Текст книги "Обязан жить. Волчья яма
Повести"

Автор книги: Борис Силаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Я о себе скромно умолчу, – потупил голову коммерсант. – Но на этой неделе поручителем одного моего коллеги был господин генерал-губернатор. Речь идет о поставке армии метел.

– Что?! – Фиолетов протрезвел. – Метел?!

– Представьте себе, – развел руками Курилев. – Можете проверить. Вагоны стоят на седьмом пути…

– Черт знает что, – прошептал потрясенный Фиолетов.

– Метелки! – заливисто хохотнула блондинка. – Прелестно!

– Цыц! – Фиолетов сверкнул на нее глазами и резко повернулся к Льву Спиридоновичу всем корпусом. – А между прочим, я могу это проверить… Вы знаете меня?

– Извините, первый раз вижу, – холодно сообщил коммерсант. Он колыхнул в бокале вино. – Ваше здоровье, мадмуазель.

– У генерал-губернатора могут быть из-за вас большие неприятности, – серьезно проговорил Фиолетов.

– Вы так думаете? – поднял брови Курилев. – В таком случае они могут возникнуть у половины генерального штаба. Вы считаете, что активная помощь в снабжении армии всем самым необходимым является нарушением служебного долга?

– Черт подери! – выругался поручик. – Так почему же отлетают на второй день солдатские подметки и разваливается конская сбруя?

– Потому что, – веско сказал Курилев, – определенные организации сквозь пальцы смотрят на недобросовестных проходимцев… Которые Христа продадут и еще торговаться станут.

– Бить их надо, – зло бросил Андрей. – Он поставил локти на стол и наклонился к коммерсанту. – Лев Спиридонович, займите нужную сумму… Ей-богу, с возвратом. Вот тебе крест…

– Перестань! – оборвал его поручик.

– Принципиально не даю в долг, – засмеялся Курилев. – Нет ничего труднее – богу молиться, родителей почитать да долги отдавать.

– Не очень много, – взмолился Андрей.

– Не уговаривайте, – закрылся ладонью Курилев. – По долги, не по грибы… Или, как у нас говорят: долги собирать, что по миру идти: бери что дают, да еще кланяйся… Я лучше, господа, уплачу за ваш стол. В знак доброго знакомства. Официант!

– Не беспокойтесь, – перебил его Фиолетов. Он задумался, чиркая кончиком ножа по скатерти. – Лев Спиридонович, не могли бы вы завтра уделить мне минуты две?

– С удовольствием, – Курилев поднялся на ноги. – Я обедаю в кафе «Фалькони» в три часа. А сейчас, господа, я удаляюсь. Коммерция требует точности.

Фиолетов звякнул под столом шпорами и опустил голову, сверкнув набриолиненными волосами.

Курилев поклонился и пошел к выходу, на ходу бросив деньги на свой столик. Андрей с восхищением посмотрел ему вслед:

– Вот это мужик!

Поручик трезво улыбнулся и налил всем из графинчика:

– Ай да наш генерал-губернатор! Древний дворянский род. Метелки?!

– Жить-то надо, – вдохнул Андрей.

– Да, – весело согласился Фиолетов. – Жить чертовски хочется. Но не собакой. Человек без денег – хуже собаки. Выпьем за жизнь!

– И за любовь! За любовь! – подхватила блондинка.

– Фифа! – пьянея, закричал Андрей. – За господина поручика! До дна-а!

– Шампанского! – поручик выплеснул за спину водку. Бледный, поднялся за столом, глазами выискивая официанта. – Человек! Шампанского, живо-о!

Андрей показал Курилеву на крайний столик у зеленой стены винограда, а сам пошел в соседнее помещение. Устроился поудобнее: заказал стакан холодного молока и пирожное, бросил перед собой пачку папирос.

Спокойный голос Курилева проговорил из-за виноградных стеблей:

– Идет…

Пригубливая маленькими глотками молоко, Андрей смотрел, как по ступеням поднимаются посетители, рассаживаются в плетеных креслах. На веранде было прохладно от листвы виноградных лоз и политых водой каменных плит пола, а там, на улице, жаркое марево колыхалось над раскаленным булыжником.

Назавтра Андрей встретился со Львом Спиридоновичем на улице. Пошли рядом, стараясь говорить, не поворачивая головы друг к другу.

– Разорил он меня, – пожаловался Курилев. – Знаешь, сколько я ему сунул? Уму непостижимо. Полный баульчик. А еще надо дать всяким интендантским сошкам… Каждый лапу протягивает.

– Вы, спекулянты, три шкуры дерете, – ответил Андрей. – В накладе не останетесь.

– Господи! – ужаснулся Курилев. – В накладе? Да ты знаешь эти цены? Караул кричать хочется! Эти деньги должны пойти в партийную кассу. У нас кругом дырки – семьям арестованных помочь надо? Надо! Передачи в тюрьму? На подкуп надзирателей! А оружие?! А мы их в пасть контрразведчику. На, милый, жри. Проматывай их по ресторанам! Транжирь на девок!

– Все окупится, Лев Спиридонович, – сказал Андрей и передал ему несколько исписанных листков.

– Здесь приметы и возможные адреса тех воров – Джентльмена и Неудачника. Пусть ваши люди включатся в поиск. Учтите, что и контрразведка занимается тем же. Сейчас самое главное – во что бы то ни стало первыми напасть на след альбома.

– Нам бы их фотографии, – сказал Курилев.

– Их нет даже в контрразведке. Когда белые вошли в город, уголовники сожгли тюремный архив. Поэтому я так ценен для полковника. Предлагаю следить за базарами. Они могут появиться на вокзалах. Возможно, прячутся на каких-то воровских квартирах.

– Что предпринимаешь ты?

– Хожу по городу, – усмехнулся Андрей. – Я думаю, они попытаются избавиться от меня. Я им особенно опасен. Они это понимают.

– Мы можем подстраховать тебя, – предложил Курилев. – У нас найдутся лихие парни.

– Не стоит, – отказался Андрей. – Больше людей – больше неожиданностей. Здесь мы расстаемся. Быстрее проворачивайте кофейное дело.

– Завтра. До свидания. Будь осторожен.

Лев Спиридонович свернул в переулок.

Глава 12

Громадное, закопченное дымами паровозов здание вокзала гудело от голосов и топота ног. Тысячи людей бесконечным потоком бежали по лестницам, волочили мешки, тащили какие-то сундуки, обитые полосами белой жести. Многие вповалку лежали на деревянных лавках и на полу. Длинные очереди вились к будке с холодной и горячей водой. Дежурный по вокзалу что-то кричал, сложив ковшом кисти рук у рта, в человеческое поле, устилающее сплошным ковром все переходы, комнаты и зал, вдруг начинало шевелиться, словно растревоженный муравейник. Одни бросались к дверям, ведущим на перрон, другие начинали бессмысленно метаться в разные стороны. Раздавался плач детей, вопли придавленных, крики…

– Ни в коем случае не брать, – давал последние указания Фиолетов.

Они стояли в тесной комнатушке дежурного – поручик и несколько агентов, среди которых был и Андрей.

– Арестуем потом. А сейчас выследить того, кто возьмет деньги из буксы. Запомнить его приметы. И, главное, узнать, где он живет, с кем встречается.

Андрей внимательно приглядывался к окружающим его людям. Это были неприметные личности, одетые в солдатские шинели, зипуны. В разбитых сапогах и веревочных лаптях, небритые, они держали в руках мешки и свертки, толпились возле Фиолетова, пряча в рукавах незажженные цигарки.

– С богом, – сказал поручик. – Идите!

Андрей вышел последним. Он бродил по перрону, переступая через груды чемоданов, проталкиваясь за спинами толпящихся у рельсов. Вот людская река взволновалась, она волной выхлестнулась от стен вокзала. Раздался долгий паровозный гудок, и зеленые пассажирские вагоны, вперемешку с рыжими товарными, застучали колесами, подкатили к перрону. Они еще не успели остановиться, как сотни рук потянулись к поручням, в окнах замельками возбужденные лица, а по жестяным крышам побежали фигуры, волоча за собой тяжелые корзины, ящики и баулы.

Андрея словно подхватило водоворотом, он ничего не видел и не слышал, кроме оскаленных ртов, потных затылков, бабьих платков и криков. Над ним проплывали чемоданы, из распоротых мешков сыпалась едкая соль, вываливались какие-то тряпки.

Третий вагон оказался в стороне. Работая локтями, с трудом вырываясь из жарких тисков взбудораженной толпы, Андрей бросился туда. Это был пассажирский. Обвешанный гирляндами людей, штурмующих его двери и окна, с крышей, напоминающей остров, на который высадился экипаж потонувшего корабля, вагон, казалось, рухнет под тяжестью человеческих тел. Пробиться к буксе заднего колеса было просто невозможно, там, у входа, бушевало настоящее побоище. Взлетали кулаки, кто-то плакал навзрыд.

Паровоз несколько раз прокричал и дернул состав. Звон буферов прокатился по перрону. Крики и шум усилились. Вагоны медленно покатились по рельсам, срываясь с подножек, падали люди и чемоданы. Оставшиеся тяжелой толпой бежали следом, грозя и проклиная все на свете.

Андрей вырвался к стене вокзала, прижался к ней спиной, почти с ужасом смотрел на это обезумевшее от отчаяния стадо.

«Вот оно, – подумал он, – лучшее доказательство безнадежности положения белых. Это же не только мешочники. Бегут из города лавочники и богачи. Не в каретах и собственных „фордах“. На крышах пассажирских поездов и в вагонах для скота…»

Андрей вернулся в комнатушку дежурного по вокзалу. Фиолетов только посмотрел на него и опустил голову. Он сидел за столом, широко расставив локти, и мрачно смотрел на чернильные пятна, расползшиеся по старому сукну. Один за другим возвращались агенты. Они молча рассаживались по стульям, расставленным вдоль стен. Поручик морщился, нетерпеливо постукивая пальцами, и не смотрел ни на кого.

– Да там не приведи бог, – пробормотал кто-то, – чуть по стене не размазали. Мать моя родная!

Наконец раздался дребезжащий звонок телефона. Фиолетов схватил трубку.

– Да! Да! Поручик Фиолетов… Что?! Благодарю. До свидания.

Он повесил трубку и насмешливо оглядел сидящих перед ним людей.

– Итак, господа сыщики, – в голосе его были злость и презрение, – на полустанке проверили буксу. Она пуста. А ведь я сам, собственными руками, в депо положил туда сверток. Как это понимать?

Взгляд его остановился на Андрее, и тот, под молчаливое одобрение других, хмуро проговорил:

– Ничего так, господин поручик, не сделаем. Там же столпотворение вавилонское. Шут его знает, как гроши вытащили? Ума не приложу. Может, их там несколько человек. Схватить еще можно, но уследить? Ни в коем разе.

– Вам бы блох ловить, а не врагов отечества, – сердито сказал Фиолетов и вышел из комнатушки, громко хлопнув дверью.

Фиолетов пересекал площадь, когда возле него приостановился конный экипаж и на булыжник легко спрыгнул с подножки офицер в погонах капитана. Поручик когда-то встречался с ним, но сейчас никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах впервые увидел эти элегантно подстриженные усики, просоленные сединой, аккуратные бачки и острый дамский носик над пунцовыми губами.

– Не узнаете? – засмеялся капитан, по-товарищески чуть трогая Фиолетова за плечо. – Ну вспомните, вспомните… Да полковника Чудного вместе провожали на фронт. Господи боже мой, как мы тогда нахлебались!

– Здравствуйте, – поручик дернул руку к козырьку фуражки. – Весьма сожалею, капитан, но не имею времени. Служба.

– Чертова служба, – словно не замечая недружелюбных ноток в голосе Фиолетова, капитан подхватил его под локоть и зашагал рядом. – Нам бы с вами чаще встречаться. Творили, так сказать, общее дело, а личных взаимоотношений почти нет. А зря, господин поручик. Наши доблестные войска ведут ожесточенные сражения. Лучшие люди России погибают под пулями и штыками… бросая последний затухающий взгляд вперед – там Москва…

– Я знаком со сводками с фронта, – насмешливо проговорил Фиолетов. – В чем дело, капитан? Что за нравоучительный тон? К чему все это?

– Долг и честь любого офицера, – продолжал невозмутима капитан, – снабжать армию доброкачественными продуктами, амуницией и боеприпасами. Мы не можем отдать снабжение войск на откуп казнокрадам и спекулянтам. Нет более страшного преступления, чем грабить солдата и наживать целые состояния на махинациях и аферах.

– Ценю ваше искреннее возмущение, – сухо сказал Фиолетов, – но не вижу причины для таких откровений!

Капитан внимательно посмотрел на поручика и, расправив плечи, щелкнул каблуками.

– Имею честь… Капитан Переверзеев. Отдел снабжения при канцелярии его превосходительства генерал-интенданта Смирнова.

– Поручик Фиолетов, – небрежно произнес поручик и тонко улыбнулся. – Контрразведка.

Они медленно зашагали по улице, приглядываясь друг к другу, за ними, в отдалении, цокали копыта и тарахтел колесами конный экипаж с извозчиком на козлах.

– Вы еще недостаточно опытны в коммерческих делах, – неожиданно сказал капитан, – но, видимо, удачливы от рождения.

– Благодарю, – склонил голову поручик. – Чем обязан такому комплименту?

– Большая партия кофе – очень ценное для армии приобретение, – капитан сунул пальцы под ремень и подбоченился. Клинок неловко заколотился о его толстые икры.

«Ноги лавочника, – с раздражением подумал Фиолетов, смеривая взглядом низкорослого упитанного капитана в лихо, по-фронтовому заломленной фуражке. – Из бывших лабазников… Из грязи в князи…»

– …Кофе нынче дефицит. Отличный турецкий кофе – мечта офицера на передовой, когда с неба дождь, а в окопах слякоть. Кофе оторвут у нас с руками. Мы всячески поддерживаем людей, которые способствуют лучшему снабжению армии…

– Весьма польщен, – хмуро обрезал Фиолетов. – Надеюсь, что поручительство за уважаемого коммерсанта не есть караемое законом преступление?

– Мы не поощряем поручительства, – быстро ответил капитан, – но почему бы боевому офицеру и не заработать на комиссионных? Не так ли?

Фиолетов отчужденно промолчал. Капитан повернул к нему свое круглое, гладкое лицо:

– Небольшими партиями мы разослали кофе по следующим адресам: действующие части, генерал-губернатору… в штаб армии и лично самому главнокомандующему.

– Только не надо благодарностей, – холодно засмеялся Фиолетов и заслонился выставленными вперед ладонями.

– Их не будет, – спокойно сказал капитан. – Все кофе залито керосином. Каждый мешок. Весь вагон.

Фиолетов побледнел.

– Не может быть! Глупо шутите, капитан.

– Дело пахнет военно-полевым судом. Вас разжалуют в солдаты и сошлют на передовую. Или смертная казнь как мздоимцу и казнокраду.

– Надо доказать, господин капитан!

– Составлен акт.

– Залито керосином… Или просто порченая партия?

– Профессиональный интерес? – спросил капитан. – Бог его знает. Думаю, что этим могла бы заняться контрразведка.

Фиолетов остановился и, крепко взяв капитана за пуговицу, притянул к себе. Он тихо сказал:

– Вы думаете, что дело так безнадежно?

– О, помилуйте! – воскликнул капитан. – Безнадежных положений не существует, если положение в руках умных людей.

– Понимаю, – прошептал Фиолетов и не спеша окинул капитана взглядом с ног до головы.

Тот стоял в развязной позе, выпятив грудь с одной-единственной круглой медалью за русско-японскую войну девятьсот пятого года. Поручик знал, что на оборотной стороне ее выбиты слова, ставшие потом посмешищем всей России: «Да вознесет вас господь в свое время…»

«Ах ты ж Аника-воин! – с ненавистью подумал о нем Фиолетов. – Тыловая крыса. Это же надо, пройти шесть лет кровавой мясорубки и не заработать ни одной фитюльки. Гнус, И ты мне смеешь намекать?!»

– Послушайте… вы! – чеканя слова, с брезгливостью проговорил поручик. – Я – офицер разведки. Я вас… в порошок! Не сметь меня шантажировать!

– Для вас возможны неприятности, – растерялся капитан. – Я с искренней целью. Пока генерал-интенданту не сообщили об акте…

– Не все продается и покупается, любезный! – оборвал его поручик. – Вы в армии, а не за прилавком!

Фиолетов круто повернулся на каблуках и пошел назад. Поравнявшись с экипажем, он вскочил на подножку, упал на кожаные подушки и яростно закричал:

– Гони!

Извозчик, встрепенувшись, захлестал кнутом по спине лошади, бросившейся в галоп.

На одной из тихих улочек поручик приказал извозчику остановиться. Он вышел из коляски и пошел по узкому тротуарчику, взглядывая на номера двухэтажных кирпичных домиков с резными наличниками окон. Во дворе висели веревки с выстиранным бельем, бродили козы. Над дверями лепились размалеванные вывески различных мастерских, фотографий и парикмахерских.

Недавно, неделю назад, поручик был здесь, оформлял с коммерсантом Курилевым сделку по продаже армии партии кофе. Сейчас он с трудом нашел тот же приземистый домишко, на котором тогда висела позолоченная вывеска торговой фирмы. Фиолетов остановился от неожиданности, не увидев ее. Там, где она должна быть, темнело пятно и торчали ржавые гвозди.

Поручик забарабанил кулаком в дверь. Прошло минут пять, пока согнутая старостью старуха не открыла тяжелые створки. Распахнув их, не обращая внимания на возмущенные крики женщины, Фиолетов взбежал по деревянной лестнице на второй этаж и увидел две смежные пустые комнаты. На полу валялась скомканная бумага и лежали ивовые корзины, полные толстых конторских книг, прошнурованных по обрезу обложек. Венские гнутые стулья уже были покрыты пылью. На письменном столе стоял гипсовый бюст бога торговли Меркурия с отбитым носом.

Поручик быстрыми шагами прошел из комнаты в комнату. Он резко обернулся к вошедшей старухе.

– Где господин Курилев? Что это значит? Почему здесь такой ералаш?! Отвечайте!

Старуха с недоумением посмотрела на него и покачала головой:

– Господи, крика-то сколько… Да съехал господин Курилев. Расплатился сполна… Освободил помещения. Теперь сдаю внаем. Теплые помещения. Рамы двойные, новые…

– Куда он съехал? – неторопливо спросил Фиолетов.

– Да что я – полиция? – возмутилась старуха. – Я за чужими людьми следом не бегаю. У каждого свое дело. Нос не сую в чужие сундуки.

– Но, – уже тише проговорил поручик, – может быть, он вам говорил – куда, зачем? Слыхали кое-что краем уха?

– Ни ухом, ни глазом, – сердито перебила старуха. – Порядочный, всеми уважаемый человек. Чего я буду шпионить за ним? Он деньги платил исправно. Да и вы тут не первый раз, господин офицер. Я ведь помню, как вы здесь появлялись. Вместе с ним, с господином Курилевым! Чуть не в обнимку! Коньячок пили!

Глаза у старухи были злые, с ожесточенным блеском. В шамкающем рту торчали пеньки зубов. На тощей шее, как поршень, ходил кадык.

«Ну и ведьма, – подумал с отвращением поручик. – Она глупа… и всего боится… Черт с ней! Обвели меня вокруг пальца, сволочи спекулятивные…»

Фиолетов молча обошел старуху и застучал каблуками по ступеням лестницы. Он выбежал из домика и, щурясь от слепящего солнца, направился к извозчику.

«Но капитану меня на этом не взять, – думал поручик, устраиваясь на кожаных подушках. – Шантаж не получится! Ни копейки не дам. Акт составили… Пока я в контрразведке, ни один самый отъявленный негодяй из интендантов не посмеет бросить на меня косой взгляд… Залитый керосином кофе? Таинственное исчезновение коммерсанта Курилева? Это диверсия. И каждый, кто будет связан с таким делом, станет соучастником не уголовного, а политического преступления. А в наше время это чревато… Кто меня свел со спекулятивной шкурой?.. Когда это было?.. Да, в ресторане… Блондин!..»

Глава 13

Андрей возвращался домой. Он шел теми трущобами, которые окружают вокзал, – продымленные, закопченные здания словно вгрузли в землю. Расшатанные камни мостовых поросли травой. Казалось, что все эти кирпичные дома, полуразрушенные заборы и обвалившиеся сараи смешали в одну кучу, а потом вывалили вдоль пропахшей углем и паровозной гарью песчаной насыпи железной дороги. Здесь улицы не имели названий, а под жестяными колпаками редких фонарей торчали цоколи разбитых лампочек. В сточных канавах не высыхала грязь. Приземистые, покосившиеся, однообразно темные, с выкрошившимися углами и разбитыми стеклами в чердачных окнах рабочие бараки и ночлежки выстраивались в унылый лабиринт.

Вот уже какой день Андрей бродил по улицам и окраинам, заходил в пивнушки, толкался у ворот кустарных заводиков, разглядывал людей на пристанционном базаре.

Шел усталый, волоча ноги. Было темно. Луна, трудно пробиваясь сквозь тучи, сочила вялый зеленый свет. Он собирался на горбах булыжников, стоячими лужами натекал на раздавленные временем ступени крылец и плыл по слепым окнам.

Несколько раз Андрею чудилось, что за ним кто-то идет. Он прислушивался, но снова было тихо на пустынной улице, только далеко кричали лягушки, да на станции гремели буфера вагонов.

Когда проходил около ворот, створки их скрипнули, раздался шорох и прямо перед Андреем брызнул, расколовшись о стену, черный кирпич. Он отшатнулся в сторону, схватился руками за усыпанное осколками лицо. Раскрыв глаза, кинулся в деревянные ворота. Пересек двор. Подтянулся на руках и перевалил тело через забор. Впереди слышались торопливые шаги и частое дыхание. Они то удалялись, то Андрей почти хватал руками чью-то ускользавшую фигуру.

– Сто-о-ой! – закричал он.

Где-то злобно залаяла собака. Обливаясь потом и задыхаясь, Андрей прыгал в какие-то ямы, карабкался по склону. Ему в руки попался камень. Он швырнул его наугад в темноту. Там болезненно вскрикнули.

– Сто-о-ой!

Он забыл, что имел оружие. Ему казалось: тот человек рядом. Кругом стены. В крошечном мраке живое шевелящееся тело. Его не видно, но оно здесь.

– Пришью, сволочь, – сказал Андрей и, раскинув руки, пошел напрямую.

– Обожди… Стой, – послышалось из темноты.

– Выходи!

– Я все скажу… Не трогай меня.

– Ты кто?

– А не пришьешь? Твоя взяла… У меня нож. Слышишь? Лучше не трогай.

– Я тебя с ножом возьму… Вылезай!

– Уйди с дороги, не глотничай!

– Убежишь!

– Твоя взяла.

– Бросай перо!

Финка звякнула о камни. Андрей подобрал ее и, схватив человека за плечо, вытолкал его из сарая. Перед ним стоял оборванец.

– Ну, жиган, толкуй.

– Отпустишь?

– Там решим… Говори!

Оборванец опустился на землю, задрал штанину, осматривая расшибленное колено.

– Кто тебя подговорил? – не выдержал Андрей.

– Я его не знаю…

– Какой он из себя?

– Обыкновенный… Он мне тебя показал на улице.

– Хотел меня пришить?

– Сам понимаешь…

– Много за это получил?

– Э-э, – пренебрежительно хмыкнул оборванец, – задаток. Видать, жмот попался.

– Я тебе дам больше, – предложил Андрей. – За что?

– Покажешь того человека.

– Лягавого из меня делаешь?

– От одного раза не умрешь. А деньги дам не малые. И задаток получишь.

Оборванец долго молчал, потом с отчаянием махнул рукой:

– А-а, все равно жизнь в копеечку. Гони гроши. В субботу ожидай меня у вокзала. Там мы с ним встречаемся. Утром, как часы десять пробьют. Не забудь остальные гроши, а то шиш я тебе его покажу!

Андрей кинул ему в ноги пачку денег, насмешливо проговорил:

– Смотри же, не прогадай. Утром у вокзала.

И пошел от него, грея в ладони полированную рукоять финки.

Домой он пришел поздно. В маленькой комнатушке, которую ему выделила Наташа, торопливо переоделся, сменив засыпанную кирпичной пылью и разорванную рубашку. Наташа не входила, он слышал ее беспокойные шаги в коридоре и у дверей кухни.

– Есть теплая вода, – закричала она, тихонько постучав. – Будешь умываться?

– Обязательно! – бодрым голосом ответил Андрей. Он закатал рукава рубашки и с полотенцем через шею вышел в коридор. В темноте обнялись, и она зашептала на ухо:

– Господи, где ты бродишь? Каждый день… С утра до вечера… Ужин на столе…

Когда Андрей входил в столовую, он быстро спросил Наташу, увидев у стола только два стула:

– Что, отец опять бастует?

– У меня из-за него голова кружится, – пожаловалась Наташа. – Мне его жалко… Пойми, у него такой характер…

Андрей вышел в коридор и тихонько постучал в дверь.

– Да! – раздался голос.

– Никодим Сергеевич, Наташа уже подала на стол.

– Так что?

– Идите ужинать. Мы ждем вас.

– Я, надеюсь, пока еще хозяин этого дома? – ядовито спросил старик.

– Безусловно.

– Благодарю, – с ехидством воскликнул старик. – В таком случае, я позволю себе принимать пищу, когда захочу. Не приспосабливаясь к желаниям квартиранта. Всю жизнь я следовал порядку и закону. Я благонамеренный обыватель! Да-с! Закону и порядку! Мой дом – моя крепость. Да-c! Кстати, вы обязаны вносить квартирную плату за комнату.

– Простите, – сказал Андрей. – Я как-то сразу не догадался.

– Куда уж вам! – почти радостно закричал старик. – Это так трудно!

Андрей крутнул головой и пошел в столовую. Сел за стол и посмотрел на Наташу растерянными глазами.

– Ну что?

– Отказывается…

– Я принесу ему в комнату.

– Да, конечно, – пробормотал Андрей. – Иначе он еще умрет с голода. Какой уже день тянется его бойкот?

– Не беспокойся, – весело фыркнула Наташа. – Когда ты уходишь, он не вылезает из кухни. Я не успеваю ему подавать.

– Сколько же я должен платить за комнату? – задумался Андрей.

– А-а, – догадалась Наташа. – Это что-то новенькое. Квартплата?

– Может быть, мне в самом деле надо уйти от вас? – спросил Андрей. – Жили вы мирно и спокойно…

Она села напротив, подперла щеку кулаком и серьезно взглянула ему в глаза.

– Плохо жили… Тебя не было. Когда тебя нет – заканчивается жизнь.

– А когда я есть, ты меня не кормишь, – пожаловался он. Наташа краем ложки постучала о тарелку.

– Когда я ем, я глух и нем.

Подвинула жареную картошку, пристроилась у стола, положив подбородок на кулаки.

– А ты чего не ешь?

– Не хочется… Ты куда всегда уходишь, Андрюшка?

– Я? Да просто так…

– Ты совсем не умеешь притворяться.

– Да что ты? – ужаснулся он. – А мне всегда казалось, что я прекрасный актер.

– Ты весь как на раскрытой ладони, – вздохнула Наташа. – Я боюсь за тебя.

На столе пугливо трепетали огни трех свечей, по углам тускло отсвечивала старинная мебель, под потолком мерцали стекляшки люстры, а высокое венецианское окно столовой было до половины завешено марселевым одеялом.

– Это я тебя прячу, – улыбнулась Наташа, заметив его взгляд.

– Когда все это закончится? – сказал Андрей. – Ведь закончится когда-то… Вот тогда я тебя увезу в дремучий лес. Построим там избу на курьих ножках. Будет у нас ученый кот и граммофон с миллионом пластинок.

– Нет, наоборот, – покачала она головой. – Поедем в самый большой город и выберем самый шумный дом. Чтоб ходили день и ночь под окнами, хлопали дверями, смеялись…

– А чего? Это мысль, – согласился Андрей. – Предлагаю Москву.

Поручик Фиолетов поднимался по лестнице, чуть касаясь носками шпор мраморных ступеней. Он как бы медленно плыл между бронзовыми светильниками и картинами, висевшими на стенах. Свежевыглаженный мундир ловко облегал его высокую фигуру, косой пробор был безукоризнен, словно ото лба к затылку провели через полированную смоль волос белую полосу по линейке. Клинок висел прямо, не путаясь в ногах, надраенный его эфес зеркально блестел.

Поручик шел по вызову к полковнику, теряясь в догадках. Отношения с Пясецким все более обострялись, и Фиолетов никак не мог найти тому причину. Они явно не подходили друг другу ни характерами, ни образом жизни.

В последнее время полковник даже домой не ходил, ночевал здесь же, в маленькой комнате возле своего кабинета. Старый солдат, верный денщик еще с войны четырнадцатого года, поставил там походную кровать и умывальник. Пясецкий теперь не спускался в подвал. Он постарел. Контрразведка терпела неудачи – провалы агентов, разложение в тылу и поражения на фронтах ожесточили дух старика и ослабили его тело, но не сломили преданности присяге и ненависти к врагу. Теперь он был беспощаден ко всем, кто мешал ему выполнять присягу. Полковник страдал бессонницей. На ночь он читал толстые истории России из серии «Русская быль» или сочинения Валишевского с длинными названиями, вроде: «Дочь Петра. Императрица Елизавета. Полный перевод с французского А. Гретман. Снабженный подлинными письмами и дополнениями из архивных документов.» В глухой тишине гостиницы полковник шуршал страницами и желчь заливала его сердце, он чувствовал, как к голове приступала черная кровь, – книги писали о бесконечных бунтах черни, никчемности извращенных царей и вечной неблагодарности холопов.

А Фиолетов жил несложно, ценя удовольствия и комфорт. Он знал, что по своей натуре легкомыслен и жесток. Эти две черты уживались в его характере, не противореча одна другой. Он мог за вечер прокутить месячный оклад с незнакомыми офицерами. Ничего поручику не стоило ввязаться в пьяную драку, а потом с тоской ожидать – дойдет ли до начальства слух о неблаговидном поведении офицера контрразведки? Но всегда, пил ли он в самых подозрительных ресторанах, волочился ли за сомнительными женщинами или участвовал в дебоше, Фиолетов делал это с каким-то только, пожалуй, ему присущим беззлобным весельем, шутя и играючи. Друзья любили его за простоту, начальство все прощало изящному шалопаю, сердцееду и красавцу, вспоминая свои шалости в годы молодые и невозвратные. Поручик покорял всех белозубой улыбкой, блеском черных итальянских глаз, всегда оживленным выражением смуглого лица и неназойливой болтовней о веселом и приятном в этой жестокой и паскудной жизни.

– Но мало кто мог представить, что этот блестящий и несерьезный офицер, забияка, часами сидит в подвале, обросший щетиной, в расстегнутом кителе, беспрерывно куря, и молча кивает солдатам, взглядом показывая то на раскаленный прут, то на клещи или набор игл. Любимым его орудием был кнут, и часто, оставшись в одной исподней рубашке, он брал в руки бог весть где найденный старинный кнут тюремного палача и с силой взмахивал им над головой, со свистом рассекая воздух, От его резких ударов распятое на стене голое тело выгибалось дугой, рвалось на крючьях и вдруг, словно сломанное, опадало, повиснув белым мешком. Когда он бил кнутом, даже помощники-солдаты отворачивались или уходили в свой угол.

Об этой двойственности характера, которая, между прочим, не волновала самого Фиолетова, мало кто знал. Больше всего осведомлен о поручике был полковник. И он презирал его за порой бессмысленную жестокость и легкомыслие, недостойное воспитанного человека.

Поручик поднимался по мраморной лестнице, придерживая на боку клинок и мягко взлетая над ступенями. Чуть слышно, но приятно звякали шпоры и скрипела необмятая кожа сапог, кобуры и ремней портупеи. Фиолетов думал о взаимоотношениях с полковником, о неодинаковости их характеров и невозможности совместной работы до тех пор, пока он, поручик, не найдет пути сближения с этим заматеревшим в работе и ненависти стариком.

В коридоре одна из дверей приоткрылась, и женский голос позвал:

– Господин поручик, пожалуйста, зайдите на секунду.

– С удовольствием, Мария Семеновна! – воскликнул Фиолетов.

Он вошел в канцелярию, и его встретила смущенной улыбкой невысокая женщина в шелковом платье. Копна прекрасных волос башней возвышалась на ее голове. Волнуясь, женщина все время сжимала пальцы.

– Целую ручку! – весело продолжал поручик, с любовью разглядывая миловидное лицо женщины с нахмуренными от растерянности бровями. – Я так рад каждой встрече с вами. Вы для меня…

– Простите, – перебила его она, – вы направляетесь к полковнику?

– Совершенно верно. Я надеюсь…

– Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, – тихо сказала женщина. – Вы поймите… Идет страшная война. И на этом фоне всякие раздоры… Это все неприятно. Я вас уважаю… Мы так давно знаем друг друга и работаем вместе…