Текст книги "Поездка к Солнцу"

Автор книги: Борис Костюковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Андрейка тоже очень обрадовался, увидав Дулму живой и невредимой.

Но Дулма не могла увидеть, что Андрейка радуется, потому что он был настоящий мужчина и умел скрывать свои чувства.

Он не улыбался, молчал, а радость смеялась у него внутри и не показывалась наружу.

Зато бабка Бутид ласково приговаривала, тычась носом то в лицо, то в шею Дулмы.

– Ах ты, внучка, совсем я чуть не пропала! Чуть-чуть ты у меня сердце не вынула из груди…

Андрейка не выдержал и улыбнулся: тоже ведь скажет бабка Бутид!.. Как это маленькая Дулма могла вынуть сердце у большой бабки Бутид?

Отец громко рассмеялся:

– Ты же любимая, а любимая крепко за одежду держится. Пристанет – крепко вцепится. И ты за бабку держись, а то, видишь, на Андрейку-то плохая надежда.

Андрейка насупился, улыбки как не бывало. И вот так всегда: если Андрейка назовёт Дулму «любимая» – она сейчас же рассердится, а вот на бабку Бутид или на отца – нисколько.

– Одну меня не отпускай больше, бабушка, – сказала Дулма и даже не посмотрела на Андрейку.

А ему стало очень обидно: ведь он так беспокоился о ней.

Всё-таки хорошо, что её не съели волки и что она не замёрзла в степи.

– Ты ко мне больше не приезжай, Дулма, – сказал Андрейка, мрачно глядя в сторону. – Сиди в своей юрте. Пристала к бабке Бутид и держись, – повторил он слова отца.

Андрейка и сам не знал, почему он был так сейчас сердит.

Конечно, «любимая»! Даже ещё хуже!

Поездка к Солнцу

Не просто было научить Няньку и Катю ходить рядом в упряжке. Верхом – пожалуйста! – они готовы были катать Андрейку, это им привычно и радостно, а тянуть за собой нарты да ещё чувствовать, как шею и грудь сдавливает круглая колбаса – хомут из овчины, набитый до отказа шерстью, – это совсем не улыбалось Няньке и особенно Кате.

Как бы там ни было, но Нянька через два-три дня смирилась со своей новой участью, а Катя всё норовила высвободить шею из хомута: то пятилась назад, то тянула в сторону.

Всё-таки Катя глупая коза, и сколько Андрейка ни учил её уму-разуму, она не могла понять иногда самых простых вещей. Волей-неволей приходилось «разговаривать» бичом, если она не понимала ни просьб, ни окрика, ни приказаний. Только бич заставлял Катю бежать вперёд, да и то ненадолго. Стоило Андрейке поверить, что Катя наконец всё поняла, как она тут же останавливалась, и тогда хомут соскакивал с её головы. Катя пускалась наутёк, Андрейка посылал за ней Няньку. Через некоторое время Нянька догоняла Катю и доставляла её к хозяину.

Если бы Катя раз в своей жизни попила из Кислого ключа богатырской воды, если бы она попала в свет радуги, – возможно, она не была бы такой пугливой, упрямой и глупой.

Хорошо ещё, что Андрейку не так-то легко переупрямить, иначе он махнул бы рукой и оставил затею с поездкой к солнцу. Но в том-то и дело, что к солнцу рано или поздно доехать надо, а если это не сделать сейчас, в большое воскресенье, то потом и совсем будет некогда.

Большое воскресенье подходило к концу. Ещё два дня – и пора ехать в школу.

Дулма не появлялась: перепугалась, наверно, и сидит в своей юрте. Но Андрейке сейчас не до Дулмы, ему некогда даже вспомнить о ней. Сначала надо доехать до солнца и маленьким топориком отрубить от него один кусочек. Конечно, он будет горячий – его не засунешь в карман; однако Андрейка это уже давно обдумал. Он захватит с собой чугунок и положит кусочек солнца туда.

Вот позавидует ему Афоня! Этот чугунок Андрейка привезёт в интернат, и там всегда будет тепло, светло, не понадобится топить печи. Можно будет обойтись совсем без дров…

Афоня, конечно, и не подозревает, чем сейчас занят его друг Андрейка. Да что там Афоня! Ни отец, ни мать ничего не знают. Они думают, что Андрейка просто катается по степи, и смеются, когда он сердится на Катю. Андрейка ничего им не скажет. Зачем хвастать наперёд, сначала надо всё сделать. А потом даже интереснее: сами увидят.

Вообще-то одного кусочка солнца будет мало, хорошо бы ещё один для юрты. В юрте тоже станет светло и тепло. Удивительно, что раньше никто не догадался: ведь это так всё просто. Два кусочка поместятся в чугунке.

А когда уже все узнают, придётся ещё съездить: привезти Дулме, бабке Долсон, деду Егору, дяде Косте. Да и школе бы неплохо подарить кусочек солнца.

Сегодня к вечеру Нянька и Катя стали наконец дружнее бежать в упряжке. Значит, завтра Андрейка и поедет.

Утром он просыпается, когда в степи ещё темно, а отец с матерью спят. Тихонько выходит из юрты, ставит чугунок на нарты, кладёт в него топорик, а потом уже идёт за Нянькой к хотону. Овцы лежат на земле, прижавшись друг к другу, все в белом мохнатом инее, точно их засыпало снегом. Холодно, наверно, им на земле. А вот если бы в середину положить кусочек солнца, то в хотоне ночью стало бы как днём, и зимой – как летом. Может быть, в чугунок войдёт три кусочка?..

Нянька молча подходит к Андрейке, она тоже за ночь поседела от инея, и при виде её Андрейке самому становится холоднее.

Уже вместе с Нянькой он идёт за Катей. Катя не спит.

С тех пор как Андрейка стал запрягать Катю в нарты, она разлюбила его. Вот и сейчас она не радуется, всё пугливо посматривает туда, где стоят нарты. Ей тоже холодно – вон как скрючилась! Если бы Катя была поумнее, она поняла бы, что это не простые санки, а нарты, на которых можно доехать до самого солнца. А стоит доехать до солнца – и сразу станет тепло. Вообще, если разобраться, то солнца надо очень много, и всё равно в один чугунок оно не войдёт. Но доехать бы хоть раз, а там Андрейка узнает дорогу, и можно будет навозить солнца для всего колхоза…

Катя опять упирается, не хочет подходить к нартам.

– Ты пошто упрямая, как козёл? – голосом бабки Долсон спрашивает Андрейка.

Но Катя ничего не слышит и не видит: в такие минуты Катя упрямее козла и её надо бить бичом.

Несколько раз Катя убегает от нарт, и Нянька возвращает её. Несколько раз Андрейка замахивается бичом, грозится побить Катю, а потом не выдерживает и бьёт. Только тогда Катя разрешает надеть на себя хомут.

И вот наступает счастливая минута: Андрейка садится на нарты и едет прямо к Крестовой сопке. Но не тут-то было! Катя опять останавливается, хомут соскакивает с её шеи, и всё начинается сначала. Нянька догоняет Катю, приводит её к нартам. Андрейка очень зол на непослушную козу.

– Пошто дура такая? – спрашивает он со слезами в голосе.

На какое-то время Катя становится послушной, но это совсем ненадолго.

Андрейка устаёт уговаривать, ругаться и бить козу. Зря он так скучал по ней в школе! Оказывается, она очень вредная.

Но вот нарты поднимаются на сопку, и Андрейка видит, что над степью занимается заря. Всё вокруг становится весёлым, и даже Катя перестаёт упрямиться, бежит рядом с Нянькой. Андрейка тревожно смотрит по сторонам. Где же солнце? Вон впереди что-то чернеет. Неужели солнце? Сердце у Андрейки стучит так громко, как мотор «Тимоши». Если это солнце, то почему оно не светится? Но Андрейке некогда раздумывать, его охватывает такое нетерпение, что он готов соскочить с нарт и бежать впереди Няньки и Кати.

Свет над степью всё разгорается, а солнце сидит на месте, тёмное и неподвижное. Сегодня ему уже не убежать от Андрейки!

В порыве великодушия он решает, что, пожалуй, и на долю Кати отрубит хоть самый маленький кусочек солнца.

– Давай, давай! – подгоняет Андрейка.

Катя больше не выпрягается и не отстаёт от Няньки. Всё-таки она неплохая, эта Катя! И солнце тоже сегодня необыкновенное: стоит себе на месте и совсем похоже на юрту. Андрейка придерживает одной рукой чугунок, а другой цепляется за передок нарт.

Нос у него начинает пощипывать, глаза видят плохо, потому что на ресницах намерзает лёд.

И всё же Андрейка видит, что около солнца находится человек: кто-то опередил Андрейку. Вот ведь беда с этой Катькой! Из-за неё Андрейка так долго задержался. А человек что-то там делает. Вот нагнулся, у него что-то блеснуло в руке… Ну конечно, он отрубает кусочки солнца! Андрейка в ярости настёгивает Катю и Няньку, хотя и так они бегут теперь хорошо. В это время чугунок соскальзывает с нарт, и Андрейка в растерянности оглядывается назад: очень ему не везёт сегодня. Во что он положит теперь солнце? Повернуть разве нарты назад и найти чугунок? Тогда совсем худо будет: опять Катя начнёт упрямиться. И так по её вине Андрейка опоздал. Ух, как здорово мчатся нарты! Ветер свистит, снежную пыль поднимает. Нянька радостно лает. Катя кричит так, как будто увидела Андрейку, когда он приехал на большое воскресенье.

Нарты остановились, и вначале Андрейка ничего не понял.

– Да это же Андрейка Нимаев! – сказал кто-то голосом бабки Бутид.

– Ну да, Андрейка! – подтвердил голос Дулмы.

Вот, значит, кто успел доехать сюда и отрубал кусочки от солнца…

– Э, да он нос и щёки отморозил! – вскричала бабка Бутид. – Давай, Дулма, снег – оттирать надо.

Андрейке ничуть не больно. Бабка изо всех сил трёт ему щёки, нос, а он даже не чувствует. Но вот лицо начинает гореть. Бабка всё ещё не выпускает Андрейку и трёт так, что он не выдерживает.

– Больно! – кричит он и вырывается.

Первое, что он видит, – это лицо Дулмы. Она ехидно улыбается.

– А мы сюда скочевали, – говорит она, посмеиваясь.

Это Андрейка знает и без неё. Постой, постой… а где же солнце?

Вот стоит юрта, вот лежат дрова, возле них топор.

– Зачем так рано ехал? – спрашивает бабка. – Заблудиться мог. Мы бы сами к тебе приехали.

Андрейка низко опускает голову. Дулма теперь будет думать, что Андрейка ехал к ней.

Бабка вдруг замечает, что Катя высвободила голову из хомута, а Нянька покорно стоит в упряжке.

– И как это ты научил их санки возить? – спрашивает она.

– Это не санки, а нарты, – поясняет Андрейка.

– Беда выдумщик! – Бабка качает головой и принимается рубить дрова. – Идите в юрту, – говорит она Андрейке и Дулме. – Я сейчас дров принесу – чай варить будем.

Андрейка подходит к нартам, выпрягает Няньку, смотрит на свой топор и вздыхает. В юрту они входят целой компанией: Дулма, Нянька, Катя и Андрейка.

– Хорошо, что приехал, играть будем, – говорит Дулма.

– Не, я не к тебе, – к немалому удивлению Дул-мы отвечает Андрейка.

И в это время они слышат, что к юрте кто-то подъехал на коне. Маленькое оконце покрыто льдом – сквозь него не видно.

Открывается дверь юрты, входит с охапкой дров бабка Бутид, а за ней Андрейкин отец с чугунком в руках.

Андрейка очень обрадовался.

– Дай мне! – Он протягивает руки к чугунку.

– Я вот тебе дам! – строго сказал отец. – Ты это что ещё выдумал? Слова никому не сказал, собрался ночью в такой мороз и уехал. Мы с матерью просыпаемся, а его и след простыл. Недавно из больницы и снова в больницу захотел?

– Ай-яй! – Бабка Бутид укоризненно качает головой.

– Я на коня сажусь, – отец уже обращается к бабке, – скачу по следу, чугунок нахожу. Думаю, замёрз парень или волки уже задрали.

– Волки! Я бы их топором, – говорит Андрейка.

– Вот тоже герой какой! – ухмыляется отец. – А чугунок зачем взял? Волчатину, что ли, варить?

– Это он с Дулмой играть хотел, – говорит бабка.

Андрейка отворачивает лицо: ему очень смешно. Пусть думают, что он хотел играть с Дулмой.

Бабка поспешно добавляет:

– Ладно, ладно, он больше не будет… Не плачь, Андрейка.

И тут Андрейка не выдерживает и смеётся: с чего это бабка взяла, что он плачет!

– Ишь, мать там беспокоится, а ему смешно! – стараясь сдержать улыбку, говорит отец. – Иди дров ещё принеси! – не глядя на сына, приказал он.

Андрейка выходит из юрты, за ним следом Дулма. Нянька и Катя.

– А ты как в чугунок хотел играть? – спрашивает Дулма.

Несколько секунд Андрейка молчит в нерешительности, а потом всё же открывает Дулме свою тайну.

С опаской поглядывает он на юрту и шёпотом рассказывает, как он захотел поехать к солнцу, как думал привезти в чугунке кусочки солнца в интернат и для своей юрты. А вместо солнца здесь оказались юрта, Дулма и бабка Бутид.

– А солнце вовсе не здесь! – Дулма звонко рассмеялась. – Солнце – вон оно!

Андрейка взглянул, куда показала Дулма, и увидел, что оттуда поднимается большое, раскалённое, как железная печка, яркое солнце. Оказывается, оно находилось не за Крестовой сопкой, а за Верблюжьей.

– Ладно! – решительно сказал Андрейка. – Когда будет ещё большое воскресенье, мы с тобой, Дулма, вместе поедем за Верблюжью сопку. Два чугуна возьмём. Ладно?

– Ладно, – согласилась Дулма. – Я тогда в первом классе буду.

– А я во втором! – с гордостью сказал Андрейка.

– Я тогда все буквы узнаю и буду учительницей, – доверчиво глядя на Андрейку, просительно сказала Дулма.

– Ладно, будешь учительницей, – великодушно согласился Андрейка.

Бабка Бутид попросила отца оставить Андрейку поиграть с Дулмой. Когда отец уехал и бабка угнала отару в степь, Андрейка и Дулма, не дожидаясь будущего года, всё-таки поиграли «в школу». Правда, Андрейка был «учительницей», а Дулма – «классом». Андрейке-«учительнице» было очень трудно, потому что «класс» ну ничего, ничего не знал! Ни одной буквы! И «класс» забывал вставать, когда его спрашивали. Но «учительница» была очень хорошая, она сказала: «А сейчас дети, мы с вами выучим стихотворение…»

И скоро «класс» сам, без подсказок, громко, не хуже Андрейки Нимаева, отделяя слово от слова, говорил:

– Рано… утром… малышок… в школу… к нам… стучится… открывайте… шире… дверь… Я… пришёл… учиться!

– Очень хорошо, дети! Дулме я ставлю пятёрку. А Фиске-Анфиске… – Тут «учительница» почему-то замолчала. Она хотела было поставить Фиске-Анфиске двойку, но это было несправедливо, и потому она сказала: – А Фиске-Анфиске тоже пятёрку. Она, дети, ябеда! – неожиданно закончила «учительница» и засмеялась совсем как Андрейка Нимаев.

Очень интересно было так играть!

Они вышли из юрты и увидели, что солнце совсем поднялось. До него стало далеко, только самолётом можно, но на самолёте Андрейка ещё не летал. Он теперь знал прямую дорогу к солнцу, его больше но обманешь. Дорога эта лежала прямо перед Андрейкой: вон Крестовая сопка, а за ней Верблюжья. Именно между горбом и головой этой сопки и пряталось на ночь солнце.

Ах, скорей бы, скорей новое большое воскресенье!

Слово не воробей

Дни теперь стали длинные. Когда бы Андрейка ни заснул, утром он просыпается рано. Каждую ночь ему снится, что он спит в своей юрте. Снится, что его будит Нянька: подойдёт и стягивает с него зубами одеяло.

А во дворе кричит коза Катька, бодает рогами дверь юрты, стараясь открыть её. Рыжик весело ржёт, в нетерпении бьёт копытами, требует седло и уздечку с серебряными бляхами!

Бляхи звенят, звенят. Рыжик ржёт всё громче, Катька кричит-надрывается, к ней присоединяется Нянька со своим пронзительным лаем. А в общем оказывается, что Тудуп заиграл на горне и спугнул Андрейкиных друзей.

Раньше Андрейка постарался бы доглядеть свой сон, но сейчас он нарочно широко открывает глаза и молча поднимается на зарядку.

Тудуп думает, что Андрейка стал очень дисциплинированным. Андрейка же думает, что подкараулит утром «Победу» председателя колхоза, заберётся в багажник, туда, где шофёр Миша хранит запасное колесо, и тайком уедет в степь… Ну как ему жить одному в интернате, когда в степи светит такое солнце!

Тудуп – большой парень, комсомолец, ученик восьмого класса. Но что Тудуп знает о солнце? Ничего.

Что знает о солнце Афоня, друг Андрейки? Ничего. А учительница Вера Андреевна? Может быть, она знает, где на ночь прячется солнце, знает и молчит?

С Тудупом вообще нельзя ни о чём говорить, он учится только на пятёрки, а летом зарабатывает в колхозе трудодни. Ему некогда говорить, он всегда занят.

Афоня другое дело. Афоня рад говорить сколько угодно, но с ним только интересно баловаться. А про солнце он как-то сказал:

– Врёшь ты всё, Андрейка. К солнцу ты не ездил, всё врёшь и выдумываешь. На собаке разве доедешь до солнца! Если бы у тебя был самолёт, тогда другое дело. А самолёт таким маленьким не дают.

Андрейка, конечно, обиделся. Это очень плохо, но он не забывал обид. Раньше бы он просто побил Афоню, но теперь этого сделать нельзя. С тех пор как Андрейка узнал, что дядя Костя Суворов – Афонин отец, драться с Афоней ему невозможно. Ведь он дал дяде Косте слово не бить Афоню, а слово у настоящего мужчины крепче железа. Это знает всякий.

Отец, например, дал слово на колхозном собрании от каждой овцы настричь по пять килограммов шерсти. Кто бы стал уважать Арсена Нимаева, Андрейкиного отца, если бы он не сдержал своего слова? Как показался бы Андрейка на глаза тому же Тудупу или самой зловредной девчонке, какая только существует на свете, Фиске-Анфиске, если бы отец настриг от каждой овцы не пять, а четыре килограмма? Четыре – это тоже не мало, но для Арсена Нимаева мало. «Слово не воробей, выпустишь – не поймаешь», – говаривал дед Егор. И это правда. Воробей очень вёрткий, хитрый, быстрый, но поймать его можно, а слово… Слово не воробей. Человек выпустил его из своего рта, и оно разлетелось по всему свету и, сколько людей его услышало, каждому залетело в ухо и живёт там. Попробуй достань!

И вот наступает день, когда председатель колхоза надевает на нос очки, долго рассматривает какие-то бумажки, а все молчат и ждут, что он скажет. Происходит это недалеко от интерната – в колхозном клубе.

Андрейка тоже пробрался сюда и ждёт. Председатель колхоза Фёдор Трифонович говорит сначала непонятные слова, но все его слушают. Андрейка тоже. И вот Фёдор Трифонович сказал:

– С честью сдержал своё слово Арсен Нимаев. От каждой овцы он настриг по пять килограммов и триста граммов шерсти. От ста овец он получил сто десять ягнят и всех их сохранил. Хорошо поработал наш Арсен Нимаев. Исключительно!

Вот в эту минуту все захлопали в ладоши, и слово зашевелилось у каждого в ушах, зашевелилось и… улетело к Андрейке.

Отца на собрании не было: он не приехал. Андрейка стоял около самых дверей, и к нему слетались хорошие слова. Председатель осмотрел зал и спросил:

– А где же Арсен Нимаев?

Все стали осматриваться, и кто-то выкрикнул:

– Нет Арсена! Видно, не смог оставить отару.

Потом ещё кто-то шутливо сказал:

– Тут представитель от Нимаева есть – Андрейка у двери стоит.

Председатель нацелился очками на дверь, увидел там Андрейку и серьёзно сказал:

– Очень хорошо. Исключительно. Передай своему отцу, Андрей Нимаев, что он занесён на областную Доску почёта. Исключительно умеет держать слово Арсен Нимаев!

Да, слово не воробей. Его не поймаешь. Но если ты сдержал своё обещание, то слова сами к тебе слетаются. Как воробьи. Как ласточки, стрижи и бальжимуры – жаворонки.

Если колхозная Доска почёта, та, что у правления, очень большая, то как выглядит областная Доска почёта?

Арсена Нимаева не было на собрании, поэтому все слова летели в уши к его сыну Андрейке. И слова эти пели, смеялись, даже щекотали уши Андрейки.

Всё собрание смотрело на Андрейку Нимаева, как будто он сам в эту минуту стоял на областной Доске почёта во весь свой рост, в дэгыле и малахае с красными кисточками на макушке.

– Ага, Нимаев, кстати ты пришёл. Сколько же ты обещаешь настричь шерсти в этом году? Подумай суреозно и отвечай. Исключительно суреозно.

Вот она, эта минута! Слова уже не щекочут Андрейкины уши, они разлетелись в разные стороны, будто их сдуло сильным ветром, будто поднялся степной шурган.

Надо сейчас сказать слово. Оно улетит к председателю колхоза. Ко всем колхозникам. И это слово вместо отца должен сказать Андрейка Нимаев.

– Шесть!

Неужели это сказал Андрейка?

И, прежде чем Андрейка сообразил, колхозники захлопали в ладоши.

– Шесть! – что есть мочи закричал Андрейка.

И колхозники почему-то вдруг засмеялись и захлопали ещё пуще прежнего.

Только тут Андрейка оглянулся и увидел позади себя отца. Арсен Нимаев стоял в дверях и улыбался.

– Запиши шесть, Фёдор Трифонович, – сказал отец, всё так же улыбаясь. – Как думаешь, сын, сдержим мы своё слово?

Но тут Андрейка почему-то застеснялся и уткнулся лицом в тёплый отцов дэгыл.

– Пиши, Фёдор Трифонович, – сказал отец, крепко прижимая к себе голову сына. – Пиши, что я, моя жена Сэсык и мой сын Андрейка получат и сохранят от каждой сотни овец сто двадцать ягнят.

– Исключительно молодец! – сказал председатель.

«…и мой сын Андрейка!» – повторил про себя Андрейка и почувствовал, как слова снова полетели к нему в уши. Воробьи! Ласточки! Стрижи! Бальжимуры! Андрейка не выдержал и выскочил на крыльцо клуба.

У коновязи стояли Воронко и Рыжик. На Андрейку со всего маха набросилась Нянька и повалила его на землю. Он пытался подняться, но Нянька снова и снова опрокидывала его. Андрейка знал, что стоит ему сказать слово, и Нянька перестанет баловаться, но он нарочно молчал. Пусть Нянька потешится, пусть поваляет его по земле. Она хватала зубами его голые руки, она несколько раз лизнула Андрейкины щёки: пожалуйста, ей всё сегодня разрешалось.

Добрый Рыжик подумал, что Нянька обижает Андрейку, и громко заржал. Он рвался с коновязи на помощь своему маленькому хозяину. Андрейка же продолжал сопеть и молчать. Хорошо, когда у человека есть такие друзья, как Нянька и Рыжик. Воронко тоже хороший конь, но он молчит, а вот Андрейкин Рыжик выходит из себя. Интересно, почему отец привёл в поводу Рыжика и прихватил с собой Няньку? Он ведь никогда не разрешал Няньке уходить от отары. Всё-таки сильная собака Нянька, Андрейке с ней ни за что не справиться. И вдруг Андрейка чувствует над собой горячее, как из котла, дыхание и хватает руками ласковую морду. Ну конечно, это Рыжик. Он оборвал повод и примчался Андрейке на помощь.

Ах ты, Рыжик, Рыжик! До чего же у тебя большие и тёплые губы… Тебе обязательно надо пощупать губами Андрейкины волосы. Да, они теперь совсем короткие, ты их не ухватишь.

В интернате не разрешают носить длинные волосы. Но всё-таки. Рыжик, ты узнал своего хозяина!

Андрейке и вовсе теперь не встать. Рыжик поддел Няньку мордой и отбросил в сторону, но от Няньки не так-то легко отделаться. Она схватила Рыжика за хвост и тянет.

Не ударил бы Рыжик её задней ногой: он ведь не очень любит, когда его тянут за хвост.

– Н-но, Нянька! – негромко сказал Андрейка, и собака тут же выпустила хвост лошади!

Нянька завиляла хвостом, но потом увидела, что Андрейка лежит, – значит, можно продолжать игру. Она набросилась на него с таким громким лаем, что Рыжик отпрянул в сторону. Опять положением завладела Нянька, но ненадолго. Рыжик взвился на дыбы и грозно заржал.

Уйди, Нянька, не мешай Рыжику здороваться с Андрейкой!

Рыжик оборвал повод и примчался Андрейке на помощь.

Но разве Нянька уйдёт!

Тогда Андрейка приказывает:

– Ложись! Ложись, Нянька!

И собака тут же как подкошенная валится на землю рядом с Андрейкой. Рыжик думает, что он такой храбрец – напугал Няньку. Ну и пусть думает. Андрейке нравится обманывать Рыжика. Но самый сильный здесь всё-таки Андрейка. Не верите? Вот высится над ним огромный Рыжик, лезет мордой ему под дэгыл, валяет его по земле, и вдруг Андрейка негромко говорит:

– Ложись, Рыжик, ложись!

Длинные ноги лошади подламываются, она валится на землю. Теперь Андрейка встаёт во весь рост, растрёпанный, с соломинками в волосах, в измазанном дэгыле, и строго осматривает своих поверженных друзей. В сущности, он не так уж сердит на них, как это может показаться со стороны. Андрейка лезет в карманы дэгыла за сахаром, но – увы! – сахару там нет. И конфет тоже нет. Тогда он просто протягивает руки – левую Рыжику, а правую Няньке. Нянька облизывает руку, а Рыжик нюхает и легонько хватает ладошку губами, как будто руки сахарные. Андрейка начинает стряхивать с себя землю. Нянька помогает ему. Она рада облизать своего Андрейку с ног до головы. Но тут Андрейка вспоминает, как это не любит мама Сэсык, и угрожающе произносит:

– Н-но!

Нянька покорно опускает морду. А тем временем из клуба выходит отец. Он быстро окидывает взглядом коновязь, Андрейку, Рыжика, Няньку и, ничего не спрашивая, только произносит своё удивлённое «цха». Рыжик тут же идёт сам к коновязи, а Нянька ложится на землю и вытягивает морду. Ясно и без слов, что Андрейка ни в чём не виноват, – это всё они набедокурили. Отец подходит к Андрейке, поворачивает его кругом. Нянька тревожно вскакивает, на её спине поднимается шерсть. Может, Нянька думает, что отец хочет наказать Андрейку, и приготовилась его защищать?

Но нет, отец и не собирается наказывать Андрейку, он просто стряхивает с его спины грязь и треплет его волосы. Нянька начинает тереться своим боком о ногу отца. Рыжик тоже возвращается к ним, оборванная уздечка болтается на его морде. Отец берёт уздечку и забрасывает на шею Рыжика.

Потом он легко поднимает Андрейку и вскидывает в седло. Отец не отрывает от Андрейки своих рук. Он спрашивает:

– Ну, сын, сдержим слово?

Давно уже Андрейка не сидел вот так на своём Рыжике. А надо сказать, что стоит ему взобраться в седло, как он становится совсем другим человеком.

Разве это Андрейка несколько минут назад валялся по земле? Разве он разрешал Нянька лизать щёки и руки? Нет, то был совсем, совсем не он. Настоящий Андрейка сидит сейчас в седле, и отец задаёт ему вопрос. Лицо отца серьёзное, и в глазах нет улыбки. Это вопрос для взрослого человека. Для товарища. Для помощника. Не думайте, что, пока Андрейка баловался с Нянькой и Рыжиком, он забыл обо всём, что происходило в клубе. Он всё помнит. Надо теперь настричь от каждой овцы по шесть килограммов шерсти. Сохранить всех ягнят.

Чтобы на овцах росло много шерсти, надо их хорошо кормить. Надо выбирать пастбища и чуть свет выгонять из хотона овец, чтобы дотемна они успели выщипать как можно больше травы. Надо вовремя гонять отару на водопой. Не прозевать пору весенней стрижки, когда овцы начинают линять и зря теряют шерсть в степи. Надо… В общем, наш Андрейка знает многое из того, что должен знать настоящий чабан. Если вы спросите его, откуда он это знает, кто его Этому учил, едва ли он ответит. Он видел, как отец приезжает на новое пастбище, рвёт пучки травы и пробует их на зуб, а потом даже съедает. Зачем это делает отец? Андрейка никогда его не спрашивал, но сам всегда на новом выгоне жуёт травинки. Если трава сухая, как сено, если в ней мало сока, то Андрейка знает, что это плохо для овец. Может, надо перегнать отару вон в ту низинку? Там трава зеленее и свежее, а это поле пусть дождётся дождей и «наберёт силу». Как трава набирает силу? Об этом Андрейка думал часто и кое-что придумал. Возможно, мы с вами ещё узнаем его мысли на этот счёт.

Но отец задал вопрос, и надо ответить. Пусть отец не беспокоится. Ведь слово давал не только Арсен Нимаев, но и он, Андрейка. Не подоспей вовремя отец на собрание, и Андрейка один дал бы это слово. Отцу нечего беспокоиться. Всё будет в порядке. И мать, и Нянька, и Рыжик, и Катька – все будут помогать отцу и Андрейке выполнять слово. Но вот беда: всего этого Андрейка сказать не умеет. В его голове это складно и ладно, там столько всего, что отец, узнай он это, здорово удивился бы.

«Вот, оказывается, какой сын у меня вырос! – сказал бы он. – Всё знает мой Андрейка. И как овец пасти. И как охранять отару от волков. И как выбрать сочное пастбище. Даже умеет решать задачки, знает все буквы…» Андрейка вспомнил, сколько он узнал за эту зиму в школе, и ему самому даже стало удивительно.

– Ладно, – сказал Андрейка и сразу охрип. – Ладно. – Он кашлянул и вдруг выпалил: – Слово не воробей, выпустишь – не поймаешь!

Почему отцу стало так весело, почему он вдруг выхватил Андрейку из седла и высоко подбросил над собой?

– Ишь ты, воробей! – воскликнул он, снова усаживая Андрейку в седло.

Глаза отца искрились, блестели белые зубы, у носа собрались смешные морщинки. Отличное настроение! Ясно было, что отец твёрдо решил сдержать как следует своё и Андрейкино слово.

Бывают на свете чудеса

Арсен Нимаев приехал за своим Андрейкой, чтобы увезти его в степь. Как раз завтра кончаются занятия в школе. Придётся договориться с учительницей Верой Андреевной, чтобы она отпустила Андрейку на день раньше. Так уж совпало, что сегодня колхозное собрание и Арсену Нимаеву надо на нём побывать. Вот по пути он и захватит с собой Андрейку. Два дня подряд оставлять с отарой только жену Арсен Нимаев не мог. Время сейчас для чабанов очень ответственное: весна. А тут, глядишь, начнут овцы ягниться, только успевай поворачиваться. Чуть недосмотришь днём или ночью, новорождённые ягнята могут замёрзнуть. Сэсык сегодня угнала отару на пастбище, а в кошаре остались овцы, у которых вот-вот должны появиться ягнята. В обычное время Андрейка оставался у кошары и справлялся со всем хозяйством.

Начало мая – очень опасная пора в Забайкальской степи. Вот ясный день, светит солнце, парит оттаивающая земля, и вдруг налетит, закрутит злой ветер, поднимется такой шурган, что несёт над степью и снег, и песок, и камни. Очень осторожным надо быть чабану в это время года. Не заходить с отарой в открытые места, а держаться поближе к распадкам и укрытиям. Не только отары овец, но целые табуны лошадей и гурты рогатого скота подхватывал шурган и безудержно гнал их, и они падали и замерзали в голой степи. Я расскажу вам об одном таком несчастье, потому что оно случилось с близкими друзьями Андрейки Нимаева, да и сам Андрейка немало пережил… Но, пока ещё не дошла очередь до этой истории, давайте вместе с Арсеном Нимаевым и Андрейкой поедем к учительнице Вере Андреевне. Без её согласия Андрейке нельзя уехать с отцом в степь, а оставаться в интернате хотя бы на один день Андрейка ни за что не согласится. Тем более, что здесь уже Рыжик и Нянька. А коза Катька, и мать, и бабушка Долсон ждут не дождутся Андрейку… Но к учительнице я хочу вас свезти ещё и потому, что Андрейка должен узнать об этой женщине удивительную историю. Вам тоже не мешает поближе познакомиться с Верой Андреевной, потому что…

Одним словом, расскажу всё по порядку.

Учительницу Арсен Нимаев и Андрейка застали в постели, она даже не могла подняться им навстречу. За всю зиму Андрейка не видел Веру Андреевну больной. Ещё утром она была на уроке, а сейчас… Сейчас Вера Андреевна виновато улыбается и говорит:

– Пришла из школы и рукой пошевелить не могу. А завтра последний день. Завтра надо раздать ребятам табели.

– Что же это ты лежишь тут одна? – сказал недовольно отец. – Надо тебе врача позвать. Где болит у тебя, Вера Андреевна?

– Ничего, ничего. Это пройдёт. Это у меня бывает. Вот вы приехали, и мне немного лучше.

Отец недоверчиво покачал головой:

– Совсем бледная ты. Зачем неправду говоришь?

– Моя болезнь старая, товарищ Нимаев, ещё с войны. – Вера Андреевна высвободила голые руки из-под одеяла, и Андрейка сразу увидел на них шрамы. – Я на фронте санитаркой была, товарищ Нимаев. Мне всего восемнадцать лет было тогда. Вы ведь тоже воевали?