Текст книги "Массовая культура"

Автор книги: Богомил Райнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Но творение Старджеса – лишь одно из многих кинопроизведений, использующих указанные события и героев из истории Тумстоуна. «Адово преследование» («Моя дорогая Клементина») Джона Форда, «Пограничный шериф» Алена Дуэна, «Я вышла замуж за бандита» Курта Аюмана, «Винчестер-73» Энтони Мэна, «Рискованная игра» Тернера, «Изгнанник» Джона Хьюстона, а также и телевизионная серия «Жизнь и легенда об Уайте Йорпе» Хью О’Брайана в той или другой степени и с большим или меньшим успехом эксплуатируют все тот же материал. И шериф и доктор, эти два верных друга, единственно неоспоримые достоинства которых – быстрый рефлекс и меткая стрельба, продолжают победоносное шествие на экранах перед миллионами зрителей как символ мужества, героизма и высшей нравственности.

Из сказанного до сих пор уже очерчиваются некоторые обычные темы и герои вестерна. В сущности, и тех и других не слишком много. Тысячи романов и фильмов этого жанра, произведенные доныне, все как один сконструированы на основе нескольких элементарных схем, которые навряд ли в будущем могут быть умножены. Фрэнк Грубер, один из самых известных и плодовитых романистов и сценаристов вестерна, утверждает, что этих схем не может быть больше семи: «Когда в 1934 году я начал писать вестерны, то открыл один изумительный факт: на все про все существует 7 способов, схем, по которым выдумываются вестерны. В течение долгих месяцев я пытался открыть какой-то восьмой способ, но безуспешно. Даже сейчас, имея 24-летний опыт, я продолжаю использовать все те же 7 схем».

Какие же это семь способов создания вестерна? Грубер на этот вопрос отвечает конкретно, и мы себе позволим процитировать в немного сокращенном виде его формулировки:

1. Сюжеты, связанные с железнодорожной линией Юнион Пацифик. «В эту категорию входят все истории, относящиеся к постройке железнодорожной линии, телеграфной сети или созданию регулярной связи посредством дилижанса». Как пример удачного использования этого сюжета Грубер указывает фильм «Юнион Пацифик» Сесила Б. де Мила.

2. Сюжеты, связанные с фермерским бытом. «Истории, развивающиеся на скотоводческих фермах; истории воров, междоусобиц фермеров, типичные сюжеты для областей скотоводства с типичными героями – ковбоями и «плохими людьми».

3. Сюжеты, относящиеся к властителям прерий. «Не смешивайте с предыдущим… Здесь все развивается в больших масштабах… Люди занимают более значительное общественное положение… Конфликт возникает между титанами Запада, один человек против другого человека, один человек против истории. Создание нового города, фамильной династии может быть в центре проблемы. Типична в этом отношении «Дуэль под солнцем» и «Сломанное копье».

4. Истории отмщения. «Потерпевший посвящает месяцы и годы преследованию злодея».

5. Последняя битва Кастера. «Это просто история американской кавалерии и индейца, даже если они и не имели непосредственной связи с Кастером». «Кавалерийская и индейская история» имеет первостепенное значение… Недавно в ней произошли перемены. Когда-то индейцы были «плохие». Сейчас «плохой» белый человек. Индейца преследуют, обманывают, мучают белые, которых он убивает только из мести.

6. Сюжеты, относящиеся к людям «вне закона». «Это вечная пища фанатиков вестерна. Ни один фильм о Джесси Джеймсе или Билли де Киде не провалился в финансовом отношении. Можете снимать «Джесси Джеймса» каждые 3—4 года, и он всегда будет все так же популярен. Если выберете главным героем человека вне закона, относитесь к нему с симпатией. Он был вынужден стать бандитом из-за общества, из-за Гражданской войны».

7. Сюжеты, относящиеся к шерифам. «Представляют действия верного закону человека».

И романист в заключение поясняет: «В ловких руках этих 7 типов сюжета почти достаточно. Важен не сюжет. Важно то, что автор из него делает, характеры, которые создает, конфликты, эмоции. Недавно были сделаны известные опыты по введению мотивов Фрейда и социологии в вестерн, но я не считаю эти опыты корректными. Истинные фанатики вестерна согласны со мной»[166]166
  Rencontre avec Franc Gruber. – «Cinéma 61», № 53, p. 28—34.


[Закрыть].

Составленная эмпириком и практиком, приведенная выше классификация плохо обоснована с теоретической точки зрения. Не сообразуясь с каким-то одним основным критерием, Грубер определяет сюжеты то с исторической точки зрения («Юнион Пасифик», «Кастер»), то в соответствии с бытовым аспектом («Фермерский быт»), то согласно личной проблематике («История отмщения»). При подобном произвольном подходе нет необходимости раздумывать 24 года, можно без особой трудности прибавить к указанным 7 темам еще ряд других. Это, например, в историческом плане: война Севера и Юга, действия против мексиканских территорий, пограничные инциденты и прочее. В бытовом плане: приключения золотоискателей, жизнь охотников, деятельность игорных домов, превращенных в то время в серьезный бизнес, и другие. В индивидуальном плане: темы дружбы, любви, долга, предательства. Все эти темы, разумеется, не выдуманы нами, они неоднократно использованы в обширной вестерновской продукции, и это лучше всего свидетельствует, что Грубер не очень удачно сформулировал сюжетный репертуар жанра.

Воистину верно, что если подходить к произведениям с точно установленным критерием – историческим, бытовым или этическим, то кажущееся сюжетное разнообразие внезапно растает, раскрыв перед нами очень ограниченное число схем, которые могут быть умножены самым простым способом – путем всевозможных перекрещиваний и сочетаний. Само по себе это еще не самый большой недостаток. Нередко, как свидетельствует сама продукция вестерна, на основе одной и той же темы могут развиваться самые различные идейно-художественные проблемы. Беда в том, что в жанре, который нас интересует, многообразие решений встречается довольно редко, в то время как механические повторения, трафаретность и даже плагиат – обычные явления.

Очень бедна в вестерне и галерея обычных персонажей. В своем исследовании, посвященном творчеству режиссера Говарда Хоукса, Робин Вуд пишет:

«Если набросать список условностей вестерна, он почти наверняка будет содержать следующие элементы:

1. Герой – здоровый, молчаливый, непобедимый.

2. Приятель героя – полон недостатков, слабый, способный ему изменить или предать (из страха, корысти и так далее).

3. Женщина легкого поведения, работает или поет в корчме, азартно играет и, вероятно, умрет, спасая жизнь героя.

4. Милая молодая девушка, учительница или дочь фермера в провинциальном стиле, с чувством гражданского долга, выйдет замуж за героя, когда он преуспеет.

5. Комичный помощник героя, очень много говорит, пьет.

6. Ковбой – певец, играет на гитаре.

7. Мексиканец – комичен, труслив, болтлив, много жестикулирует»[167]167
  «La Revue du cinéma», avril, 1969.


[Закрыть].

И в этом случае можно возразить, что список не совсем полон. Отсутствуют отрицательные герои: индеец, подкупленный шериф, наемный убийца, бандит, нечестный аферист. Что касается положительных, черты которых Вуд отразил в собирательном понятии «героя», их тоже немного: хороший индеец, хороший шериф, хороший бандит, хороший аферист плюс еще несколько разновидностей: пришедший «ниоткуда» иностранец, смелый представитель кавалерии, неопытный юноша, только что вставший на путь авантюр, а также и пропащий да первый взгляд игрок или пьяница, который, однако, в решительный момент окажется способным на подвиг и самопожертвование. И это как будто все.

Вообще вестерн, даже самый новый, представляется нам как уже знакомая история, давно знакомая, но каждый раз рассказанная немного по-другому. Эта черта очень обескураживает часть зрителей, но высоко ценится любителями жанра. «Незабываемое и неотразимое очарование вестерна», – пишет Раймон Белур, – обязано невиданному богатству материала, бесконечному разнообразию в замкнутом свете повторения (курсив Райнова. – Прим. ред.), вызывающему приятное чувство ожидания, продолжения и непрестанных неожиданностей». Это дает основание автору, объявить вестерн «самым старым и все еще самым молодым жанром вопреки многочисленным, но всегда опровергаемым признакам близкой агонии»[168]168
  Bellour R. Le Grand jeu. – «Le Western». Paris, 1966.


[Закрыть].

Ничего удивительного, что для любителей такого рода произведений повторение представляется лишним положительным качеством. Оно создает каждый раз ощущение, что они попадают в знакомую и близкую атмосферу, что оказываются снова в ограниченном по измерению, но желанном и любимом свете.

Каковы же области вестерновского света?

Прежде всего, это поселение, маленький городок на краю цивилизации или, если хотите, в начале диких, неосвоенных территорий, часто еще строящийся, но уже имеющий основные атрибуты «культурного» быта: вокзал или хотя бы площадь, где останавливаются дилижансы, отель и корчму, магазин, парикмахерскую, банк, бюро шерифа, деревянные дома вдоль единственной улицы, ведущей, естественно, к церкви или кладбищу. Это также ранчо с фермерским домом, полями, лугами и тенистыми деревьями. Это поселение индейцев с островерхими шатрами, фольклорной экзотикой и столбом для мучений. Это, наконец, дикий пейзаж, фиолетовые и землисто-красные скалы, голые холмы, песчаная пустошь или зеленая прерия, вообще грандиозный фон, на котором разыгрываются бешеные гонки всадников, столкновения между бандитами, сражения с индейскими племенами, нудные передвижения караванов или внезапные нападения на поезда и дилижансы.

Мы, однако, незаметно переходим от окружающей обстановки к самой драме, так что для большей полноты следует добавить к перечисленным выше действиям поединки на кулаках или пистолетах, поджоги ферм и селений, похищение заложниц и заложников, угон скота, линчевание, убийства и грандиозные финальные общие перестрелки и побои в корчме или на площади, когда во все стороны летят разбитые предметы и кругом окровавленные тела. Изобилие подобных сцен и предельная динамика их развития – вот положительные качества или недостатки этого жанра, которых никто не отрицает. Так что для нас более важно определить, каков смысл подобных эпизодов, в случае если они действительно имеют какой-то серьезный смысл, а не являются профессиональными трюками для поддержания напряжения.

Своеобразная событийность, о которой шла речь выше, – это не просто внешняя сюжетность. Независимо от идейной направленности вестерн представляет собой всегда и во всех случаях демонстрацию насилия, а чаще всего апологию насилия. Притом насилие здесь представляется в самой грубой и примитивной форме – форме физического насилия, имеющего цель справиться с противником самым радикальным способом – его уничтожить. Даже авторы, не проявляющие особой слабости к подобным темам или склонные придать им более сложное толкование, однажды попав в сферу действия вестерна и его условностей, принуждены пользоваться всем этим элементарным репертуаром: кулачными боями, перестрелками, линчеванием и поджогами. Красноречивым примером в этом отношении является дело Никласа Рея. Это эпизодическая фигура среди представителей жанра, но ей, однако, обязаны появлением три произведения, объявленные классикой вестерна: «Джони Гитара» (1953), «В тени виселиц» (1954) и «Истинная история Джесси Джеймса» (1956).

«Джони Гитара», самое значительное из этих произведений, является этапным в данном жанре, потому что представляет собой попытку направить внимание от внешней событийности к внутренней драме героя. Вестерн, однако, – это область со своими тенденциями, своей логикой и своими строго установленными законами, с которыми даже пришелец должен считаться. И хотя по существу фильм Рея – это рассказ об одной утраченной и вновь обретенной любви, об одиночестве и о попытке его избежать и, наконец, о стремлении избежать гравитации насилия, режиссер вынужден развивать драму по всем правилам вестерна, со всеми неизбежными эпизодами льющейся крови и разрушения. Джони – приятель Виены, собственницы заведения, покидает любимую, чтобы обрести свободу. Сторонник насилия и убийства, он решает заменить пистолет гитарой и освободиться от бремени насилия, а одновременно и от бремени любви. Отправившись бродить по свету, он вместе с анонимностью и свободой обретает и одиночество. Спустя много лет он по просьбе Виены возвращается к ней. Снова возрождаются прежние чувства, оба понимают, что никогда они не забывали друг друга и не могли бы быть счастливы друг без друга. Любовь, однако, привилегия не только главных героев. Вторая героиня (Эмма) страдает по второму герою (Денсинг Кид), который в свою очередь любит Виену. Отсюда и дикая ненависть Эммы к Виене, перерастающая в стремление к уничтожению. Отсюда и «невозможность» для Джони и его любимой достичь счастья, прежде чем они не будут увлечены вертепом насилия, которого они не хотят, но в которое их ввергают обстоятельства. Взрывы, пожары, виселицы, перестрелки – все это пройдет перед глазами зрителя, прежде чем «плохие» получат заслуженное возмездие и «хорошие» достигнут счастливого финала.

Дело не только в том, что насилие присутствует даже в таком «сентиментальном» вестерне, как «Джони Гитара», а в том, что сцены насилия и здесь являются центральными и самыми эффектными, сердцевиной и кульминацией спектакля. Критика, вместо того чтобы оценить эти сцены как уступку тираничным требованиям жанра, оценивает их как фатальную необходимость и как самое яркое свидетельство драматургического таланта Рея. В монографии, посвященной режиссеру, критик Франсуа Трюшо неоднократно подчеркивает, что «в романах, где бушуют страсти, только насилие может разрешить трагический конфликт… Только насилие способно привести к катарсису или к финальному очищению»[169]169
  Truchaud F. Nicholas Ray. Paris, 1965, p. 69—71.


[Закрыть]. Оперируя профессиональным, но в сущности произвольным и элементарным до смешного анализом, Трюшо нам представляет и самые мелкие формальные компоненты как своеобразную символику насилия. Он делает потрясающее открытие, что «игра цвета подчеркивает напряжение этого шекспировского фильма», поясняя далее: «Существенны два цвета. Красный, характерный цвет пожара и потому разлитый здесь всюду: красный цвет горы, почвы, рубашки Виены и крови, сочетающийся с красным цветом скал. Цвет чувствительности, внутреннего насилия, а также цвет любви… И цвет черный, постоянно сочетающийся с белым, охватывающий мало-помалу фильм, в костюмах мужчин белом и черном, цвет смерти и мести, который символизирует суровый трагизм финала»[170]170
  Ibid., p. 71—72.


[Закрыть]. Действительно, в фильме «Джони Гитара» применялась «трехкамерная» техника съемки, отличающаяся подчеркнутой суровостью цветов, как справедливо отмечал Рюи Ногейра, «дающая самые страшные цвета в американском кино». А более простая истина в том, что черные одежды и красноватые скалы характерны для девяти десятых вестернов, и не нужно быть Никласом Реем, чтобы сделать изображение крови и пожара красным. Но не это главное. Важнее, что за претенциозными любительскими формулировками и анализом ощутимо последовательное стремление критики объявить насилие синонимом драматизма и доказать, что без перестрелки и потоков крови нельзя прийти к катарсису.

Невольно приходит на ум, что всякий не лишенный воображения автор, отказавшись полностью или частично от изображения актов насилия, мог бы развить драму Джони и Виены иными способами, не только сохранив при этом ее основной смысл, но и подчеркнув его еще больше. Но тогда – возразили бы мне критики, подобные Трюшо, – это уже не было бы вестерном. Совершенно верно. Из этого следует, что в вестерне насилие не вытекает непременно из глубокой логики драмы, а, наоборот, всякая драма в вестерне непременно – закономерно это или нет – вытекает из потока насилия.

В этом отношении даже первый вестерн, созданный в кино, при всей своей примитивности является показательным как схема-образец последующей продукции. Речь идет о фильме Эдвина Портера «Ограбление скорого поезда», снятом в 1903 году и представляющем собой, по тогдашним понятиям, «большой» фильм длительностью в целых 14 минут. В произведении показано, что видно уже из заглавия, как бандиты грабят поезд. Но из заглавия не ясно, что злодеи в конце концов будут пойманы. Счастливое и невинное время, когда на разбойников еще взирали как на отрицательных персонажей, не считая их героями. «Ограбление скорого поезда» – первый фильм, заснявший стрельбу из пистолетов. В заключительном эпизоде главарь банды вытаскивает револьвер и стреляет в направлении публики, которая – по киномифологии – застывала, цепенела от ужаса при этом жесте.

Воистину счастливое и невинное время, если подобный примитивный акт насилия мог ошарашить зрителя.

Несколькими годами позже на экране появляются и первые известные ковбои – Брончо Билл (Макс Андерсон) и Уилл Роджерс, а также Том Микс, истинный воин и истинный шериф, решивший, так же как Буффало Билл, что в спектакле авантюры более безопасны и доходны, чем в жизни. И уже в период перед первой мировой войной киноэкраны были наводнены вестернами, такими, как «Мучения старого краснокожего», «Бесполезный пистолет», «Опасная езда», «Дитя ковбоя», «Сердце Дикого Запада», «Конокрады», «Жена труса», «Шесть невест ковбоя», «Закон Дикого Запада», и другими.

В этих фильмах, несмотря на их сюжетную и техническую примитивность, моменты насилия уже введены и используются по всем правилам искусства.

Бесспорно, что в большей части произведений жанра проявление насилия убедительно мотивировано как своеобразием исторической обстановки, так и характерами героев, формирующихся в ней. Дикий Запад был «диким» не только по своей природе, но и по своим нравам. Испуганные насилием белых завоевателей, индейцы были вынуждены отвечать насилием. Терроризируемые вооруженными бандитами, мирные труженики должны были обороняться оружием. Поэтому поединки и массовые сражения в классическом вестерне так же естественны, как естественны батальные сцены в военно-историческом фильме. Эти эпизоды не шокируют зрителя, потому что обоснованы характером эпохи и преподнесены сдержанно и лаконично соответствующим автором. Фильмы Джона Форда, общепризнанного патриарха жанра, изобилуют подобными эпизодами. Но Форд фиксирует камерой схватку, взрыв, сваливающееся с коня тело и переходит к другому, не задерживая долго внимание на кровавых подробностях и не наслаждаясь ими.

Справедливости ради отметим, что такие режиссеры, как упомянутый выше Никлас Рей, Энтони Мэн, Делмэр Дэвис, Роберт Олдрич и другие, отражают насилие не для того, чтобы его возвеличить, а чтобы его осудить. И хотя в подтексте произведения кроется обыкновенно идея, что насилие может быть остановлено только насилием, зритель склонен согласиться с подобным тезисом, выраженным откровенно режиссером Ричардом Бруксом («Последняя охота»): «Испытывающие удовольствие вести войну сродни тем, которые испытывают удовольствие, уничтожая без пользы сотни бизонов в прериях, сродни тем охваченным бешенством убивать, которые бросаются на невинных индейцев или беззащитных женщин. Такие типы должны быть уничтожены как зловредные животные, прежде чем им предоставится случай навредить».

Но вместе с этой реалистически-гуманистической линией в жанре отчетливо проявляется и другая линия, для которой характерны поэтизация насилия и упоение подробностями физического страдания. В своем очерке «Запад – земля жестокости» Ив Боассе справедливо отмечает, что в вестерне последнего времени все более четко проявляется подозрительный интерес не просто к акту насилия, а к его рафинированным формам и раздражающим подробностям. И Боассе с полным основанием характеризует ряд произведений как пример выражения «садо-мазохистских тенденций», все более властно проникающих в вестерн послевоенного периода. В этом свете он рассматривает и творчество Джона Старджеса, изобилующее подробностями такого рода: «Индейские стрелы, крупным планом, впиваются в спины белых, чьи рубашки обагрены широкими пятнами алой крови, а при случае обстоятельно изображается и «деликатное» вытаскивание этих стрел, шипы их разрывают вспухшее тело, отрывая кровавые куски («Форт Браво»); острием охотничьего ножа извлекают пулю из плеча раненого и не упускают случая передать скрип ножа о кость («Ответ ударом бича»); один индеец, уже раненный тремя пулями, был буквально прикован к земле собственным копьем, а поскольку продолжал двигаться, был прикончен ударом стула, размозжившего ему голову («Сокровище повешенного»)»[171]171
  Boisset I. L’Ouest – terre de cruauté. – «Cinéma 62», № 68.


[Закрыть].

Наряду с этими примерами довольно примитивного садизма Боассе называет некоторые фильмы Лесли Селандера, Гордона Дугласа, Сэмюела Фулера, чтобы проиллюстрировать дальнейшее углубление садистских тенденций. Мы не имели возможности видеть упомянутые фильмы, но нет оснований подозревать, что такой поклонник вестерна, как Боассе, слишком строг в своих суждениях. К тому же цитируемый очерк опубликован достаточно давно, а в течение последнего десятилетия жанр обогатился большим числом новых вестернов, в которых сцены жестокости далеко превосходят все прошлые шедевры насилия. Помимо фабрикатов Голливуда, заслуживает особого внимания изобильная итальянская продукция, названная «Спагетти-вестерн», на которой мы остановимся далее.

В своем классическом виде, однако, жанр использует обычный репертуар жестоких сцен, чтобы подвести нас к определенному этическому выводу. Не случайно исследователи вестерна при всяком удобном случае подчеркивают, что вестерн – это популярная форма «моральных поучений». Не случайно такой известный актер, как Джемс Стюарт, заявил в одном интервью: «Я питаю неограниченное доверие к нравственной стороне этих историй, имеющих на массы такое сильное воздействие, которое ничто не может нейтрализовать». Упомянутое интервью было взято по случаю показа первого вестерна, снятого способом «кинопанорамы». И в связи с произведением, в котором он участвовал как исполнитель, Стюарт добавил: «Я искренне убежден, что, рассказывая массам прекрасные, а не отвратительные истории, кинопанорама вернет в темные залы массу публики, которая покинула их, потому что ей предлагали фильмы гнетущие и грязные»[172]172
  «Ciné-télé-revue», № 29, 19 juillet, 1962.


[Закрыть]. Действительно, вестерн, по крайней мере в своих самых значительных достижениях, недвусмысленно утверждает ценность таких человеческих качеств, как предприимчивость и смелость, постоянство и выдержка, дружба и чувство долга, сострадание и великодушие, олицетворенные в поступках и взглядах положительных героев, против которых действуют отрицательные персонажи, иллюстрирующие со своей стороны отталкивающую сущность алчности, бессердечия, кровожадности, предательства, малодушия. Притом нравственная оценка автора всегда добавочно формулируется в кадрах эпилога, где, как правило, «добро» торжествует над «злом». Эта традиционная этическая позиция вестерна отчетливо выражена Говардом Хоуксом в его знаменитом фильме «Рио-Браво», суммирующем в известном смысле моральные принципы жанра.

Чтобы избежать подробностей очень усложненной интриги и свести резюме до предельного минимума, дозволим себе процитировать часть текста из каталога, опубликованного французской федерацией киноклубов: «В салон городка Рио-Браво прибывает пьяница Дюд, что вызывает столкновение, драку, во время которой убивают одного человека. Униженный вмешательством шерифа, Дюд сбивает его с ног, и это позволяет убийце Джо Бэрдету скрыться невредимым. Стыдясь своего поступка, пьяница помогает шерифу ловить бандита и становится его помощником или, скорее, становится им снова, поскольку уже занимался этой профессией, прежде чем начал пить по причине неразделенной любви.

Но очень скоро возникает невыносимо напряженная обстановка, так как брат Джо, Натан Бэрдет, богатый скотовод, стремится подчинить область своей воле с помощью банды убийц. Он окружает селение, чтобы помешать шерифу Ченсу отправить пленника на суд в соседний город.

Ченс располагает только ненадежной помощью Дюда, готового снова вернуться к бутылке, и доброй волей одного старого инвалида – Стэмпи. Его давний приятель Уэллер, который проезжает через селение с караваном повозок, напрасно предлагает ему свою помощь и помощь спутников, семейных людей, шериф не хочет подвергать их опасности. Он бы принял в крайнем случае помощь молодого Колорадо, исключительного стрелка. Но молодой человек, раздраженный покровительственным отношением представителя закона, отвечает небрежным отказом. Убийство Уэллера заставляет его переменить позицию, но слишком запоздалое предложение грубо отвергнуто.

Умело раскрыв убийцу Уэллера, Дюд снова завоевывает уважение шерифа, но затем вновь его теряет из-за продолжительного запоя. По своей вине шериф попадает в ловушку, откуда спастись ему помогает Колорадо и красавица Федер, которая бросает цветочный горшок в окно и вовремя провоцирует драку.

Шериф осознает, что влюблен в эту красавицу, которую собирался выселить из городка как профессионального игрока. Он мирится с Колорадо, который заменит Дюда. Дюд, стыдящийся своей слабости (из-за которой, если бы не вмешательство Колорадо, Ченс мог умереть), решает, что он конченый человек. Но после патетической сцены, которая трогает даже старого Стэмпи, он снова получает звезду заместителя шерифа.

Но затем Дюд попадает в руки Бэрдета, тот предлагает обменять его на Джо. Дюд соглашается на обмен, который на следующий день превращается в форменное сражение, так как Дюд успел снова умыкнуть Джо.

Старый Стэмпи, который устранен от битвы из-за своей немощи, все-таки принимает участие и обеспечивает победу своих друзей, бросая динамитные шашки в противника.

В Рио-Браво снова наступает спокойствие, а Федер и Ченс осмеливаются наконец признаться друг другу в любви»[173]173
  Rio Bravo. – «Cinéma 62», № 69, p. 147—148.


[Закрыть].

Мы цитируем это резюме исключительно в целях экономии места, так как подобная схема слишком бедна и бесцветна, чтобы выразить, хотя бы частично, образное богатство, атмосферу и резкие смены ситуаций, достигнутые Хоуксом. В данном случае достаточно даже этого резюме, чтобы разграничить отдельные моменты идейно-этической проблематики произведения. Основной и доминирующий среди них – момент дружбы, разносторонне выраженный в отношениях Дюд – Ченс, Ченс – Уэллер, Стэмпи – Ченс, Ченс – Колорадо. Дружба эта не простая и идиллическая, как в довоенных вестернах, а сложная и противоречивая, прошедшая через разногласия и конфликты, провалы и самопожертвования, чтобы утвердиться и перерасти в мужественную и героическую солидарность, преодолевшую все препятствия. Эта главная тема связана с целым рядом других нравственных мотивов, таких, как долг и самоотверженность (Ченс), смелость и необузданность, устойчивость характера и борьба с самим собой (Дюд), подчинение себялюбивых порывов общему делу (Колорадо), великодушие и вера в человека (Ченс – Дюд), настоящая любовь, возникающая неощутимо и странно в этом мире грубых отношений (Федер – Ченс), не говоря уже о других проблемах, поставленных в негативном плане.

Выдающийся мастер Говард Хоукс не превращает свой фильм в иллюстрацию и проповедь вышеуказанных идей, они естественно проникают в сознание зрителя благодаря структуре характеров, своеобразию конфликтов и развитию ситуаций. В общем, «Рио-Браво» с полным основанием можно зачислить в ряд значительных образцов гуманистического направления в вестерне, отстаивающего принципы морали против апологии и разгула насилия. Но все это хорошо до тех пор, пока мы не задаем себе вопрос: о какой именно морали идет речь? Потому что восхваление героизма «вообще», дружбы «вообще» и самоотверженности «вообще» не имеет особой цены, если учесть, что эти категории в жизни проявляются не «вообще», а во имя чего-то. И только в зависимости от этого «во имя чего» мы сможем оценить их как достоинства.

Чтобы ответить на поставленный вопрос, необходимо исследовать не одно или другое произведение, а охватить всю линию так называемого «морального» вестерна. Только тогда мы сможем полностью убедиться, что, за редким исключением, в этом жанре возводятся в высшую нравственность общеизвестные буржуазные принципы индивидуализма, частной инициативы, самообогащения, права и необходимости бороться всеми возможными способами против всех возможных препятствий на пути к успеху. Положительный герой в классическом вестерне действительно на зависть тверд, упорен, смел и предприимчив, но только в своих, личных интересах и в достижении своих, эгоистичных целей. Он всегда верен одному и тому же нравственному катехизису, сотворенному точно по его образу и подобию. И потому его подвигами может восхищаться только публика, исповедующая тот же катехизис или достаточно легкомысленная, чтобы не углубляться в побуждения героя.

В послевоенный период из-за эволюции общественных настроений были проделаны некоторые коррекции в поведении этого образцового мужчины, чьи благородные качества служили не очень благородным целям. Герой уже не так неразборчиво истребляет индейцев и мексиканцев, он более великодушен к окружающим, чаще пользуется кулаками, чем пистолетом, чаще нарушает свое мрачное молчание, чтобы отпустить какую-то грубую шутку. Но эти поверхностные исправления не изменяют сущности образа. В качестве примера нравственного героя в его современной разновидности мы могли бы остановиться на фильме «Мак Линток» Эндрю Мак Леглана. Мак Линток – образец человека, преуспевающего благодаря своим личным добродетелям из числа вышеуказанных. Он самый богатый скотовод в области, собственник банка в городке, носящем его имя. В общем, он настоящий счастливчик, но такие счастливчики плохо подходят для роли действующих лиц, потому что им уже нечего добиваться. И следовательно, автор не может развить драматическую ситуацию на основе поисков счастья, поэтому он создает ее на основе угрозы потери счастья. Семейные отношения Мака Линтока расстроились, он разошелся с женой, а дочку отправил в пансион. Положение далеко не идеальное, но вполне терпимое до тех пор, пока ревнивая супруга не возвращается снова под предлогом требований формального развода и не устраивает бурные сцены мужу. Положение усложняется присутствием красивой экономки, которую Мак Линток тем временем нанял, а также многочисленными ухаживаниями за его дочерью, которая тоже вернулась домой. Все это пока что находится в рамках семейного водевиля. Беда в том, что в это же время в область возвращаются и индейцы вместе с их вождем, который ранее был задержан властями. Мак Линток, как типичный герой «нового типа», стремится к мирному сосуществованию с краснокожими, тогда как большая часть белого населения выступает за их окончательное изгнание. Другими словами, конфликт, которого герой всячески старается избежать, в конце концов все-таки вспыхивает, да и то с единственной целью – показать, что сильный мужчина может проявить волю не только в решении семейных конфликтов, но и в решении серьезных общественных проблем.