Текст книги "Обязан жить. Волчья яма
Повести"
Автор книги: Борис Силаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
– В контрразведке у них не мальчики, – пробормотал Андрей. – Нет времени подготовиться.
– Ты тоже не кисейная барышня, – грубовато бросил Бондарь, – и притом… Все, что сможем, сделаем… В дело вора вклеим твою фотокарточку. Мы не успеваем вывезти часть архива. На станции его обольют бензином и подожгут. Контрразведке Май-Маевского достанется груда полуобгоревших папок. Среди них будут и твои документы. Уж они попотеют, дела собирая по листочкам.
– Но зачем ему альбом? – проговорил Андрей с раздражением.
Бондарь внимательно посмотрел на него:
– И еще… В городе не так уж и много тех, которые свободно идут на «мокрое дело». Среди профессионалов убийство не в почете. Надо быть уж совсем отъявленным негодяем… Недавно произошла попытка ограбления почтового вагона. Убит красноармеец. Почти так же… ломиком. Двоих, стоявших на стреме, арестовали. Убийца скрылся. Те, двое, его не выдают. Видно, запуганы насмерть. Тебя посадим рядом с их камерой. Запомни клички: Неудачник и Джентльмен…
Бондарь увидел озабоченное лицо Андрея и добавил:
– У тебя есть другой вариант?
Андрей подошел к окну. В кабинете было прохладно, а за стеклами солнце жгло деревья и накаляло булыжники. Коротко загудев клаксоном, в ворота особняка въехала легковая машина с закрытым верхом. С ней и должны были покинуть здание последние чекисты.
– Другого варианта нет, – ответил Андрей, – В этом городе меня почти никто не знает. Будем надеяться…
– Ну вот, – тихо сказал Бондарь, – тебя и перекрашивать не надо… В чем особенность твоего задания? От его успешного выполнения зависит, возможно, и судьба восстания и сотни человеческих жизней. И каких людей, сам знаешь. Это задание для одного, Андрей. Тебя никто не будет подстраховывать. И на помощь особенно не надейся. Все зависит от твоего ума, хитрости и мужества, конечно.
– Постараюсь, – пробормотал Андрей.
– Нет уж, – хмуро перебил его Бондарь, – без этих стараний… Ты обязан все выполнить! Альбом должен выйти из игры чего бы это ни стоило!
– Вы меня не так поняли, – сказал Андрей. – Я жизни не пожалею.
– Вот этого ты и не делай! – резко оборвал Бондарь, – Ты обязан жить! Во всех случаях! Мертвый ты принесешь нам вред, а врагам пользу! Если ты живешь – значит есть надежда обезвредить альбом! Спасти людей! Развязать им руки и зажечь огонь восстания!.. Ты нужен нам живой, понимаешь? С таким заданием ты тут один. Второго нет. Помни об этом всегда!
Издалека донесся тихий дребезжащий звук. Чекисты прислушались. Бондарь подошел к окну, толкнул его створки. Сухой ветер вошел в кабинет и потянул по полу скомканные листы бумаги. Улица лежала по ту сторону литой ограды особняка, тихая, залитая светом, и, казалось, что в этих высоких, с мраморными колоннами и черепичными крышами домах нет никакой жизни.
Где-то били в колокола. Жидкие, разрозненные звуки плыли над молчаливым городом, и была в их надтреснутых жестяных ударах торопливая исступленность дрожащих от торжества рук… Затем заговорила еще одна колокольня – громче, басовитее, с бронзовыми переливами.
– Наверное, белые уже видны с колоколен, – проговорил Андрей.
– Далдонят, как на пожар, – хмуро ответил Бондарь. – Радуются, сволочи… Ничего, мы еще вернемся… Я этот звон долго не забуду. Пошли.
Он положил руку Андрею на плечо и ободряюще тихонько тряхнул. Андрей взглянул на него и увидел в глазах у председателя Чека пронзительную горькую печаль.
И тогда он сам сказал Бондарю:
– Ничего, Вадим Семенович, все будет хорошо…
– Надеюсь, – сердито буркнул Бондарь и отвернулся.
Глава 2
Андрей встал на табуретку и подтянулся за прутья оконной решетки. Он увидел выкрашенную в желтую краску толстую стену, утыканную битым бутылочным стеклом и сколоченную из потемневших досок сторожевую вышку. Охраны на ней не было. Дальше бугрились крыши города – до самого горизонта. В камере стоял промозглый подвальный холод. Капли cырости собирались в трещинах штукатурки, исцарапанной руками сидевших здесь раньше заключенных. В углу валялась грязная охапка сена и рваное одеяло.
Даже сюда, в этот каменный мешок, доносился колокольный звон. Теперь он был громче и стройней. Праздничный благовест, как на пасху, кружил над городом, поднимая с крыш стаи диких голубей…
Тюрьма гудела голосами, раздавались удары, грохот – то заключенные уголовники вышибали двери. Еще немного, и под таранами из скамеек и разломанных нар окованные жестью полотнища рухнут и людской поток заполнит коридор.
Андрей сел на табуретку. Вспомнил свою новую биографию – примитивную судьбу московского вора, дважды сидевшего, пойманного в третий раз, в меру нахального и трусливого, с исковерканной личной жизнью – где-то были брошенные жена и дети. Ими не интересовался – иногда появлялся дома, чтобы переждать смутное время, и пропадал снова – опять надолго, казалось, навсегда… В уголовном мире с ним считались – многие слыхали о Блондине – опытном «воре в законе». Мог он организовать и свою шайку, но не лез на глаза розыску, предпочитая роли второстепенные… Андрей видел Блондина. В начале следствия в Чека считали, что налет на ювелирный магазин совершили люди из офицерской подпольной организации, маскируя его под обычный вооруженный грабеж. Первые же допросы единственного уцелевшего грабителя успокоили чекистов. И они не ошиблись – Блондин рассказал им о себе все. Ни о какой связи с офицерьем не было и речи. Андрей еще помнит высокого, тощего человека с жидкими выцветшими волосами, спадающими на морщинистый лоб, и равнодушные блеклые глаза, иногда вдруг вспыхивающие припадочным блеском. Видно, на его счету немало темных дел, но уже не было времени связываться с московским уголовным розыском. Да и вооруженное ограбление – достаточное обвинение, чтобы подвести под революционный трибунал. Теперь, когда он, Андрей, стал Блондином, неприятности могли возникнуть самые неожиданные. Предугадать их было невозможно, и оставалось только сидеть в полутемной камере, слушать, как грохочут вышибаемые двери, и ожидать – вот сейчас загремит гулкий коридор, раздадутся радостные крики и плотная, жаркая, задыхающаяся толпа ринется к воротам.
Он чувствовал легкую лихорадку, и сердце стучало неровно, томительно обмирая. Мысли бежали чередой – спутанные, тяжелые – и не успокаивали, а еще больше взвинчивали нервы. Боялся ли он? Да. Что такое страх, Андрей знал. За всю свою жизнь он испытывал его несколько раз, и даже сейчас, при воспоминании, его охватывает озноб… В детстве тонул, рядом был берег, и никак не мог до него дотянуться. Андрей до сих пор видит это во сне… Когда пришел в Чека, в первой же операции, нос к носу столкнулся с офицером, переодетым в штатское. Дрались один на один, голыми руками, в темном дворовом колодце. Бросали друг друга на грязный асфальт и кирпичные стены. Хрипло дышали. И каждый знал, что помощи не будет.
Когда лежали распластанные на асфальте двора, уже не имея сил шевельнуться, Андрей поймал взгляд офицера. На потном, грязном, залитом кровью лице, ненавидяще, по-звериному жадно и страшно светились фосфорно-желтые беспощадные глаза. Тогда он почувствовал, как его охватывает ужас. Захотелось отползти, забиться в угол, накрыть голову дрожащими руками. Но, наверно, он смотрел на того человека глазами, еще более страшными и жуткими, потому что тот вдруг заскреб пальцами по асфальту и стал двигаться в сторону, к мусорному ящику, у которого Андрей его и настиг…
Андрей вырос в бедной семье учителя. Их было много, детишек, у скромного служащего народного просвещения. Революцию Андрей принял восторженно. Ходил с красным бантом в петлице, кричал что-то ликующее на митингах… Затем фронт – окопы, убитые друзья… Революция в его сознании все! больше приобретала четкие и определенные черты классового бескомпромиссного сражения. Направили в органы Чека. В памяти Андрея на всю жизнь остались чекисты со вспоротыми животами. Крестьяне, сожженные вместе с детьми. Пленные красноармейцы, распятые на стенках подвалов контрразведки… Он видел это собственными глазами – снимал их с крючьев, хоронил, отправлял в больницы… Те, кто резал и жег, сидели перед ним в следственной комнате, отделенные только столом. Такие понятия, как белый террор, кулаки, класс эксплуататоров, – воплотились в конкретных людей, которые coвершали кровавые преступления и организовывали заговоры против молодой Республики Советов…
Андрей прислушался. В глубине тюрьмы рухнула первая дверь, и разноголосый шум ворвался в коридор. Бежали люди – стучали сапоги, хлопали деревянные подошвы тюремных котов. Ругань, крики, звон сбиваемых запоров.
Андрей заколотил табуреткой по двери своей камеры.
– Сюда-а-а! На помо-о-ощь!!
Табуретка разлетелась на куски. Он забарабанил кулаками, расшибая их в кровь.
– Сюда-а-а!! На помо-о-ощь!!
Кто-то остановился. Слышно было, как заложили в замок ломик. Дверь распахнулась. Небритые, худые люди толпились у входа. – Кто ты?
Андрей шел к ним, бледный от волнения, без шапки, в рваном пальто, прикрыв отворотами голую грудь.
– Братцы, – сказал он дрожащим голосом. – Я Федька Блондин… Один остался. Неужели свобода?! Братцы…
– Давай, урка… Катай отсюда, пока цел, – захохотал коренастый заключенный, обросший курчавой цыганской бородой.
– Слыхали о тебе, Блондинчик, – прищурился насмешливо второй – морщинистый, узкоплечий, с дряблой шеей. – Повезло. Не успели шлепнуть!
Андрей сразу угадал их и, не раздумывая, бросился в двери.
Тюремный двор обдал жаром – ни одного деревца, только булыжник и вдоль стены вскопанная сухая земля.
Открыли ворота и выбежали на пустынную улицу. Все кинулись врассыпную. Андрей нашел взглядом тех, двоих. Они нырнули в подъезд дома, выскочили с другой стороны, перелезли через кирпичный забор. Оглянулись и увидели тяжело дышащего Андрея.
– А ты чего за нами? – грубо закричал бородатый и, нагнувшись, поднял камень. – Иди отсюда, ну!
– Бросаете, сволочи? – Андрей остановился посреди двора, рванул на груди пальто. – Бей, гад! Бей! Песья кровь… Попадешься ты мне на кривой дорожке… Бей!
– Слушай, Блондинчик;– миролюбиво сказал второй уголовник. – Нам не по пути. Ты чужой, завалишь нас.
– Фараоны для вас свои, да?! Воры называется… Шпана несчастная! Щипачи!
– Заткнись! – огрызнулся бородатый и посмотрел на него с бешенством. – Заезжие крохоборы…
– Я тебя траву заставлю грызть, – с ненавистью бросил Андрей. – Ты еще ноги мои целовать будешь, козел!
– Руки коротки! Не та губерния, сынок!
– Достанем, – Андрей погрозил кулаком. – Не таких обламывали.
– Ладно, будет вам, – хмуро проговорил второй уголовник. – Чего не поделили? Одна воровская кость. Пошли, Блондинчик.
– Стой! – выкрикнул бородатый. – Тебя кто брал – угрозыск или Чека?
– Я вор! Ты это понимаешь?! – зло заорал Андрей.
– Черт с тобой, – неохотно согласился бородатый и выбросил камень. – Идем. Нам не светит иметь дело ни с Чека, ни с контрразведкой.
Андрей медленно подошел к ним.
– Давай знакомиться, – сказал второй уголовник. – Меня зовут Неудачник. А его, – он кивнул на бородатого, – Джентльмен.
– Что, у вас – имен совсем нет? – прищурился Андрей. – Засекретились по завязку.
– Да и ты для нас только Блондин и все, – буркнул Джентльмен. – Так оно спокойнее, парень.
– Провинция чертова, – усмехнулся Андрей. – Скоро собственной тени бояться будете.
– Не пижонь, – перебил Джентльмен. – Пошли.
Они повернули за угол и оказались на центральной улице. Колокола уже трезвонили по всему городу. Они били на разные голоса – размеренно, монотонно и торопливо. Колокольни толстыми пальцами упирались в небо, и тоненькие золотые! крестики блестели под солнцем. Наконец забухал и Благовещенский собор – громада, обросшая сияющими луковицами.
– Во клопов сколько повылазило, – хмуро сказал Неудачник.
Улица оживала. Там и тут стали появляться празднично одетые люди. Они собирались кучками у богатых подъездов, весело переговариваясь и громко окликая тех, кто появлялся на балконах, уже разукрашенных коврами и гирляндами цветов. Пьяные дворники в белых фартуках и с надраенными бляхами посыпали песком в подворотнях, пылили метлами на тротуарах. Некто в распахнутой поддевке, в хромовых, бутылками, сапогах шел посреди улицы, с трудом держась на нoгax и орал, обливаясь слезами:
– Братия во Христе-е!.. Святой праздник… Преклоним колени-и-и!..
Вдруг все замерли, повернулись в одну сторону и, загалдев, побежали навстречу цоканью копыт.
Из-за угла вынеслись всадники. Не обращая внимания на восторженные крики встречающих, не придерживая коней, на бешеном аллюре врезались в толпу. Люди шарахнулись в стороны, кинулись в подъезды, оставляя на мостовой букеты цветов и раскрытые зонтики.
Перед Андреем мелькнули тяжело ходящие бока лошадей, потные лица всадников, золото погон. В звоне шпор, конском храпе и свисте нагаек отряд прогрохотал мимо и скрылся. Очнувшись от неожиданности, люди бросились за ним. Андрей бежал, не отставая от Джентльмена и Неудачника.
Оставив на мостовой лошадей, офицеры уже колотили рукоятками нагаек в двери фотоателье Лещинского. В нетерпении они дергали за ручку, налегали плечами, но, закрытая изнутри, она не поддавалась их усилиям. Тогда один из них снял со спины кавалерийский карабин и, размахнувшись, обрушил приклад на витрину. Осколки усеяли тротуар. Пригибаясь, офицеры нырнули в глубину помещения.
Толпа нарастала. Люди подходили к угловому дому, большим полукругом выстраиваясь у разбитой витрины.
– За что же это они фотографа? – Джентльмен становился на цыпочки, стараясь поверх голов разглядеть все, что происходило впереди.
– Может, коммунист? – предположил Андрей.
– Конечно, – не задумываясь, ответил Неудачник, и морщинистое лицо его покрылось паутиной злых склеротических жилок. – Чекист засекреченный! Стукач!
– Кто чекист? – послышалось рядом. – Что вы говорите? Фотограф?.. Царица небесная… Господин Лещинский?!
Толпа заволновалась и подалась ближе к дому, тесня тревожно всхрапывающих лошадей.
В глубине фотоателье раздался топот ног, и в проломе витрины показались офицеры. Они несли за углы бархатную занавесь, в которой тяжело провисало тело убитого.
На крыльцо вышли полковник и поручик. Они молча смотрели, как офицеры приторачивали к седлам двух лошадей грузный сверток, из которого с одной стороны торчали тщательно начищенные башмаки, а с другой – запрокинутая вниз голова.
Высокий и смуглый, похожий на итальянца поручик громко закричал толпе:
– Разойди-и-ись!
Люди не слушались, они напирали на стоящих впереди, и полукруг у дома сжимался.
Коренастый, с крестом на первой пуговице кителя полковник сердито бросил поручику:
– Оставьте часовых… И эту толпу – конечно, вежливо, господин Фиолетов… Толпу разгоните.
Он сбежал с крыльца и решительным солдатским шагом направился к лошади. Опустившись в седло, хмуро произнес, не глядя на людей:
– Господа, вам тут делать нечего… Пожалуйста, разойдитесь.
Какая-то толстая женщина восторженно выкрикнула:
– Виват! Доблестным освободителя-я-ям!..
Полковник недовольно поморщился и поднял руку в несвежей белой перчатке.
– Спокойно, господа… Основные силы прибудут через считанные минуты.
– Кого убили? – из последних рядов толпы прокричал кто-то басом.
Полковник поискал того глазами, подумал и сказал твердо, по-военному:
– Господа! Вы свидетели очередного варварского злодеяния большевиков. От их рук пал один из лучших сынов великой России. Мир его праху…
Он снял твердую фуражку, медленно перекрестился и тронул шпорами лошадь. За ним двинулись остальные всадники. Бархатный занавес с телом убитого закачался между двух испуганно косящихся лошадей.
– Смываться надо, – трусливо прошептал Неудачник. – Мокрое дело… Ни за что влипнуть можно.
Он стал выбираться из толпы, оглядываясь на спешащих за ним Андрея и Джентльмена.
Опустив поводья, насупившись, полковник молча ехал во главе отряда. Он не смотрел по сторонам, его не волновали радостные лица встречающих жителей. Его конь устало опускал копыта на горячую мостовую. Полковник словно не слышал праздничного благовеста колоколов. Он тяжело покачивался в седле, сгорбив старческую спину. Если бы его воля, он бы приказал прекратить этот безалаберный, ненужный трезвон. Еще несколько лет тому назад он мечтал о часе, когда его конь ступит на знакомые мостовые этого города. Здесь прошла его часть жизни, и, может быть, часть самая лучшая. Тут он познал любовь, был счастлив. Отсюда он начинал свой путь – полный надежд на будущее, молодой, сильный, верящей в свое исключительное предназначение. И сюда вернулся – дряхлым, разбитым человеком. Он слышал за спиной топот копыт, звон шпор. Он мог обернуться и увидеть, – как олицетворение всей его прожитой жизни, – скорбный кортеж, следующий за ним.
Сегодня, как никогда, полковник понимал, что происходит вокруг него. Радостные лица жителей? – они не были истинными жителями этого города. Ликование нескольких центральных улиц не могло даже в малой толике компенсировать угрюмую ненависть заводских окраин. Исступленный бой колоколов? – они хоронили память о городе детства, о той поре, когда молодой юнкер с веткой сирени в руках стоял вот у этого здания. Волновался и смотрел на часы… И был солнечный слепой дождь. И шла по тротуару та, которую он ожидал… Дело, которому он служит? – оно держится на тупом повиновении подчиненных, на верности обреченных и жестокости тех, у кого души опустошены и выветрены, подобно корням деревьев, растущих на песке.
Полковник тронул поводья и подождал, когда с ним поравняется поручик.
– Я думаю, – тихо сказал Пясецкий, – вечером у нас уже появятся первые арестованные. Вы понимаете, господин Фиолетов?
– Безусловно, – кивнул головой офицер.
– Распорядитесь… И лучше всего на центральной площади. Человек двенадцать будет достаточно.
– Не много ли? – заколебался поручик.
– Нет, – ответил полковник. – Войска должны быть спокойны, что им не станут стрелять в спины из-за углов.
– И, кроме того, надо отомстить, – поручик кивнул через плечо в сторону убитого капитана.
– Месть как чувство оставим обывателям. Для нас – это профилактическое мероприятие и только.
– Но, господин полковник, – запротестовал Фиолетов, – погиб наш товарищ!
– Убит разведчик, проваливший задание, – жестко произнес Пясецкий. – И как разведчик, вы должны об этом подумать в первую очередь. Где альбом?
– Простите, – поручик коснулся кончиком пальцев козырька фуражки и придержал лошадь. Он понимал, что этим делом – убийством Лещинского – придется заниматься ему, и заранее злился, видя раздражение полковника. История с самого начала казалась запутанной, и многое в ней было просто непонятно. Капитана Лещинского поручик лично не знал, но часто слышал об удачливом и умном офицере.
Поручик Фиолетов зло посмотрел в спину полковника. Он видел зеленый френч, золото смятых погон и тщательно начищенные хромовые сапоги с никелированными шпорами, которые изредка звякали в такт усталому движению лошадей.
Глава 3
Весь день белые войска шли через город. У Благовещенского собора их встречали хлебом-солью именитые жители – архиерей, бывший председатель Думы, дворяне и купцы. Ревели оркестры. Качались ряды винтовок с плоскими штыками. Вал за валом шли добровольческие отряды. Офицерские сводные роты потрясали воображение обывателей литым нерушимым строем. Зрители кричали «ура!» и бросали с балконов конфетти.
Казаки качались в седлах, держа у стремян длинные пики, выпустив из-под лакированных козырьков фуражек расчесанные чубы. В белоснежных черкесках гарцевали моложавые генералы. Легко, как призрак, пронеслась «волчья сотня». Чадя плохим бензином, вполз на площадь броневик с размашистой надписью на круглой башне: «Освободитель». На рысях прогрохотала конная артиллерия с лихими ездовыми на передках. А затем поплыла серой рекой подневольная пехота в рваных сапогах, в обмотках, в шинелях без хлястиков. На головах папахи и выгоревшие картузы. Сбиваясь с ноги, торопливо, под злые окрики офицеров полки катились мимо громадного собора бесконечной лентой.
В это время в молчаливых пригородах, в рабочих районах уже начались первые аресты. Хватали по доносам добровольных осведомителей и предателей. На берегу пересохшей реки плотники в распоясанных гимнастерках с погонами сколачивали из свежеоструганных бревен виселицу на двенадцать человек.
Контрразведка облюбовала себе здание гостиницы «Палас». Раньше как-то не обращали внимание на этот дом, а сейчас словно увидели его серые стены, мрачных бетонных атлантов и чугунные цепи, поддерживающие тяжелые козырьки над дубовыми дверями. Здесь неподвижно стал солдат с черным суконным ромбом на рукаве, в центре которого белели череп и скрещенные кости.
Воры пришли к торговке краденым.
– Она баба злая и жадная, – сказал Джентльмен, пропуская спутников в подвал.
– Людка на нас капитал оставила, – хмыкнул Неудачник. Долго стучали в дверь, пока ее не открыла худая простоволосая женщина с испитым желчным лицом.
– Встречай гостей, Людмила, – сказал Джентльмен.
– А я никого не звала, – сердито отрезала женщина. – Не по нынешним временам гостями заниматься.
– Не узнаешь? – сощурился Неудачник.
– Что вам от меня надо?
– Пропусти в дом, – попросил Джентльмен.
Она захлопнула дверь, но Джентльмен успел подставить ногу.
– Ох и стерва ты, Людка, – удивился он и, отстранив ее, вошел в комнату. – Давайте сюда, ребятишки.
В низком подвале светилась крошечная лампадка. Отблески играли на множестве небольших икон. У стены стояла громадная деревянная кровать с горой белоснежных подушек. Пахло какими-то травами и валерьянкой.
Все опустились на венские стулья, только Людмила осталась у двери.
– Проходи, не бойся, – усмехнулся Джентльмен. – Быстро ты забываешь своих друзей. Напомнить, красавица?
– Говори и уматывайся, – хмуро сказала женщина.
– А ну, цыц! – пристукнул кулаком Джентльмен. – Вот что, Людка… Мы только с казенных квартир. Барахло у тебя есть? Надо приодеться. Эту рвань вонючую можешь взять себе.
– Осчастливил, – фыркнула женщина. – Я воров не укрываю.
– Зато ворованое покупаешь, – Неудачник весело хохотнул. – Я один тебе столько шмоток переносил!
– Пользы тебе от этого было мало, – презрительно сощурилась женщина. – То-то и кличут Неудачником.
– Заткнись! – крикнул обиженно Неудачник.
– Третий-то кто? – спросила женщина и кивнула на Андрея.
– Свой человек, – ответил Джентльмен. – Федька Блондин. Сидел за грабиловку. Из камеры выпустили.
– Чего-то личность чужая, – сухо проговорила женщина и царапнула Андрея острым взглядом. – Не признаю.
– Московский парень, – успокоил ее Джентльмен.
– Морда гладкая… Не нашего поля ягода.
Андрей с угрозой поднял голову.
– Ты знай свое дело, старуха, а то…
– Что то? – с вызовом спросила она.
Андрей медленно встал из-за стола. С гулом рухнул стул на каменный пол. Женщина посмотрела в его округлившиеся от гнева, яростные глаза, и желтизна схлынула с ее щек.
– Ладно… Ишь ты какой! – буркнула она. – Садись… Гостем будешь.
– Садись и ты, королева, – усмехнулся Андрей. Женщина опустилась на стул боком, на самый краешек, точно чужая в своем доме, положила руки на скатерть.
– Жить будем у тебя денька два, – проговорил Джентльмен. – Пока не подберем нужную хату… Ты нас оденешь.
– Во что я вас одену?
– Оденешь, – решительно перебил Джентльмен. – Денег у нас нет. Но за нами не пропадет. Потом возьмешь с процентами. Все! А теперь давай бритву. Заросли, как звери.
Женщина вытащила из-под кровати большую плетеную корзину и, пока воры брились и умывались под краном, перетряхнула все ее содержимое. На стол полетели мужские брюки, выглаженные сорочки, туфли.
Джентльмен, задумавшись, ходил из угла в угол, поглаживая впалые, розовые от бритья щеки.
Черные кольца волос спадали ему на лоб, отчего он все время круто вскидывал голову, отбрасывая кудри. Скрестив на груди тяжелые, повитые синей татуировкой руки, вор словно никого вокруг себя не замечал, но, обернувшись, Андрей почти всегда ловил на себе его настороженный взгляд.;
«Крепкий мужик, – подумал о нем Андрей. – Но почему Джентльмен?.. Подозрителен и опасен… А второй – типичный неудачник. Не ножом, а шилом. Законченный негодяй…»
Андрей повязал на шелковой рубашке широкий, в синюю крапинку галстук и застегнул пиджак. Хромовые, со скрипом ботинки немного жали, но терпеть было можно. Он крутнулся на каблуках перед зеркалом и одобрительно подмигнул высокому, широкоплечему, модно одетому человеку, отраженному в стекле. Гладко расчесанные светлые волосы легкой волной спадали на правое ухо. На скуластом лице нагловато поблескивали ясные глаза.
– Парень что надо, – с завистью сказал Неудачник и с отвращением посмотрел в зеркало на свое отражение. Был он кривоног, брюки безобразными складками спадали на туфли. Коричневая толстовка висела мешком и, подпоясанная витым шнуром, топорщилась сборками.
– Слушайте сюда, – вдруг проговорил Джентльмен. – Как жить дальше будем? Без денег и документов – нам хана!
– Надо Забулдыгу искать, – предложил Неудачник. – Уж он что-нибудь придумает.
– А кто это? – спросил Андрей.
Воры переглянулись, и Джентльмен неохотно произнес:
– Лучше тебе с ним не связываться. И вообще – слушай да помалкивай.
Он подождал, когда из кухни выйдет Людмила, и спросил ее:
– Где твой-то?
Она презрительно посмотрела на него и пожала плечами:
– Надо будет – сам тебя найдет.
– Ты с кем так разговариваешь? – вспылил Джентльмен.
– Не пугай, – равнодушным голосом бросила она и прошла к столу. – Коль в гости навязались – садитесь… Что бог послал.
Она высыпала из чугунка в миску вареную картошку, положила несколько сушеных вобл, швырнула на скатерть погнутые вилки.
– Ты бы, Людочка, – заискивающе сказал Неудачник, – тоже поела… А Забулдыгу поставь в известность, мол, ребята из тюряги вырвались. Без дела сидят.
– Поживите, понюхайте свободы, – сухо ответила женщина. – А там видно будет. Я вашего Забулдыгу сама полгода не вижу. Исчез он. Наверно, и в городе его нет.
– Ладно трепаться-то, – хмуро перебил Джентльмен. – Нас проверять нечего… Или боится?
Женщина насмешливо посмотрела на него, и Неудачник торопливо пробормотал:
– Друзьями были по гроб жизни… Думаешь, мы там, в тюряге, кого продали? Точно жить нам не хочется! Да и власть поменялась. Сейчас им не до нас. Главное, в политику не лезть.
– Хватит, – поморщилась женщина. – Балабонишь – голова трещит. Перебьетесь у меня пару ночей, а там катитесь.
– А Забулдыга? – напомнил Андрей и смолк под взглядом Джентльмена.
– Что-то ты, милок, – прищурилась Людмила, – уж больно любопытный. У нас такое не заведено. Не накликать бы тебе беды на самого себя.
– Ладно, – буркнул Андрей. – Отвечаю за все.
– Платить-то будешь чем? – хмыкнул Неудачник. – Там дорого берут.
– Наличными, – усмехнулся Андрей.
– Настанет время и этому, – пообещала женщина.
