Текст книги "Обязан жить. Волчья яма
Повести"
Автор книги: Борис Силаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Глава 10
Несмотря на позднюю ночь, Андрея провели в кабинет полковника. Пясецкий сидел за столом. Зеленая лампа горела перед ним, накрытая порыжевшей газетой. На столе валялись окурки, вывалившиеся из переполненной хрустальной пепельницы. Ворот кителя был расстегнут, под ним виднелась несвежая солдатская рубашка с завязками. Седая щетина покрывала острый подбородок полковника.
– Садись, – сказал он и, поставив локти на стол, внимательно посмотрел на Андрея. – Вот так-то, – вздохнул он наконец. – Опять встретились. Теперь, может быть, скажешь, кто ты?
– Чего говорить? – с тоской прошептал Андрей. – Сами знаете.
– Настаиваешь на прежнем? – без удивления спросил полковник. Он раскрыл тонкую папку и придвинул ее к Андрею. – Полюбуйся. Нет ли среди них знакомых?
Андрей осторожно взял в руки фотографии. Их было шесть. С листков картона смотрели незнакомые мужские лица.
– Первый раз вижу, – твердо сказал Андрей.
– У тебя есть возможность нам помочь, – проговорил полковник. – Я советую воспользоваться такой возможностью. Только для этого ты и возвращен.
– Господи, – воскликнул Андрей, – да я ради вас родной матери не пожалею.
– …Забулдыга убил нашего человека и похитил у него альбом с фотографиями коммунистов, – продолжал полковник, не поднимая глаз. – Зачем он ему? Я не представляю. В свою очередь, Забулдыгу кто-то убил.
– Не я! – торопливо вставил Андрей.
– …Альбом у него не нашли. Сгорел? Возможно! Но вот что интересно, как только тебя отправили на расстрел, так сразу мы получаем шесть фотоснимков. И, как сообщается в письме, они все коммунисты. Посмотри на снимки с той стороны.
Андрей перевернул одну из фотографий и увидел аккуратную подпись: «Ателье Лещинского».
– Снимки подлинные, – усмехнулся полковник, – но из того ли альбома? В ателье Лещинского фотографировалось много людей. И не обязательно они были коммунистами. Не правда ли?
– Зачем вы мне все это рассказываете? – с испугом проговорил Андрей. – Я не хочу знать ничего! Я не убивал никого! Господин полковник…
– Прекрати истерику, – сказал полковник. – Первое, что нам пришло в голову, это то, что тебя выручают. Подсовывают снимки, как бы говоря: Блондин не причастен к убийству ни Лещинского, ни Забулдыги! Блондин ничего не знает об альбоме. Альбом в других руках. И вот результат – ты сидишь перед нами живой и здоровый.
– Кому я нужен, господин полковник, – прошептал Андрей. – Кто из-за меня других людей будет на виселицу ставить?
– Совершенно верно, – согласился полковник. – Не будут! Шесть за одного – слишком дорогая цена, кем бы ты ни был.
– Так отпустите вы меня на все четыре стороны, ради Христа, – попросил Андрей.
– Как можно? – покачал головой полковник. – Мы послали по всем шести адресам вооруженных людей. Они скоро вернутся. И, как подсказывает мне сердце, с пустыми руками. Вот уж ты поистине попадешь в щекотливое положение.
– Куда? – насторожился Андрей. – Ничего я не хочу. Отпустите домой… У меня жена, дети…
– Это исключено! – сердито бросил полковник. Он долго барабанил пальцами по столу, вглядываясь в темноту за окном. Успокоившись, пробормотал – Не будем гадать на кофейной гуще. Подождем. Скоро все выяснится.
Пясецкий углубился в чтение документов, то и дело отчеркивая что-то карандашом. Фиолетов на цыпочках вышел из кабинета и сквозь неплотно прикрытую дверь приглушенно донесся его разговор с адъютантом. Андрей не прислушивался. Он сидел посреди пестрого ковра на гнутом венском стуле, устало склонив голову на грудь. Все было непонятно и запутано. Тревога мешала думать. Мысли рождались сбивчивые и неясные и только одно звучало громко, заглушая все остальное: откуда снимки? Неужели подлинные? Или существуют вторые экземпляры? Конечно, у владельцев фотографий. Могли их выкрасть у хозяев и прислать в контрразведку. Кто?
Во дворе раздался клаксон автомобиля, послышался стук копыт по асфальту и крики. Полковник быстро поднялся из-за стола и подошел к окну. Он загородил ладонями глаза от света и прижался лицом к темному стеклу.
Стремительно вошел Фиолетов и от порога закричал:
– Господин полковник, вернулись…
– Знаю, – не оборачиваясь, ответил тот, стараясь разглядеть все, что делалось во дворе… – Машину вижу… Кто командует конвоем? Петренко? Вижу его…
Обернулся от окна возбужденный, с повеселевшим блеском в глазах, стал торопливо застегивать ворот кителя, по-гусиному вытягивая шею:
– Поручик! Петренко ко мне! Немедленно!
Фиолетов кинулся из кабинета, грохоча сапогами по пустынному коридору.
Полковник прошелся несколько раз мимо Андрея, бросая на него насмешливые взгляды. Андрей сидел на стуле, не смея повернуться к дверям.
Наконец послышался топот множества ног, скрипнули распахнувшиеся створки дверей, и громкий, прокуренный бас рявкнул в тишине кабинета:
– Господин полковник! Четыре квартиры были пусты и не носили признаков обитания! По двум адресам произведены аресты коммунистов, в чем имеем доказательства, найденные при обыске. Как именно: личное оружие и марксистская литература.
– Кто они такие?! – голос полковника звенел от возбуждения.
– Рабочие городской электростанции!
– Взорванной электростанции, – уточнил Фиолетов.
– Ничего не понимаю, – растерянно проговорил полковник. – Тогда почему только шесть фотоснимков?! Где остальные?! И кто позволяет себе такие роскошные жесты?! Введите арестованных!
Андрей обернулся и увидел, как солдаты втолкнули в кабинет двух полуодетых мужчин. Те, щурясь от света, остановились у ковра, тревожно оглядываясь. Один из них босой, в кальсонах, вытирал кровь с разбитой губы.
Полковник долго смотрел на арестованных, переводя взгляд с одного на другого. У него начало дергаться веко.
– Уведите, – сказал он. – Всех. И этого, – полковник кивнул на Андрея. – Всех к чертовой матери! С моих глаз долой!
Андрей лежал на вонючей соломе в каменном мешке подвала гостиницы – навзничь, раскинув руки.
«Не проходит бесследно для человека близкое знакомство со смертью, – подумал он, – долго оттаивает похолодевшая душа. Как простоявший на зимнем ветру бревенчатый дом. Сначала мокнет на полу иней. Потом слезами исходит изморозь на оконных стеклах. Начинают потрескивать ожившие доски, В земляном накате на чердаке просыпаются зерна полыни, занесенные еще осенью. Только дом – это все уставшее оцепеневшее тело… Вот он снова стоит на краю обрыва. Под сапогами солдат хрустит трава, вминается в песок. Сосны цедят сквозь иглы ветер. Бьется об землю женщина, икая от ужаса. Кони ржут, чуя скорую кровь. И рои звезд, словно тысячи проколов в тот мир, где еще пылает солнце, грохочет нетронутая тишина, и белые облака поднимаются от подножья черного неба в бесконечность, как высокие горы пара… И вдруг – штыки, залп. Взрыв зеленого пламени. Кренится земля, раздирая ситцевое небо. Пылью осыпаются бутафорские звезды. И все несется навстречу громадным горящим комом – весь мир, в огне и пепле. А потом медленно приходить в себя, врастая в жизнь, как обрубленный корень ивы в мокрый береговой ил. Неторопливо оживать, заново узнавать себя. Перемежая тяжелый, с провалами, сон долгими часами молчаливых разговоров с самим собою.
Может быть, еще останусь жить… Еще на много лет. Главное – продержаться, не выдать себя неосторожным словом, жестом. Не притворяться, а быть тем, другим человеком… Уже светает. Скоро за мной придут. Солома пахнет человеческим потом, гнилой и сухой травой. Они не учли этого – бросили ее в камеру, затоптали грязными сапогами, но запах вольного поля живет среди камней. В нем дым костра, сочный хруст косы, память о гнезде жаворонка в ложбинке между двух мохнатых кочек…»
От звенящей птичьей песни из детства память идет к пыльным городским мостовым. Сплетаются, накладываются друг на друга дороги, раздвинутой пятерней уходят в разные стороны. Ноги истерты портянками. Конский храп. Облитые карболкой теплушки. Наташа… Ее любовь…
Он спит, уткнувшись лицом в вонючую солому. На осклизлых стенах камеры первый рассвет стекает с кирпичей по зеленой пленке гнилой плесени. На параше сидит крыса и принюхивается к тишине, в которой только для спящего в углу человека заливается все тот же жаворонок, ветер несет перекати-поле, призывно ржут застоявшиеся кони, и друзья-товарищи в скрипящих кожанках греют ладонями медные эфесы клинков, отбитых этой ночью по-крестьянски на обломках оселков верными ординарцами, словно косы перед выходом в утренний луг…
Утром Андрей забарабанил кулаками в дверь. Он решительно потребовал, чтобы его провели к полковнику. Через некоторое время в подвал спустился дежурный офицер.
– Мне надо срочно видеть господина Пясецкого, – сказал Андрей. – Я должен ему сообщить… Только одному полковнику! Важнейшее дело!
– Следуйте за мной, – коротко проговорил офицер.
В кабинете полковника были сдвинуты с окон все шторы. В раскрытых створках рам виднелся утренний город. Солнце лежало на ковре, отчего узоры казались особенно яркими и пестрыми. В его дымных лучах плавали медовые пылинки. Во дворе стояла свежая утренняя тишина. На подоконнике прыгали воробьи, с азартом выклевывали из трещин дерева крошки хлеба, насыпанные полковником, который внимательно, с серьезным лицом, наблюдал за суетой пернатого народца. Фиолетов сидел у стола, он даже не повернулся в сторону вошедшего Андрея.
– Ты что-то хотел сообщить? – спросил полковник.
– Совершенно точно, – громко произнес Андрей. – Я знаю, кто убил Забулдыгу!
– Вот как? – удивленно сказал полковник и, поставив локти на стол, положил подбородок на скрещенные пальцы.
– Не искушай судьбу, Блондин, – устало сказал Фиолетов. – Побойся бога.
– Знаешь точно? – сощурился полковник.
– Больше никто не мог… Он, гад!! Точно!!
– Кто именно? – с равнодушным видом задал вопрос полковник. – Фамилия? Адрес?
– Вот этого не знаю, – нахмурился Андрей. – Что мне неизвестно, то неизвестно, врать напрасно не буду. А убил Забулдыгу Джентльмен!
– Зачем? – полковник расцепил пальцы и чуть развел их в стороны, выражая недоумение.
– А чтоб обогатиться! – зло бросил Андрей – Деньгу нажить! Надоело, видать, нищим ходить! Да и время такое – воровством не проживешь!
– А убийством? – ухмыльнулся Фиолетов.
– Я ж вам, господин полковник, тогда не во всем признался, – продолжал Андрей. – Страшно было рассказывать все до конца. Да не поверили бы вы мне ни за что на свете. Я сейчас вот говорю, а у самого сердце от страха замирает: вдруг не поверите!! Господи…
– Хватит причитать, – оборвал полковник.
– Ведь как тогда произошло, когда Забулдыга появился? Он мне и Джентльмену что предложил? Да невероятное преступление! Да разве человеческую жизнь за деньги…
– Уведите его в подвал, – сердито сказал полковник. – Он мне надоел.
– Господин полковник! – почти закричал Андрей. – Дослушайте, ради бога! Забулдыга нам тогда сообщил… Мол, убил человека… Случайно… Открыл дверь, вошел, а тот в кресле сидит. Ну и стукнул ломиком. А у того человека альбомчик оказался. И снимочки там не простые. На извороте адресок и фамилия. Все они коммунисты. Смекаете, что за человек?
Полковник и Фиолетов молча уставились на Андрея, боясь остановить его вопросом.
– Вот и задумал Забулдыга торговлю людьми устроить. Ведь за каждого коммуниста восемь тысяч! Так газеты сулят, видел собственными глазами! Можно сказать, по этой причине и я у вас оказался, только мне не повезло.
– Забулдыге тоже, – не выдержал Фиолетов и замолк под взглядом полковника.
– Значит, – Андрей ближе наклонился к полковнику, – посылает Забулдыга фотокарточки, а вы ему в тайник денежки. Я эти денежки в зубы и к Забулдыге. Там этих снимочков – триста штук! Это же два миллиона четыреста тысяч рублей!!
– Кто убил Забулдыгу? – тихо спросил полковник. – Повтори!
– Джентльмен!
– Почему?
– А захотелось ему два миллиона и четыреста тысяч! Забулдыгу убил и повесил. Дом поджег. Остался я единственным человеком, который обо всем знает и при любом случае может продать его вместе с потрохами. Я ж его изучил как облупленного. Так перед глазами и стоит, гад. Вижу каждую его приметку. Издалека по походке определю!
– Ты тогда был с ним? – безразличным голосом спросил Фиолетов.
– Я к вам побежал, – от волнения Андрей даже приподнялся на стуле, – а он к нему! Забулдыга нам обоим назначил свидание на пять часов, а Джентльмен, видать, пришел в четыре. Смекаете? Он тут его и кончил.
– Альбом? – напомнил полковник.
– У него! – уверенно сказал Андрей. – Джентльмен человек торговый. Он сразу понял свою выгоду. А меня захотел с дороги убрать, как единственного свидетеля. Это он, точно, господин полковник. Его волчья повадка! Второй-то – Неудачник, мелкая шпана, как нитка за иголкой, одно слово, дурак, на такое дело не способный. А Джентльмен парень фартовый!
Пясецкий стукнул ладонью по столу и воскликнул.
– Облегчил душу! Сознался и помог нам! Похвально. Знаком ли тебе почерк негодяя?
– Джентльмен из бывших богатеев, – быстро проговорил Андрей. – Грамотный, но руки его не видал. Чего не пришлось видеть, то не пришлось. Врать не стану.
– Ну, может быть, – продолжал настойчиво полковник, – знакомые словечки и обороты? Прочитай и вспомни. – Он протянул Андрею лист бумаги, исписанный печатными буквами. – Не спеши… Читай!
– «Милостивый государь! – волнуясь начал Андрей. – Я надеюсь, что у вас было достаточно оснований убедиться в подлинности присланных фотографий. Они попали ко мне совершенно случайно вместе со шкатулкой. Меня совершенно не интересует политика, и я с одинаковым отвращением отношусь как к красным, так и к белым. Испытывая стеснительные денежные затруднения, а также сообразуясь с вашими объявлениями о награждении за выдачу адресов коммунистов, предлагаю некую коммерческую сделку на основе нашей личной совести и добропорядочности. Я регулярно буду высылать вам по почте определенное количество снимков, вы же – класть денежную сумму в обусловленное заранее место. Предупреждаю вас, сударь, что выслеживать меня вам не стоит, ибо при обнаружении малейшего подозрения данный альбом будет подвержен сожжению. В таком случае, я надеюсь, вы проиграете больше, чем выиграете. Мое уже старческое и немощное тело в любой момент готово проглотить точно отмеренную дозу смертельного яда.
В знак согласия вы завтра сунете деньги в буксы правого заднего колеса третьего вагона поезда номер шестнадцать. Дальнейшее изъятие подлежит моему усмотрению. Благополучием успеха будет моя следующая присылка очередной партии снимков. С глубоким уважением. Коммерсант».
Андрей, опустив письмо, посмотрел на хмурое лицо полковника:
– Это он, точно.
– Как видишь, – сказал Пясецкий, – коммерсант – человек предусмотрительный.
– Вы его проследите, – посоветовал Андрей. – Лягавых у вас хватит.
– Он на любой станции вынырнет из толпы и возьмет деньги, – зло проговорил Фиолетов. – Там лови его…
Полковник долго молчал, массируя мешки под глазами. Наконец посмотрел на Андрея.
– Мы ничего не знаем о вашем прежнем друге. Кроме его клички. Садитесь у стола и пишите. Приметы, связи. Возможные места жительства. А завтра с утра… Мы даем вам полную свободу действия – ищите на вокзалах, на базаре. Ходите, в конце концов, по квартирам. Но он должен быть найден. Большего не предпринимайте, если не хотите, чтобы повторилась ваша с ним последняя встреча. С сегодняшнего дня мы принимаем вас к себе на службу. Вы получите соответствующее денежное вознаграждение и необходимое удостоверение. Бумага и перо на столе.
Андрей поднялся со стула и бесшумно пересек кабинет по ковру. Он опустился в жесткое кресло полковника, осторожно взял в пальцы инкрустированную перламутром ручку и начал писать, низко склонившись над листом, старательно выводя буквы и от напряжения шевеля губами.
В кабинете было тихо. Полковник все так же задумчиво стоял возле пустых стульев, по-стариковски сгорбившись, вздернув широкие золотые погоны к розовым ушам. Фиолетов неподвижно смотрел в раскрытое окно.
Андрей не мог не обратить внимание на то, что полковник впервые сказал ему «вы». Является ли это предзнаменованием новых больших перемен? Возможно, вместе с соответствующим обещанным денежным вознаграждением и необходимым удостоверением бывший вор по кличке Блондин приобретает права на подлинную фамилию, человеческое достоинство и доверие других?
И как бы подтверждая мелькнувшие в голове Андрея мысли, поручик повернулся к нему.
– Федор Павлович, – проговорил Фиолетов. – Закончите писать и прошу зайти ко мне. Некоторые формальности, не больше.
Спустя час они вышли из «Паласа» вдвоем – оба небритые, сонные, медленно побрели по еще пустынным тротуарам. Солнце начинало накалять воздух. В тени домов стояла прохлада. Под ногами хрустели съежившиеся коробочки сухих листьев.
– Куда вы сейчас? – спросил Фиолетов.
– Есть у меня тут одна знакомая, – неопределенно ответил Андрей. – Случайно встретил. Сдает комнату.
– Она знает, кто вы такой? – поинтересовался поручик.
– Нет. Зачем ей это? – засмеялся Андрей. – Я для нее обычный человек. Пахан у нее очень строгий.
– Адрес придется сообщить, – сказал Фиолетов. – А ту вашу торговку краденым увезли в сумасшедший дом. Безнадежна совсем. Мы ее допрашивали. Свихнулась на почве любви. Что может быть более странным этого в наше время?
– Видели бы вы живого Забулдыгу, – буркнул Андрей.
– Есть гораздо важнее причины туда попасть, – весело перебил Фиолетов. – Например, хроническое отсутствие денег.
Поручик беззаботно засвистел, с любопытством поглядывая по сторонам.
– На свете много разных способов достать их, – равнодушно сказал Андрей.
– Конечно, – согласился поручик. – Но я предпочитаю самый верный – преданная служба: это бесценный капитал в рассрочку! Господи, как утомился. Ночь не сомкнул глаз. Те двое арестованных с электростанции… Устал. Сегодня крепко напьюсь, чтобы хоть на вечер забыться и отдохнуть. – Фиолетов кивнул на широкие витрины ресторана, закрытые опущенными жалюзи. – Вот мой ноев ковчег.
На площади они расстались, Фиолетов небрежно козырнул и зашагал вдоль домов развинченной походкой кавалериста и фланера.
Андрей повернул за угол и долго ходил по улицам, проверяя, не следят ли за ним. Город проснулся как-то сразу – еще час назад царила тишина и по безлюдным улицам прыгали воробьи, а вот уже несутся по булыжной мостовой грохочущие телеги, народ запрудил переулки, ведущие к базару, на площади послышались топот солдатских сапог и звуки духового оркестра. От движения пыль поднялась с дорог и деревьев, пронизанный солнцем воздух сделался мутным, желтым и горячим. В одном из просветов улицы мелькнул базар – разливное море голов. Оттуда дохнуло сплошным ревом возбужденных голосов. Обожженные засухой высокие акации стояли голые, земля под ними была вся устлана коричневыми дольками листьев.
Глава 11
Лев Спиридонович Курилев сидел у дальнего столика кафе «Фалькони» и с благодушием удачливого коммерсанта попивал кофе со сливками.
Андрей подошел к нему и увидел, как радостно дрогнуло лицо подпольщика.
– Ты жив, родной?! – пробормотал он, опуская счастливо вспыхнувший взгляд к блюдечку.
– И, думаю, надолго, – улыбнулся Андрей.
– Прекрасное занятие, – одобрительно буркнул Лев Спиридонович. – Что с тобой? Господи, во что они тебя превратили, мальчик. Краше в гроб кладут.
– Со мной это у них не выйдет. – Андрей сел за столик и потер воспаленные от бессонной ночи глаза. Он провел ладонью по колкой щетине и покачал головой: – Да, вид, наверно, непривлекательный… Пожалуйста, выслушайте меня внимательно.
Андрей коротко доложил о последних событиях. Курилев ложечкой ковырял свое пирожное, слизывая с кончика сладкий крем. Солнце палило сквозь листву дикого винограда, и на каменном полу веранды лежали дымные узоры.
– …Я, естественно, описал контрразведке не точные приметы Джентльмена. По моим данным им будет очень трудно найти вора, – закончил Андрей. – Вам же предлагаю – правильные. Вы сообщите эти данные как можно большему количеству верных людей.
– Ясно, – задумчиво протянул Лев Спиридонович, – значит, по-прежнему над подпольем висит топор. Продажа людей. Одна голова – восемь тысяч. Фирма… Трудно поверить. Какое изощренное негодяйство. Я догадывался, почему совершенно неожиданно двое наших товарищей с электростанции арестованы, но точно все-таки не знал.
– Я видел их, – сказал Андрей. – Они обречены. Помочь я бессилен. Аресты будут продолжаться, пока мы не завладеем альбомом.
– Значит, будут продолжаться расстрелы, – с горечью прошептал Лев Спиридонович. – У нас достаточно разветвленное подполье. Есть склады оружия, но мы скованы по рукам и ногам этой совершенно нелепой историей с альбомом.
– Не так уж она нелепа, – усмехнулся Андрей. – Первоначальные ошибки порождают будущие неудачи. Так мы вчера прозевали Лещинского, а сегодня, может быть, стоим на грани разгрома всей организации. Все взаимосвязано. Альбом пущен по рукам, и каждое перемещение его от сволочи к негодяю будет означать для нас новые провалы и расстрелы. Эстафета смерти. Не имеет значения, что эти негодяи – воры, спекулянты, контрразведка… Объявлена охота за черепами, и гон начался.
– Да, – согласился Лев Спиридонович, – необходимо понимать масштабы опасности. Положение… Между прочим, о девушке, которую ты тогда прислал ко мне…
– Она появляется здесь? – настороженно вскинул голову Андрей.
– Она мне понравилась, – уклончиво произнес Лев Спиридонович.
– Мне она тоже нравится, – сухо возразил Андрей.
– Насколько я понимаю, ее фотографии в альбоме нет?
– Вы что-то поручили ей? – со злостью спросил Андрей.
– Разве ты в ней не уверен?
– Как вы отважились подвергнуть риску ее жизнь? – вскипел Андрей. – Она еще совсем девчонка!
– Она нам очень нужна, – миролюбиво сказал Курилев. Андрей стиснул пальцы, отчужденно посмотрел на сидящего напротив него человека.
– Простите… Я имею право жить какое-то время, беспокоясь только о работе? Теперь у меня сердце не на месте.
– Ты любишь ее, – догадался Лев Спиридонович и задумался. – Понимаешь, она сама напросилась. Хотя ты прав. Я учту твои слова.
Андрей расцепил пальцы и потянулся к пачке папирос, выбрав одну, с наслаждением понюхал табак и продул мундштук.
– Лев Спиридонович, вы в коммерции собаку съели. Скажите, какие сейчас возможны законные пути доставания денег?
– Крупная сумма?
– Средняя. Но довольно солидная.
– И законно?
– Да.
– Таких путей нет, – решительно сказал Курилев. – Все, что делается у деникинцев, все противозаконно и пахнет уголовщиной.
– Это по нашим законам, – улыбнулся Андрей.
– А по ихним, – Лев Спиридонович загнул палец, – спекуляция… шантаж… ростовщичество… Мало? Воровство и бандитизм…
– А если серьезно?
– Пожалуй, самое распространенное – это спекуляция на поставках армии. В армейский котел гонят все – гнилые сапоги, лапти, английские шинели, прелое зерно…
– Что мне необходимо, если я захочу продать армии… Ну, допустим, пять вагонов лаптей?
– В первую очередь, – сразу ответил Курилев, – официальное должностное лицо, которое сможет вас рекомендовать военному интендантству. Так сказать, уважаемый поручитель.
– Что от меня имеет данное лицо?
– Комиссионные.
– Большие?
– Жить можно.
– Если данным лицом будет офицер контрразведки?
– Бог мой… Об этом можно только мечтать.
– Что вы можете предложить интендантству как преуспевающий коммерсант?
Курилев на несколько минут ушел в молчаливые вычисления.
– Я торгую кофе… У меня есть связь с контрабандой… Турецкий кофе отличного качества…
– Тогда договорились, – сказал Андрей. – Будете сегодня вечером в ресторане на Павловской площади. Познакомлю лично с офицером контрразведки поручиком Фиолетовым. Чем черт не шутит, а?
Лев Спиридонович склонил голову в знак согласия. Андрей поднялся из-за столика.
– Мне пора. Итак – жду в ресторане, Лев Спиридонович.
– Всего, Андрюшка, – попрощался глазами Курилев. – Будь осторожным.
– Свободно? – сразу подскочил к Льву Спиридоновичу хлыщеватый молодой человек в соломенной канотье. Оглянувшись по сторонам, доверительно наклонился и зашептал: – Разрешите представиться? Коммерсант Пшибевский. Имею прекрасную партию хрома. Я знаю, с кем говорю. Моя кожа – ваши подошвы. Обуваем армию Деникина!
– Мерси, – холодно проговорил Лев Спиридонович. Молча отсчитал деньги за кофе и положил на край стола. Вежливо приподнял шляпу. – Бон жур!
– Жмот! – бросил ему вслед коммерсант Пшибевский и смел в ладонь оставленные деньги.
Андрей почти бегом взлетел на третий этаж. Не нажал на кнопку звонка, а застучал кулаками. Дверь распахнулась. Растерянная Наташа остановилась в проеме, испуганно глядя на тяжело дышащего худого человека с глубоко ввалившимися глазами.
– Ты… – сказала она и заплакала.
– Вот тебе на, – грубовато засмеялся Андрей, обнимая ее за плечи. – Разве так радуются?
В коридоре показался старик – отец Наташи. Он сердито закричал:
– Наталья! Ты ведешь себя недопустимо! Стыдись!
– Ах, оставьте, папа, – прошептала она, улыбаясь сквозь слезы. – Видите, он вернулся.
Старик презрительно оглядел Андрея – его измятую грязную рубашку, пиджак с оторванными пуговицами.
– Надеюсь, – сухо проговорил он, – вам удалось выпутаться из той подозрительной истории?
– Даже очень удачно, – вежливо ответил Андрей.
– У вас документы в порядке?
– В идеальном, – весело бросил Андрей.
Старик демонстративно повернулся спиной и ушел в свою комнату. Андрей покрутил головой и вздохнул:
– Не любит… Что я ему сделал?
– Отнял меня.
– Богу богово, кесарю кесарево.
– Ты забываешь, что он только отец.
– Хочешь, я ему скажу, что я твой муж?
– Ты с ума сошел?
– Не возражаю… С того момента, как увидел тебя!
– Ты страшно похудел…
– Сидел на диете…
– Тебя били?
– О чем ты?
– Я поцелую тебя.
– Я за этим и пришел.
– Теперь уйдешь?
– Мне надо еще кое-что сказать.
– Говори.
– Я люблю тебя.
– Тебя здесь давно ждут. Входи…
Он переступил через порог, открыл дверь в комнату Наташи. Ударило в глаза светом из распахнутого окна, белизной кровати с никелированными шарами. Пахнуло натертым воском полами, ромашкой и теплым деревом мебели.
Андрей опустился в кресло и вытянул ноги. Он вздохнул глубоко, с облегчением, прислонил затылок к мягкой спинке. Наташа двигалась бесшумно, чуть позванивая посудой. Андрей смежил веки и не почувствовал, как заснул, привалившись к ручке кресла, дыша ровно и тихо.
Вечером Андрей был в ресторане. Выпив, он в расстегнутом пиджаке и сдвинутом набок галстуке бродил между столиков, пытаясь найти знакомых. Его толкали, перед ним извинялись, он раскланивался, натыкаясь на официантов.
Фиолетов увидел Андрея и весело закричал от своего стола:
– Явился?! Жук древесный! Ну садись! Пей! – поручик пьяно шатался, упавшие на лоб волосы мотались по лбу, покрытому испариной. – Знакомься… Называй, как угодно, – Фифа, Лека, Лика…
– Лека, Лека! – с хохотом представилась пышная блондинка с фальшивыми драгоценностями на глубоко обнаженной.
– Я… Я гуляю, – Андрей резким движением руки чуть не опрокинул бутылку. – Жизнь продолжается, господин поручик… Мы еще покажем себя.
Ему налили водки, он выпил со всеми, закурил душистую папироску, окутываясь дымком.
Вспотевший красный тапер гремел на рояле, колотя по клавишам ломкими пальцами. На крошечной эстраде извивались танцоры, лихо выбивая чечетку на прогибающихся досках. Сновали официанты, балансируя с подносами над головами сидящих. Из кухни валил чад, смешиваясь в зале с запахом пудры и духов.
– Боже ты мой, – воскликнул Андрей, – как живут люди.
– Это не люди, – хохочет Фиолетов. – Это отбросы. Это все – помойка. Дорогая, красивая помойка.
– Поручик, – Лека грозит пальчиком. – Бесстыдник…
– Вы цветок среди дерьма, – Фиолетов на лету поймал ее ручку. – Вы Фифа.
– Лека…
– Нет, Фифа!
– Мы будем употреблять вас на десерт, – пьяно кричит Фиолетов. – Официант! Не вижу десертных ножей. Как яблоко. Сначала кожуру… Белую шкуру… Нежную кожицу… Ты с кем раскланиваешься, Блондин? На кого смотришь?
– Солидный человек, – объясняет Андрей. – Такие дела проворачивает.
– А он может за нас заплатить? – Фиолетов стучит кулаком по столу, глаза у него воспаленные и злые.
– Он, если захочет, весь ресторан купит!
– Зови! – командует поручик.
Андрей подходит к столику у окна и говорит Льву Спиридоновичу, который невозмутимо доедает отбивную:
– Господин поручик приглашает вас к себе в компанию. Не откажите в любезности, господин Курилев. Всенижайше просим.
– Что ему от меня надо? – громко спрашивает коммерсант.
– Только ваше любезное присутствие, – кланяется Андрей. Лев Спиридонович долго соображал, жуя челюстями, потом бросил на стол накрахмаленную салфетку и тяжело поднялся. Он подошел к Фиолетову и, коротко кивнув, сказал солидным баском:
– Прошу любить и жаловать: ваш покорный слуга… Лев Спиридонович. Коммерсант.
– Садитесь, – вежливо пригласил поручик. – Поскучайте с нами, Лев Спиридонович. Откуда вы знаете моего… товарища?
– Его? – Курилев равнодушным взглядом скользнул по Андрею. – По роду должности мне приходится сталкиваться со многими людьми. Самого различного сорта. Возможно, встречались. Не помню.
Он остановил руку поручика, наливающего полный, до краев, бокал.
– Господа, я должен перед вами извиниться. Я не располагаю большим временем. Через полтора часа меня ожидает деловое свидание с генерал-интендантом Кириллом Юрьевичем Смирновым.
– Самый неумолимый генерал из всех интендантов мира, – сказал Фиолетов.
– Неподкупный рыцарь, – кивнул головой коммерсант.
– Когда-нибудь он вас вздернет на телеграфном столбе, – пообещал поручик. – Как того купца, что вздумал подсунуть ему гнилые сапоги.
– Общение с Кириллом Юрьевичем ко многому обязывает, – важно проговорил Курилев. – Мы работаем с солидными поручителями.
– По какому принципу вы их выбираете? – заинтересовался поручик.
– Поручитель, или, по-иному, посредник, – Лев Спиридонович отпил глоток вина и поставил бокал на край стола, – получает, как правило, довольно крупные комиссионные. Мы заинтересованы, чтобы он был безупречен. Бедные, простите, не очень хорошо материально обеспеченные офицеры весьма дорожат своей служебной и личной репутацией. Это их единственный, но верный капитал. Мы ставим на него. И в редком случае проигрываем. Чаще обе стороны имеют полное удовлетворение. Нам нет смысла подсовывать залежалый товар. Мы рассчитываем на продолжительные торговые взаимоотношения.
– Вы хотите сказать, что прикрываете свои махинации честными именами боевых офицеров?
– Мы подкрепляем честные коммерческие сделки государственной совестью неподкупных воинов, – сухо возразил Курилев. – В торговле слишком много развелось всякой дряни. Власти должны знать, с кем иметь им дело.
– Небось, лезут к вам всякие пфендрики? – презрительно фыркнул поручик.
