Текст книги "Обязан жить. Волчья яма
Повести"
Автор книги: Борис Силаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
– В чем дело, Мария Семеновна? – засмеялся поручик. – Что слышат мои уши? Вы беспокоитесь обо мне? Сжалился бог!
– Перестаньте, – покраснела по уши Мария Семеновна. – Вы просто малый непослушный ребенок. Ну что вы еще натворили?
– Ума не приложу, – пожал плечами Фиолетов. – Яко ангел на небеси… Денег нет. А в чем, собственно, дело?
– Из штаба самого главнокомандующего получен запрос, – Мария Семеновна понизила голос. – Интересуются вами… Просят служебную характеристику и все остальное… Личные знакомства и образ жизни.
– Зачем им это? – встревожился поручик. – Голубушка, Мария Семеновна, не скрывайте ни слова! Умоляю!
– Подумайте сами, – сердито ответила женщина, – всегда вы во что-нибудь попадаете…
– Как перед крестом…
– Ах полноте! Вечно у вас в голове женщины и кутежи…
Фиолетов посерьезнел:
– Я прошу вас, Мария Семеновна, во имя нашей дружбы…
– Были какие-то странные звонки, – прошептала женщина. – И были подметные письма… Все о каких-то ваших аферах и связи со спекулянтами. Я не верю ни единому слову, но господин полковник… Ваши с ним взаимоотношения…
– И только-то? – заулыбался Фиолетов и осторожно поднес ее руку к губам. – Благодарю. Сам факт вашего обо мне беспокойства… Я тронут до глубины души.
– Ну до чего же легкомысленны! – воскликнула Мария Семеновна. – Ведь запрос уже пришел! Из штаба самого главнокомандующего! Вы понимаете?
– Спасибо за ласку и жалость, – поручик у двери оглянулся и тихонько покачал головой. – Нет, сколько негодяев на свете…
Он вышел в коридор и замедлил шаги. Было тревожно. Мария Семеновна почти всегда одна из первых узнавала штабные новости. Фиолетову нравилась эта спокойная и добрая женщина, жена его бывшего товарища, который отпросился на передовую, не вынеся работы в контрразведке.
Поручик постучал в дверь и, пройдя по длинному ковру, остановился перед столом полковника.
– Садитесь, – сказал Пясецкий и подвинул раскрытую коробку папирос. – Курите, пожалуйста… Я вас вызвал по вопросу, который не имеет непосредственного отношения к служебным делам. Однако… кто определит грань, отделяющую службу от личной жизни, если мы имеем дело с офицером контрразведки?
Полковник медленно прошелся к окну и постоял возле него, словно собираясь с мыслями. Затем повернулся и начал размеренно и спокойно, но резко сдвинувшиеся брови и побежавшие по лбу морщины говорили о его внутренней напряженности.
– Из штаба главнокомандующего мы получили запрос о ваших служебных успехах, образе жизни, товарищах… В общем, как вы сами понимаете, обычные данные для личного дела. Возможно, идет перепроверка, какие-то уточнения.
– В прошлом году уже было нечто подобное, – проговорил Фиолетов.
– Совершенно верно, – кивнул головой Пясецкий, – но в этом году, господин поручик, есть кое-какие осложнения. Мною получены определенные письма… А также я имел честь говорить по телефону с неким человеком, не назвавшим своей фамилии…
– Я весь внимание, – вставил Фиолетов.
– Я рад, – фыркнул полковник. – Разговор шел о ваших махинациях и неблаговидных делишках. Упоминалась какая-то афера с вагоном кофе.
– Это были анонимные письма? – звенящим голосом спросил поручик.
– Да! – сказал полковник. – Анонимные письма… В ином случае мы бы с вами разговаривали не таким тоном. Мне очень неприятно, и я заранее прошу извинения. Звонки и письма. Невольно связываю с запросом штаба о вашем образе жизни. Как мне известно, за последнее время вы не отличались ангельским поведением. У вас скромный оклад офицера…
– Господин полковник, – Фиолетов поднялся со стула и сдвинул каблуки сапог. – Я был безупречен при выполнении ваших приказов. Если этого недостаточно, то проверьте меня фронтом.
– Вы меня не поняли, – хмуро произнес Пясецкий. – Конечно, я дам вам достойную характеристику, но… если я ошибусь? Главнокомандующий мне этого не забудет. Будьте со мной откровенны, поручик. Я могу простить определенные проступки, ведь я тоже человек… Я понимаю желания молодого и красивого офицера.
– Неблаговидных дел не совершал, – твердым голосом ответил поручик.
– Прекрасно, – усмехнулся полковник. – Может быть, вы хотите уйти из контрразведки… по состоянию здоровья?
– Я ни на что не жалуюсь, господин полковник.
– Так-с, – Пясецкий первый раз улыбнулся, – Я прошу запомнить… Никогда не прощу удара в спину. Кроме того, ненавижу казнокрадов! Если им станет один из моих офицеров, то его ожидает разжалование, военно-полевой суд и расстрел. В лучшем случае – каторжные работы!
Поручик стоял перед ним неподвижно, на посеревшем лице играли желваки. Тяжелым голосом он произнес:
– Разрешите идти?
– Подождите, – задержал его полковник движением руки и мягко спросил: – Юрий Лаврентьевич, вы читали сегодняшнюю сводку с фронта?
– Не успел, Альфред Георгиевич.
– Наши откатываются… Сдали Узловую. В этих условиях наш долг… – Пясецкий многозначительно поднял указательный палец.
– Кроме известного вам Блондина, – ответил поручик, – к поиску альбома и Джентльмена привлечены и другие агенты. Так, мы уже перетряхнули весь воровской мир города. На станции и перекрестках дорог – круглосуточные дежурства пикетов. Розданы приметы.
– Как вы думаете, кто берет деньги, которые мы оставляем в тайниках?
– Подставные лица, – сказал поручик. – Проследить их пока не удается. Но мы боимся действовать более решительно. Возможно, эти люди сами не догадываются, в какой игре участвуют. Стоит одного из них арестовать, и подлинный хозяин альбома с перепугу может свершить самое неожиданное – сжечь альбом, убежать из города, наконец, отравиться, как он обещал в своем письме.
– Да, – согласился полковник. – Тут необходим максимум осторожности, но нас не устраивают такие гомеопатические дозы, в каких поступают фотографии. Сообщите этому коммерсанту, что мы согласны на более высокую цену при условии увеличения количества фотографий. Поведите переговоры о покупке альбома целиком.
– Колоссальная сумма, – пробормотал Фиолетов.
– Чепуха! – обрезал полковник. – Деньги обесцениваются по мере приближения фронта. Вполне приемлемая сделка. Вы свободны.
Поручик повернулся кругом и молча вышел из кабинета. В приемной у стола дежурного офицера стояла с папками в руках Мария Семеновна. Она с беспокойством посмотрела на Фиолетова, и тот в ответ чуть заметно улыбнулся, однако на сердце у него было тяжело, и он чувствовал себя растерянным.
Глава 14
На пристанционной площади по камням мостовой цокали копыта ломовых лошадей, впряженных в громадные платформы на резиновом ходу, проносились быстрые дрожки. Широкие ступени вокзала были сплошь покрыты лежащими на них людьми, чемоданами и мешками. Под высокими, серыми от пыли тополями валялась грязная бумага, головешки, картофельные очистки. В сквере, у заброшенного мраморного фонтана, прохаживались дамы под руку с офицерами, спешили куда-то чиновники – отсюда начиналась главная улица города, и там, вдали за домами, виднелся громадный собор, как бы венчающий конец проспекта.
Андрей сидел на скамейке, забросив ногу за ногу и сдвинув кепку на затылок, подставляя лицо лучам солнца. Он с интересом смотрел, как тощий, небритый оборванец уныло бродит по аллее, вглядываясь в людей.
– Эй! – позвал Андрей.
Оборванец обернулся и с растерянным видом подошел к скамейке.
– Ты гляди, – удивленно проговорил он. – Усы… Бородка… Какой пан!
– Вот тебе деньги, – Андрей сунул ему стопку ассигнаций. – К хозяину подведешь и сматывайся на все четыре стороны. Меняй хату… Дело тут не уголовное. Я из контрразведки. Понял?
– Понатыкали вас по всем углам, – пробормотал оборванец. Он запахнул на груди рваный пиджак, с тоской отвернулся.
К подъезду вокзала вереницей катились коляски и запыленные дрожки. На ступенях ссорились мешочники. В голос кричали мальчишки, размахивая газетами, предлагая папиросы и холодную воду.
– Смотри, – тихо сказал оборванец. – Вон тот красавец…
– Где? – тревожно выпрямился Андрей.
– У колонны… Пижон с палочкой.
– Точно он?
– Ей-богу… Матерью клянусь…
– Тогда дуй туда, – бросил Андрей. – Живо…
Андрей поднялся со скамейки и пошел к вокзалу, стараясь быть незаметным среди толпы. Он вышел тому человеку за спину и прислонился к стене.
«Прекрасно сшитый костюм… Котелок… Трость с набалдашником… Кто бы это?»
Человек нетерпеливо поигрывал тростью, крутил головой и, наконец, обернулся.
Да, это был Джентльмен. Гладко выбритый, элегантный, с белым платочком в кармане. Он несколько раз прошелся взад-вперед, прикрывая глаза от солнца ладонью, посмотрел на вокзальные часы. Оборванец приблизился к Джентльмену. Тот стремительно шагнул к нему.
Андрей не слышал, о чем они говорили. Оборванец, видно, оправдывался. Джентльмен угрожающе крутил трость. Потом вынул из кармана портмоне и достал деньги. Оборванец сунул их в пиджак и, шаркая опорками, побрел от вокзала.
«И у этого заработал, – усмехнулся Андрей. – Лихой мужик…»
Джентльмен неторопливо зашагал по улице, останавливаясь у лотков, поторчал возле афиш.
Андрей следил за ним, не спуская из глаз ни на секунду. Так они оказались на узкой улице, стиснутой высокими кирпичными домами. Бесчисленные магазинчики и лавки тянулись в первых этажах. Их разнокалиберные вывески лепились над окнами неровным сплошным рядом из прыгающих букв и цветных пятен.
Джентльмен остановился и вытащил из кармана связку ключей. Тихонько звякнул колокольчик, раскрылась стеклянная дверь, пропуская человека, и захлопнулась за ним, снова простучав медным звоном…
Андрей поднял голову и прочитал серебряные буквы на красном фоне: РЕСТОРАН «ФОРТУНА».
«Черт, обнаглел совсем! Хотя почему? Его ищут во всех воровских притонах, а он здесь, почти в центре города. Конечно, под другой фамилией. Как поразительно изменился! Значит, сбылась его мечта: открыл ресторацию. Как покойный папаша. А где же Неудачник? Джентльмен не из тех, которые удачу делят пополам… Зайти, что ли? Ну его к шуту. Узнает…»
Проходя мимо, Андрей заглянул в окно. Он увидел сумрачный зал, сдвинутые столы и эстраду, обитую синим бархатом. В глубине ютился крошечный буфет, уставленный бутылками.
«Если бы знали люди, какой ценой куплено это благополучие!» – подумал Андрей. Он заметил приколотую с той стороны окна к узорной шторе небольшую записку:
«Ресторану „Фортуна“ требуются судомойка и опытный повар. Оплата по соглашению. Питание бесплатное».
В гостинице «Палас» Андрея встретил Фиолетов. Чем-то расстроенный, необычно нервный, офицер хмуро ответил на приветствие и повел к полковнику.
Пясецкий молча бросил взгляд на вошедших и указал на стулья. Сам, позванивая шпорами и заложив руки за спину, остановился у окна.
– Итак, господин поручик, – проговорил он глуховатым голосом. – Что и сколько вы прибавили к нашей уникальной коллекции?
– Еще два. – Фиолетов щелкнул каблуками и положил на стол тонкую папку.
– Еще два снимка! – полковник драматически вскинул над головой руки. – Только подумать – целых два!! Браво, Фиолетов!
– Господин полковник, – сдерживаясь, ответил поручик. – Я ничего не делаю без вашего одобрения.
– Но я вынужден одобрять! – взорвался полковник. – Ваши гениальные ходы имеют только один-единственный вариант – деньги! Деньги! Деньги!! В мире нет контрразведки, которая бы свои операции осуществляла лишь благодаря банкнотам!
– Но и без них, – вздохнул Фиолетов, – тоже не существует разведок.
– Существует! – яростно крикнул полковник.
Он отошел к столу, сел, оттопыренными пальцами сдерживая прыгающую жилку на впалом виске. Открыл ящик и веером швырнул фотографии.
– Вот… Любуйтесь. И еще две у вас? И за все платим звонкой монетой. У нас что, разведка или торговый дом «Фиолетов и К°»?!
– Я действовал согласно плану, который мы разработали вместе, господин полковник, – упрямо проговорил поручик.
– Над нами весь город смеется, – сердито выкрикнул Пясецкий. Он бросил гневный взгляд на Андрея. – Вы… Как вас там?
– Федор Павлович, – Андрей вскочил со стула.
– Федор Павлович… – насмешливо процедил Пясецкий. – Ишь ты! Докладывайте!
– Мною проверены базары. Вокзал. Пивные.
Полковник, не слушая, повернулся к поручику.
– Это так, – кивнул тот.
– Чушью занимаемся, – швырнул карандаш Пясецкнй. – Ловим муху рыболовной сетью. Черт знает что! Вся контрразведка поставлена в зависимость от негодяя! А он нас кормит по чайной ложке в день. Если еще вчера это нас устраивало, то сегодня… Время и обстоятельства круто меняются, господа!
– Мы пытались вести переговоры с хозяином альбома о приобретении большого количества снимков, – сказал Фиолетов.
– И что? – резко спросил полковник.
– Он понимает, что деньги обесцениваются, – тихо произнес поручик, – и требует золотом. Любыми драгоценностями из расчета восемь тысяч по стоимости на семнадцатый год. До этого он принимал от нас ассигнации, выпущенные его императорским величеством. При победе нашего оружия это будут единственные денежные знаки, обеспеченные достоянием государства.
– Теперь он не надеется на победу нашего оружия? – желчно усмехнулся полковник. – Какой негодяй… Хватит с ним возиться. Берите каждого, кто хоть в малейшей степени имеет отношение к этой истории. Разрешаю облавы и повальные аресты. Черт с ним, пусть травится или сжигает альбом! Разрешаю подключать другие отделы. Да…
Полковник замолчал и долго сидел, из-под нахмуренных бровей рассматривая поручика, выражение неуверенности блуждало по его лицу. Наконец он произнес:
– Как и предупреждал, я послал о вас пристойную характеристику, господин поручик. На это из штаба командующего за подписью начальника отдела снабжения получена мною довольно странная телеграмма. Читайте. Она лежит перед вами.
Фиолетов взял узкую полосу бумаги и пробежал глазами отпечатанную на машинке фразу:
«Ваше мнение не способствует делу и выяснению истины.
Полковник Шварц».
– Истина всегда способствовала делу, – тихо, но твердым голосом сказал Фиолетов и положил телеграмму на стол.
– Идите, – хмуро ответил полковник, поднимаясь из кресла, – и всегда об этом помните, господин поручик.
Отдел снабжения армии занимал двухэтажное здание купеческого особняка. Во дворе, окруженном бревенчатым забором, стояли конные фуры, дымила полевая кухня и бродили солдаты с кнутами, засунутыми за пояс, в сапогах, стоптанных по-мужицки. Пахло сеном, раструшенным по земле. В раскрытых воротах деревянных лабазов виднелись штабеля мешков. Со двора в особняк вела черная лестница – с побитыми ступенями и обшарпанными стенами.
Поручик Фиолетов бросил быстрый взгляд во двор, сразу прошел к парадному подъезду. Он поднялся на второй этаж, где в проемах между окон стояли зеркала в бронзовых рамах, а дубовый, хорошо натертый паркет блестел, точно покрытый ледяной пленкой.
Дежурный офицер указал кабинет капитана Переверзеева.
Фиолетов постучал и, услышав: «войдите!» – толкнул высокую, резного дерева дверь.
– Желаю здравствовать! – весело прогудел поручик и пошел к столу капитана, дружелюбно протягивая обе руки.
– Прошу, – довольно холодно ответил капитан и показал на старинный стул с высокой спинкой.
Они секунду сидели друг против друга, внимательно всматриваясь – один улыбающийся, безупречно выбритый, в мундире от лучшего портного, а другой – с толстой шеей и жирными щеками, молодящийся, с надменно поджатыми губами.
– Чем обязан? – наконец спросил капитан. – Если не ошибаюсь… поручик…
– Фиолетов, – без обиняков напомнил поручик. – Мы виделись не раз.
– Припоминаю, – неопределенно сказал капитан. – Чем обязан визиту?
– Я был тогда несколько груб и самонадеен, – чуть смущаясь, проговорил Фиолетов.
– Когда именно? – безжалостно спросил капитан.
– При нашей встрече, – ответил поручик, – когда вы намекали на мою довольно-таки неудачную операцию…
– Точнее, – с неумолимой твердостью предложил капитан.
– Операция с вагоном кофе, – голос Фиолетова не дрогнул. Он продолжал с невозмутимым видом: – Я был поручителем некоего коммерсанта Курилева.
– Ах да, да, – как бы вспоминая, проговорил капитан. – Коммерсант то был или еще кто, бог знает. Отравленный керосином кофе. Мы поставили партию самому главнокомандующему. Коммерсант бежал, не так ли?
– Вы правы, – первый раз отвел глаза от капитана Фиолетов. – По старому адресу его нет.
– Так в чем же дело, поручик? – нахмурившись, спросил капитан. – Вы хотите покрыть этого спекулянта?
– Нет, – помолчав, сказал поручик. – Меня беспокоит моя репутация. Я офицер, и мне дорога честь. Я офицер разведки.
– Не понимаю, – развел руками капитан. – Если мне память не изменяет, мы уже говорили по этому поводу… И тогда вас не волновала судьба вашей репутации.
– Я оказался слишком самоуверенным человеком, – улыбнулся поручик, – и был наказан.
– Весьма сожалею, – равнодушным голосом проговорил капитан. – Ситуация изменилась. Мы всегда и во всех случаях оберегаем лицо наших офицеров. Стараемся помочь им с честью выйти из любых положений. Это наш принцип!
– Я буду весьма признателен, – вставил Фиолетов.
– Но в данном вопросе, – продолжал невозмутимо капитан, – все стало сложнее. Мы могли акт ревизии не пускать по инстанциям, как на этом ни настаивали определенные люди. Я связался с вами. Но вы даже отказались со мной разговаривать.
– Я сижу перед вами, – усмехнулся поручик.
– Поздно! – резко сказал капитан. – Генерал-интендант Смирнов уже получил анонимное письмо с рассказом о творимых бесчинствах в сфере снабжения. И о моральном облике некоторых господ офицеров! Главным образом, поручик, там фигурирует ваша фамилия!
– Таким образом… – упавшим голосом прошептал Фиолетов.
– Мы обязаны отослать акт ревизии генерал-интенданту! – перебил капитан. – Он об этом знает! Он этого требует!
– Кто-то хочет меня погубить, – прошептал растерянно Фиолетов. – Кто?!
– Увольте меня от знакомства с вашими врагами! – капитан резко отодвинул от себя бумаги и выпрямился в кресле. – Вы жертва собственной неосмотрительности. Выкарабкивайтесь сами.
Поручик сидел, низко опустив голову. Только сейчас он с ужасом понял, в каком оказался безвыходном положении. Он готов был проклясть себя за позорное легкомыслие, которое привело его на дорогу к военно-полевому суду, расстрелу или каторжным работам.
– И нет никаких возможностей? – с трудом выдавил он непослушными губами. – Я готов на все… Пойду на любое…
Капитан подумал и вздохнул:
– Это будет вам не по силам.
– И все-таки? – как за соломинку, ухватился поручик. – Скажите, ради всех святых! В ближайшее время кое-что у меня может измениться. И к лучшему.
– Слишком много людей замешано в этом деле, – пробормотал капитан. – Вы знаете, сколько стоил вагон кофе?
– Да, конечно, – сказал поручик. – Я получил пятнадцать процентов комиссионных.
– Так вот, – задумчиво проговорил капитан, – двойная стоимость вагона… И притом…
– Господи, – вырвалось у поручика.
– И притом, – продолжал капитан, – не бумажками… Наступает такое время, поручик. Только ценности… Понимаете? Камни, золото, картины…
– Это разбой, – с ненавистью сказал Фиолетов.
– Забудем об этом разговоре, – спокойно ответил капитан. – Вы сами сюда пришли. Что-то давно мы не встречались у стола, господин Фиолетов. Помните, как провожали полковника Чудного на фронт? Как нахлебались тогда! Безумно! Бедняжке не повезло. Убит.
Поручик поднялся со стула и машинальным движением рук одернул китель. Он смотрел куда-то в угол кабинета.
– Сколько у меня еще есть времени? – тихо спросил он.
– Я думаю, дней пять, – сухо проговорил капитан и тоже встал из-за стола. – Честь имею!
Глава 15
Темная улица горбом поднимается вверх к черным домам. Луна тусклая, в зеленой окиси. В подъезде магазина дремлет закутанный в тулуп старик-сторож. Редко пройдет запоздалый пешеход.
Андрей стоит за углом дома с наганом в руке. Он знает, что в соседнем дворе прячется пятеро солдат. В следующем здании переодетые в штатское, сотрудники контрразведки и сам Пясецкий. Тишина.
В это время под землей должен настороженно идти человек. Ему бросят в канализационный люк пачку денег. Так он договорился в письме. Он может прийти сейчас или через два дня. Но ждут его сегодня.
«Я обязан сделать все, – думает Андрей, – чтобы его не поймали…»
В конце улицы показывается Фиолетов. Осмотревшись по сторонам, поручик сдвигает чугунную крышку люка и швыряет туда сверток. Он идет назад, выпрямив спину и крепко впечатывая в булыжник каблуки сапог.
Что будет дальше? Десятки глаз не спускают взгляда с дороги.
И вдруг раздаются три удара: тук… тук… тук…
Даже не поймешь откуда. Три тихих удара деревом по камню. И вдруг ясно – сторож! Видно, как он шевелится, освобождая палку из-под меховых пол тулупа.
И сразу выбежали солдаты. Вспыхнули фонари.
– Быстрее! – закричал полковник.
Андрей рвется вперед. Его обгоняет Фиолетов. Не раздумывая, Андрей ныряет за ним в черное отверстие люка. Свет фонаря качается по мокрым стенам желтым лучом. Вонь ударяет в ноздри. Ботинки тонут в грязи.
– Сто-о-ой! – взмывает крик, и, как пушечный удар, лопается револьверный выстрел. Затем еще раз. Плеск воды. Сдавленное дыхание. Матерная ругань.
Впереди Андрея по стенам скачет чья-то тень. Это тот, кого они ловят. Из бокового прохода выбегает поручик. Андрей ослепляет его светом своего фонаря, сбивает с ног и шарахается за каменный столб. Фиолетов без фуражки, залепленный грязью, поднимается с револьвером в руках и бежит дальше, скользя в лужах.
«Догонит…» – Андрей навскидку бьет поручику вслед из нагана. Пули визжат, отскакивая от стен.
«Черт, ушел…»
Держась за стены, Андрей медленно бредет в обратную сторону, останавливаясь, кричит в мертвую тишину земли:
– Эге-ге-е-ей!..
Поручик стреляет в темноту подземелья. Там, перед ним, бежит человек, но его не видно. Слышен только топот ног и журчание сточной воды. Поручик цепляется пальцами за выступы стен, скользит в лужах, он задыхается. Кто-то, за поворотом, зовет:
– Эге-е-ей!..
Фиолетов видит вдали размытое светящееся пятно. Он ускоряет шаги и попадает в большую бетонную трубу. Обдирая пальцы в кровь, подтягивается на руках и вылезает на поверхность земли. Перед ним незнакомая улица и тень человека в конце ее. Поручик прячет наган и, грязный, без фуражки, преследует незнакомца, прячась в подъездах. Они минуют площадь, на которой стоит одинокий пустой трамвай, сворачивают в проходной двор и оказываются у ресторана «Фортуна». Преследуемый оглядывается и ныряет в дверь. Звякают задвигаемые засовы, в глубине, за стеклами, загорается огонек свечи, плывет какое-то время, медленно растворяясь во мгле, и пропадает окончательно, точно его и не было. Фиолетов осторожно приблизился ко входу. На ступенях мокрые отпечатки резиновых калош. Поручик закуривает папироску и жадно затягивается дымом, расцепив крючки на тесном вороте кителя.
…Утром в кабинете полковника собрались все, кто отвечал за операцию. Пясецкий приболел – он покашливал, в глазах была простудная краснота. Выбритые до синевы щеки придавали лицу аскетический, монашеский вид, но по-военному короткий ежик волос топорщился упрямо, отливая стальной сединой.
Полковник стоял у окна.
День был пасмурный. Может, это был первый день осени? С утра небо обложили тучи. И стали видны тополя. Обглоданные засухой, с опавшей листвой, они торчали вдоль забора высокими тощими метлами. Над малыми и большими куполами собора летали не то голуби, не то вороны. Все вокруг было серым – дома, дороги…
Почему-то все время он думает о смерти. Старый город будит эти мысли. Нет, он не упрекает себя за жестокость. Но самому умирать не хотелось. Он боялся смерти. Как он прожил – это не имеет значения. Милосердие и жестокость одинаково бесцельны, как способ отодвинуть предугадываемую черту. И все-таки… Его старое тело не могло согласиться с тем, что он был хуже тех, кого убивал, кому жал руки и перед кем вытягивался по стойке смирно на протяжении бесконечных лет. Он глубоко презирал и вышестоящих, и работающих рядом. За их глупость, ограниченность, за рудименты выдуманных понятий, как добро и зло, ненависть и любовь, которые они не могли вытравить в себе до конца. Все-таки у него была цель, ради которой стоило существовать, – утверждение его рода на землях предков. Он это делает ясно и холодно, с математическим расчетом профессионального контрразведчика… Боже, а сын убит. И всем колоколам освобожденных городов не заглушить своим звоном боль дряхлого старого сердца.
– Господа, – тихо сказал полковник. – Я считаю вчерашнюю операцию сорванной. В этом виноваты в одинаковой степени вы и я сам… План канализации отсутствует, но мы должны бы ранее предугадать все. Однако под контроль взяли лишь несколько колодцев. Непростительная небрежность. Единственная удача, правда, немаловажная, – арест сторожа.
– Господин полковник, – поднялся поручик. – Старик не признает вины! Мы провозились с ним всю ночь.
– Так и должно быть, – хмуро обрезал полковник. – Введите его!
Два солдата втащили полураздетого старика и бросили на ковер. Обливаясь слезами, он на четвереньках пополз к столу:
– Ваше благородие… За что?! Миленькие мои… Как на духу… Чистосердечно… Ваше благородие… Отец наш!
– Ты стучал палкой? – спросил полковник, не поднимая головы от бумаг.
– Я… Я! – обрадованно закричал старик.
– Подавал сигнал? Говори!
– Да кто ж знал, что это сигнал? – старик размазывает по лицу кровь из разбитых губ. – Попросили стукнуть… Мне что, трудно? Ваше благородие, жену родную продам, а вам скажу святую правду…
– Кто тебя надоумил подать сигнал?
– Незнакомец какой-то, ваше благородие… Подошел… Говорит: как офицер уйдет с улицы – стукни тихонько по камням. Деньги дам. Деньги немалые…
– Кто же этот… незнакомец? – усмехается полковник.
– Святой крест – не знаю, – старик заливается слезами, с отчаянием мотает лысой головой. – Да если б знал! Каждую черточку припомнил бы, ваше благородие… Голубчик вы наш… Сторож я бедный… Немощный уже человек… За что же вы меня бьете?
Полковник долгим пристальным взглядом смотрит на сторожа.
– Мы с тобой, старик, прожили долгую жизнь. Оба стоим уже одной ногой в могиле. Мы поймем друг друга лучше, чем эти молодые люди. Скажи, ты правду говоришь?
– Истинный крест…
– Ах ты ж старый притворщик, – шепчет полковник сквозь зубы и с силой стучит кулаком по столу. – Поручик! Продолжайте! И чтоб заговорил!
– Мама-а-а! – вопит старик и падает на ковер, судорожно обхватив голову руками. – Мама родная-я-я!!!
– Вставай, дед, вставай, – говорит поручик. – Все только начинается. Пошли.
Он играющей походкой направляется к двери, и два солдата тянут за ним обмякшее тело старика. Разбитые грязные сапоги старика волочатся по ковру.
«Ничего он не знает, – с отвращением думает Пясецкий. – Глупый, жадный старик. Бить его будут долго. Не выдержит. Какая жизнь – такая и смерть…»
– Извините, господа, – сухо покашливая, произносит полковник. – Вы свободны.
Офицеры и штатские молча покидают кабинет. Адъютант встречает Андрея, стоя у двери.
– Прошу, ваше вознаграждение, – говорит он, протягивая синий конверт.
Андрей молча разрывает его и видит пачку аккуратно сложенных денег.
Расстегнув ворот кителя и с наслаждением попыхивая папироской, поручик Фиолетов сидит в кресле приемной.
– Разбогател, Блондинчик? – смеется он и отмахивает рукой дым от веселых глаз. – Операция хотя и не состоялась, но… Пошли вечером в ресторан… Я такой уголок нашел – пальчики оближешь. Ах, «Фортуна», «Фортуна», может быть, там нам и пофартит?!
– «Фортуна»? – напряженно смотрит на него Андрей. – Не слыхал.
– Я раньше тоже, – поручик стряхивает пепел в спичечный коробок.
– Нет, господин поручик, – не в силах сдержать тревогу, хмуро произносит Андрей. – Я занят.
– Личные дела? – прищуривается поручик.
– Да, – бросает Андрей и шагает из приемной.
