Текст книги "Поездка к Солнцу"

Автор книги: Борис Костюковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Annotation

Книга о жизни бурятского мальчика Андрейки Нимаева и его родителей – колхозных чабанов в Забайкальской степи, о русских друзьях мальчика, с которыми он познакомился в школе-интернате.

Костюковский Б.Л

От автора

Нянька

Дулма

Весенний день

Андрейка строит кошару

Заботливый хозяин

Первая борозда

Помощник бригадира

Рыжик

Богатырская вода

Радуга

В школу

Интернат

Первый день

У Андрейки будут нарты

Андрейка заболел

Большое воскресенье

Дулма заблудилась

Поездка к Солнцу

Слово не воробей

Бывают на свете чудеса

Здравствуй, степь!

Лебедь-Лебедин

Дядя Куку

Боги бабушки Долсон

Андрейка едет в дацан

Хромой Бадма

Родился ботогон

Чего хочет Лебедь-Лебедин?

Все работают!

Сказка о Солнце и Золотой юрте

Дулма осиротела

Когда расцветают жарки

Кислый Ключ

Хоронор – чёрное озеро

Рыжик – рабочая лошадь

Боги полюбили юрту бабушки Долсон

Едят ли всё-таки боги?

Летят лебединые стаи

Сурхарбан – спортивный праздник

Нянька помешала

Как в клубе погас свет

Хорошо ли иметь сестру?

Кто стрелял?

С Нянькой в степи

Бабушка Долсон возвращает бога

Куда прячется Солнце?

Встреча с дедом Егором

Огоньки

Заключение

Костюковский Б.Л

Поездка к солнцу

От автора

Андрейка Нимаев вместе с матерью, отцом, бабкой, Нянькой, Рыжиком, Катей и Дулмой живёт в далёкой Забайкальской степи. Родители Андрейки – колхозные чабаны. Андрейка помогает им пасти отару.

Климат в Забайкалье суровый: зимой пятидесятиградусные морозы, а летом сорокаградусная жара! Снег обычно выпадает неглубокий, и поэтому пасти овец здесь можно круглый год. Зимой и летом, осенью и весной отары передвигаются с места на место. Когда овцы съедят траву, чабаны собирают юрту и откочёвывают туда, где лучше корм. На новом месте ставится юрта, огораживается щитами хотон – так буряты называют место, куда загоняют отару на ночь.

Самые лучшие чабаны в Забайкальской степи – буряты. Они привычны к холоду и жаре, к шурганам (так здесь называют снежные бури) и кочевой жизни. Даже в русских колхозах в большинстве своём чабануют буряты.

Пусть вас не смущает, что Андрейка часто говорит с животными. Степные животные очень умны, всё понимают и только не могут отвечать. Впрочем, Андрейка, не согласен с этим: с ним разговаривают все – и лошадь, и собака, и коза!

Когда я пытался рассказывать своим маленьким и даже взрослым друзьям об Андрейке Нимаеве, мне очень часто не верили. Не верили, что мальчик или девочка могут ездить верхом на лошади с четырёх-пяти лет, что с раннего возраста родители приучают их к труду, к самостоятельности, закаляют на морозе. Не верили, что Андрейка приучил ходить рядом в упряжке собаку и… козу, что он чуть-чуть не доехал до радуги и даже ездил к солнцу…

Да, да, не удивляйся, мой читатель! Но не буду забегать вперёд.

И тогда я решил написать эту книжку и рассказать в ней всё, что я знаю об Андрейке Нимаеве, о Дулме и дяде Косте, о Рыжике, Кате и о Няньке.

Я очень бы хотел не только познакомить своих читателей с Андрейкой Нимаевым и его друзьями, но и заставить полюбить, как люблю их я.

Начну с Няньки.

Итак, кто же такая Нянька?

Нянька

Когда Андрейка был совсем маленьким, отец привёл в юрту собаку. В первую зиму Арсен Нимаев не брал её с собой в отару. Собака была рыжая, и потому, наверно, старые хозяева прозвали её Лисой. Но вскоре в юрте у Нимаевых она получила новое имя. И вот как это случилось.

Очень часто Андрейка оставался в юрте один.: Мать с отцом угоняли отару в степь. Андрейка же с Лисой домовничали (Андрейке не было тогда ещё и трёх лет). Мать, уходя из юрты, обращалась к Лисе, показывая поочерёдно на два сваренных куска баранины:

– Этот тебе можно, а этот нельзя.

Один кусок – для Лисы – мать клала в деревянную миску, стоявшую постоянно на полу, а второй – для Андрейки – оставался на маленьком обеденном столе тоже в деревянной миске.

Лиса была бесхитростная и честная собака. Проголодавшись, она съедала своё мясо, Андрейкину же миску с мясом приносила ему в зубах. Если Андрейка не хотел есть. Лиса относила миску на место. Андрейка не боялся щупать у Лисы острые зубы и даже язык.

Часто, когда Лиса подходила к кровати, Андрейка садился на неё верхом, вцепившись руками в густую шерсть, и Лиса ходила по юрте, Андрейке нравилось так кататься, и Лиса это отлично знала. Если Андрейке хотелось спать. Лиса забиралась к нему в постель на тёплое овчинное одеяло, от которого пахло шерстью и сухой травой.

Где и у кого Лиса выучилась ухаживать за Андрейкой – этого никто не знал. Во всяком случае, не знал об этом Арсен Нимаев, отец Андрейки, а мать, может, и знала, но не говорила.

Однажды отец видел, как Лиса опустилась на пол и Андрейка забрался к ней на спину. Лиса поднялась, открыла дверь юрты, вышла, а потом мордой закрыла за собой дверь.

– Шибко хорошая собака. Не собака, а нянька, – задумчиво сказал отец.

И, может, с этого дня мать и отец стали звать Лису Нянькой, а маленький Андрейка – Нокой, потому что не мог выговорить трудного слова «Нянька».

Так и стали они дружно жить – черноглазый, черноволосый Андрейка и рыжая Нянька.

Никто не знал и не подозревал, что Нянька может быть злой. Но как-то в зимний вечер, когда отец подгонял отару к хотону, он вдруг услышал такой лай, вой и возню, что, пришпорив лошадь, бросился к юрте.

Он успел только заметить, что около открытой двери стоял неодетый Андрейка, а за плетнём, где помещались корова и коза с маленькой козочкой, дико рыча, оскалив злобно зубы, рвали друг у друга шерсть два зверя. Один из них был волк, но и второй, с поднявшейся рыжей шерстью, словно она вмиг выросла в несколько раз, тоже походил на разъярённого волка. И это была Нянька.

Отец не помня себя соскочил с лошади, выдернул из саней оглоблю и перепрыгнул через плетень. Нянька мёртвой хваткой впилась в горло волка. Вся её морда была в крови, уши висели лохмотьями, вокруг валялись клочья шерсти, а немножко в стороне – только что задранная мёртвая коза Катя.

– Нянька, иди сюда! – крикнул отец.

– Нока! – позвал Андрейка, и она разом выпустила волка и бросилась к юрте.

Отец поднял оглоблю и с силой опустил на голову волка. Но он и без того уже был мёртв.

Отец пошёл в загородку и взял на руки дрожавшую козочку, родившуюся месяц назад.

Поздно вечером, когда мать вернулась из села, куда ездила за продуктами, она удивилась, увидев на плетне около юрты какие-то развешанные шкуры. Подойдя ближе, она поняла, что это свежие волчья и козья шкуры, и очень испугалась.

В юрте, устало развалившись на овчине, дремала Нянька. Она подняла навстречу хозяйке морду с заплывшим глазом и жалобно заскулила.

После этого случая в юрте стала жить козочка-сиротка. Нянька и тут оправдала своё имя. Она заботливо, по-матерински, облизывала козочку, спала с ней вместе, играла, то догоняя, то убегая от шалуньи. Козочку, как и её мать, назвали Катей, выкармливали коровьим молоком из бутылки с детской соской.

Когда Катя выросла и её уже невозможно стало держать в юрте, мать переселила её во двор. Первое время Катя очень тосковала, по ночам кричала и сразу успокаивалась, когда к ней выпускали Няньку.

Из всех остальных обитателей юрты Катя признавала только Андрейку. Она всегда откликалась на его голос радостным, дребезжащим, как колокольчик, блеянием, подпускала к себе близко, любила пить из его рук молоко и есть хлеб. По примеру Няньки она даже разрешала Андрейке садиться ей на спину и катала его по степи. Нянька в таких случаях ревновала Андрейку, бежала тут же рядом и небольно покусывала то Катю, то Андрейку. Иногда Катя и Нянька устраивали по степи настоящие скачки, играли и забавлялись друг с другом. Но вскоре для Няньки наступили другие времена. Отец стал брать её с собой в отару, приучая охранять в ночное время овец от волков.

Теперь Нянька стала серьёзной, взрослой собакой и у неё оставалось для Андрейки и Кати очень мало свободного времени. Правда, по утрам она заходила в юрту, клала передние лапы на Андрейкину постель и, тыча мордой в бок, облизывала его руки и лицо. Андрейка спросонья отталкивал её. Нянька открытой пастью хватала Андрейкин кулачок, а когда не помогало и это, стаскивала овчинное одеяло, и тогда Андрейка, долго протирая глаза, окончательно просыпался.

Вот только в это утреннее время Нянька имела возможность побыть со своим воспитанником.

Потом она уходила с отарой на целый день, и Андрейка оставался с Катей.

Правда, иногда мать или отец говорили Няньке:

– Иди посмотри Андрейку.

Это было для собаки великое счастье.

Нянька мчалась к юрте, иногда за несколько километров, и уже никакая сила не могла её потом вернуть обратно.

После того как Андрейка однажды пошёл в степь разыскивать отару, заблудился и отморозил себе уши, отец с матерью решили днём не брать с собой Няньку, а, как в прежнее время, оставляли её беречь юрту. Ночью Нянька оберегала хотон, а днём была в полном распоряжении Андрейки.

Но к этому времени у Андрейки появился новый друг. Это был конь рыжей масти, которого отец привёл с колхозной конефермы специально для Андрейки. Коня звали Рыжиком.

Отару овец Арсена Нимаева должны были обслуживать три чабана, но чабанов не хватало; зато лошадей в колхозе было с избытком. Зимой их содержали в табунах и пасли, как и овец, на подножном корму. Вот почему правление колхоза охотно раздавало лошадей чабанам в отары. Колхозный шорник сделал для Рыжика седло, удобное и на загляденье красивое. И вот Андрейку посадили на Рыжика, дали в руки повод. Он очень обрадовался. Раньше Андрейку брали к себе в седло мать или отец, иногда сажали его в седло одного, но держали за ногу, чтобы не упал. Несколько раз Андрейка падал с лошади, но не плакал – очень боялся, что взрослые запретят ездить верхом. А вот теперь у него свой конь, и это куда интереснее.

Нянька следовала по пятам за своим хозяином. Когда Андрейка сидел на Рыжике, он смотрел на Няньку сверху вниз и она казалась ему маленькой.

Рыжик был удивительно умный и послушный конь. Он опускался на брюхо, а когда Андрейка забирался на него, вставал на ноги и весело ржал. Или Рыжик нагибал голову – Андрейка на неё верхом. Рыжик поднимал голову – Андрейка скатывался на спину лошади, потом переворачивался, держась рукой за гриву, и доставал повод.

Наступил в жизни Андрейки и такой день, когда его впервые взяли с собой в отару. В этот день Андрейке исполнилось ровно четыре года. Как обычно, Рыжик был удивительно умный и послушный конь.

Утром его разбудила Нянька, потом он пил солёный чай с молоком и коровьим маслом. И вдруг отец, посмеиваясь, сказал:

– Когда мне стало четыре года, то мой отец взял меня в отару чабанить. Вот и я тебя хочу сегодня взять в отару. А маму оставим дома. Согласен?

Надо ли было спрашивать Андрейку, согласен ли он! Ездить на Рыжике вокруг юрты уже надоело. Андрейка не допил свой чай, мать стала одевать его.

У Андрейки было всё настоящее, как и у отца: дэгыл – шуба из беленьких мерлушек, обтянутая сверху синим сатином и отделанная красной шёлковой полосой, унты из овчины, сшитые бабушкой Долсон как раз по ноге Андрейки. Малахай на белом меху с кисточкой из красных шёлковых ниток на самой макушке; овчинные рукавички – однопалки: когда палец замёрзнет, вытаскивай его, и он быстро согреется вместе с другими пальцами в густой и тёплой шерсти.

В общем, по виду был Андрейка чабан как чабан, только маленького роста.

Посадил отец Андрейку на Рыжика; мать наказала: как замёрзнет, пусть сейчас же едет в юрту. Нянька увивалась тут же.

Мать долго стояла около юрты и смотрела им вслед. Отара медленно двигалась к пастбищу.

Год для зимней пастьбы выдался хороший, снегу в степи почти не было, и овцам удобно было щипать прошлогоднюю траву.

Нянька уже хорошо знала своё дело: она не давала ленивым овцам отставать, а непослушным разбредаться во все стороны. Заботливо она обегала со всех сторон отару, ворчала, когда видела непорядок, а иногда и пускала в ход зубы.

Андрейка объезжал отару, подгонял овец, щёлкая длинным бичом. Но овцы почему-то не очень боялись Андрейкиного бича. Отец посматривал на Андрейку с чуть заметной улыбкой, иногда спрашивал:

– Замёрз?

Андрейка отрицательно мотал головой.

До обеда Андрейка выдержал хорошо. Ему так понравилось быть чабаном, что отец с трудом отправил его в юрту. Нянька побежала за своим маленьким хозяином. Завидев ещё издали юрту, Нянька стала лаять. Она давала о себе знать матери Андрейки. Мать вышла из двери и помахала рукой. Андрейка стегнул Рыжика и поехал рысью.

Нянька обогнала его, успела добежать до мамы, лизнула ей руку, снова помчалась навстречу Рыжику.

– Очень замёрз? – спросила заботливо Андрейку мать.

– Не-а, – ответил Андрейка, и не успела мать протянуть руки, чтобы помочь ему сойти с лошади, как он перекинул правую ногу через седло и скатился на землю.

Мать погладила руки Андрейки – они были тёплые, щёки красные, и только под носом холод выжал светлую каплю. Нянька высунула свой длинный язык, хотела было лизнуть Андрейку, но мать прогнала её.

– Нянька дура!

– Нока дура! – повторил за матерью Андрейка.

Мать прошла в юрту и положила на тарелку Андрейке большой кусок баранины, какой давала всегда отцу.

Андрейка с жадностью стал есть. Оказывается, он очень проголодался на холоде. Только через некоторое время он вспомнил о Няньке. Она сидела у двери и, часто моргая ресницами, смотрела на маленького чабана. Ей тоже хотелось есть, но она была приучена к порядку и не просила мяса, а только помахивала хвостом.

Андрейка не съел и половины куска и уже был сыт. Мать вышла в это время из юрты, и Андрейка бросил всё мясо на деревянную тарелку. Нянька быстро расправилась с куском и, когда вернулась мать, как ни в чём не бывало сидела на своём месте.

– Всё съел? – удивилась мать, увидя, что на тарелке у Андрейки ничего не осталось.

– Всё, – подтвердил Андрейка.

Пусть мать думает, что он умеет обедать, как отец. Ведь настоящий чабан съест и побольше.

С этого дня Андрейка и стал считать себя настоящим чабаном.

Правда, отец редко брал его с собой в отару. То было в степи очень холодно, то не отпускала мать, то приезжала бабка Долсон, то Андрейке хотелось одному поездить по степи, чтобы ни отец, ни мать не видели, как он скачет на Рыжике.

Часто Андрейка затевал игры с Нянькой и Катей. Он гнал изо всех сил Рыжика по степи. Нянька и Катя старались не отставать. Рыжик вначале позволял себя догонять, но потом вдруг вырывался вперёд. Катя была быстрой, но её хватало ненадолго. Нянька, вывалив язык, бежала изо всех сил и, когда уже совсем отставала, начинала сердито лаять, как будто кто-то был виноват.

Рыжик, услышав её лай, тут же сбавлял бег и останавливался. Он косил своим горячим глазом назад, хотя Андрейка изо всех сил натягивал повод.

Нянька нагоняла Рыжика, они ждали Катьку.

Андрейка сползал на землю, а трое его друзей ложились тут же, вытянув вперёд морды.

Катька, конечно, не могла улежать долго, вскоре вскакивала на свои тонкие ножки и начинала носиться вокруг.

Андрейка смотрел на неё укоризненно, Нянька начинала недовольно подвывать, да и Рыжик подавал свой голос.

И всё же её не удавалось угомонить.

Андрейка лез на Рыжика, и всё начиналось сначала.

Так развлекался Андрейка со своими друзьями.

Прошло ещё два года. За это время Андрейка подрос и стал лихим наездником. У него появился новый друг – Дулма.

Кто же такая Дулма?

Дулма

У чабана Бутид Балбаровой в юрте поселилась радость. Пасёт ли Бутид свою отару, уедет ли за продуктами в село, там, в юрте, остаётся эта радость и манит, и зовёт к себе, и заставляет торопиться обратно. Её зовут Дулмой. Ей сейчас пять лет. Это внучка колхозного чабана Бутид Балбаровой. Мать у Дулмы умерла, и теперь Дулма живёт с бабушкой. Вот уже год, как она не отстаёт от бабушки ни на шаг – с тех пор, как умерла мать. Чуть забрезжит рассвет, Дулма на ногах; быстро наденет свой маленький дэгыл, возьмёт в руки плётку, и вот бабка уже подсадила её на коня.

Дулма помогает выгнать овец из хотона и почти целый день ездит за бабкой. Бабка в шутку назвала её однажды «любимой». Так здесь зовут цепкую степную траву. Осенью и зимой сухие колючки этой высокой травы пристают к обуви, к одежде – сколько ни обирай, не оберёшь! Так и ходят чабаны, утыканные колючками «любимой». Вот почему бабка Бутид и назвала так свою внучку: вцепилась в бабку Дулма – не оторвёшь…

У Дулмы есть друг – зовут его Андрейка Нимаев. Он на целый год старше Дулмы и уже два года чабанует вместе со своим отцом Арсеном Нимаевым.

Андрейка всё так же ездит па Рыжике. Он за ним ухаживает, кормит, чистит его щёткой, отдаёт ему украдкой свой сахар. Сахар Андрейка любит сам, но никто об этом не знает. Все считают, что он не любит сахар. Настоящий мужчина не ест сладостей.

Дулма частенько приезжает в гости к Андрейке. Надо немножко проехать на лошади, и станет видно юрту Нимаевых.

Дулма приезжает одна, ей уже не нужно в степи проводника. Андрейка, конечно, рад Дулме, но вида не показывает. Настоящий мужчина не должен обнаруживать радость при виде какой-то девчонки.

Но всё же он уезжает от отары к юрте. Там они с Дулмой играют. Игры они придумывают сами. Это даже и не игры, а всё настоящее. Просто они – Дулма и Андрейка – чувствуют себя здесь взрослыми колхозниками.

Иногда это бывает «стрижка овец». Андрейка берёт овчину и вместе с Дулмой выстригает на ней всю шерсть. От отца, конечно, потом нагорит. Но это не страшно. Хуже другое: по совести сказать, разве это работа! То ли дело, когда отяжелевших от шерсти овец весной пригоняют на электрострижку! Несколько дней отара стоит около самого села, и тогда Андрейка толчётся между колхозниками-стригалями. Овцы после стрижки делаются маленькими, худыми, чистыми. Прямо не узнать отару…

Нет, скучно стричь «овцу» ножницами, когда знаешь, что существует на свете электрострижка! Там только надо подставлять к шерсти нож, который и на нож-то не походит, а, скорее, на скребок, каким чистят Рыжика, – и шерсть сама отваливается от овцы, ложится мягкой пушистой шубой. Эту шубу взрослые называют «руно», сворачивают её в тугой ком и несут на весы. Хорошо, если руно от одной овцы весит пять килограммов, а ещё лучше, если десять. В колхозе есть баран по кличке «Сынок», так от него настригли целых восемнадцать килограммов!

Андрейка не раз видел, как стригут Сынка. Баран лежал со связанными ногами и смотрел на Андрейку круглыми испуганными глазами. Может, он думал, что ему сделают больно или даже зарежут… Но никто не собирался резать Сынка.

Андрейкин отец сидел на связанном Сынке, одной рукой держал его за круглые рога, а во второй у него был нож. Стоило отцу нажать кнопку – нож начинал громко стрекотать. Сильный Сынок, самый большой баран, храбрец, который никого не боялся и мог с разбегу налететь на любого барана и ударить его рогами, начинал испуганно дрожать, стоило только отцу подставить к его шерсти электрический нож. Два ряда острых зубов на этом ноже двигались, впивались в густую шубу Сынка, и рядом ложилась целая гора шерсти. Взвесив от Сынка шерсть, отец сказал однажды Андрейке:

– Знаешь, сколько из этой шерсти костюмов сделают? Вот таких синих, как я себе купил? От одного Сынка выйдет шесть костюмов.

Удивительно, конечно, что из грязной шерсти Сынка могут получаться синие костюмы. Отец говорил, что на фабрике эту шерсть вымоют, а потом выкрасят. Но всё равно Андрейка в это не очень-то верил, потому что отец сам ни разу не был на фабрике. Может быть, всё-таки чёрные костюмы делают из чёрных баранов, а синие – из синих? Только вот беда: Андрейка ещё никогда не видел синего барана… Однажды они вместе с Дулмой попробовали выкрасить синими отцовскими чернилами Катю, но чернил не хватило даже на один Катин бок, и всё равно Катя не стала синей, а какой-то грязной и некрасивой. Хорошо только выкрасились Андрейкины руки. Отцу это почему-то не понравилось, и он наказал Андрейку: не брал его с собой в отару целый месяц, спрятал седло и запретил ездить на Рыжике даже вокруг юрты. Вот как иногда невесело кончалась игра в «стрижку овец» и в «фабрику»…

Есть более весёлые игры: например, Дулма изображает бабку Долсон. Это родная бабушка Андрейки. А кто не знает, что бабка Долсон – настоящий колхозный герой? Это знает и Дулма. Ещё год назад, когда Долсон спасла отару, Андрейка не позволял Дулме изображать его знаменитую бабку. Он делал Это сам. И Дулме нечего было возразить: бабка-то всё-таки Андрейкина! Но недавно хитрая Дулма узнала слабое место гордого Андрейки. Как же это так: он ведь не девчонка, а хочет быть бабушкой? Хорошо, тогда она будет чабаном Арсеном Нимаевым – отцом Андрейки, или лучше всего председателем колхоза Фёдором Трифоновичем… Этого уж Андрейка стерпеть не мог. Всё, что угодно, но Арсеном Нимаевым и председателем колхоза (конечно, по очереди, то тем, то другим) он должен быть сам. Скрепя сердце Андрейка уступил свою отважную бабку Долсон трусихе Дулме. К его удивлению, Дулма сразу делалась сутулой и, честное слово, здорово была похожа на бабку. Говорила, покачивая головой, ходила ссутулившись. Ну и самое интересное – очень хорошо спасала отару. А ведь это и было самое главное в игре.

…В январские морозы бабка Долсон осталась одна с отарой овец. Арсен Нимаев с женой и Андрейкой поехали в село помыться в бане и посмотреть кино.

Ночью разыгрался шурган – такая снежная буря, что по земле несло не только песок, но и мелкие камни.

Щиты, огораживающие хотон, разметало, и овец понесло по степи. Бабка выскочила из юрты, на ходу накидывая поверх дэгыла доху, и бросилась за отарой.

Глаза слепило снегом и песком. Сколько она сможет так пройти и что она сумеет сделать, Долсон не знала.

Так шла по степи старая бурятка за овцами всю ночь. Шурган не унимался. К утру ветер чуть стих, Долсон удалось отогнать отару на несколько километров в сторону и завернуть её в укромное место – в небольшой распадок между сопками. Здесь шурган не мог хозяйничать, как в открытой степи. А ветер подул с новой силой.

Три дня и три ночи, голодная, без сна, Долсон Нимаева бродила вокруг отары, не позволяя ей выйти из укрытия. Три дня и три ночи не переставал бушевать шурган.

К исходу третьих суток у бабки Долсон не было уже сил держаться на ногах. Она легла на землю, завернулась в доху, и её занесло снегом.

(Дулма тоже ложилась на землю и терпеливо лежала, пока её разыскивал Андрейка.)

А в это время десятки верховых искали в степи пропавшую отару и старую чабанку.

(Андрейка садился верхом на Рыжика и разыскивал Дулму. Это было не так уж легко, потому что Дулма ловко пряталась. Но Андрейка в это время был не просто Андрейка: это был Арсен Нимаев – следопыт и вообще храбрый человек, который когда-то воевал с фашистами и лучше всех на свете знал степь.)

Арсен Нимаев с группой колхозников нашёл отару и откопал из сугроба умирающую мать. Долсон привезли в юрту, отогрели, снегом оттёрли лицо, руки, ноги, поили водкой, кормили вкусным молодым барашком. Бабка осталась жить. К ней приехал в гости председатель колхоза Фёдор Трифонович.

– Ты, Долсон, исключительно молодец! – сказал он (председатель любил повторять слово «исключительно»). – Ты спасла всю колхозную отару. Просто не знаю, как тебя и благодарить, чем одарить…

Так сказал Фёдор Трифонович, а он зря не похвалит.

Когда Андрейка находил Дулму в степи, он вёз её к юрте, посадив впереди себя на Рыжика. Дулма и в самом деле замерзала, хотя поверх дэгыла была закутана в полушубок матери Андрейки, заменявший ей доху. В юрте Андрейка почти до крови натирал суконной рукавичкой и без того красные, как яблоки, щёки Дулмы, растирал её маленькие руки и ноги. Дулма терпела. Вместо водки Андрейка поил Дулму крепким чаем, кормил её бараниной. Дулма всё съедала, Андрейка глядел на неё с завистью, но не ел. Другое дело, когда он заходил в юрту, как Фёдор Трифонович. Тогда он становился гостем. И Дулма, то есть «бабка Долсон», угощала его так, как умеет угощать любая хозяйка юрты, тем более – добрая и гостеприимная бабка Долсон. А гость обязан есть много – всё, что ему подадут! Андрейка, то есть «Фёдор Трифонович», ел. Только после этого он говорил «бабке», блестя круглыми, измазанными в сале щеками и чёрными плутоватыми глазами:

– Ты, Долсон, исключительно молодец! На вот тебе сахару…

Вот какая была у Андрейки бабка!!

Очень интересно было так играть.

Но у Дулмы тоже хорошая бабка. Нынче она заработала много трудодней. Ей дали тридцать овец и столько хлеба, что, как говорят, он не вместился бы в целую юрту. И денег получила бабка Бутид одну тысячу рублей.

Андрейка говорит, что это много, но меньше, чем получил его отец. Андрейку никогда не переспоришь. Притом бабка уже старая, маленькая, у неё болят кости, и по ночам она плохо спит. А отец Андрейки молодой – вон какой большой! – и у него не болят кости… Сегодня Андрейка и Дулма поговорили о школе. Это был плохой разговор.

Дулма, натягивая варежки, сказала:

– Я потом приду к тебе – в школу играть будем.

– А как в неё играть? – насторожённо спросил Андрейка.

Дулма этого не знала. В селе очень красивая, большая школа, но Дулма в ней ни разу не была – откуда же ей знать! Мама Дулмы училась в этой школе и жила в доме, который называют «интернат». А бабка Бутид в школе не училась… Нет, не получится игра в школу.

– А ты пойдёшь учиться? – спрашивает Дулма.

– Не-е! – Андрейка решительно мотает головой, и красная кисточка на его малахае тоже мотается из стороны в сторону, тоже говорит «нет».

– А тебе уже надо, – наставительно произносит Дулма.

– Почему надо? – прикидывается непонимающим Андрейка.

– Твоя мама говорит: лето пройдёт, Андрейке семь лет будет. Ему в школу пора. Он в интернате жить будет.

– А ты?

– А я тебя моложе. Мне не пора.

– И мне не пора, я не хочу учиться! – Андрейка опять сердито встряхивает головой, и кисточка подтверждает: «Не хочу».

– А что ты будешь делать?

– Чабаном буду.

– А вот и не будешь! Дядя Арсен учился?

– Учился, – мрачно соглашается Андрейка.

– Много учился?

– Не. Семь классов. Семь лет.

– Все чабаны учатся, а ты не хочешь! Значит, не будешь чабаном!

– Нет, буду! – упрямо говорит Андрейка. Но кисточка даже не шелохнулась.

Дулма в затруднении. Однако ненадолго.

– Ты будешь глупый чабан. Плохой чабан. Как хромой дедушка Бадма… – Она решительно говорит: – Лето пройдёт, зима пройдёт, ещё лето, и я пойду в школу. Потом ветеринаром в колхозе буду.

Андрейку терзают сомнения. Он не может разобраться, почему ему не хочется учиться. Но он твёрдо знает, что не хочется. А Дулма будет учиться… И Андрейку при этой мысли одолевает зависть. Э, нет, тогда и он пойдёт в школу…

– Ладно, ветеринар! – как можно насмешливее говорит Андрейка. – Ты не ветеринар, а любимая. Прицепилась… Вот!

Это сказано, чтобы оскорбить. Так может звать Дулму только бабка, на неё Дулма почему-то не обижается.

– Я поеду! – сердито ударяя рукавичками по бокам, говорит она и выходит из юрты.

Ну и пусть! Всё равно ей самой не сесть верхом. Позовёт ещё. Андрейка ждёт, но Дулма молчит.

Через несколько минут он слышит топот копыт.

Скучно Андрейке! Поехать, что ли, к овцам? Но на дворе уже вечер. Скоро отец пригонит отару.

Андрейка выходит из юрты и старается не смотреть в ту сторону, куда ускакала Дулма. Но всё же смотрит. И сидеть-то верхом не умеет! Ветеринар! Не может он этого допустить, он сам хочет быть ветеринаром…

Андрейка приказывает Рыжику лечь, снимает с него седло, потом скребёт Железной щёткой его вспотевшую спину и подбрасывает в кормушку сена. Через час Андрейка слышит блеяние овец. Значит, возвращаются к юрте отец с матерью. В другой раз Андрейка поехал бы к ним навстречу, но сегодня мрачно сидит на месте. Почему всегда, когда Дулма собирается уезжать, он ругается с ней?

На этот вопрос Андрейка не смог бы ответить. Хорошо только, что он не помнит обиды. Дулма – другое дело: она сердится долго и не приезжает к Андрейке. До самой весны не приезжает.

Весенний день

Переменчив апрель в Забайкалье. С утра вовсю светит солнце, сгоняя с косогоров остатки снега; днём дуют холодные ветры, а к вечеру становится тихо, и воздух – не надышишься! – свежий, бодрый.

Обманчивый, жаркий на глаз закат как будто отдаёт своё нерастраченное за день тепло, окрашивает всё вокруг в живые цвета, и воздух делается густым.

У председателя колхоза Фёдора Трифоновича весной много забот. Он встаёт рано, с первыми петухами, а ложится, когда на небе зажигаются все звёзды. И спит там, где его застанет ночь: то на полевом стане, то в бригаде, то в юрте у чабана.

Сегодня в отаре Арсена Нимаева воскресник – там строят кошару.

– Ну, как твой конь? Всё в порядке? – спрашивает Фёдор Трифонович у шофёра Миши – высокого, сутулого мужчины лет сорока, которого почему-то все в колхозе – и взрослые и дети – так запросто Мишей и зовут.

– Да вроде… – отвечает Миша. – Заправил, как вы велели, полный бак бензина.

Миша нежно вытирает тряпкой дверцу своего «коня».

– Тогда побежим, – говорит ему Фёдор Трифонович.

Председатель всегда о «Победе» говорит так, будто речь и в самом деле идёт о коне. «Надо обскакать пять бригад», «Обежать Завитуйскую падь», «Напоил ли ты своего коня?», «Что-то наш конь всё на переднюю ногу хромает» (это когда спускает покрышка).

– Перво-наперво, – говорит председатель, – заедем к Арсену Нимаеву. Посмотрим, как воскресник идёт.

Минут через двадцать Фёдор Трифонович произносит:

– Резвый коняга! Уже и домчал.

На склоне сопки виднеется длинный неоконченный сруб кошары. В отаре Арсена Нимаева со дня на день ожидается окот, а кошара ещё не готова. Вот почему здесь сегодня объявлен воскресник.

Не успела остановиться «Победа», как около неё оказался Андрейка. Он очень сердит.

– Мы кошару строим. Леса не хватает. Напишу в газету, – старательно выговаривает Андрейка чьи-то слова.

– Не пиши! – заискивает председатель.

– Напишу, – не очень уверенно повторяет Андрейка.

– Сам напишешь?

– Не… – упавшим голосом, еле слышно произносит мальчик.

– Кто это тебя научил так говорить?

– Я сам, – говорит Андрейка, срывается с места и бежит к юрте, но вдруг останавливается. Он слышит рокот тракторного мотора.

К месту строительства идёт трактор и тащит прицеп с лесом. Андрейка быстро отвязывает осёдланного Рыжика, дёргает его за повод. Рыжик ложится на землю и принимает в седло своего маленького наездника. Наколачивая ногами бока Рыжика, Андрейка мчится навстречу трактору.

Надо видеть его сияющее лицо, когда он, гарцуя вокруг трактора, подъезжает к кошаре!

– Испугался Фёдор Трифонович – живо пригнал лес, – посмеиваясь, говорит шофёр Миша.

Андрейке очень смешно, радостно, весело.

Фёдор Трифонович снимает с себя пальто, берёт топор и начинает ошкуривать лесину. Пока председатель сельсовета Василенко, который сегодня за старшего на воскреснике, с двумя парнями разгружает лес, Андрейка не может найти себе дела. На воскреснике все работают: и бухгалтер, и электрик, и счетовод, и зоотехник. Даже сам председатель колхоза работает, и на его груди поблёскивает красный флажок. Андрейкин председатель колхоза – не простой человек: он слуга народа. Недавно отец с матерью и бабка Долсон избрали его депутатом Верховного Совета.