Текст книги "Поездка к Солнцу"

Автор книги: Борис Костюковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Не помня, как это произошло, Андрейка оказался рядом с Нянькой. Она не шевелилась.

– Нянька, ты что. Нянька? – не веря своим глазам, прошептал Андрейка. Он быстро ощупал её мокрую голову и грудь.

На его руках алела кровь. Нянька была убита.

– Но-ока! – горько, не в силах сдержать ком, подступивший к горлу, позвал Андрейка и упал рядом с собакой.

Нока, Нока! Так звал тебя Андрейка, когда почти ничего ещё не умел говорить. Кто убил тебя, Нока? Кто, кто? Кто стрелял в лебедей? Кто уехал на машине? Кто этот человек?

Нока, Нока! Как теперь будет жить без тебя Андрейка?

– Андрейка! Андрейка же! – Дулма тормошила его. – Не надо, Андрейка!

Но он лежал на траве вниз лицом. Он тоже умер. Зачем ему жить без Няньки! Только сейчас он понял, что Няньку он любил больше всех. Умерла Нянька, и он, Андрейка, умер. Вот, оказывается, как умирают. Плачет Дулма. Тяжело дышит в затылок Рыжик. Андрейке жалко Андрейку. Но ещё больше ему жалко Няньку.

Что ты плачешь, Дулма? Разве ты можешь понять, как любил Андрейка свою собаку?

И вдруг сквозь всхлипывания Дулмы Андрейка снова услышал тяжёлый вздох и стон.

Он быстро, словно его кто-то с силой подбросил, вскочил на ноги и нагнулся над Нянькой. Она открыла один глаз, и – о чудо! – Андрейка увидел, что по её морде катятся живые слёзы.

– Пока! Нока! Пока! – несколько раз повторил Андрейка, гладя Няньку по голове.

Она не умерла! Она живая!

– Не плачь, Дулма, – сказал Андрейка твёрдым голосом мужчины. – Видишь, Нянька живая.

– Живая! – обрадовалась Дулма.

Андрейка подставил свою ладонь, и Нянька лизнула её. Это было так неожиданно, так хорошо, будто Нянька впервые за всю жизнь это сделала.

Андрейка проглотил ком, мешавший ему дышать и говорить.

– Папа приехал? – деловито спросил он, не глядя на Дулму.

– Приехал. Я села на Рыжика, за тобой поехала.

– Ладно, – сказал Андрейка и задумался.

Что же теперь делать? Нянька хоть и жива, но встать она не сможет. Оставить её здесь одну, а самому уехать к юртам? Нельзя. Ни за что Андрейка не оставит свою собаку. Значит, надо сделать так: пусть Дулма садится на Рыжика и скачет к юртам. Мама и Вера Андреевна, наверное, уже пригнали отару. Они запрягут в телегу Сивого и вместе с Дулмой приедут за Нянькой. А отец намётом на Рыжике в это время будет на ферме и позвонит в село дяде Куку.

Андрейка всё это наказал Дулме и заставил её повторить.

Когда Дулма уже сидела верхом на Рыжике, она спросила Андрейку:

– Как мы тебя искать будем? Совсем ночь будет.

– Скажи маме: это Алексеева падушка. Мы тут кочевали. Когда поедете, кричите. Я тоже кричать буду.

– Ладно, – послушно сказала Дулма. – Ты бояться будешь?

Андрейка презрительно хмыкнул: когда это и кого он боялся?

– Н-но! – сказал он повелительно.

И это значило, что Дулме нечего зря стоять на месте и пора ехать.

Дулма взмахнула плёткой.

– Я скоро! – крикнула она.

– Ладно.

Андрейка остался с Нянькой.

Он вспомнил о лебеде, который кружил в небе, – осмотрелся, но лебедя уже не было видно. Может быть, лебедь упал и разбился, а может, и улетел за стаей.

Хорошо, если он улетел.

Ночь быстро спускалась в падушку. Андрейка придвинулся поближе к Няньке, наклонился к её голове. Нянька тяжело дышала.

Андрейка быстро снял с себя дэгыл и рубашку, снова просунул руки в рукава дэгыла, подпоясался кушаком, а рубашкой стал вытирать Няньке морду.

– Нока, Нока! – повторял он без конца.

С Нянькой в степи

Последний раз солнце посветило Андрейке и спряталось за Верблюжьей сопкой. Его уже не было видно, а широкая полоса света всё ещё разливалась по небу. Но она так быстро исчезала, что в Алексеевой падушке ночь наступила гораздо скорее, чем хотелось бы Андрейке.

Конечно, когда ты один в степи, то какой бы храбрый ты ни был, всё-таки тебе страшно.

Правда, если подумать, что в этой Алексеевой падушке стоит юрта, а ты неподалёку лежишь рядом с собакой и смотришь на звёзды, то будет уже не так страшно.

Если подумать, что ночь эта кончится и снова наступит утро, спрячутся звёзды, всё повеселеет, всё оживёт и по небу опять поплывёт и поплывёт солнце, то и совсем, наверное, не страшно будет.

Вот ведь оно, солнце! Нет чтобы ему повиснуть над степью и светить. Но, как и люди, оно устаёт за день и хочет спать. А ведь не будешь спать просто на небе. Для этого и существует Верблюжья сопка. У солнца тоже есть глаза – огромные, большущие, больше белых электрических фонарей над колхозным клубом, больше фар у «Победы». Когда глаза у солнца открыты, то из них на всю степь светят лучи, а там, за Верблюжьей сопкой, солнце сейчас захлопнуло свои глаза, и в Алексеевой падушке стало темно.

А ведь было бы очень плохо, если бы солнце проспало. Или кто-нибудь злой, жадный взял бы да украл солнце и спрятал его за каменной стеной дацана. Андрейка знает этого вора…

Тогда бы в степи всегда была ночь.

Кто узнал бы, куда делось украденное солнце?

Кто сумел бы пробраться в дацан, чтобы найти там солнце и освободить его?

Чтобы время шло быстрее, Андрейка стал вспоминать сказку об отважном Алтан-Шагай-мэргэне. Это он достал солнце бурятам, и с тех пор нет Тёмного края, а есть Солнечный край. Как всё-таки это хорошо, что за ночью обязательно наступает день!..

Андрейка придвигается поближе к Няньке. Он всё гладит и гладит её. Бедная Нянька, ей тяжело.

Он представил себе, как Нянька была ранена. Она увидела своего врага и бросилась сразу на него. Но он выстрелил. Да, в последний раз он стрелял не в лебедя, а в собаку.

И подлый трус сел в машину и убежал.

Он знал, что сейчас появится Андрейка, и он убежал. Если бы можно было догнать его! Что бы с ним сделал Андрейка? Да, что сделал бы?

Тут Андрейка надолго задумывается.

Отважный Алтан-Шагай-мэргэн почему-то не убил обманщика нойона. Он даже разрешил ему зайти в золотую юрту и отрубить кусочек от солнца, и вместо глаз у него стало два чёрных угля…

Андрейке было неудобно лежать: под боком что-то мешало, он нащупал рукой металлический круглый предмет. При свете луны Андрейка увидел патрон от ружья. Он был тяжёлый, заряженный. Кто-то его здесь обронил. Андрейка знал, кто обронил патрон. Это он стрелял в лебедей. Это он стрелял в Няньку.

Пусть бабушка Долсон скажет, что это другой плохой человек стрелял в лебедей и в Няньку. Пусть! Андрейка покажет ей патрон.

Он крепко зажал патрон в руке.

– Слушай, Нянька, что я тебе расскажу. Слушай, Нока. Бабушка Долсон верит своим богам. Она верила, что это боги съедали всю еду из мисочек. Я тоже думал, что это боги. А потом увидел, что это ты, Нока! И я на тебя за это не рассердился. Я ничего не сказал бабушке, опа бы стала тебя бить и не пустила бы больше в юрту. Ты знаешь, как я люблю бабушку Долсон. Но почему она верит хромому Бадме? Ты видела, Нока, как он чуть не отобрал у нас Дулму? Ты-то знаешь, что он плохой человек, поэтому ты так не любишь его. А почему это не знает бабушка Долсон? Я покажу ей патрон. Ты тоже расскажи, кто в тебя стрелял. Тебе бабушка поверит, а меня она не слушается. И маму Сэсык не слушается. И папу Арсалана не слушается. Говорит, что откочует от нас. Бабушку Долсон примут в любой бригаде. Кто не знает, что бабушка Долсон колхозный герой? Это она спасла отару от самого сильного шургана. Это в её юрту колхоз передал навсегда красный флажок «Лучшему чабану». Всё можно говорить бабушке Долсон. Только нельзя ругать хромого Бадму. А как его не ругать, если он злой и жадный человек? Только один раз рассердилась бабушка Долсон на Бадму. Помнишь, Нока, когда Бадма приехал за нашей Дулмой? Дулма подбежала к бабушке Долсон. Помнишь? Конечно, рассердилась, я это заметил. Но хитрый Бадма тоже это заметил…

…Андрейка всё гладил и гладил Няньку.

О многом он мог говорить с ней. Многое вспомнил он в эту ночь. Сколько так прошло времени, Андрейка и сам не знал.

Над ним повисло в небе множество звёзд.

Думал Андрейка и о звёздах. Ведь где-то, где-то там спутник.

Вера Андреевна говорила, что спутник можно увидеть. Но как его увидишь? Да, Андрейке удалось подкараулить, как расцветают жарки. Но спутника он так и не увидел. Может быть, надо сейчас всё время смотреть в небо и спутник полетит?

По радио передавали, как летит спутник.

Он пищит, словно какая-то птичка.

Слушай, Нянька, что это такое?

– …а-а-а!.. а-а-а!

Нянька застонала и заскулила. Андрейка поднял голову и прислушался: кто-то кричал. Это звали его.

– Ма-ма-а-а!.. – отозвался Андрейка.

И степь разнесла: «А-а-а!..»

Так обманывает степь. Может, первый раз Андрейке показалось, что его зовут, а теперь он кричит, и степь возвращает его же крик.

Но вдруг Андрейка что-то вспомнил и приложил ухо к земле. Так и есть: кто-то скачет на коне.

– Я здесь! Я здесь! – что есть мочи заорал Андрейка.

Теперь уже сомнений быть не могло.

– Ан-дрей-ейка-а-а! – разнеслось по всей степи.

И тут Нянька пошевелилась, застонала, как человек, и несколько раз негромко гавкнула. Хоть её услышал один Андрейка, но он так обрадовался, что вскочил и затопал ногами. Раз Нянька подала голос, то всё будет хорошо.

Он увидел на сопке тёмную лошадь и всадника. Мигал какой-то огонёк. Он мигал так забавно, так весело, что Андрейка засмеялся.

– Я зде-е-есь! – Андрейка размахивал руками и в нетерпении приплясывал.

Но он мог и не кричать. Это Рыжик бежал к Андрейке, а он знал дорогу. Это отец сидел верхом на Рыжике. На ходу он соскочил на землю и подхватил Андрейку на руки. Он ничего не говорил, тяжело дышал и крепко прижимал к себе сына.

– Папа, – сказал Андрейка, – у тебя какой огонёк был?

Отец засмеялся:

– А! Это электрический фонарик. В сельпо сегодня купил.

– Дай посмотреть, – попросил Андрейка.

– Погоди, давай лучше Няньку посмотрим.

Отец поставил Андрейку на землю и направил луч света на Няньку. Даже на рыжей шерсти Няньки видна была кровь.

Отец опустился на колени, ощупал Нянькину морду, заскрежетал зубами.

– Кто это её? – хрипло спросил он.

Андрейка не видел его лица, но знал, что глаза у него стали узкими и на щеках ходят желваки.

– Кто это её? – повторил отец.

Захлёбываясь, Андрейка стал рассказывать. Он шёл с Нянькой. Хотел засветло дойти до юрт. Потом увидел в небе лебедей. Кто-то из-за сопки стрелял в них. Одного лебедя убили. Тогда Андрейка послал Няньку. Она сильно лаяла. Потом опять выстрелили, и Нянька перестала лаять.

А после на Рыжике прискакала Дулма. Андрейка вместе с ней сел верхом. С сопки они увидели, как убегала «легковушка».

– Какого цвета машина была? перебил отец.

Андрейка задумался.

– Не знаю.

Потом, что-то вспомнив, протянул отцу патрон.

– Вот.

– Где это ты нашёл?

Андрейка показал:

– Здесь лежал.

– Ишь ты! – сказал отец. – Торопились сильно. Обронили патрон. Но ничего, я тебя найду! – Отец погрозил кому-то кулаком.

– Это хромой Бадма, – сказал Андрейка решительно.

– Откуда знаешь?

– Хромой Бадма, – повторил упрямо Андрейка. – Нянька на него лаяла. На волка так лает. На хромого Бадму так лает.

– А ты дело говоришь. Когда за Дулмой Бадма приезжал, так же лаяла?

– Так же.

– Я подумал: почему Нянька не любит хромого Бадму? – задумчиво сказал отец.

Андрейка тяжело, как Нянька, вздохнул.

– Ты что? – спросил отец.

– Не любит Нянька хромого Бадму. Меня бабушка весной в дацан возила. Тебе не велела говорить. Овец Бадме угнала. Катька овец гоняла. Нянька юрту сторожила.

– Вот оно что, – с горечью сказал отец. – И ты молчал, мне не сказал, матери ничего не сказал?

– Не сказал. – Андрейка сопел и вздыхал, как будто не Нянька, а он был ранен. Ему было очень стыдно.

– А разве Нянька видела тогда хромого Бадму?

– Видела. Бабушка Долсон сказала Бадме про Лебедя-Лебедина. Про медный шарик сказала. Хромой Бадма с нами к юртам поехал. Взял у бабушки шарик. Говорил: боги послали дядю Андрея. Дядя Андрей стрелял Лебедя-Лебедина.

Отец даже присвистнул.

– Вот оно что! А шарик Бадма взял себе?

– Ага.

– А Нянька почему лаяла?

– Меня хромой Бадма бить хотел. Нянька повалила Бадму. Дэгыл рвала.

– За что же он хотел бить тебя?

– Не знаю. Бадма не велел в юрту идти. Я в дырку смотрел, слушал.

– И что же ты услышал?

– Бабушка Долсон обещала хромому Бадме хлеб отдать. Баранов отдать.

– Ох, Андрейка, Андрейка! Не знал я, что ты можешь обманывать меня. Ничего не говорил. Молчал.

– Я не обманывал. Бабушка не велела говорить.

– Бабушка у нас старая. А ты в школе учишься. Октябрёнок. Скоро пионером будешь. А поехал в дацан богам молиться.

– Я не пошёл в дацан, – опустив голову, сказал Андрейка.

– А где же ты был?

– За оградой был.

– Но? А что ты там делал?

Андрейка вдруг засмеялся:

– Тебе Чимит Балдонов привет велел передать.

– Чимит Балдонов? Он тоже в дацан приезжал?

– На «Волге» приезжал. Мать на «Волге» привёз. Я с ним разговаривал. Чимит Балдонов не молился.

– Ещё бы он молился! Комсомолец. Лучший чабан в районе.

– Лучше тебя? – спросил Андрейка.

Отец в темноте улыбнулся:

– Пожалуй, что лучше. Он и шерсти побольше настриг, и кургашек побольше вырастил.

– А ты ещё больше настриги. И кургашек больше.

– Постараюсь. Прозимовать надо. Весна придёт – вместе стараться будем. У нас нынче кургашки ладные. Много кургашек. Прозимовать хорошо надо, – повторил отец. – Только ты мне правду всегда говори. Обещаешь?

– Обещаю.

– Честное ленинское? – строго спросил отец.

У Андрейки стал дрожащий, как у кургашек, голос:

– Честное ленинское.

– Ладно. Я тебе верю.

Отец снова опустился на колени и при свете фонарика стал рассматривать Няньку и щупать её. Нянька вздыхала и стонала.

Андрейка отвернулся и заткнул уши.

Отец вдруг увидел скомканную Андрейкину рубашку, пропитанную кровью.

– Что это? – испуганно спросил он.

– У Няньки кровь шибко шла, я рубашку снял..

Подошёл близко Рыжик, опустил морду на Андрейкино плечо и задышал теплом.

– Я тебе, чёрный пёс, покажу, как стрелять! – постращал вдруг отец хриплым голосом хромого Бадму.

Андрейка открыл уши: ему нравилось, что отец ругал хромого Бадму чёрным псом.

– Поедем со мной, Андрейка, – сказал отец, вставая, – поедем, встретим маму и Веру. Они на телеге едут.

Андрейка засопел и придвинулся к Няньке.

– Что ты, Андрейка, не хочешь ехать?

– Я с Нянькой…

Отец в темноте опять широко заулыбался.

– Ладно. С Нянькой так с Нянькой. Оставайся, Мы скоро. Ты не замёрз?

– Не, – сказал Андрейка, хотя ему было холодно.

– Держи фонарик. Нажимай на эту кнопку. Вот! Теперь отпускай. Понял?

– Понял.

– Молодец! Теперь, Андрейка, делай так: держи фонарик в эту сторону и мигай им. Вот так. Мама увидит свет и подъедет к тебе. Понял?

– Понял.

– Они уже на полдороге от тебя. Я встречу их и скажу, чтобы искали твой огонёк. А сам на ферму поеду. Звонить буду ветеринару. И председателю колхоза позвоню. Машину товарищу Кукушко попрошу дать. А вы Няньку к юртам привезёте. Договорились?

– Договорились.

Отец низко наклонился к Андрейке, взял его за плечи и посмотрел в глаза.

Даже в темноте при свете луны Андрейка увидел, что в глазах отца были кусочки солнца.

– Папа, – сказал Андрейка, – а ты смотрел на солнце?

– Смотрел, сынок. Много раз смотрел.

– Я знаю, смотрел, – с гордостью сказал Андрейка.

– Знаешь? Откуда знаешь?

– У тебя кусочки солнца. Как у Алтан-Шагай-мэргэна.

– Но? – удивлённо произнёс отец. – А я и не знал.

– Алтан-Шагай-мэргэн тоже не знал. Все видят, один ты не видишь. Обманщик нойон тоже не видит. Все видят: чёрные угли у него в глазах.

И вдруг, как молния, у Андрейки в голове пронеслась догадка.

– Папа, у хромого Бадмы в глазах чёрные угли? Да, папа? У хромого Бадмы нет глаз? Он обманщик нойон?

Андрейка задыхался от своей догадки. Как он раньше об этом не подумал?

– Да, сынок. Однако, так. Хромой Бадма обманщик. Большой обманщик. Жулик большой. Плохой человек. Но ничего, мы его поймаем, как лисицу, в капкан и прихлопнем. Понял?

– Понял, – дрожащим от волнения и восторга голосом подтвердил Андрейка.

– Я доволен тобой, – сказал отец и легонько встряхнул Андрейку за плечи. – Ты теперь Дулму не обижаешь? Дружно живёшь с ней?

– Дружно.

– Она прискакала на Рыжике. Плакала. Жалеет тебя.

Андрейка хмыкнул.

– Всё рассказала. Как ты велел. Славная сестрёнка у тебя Дулма.

Андрейка промолчал, но на этот раз не хмыкнул. Дулма всё рассказала, как он велел. Но почему тогда отец, вместо того чтобы сразу ехать на ферму, прискакал в Алексееву падушку? Андрейка прямо решил спросить об этом отца.

– Сказала, сказала она, – засмеялся отец, – да я не послушал её. Меня ругай. Я не выполнил твой приказ. Теперь выполню. Договорились?

Андрейка знал, что отец шутит. Он очень любил, когда у отца было такое настроение. И он ответил:

– Ладно, договорились.

– На вершину сопки въеду – зажги фонарик. Я тогда Рыжика на дыбы подниму. – И, как птица, отец взлетел в седло.

Рыжик с места понёс его в ночь.

Андрейка неотрывно смотрел ему вслед.

На вершине сопки отец остановился. Андрейка замигал фонариком. Отец сразу же поднял Рыжика на дыбы. Рыжик замер так, а потом пошёл на задних ногах, пока совсем не спрятался за сопкой.

Отец увидел Андрейкин огонёк.

Бабушка Долсон возвращает бога

Андрейка дождался маму Сэсык и Веру Андреевну. Няньку повезли на телеге с сеном. Мама Сэсык правила лошадью, Вера Андреевна укутала Андрейку в дэгыл Арсена и всё посматривала на Няньку. Андрейка тоже не спускал с неё глаз. Ехали тихо. И всё же Няньку потряхивало. Всегда такая ровная степь, где без дороги можно проехать из конца в конец, на этот раз оказалась не такой уж гладкой и ровной. Любой камешек под колесом телеги, любая ямка или чуть заметный бугорок – всё чувствовал сегодня Андрейка, Вера Андреевна сказала:

– Её бы на носилки сейчас. Трясёт на телеге.

И всё же больше всего Вера Андреевна беспокоилась не о собаке, а об Андрейке. Будто это не Няньку ранили, а его.

Даже когда приехали к юртам, Вера Андреевна, ни слова не говоря, взяла Андрейку на руки и унесла к бабушке Долсон.

Нянька так и осталась лежать на телеге.

Андрейке не понравилось, что его унесли, как маленького: это видела Дулма. Хорошо ещё, что она не пошла в юрту бабушки Долсон.

Вера Андреевна стянула с Андрейки унты и натёрла ему ноги каким-то лекарством с резким запахом. Потом этим же лекарством натёрла ему грудь и спину.

Андрейка всё сносил молча, потому что он привык слушаться Веру Андреевну. Весь закутанный в овчинное одеяло, он сразу почувствовал, как ему стало тепло.

Только после этого Вера Андреевна ушла к няньке.

Бабушка Долсон дала Андрейке горячего чая-сливанчика и кусок варёной баранины. Она ни о чём не спросила Андрейку. И он тоже ел молча. Только когда подошла машина и Андрейка услышал густой голос дяди Куку и ещё какие-то голоса, он забеспокоился и встал с кровати.

– Лежи, лежи, – ласково сказала бабушка Долсон, – шибко замёрз ты…

– Не, – перебил Андрейка, – не замёрз. Дядя Куку приехал. Пойду к нему!

– Лежи, – уже строго повторила бабушка. – Вера лежать велела.

Андрейка надулся и неохотно натянул на себя одеяло. Бабушка Долсон постояла над ним, что-то бормоча себе под нос, и вышла из юрты.

Андрейка чутко прислушивался к тому, что там делается.

Он, наверное, не встал бы с кровати, но вдруг до его слуха донёсся такой собачий визг, что он в два прыжка оказался за дверью юрты.

У телеги стояло несколько человек: отец, дядя Куку, Вера Андреевна, мама Сэсык. Всех их освещал яркий свет от фар машины.

Голос дяди Куку, спокойный и дружеский, пророкотал:

– Ну вот, милая, теперь тебе не будет больно. Хватит, хватит, не ори и не притворяйся! – прикрикнул он. И Нянька послушалась. – Так бы давно, – сказал дядя Куку. – Вера Андреевна, держите ей голову с этой стороны. Вот так. Не бойтесь, она сейчас не чувствует боли…

Андрейка схватился за ручку двери и стоял так, понимая и не понимая, что происходит сейчас у телеги.

Из второй юрты Андрейка услышал тихий плач. Это плакала Дулма. Бабушка Долсон уговаривала её. Андрейка близко подошёл к юрте, приложил ухо и услышал:

– Пошто плачешь, Дулма? Всё ладно будет. Ветеринар тут. Товарищ Кукушко вылечит Няньку. Андрейка не плачет. В юрте лежит. Спит уже. И ты спи, Дулма.

Андрейка тихонько отошёл и шмыгнул в юрту. Он залез под одеяло. Всё будет ладно. Товарищ Кукушко вылечит Няньку.

Нечего плакать, Дулма.

В юрту вошла бабушка Долсон. Постояла, прислушалась. Андрейка притворился, что спит. Бабушка погремела чашками, походила, повздыхала, стала наливать в мисочки чай-сливанчик.

Сколько дней уже боги ничего не едят! Боги опять" разлюбили юрту бабушки Долсон. Чем-то не угодила им бабушка.

Так она думала. Думала и молилась.

Андрейка знал, что теперь она долго будет стоять на коленях и разговаривать со своими богами.

Ему почему-то жалко бабушку Долсон. Но, сколько бы она ни молилась, Андрейка знает: боги уже никогда ничего не съедят из мисочек.

Надо, надо всё рассказать бабушке Долсон. Тогда она меньше будет верить хромому Бадме…

Андрейка всё ещё притворяется, что спит. И только утром удивлённо таращит глаза: когда же это он уснул?

А пока он спал, произошло много событий.

Дядя Куку сделал Няньке операцию. Она лежала с перевязанными марлей лапами, с перевязанной головой неподалёку от Андрейки.

Он не слышал, как принесли Няньку и положили на потник.

Нянька смотрела на Андрейку одним глазом (второй был затянут бинтом) и шевелила хвостом. Потом принялась облизывать марлю на лапах.

На скамеечке около стола тихонько сидела Дулма. Она сидела так уже давно – ждала, пока проснётся Андрейка.

– Ты хворый? – спросила Дулма своим тоненьким, пискливым голоском.

Андрейка ответил ей мужским басом, таким, как у дяди Куку.

– Не. Нянька хворая. – Голос его гудел так, что было больно ушам.

– Ты тоже хворый, – упрямо пропищала Дулма.

Андрейка ничего не ответил, поднялся с кровати и встал напротив Дулмы.

– Н-но! – произнёс он. – Ты пошто плакала?

– Когда плакала?

– Ночью. Я слыхал.

– Няньку жалко.

Андрейка повернулся к Няньке. Она виновато мигала открытым глазом и шевелила хвостом. Но Нянька ни в чём не провинилась. На столике в бронзовых мисочках всё было цело. Да она бы и встать-то на ноги не могла. Андрейка радовался уже тому, что Нянька лежит не на боку, как ночью, а на животе и держит голову.

– У Няньки глаза нет, – сказала Дулма.

– Врёшь! – крикнул Андрейка.

– Нет глаза. Как у Резвой. Ветеринар сказал.

Андрейка сделал несколько шагов и сел на свою кровать. Нянька повернула к нему голову, но он почему-то не мог смотреть на неё.

Если бы здесь не было Дулмы, то Андрейка лёг бы. Ему стало жарко, и кружилась голова. Он посидел так, опустив голову. У Няньки теперь нет глаза, как у Резвой. Андрейка тяжело вздохнул. Дулма тоже вздохнула.

– Андрейка, – оглядываясь, прошептала Дулма, – папа говорит, хромой Бадма Няньку стрелял.

– Знаю.

– Дядя Куку говорит: хромой Бадма Лебедя-Лебедина стрелял.

– Знаю.

– Бабушка Долсон шибко сердится.

– Знаю.

Да, Андрейка знал всё это. Ничего нового не сказала ему Дулма.

– Дядя Куку где? – спросил Андрейка.

– Дядя Куку на машине уехал. Папа Арсен уехал.

– Мама где? Вера Андреевна где? – настойчиво выспрашивал Андрейка.

– Отару угнали. Ты спал. Мама говорит: хворый ты. Шибко кашлял.

Андрейка хмыкнул и вдруг сильно стал кашлять. Нянька тихонько заскулила. Андрейка больше не мог говорить.

В юрту зашла бабушка Долсон, дала Андрейке выпить молока, похлопала по спине.

– Пошто встал? Лежи. Застыл ты.

Андрейка послушно лёг. Бабушка укрыла его одеялом.

В голове гудело, будто работал мотор. Андрейка закрыл глаза. Мотор гудел всё громче и громче, И вдруг смолк.

Андрейка приоткрыл глаза: бабушки Долсон уже не было. И Дулмы не было. Нянька из деревянной миски громко лакала молоко.

Вдруг, как и ночью, Андрейка услышал мужские голоса. Нянька грозно зарычала. С шумом открылась дверь юрты, и вбежала Дулма. Она спряталась за Андрейкину кровать. Вот какая эта девчонка Дулма! Она играет в прятки. Но Андрейка и не подумает её искать.

– Хромой Бадма приехал! – задыхаясь, прошептала Дулма.

Что такое говорит Дулма?.. Андрейка соскочил с кровати и выглянул за дверь. Около «Победы» стоял хромой Бадма, а рядом с ним – рыжая председательница Советской власти, дядя Куку и шофёр Миша.

Бабушка Долсон опёрлась на телегу и смотрела на них испуганно и недружелюбно.

В зубах её дымилась трубка.

Рыжая председательница, мать Фиски-Анфиски, пытливо смотрела в лицо хромого Бадмы. Он высоко задрал голову и что-то выглядывал в небе. Хромой Бадма думал, что он видит, как все люди. Так же думал и обманщик нойон.

Андрейка сделал несколько шагов и стал рядом с бабушкой Долсон. Она обняла его одной рукой и прижала к себе.

Рыжая председательница вежливо сказала:

– Я попросила вас, гражданин Балбаров, приехать сюда с нами, чтобы выяснить один вопрос…

– Однако, знаю, – перебил хромой Бадма. – Я жаловался товарищу Калинину, зачем ты Дулму не отдавала.

Ах, вот оно что! Вот зачем опять здесь хромой Бадма!

Андрейка бросил взгляд на юрту: дверь была закрыта, и Дулма не показывалась. Андрейка ещё крепче прижался к бабушке Долсон.

Мать Фиски-Анфиски сказала:

– Зря вы писали товарищу Калинину, он давно умер.

– Умер не умер, ответ писал, – проговорил хромой Бадма.

– Какой же ответ?

– Говорит, бумагу облисполком посылал. Разбирать будут. Девчонку отбирать будут.

– Ну что ж, – сказала очень серьёзно мать Фиски-Анфиски, и Андрейка испугался, когда это услышал, – что ж, гражданин Балбаров, можно рассмотреть этот вопрос заново! Мы, пожалуй, отдадим вам девочку.

Бадма закивал и на секунду приоткрыл веки. Показались два угля.

Что это такое говорит мать Фиски-Анфиски? Кому это она собирается отдавать Дулму?

– Но вот о чём я хочу предупредить, гражданин Балбаров: вы ведь надеялись получить наследство своей сестры Бутид Балбаровой? Не так ли?

– Так ли, – подтвердил хромой Бадма. – Девчонку кормить надо, одевать надо, обувать, учить надо.

Вот именно. Всё это и собирается сделать Арсен Нимаев. Но вы ведь знаете, что он отказался от наследства. Он при вас это заявил.

По лицу хромого Бадмы поползла гадкая ухмылка.

Отказался, нет ли, не знаю. Мне зачем отказываться? Бутид – сестра родная мне. Арсен Нимаев чужой человек, однако, будет.

– Только я вас должна огорчить: всё имущество и деньги Бутид Балбаровой уже переданы нашей школе для интерната детей чабанов.

– Как так – переданы? Кто передал?

– Арсен Нимаев. Он назначен опекуном. Он и решил так распорядиться.

– Чужие деньги, добро чужое – распорядился! Жаловаться буду! – угрожающе проговорил хромой Бадма.

– Да, но вы же сами говорили, что Арсен Нимаев взял себе Дулму, чтобы ему досталось наследство Бутид Балбаровой. Ведь так? Вот Арсен Нимаев и отказался от этого наследства. А теперь вы возьмёте Дулму?

– Девчонку кормить надо, учить надо. Где деньги возьму?

– Вы не такой уж бедный.

– Я бедный лама. Ничего нет. Один дэгыл есть.

– Я давно тебя знаю, Бадма, – прогудел ветеринар, – знаю, какой ты бедный. Вот скажи, кстати: почём ты продаёшь пуховые шкурки от лебедей?

– Пошто клеветой занимаешься? – вдруг тонким голосом закричал Бадма. – Пошто ламу обижаешь?

Бабушка Долсон прижала к себе Андрейку ещё крепче и повторила за Бадмой:

– Пошто ламу обижаешь?

Ветеринар быстро обернулся к бабушке:

– Нет, Долсон Доржиевна, я ламу не обижаю. Сколько лет я в вашем колхозе живу?

– Давно живёшь.

– Двадцать пять лет живу. На родину свою ни разу не съездил. Украину свою почти забыл. Всё некогда мне. Скажи, Долсон Доржиевна, кого я здесь обидел?

– Славный мужик ты, – сказала бабушка, – шибко славный. Лучше тебя никого нет, однако.

– Ну, это вы перехватили через край, Долсон Доржиевна. А я вас вот о чём хочу попросить: пригласите сейчас зайти в свою юрту ламу Балбарова!

Бабушка Долсон обрадовалась и поклонилась хромому Бадме:

– В юрту зайдите, ламбагай.

Андрейка вырвался от бабушки и бросился бежать. Там, в юрте, Дулма! Туда сейчас придёт хромой Бадма!

– Под кровать лезь! – закричал он с порога. – Скорей под кровать прячься! Хромой Бадма идёт!

Дулма шмыгнула под кровать и затихла. Андрейка сел на кровать и стал ждать.

Нянька забеспокоилась, заурчала. И, когда открылась дверь и вошла бабушка Долсон, а за ней хромой Бадма и дядя Куку, Нянька охрипшим, не своим голосом завыла и бросилась на Бадму.

Она тут же упала. От неожиданности и страха хромой Бадма открыл рот и завизжал по-женски.

Глаза его выпучились и неподвижно уставились на собаку. Он попятился к двери, но дорогу загородили дядя Куку, шофёр Миша, председательница Советской власти.

Нянька ухватилась за унт хромого Бадмы и не выпускала.

– Нянька, нельзя! Нельзя, Нянька! – упрашивала бабушка Долсон.

Но собака не обращала на неё никакого внимания.

– Андрейка, Андрейка! – умоляла бабушка.

– Скажи, степнячок, собаке, – спокойно проговорил дядя Куку.

Андрейка неохотно произнёс:

– Н-нно, Нянька! Иди, Нянька, ко мне.

Нянька отпустила унт, повернула к Андрейке голову и заскулила.

Она не могла сдвинуться с места.

Дядя Куку и шофёр Миша подошли к ней, подняли на руки и унесли на потник.

– Вот как ты не любишь этого человека! – удивлённо и даже с восхищением пробасил ветеринар. – Вот как ненавидит тебя даже собака! – закричал дядя Куку, обернувшись к Бадме.

Ещё никогда Андрейка не видел его таким сердитым. А дядя Куку наступал на Бадму:

– Почему ты выстрелил в собаку? Говори.

– Не стрелял я! – Бадма еле шевелил бледными толстыми губами.

– Врёшь, стрелял! Около собаки лежал твой патрон.

– Не стрелял я, – твердил Бадма.

– Врёшь, стрелял. Мы разрядили патрон. Вот что там было. Это же подвески от богов. И лебедя ты тогда ранил. Я из крыла у него достал такую же штуку. Ну? – Дядя Куку поднёс свою руку почти к самому носу хромого Бадмы, что-то показывая.

– Не знаю, ничего не знаю.

– Знаешь, всё знаешь, – от дверей юрты сказал Арсен Нимаев, проходя вперёд с каким-то незнакомым человеком в синей куртке.

Бадма испуганно посмотрел на них и сразу опустил плечи.

– Знаком с этим человеком? – спросил Арсен Нимаев грозно.

Бадма молчал. Отец обратился к матери Фиски-Анфиски:

– Я нашёл его. Ночью он напился, ночевал в колхозе «Красный партизан». Спасибо вот Чимиту Балдонову: мы на его машине быстро всё облетели.

И тут Андрейка увидел своего старого знакомого, чабана Чимита Балдонова, которого он встретил около дацана. Чимит вошёл сейчас в юрту в своём кожаном пальто и поздоровался со всеми. Андрейке он приветственно махнул коричневой перчаткой.

– Ну, рассказывай всё, – сказал отец, обращаясь к человеку в синей куртке.

– Что рассказывать? – нехотя, лениво протянул тот. – Виноват, и весь тут сказ.

– В чём виноват?

– В чём виноват, то уж ты видал. Не скроешь.

Нянька закипела в злобе, оскалила зубы на человека в синей куртке. Он отодвинулся от неё и воскликнул:

– Живая? Вот те на! А в собаку не я стрелял. С него спрашивайте. – Человек в синей куртке ткнул пальцем в сторону Бадмы.