Текст книги "Поездка к Солнцу"

Автор книги: Борис Костюковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Нынче Серко бежит на сурхарбане второй раз. В прошлом году эту молоденькую, серую в яблоках лошадку ещё не знали, но опытные зрители и болельщики сразу отличили её.

Андрейка чуть придерживает Рыжика. Он знает, что Рыжику пока надо идти позади Резвой; Буланого он скоро обгонит, а вот Серко… Андрейка немного опускает повод и ещё ниже наклоняется к шее Рыжика. Как это здорово – обходить противника! Какое-то мгновение, и Андрейка слышит позади рассерженный выкрик седока на Буланом. Ванечка оглядывается, и Андрейка замечает, что ветер сбил в сторону седую бороду Ванечки, отчего он стал похож на мальчика. Ванечка гикает так пронзительно, таким тонким, звенящим голосом, что Андрейке становится страшновато. Нет, не обойти ему Серко. Расстояние между ними не только не уменьшается, но даже увеличивается. И всё же Андрейка знает, что ему рано пускать Рыжика во весь мах. Так учил отец. Рыжик ещё чувствует узду, Андрейка ни разу не ударил его ногами, ни разу не крикнул своё «пс-се-ее!».

Солнце как легло на Андрейкину спину, так и лежит на ней.

Из-под копыт лошадей поднимается пыль. Хорошо тем, кто скачет впереди, им не приходится глотать пыль. Хорошо Ванечке и дяде Куку. И совсем плохо тем, кто отстал. Андрейке некогда поворачиваться назад и по сторонам, но изредка он видит, как растянулись по дороге лошади. Наездники боятся, чтобы лошади не спотыкались о камни в траве, поэтому все жмутся поближе к дороге.

Ванечка оборачивается, видит, что Андрейка его не догоняет, и победно вскидывает бич над самой головой.

Рано ты радуешься, Ванечка! Хотя Серко мчит тебя во весь дух, но Рыжик-то себя ещё не показал.

Андрейка ударяет несколько раз Рыжика по бокам и сразу же слышит тяжёлое дыхание Ванечки.

– Пос-то-ой, я тебя-а! – грозится Ванечка.

Но Андрейке нисколечко не страшно, а смешно. Р-р-раз! – и Андрейка ветром обгоняет старого Ванечку.

А где-то впереди уже горланит толпа. Там ждут победителей! И, хотя ничего не понять и никого ещё не видно, Андрейку обдало жаром пожарче, чем тот, что грел его спину.

– Пс-е-е! Пс-е-е-е! – вырвалось из Андрейкиной груди.

Разом он ослабил повод и часто застучал ногами по бокам Рыжика. И Рыжик всё понял. Ветер засвистел в Андрейкиных ушах ещё сильнее, когда Рыжик обходил Резвую.

У дяди Куку было сердитое лицо, он тоже, как и Ванечка, что-то крикнул, но Андрейка не расслышал.

Рыжик нёс его по дороге впереди всех, и другие теперь глотали пыль.

Перед Андрейкой была только дорога и гул толпы.

Рыжик, Рыжик, теперь только от тебя зависит, чтобы Андрейка получил приз – фотоаппарат или что-нибудь «похлеще». Да, да, «похлеще» может оказаться двуствольным бескурковым ружьём.

Андрейка оборачивается и видит позади себя не дядю Куку, а Ванечку.

Дедушка Ванечка, тебе не нужен фотоаппарат, и без ружья ты обойдёшься!

Но, видно, Ванечка думает по-другому.

– А-а-а! Анд-р-ей-к-а-а! Дого-ню-у-у! – кричит он.

И Ванечка догоняет. Андрейка опять слышит, как он дышит.

Но в эту минуту к нашему Андрейке неожиданно приходит помощь. Со стороны стадиона, там, где толпа, с лаем покатилась навстречу Нянька.

У неё не видно ног, она и в самом деле будто не бежит, а катится по дороге. Только по знакомому лаю Андрейка догадывается, что это Нянька. А у Рыжика словно прибавилось сил. Андрейке уже не слышно, как дышит Ванечка.

Рыжик оторвался от земли и понёс Андрейку по воздуху. Так Андрейке казалось, потому что он слышал, как люди кричали:

– Андрейка-а! Нима-а-ев! Рыжи-ик!..

Вы никогда не скакали впереди всех? Если это так, то едва ли вы поймёте, что переживает сейчас Андрейка, какой он лёгкий и счастливый.

Но что это?., что это?., что это?..

Нянька, куда же ты? Нянька!

А Нянька ничего не слышит, ничего не понимает, она катится прямо под ноги Рыжику.

Рыжик вдруг сбавляет бег и уходит в сторону от дороги.

Нянька, счастливая, глупая Нянька, подбегает и лаем приветствует Рыжика и Андрейку.

Рыжик останавливается. Нянька достаёт до его морды языком.

Но Андрейке теперь всё равно.

Ванечка на своём Серко несётся к стадиону, к столу с красной скатертью, на котором лежит фотоаппарат, а может быть, и ружьё.

Зачем только Андрейка учил Няньку останавливать на всём скаку Рыжика? Зачем Андрейка любил играть с Нянькой в степи?

Вот Нянька и остановила Рыжика.

Андрейка валится головой на шею своей лошади. Няньке удаётся лизнуть Андрейкину мокрую солёную щёку.

И опять Нянька не понимает, почему это её хозяин недоволен и сердито отворачивает лицо.

Иногда Нянька не понимала людей, даже Андрейку. Но Нянька была умная собака. Она знала, что Андрейке сейчас не нужно надоедать, и принялась играть с Рыжиком. Она не подозревала, что так жестоко подвела сегодня своего Андрейку.

Как в клубе погас свет

На обратном пути Арсен Нимаев и Андрейка встретили председателя колхоза Фёдора Трифоновича. Фёдор Трифонович не торопясь шёл по улице, почти каждого встречного останавливал и спрашивал:

– В клуб придёшь? Будь другом, приходи. Это же Омский хор. Заслушаешься. Деньги небольшие, а песни редкие. Наши. Сибирские. И вообще…

Вот так же после слов приветствия Фёдор Трифонович стал уговаривать и Арсена Нимаева. Но к тому же здесь был Андрейка, поэтому председатель взялся ещё более горячо:

– Чудак ты человек, Арсен! Суреозно тебе говорю, исключительно суреозно. Когда к нам ещё такой хор приедет? А твоему парню послушать такой хор – это же на всю жизнь память. Исключительно! Парень-то небось песни любит? Ведь любишь песни, Андрюха?

«Андрюхой» Андрейку не называл никто, кроме председателя колхоза. И никто не умел так уговаривать, никто так не произносил слова «исключительно» и «суреозно». Недаром Андрейка, когда играл с Дул-мой в колхозницу и председателя, сразу становился похож на Фёдора Трифоновича, повторяя эти два слова.

Любит ли Андрейка песни? Об этом можно и не спрашивать. Но Андрейка знает, как ответить председателю, и он отвечает басом:

– Исключительно суреозно.

И отец и председатель смеются до слёз, так им нравится ответ.

Арсен Нимаев уже без разговоров повернул Воронка к клубу, а Рыжика заставлять не надо.

И вот лошади стоят у коновязи.

Отец покупает себе билет, а Андрейке не покупает.

– Купи билет, – стал просить отца Андрейка.

– Маленьким можно без билета.

– Я не хочу без билета.

– Ладно, – сказал отец, – куплю тебе билет.

В клубе Андрейка неожиданно для себя сел рядом с Ванечкой.

– Хи-хи! – тоненько засмеялся Ванечка. – Это ты, Андрейка? А я-то голову ломал, куда это ты подевался? Как сквозь землю сгинул.

Андрейка наклонил низко голову и ничего не ответил.

– Собака его подвела, – сказал отец и положил тёплую, как солнце, руку на спину Андрейке. – Если бы не собака, он бы тебе показал, Ванечка, хвост Рыжика.

Впереди, рядом с Дондоком, сидела Вера Андреевна. Она услышала разговор и быстро обернулась.

– Я бы на вашем месте, дедушка, отдала свой приз Андрейке, – сказала она Ванечке. – Вы же видели, как помешала ему Нянька.

– Я что, я согласен, – заспешил Ванечка и тут же стал разворачивать какой-то свёрток.

Сердце у Андрейки забилось часто-часто, он боялся посмотреть, что там в свёртке.

– Не надо, – глухо сказал он, – не хочу.

– Нет уж, ты не отказывайся, – посмеиваясь, говорил Ванечка. – И взаправду ты бы первым пришёл, не встрянь твоя собака. А мне что, мой Серко ещё молоденький, он на своём веку, поди, не таких призов нахватает. На, держи!

Андрейка наконец поднял глаза и увидел, что Ванечка протягивает ему блестящий электрический чайник. Значит, Ванечка получил совсем другой приз, а не фотоаппарат.

Очень довольный этим, Андрейка засмеялся и выпалил:

– Мне не надо. Мой Рыжик тоже нахватает призы.

– Не надо, не надо, Ванечка, – подтвердил и Арсен Нимаев, – ты честно заработал свой приз. У тебя Серко молодой, а у нас Андрейка молодой. Нынче у нас неудача с ним, на будущий год поправимся: я Дондока положу, Андрейка тебе нос утрёт.

– Утрёт не утрёт, а только ноне мы с Серко празднуем, – не сказал, а прямо пропел Ванечка.

– Тихо! – сказал кто-то.

– Ш-ш-ш! – предостерегающе пронеслось по залу.

В это время открылся занавес, и все увидели стоящих на сцене мужчин и женщин, одетых в разноцветные рубахи и платья.

Вышла женщина, оглядела зал, подождала, пока совсем не станет тихо, и сказала:

– Омский народный хор счастлив приветствовать колхозников колхоза имени Ленина, знаменитого на всю Сибирь…

У Андрейки от этих слов перехватило дыхание. Вот, оказывается, колхоз какой у него! Даже эта незнакомая женщина, чем-то похожая на Веру Андреевну, знает, и весь Омский хор знает.

– Дорогие друзья! – продолжала женщина. – Сейчас наш хор исполнит…

И вдруг на сцене погас свет.

– Ещё не лучше! – сказал кто-то из зала.

– Эко горе! – простонал женский голос.

– Порядочки на станции!

– Давно этого пьяницу взашей гнать надо! – выкрикнул Ванечка.

– Это какого? – спросил Арсен Нимаев.

– Знамо, какого: Фёдора, который на движке робит. Не робит – время проводит.

– Тихо, товарищи! – сказал председатель колхоза Фёдор Трифонович с первого ряда. – Ванечка исключительно любит шум устраивать.

– Я правду говорю.

– Ладно, ладно, Ванечка, тебя не переговоришь, ты у нас герой.

– Пускай спасибо Няньке скажет! – выкрикнул кто-то из задних рядов.

Зал громыхнул хохотом.

– Тихо, тихо! – призывал председатель. Когда смех поулёгся, он продолжил: – Нечего на механика напраслину нести. Какой он пьяница? Двигатель старый, вот и ломается. Потерпите немного, я послал узнать, что там стряслось.

– Зазря обижаешь меня, Фёдор Трифонович, – перебил Ванечка, – я сам его по весне пьяным видел.

– Брось! – строго перебил женский голос. – Не пьёт мой мужик, весь колхоз знает. Больным он домой шёл, а ты его за пьяного принял. Только скажу вам, товарищи-друзья, запить от такого двигателя можно. Горе же одно с ним!

– Не будет света! – закричал кто-то от дверей, запыхавшись.

– Вот те и хор!

– Эхма, обида какая!

– Товарищи, товарищи! – попросила женщина со сцены. – У меня есть предложение. Наш хор будет исполнять сибирские песни, а вы нас в зале поддержите, пойте вместе с нами.

– Исключительно правильно! – обрадовался председатель. – А мы тем временем керосиновые лампы сообразим. Товарищи, спичек зажигать не надо, кто это там балует?

– Поём песню сибирских партизан «По долинам и по взгорьям», – объявила женщина. – Знаете её?

– Зна-а-ем! – ответил зал.

Даже Андрейка знал эту песню. В прошлом году его научил петь её дед Егор.

Хор тихо начал:

По долинам и по взгорьям

Шла дивизия вперёд…

Зал, и вместе со всеми Андрейка, подхватил знакомые слова. Было необыкновенно интересно, вот так, в темноте, петь со всеми. И почему-то так хорошо пелось, как будто бы Омский хор стоял не там, на сцене, но и в зале. Андрейке легко было представить себя среди других на сцене в атласной розовой рубахе.

Когда затихли последние слова песни, все стали громко хлопать в ладоши.

– «Славное море»! – попросили из зала.

– Поём «Славное море», – согласилась женщина.

И эту песню знал Андрейка.

За несколько минут он успел уже забыть все свои сегодняшние обиды и неудачи.

Никогда он не думал, что в темноте так хорошо можно петь. И он пел так громко, как только мог. Он хотел петь громче всех, и действительно, голос у него был такой сильный, могучий, какой бывает только у баторов и мэргэнов в сказках.

Он пел ещё одну песню деда Егора, а сам всё время жалел, что не достал кусочек солнца для клуба. Как бы он здесь сейчас пригодился! Андрейка бы вышел на сцену и сказал:

«Не надо керосиновой лампы. У меня есть кусочек солнца. Вот он».

То-то бы все удивились и обрадовались!

Хорошо ли иметь сестру?

Конечно, Андрейка скучал по своему лебедю. Это замечали все, и, может быть, поэтому отец перестал брать с собой в отару Няньку. Уж кто-кто, а Нянька никогда не давала Андрейке скучать.

Дулма не отставала от мамы Сэсык. Раньше она любила играть с Андрейкой, а теперь очень редко они оставались вдвоём. Дулма всё ездит с отарой и зовёт Сэсык Нимаеву мамой. Когда это случилось в первый раз, Андрейка не мог тогда ничего возразить. Но Сэсык Нимаева была ведь его мамой…

Потом Андрейка ко всему привык.

Дулме сшили новый дэгыл с шёлковыми полосками на груди. Новые унты. Коричневое платье. Белый фартук, чёрный фартук, и вообще у неё всё было новое: белые, коричневые, чёрные ленты, сумка с двумя ремнями на застёжках, круглый пенал из настоящей стали, такой блестящий, что в него можно было смотреться, как в зеркало, карандаши, тетради и новый букварь. Бабушка Долсон связала ей из верблюжьего пуха рукавички-однопалки и чулки.

У Андрейки же всё было старое. Костюм старый, ремень старый. Пенал деревянный, в чернилах. Сумка с простой ручкой, тоже залитая чернилами.

И никто этого не замечал. Никому до этого не было дела. Раньше другое дело. Раньше всё было для Андрейки. А теперь даже леденцы делят пополам.

Но настоящий мужчина должен уметь скрывать свои обиды. Всё-таки Дулма его младшая сестра. А не у каждого человека есть сестра. У Афони, например, нет сестры.

И если разобраться, то старший брат вполне может обойтись без лент и фартуков. И даже без блестящего пенала и без сумки с двумя ремнями. Всё равно он бы не стал носить её за плечами, как Фиска-Анфиска. И это хорошо получилось, что Андрейкиной сестрёнкой стала Дулма, а не рыжая Фиска-Анфиска.

Может, она нарочно приезжала с Советской властью, чтобы посмотреть, чистые ли у него уши? Может, она тоже хотела посмотреть, нельзя ли стать Андрейкиной сестрой? Но нет, если уж надо иметь обязательно сестру, то пусть это будет Дулма, а не Фиска-Анфиска.

Дулма, как и Нянька, осталась дома.

Сначала она долго сидела на своей кровати в юрте и перебирала карандаши, ленты, тетради и рассматривала картинки в букваре.

Бабушка Долсон шила Андрейке тёплые штаны из овчины. Вера Андреевна уехала с отарой на Воронке, а отец – на Рыжике.

Андрейка постоял около бабушки, посмотрел, как она шьёт большой иглой штаны, но веселее ему от этого не стало. В таких штанах тепло зимой в степи, а в школу их не наденешь. Зато, когда будет «большое воскресенье» и Андрейка приедет в юрту, он не будет снимать эти штаны все десять дней. У Дулмы нет и не будет таких штанов, и это немножко утешило Андрейку. Он сходил в пустой сарайчик, поднял с земли три белых пера и сказал сопровождавшей его Няньке:

– Улетел Лебедь-Лебедин. Вера Андреевна говорит – прилетит обратно. Ты знаешь, где Индия?

Нянька виновато моргала длинными ресницами. Она не знала, где Индия.

– За Читой Индия, – сам ответил Андрейка.

– А почему он так хотел улететь? – раздался голос Дулмы.

Андрейка обернулся к дверям, но там Дулмы не было. Она хихикнула, и тогда в щель сарайчика Андрейка увидел её глаза.

– Там тепло, снегу нет.

– Совсем нет? – удивилась Дулма.

– Совсем.

– А в Чите есть снег?

Андрейка помедлил и честно признался:

– Не знаю.

– А папа сказал: когда лето придёт, повезёт меня в Читу.

– Ну и пускай. А я лебедя ждать буду.

– И тебя повезёт, – утешила Дулма.

– Хочешь, перо тебе дам? Мне лебедь три пера оставил.

– Дай, – согласилась Дулма.

– Не потеряй перо, – предупредил Андрейка. – Если потеряешь, он больше не прилетит к нам. В букварь положи.

– Положу. Хочешь, я тебе пенал отдам?

У Андрейки радостно забилось сердце, но он отрицательно покачал головой.

– Нет. У меня есть пенал. – Андрейка подошёл к стенке сарайчика и просунул в щель перо. – Возьми. Видишь, какое белое?

Дулма взяла перо и убежала.

– Я сейчас! – крикнула она.

Андрейка и Нянька вышли из сарайчика.

А Дулма тем временем положила в букварь лебединое перо, взяла свой пенал и побежала с ним к Андрейке.

– Вот. Возьми, – запыхавшись, проговорила она.

Андрейка повертел в руках замечательный, блестящий на солнце пенал, поднёс его к глазам и увидел себя с такими широкими губами и большим носом, с такими зубами, как у Рыжика… Ему стало очень весело. В пенале были карандаши, и Андрейка подумал, что Дулма совсем не жадная, а очень добрая.

– Нет, – сказал Андрейка, медленно поворачивая перед глазами круглый пенал. – У меня лучше. Мне этот не нравится. Этот для девчонок. – Не глядя на Дулму, он возвратил ей пенал.

Дулма тоже повертела его перед глазами и засмеялась.

– Сумку возьми. Я твою возьму, – великодушно предложила Дулма.

Но Андрейка снова отказался.

– Не-а. – Он мотнул головой. – Моя лучше. Твоя для девчонок. Афоня смеяться будет.

Он уже и сам вполне верил в то, что говорил. Пенал у него хоть и в чернилах, но зато в пенале есть перегородка и место для резинки. Да и сумка всё-таки не на ремнях, а с ручкой.

Андрейке очень хотелось подарить Дулме что-нибудь, но у него ничего не было. Тогда он вспомнил о камне, который нашёл на Чёрном озере. Камень он и отдаст Дулме.

Однако он тут же забыл об этом своём намерении. С Пронькиного лога, где в прошлом году тракторы распахивали целину, а нынче выросла пшеница, он услышал глуховатый перестук мотора.

И сразу же Андрейка вспомнил: дядя Костя Суворов сказал, что скоро приедет с прицепным комбайном убирать пшеницу.

Эх, нет Рыжика, а то Андрейка обязательно съездил бы сейчас в Пронькин лог!

Очень интересно было бы посмотреть, как работает комбайн.

И вдруг Андрейка решил.

– Дулма, – сказал он, – пойдём в Пронькин лог! Там дядя Костя на комбайне.

– Мама ругаться будет.

Андрейка сразу решил, что не отдаст Дулме камень.

– Ладно, – проговорил он презрительно, – один пойду.

– Мама ругать будет, – упрямо повторила Дулма. – Нельзя без разрешения.

Вот какая была эта девчонка Дулма. Стоило маме, папе или Вере Андреевне сказать ей что-нибудь, и уж она обязательно послушается их, а не Андрейку.

– Я с Нянькой пойду, – независимо сказал Андрейка.

Не глядя на Дулму, Андрейка, свистнув Няньке, пошёл в Пронькин лог.

Конечно, ему идти одному очень скучно.

Хотя Пронькин лог, по Андрейкиным расчётам, находился близко, хотя шум работающего трактора становился слышнее, хотя Андрейка уже не видел своих юрт – они скрылись за буграми, – а Пронькин лог тоже не показывался, Андрейка уже начал каяться, что пошёл один: лучше бы завтра съездил на Рыжике! Но и вернуться сейчас к юртам он не мог. Тем более, что впереди призывно стучал «Тимошин» мотор.

Где-то далеко, еле слышно он выстукивал: «Так! Так! Так! Иди! Иди! Скорей! Скорей! Скорей! Так! Так! Так!»

И Андрейка спешил. Но времени, наверное, прошло много, потому что очень захотелось есть. И на степь стали ложиться вечерние тени.

Ветерок бежал по степи, прижимал к земле и без того короткую траву, обдувал Андрейкины горячие щёки, доносил всё громче и громче голос «Тимоши».

Андрейка поднимался на горку, Нянька позади. Сколько уж раз эти горки обманывали Андрейку! Ведь он хорошо помнил, что Пронькин лог за такой вот горкой.

Андрейка поднимался и видел опять перед собой степь и новую горку впереди. Хорошо ещё, если встречались копны сена.

Андрейка сразу вспоминал, что это Рыжик и другие лошади ходили здесь в сенокосилках, что это отец, Тудуп и другие колхозники косили, собирали и метали сено в копны.

Но вот Андрейка увидел знакомый зарод.

Всего дней десять назад комсомольцы приезжали сюда на воскресник и дружно, с песнями и шутками сметали этот зарод. Теперь уже было близко. Андрейка заспешил к зароду. Он обошёл его со всех сторон, но лестницы не было. К зароду были прислонены жерди, весь верх был укрыт ветками. Пойдёт дождь, и вода будет скатываться вниз. Хорошо бы забраться сейчас на зарод, но без лестницы это трудно. Андрейка постоял, понюхал, как сладко пахнет свежим сеном, и стал подниматься выше на сопку. Он уже не чувствовал усталости, и Нянька тоже повеселела. Она обогнала Андрейку, выскочила на вершину сопки и радостно залаяла. Ей не терпелось, чтобы хозяин взобрался поскорее.

Вот раскинулся Пронькин лог. Ух, как обрадовался Андрейка! Вот «Тимоша» тянет за собой комбайн, а рядом с комбайном пристроилась грузовая машина. Ветер свободно гуляет по Пронькиному логу и прижимает к земле несжатую пшеницу. Ветер тут разгулялся не на шутку.

Сколько же пшеницы выросло на прошлогодней целине, которую вспахал «Тимоша»! Узнал ли ты, «Тимоша», своего Андрейку? Это он протирал тряпками твой радиатор, это с ним так много разговаривал твой мотор.

Кто-то с комбайна заметил мальчика и стал размахивать руками. Может, человек и звал Андрейку, но из-за рокота мотора ничего не было слышно. Андрейка стал спускаться в долину. Вскоре он шёл уже по пшеничному полю. Пахло спелым, нагретым на солнце зерном и пылью. За комбайном клубилась пыль, и, просвечиваемая солнцем, она была похожа на облако.

Трактор остановился. Из кабины, наполовину высунувшись, смотрел дядя Суворов.

Потом он спрыгнул с подножки и побежал навстречу Андрейке.

– Здравствуй, парень! – на ходу закричал он.

– Сайн! – ответил Андрейка.

Дядя Костя подхватил Андрейку на плечо и понёс прямо к комбайну.

На мостике комбайна стоял паренёк, похожий на негра с картинки. Всё его лицо было покрыто густым слоем пыли, и только блестели в улыбке белые зубы.

– Знакомься, Василий Иванович! – крикнул дядя Костя. – Это мой помощник Андрейка Нимаев. Мы здесь с ним в прошлом году целину поднимали.

– Здоров, здоров, товарищ помощник. Хорошо вспахал землю, ничего не скажешь. Пшеничка уродилась на славу.

Сидя на плече дяди Кости, Андрейка с гордостью оглядел Пронькин лог.

Да, кругом шумела пшеница. Только на небольшой поляне лежали кучки соломы. Андрейка знал, что здесь уже прошёл комбайн.

Кузов автомашины почти доверху был загружен зерном. Из кабины машины смотрел на Андрейку незнакомый паренёк-шофёр, почти такой же молоденький, как комбайнер Василий Иванович.

– Как же ты добрался до нас? – спросил дядя Костя. – Где же твой Рыжик?

– Папа на Рыжике к председателю уехал.

– Н-да… – Дядя Костя почесал в затылке. – А дома-то у тебя знают, что ты к нам пошёл?

– Дулма знает.

– А кто это такая Дулма?

– Сестра моя, – без запинки ответил Андрейка.

– Постой, постой, – удивился дядя Костя, – да у тебя и сестры никакой не было.

– Не было, – подтвердил Андрейка. – Бабушка Бутид умерла, Дулма сестрой стала.

– А-а, вот оно что! – сказал дядя Костя. – Теперь припоминаю. Этой весной чабанка Балбарова в наводнение попала.

– Ну да.

– А Дулма – та девочка, с которой ты ко мне приезжал в прошлом году? Я ещё её за парнишку принял?

Андрейка кивнул.

– Ну и задачку ты нам задал!.. – Дядя Костя задумался. – Я ведь тебя звал, думал, ты на Рыжике приедешь. А ты вон что придумал. Пешком шёл?

– Ага.

– Вот тебе и «ага»! – засмеялся дядя Костя. – Василий Иванович, что с парнем-то делать будем? Ведь вечер настаёт.

Василий Иванович крикнул:

– Пока светло, отправляй его обратно!

– Видишь, брат Андрей, ничего поделать не могу: начальство приказывает. Василий Иванович у нас мужчина строгий. Мы ведь всю ночь с фарами будем работать. Так что я тебя и проводить не смогу. Приезжай лучше завтра на Рыжике. Да пораньше! Давай как в прошлом году. Помнишь?

– Помню.

– То-то. Мы ведь теперь почти совсем не спим. Василий Иванович нам спать не даёт. Он у нас мужчина знаешь какой? Ого-го!

Андрейка уже с восторгом смотрел на «строгого мужчину» Василия Ивановича.

Вот какие молодые бывают на свете комбайнеры, и он уже начальник над дядей Костей!

– Так приедешь завтра?

– Приеду.

– Проголодался? – заботливо спросил дядя Костя. Он всё ещё держал Андрейку на плече. – Хочешь есть?

– Хочу.

– Кроме хлеба, у меня здесь ничего нет.

Дядя Костя понёс Андрейку к трактору, достал из кабины кусок хлеба и дал Андрейке. Разломив кусок, Андрейка бросил половину Няньке.

Дядя Костя сказал:

– Это ты правильно, парень. Недаром я тебя в друзья своему Афоне выбрал. Афоню-то не забыл?

– Не-а.

– А я опять его почти всё лето не видел. Ты больше с ним не дрался?

– Не.

– Ты человек надёжный, – серьёзно сказал дядя Костя. – Давай лапу. Баэртэ!

– Баэртэ! – засмеялся Андрейка.

– Дорогу обратно найдёшь?

Вместо ответа Андрейка обиженно хмыкнул.

– Ну-ну, я знаю: ты в степи как в родном доме. Это я для порядка.

– Дядя Костя, – сказал Андрейка, поглядывая на комбайн, – Василий Иванович правда начальник?

– Правда. – Дядя Костя лукаво засмеялся. – Он десять классов окончил, а пока в школе учился, года три подряд на комбайне работал помощником. Башковитый! – с уважением закончил дядя Костя.

– Я тоже на комбайне хочу, – опустив голову, сказал Андрейка.

– Значит, трактористом раздумал быть? Комбайнером хочешь?

– Хочу.

– Ну что ж, я не возражаю. Комбайн – дело неплохое. Я тебе по секрету скажу: я сам это дело осваивать буду! Вот вместе с тобой и начнём привыкать к комбайну. Ну, баэртэ, баэртэ, парень! А то нагорит мне от Василия Ивановича. Техника зря стоит. Так приедешь завтра? – ещё раз спросил дядя Костя, когда Андрейка пошёл от трактора.

– Приеду! – крикнул Андрейка.

– Ждать будем! – уже из кабины закричал дядя Костя.

Андрейка думал сейчас только об этом «строгом мужчине» Василии Ивановиче.

Завтра чуть свет он приедет в Пронькин лог на Рыжике. Приедет и сразу заберётся на комбайн. Он начнёт привыкать к комбайну. Потом окончит десять классов и будет как Василий Иванович.

Андрейка шёл, на ходу откусывая хлеб. Радость переполняла его сердце. Он отломил ещё кусочек хлеба и бросил Няньке.

Он ещё не знал, что назавтра не сможет приехать в Пронькин лог.

Нe знал наш Андрейка, что случатся такие события, которые заставят его надолго забыть о своём обещании дяде Косте, о комбайне и даже о «строгом мужчине» Василии Ивановиче.

Кто стрелял?

То правильно сказал дядя Костя Суворов, что степь для Андрейки – родной дом. Ездить по степи верхом на Рыжике, ходить пешком, бегать с Дулмой, смотреть, как косят траву, объезжать отару, сидеть в кабине трактора рядом с дядей Костей, кормить кургашек-ягнят – всё интересно Андрейке.

Он шёл сейчас к своим юртам и всё думал о Василии Ивановиче и о комбайне. Может быть, он и совсем бы позабыл о Лебеде-Лебедине, если бы в небе не раздался знакомый крик.

В Индию улетала стая лебедей. Андрейка вспомнил своего чудесного Лебедя-Лебедина, и сердце его затосковало с новой силой.

Он вспомнил, как Лебедь-Лебедин спал, изогнув калачиком шею и уткнувшись ярким клювом в белую грудь.

Вспомнил, как лебедь не спеша разгуливал за загородкой, чуть припадая на раненую ногу. Вспомнил, как он просил еду, если забывали вовремя принести её…

Не кричите, лебеди! Не зовите. Сарайчик уже пустой. Улетел Лебедь-Лебедин в Индию. Оставил Андрейку.

Нянька подбежала к Андрейке и пошла с ним рядом, поглядывая в небо.

– Где Лебедь-Лебедин? – спрашивал её Андрейка.

Нянька начала подвывать, скулить. Хоть Лебедь-Лебедин и не любил её, но Нянька-то его любила.

И вдруг Андрейка вздрогнул: один за другим где-то совсем близко раздались три выстрела.

Лебеди закричали громко, надрывно, и словно там, наверху, рванул сильный ветер: один лебедь отделился от стаи, его понесло в сторону, потом он стал отвесно падать вниз.

Однажды Андрейка уже видел, как падал мёртвый лебедь. Это было в прошлом году. Тогда рядом ехала мама. И всё равно было очень страшно. Теперь же, когда любой лебедь для Андрейки был не просто незнакомым лебедем, а его Лебедем-Лебедином, мёртвая птица будто оторвалась не от стаи, а от сердца Андрейки.

Стая лебедей заметалась, ровный строй её сломался, и она стала забираться в вышину. Только ещё один лебедь замер на месте, повис, совсем недвижимый. Андрейка смотрел на него, и сердце его бешено колотилось.

Пока подстреленный мёртвый лебедь падал вниз, этот второй, отставший от стаи, начал кружить и спускаться.

Нянька уставилась мордой в небо и скулила. За ближней сопкой упал лебедь. А второй кружил, кричал, звал. И стая отвечала ему, но поднималась всё выше и улетала всё дальше.

Андрейка уже знал, что всё равно второй лебедь не полетит за ними. Как и в прошлом году, он упадёт вниз и разобьётся.

Нянька всё скулила. Андрейка и не заметил, как сам стал кричать. Он не понимал, что кричит и кому.

Там, за сопкой, находились люди, которые стреляли в лебедей. Ах, если бы Андрейка был верхом, он помчался бы за сопку. Он бы…

Нянька вся напружилась, шерсть у неё на спине поднялась дыбом. Она слушала, как кричит Андрейка. Оскаленная морда с налитыми кровью глазами стала страшной.

Опять из-за сопки выстрелили. В воздухе повис дымок. Но в лебедя не попали. Он всё так же плавно кружил над степью.

И тут Андрейка понял, чего он хочет от Няньки. Показывая рукой на сопку, он закричал:

– Возьми! Возьми! Возьми!

Нянька сорвалась с места и, подхлёстываемая выкриками своего хозяина, понеслась в сторону сопки. Скорей, скорей. Нянька! Возьми его! Схвати! Повали на землю! Рви зубами его дэгыл! Покусай его руки!

Нянька взлетела на сопку и скрылась за ней. Вскоре оттуда донёсся её лай. Еле слышимый, он так взбудоражил Андрейку, что тот уже не мог оставаться на месте. Это был такой лай Няньки, когда она бывала особенно сердита и грозна. Перед ней был враг. Андрейка бросился бежать к сопке. Но там опять раздался выстрел, Андрейка остановился и посмотрел в небо. Лебедь продолжал лететь.

Андрейка прислушался. Няньки не слышно. Лай прекратился. Зато слева раздались ржание и глухой топот копыт.

Андрейка обернулся и увидел Рыжика. Верхом на нём сидела Дулма. Андрейка сразу узнал её по яркому праздничному дэгылу и малахаю с пушистой красной кисточкой.

– Ду-улма-а, скорей! Ско-орей! – завопил изо всей силы Андрейка.

Дулма взмахнула плёткой, и скоро Рыжик домчал её до Андрейки.

– Там… Нянька… Лебедь… – бессвязно повторял Андрейка, показывая рукой в сторону. – Скорей, скорей! Нянька там!

Он заставил Рыжика лечь, велел ничего не понимающей Дулме слезть с седла и пересесть на круп Рыжика, сам же забрался в седло. Через минуту они скакали на сопку.

Когда Рыжик вынес их на вершину, первое, что они увидели, – это была удаляющаяся легковая машина. Андрейка натянул повод и стал спускаться с сопки. Он искал глазами Няньку. Где же она? Ведь Нянька, завидя Рыжика, сама бросилась бы ему навстречу.

– Ня-анька! Ня-а-анька! – позвал Андрейка.

Что же это такое? Куда делась Нянька? Неужели её увезли в машине?

– Нянька, Нянька! – тоненьким голоском повторяла за Андрейкой Дулма.

Но всё молчало кругом, только дальше и дальше уходила машина. Вот Рыжик уже спустился в падушку. Андрейка погнал его по низине. Няньки нигде не было.

– Ня-анька!.. – призывал Андрейка.

Далёкое эхо, словно дразня, доносило протяжное «а-а-а-а!..». И снова становилось тихо.

Андрейка остановил Рыжика.

– Нянька! – позвал он уже негромко и совсем безнадёжно.

– Нянька-а-а! – жалобно, плачущим голосом вытягивала Дулма.

И вдруг справа от себя они услышали вздох и стон. Они сначала не поняли, кто это. Вечер совсем уже спустился в падушку. И всё же шагах в десяти от себя Андрейка и Дулма увидели Няньку. Нянька лежала на боку, вытянув ноги, – очень большая рыжая собака в некошеной траве.