, – по-английски говорят не Том, а Там, Там Сойер. И не Альфред Темпль, а без мягкого знака – Алфред.

– Может, и Бекки не Бекки?

– Конечно! Надо говорить «Бэкки», через э-оборотное. Ну-ка, повтори: «Бэкки».

Генька громко проблеял: «Бэ-э-э-кки», и как раз в этот момент дверь отворилась, и вместо англичанки – оказалось, она заболела, – в класс вошел Николай Филимонович. Он недоуменно оглядел блеющего Геньку:

– Очень мило!

Помолчал и добавил:

– У вас сейчас урока не будет. У меня тоже окно. Идемте, поговорим…

…В учительской никого не было. Наверно, поэтому комната казалась огромной и какой-то торжественной.

Пока ребята рассаживались, Николай Филимонович неприметно поглядывал на Олю.

«Да, и у него могла быть такая… Нет, даже старше… Гораздо старше». По временам ему казалось, что Оля чем-то напоминает его дочку. Нос тоже маленький, аккуратный. И между передними зубами – щелочка. А главное – дочку тоже звали Олей, в этом, видимо, весь корень.

«Ладно, нечего…»

Он тряхнул головой, вынул из кармана три исписанные прямоугольные карточки. Такие же, как у него дома, на письменном столе. Положил карточки перед собой, прикрыл ладонью:

– Надо подумать, как продолжать поиски.

– Продолжать? – удивилась Оля. – Мы ведь только собирались начать…

Генька возмущенно уставился на нее. Все-таки девчонки – непонятливый народ. А к генералу они за блинчиками ходили, что ли?

– Лично я уже продолжил! – торжественно заявил Генька и протянул Николаю Филимоновичу сложенный вчетверо листок.

Там была нарисована модель «Большой Берты». Чуть ниже – снаряд и рядом с ним, для масштаба, человечек, отдаленно похожий на самого Геньку.

– Толково, – сказал учитель, выслушав рассказ о музее. – Надо знать, что ищешь.

Генька гордо оглядел ребят.

– Тем более, – продолжал Филимоныч, – что дело нам предстоит нелегкое. И даже очень.

– Ну, ничего! С М. Р. потруднее было! – Генька присвистнул и стал загибать пальцы. – Как зовут – не знали! Когда жил – неизвестно! И все-таки нашли, докопались. А тут!.. – он щелкнул языком.

– Хвастлив ты, Геннадий, – покачал головой учитель. – И тороплив. Неуместно тороплив.

Филимоныч встал, походил по комнате, снова сел.

«Сейчас потрет переносицу», – подумал Витя.

И учитель действительно, как по заказу, стал неторопливо поглаживать тремя пальцами переносицу.

– Да, насчет «Большой Берты» многое известно, – согласился он. – Известна обстановка – канун штурма; известен участок фронта – Лиговско-Красносельский. Известно последнее звено – пушка замолчала и исчезла. Но что предшествовало этому? Неясно. И даже очень.

– И еще учтите, – Филимоныч снова встал и, расхаживая по комнате, стал как бы размышлять вслух. – История «Большой Берты» связана с каким-то особым заданием. Значит – с военной тайной. И вот сейчас надо раскрыть эту забытую тайну. А ведь ее когда– то очень хотели сберечь. От всех сберечь. Теперь хранить ее нет надобности, но… Эти прежние меры охраны, они и сейчас, как заклятье, ограждают тайну от чужих глаз и ушей.

Филимоныч умолк.

Молчали и ребята. Только громко тикали часы на стене в учительской.

– А кто знал… об этой тайне? – вдруг спросил Витя.

– Молодец! – повернулся к нему учитель. – Логичный путь…

Генька скривился:

«Опять он… Включил свое «четкое логическое мышление»!»

– Об особых заданиях знали лишь считанные люди, – в раздумье сказал учитель. – Те, кто выполняли, и те, кто их посылали. Но… их нет. Значит, надо продолжать поиски как-то иначе…

Ребята переглянулись: «Как – иначе?»

– Это мне еще и самому не вполне ясно, – продолжал учитель. – А пока…

Он поднял со стола ладонь. Под нею лежали три мелко исписанные карточки.

– Здесь все известное нам о «Большой Берте». Как видите, – немного. Но зато достоверно. Рекомендую это хорошенько запомнить. Накрепко.

Ребята склонились над карточками, шепотом повторяя короткие фразы. Генька первым поднял голову.

– Уже? – удивился учитель.

– А что возиться-то?! – Генька победно глянул на Витю и Олю. – Быстрота и натиск – девиз мушкетеров!

Николай Филимонович покачал головой:

«Опять хвастает… И сколько самомнения! Ну, наверно, Оля и Витя устроят ему баню за такие речи».

Но ребята молчали.

«Да, кажется, я чего-то недоглядел, – подумал Николай Филимонович. – Может, и их заразила лихость Геннадия? Может, и они думают, что уже все постигли, все превзошли?»

Он задумался, потом решительно заявил:

– Вот что, ребята. Считайте, что меня нет…

– Как это – нет? – изумилась Оля.

– Нет – и точка! Ну, исчез, уехал. Или – болен. На месяц я выключаюсь из поисков. Будете сами…

– Совсем сами? – растерянно протянула Оля.

– А что?! Зря я весь прошлый год учил вас следопытской премудрости?! Теперь можете и сами. Хватит водить вас на помочах…

Ребята молча переглядывались. Сами… Это было так неожиданно!.. И смогут ли они?!

– А кстати – что такое «помочи»? – смущенно спросила Оля.

– Помочи? – учитель засмеялся. – Это шлейки. У маленьких мальчиков на коротких штанишках. А «водить на помочах» – значит, водить за шлейки – ну, направлять, подстраховывать.

– Так вот, – Филимоныч поднялся со стула, – ровно месяц. Ни о чем меня не спрашивать, даже по телефону не звонить! Ясно? – И он вышел из учительской.

Глава IV
У ОЛЕГА ЛУКИЧА

Генька шел домой. Шел хмурый. Тихонько насвистывал себе под нос:

 
Научись владеть собою,
Что бы ни было в пути…
 

Почему-то вспоминалось, как отец, задумавшись над каким-нибудь особенно мудреным черепком, привезенным с раскопок, бормотал: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Так, кажется, какой-то древний грек выразился. Тому, может, и простительно: все-таки до нашей эры жил. А сейчас? Обидно…

Генька снова засвистел про то, что надо быть спокойным. И зря баранку не крутить. Но спокойствие не приходило.

Как назло, он еще Тишке натрепал. Тот позвонил из интерната, похвастал первой пятеркой – обычно он на тройках скакал, – и Генька тоже ему выдал: «Опять ищем! Опять я – звеньевой!»

«Звеньевой, а ничего придумать не может! Вот так ария Хозе из оперы Визе!»

Генька снова тихонько засвистел.

«Что же придумать? К генералу? Нет, неловко. В музей? Но ведь Олег Лукич все рассказал. Хотя…»

Генька вспомнил окончание разговора с отставным артиллеристом:

«Я здесь человек новый. Модель без меня делали. По фотографии».

А откуда фотография? Из какого источника? Вот то-то и оно! Об этом Генька не спросил. А может быть, там еще что-нибудь есть? Ведь Филимоныч всегда твердит: «Каждый источник надо исчерпать до дна». Ну что ж, черпать, так черпать!

* * *

Олега Лукича не оказалось в зале. Генька подождал-подождал, потом отправился на поиски. Поблуждав по пустынным служебным лестницам с дощечками «Посторонним вход воспрещен», Генька, наконец, попал в просторную комнату.

На двери висела табличка: «Научная часть».

Дверь хлопнула, и все сидевшие за столами подняли головы. Но Олег Лукич сразу заявил: «Это ко мне», – и повел Геньку в свой угол.

Сведения об источнике найти было нетрудно. Олег Лукич покопался в шкафу с надписью «Первая мировая война» и достал папку с этикеткой «Описание экспоната». На папке большими буквами было выведено: «Сверхмощная немецкая мортира 420 мм. Модель». Внизу карандашом помечено: «Источник – ТФ А-5/27, 33, LI, 22–23».

– Шифр? – удивился Генька.

– Вот именно. Библиотечный шифр: адрес хранения книги. «ТФ» – значит «Трофейный фонд». А остальное… При тамошнем порядке! Ну ладно, пошли посмотрим.

…Трофейный фонд находился в подвале.

В сорок четвертом году под Стрельной была захвачена немецкая артиллерийская группировка, обстреливавшая Ленинград. Вместе с орудиями оттуда вывезли множество литературы: из солдатских землянок, из офицерских блиндажей, со штабных складов и из передвижной библиотеки имперского ведомства пропаганды.

Часть изданий сложили в подвале Артиллерийского музея и понемногу стали разбирать. Уставы, наставления и описания боевой техники попали в экспозицию, а остальное продолжало лежать, ожидая своего часа.

Олег Лукич обошел несколько полок и печально покачал головой

– Да, верно говорили. Тут сам черт ногу сломит.

Несколько лет назад бывший начальник музея посетил трофейный фонд и все раскритиковал в пух и в прах.

«Вы что же думаете, товарищи офицеры, – чеканил он, вышагивая перед строем хранителей и смотрителей, – у вас здесь ярмарка, что ли? Разложил товар купец, понимаете! А если инспектор из Москвы, с кого он спросит? С вас? Никак нет – с меня! Так что уж извольте: в кожаных переплетах на один стеллаж, в бумажных на другой, с ободранными корешками – в угол. Ну, и так далее. Чтоб вид был!»

Как ни доказывали начальнику, что его приказ нарушит принятую расстановку, он был неумолим.

«Кому надо, найдет! Не такие трудности мы преодолевали. Ясно?»

Книги и журналы были переставлены. И хотя начальника давно уволили, но порядок до сих пор не успели восстановить.

– Так что шифр недействителен, – объяснил Олег Лукич, – По указанному адресу книга не проживает. Надо подумать, как искать.

Генька оглядел полки, и сразу ему бросились в глаза печати. На картонных переплетах и на помятых титульных листах чернели оттиски круглых печатей с жирными орлами, вцепившимися в бляхи со свастикой.

Олег Лукич расхаживал вдоль полок, не глядя по сторонам, уставясь в одну точку. Внезапно он устремился вглубь подвала и вернулся оттуда с толстой книгой. На обложке ее была начертана большая буква «А».

– Бывший реестр бывшего стеллажа «А». Список того, что там было. «5/27» – значит, источник был двадцать седьмым по счету на пятой полке.

Под номером 27 на странице, отведенной для пятой полки, значилось:

«Berliner Illustrierte» – «Берлинский иллюстрированный журнал» – комплект за 1932–1935 годы.

– Журнал! – Олег Лукич обрадовался. – Тогда легче!

– Почему?

– Искать легче: большой формат и, раз комплект, то в переплете. Только вот насчет немецкого я – швах. Когда-то в Академии учил, но давно. А ты немецкий знаешь?

– У нас английский… – Генька вовремя остановился.

Сказать, что он, Геннадий Башмаков, знает английский, было бы крупным преувеличением.

– Ну, все равно. Буквы разберешь? – и Олег Лукич подвел Геньку к стеллажу, заваленному большими томами.

– А остальные знаки в шифре – они зачем?

– Есть одна догадка. Найдем – проверю.

Пока Генька перекладывал с места на место тяжелые тома, обтянутые черным, коричневым и серым гранитолем, Олег Лукич занялся разборкой полок с томами в картонных переплетах. Стало тихо. Слышен был только глухой стук перекладываемых книг. Потом зашуршали страницы, и Олег Лукич радостно позвал Геньку.

– Вот и конец загадки. Все цифры в сборе: «33» – 1933 год, «L I» – номер журнала, а «22–23» – страницы. Гляди!

С журнального листа на Геньку смотрела «Большая Берта» – точно такая, как на модели.

«Чудо-пушка мировой войны», – прочел вслух заглавие статьи Олег Лукич. – Автор: подполковник в отставке Зигберт фон Кюстрау.

Олег Лукич читал медленно, запинаясь. И словно в оправдание, объяснил Геньке:

– Давно не приходилось. С войны, пожалуй.

Он старался переводить дословно, и многосложные немецкие глаголы, не поспевая за существительными, грузно оседали в конце фраз:

«Наша тяжелая и сверхтяжелая артиллерия имели нам недосягаемую славу принести. Они есть навечно в памяти старых солдат оставаться».

Увидев недоуменье Геньки, Олег Лукич махнул рукой на заковыристую немецкую грамматику и стал пересказывать статью подполковника фон Кюстрау своими словами.

– Лучшей сверхтяжелой пушкой была «Большая Берта». Ее родители… Нет, постой… Ее духовные отцы – немецкие артиллеристы, а ее мать – фирма «Крупп».

Далее шло описание огромных паровых молотов «Макс» и «Фриц», на которых были откованы детали для пушки, рассказывалось об ее испытании на секретном полигоне, а затем – фраза, которую Олег Лукич повторил дважды:

– Существование и исчезновение «Большой Берты» окутаны таинственной тьмой. Вернее: «тьмой таинственности».

Генька оторопел:

– Какое исчезновение? В то время? – Он еще раз посмотрел на обложку: тридцать третий год. – Как же так?

Вместо ответа Олег Лукич стал читать дальше.

– Приказ верховного командования… Режим особой секретности… Не жалеть средств для маскировки «Большой Берты»… Не допустить, чтобы попала в руки неприятеля… Обеспечить детонацию каждого снаряда, – чтобы, значит, взрывались все до единого и по ним ничего нельзя было бы узнать. За нарушение приказа – расстрел.

«Само собой ясно, – заверял читателей подполковник фон Кюстрау, – что я ограничусь описанием уже известных фактов и опущу конструктивные подробности. Ведь мы знаем, что «Большая Берта» осталась не известной врагам, ибо все сохранившиеся орудия и чертежи были укрыты в безопасных местах…»

– Ничего не понимаю! – у Геньки от напряжения даже в голове застучало. – Когда укрыты? От кого?

– Постой, не тарахти! – Олег Лукич, вопреки обыкновению, заговорил помедленнее. – Кажется, я догадываюсь. Немцы в девятнадцатом году, после конца войны, попрятали свою технику. Союзники искали – не нашли. То есть мелочь кое-какую нашли: в шахтах, в лесных ямах. А что покрупнее – как в воду кануло. Спрятали и молчали. А как Гитлер дорвался до власти, языки и развязались.

И он, медленно цепляя слова, прочел заключительную фразу немецкой статьи:

«Описание действий «Большой Берты» должно для следующих поколений уроком послужить, чтобы накопленный опыт даром не пропал и почву для будущих побед имел бы подготовить».

Положил журнал на полку и покачал головой.

– Насчет побед – не вышло! – подытожил он. – А история любопытная. И впрямь – пушку уже раз прятали…

– Может, они ее снова!.. – подхватил Генька. – В безопасное место… И никому неизвестно!

– Вряд ли. Ситуация была не та. Но, впрочем… Очень полезно уточнить.

Глава V
„ТРАК-ТРАК”

Англичанка стучала линейкой по столу:

– Silence, children, silence![4]4
  Тихо, дети, тихо! (англ.).


[Закрыть]

Но никакого «silence» не получалось. Класс гудел. Все что-то говорили, смеялись, а Яшка Гиммельфарб даже бубнил новую песню Окуджавы.

– Башмаков! – прорвался голос англичанки. – О чем мы говорим?

Генька встал. О чем говорит Нелли Артуровна, он не знал.

– Смотря кто, – сказал он и обвел заблестевшими вдруг глазами ребят. – Яшка Гиммельфарб – тот о марке Гватемалы, а Лена Суслова – конечно, о прическах…

– Сам чурбан! – крикнула Суслова.

Прическа у нее была такая высокая, – казалось, кто-то невидимый тянет ее за волосы вверх. Вся школа сбегалась смотреть на Ленины прически. Она гордилась своими волосами и то и дело осторожно поправляла их, так осторожно, будто боялась разбить.

– Опять не следишь, Башмаков?! – сказала Нелли Артуровна. – Наверно, опять сыщиком заделался? Смотри, Башмаков, пожалуюсь я товарищу Коржикову. Помнишь, как в прошлом году?

О, это Генька отлично помнил! Неужели опять наябедничает?

Посмотрел на Витю. Тот сердито показал ему кулак. Правильно. Все правильно.

На перемене Генька превозмог себя и подошел к англичанке. Была она, как всегда, разукрашена, словно корабль в праздник.

– Нелли Артуровна, – стараясь, чтобы голос звучал проникновенно, сказал Генька. – Обещаю вам, клянусь!

К следующему уроку я все три параграфа повторю. И «My room»[5]5
  «Моя комната» (англ.).


[Закрыть] тоже.

«My room» проходили уже давно. Но Геньку вчера вызвали, и он толком не мог описать по-английски, какая же мебель стоит в его комнате, есть ли книги, цветы и картины. И перепутав «window» и «winter»[6]6
  Окно и зима (англ.).


[Закрыть] заявил, что в его комнате три зимы.

Англичанка ничего не сказала. Только вздохнула. Была она крикливая, но добрая – все ребята это знали.

После шестого урока к Геньке подскочила встревоженная Оля.

– Тебя Вася Коржиков зовет. Живо!

– А зачем?

Оля пожала плечами.

Генька молча поглядел на нее: неужели Нелли Артуровна?.. Все-таки накляузничала? Вот это уж нечестно: ведь он обещал…

В пионерской комнате, кроме Васи Коржикова, был еще Яшка Гиммельфарб.

– Ну, рассказывай, – сказал Вася.

– О чем? – Генька держался настороженно.

– О «Большой Берте».

«А! – Генька сразу повеселел. – Значит, это не англичанка…»

Кратко доложил о пушке.

– А вот этот гражданин, – сказал Вася Коржиков и мотнул головой в сторону Яшки. – Просится – куда? – к вам в звено. Он тоже хочет «Большую Берту»…

– Да! – выкрикнул Яшка. – А почему только они, трое? Все самое интересное – они. В прошлом году – Рокотов. Сейчас – «Берта»…

– Ну, как? – спросил Вася Коржиков. – Берете?

Генька покачал головой.

– Вот! – крикнул Яшка. – Я ж говорил! Эгоцентисты!

– …центристы, – усмехаясь, поправил вожатый.

– Именно! – крикнул Яшка. – Все сами, все себе!

– Мы уже это… сработались, – сказал Генька. – Да и зачем четвертый? Тут дела не так много…

Вася Коржиков обрадовался:

– Значит, тебе кадров хватит? Ну и красота! А я думал, придется другие звенья – что? – оголять. И вообще, – он повернулся к Яшке, – чего ты скачешь, как блоха? Тебе что поручили? Оформлять «Крокодиленка»! Действуй и не рыпайся!

– Ладно, – пробормотал Яшка. Повернулся к Геньке и добавил: – А все-таки ты эгоцентист! Трист! Вот!

* * *

Витя сидел у окна, то и дело тревожно поглядывая на отца. Тот лежал в кровати. Лицо его – землистое, поросшее сероватой щетиной, с глубокими провалами глазниц – казалось неживым.

«Спит, – успокаивал себя Витя. – Просто спит…»

Но лежал отец так неподвижно, и голова как-то странно откинута – подбородок задрался кверху…

Витя на цыпочках подошел к кровати, прислушался.

Из горла отца вырывалось тяжкое бульканье. Будто что-то клокотало у него там, внутри…

Витя снова сел к окну. «Что же придумать?»

Опять виделся ему начальник почтового отделения, маленькая кругленькая женщина.

– Тебе что, мальчик? – спросила она.

– Нельзя ли… Разносить письма, газеты… Ну, и все прочее…

– Паспорт? – потребовала кругленькая.

Витя пожал плечами.

– Без паспорта не берем, мальчик. Подрасти, потом придешь.

…Обидно. Работа не трудная; обежал лестницы, и порядок. Витя уже рассчитал: до школы вполне успеет сделать такую пробежку. И после школы. А деньги – маме.

Нет, мать не жаловалась. Но Витя-то не дошкольник. Сам понимает. Отец все хворает. Раньше штамповал значки. Вот и станочек – из инвалидной артели привезенный. А теперь, вот уже больше месяца, станочек задернут чехлом. И сколько еще простоит так?.. А на отцову пенсию да мамин заработок не очень-то разгуляешься.

«Паспорт!» – передразнил начальницу Витька.

Будто без паспорта газеты мимо ящика сунешь.

Долго сидел у окна. Сторожем пойти? А что? Ночным сторожем! Сидишь себе с ружьем, дремлешь. Не все одно, где дремать? Дома или в каком-нибудь магазине? Или на складе? Впрочем, сторожу, кажется, спать не положено? Тогда можно по-другому! Ночью в магазине уроки зубрить, а днем, после школы, отсыпаться.

«Нет, не выйдет, – нахмурился Витька. – Опять паспорт потребуют».

Перебрал еще несколько работ. Не возьмут.

Взгляд его упал на станочек. Маленький станочек, прикрытый чехлом. Вспомнил, как отец ловко совал в станочек обрезки латуни. Трак-трак! И выскакивал готовый значок! Трак-трак! Еще значок!

«Эврика! – вдруг вскочил Витька. – Ура»!

А в самом деле… Пока отец хворает… Ну конечно!.. Витька будет сам ходить в промкомбинат. Получит металлические обрезки. Сам отштампует значечки. Сам отнесет. И удобно. Как свободные полчаса – трак-трак! Как устал от уроков – вот, вместо разрядки – трак-трак! Трак-трак!..